-

БОРЬБА ГРЕЦИИ И ВЕРОЯТНОСТЬ ЕЕ БУДУЩЕЙ УЧАСТИ

Все население Греции простирается до трех миллионов душ. Из этого почти половина состояла во власти превосходнейшего числа турок и не могла принять участия в восстании. Только некоторой части Румелия, Морее и нескольким островам суждено было поднять знамя брани.

Известно, каково было положение Греции под Турецким владычеством. Земледелие и промышленность находились в совершенном упадке; торговля служила только средством к переселению в чужие края науки и литература дремали, искусства погрузились в прежнее свое детство.

Народонаселение с каждым годом уменьшалось в Греции. Изобилие и внутреннее достоинство укрывались от беспрерывно угрожающего меча. Почти во всех странах Европы завелись Греческие колонии.

Возмутившаяся часть Эллады была не самая просвещенная. Лучшие училища, [377] значительнейшие учебные пособия, находились только в северной части, особливо в Константинополь — седалище гнетущего Правительства средоточии всевозможных козней и последнем прибежище торговли, куда мало-помалу стекались отличнейшие мухи греческой нации.

Там жили фанариоты. Своей ученостью и униженностью приобрели они предпочтение между рабами. То делались они могущественными министрами, то владетельными князьями в областях за-Дунайских. За свое рабское повиновение, за свое уничижение перед чалмоносцами, вознаграждали они себя спесью и заносчивостью перед прочими Раями. Но, за всем тем, они оказали народу весьма важные услуги.

В Константинополе же находилась и так называемая Великая Церковь, которую сани завоеватели поставили главою греческой нации. Во всяком другом месте, патриарх, окруженный своим синодом, в качестве верховного сановника между своими единоверцами, был бы опаснее для султана, нежели под непосредственным надзором его. Может быть, вошел бы он в переговоры с Западной Церковью и вымолил бы пособие Греции от христианских государей. Тогда не пало бы [378] столько несчастных жертв. Тогда не были бы отвергаемы представления почтенных мужей Западной Церкви, как революционные, и греческая нация не подверглась бы ужаснейшему истреблению.

Война возгорелась. На сухом пути была она вверена старшинам арматолисов и клефтов. Всякий, кто был в состоянии носить оружие, присоединился к ним. На море купеческий флот обратился в военный. Последствия первого года были столь же смутны, как и неожиданны.

Собрались, чтоб учредить Правительство. Несмотря на демократические и представительные формы, на которые не поскупились, ибо Сенату и исполнительной власти, состоящей из пяти членов, надлежало ежегодно возобновляться — в то же время заметно было, что олигархическое влияние Примасов и старшин останется первенствующим. Тогда же начались партии. Одна пристала к Димитрию Ипсиланти, который доселе имел в руках своих полную власть; другая к Александру Маврокордато, избранному Президентом, и к Федору Негри, наименованному первым министром. Вся трое были из Константинополя, остатки тамошних фанариотов. [379]

Дух партий служит к обогащению некоторых только лиц. От него рождается слепое доверие к тем средствам, которыми хотят произвести успех в деле. К тому присовокупляются честолюбие, самолюбие, своекорыстие. Возникает раздор, ненависть пускает глубокие корни.

Островитяне обвиняют морейцев в скупости, румелийцев в бездействии. Эти то же не жалеют упреков. Учреждено было Правительство; но не сосредоточена власть, не обуздано самоуправство. Планы были начертаны; но последствия им не соответствовали.

Ужасное побоище Хиосское и капитуляция Сулии были первыми последствиями сего беспорядка. Вскоре многочисленная неприятельская армия вторглась в Акарнанию и Этолию; но должна была отступить с большим уроном. Новое вторжение имело такую же участь. Незадолго пред тем северо-восток Мореи был позорищем подобных же происшествий. Несколько сот греков смелым маневром восторжествовали над 40-х тысячной турецкою армией, которой со всех сторон пересекли сообщение. Отражение сих трех набегов внушило греческому народу [380] доверие в будущей судьбе его. Он предался приятнейшим мечтам.

После продолжительного оскудения, нашлась возможность позаботиться о возделывании полей. Издание нескольких ведомостей послужило заменою многих потребностей и подало средство к сосредоточению мнений. Учреждены были школы и другие заведения на пользу общую. В то же время Правительство озаботилось конечно и улучшением крепостей, укомплектованием гарнизонов, приготовлениями к наступательной войне и к сильной осаде Патраса, Корона и Модона? Армия и флот были конечно усилены, финансы приведены в порядок, предприняты сношения и связи с иностранцами?

Нет. Вместо Маврокордато, был избран Президентом Мавромихали, предводитель майнотов, а тот заменил Негри (который с тех пор сделался его врагом) в звании государственного секретаря. Сенат присудил сего последнего сложить с себя это звание. Колокотрони был член Сената. Хотели требовать виновных к суду. К ним на защиту явилась их партия. Вскипела междоусобная война.

Третье народное собрание призвало в Президенты Георга Кондуриоти из Идры. [381]

Он избрал Маврокордато первым своим министром. Отечество провозглашено находящимся в опасности. Отпавшие объявлены вне закона. Их преследуют, достигают, обезоруживают. Румелийская и островская партии торжествуют. Они вторгаются в Морею, как победители, и нет никому спуска.

Между румелийцами является человек, которого прежде втянул в общественные дела Маврокордато, вовсе не предполагая найти в нем некогда непримиримого себе противника. Колетти, родом из Эпира, врач и царедворец сына Али-Паши, потом патриот, депутат, министр Внутренних Дел, член Исполнительного Сословия, перешел таким образом, как говорится, огонь и воду.

Во время первого президентства дипломатическое посольство Метаксы в Верону осталось безуспешно. При втором истощении финансов сделало необходимым заем. Орландо и Луриоти отправились для сего в Лондон. Известно, как повредили они своему краю. Золото казалось единственным их идолом. Поведения их нельзя истолковать.

Едва кончилась междоусобная война, как турки овладели островами Ипсарой [382] и Кассо, а равно и большею частью Кандии. Наступало решительное время. Внушенные добрым советом, воспользовались турки прежними своими ошибками. После неудачных экспедиций Пашей Омера и Скодры против Миссолунги, а Хуршида против Мореи, надеялись Решид и Ибрагам быть счастливее.

Ибрагим, сын Египетского Сатрапа, наименован Пашею Морейским. Но ему надлежало завоевать свой Пашалык. Отец его покровительствовал просвещению земли своей, а он презирает его и остается верен варварству, в котором родился и возмужал. Он не побеждает, а душит. Все его старание состоит только в том, чтоб истреблять — людей мечем, произрастания огнем. Он хочет дышать только в такой атмосфере, в которой была бы смесь крови с дымом.

Первые успехи его неожиданно быстры. Жители Мореи, смущенные потерею отличнейших вождей своих и недовольные правительством, остаются в бездействии, за которое должны платить своим имуществом и кровью. И румелийцы пришли в такое же недоумение, ибо их Колетти был враг Маврокордата. И так ничего не было приготовлено к обороне. Она [383] была слаба, и Ибрагим не находил препятствий.

Он осадил Наварин, овладел Триполиццей, явился под стенами Наполи. Почти весь полуостров был наполнен и опустошен арабами. В течение почти целого года Решид Паша, генералиссимус Румелии, осаждал Миссолонги, могилу храброго Боццари, новое отечество Байрона. Гарнизон состоял из отборных людей греческого народа. Там находились герои Этолии: Ноти, Цавелла, Фотомара, Веико, Зерва. Fortunoft! ...nulla unquam dies memori vos adimct aevo!

Христиане собираются и кричат: “всё, кроме рабства!” меч обагрен кровью турок, знамена разорваны тысячью пулей. От пастырского благословения энтузиазм воспламеняется до крайности. Делают вылазку. Христианские ратники врезываются далеко в густые массы врага. Меч прокладывает им путь. Но малочисленность должна уступить превосходящей силе. Миссолонги пал.

Люди, не ожидавшие таких последствий, чрезвычайно перепугались. Тем показали они свое отчаяние, что прибегли к Англии с просьбою о вспоможении Греции. Маврокордато считался из первых, принявших [384] сию меру, почему Колетти объявлял себе против нее. Образуются две партии: французская и английская. У всякой свои пронырства, свои эмиссары, свои корреспонденты.

Вскоре за тем первоначальная форма Правительства изменяется. Две Комиссии, каждая из нескольких членов, заменяют Законодательное и Исполнительное сословия. Одной поручаются дела внешние, другой внутренние. Он пытались, посредством Британского посольства в Константинополе, вступить с Портой в переговоры; но без успеха.

Турки готовились напасть на Афины. Под стенами их явился Решид Паша с сильной армией. Созвано было общее народное собрание. Тут партии оказали себя деятельнее, чем когда-либо. Некоторые депутаты собрались в Эгине, другие в Кастри. Наконец различие мнений исчезает на минуту, и град Иоанн Каподистрия избирается единогласно народным собранием в Дамале, на семь лет Президентом Греции. Но никакими мерами нельзя было спасти город Минервы, и Афины пали.

Здесь оканчиваются победы и надежды турок. Подписан Лондонский трактат. Во все время продолжительной распри, [385] какую вела Эллада с варварами, между сынами сей несчастной страны нашелся только один изменник, гнусный Варнакавти.

Ипсиланти вел себя прямодушно, как храбрый солдат, — желал добра, но не был в состоянии достигнуть его. Маврокордато был всеми уважаем, как муж образованный, умеренный, неутомимый и бескорыстный. Он разорился от излишней щедрости. Но, может быть, ему недоставало твердости правил, и природою назначен он более для второго, нежели для первого ранга. Мало-помалу приобрел он доверие всех партий.

Негри показал себя искусным в происках, одаренным тонкою наблюдательностью и прозорливостью, более оратором, нежели писателем. Мавромихали есть глава фамилии, оказавшей своим геройством в битвах большую услугу Греции. Георгий Кондуриоти, счастливый на президентском месте, ибо ему удалось прекратить первоначальные междоусобия, был несчастлив на поле битвы. Колокотрони, честолюбивый предводитель, склонный к беспорядкам, столь же чуждый познания законов, как и воинского искусства. Никита, скромный воин, всегда первый перед врагом, неустрашим, как лев. [386]

Боццари, которого, по чистой, возвышенной славе, сравнивали с Леонидом, не заслужил упрека при жизни и принял смерть, достойную удивления. Томбази—храбрый моряк. Мияули—новый Аякс. Сахтури—храбр до наглости. Канари — был ужасом врагов своими брандерами. Наконец — Караискаки, слишком рано похищенный смертью, увлекал за собою предводителя и солдата, своей блистательной славой, превосходством своего гения и внезапными своими вдохновениями. Таковы люди, достойно подвизавшиеся за Элладу.

Разительный феномен представляется при всем том уму наблюдательному: безучастие, неподвижность Западной Церкви при страданиях Восточной сестры ее. Столетия Урбана II и Евгения III уже миновались. Но еще бодрствует для Греции симпатия европейских народов. Образованность подает ей спасительную длань. Взывают Германия и Швейцария. Англия и Франция ответствуют им. Король Баварский, Лудовик ободряет филеллинов своим благоволением. Эйнар в Женеве дает новую жизнь всеобщему участию.

Обратим теперь внимание на вероятные последствия двух главнейших [387] происшествий, от коих зависит, по-видимому, будущая участь Греции:

1. Наименование графа Каподистрия главою Греческого Правительства.

2. Лондонский трактат. В основах сего последнего не столько принимались в рассуждение великие пожертвования, принесенные Грецией к приобретению вновь ее политического существования, сколько требования публичного европейского права и крайняя необходимость воспрепятствовать совершенному истреблению греческой нации. Но первые положения сего трактата в той мере будут распространяться, в какой султан будет упорствовать в утверждении за собою так называемых прав своих.

Народ Греции требует того только, что ему принадлежит — земли предков своих. Провозглашение его независимости было бы делом богоугодным. Новая Греция должна приобрести силы, чтоб сделаться крепким, деятельным полезным членом Европейской конфедерации. Место в системе общественного равновесия, назначено ей, по-видимому, столько же географическим ее положением, как и богатством края, в котором свобода не замедлит развить и вырастить все зародыши. [388]

Она должна служить преддверием образованности Запада, твердой оборонительной стеною христианства.

Призвание Каподистрия обнаруживает внезапную, единогласную решимость нации. В таких критических обстоятельствах она могла вверить судьбу свою только глубокому таланту, испытанному патриотизму и европейскому кредиту такого отличного гражданина. Он один сочтен был способным восстановить гармонию, устроить внутреннее управление, доставить ему уважение извне и отразить варваров.

Корай сравнивал его с Тимолеоном, который некогда призван был к защите Сицилийских колоний Коринфа, своего отечества. Да увенчается таким же счастливым успехом его рвение!

Здесь дело идет о том, чтобы преобразовать нацию, уже несколько столетий совращенную с правого пути дурными примерами, растерзанную сильнейшими страстями и даже от войны неисправившуюся; чтобы утвердить свободу в такой земле, с которой насильно она похищена и которой столь долгое время пребывала она чуждой; наконец, чтобы устроить неколебимое могущество, со всей необходимой осторожностью, какая требуется для [389] сбережения столь драгоценного блага, какова свобода сия.

Может ли Каподистрия все сие привести в исполнение? Надеемся.

(Из нем. ж.[урнала])

Текст воспроизведен по изданию: Борьба Греции и вероятность ее будущей участи // Сын отечества, Часть 119. № 12. 1828