ТУРЕЦКИЕ СПЕКУЛЯЦИИ

Нет, может-быть, страны в мире, где бы человечество было предметом таких спекуляций, как в Турции. На Западе, деятельность спекулянтов или охотников биться об заклад находит себе пищу в фондах, в колониальных товарах, в дожде, в хорошей погоде. На Востоке, круг оборотов хотя теснее, но не менее деятелен. Пуст у бедных родителей много детей: хороши ли они или дурны, здоровы ли сложением или нет, — все равно: тотчас явятся двадцать спекулянтов, чтоб пустить их в оборот. Один говорит: «Ваших мальчиков пристрою я в сераль к Султану... продайте мне их, они как-раз будут трубконосцы или ичогланы… какая честь! какое для вас счастие! — Дочка у вас молодая, прекрасная, — для нее найдется верное местечко в гареме у одного богатого эфенди. — А эти бедные страждущие малютки, — на что они вам? может-быть вам не чем их и содержать? вверьте их мне: муэззину Акрской мечети нужен крикун сзывать правоверных на молитву; сын ваш и без того чуть видит, — ослепить его, — сущая безделица, и он уж будет на хорошей дороге. — А тот, что прячется там в угол: он едва похож на человека, — отдайте мне его: самая легонькая операцийка, [67] уверяю вас, — он будет такой евнух, что все наши паши и бимбаши возьмут его наподхват! — Да скажите, не благословил ли вас Пророк глухонемыми, хотя одним на первый случай: вы бы сейчас разбогатели, — вот тысяча пиастров!» Торг слажен в один миг, дети отобраны, бедная лачуга превращается в прекрасный дом, и отец этих детей, преданных в рабство и в уничижение, спокойно перебирает свои четки, и, потягивая дым из длинного чубука, медленно произносит: Машаллах!

«В продолжение моих ученых поисков, деланных по разным Турецким областям, говорит доктор Фронси, я бывал свидетелем зрелищ самых гнусных; видал, родителей, которые поступали с детьми бесчеловечнейшим образом. А правду сказать, я отнюдь не искал этих отвратительных зрелищ. Предаваясь вполне изучению своего предмета, я занимался только отыскиванием редких растений и животных; но вечером, когда, утомленный своими поисками, обремененный гербарием, стучался я у дверей какой-нибудь деревенской избы и встречал гостеприимство, как тогда избавиться от сведения о зверских жестокостях, которые происходили иногда у меня перед глазами? Так, в 1825 году, в Карамании, я поневоле был, в Турецкой деревушке, свидетелем одного случая, который оставил в уме моем глубокое впечатление. Какой-то Аладжайский муэззин, дряхлый, истощенный удовольствием, одуревший от опиума, едва мог исправлять свою должность, состоящую, как известно, в том, чтоб всходить, по пяти раз в день, на минарет мечети, и заунывным дишкантом возвещать оттуда правоверным час молитвы: надлежало сыскать ему преемника, а это было не совсем легко, потому что минарет был очень высок, а доход мечети очень невелик. Притом, для совершенно благочестивого исправления этой должности, надо быть слепым: этого требует целомудрие восточных дам, которые большую часть дня проводят на плоских крышах своих домов. С высокого минарета, муэззину стоило б только взглянуть на заветных красавиц, — какой срам! Проводник привел меня в дом кадия той деревни, который был отцем многочисленного [68] семейства, и уже давно подметил местечко этого муэззина для одного из сыновей своих, который окривел. Предложив мне гостеприимство с почтительнейшею учтивостью, он спросил, не доктор ли я, и не могу ли сделать маленькой операции, которою его крайне одолжу. Прежде нежели взяться за дело, я хотел знать, в чем оно состояло. Я проведал, сказал мне кадий, что в одну Аладжайскую мечеть нужен муэззин: вот у меня сын, — он окривел случайным образом, и был бы хоть-куда в эту должность; он знает более пяти сот стихов из Алкорана, вытвердил много кой-чего из Гафиза, и, право, чуть ли сыщешь кого способнее в здешнем околотке. К несчастию, есть одно, только одно препятствие в исполнении моих желаний: он крив, а тут надо слепого. Доктор! уж верно есть у вас такой рецептик, чтоб довести его до этого без большой муки: уступите-ка его мне. Я отказался наотрез от подобного предложения, но вечером, ложась спать, услышал жалобные вопли и странную суматоху: батюшка сам принялся увечить сына. В Шогре, в Алепском пашалыке, я видел двоих детей, от двенадцати до четырнадцати лет, нарочно одуренных сильными приемами опиума, и сами родители мучительски уродовали им члены, чтоб выгодно продать их Алепскому паше, который был страстный охотник до уродов. В Килисе, в том же пашалыке, я прожил несколько дней с обществом скопителей, поселившихся в одном каравансерае со мною: они прибыли из Завиет-эд-дейр, деревни, известной в Оттоманской Империи лучшими операторами по этой части. Эти промышленики ходят по деревням, и предлагают свои услуги встречному и поперечному. Они особенно любят посещать лачужки бедных, и за десять, много за двадцать пар, сделают операцию кому угодно. Две или три пары бритв, да сумочка с порошком для подживления, — вот в чем состоит весь их ученый скарб!

Я спрашивал их о следствиях подобных операций и об опасности, которой подвергались те, кому их делают. — Помилуйте! отвечали они: нас около шестидесяти операторов в одной деревне, и уверяем вас, что если [69] операция сделана во-время, то есть, мальчикам от шести до семи лет, то, по нашим приметам, не умирает из них и двадцатый. А за то, какое богатство разливаем мы здесь своим искусством! Скажите сами: ну, чего стоит сынишка какого-нибудь арапа? Да на рынке не дадут за него ста пиастров! — а на холощеном отец выручит от пятнадцати до двадцати тысяч. — Я не хотел более слушать гнусных объяснений, и ушел в свою комнатку».

Проезжая через Кавказские Горы, путешествуя по Черкеской Области, по некоторым странам Грузии, и потом, приближаясь к Анатолий, я бывал свидетелем зрелищ, может-быть, не так ужасных, как описанное выше, но не менее отвратительных. То матери навязывают дочерей поставщикам на гаремы, то молодые люди ведут на продажу контрабандистам, промышляющим с Персиею и Турциею, глухонемого брата, связанного по рукам и по ногам, и проч. и проч. Вообще, па Востоке, в нижних сословиях, нет существа обиженного или одаренного Природою до такой степени, чтоб не быть предметом самых прибыльных оборотов».

Хотя здесь дело о Турции, но мы не можем не привести из последнего сочинения Г. Фрезера, чего-нибудь о спекуляциях его приятелей, Персиян. Вот одна из них. «В городе Фарсе мне случилось жить подле дома одного очень богатого и скупого купца. Он всегда обнаруживал крайнюю бедность, но его враги распространяли об нем обидный слух, будто он чрезвычайно богат. Купец сердился, и клялся, что у него нет ни гроша. Гуляя по своей террасе, каждый день поутру и ввечеру, я слышал в его доме какой-то ровный стук под такту и порой отдаленный, жалостный вопль: «Ай! ай! пощадите! ради Аллаха! Валлах, биллях, — клянусь жизнию ваших детей, — клянусь именем святейшего Алия, — нет и никогда не бывало у меня денег!» Периодический возврат этой музыки, регулярно повторявшейся дважды в день, наконец возбудил во мне любопытство узнать, что это значат. Предприятие было довольно трудное; но я успел проникнуть тайну. Что ж вышло? Купец, встревоженный распространяющимся слухом об его богатстве, [70] предвидел, что правитель города скоро доберется до его кармана под каким-нибудь предлогом и подвергнет его пяты палочной бане, чтоб исторгнуть побольше денег. Он решился благовременно закалить свои подошвы, чтобы, в случае нужды, храбро выдержать пытку, и ежедневно после завтрака и после ужина велел своим невольникам сечь себя палками по подошвам, постепенно увеличивая приемы. Эти репетиции на пятах нового Митридата доходили до тысячи ударов во время моего пребывания в Фарсе».

Текст воспроизведен по изданию: Турецкие спекуляции // Библиотека для чтения, Том 2. 1834