СЫН СУВОРОВА

У великого Суворова был единственный сын Аркадий Александрович. Он не оставил по себе такого заметного следа в Русской истории, как его отец. Личность его едва только мелькнула на исторической сцене и — исчезла... Суворов-сын умер в цвете возраста и сил. Но как и где умер?.. В преждевременной смерти его есть нечто загадочное, есть какая-то особенная историческая случайность. Она служит как бы эпилогом бурной, исполненной отваги, всевозможных воинских тревог и опасностей, жизни Суворова-отца... Нельзя закончить биографии Суворова-отца, не сказавши ничего о смерти Суворова-сына... Цель настоящей исторической заметки и состоит именно в том, чтобы сообщить подробности об этой смерти, на основании документальных данных, до сих пор в нашей исторической литературе кажется неизвестных. Но предварительно считаем нелишним свести во-едино и все вообще биографические черты Суворова-сына, какие только нам удалось собрать из печатных источников.

Сын Суворова родился в 1780 г. ¹. С юных лет конечно он испытывал на себе влияние оригинального нравственного характера своего отца. Вот напр. какой анекдот относительно этого раcсказан известным германским поэтом-патриотом Эрн. Мор. Арндтом в его «Воспоминаниях о пребывании в России». Когда единственному сыну Суворова минуло 17-ть лет, отец захотел представить его императрице Екатерине ². Он вошел с ним в прихожую, наполненную ожидающими и прислужниками. Всех поразил костюм юноши. Отец одел его так, как одевали пажей во [347] времена Петра Первого. Старик, имевший всегда свободный доступ к императрице, по привычке своей более бегать чем ходить, проскочил сквозь расступившуюся толпу вместе с сыном и схватился за ручку двери, как будто хотел войти к государыне. Но вдруг он столь же быстро побежал назад на середину залы, простоял там несколько мгновений, как будто в раздумьи, и затем целый час водил своего сына вокруг комнаты, заставляя его кланяться всем присутствовавшим. Он начал с самых знатных, при чем собственноручно и лишь весьма немного наклонял голову сына; он все увеличивал поклоны, по мере того как переходил к лицам менее чиновным и, дошедши наконец до истопника, разводившего огонь в камине, он наклонил голову юноши до самой земли. Затем он поднял его и сказал торжественно и громко, так что это было слышно во всей зале: «сын мой, ты сегодня начинаешь жить самостоятельно; не забывай великого урока, который я пожелал тебе дать. Смотри! Эти господа (указывая на знатнейших) уже стали всем тем, чем могли сделаться, те же еще могут всего достигнуть» ³!.. Так-то учил своего сына Суворов великой истине уважать людей самого повидимому низшего разряда — учил, приспособлял к духу и обычаям своего времени, когда была такая обширная арена для случайных людей, учил с обыкновенною своей шутовской манерой...

На двадцатом году жизни, сын Суворова получил возможность видеть и, так сказать, непосредственно воспринимать и военный гений своего великого отца. В эту пору воинский талант, а вместе с ним и воинская слава знаменитого русского полководца, достигли высшей точки своего развития. В феврале 1799 года, семидесятилетний, но еще полный воинского жара, Суворов был назначен главнокомандующим русских и австрийских войск в Италианском походе против французов. Опять начались Суворовские подвиги, неразлучные с именем Суворова победы... Французские генералы Моро и Серрюрье были разбиты — один при Лекко и Треццо, а другой — при Вердерио. Император Павел, получив известие об этих победах, велел диакону возгласить в конце благодарственного молебна: «высокоповелительному фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому многая лета!» и послал победителю свой портрет. Сын Суворова был в это время камер-юнкером при дворе. Государь ради заслуг отца сделал его генерал-адъютантом и отправил его к отцу — в Италию. На прощаньи государь сказал ему: «поезжай и учись у него, лучше примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу» ⁴. Таким образом юный сын [348] Суворова был при отце до окончания Италианского похода, а вслед затем участвовал вместе с ним и в походе в Швейцарию — и переходил значит вместе с отцом Альпы... Действительно, лучшей воинской школы он пройти не мог...

В 1809 году мы встречаем сына Суворова начальником дивизии в корпусе русских войск, назначенном действовать против Австрии, на помощь Франции, по условию, заключенному между императором Александром I и Наполеоном в Эрфурте. От этого времени мы имеем «Памятные записки» графа Павла Христофоровича Граббе, напечатанные в «Русском Архиве» 1873 года. Благодаря воспоминаниям Граббе, мы имеем возможность поближе познакомиться с личностью Суворова-сына — почти накануне его смерти.

«Дивизия князя Аркадия Александровича Суворова, сына бессмертного Суворова, к которой мы принадлежали, — так рассказывает Граббе, — назначена была в действующий корпус войск, под предводительство князя Сергея Федоровича Голицына вверенный. Но Ермолов (известный А. П., у которого Граббе был адъютантом) оставлен был с кадрами корпуса для сформирования резерва. Квартира его перенесена была в Киев (из Любара на Волыни). Кадры некоторых полков были оставлены в большом беспорядке. Нужны были объяснения с командирами полков, выступавших в Галицию. Я был отправлен туда. В Тарнове я догнал главную квартиру и застал Суворова. Связанный дружбою с Ермоловым и вообще очень доступный, он принял меня с простодушною ласкою и тотчас повел к главнокомандующему, князю Голицыну. Прием его был приветливый. Меня оставили обедать. За столом сидело человек сорок, и военная свобода с приличием оживляла общество, свидетельствуя об умном радушии вельможи хозяина. После стола князь Суворов ввел меня в более близкое общество, в небольшую гостинную главнокомандующего. Та же ободрительная приветливость встретила меня и там. Из Тарнова я отправился вместе с кн. Суворовым в Величку, где была его квартира. Проездом через Бохнию спускались мы в соляные копи, уступающие важностью Величке, но весьма замечательные. В Величке я жил у князя и был свидетелем беспорядочной, солдатской его жизни. [349] Князь Суворов был высокого роста, белокурый, примечательной силы и один из прекраснейших мужчин своего времени. С природным, ясным умом, приятным голосом и метким словом, с душою, не знавшею страха ни в каком положении, с именем бессмертным в войске и народе, он был идолом офицера и солдата. Воспитание его было пренебрежено совершенно. Он кажется ничему не учился и ничего не читал. Страсть к игре и к охоте занимала почти всю его жизнь и в конец расстроила его состояние. Но таковы были душевная его доброта и вся высокая его природа, что невозможно было его не уважать и еще менее не полюбить его. Краков был занят авангардом дивизии кн. Суворова под начальством графа Сиверса. Он поспел туда прежде польских войск и, хотя в союзе с ними, решено было кажется не впускать их в город; но князь Иосиф Понятовский требовал непременно и даже угрозительно быть впущенным. Наши войска были готовы, не смотря на свою малочисленность, по ненависти к полякам, отразить их оружием и умоляли графа позволить им открыть огонь. Но он не решился на то, и после коротких переговоров польские войска вступили в Краков и заняли его совместно с нашими. Взаимная народная ненависть стала обнаруживаться ежедневными дуэлями между офицерами, даже между солдатами. Караулы были обоюдные, гауптвахта против гауптвахты и раз одна атаковала другую. Были убитые и раненые. Зачинщиками были наиболее поляки, которых дисциплина была слабее нашей. Положение графа Сиверса было невыгодно в присутствии князя Иосифа Понятовского, блистательного, любимого, среди народа ему преданного. Князь Суворов для прекращения всех беспорядков и недоразумений решился сам перенести свою квартиру в Краков. Мы отправились туда верхом. Помню этот въезд в Краков. На всех лицах видно было сильнейшее возбуждение. Одной искры было бы достаточно, чтобы зажечь общий пожар и залить кровью улицы города. Время было приехать самому Суворову и своим грозным хладнокровием успокоить волнение. Князь Понятовский первый посетил его, и я был свидетелем свидания довольно странного. Суворов принял его в одной рубашке, сидя, потому что надевал в это время панталоны. Умный и ловкий Понятовский нимало таким приемом несмешанный, принял тотчас приязненный тон, так что они расстались и потом остались на дружественной ноге. Все враждебное стихло по наружности в Кракове, началась бешеная игра, веселости, волокитство, в котором победа, там где было между ими совместничество, осталась за Суворовым. Сию минуту пришли мне на память слова князя Суворова еще в Величке, при получении последних одно за другим тревожных известий, часто для нас уничижительных из Кракова. Обратившись ко мне: «я хотел, — сказал он, — поручить авангард А. П. Ермолову, а не графу Сиверсу, и [350] тогда не знаю, что бы было, а было бы не то. Скажи это ему от меня». Наша кампания была окончена. Австрийцы занимали Подгурже, и аванпосты стояли мирно одни против других. С нетерпением ожидались вести из Вены с берега Дуная, где решался жребий войны между Наполеоном и эрц-герцогом Карлом. Аспернский бой, бедственный для первого, последствия которого могли бы кажется быть решительнее, обрадовал нас и навел уныние на поляков, ненавистных наших союзников; но шесть недель позже Ваграмское сражение дало войне привычный тогда победный оборот Наполеону. Поляки торжествовали. В промежутке я попросился у князя Суворова с некоторыми офицерами взглянуть на аванпосты австрийцев пред Подгуржем. Мы подъехали к ним так близко, что привели их в движение. Офицер, ими командовавший, подъехал к нам спросить, чего мы хотим. Я отвечал, что желаем взглянуть на серные ключи Подгуржа. Он послал спросить приказания старшего, и нас чрез несколько минут ожидания вежливо пригласили в Подгурже. Нас приняли обязательно, и мы в тот же вечер возвратились в Краков. Эта выходка не совсем понравилась князю Суворову, не хотевшему подать полякам явного повода упрекать нас в доброжелательстве австрийцам. Ни времени, ни обстоятельств возвращения моего в Киев не припомню. Я жил с А. П. Ермоловым во флигеле дома Оболонской, в то время одного из лучших в Киеве. Хозяйка, сама занимавшая дом, не могла нам доставить собою приятного общества, разве забавлять своими странностями, дошедшими впоследствии до помешательства. Обращусь опять к князю Суворову, с которым и в воспоминании разстаюсь не охотно. Возвращаясь с ним после нескольких дней пребывания в Кракове опять в Величку, в месячную ночь, верхом, я ехал рядом с ним; другие, отставши, поодаль. Мы разговаривали о разгульной жизни в Кракове, не смотря на взаимную вражду нашу с поляками; и я, предаваясь совершенно откровенности с человеком искренно мною любимым, сказал между прочим, как невыгодно и даже вредно должно было быть для нас в глазах поляков поведение нескольких старших наших генералов, например князя Юрия Владимировича Долгорукого и других, дни и ночи проводивших в карточной игре, пирах и разгулье. Тогда только вспомнил я, что попал, как пословица говорит, «не в бровь, а прямо в глаз». Я взглянул на князя и заметил легкую краску на его прекрасном лице, без малейшего выражения неудовольствия. Обращение его со мною до конца осталось по прежнему самое обязательное. Не прошло двух лет после этого, как переведенный в Молдавскую армию, этот молодой герой, полный надежд, всеми любимый, переезжая (не смотря на убеждения в невозможности переезда), по привычному бесстрашию, в коляске с генерал-маиором Удомом, Рымник (ничтожный ручей, но тогда надувшийся от [351] наводнения), был опрокинут и увлечен быстротою. Удом был спасен, а Суворов отыскан уже трупом в той же реке, которой славное название Рымникского он наследовал от отца, в память бессмертной победы. Горесть армии была общая, и стены церкви в местечке Рымнике еще в 1828 году были покрыты изъявлениями в стихах и прозе участия многих русских в общей потере. И это перед 12-м годом, в котором бы он верно занял важное и славное место. После него два сына носят это трудное имя» ⁵.

Вот об этой-то странной по своей случайности и по некоторому чрезвычайному совпадению смерти сына Суворова, «молодого героя, полного надежд», мы и хотим теперь сообщить документальные подробности. Сколько нам известно, они не были еще нигде рассказаны. Кроме краткого известия в «Истории Суворова» Николая Полевого, да только что приведенных нами строк из воспоминаний Граббе, мы нашли упоминание об этом факте в письмах Кутузова к жене, помещенных в «Русской Старине» 1872 г. Кутузов был назначен главнокомандующим Молдавской армии, после графа Николая Михайловича Каменского, тоже молодого героя, блистательно заявившего себя в недавно перед этим бывшей Финляндской войне, в высшей степени успешно начавшего было вести войну против турок, по назначении в 1810 году главнокомандующим Молдавской армии после Багратиона, но скоро, именно в начале 1811 года, сраженного какою-то неразгаданною болезнию, постигшею его в Яссах. В письме к жене из Бухареста, от 15-го апреля 1811 г., Кутузов извещает о предсмертной болезни одного молодого русского героя, и о смерти другого. Вот что он пишет:

«Сегодня едет адъютант Каменского в Петербург... Кроме болезни бедного Николая Каменского (которого я очень люблю и жалею)... здесь все хорошо. Только сделалось печальное приключение третьего дни: князь Суворов был в Бухаресте, где стоит его дивизия, приехал к реке Рымнику, которая так, как здешние реки, вдруг наводнилась. Все тут бывшие, видя невозможность, уговаривали не ехать в брод; но он по упрямству никого не послушался и поехал; коляску оборотило вверх дном, три человека спаслись, а он утонул. С сим адъютантом послан рапорт. Замечательно то, что на самом том месте, где отец его победил и назван Рымникским, он прежде переломил руку, а после утонул. Был добрый человек и всеми здесь любим» ⁶.

В архиве Кишиневского губернского правления есть «Дело о смерти генерал-лейтенанта графа Суворова-Рымникского и об описании [352] имения его, тут же и о перевезении тела его Московской губернии в Воскресенский монастырь — 19-го апреля 1811 г. — на 37-ми листах». Дело это находится в разряде «Дел гг. сенаторов, председательствовавших в диванах Молдавии и Валахии» во время занятия их Русскою армиею в Турецкую войну 1808-1811 г. ⁷. Изложим содержание этого дела, причем наиболее интересные в настоящем случае документы приведем целиком.

17-го апреля 1811 года, рымникский исправник Дмитрий Николеско послал из Фокшан сенатору, председательствующему в диванах Молдавии и Валахии, тайному советнику Василию Ивановичу Красно-Милашевичу, следующее уведомление:

«Из приложенной при сем уведомительной копии, полученной мною от капитана города Рымника... подробно сделается вашему превосходительству известным о несчастном приключении с утонувшим графом Суворовым. В ту минуту, как получил я это уведомление, немедленно отправился туда лично, чтобы распорядиться об отыскании тела его сиятельства, и о всех подробностях этого несчастия я со всею полнотою донесу вашему превосходительству. В настоящую же минуту не могу по обязанности своей доставить вам полного уведомления».

Вот копия с донесения капитана города Рымника, которое получил исправник Николеско ⁸:

«С почтением кланяясь, целую честную руку вашего высокоблагородия. Сегодня, в четверг, в 6-м часу дня, так как с утра сильно прибывала вода в Рымнике, я поставил сандула... наблюдать на берегу Рымника, чтобы, если прибудет кто нибудь со стороны Бузео или с другой стороны, дать знать, что, так как вода большая, никто пусть не входит в воду, чтобы не случилось какого несчастия, — какового обычая (т. е. ставить при реке человека) до сих пор не существовало. Случилось, что приехала из Бузео будка на почтовых лошадях. Сандул... стал кричать, что вода большая; пусть никто не входит. Случилось, что приехала одна маркитантская повозка еще прежде будки и как скоро вошла в воду повозка эта, тотчас вода унесла ее и опрокинула. Увидели бывшие в будке, что претерпела повозка и все-таки вошли в воду. Сандул... начал кричать на извощиков: «что вы делаете? Разве вы не видите, что претерпели маркитанты с каруцою своею»? Извощики (сураджии) отвечали: «что нам делать, когда нас бьют!». И сидел один из [353] офицеров на козлах, с плетью в руке, ударяя сураджиев, чтобы они вошли. Сураджие перекрестились и вошли в воду. И как скоро вошли, — тотчас опрокинулась будка, быв унесена быстротою воды. Стал сандул кричать — и бросились мы всем городом бежать на берег к реке Рымнику, — но не было возможности никому войти туда — ни верхом, ни пешком. Мы привязали веревкою некоего Христи Бекала — и он бросился вплавь, и унесла его вода — не мог перейти, и мы притащили его тотчас назад. Делали — что делали, и нашли одного способного человека с конем, и он достиг вплавь до будки, где она остановилась опрокинувшись, и где был один офицер помоложе и один гусар и один солдат, которых мы по одиночке и вытащили на берег со стороны Топичены; но одного унесла вода и потащила его до дороги Бордак — с плащем в руке. Мы, горожане — все побежали за ним и он остановился на мели между двумя протоками реки. Мы не знали, кто находился в будке и кого унесла вода, так как человек, поехавший верхом до будки, не мог уже более воротиться назад, чтобы сказать; он верно пошел в Топичены с теми тремя, которых вытащили. Мы, горожане, употребляли все возможные средства четыре часа и наконец вытащили того одного из воды и отнесли его на квартиру в гостинницу, где, после того как он обогрелся и пришел в себя, мы спросили: с кем он был еще там в будке и кто они таковы? И сказал он нам, что был он с князем Суворовым, а что он — генерал-маиор Удом. Когда услышали мы о Суворове, то все пришли в ужас. Мы послали верхового в Топичены, чтобы узнать, не было ли и Суворова в числе тех троих, которые спаслись, но «его там не было, — сказали, — а то были его слуги, сам же Суворов утонул, а где, — не знаем». Мы спросили генерала Удома, отчего они не послушались, когда сандул стал кричать, чтобы они не входили в реку. Генерал отвечал, что он сам просил не входить, но что его Суворов не послушал — вошел и утонул. Мы послали еще верховых людей на берег Рымника искать, не выброшен ли он на какую нибудь отмель, но до сих пор не отыскался. А будка посреди реки остается до сих пор опрокинутою, где мы и поставили караул беречь ее, потому что дойти до нее никому нельзя было с этой стороны. Случился здесь один офицер, который прибыл. Он видел наше усердие и нашу опасность. И, как мы уже сказали прежде вашему высокоблагородию, Суворов действительно утонул, — о чем я нужным счел известить вам — и со всем почтением остаюсь покорным слугою Парапаш Чауш».

Исполняя данное сенатору Красно-Милашевичу обещание, исправник Николеско с своей стороны послал ему в Яссы новый рапорт (на русском уже языке) от 15-го апреля 1811 года — из местечка Рымника: [354]

«Сего апреля 13 числа по полуночи, едучи из Букареста, его сиятельство господин генерал-лейтенант и кавалер граф Суворов, приехал к реке Рымнику, которая наполнена была большим количеством водою; бывшие же на берегу молдаваны и едущие с ним сураджии (кучера) единогласно сказывали, что «ваше сиятельство, невозможно переехать». Он даже и в своих глазах видел: впредь поехал маркитант, которого с повозкою совсем опрокинула вода. Вдруг он закричал: «поезжай! ничего не будет»!. Сураджии принуждены были ехать. Отъехавши от берега, опрокинуло коляску и кто был там, то в силу спаслись, а его сиятельство, как из коляски хотел выскочить, то вода подбила под лошади, и лошадь на него впала, из под которой лошади взяли уже мертвым. Бывший при нем малый турчонок тоже втонул и тела невозможно было отыскать. И будучи я в городе Фокшанах, уведомлен быв тогож дня о случившейся таковой причине, дал знать тамошнему коменданту маиору Отрешкову, который отправил вместе со мною штаб-лекаря и городового плац-адъютанта; для узнания последовавшей причины спрашиваемы были нами бывшие при его сиятельстве и молдаваны, которые не советовали переезжать реку, покудова вода не войшла бы; все единогласно показали, что с воли его сиятельства то было. Тело-ж внесено в церковь до разрешения начальства. И как господин генерал Удом был вместе с его сиятельством потопаем, получил спасение и ныне находится в Рымнике, послал от себя курьера в Букарешт сего апреля 14 числа пополудни в 6 часов с донесением, о чем вашему высокопревосходительству донесть честь имею. Пахарник Дмитрий Николеско».

Пока тело князя Суворова лежало в монастырской церкви местечка Рымника, началось дело об описи бывшего с ним в походе его имущества. Получив известие о смерти Суворова, главнокомандующий Молдавскою армиею Кутузов через нарочного курьера послал из Букарешта от 19 апреля 1811 года ясскому коменданту подполковнику Выходцевскому повеление описать имущество Суворова в общем присутствии шефа 10-го Егерьского полка полковника Иванова и назначенного со стороны сенатора Красно-Милашевича чиновника и одну из описей оставить при имуществе, а другую доставить главнокомандующему. Получив уведомление от Выходцевского, а также письмо от самого Кутузова, Красно-Милашевич с своей стороны для описи имущества назначил из штата председательствующего в диванах ревизора подполковника Анастасьева и от 25 апреля уведомил гланокомандующего, что опись составлена и препровождена ему. Затем в деле следует «Опись, что осталось после покойного господина генерал-лейтенанта и кавалера князя Италийского графа Суворова Рымникского из вещей и прочего». Было бы любопытно привести всю эту опись целиком для того, чтоб можно было видеть весь инвентарь тогдашнего русского вельможи на походе. Но [355] опись слишком длинна, вещей у Суворова на походе и разной хозяйственной рухляди было очень много. Перечисление одного лишь звания вещей займет довольно места: иконы, ордена, звезды, ленты к орденам, кивера, шляпы, султаны, мундиры, эполеты, сюртуки, венгерки, шаровары, рейтузы, панталоны, жилеты, шапки, портреты (здесь значатся: покойной княгини его матери ⁹ и княгини его супруги ¹⁰, в золотом футляре на чахле, печати, пороховница, футлярчик золотой с вырезанным крестом со вложенными волосами, шкатулки, шпаги, сабли французские, турецкие, ножи турецкие, портупеи, шпоры, пистолеты арнаутские и венецианские, чубуки, кисеты, белье, серебро столовое (здесь между прочим: чашка чайная, фарфоровая, покойного отца его с блюдечком), кухонная посуда, лошади верховые, упряжные, разгонные (всех лошадей показано 35), брыки, упряжи с принадлежностью, верховый убор. Далее в описи следует: «ящик с книгами», и перечисляются все книги. Перечислим и мы их уже в виду одного вышеприведенного заявления в записках Граббе, что будто бы сын Суворова ничему не учился и ничего не читал. Оказывается, что он не только имел книги, но даже возил их с собою в походе и, конечно, их читал. Из перечисления книг сына Суворова видно будет также несколько и направление умственного его развития. Вот какие книги оказались в ящике: 1) Историческая картина кампании Неаполена (sic) в Италию, 1 ч. 2) Атлас истории, генеалогии, хронологии и географии, 1 ч. 3) Географическая карта, служащая в Молдавии — 1 ч. 4) Жизнь славных людей и военная галлерея господина Бобре и Бомонта — 18 ч. 5) История России господина Левеск — 8 ч. 6) Беласора, господина Денегинер — 2 ч. 7) Сад в стихах — 1 ч. 8) Прибавка до сбору писем господина Волтера — 2 ч. 9) Атлас до науки штук военных — 3 ч. 10) Путешествие молодого Анахарсиса в Греции, 6 ч. 11) Наука военным делам — 2 ч. 12) Планы о маневрах инфантерии — 1 ч. 13) О науке военным делам — 1 ч. 14) Спектатор французский — 3 ч. 15) Георгики Виргилиуса — 1 ч. 16) Дела Салюстиума, господина Дюроделамесн — 1 ч. 17) Об конной езде, господина Бартолоци — 1 ч. 18) Дела Якуба Делалле — 1 ч. 19) София Делистен — 4 ч. 20) О службе конной — 1 ч. 21) Илияда Омера — 2 ч. 22) Ученье и маневры конные — 1 ч. 23) Ученье и маневры пехоты — 1 ч. 24) Пятого (sic) Курция — 1 ч., 25) Творение Хераскова 1 ч. Затем в описи следует «Имянной список крепостным людям князя Суворова, находящимся в Яссах». Считаем нелишним привести вполне и этот список: 1) камердинер — Николай. Официанты: 2) Григорий 1-й; 3) Степан; [356] 4) Никита; 5) Григорий 2-й; 6) Демьян — берейтор; 7) Михайло — кучер; 8) Степан — фалейтер; 9) Федот — повар; 10) Федор — кузнец; 11) Максим. Охотники: 12) ловчий Фома, у коего в ведении 21 борзая собака; 13) Григорий; 14) Яков; 15) Спиридон. У них в ведении гончие собаки: всего 14.

После описи имущества следует в деле: «Ведомость, какое число отпущено коммиссариатским коммиссионерством на жалованье генерал-лейтенанту графу Суворову-Рымникскому за генварскую треть и куда оное употреблено». Ведомость подписана обер-аудитором Метлинским. В ней значится: окладного с инспекторскими и рационами — за вычетом коммиссионерством на уплату долгов коллежскому регистратору Ярцеву и купеческому сыну Пискареву 1 280 р., достального серебром 1 052 р. 26 коп., ассигнациями 612 р. 49 коп. По собственному его генерал-лейтенанта употреблено из оного:

Затем остается ассигнациями 12 р. 49 к., серебром 61 к. ¹¹

Между тем родственники Суворова начали хлопотать о перевезении тела его из Молдавии в Россию для погребения. Государь, снисходя на всеподданнейшее прошение родственников, изъявил соизволение на перевезение тела Суворова Московской губернии в Ставропигиальный Воскресенский монастырь, Новый Иерусалим именуемый ¹². Об этом министр полиции Балашов уведомил от 11 августа 1811 года сенатора Красно-Милашевича, председательствующего в диванах Молдавии и Валахии. Красно-Милашевич с [357] своей стороны отнесся прежде всего к молдо-влахийскому экзарху митрополиту Гавриилу, прося его сделать зависящее распоряжение по духовной части, касательно вывоза из Рымника тела Суворова и следования его до Российской границы. Митрополит Гавриил отвечал, что еще раньше, вследствие полученного им отношения от обер-прокурора св. Синода князя А. Н. Голицына, он дал с своей стороны соответствующее «предписание епархиальному преосвященному Констанцию, в коего епархии состоит местечко Рымник, где находится в монастыре гроб покойного». Красно-Милашевич затем снесся с кем следует по гражданской и военной части (с диваном Молдавским и с генерал-маиором Иваном Ивановичем Штеттером) относительно «беспрепятственного следования тела до границы Российской с теми людьми, кои для взятия оного присланы будут от наследников покойного». Родные Суворова поручили взять его тело и следовать с ним в Россию отставному прапорщику Бенжами-Елис, и этот последний 22 ноября 1811 г. в Яссах получил от Красно-Милашевича открытый лист, чтоб ехать в Рымник и исполнить возложенное на него поручение.

Смерть молодого сына Суворова совпала, как мы уже заметили выше, с смертью другого молодого русского героя, графа Николая Каменского. Эти две смерти произвели на Русское общество тяжелое впечатление... Оно выразилось в одном современном письме. Вот что писал между прочим Сергей Сем. Уваров к Жуковскому от 5 мая 1811 г., значит скоро по получении в Петербурге известия о двух смертях: «Разве смерть графа Каменского и князя Суворова не действует над музой вашей? Вот прекрасный случай употребить в нашей поэзии несколько тех мыслей, которые Шиллер представил в одном стихе:

Es ist das Loos des Schonen auf der Erde ¹³.

Лев Мациевич.

Комментарии

1. См. Родословие Суворовых в «Русской Старине» 1872 г., т. VI, стр. 409.

2. Здесь — в показании лет Суворова-сына (17 л.) — какая-нибудь ошибка. Если он родился в 1780 г., то по исполнении 17 лет он не мог уже видеть Екатерины, так как она умерла еще в 1796 г.

3. «Русский Архив» 1871 г., стр. 0108-0109.

4. «Последнее четырехлетие жизни Суворова» — статья М. Д. Хмырова, в «Русском Архиве» 1871 г., стр. 1759-60. В «Истории Суворова» покойного Н. Полевого это обстоятельство рассказано так: «При благодарственном молебствии в Петербурге по повелению императора провозглашено было многолетие высоко-повелительному фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому. Сын Суворова, бывший в церкви, заплакал и упал на колени пред императором, говоря: «Простите, величество!» — «Хвалю за любовь к отцу», отвечал император. Из камер-юнкеров был он пожалован в генерал-адъютанты и послан в Италию. «Сыну героя неприлично быть в придворной службе, — писал император Суворову. — Учись у отца побеждать врагов!» сказал он юному Суворову на прощаньи (стр. 2 и 3).

5. «Русский Архив» 1873 г.: «Из памятных записок графа П. X. Граббе», стр. 831-836.

6. «Русская Старина» 1872 г., т. V, стр. 262.

7. Связка 76-я, № 2697.

8. Эта копия, равно как и донесение исправника Никодеско, при котором (донесении) она приложена, писаны на Молдавском языке. Документы эти переведены, по нашей просьбе, на русский учителем Кишиневской дух. семинарии священником о. Емельяном Гепецким, за что приносим ему искреннейшую благодарность. Л. М.

9. Мать Суворова-сына Варвара Ивановна, урожденная княгиня Прозоровская.

10. Суворов-сын был женат на дочери Александра Львовича Нарышкина — Елене Александровне. Свадьба их была в июле 1800 г.

11. Далее в деле следует письмо генерала Сергея Ермолова к Красно-Милашевичу от 5 мая 1821 г., с извещением, что Кутузов поручил ему, Ермолову, войска 9-й дивизии, по смерти командира ее Суворова.

12. Здесь погребена была в 1806 г. мать Суворова.

13. Таков удел прекрасного на земле! См. Русский Архив, 1871 года, стр. 159.

Текст воспроизведен по изданию: Сын Суворова // Исторический вестник, № 2. 1880

© текст - Мациевич Л. 1880
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Strori. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический вестник. 1880