МИХАЙЛОВСКИЙ-ДАНИЛЕВСКИЙ А. И.

ОПИСАНИЕ ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ

В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА С 1806 ДО 1812 ГОДА

ДЕЙСТВИЯ МОЛДАВСКОЙ АРМИИ В 1811 ГОДУ, ПОД ПРЕДВОДИТЕЛЬСТВОМ МИХАИЛА ИЛЛАРИОНОВИЧА ГОЛЕНИЩЕВА-КУТУЗОВА. 1

Уже пять лет длилась война России с Портою, но не было одержано над Турками знаменитых, громких успехов. Михельсон занял княжества, и, по малочисленности предводимых им войск, должен был ограничиться [191] действиями оборонительными. Князь Прозоровский, с армиею многолюдною, не только не приобрел поверхности над неприятелем, но был отбит под Браиловом, Журжею и Кладово, с трудом решился перейдти за Дунай, и, совершив переправу, умер. После маститых летами полководцев Михельсона и князя Прозоровского, явились главнокомандующими князь Багратион и граф Каменский, оба в цвете лет, озаренные славою прежних подвигов своих. Князь Багратион взял Мачин, Бирсов и Кистенджи, разбил Турков при Рассевате, обложил Силистрию, безуспешно сразился под Татарицею, покорил Измаил и Браилов, но был принужден снять блокаду Силистрин и возвратиться за Дунай. Граф Каменский, имея под ружьем более 80,000 человек, грозою явился на правом берегу Дуная, овладел Силистриею и Базарджиком, истощился в бесплодных усилиях под Шумлою, претерпел кровавое поражение на Рущукском приступе, отмстил Туркам под Батином, покорил Рущук, Журжу, Систов, Турну и Никополь, сделал удачный поиск на Ловчу, и отступил в Валахию.

Следствием пяти-летних походов Михельсона, князя Прозоровского, князя Багратиона и графа Каменского были только утверждение Руских в княжествах и покорение крепостей на обоих берегах Дуная, от устьев его до Никополя. [192] Взята была важная оборонительная черта Турецкой империи — Дунай, но во власти султана оставалась другая сильная защита государства его, Балканы, и лежащие у подошвы сих гор крепости. Также пребыла неприкосновенною опора турецких сил, армия верховного визиря, а доколе войска, вверяемые сему государственному сановнику, не потерпели поражения, до тех пор Турки не лишались надежды на благоприятный для них оборот дел. Мы не одержали над Портою ни одной блистательной победы, не сделали ни одного решительного движения, могущего заставить ее принять предложенные Россиею условия. И мир казался тем отдаленнее, что молдавская армия была умалена в половину 2, следственно, имела менее средств победить Турков и восторжествовать над непреклонностью султана Махмуда, объявлявшего еще недавно, когда молдавская армия не была ослаблена отделением от нее пяти дивизий, что он помирится; не иначе, как сохраняя целость своей империи и оставляя Днестр границею между Россиею и Портою. В начале 1811-го года, Махмуд надеялся, более нежели когда либо, пожать плоды [193] своего упорства в отказ на требования России, ибо знал о близком разрыв Императора Александра с Наполеоном, и часто, убедительно был упрашиваем завоевателем не мириться с Россиею. В таком положении находились дела наши с Портою, когда поступил в главнокомандующие молдавской армии Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, через полтора года потом — князь Смоленский.

Получив Высочайший указ о своем назначении заступить место графа Каменского, Кутузов отправился в март 1811-го года из Вильны в Букарест, на поприще, известное ему в течение сорока лет. Еще в сражениях при Ларге и Кагуле обратил он на себя особенное внимание Румянцова; участвовал в покорении Крыма и Очакова; под Измаилом назван был Суворовым правою рукою его; за Мачинскую победу получил орден святого Георгия второй степени; несколько раз командовал отдельными корпусами против Турков; присутствовал при заключении мира в Кучук-Кайнарджи и Яссах; был чрезвычайным и полномочным послом в Царе-граде. Потому несравненно более других русских генералов описываемой здесь эпохи знал он Турцию, образ войны и нравственные свойства Оттоманов, политику и утонченные хитрости фанарских Греков и Перотов, руководителей Дивана. Пользовался он давно стяжанным [194] от Порты уважением. Паши знали Кутузова с страшных для них Екатерининских времен. Царьград, помнил в нем посла великолепного, политика глубокого и красноречивого. Вся Россия, тогда еще полная свежих воспоминаний о победном веке Екатерины, предрекала торжество полководцу, уже знаменитому в Ее царствование, праздновала выбор Кутузова в предводители войск на Дунае, уверенная в славном окончании войны, казавшейся нескончаемою. Определение Кутузова главнокомандующим молдавскою армиею последовало, как будто в предвестие его великого назначения в двенадцатом году.

Апреля 7-го Кутузов приехал в Букарест. Здесь ожидало его Высочайшее повеление, при могущих возникнуть переговорах, руководствоваться основаниями, данными графу Каменскому: постановить границу по Дунаю, и, при согласии Турков на сие условие, договариваться о сербских делах, денежной дани с Порты и азиатской границе. Вверенная Кутузову армия состояла из 46,240 человек, и была расположена в Краиове, Никополе, Силистрии и на низовьях Дуная. Отделенные от нее в феврале пять дивизии еще не удалялись от Днестра, избегая появлением своим на левом берегу сей реки подать Наполеону новый повод к жалобам на вооружения против него России. Сии дивизии [195] стояли в Яссах, Xотине, Могилеве, Стефанешти и Каменце-Подольском. Xотя они вышли из состава молдавской армии, но мы упоминаем об них, потому что две из них Кутузов двинул в последствии от Днестра к Дунаю.

Первым действием Кутузова было уничтожение укреплений Силистрии и Никополя, и возвращение всех войск с правого берега Дуная на левый, кроме находившихся в Рущуке, после чего поставил он центр армии, корпуса графа Ланжерона и Эссена, у Букареста, Журжи и Рундука; левое крыло, Воинова, у Слободзеи; правое, Засса, в Краиове. На оконечностях Флангов были два отряда, один, Тучкова, на низовьях Дуная, другой, графа Орурка, в Сербии. Разместив таким образом армию для оборонительной войны, Кутузов сохранил Рущук и переправу при нем через Дунай, на случай действий наступательных. Занимаемая им черта простиралась на тысячу верст, от Белграда до устьев Дуная. «Тщетно было бы помышлять,» доносил он, «такое огромное расстояние занять везде сильно. Раздробление войск, без подвижных корпусов, отворит путь в Валахию первому неприятельскому корпусу, несколько значительному.» При наступлении Турков на центр наш, Кутузов полагал соединить у Рущука в три дня корпуса графа Ланжерона и Эссена, и отряды, стоявшие у Слободзеи и Турны. [196] Несколько вооруженных судов расположил он у Рущука, но большую часть флотилии оставил в устьях Дуная, на своем левом фланге, где войск было мало, и куда, по слухам, Турки снаряжали значительную морскую силу. Наиболее озабочивало Кутузова правое крыло. В Видине было до 400 судов. Турки могли переправиться на них и вторгнуться в Малую Валахию, как то и действительно замышлял верховный визирь. Угадывая намерения своего противника, Кутузов приказал Зассу продолжать самым деятельным образом тайные сношения с комендантом видинским, Муллою-пашею. Сношения сии, имевшие важные следствия на войну, начались так: Мула-паша был корыстолюбив и находился в ссоре с турецким правительством. Посредством бывших в Видине 400 судов вел он торговлю по Дунаю, получая от нее и от пошлинных сборов большие доходы. Опасаясь лишиться прибылей, если Руские помешают торговле, уверял он Засса в своей преданности к России и твердом намерении не впустить в Видин посланного туда султаном корпуса Измаила-бея. Кутузов приказал Зассу всеми силами расстроивать его против Дивана и уверять, что Измаил-бей имеет от султана повеление отрубить ему голову. Также приказал он Зассу домогаться от Муллы-паши выдачи нам всех судов, как ручательства своей к нам [197] приверженности. «Предложите паше,» писал Кутузов Зассу, «чтобы он отправил суда в Радоговец, обыкновенное место их разгрузки, где наши войска могли бы их взять, после чего паша будет иметь предлог сказать своим, что Руские полонили суда вооруженною рукою. Все убытки обещайте с нашей стороны вознаградить. Стращайте его смертною казнью, определенною ему Диваном, и предложите после уступки судов перейдти к нам, для чего посылаю здесь охранительную ему грамату.» Мулла-паша отвечал, что он не может послать судов в Радоговец, опасаясь восстания жителей, коим большая часть их принадлежала, но постарается склонить жителей продать нам суда. Он ценил их в 50,000 червонцев, однакожь полагал возможным сбавить цену до половины. Кутузов разрешил. Засса на покупку, и послал ему 25,000 червонцов.

Таким образом Кутузов обеспечивал свое правое крыло, склоняя на свою сторону угрозами и деньгами видинского пашу, левое крыло флотилиею на Дунае, а центр возможностью скорого сосредоточения армии у Рущука. Донося Государю о сих первоначальных мерах, он писал: «Расположение войск согласно с нынешними обстоятельствами; оно может перемениться, и я мгновенно передвину войска. Идти к Шумле, аттаковать Верховного визиря, [198] невозможно и бесполезно: завоевание Шумлы, по принятому плану оборонительной войны, совсем не нужно. Но может быть скромным поведением моим ободрю самого визиря выйдти из Шумлы, или по крайней мере, выслать значительное число войск к Разграду и далее к Рущуку. Тогда, соединив корпуса графа Ланжерона и Эссена, и оставя небольшой гарнизон в Рущуке, поведу их на неприятеля; конечно, с помощью Божиею, разобью его и могу преследовать его по плоскости верст 25-ть за Разград, без всякой для себя опасности. В то же самое время Засс, по крайней мере, с 10-ю батальонами пехоты, соразмерным числом конницы и артиллерии, переправится за Дунай и пойдет к Враце. К сей переправе приказал я в тайне делать все приготовления. Но действий Засса не велю приводить в исполнение, если неприятель будет против него сильнее 12,000 человек. Главный мой корпус и корпус Засса не должны предпринимать нападений на сильные укрепления, а только на слабые окопы, делаемые Турками на всяком ночлеге, ибо брать приступом крепости с большою потерею людей и с тем, чтобы в следствие оборонительной войны опять оставлять их, стоило бы весьма дорого и было бы не благоразумно. Сожалею очень, что не могу представить повествования о блистательных моих действиях и [199] быстрых победах, но доношу только о весьма умеренных, единственно оборонительной войн свойственных предположениях.» 3 И все предположения сбылись точно так, как Кутузов предвидел!

В заключение донесения о своих первоначальных распоряжениях и видах на будущее, Кутузов излагал следующее достопамятное мнение о вторжении в недра Оттоманской империи, совершенно сходное с основанием нашего похода в 1829-м году, когда русские знамена развевались в Адрианополе и мы стояли почти в виду Царяграда. Он писал Государю: «Ежели пять дивизий, отделенных от молдавской армии, оставаться будут в бездействии, и политические обстоятельства позволят начать против Турков наступательную войну с теми силами, какие употреблены были в прошедшем 1810-м году, и возвратить в молдавскую армию те пять дивизий, в таком случае надеюсь в один поход достигнуть мира на желаемых условиях, действуя следующим образом: 1) Разделить всю армию на три корпуса, которые не должны озабочиваться тем, чтоб иметь сношение между собою, но каждый корпус по себе должен действиями своими располагать по [200] обстоятельствам к преодолению всех могущих встретиться препон. 2), Первый, или левый корпус, из 25,000 человек, должен следовать через Праводы и перейдя хребет Балканских гор, повернуть к Адрианополю. Переход сей, по известному мне местоположению, есть удобнейший, ибо в два марша можно будет пройдти большие теснины. Сим движением Шумла и Чалыкавак, с их крепкими теснинами, будут обойдены. 3), Второй, или средний корпус, также из 25,000 человек, должен расположиться перед Шумлою на дорогах из Силистрии и Разграда. Ежели, по многочисленности гарнизона в Шумле, он не будет в состоянии аттаковать ее, то должен тщательно наблюдать за находящимся в ней неприятелем, дабы не упуская времени идти за Турками, коль скоро обходное движение первого корпуса принудит их поспешать к Адрианополю. 4), Третий, или правый корпус, до 10-ти тысяч человек, хотя не может содействовать главному предприятию, однакожь, показывая вид нападения со стороны Никополя через Софию на большую Адрианопольскую дорогу, принесет немалую пользу в том, что задержит при Софии те турецкие корпуса, которые без сего могли бы следовать к Адрианополю. 5), Действуя против Турков с такими довольно сильными корпусами, безопасно можно вдаваться в самые [201] отважные предприятия, даже не имея между собою никакого сообщения. Турки, по природе своей, не в состоянии быть столько деятельными, чтоб быстротою движения совокупных; сил подавлять порознь такие отдельные части. Всякое неожиданное или новое действие всегда приводит их в такое смятение, что даже не можно предположить, в какие вдадутся они ошибки и сколь велик будет наш успех. По сей причине, против Турков не должно действовать громадою сил совокупно, как против войск европейских. Против них успех зависит не от многолюдства, но от расторопности и бдительности командующего генерала. Фельдмаршал граф Румянцов, столь хорошо знавший Турков, говаривал при мне: еслибы удалось им разбить наш корпус, состоявший из 25,000 человек, то и 50-ти тысячный имел бы ту же участь. 6), Главное затруднение в сем походе состоять будет в продовольствии первого корпуса. Для отвращения сего, должно с собою иметь большой запас сухарей и пользоваться всеми возможными выгодами от земли.» Не видим ли в сих предположениях Кутузова точное подобие начал, руководивших графа Дибича, когда он шел с главного колонною близ Правод на Балканы, корпус Красовского стоял под Шумлою и Киселев двигался на Софию? [202]

Ободренный уменьшением нашей молдавской армии и доверяя внушениям французского посольства, в Цареграде о скором движении Наполеона против России, султан решился употребить величайшие усилия для перенесения театра войны на левую сторону Дуная. На место 80-ти летнего Юссуфа-паши, неспособного по дряхлости к быстрым действиям, определили Верховным визирем Ахмета-бея. В 1809-м году он был браиловским пашею и славился в турецкой армии отбитием приступа князя Прозоровского к Браилову. Под его начальством находился Бошняк-ага, мужественный защитник Рущука против графа Каменского. Оба сии военачальника пользовались глубоким уважением своих соотчичей. Сборными местами для войск назначили Шумлу и Софию. Таким образом, со стороны Порты изменялась совершенно сущность войны. Пять лет ограничиваясь строжайшею обороною, султан решился действовать наступательно и хотел непременно завоевать обратно Бессарабию, Молдавию и Валахию. Меры турецкого правительства к самому поспешному сбору войск были столь деятельны, что они поколебали вековую, закоренелую лень Музульманов. Усиленными средствами собрали армию многочисленную: в исходе мая было в Шумле 50,000, в Софии 25,000 человек, и сверх того шли к Шумле другие войска. [203]

Узнав о сбор неприятелей, Кутузов оставался спокойным за левое крыло свое и обратил внимание на центр и правый фланг. В центр перевел он главный корпус, графа Ланжерона, от Букареста к Журж, и послал казаков для разведываний за Дунай. Зассу велел он сколько можно более стращать видинского Муллу-пашу гневом султана, и спешить покупкою у него судов, предлагая ему 25,000 червонцов. Паша начал продавать суда, но исподволь, понемногу, боясь навлечь на себя подозрение Турков в тайных связях с Рускими. Вскоре продажа была остановлена приближением в Видину Измаила-бея, с 25,000-м корпусом и повелением Верховного визиря Мулле-паше начать военные действия и послать сто судов в низ по Дунаю, к устью Ольты, для переправы главной армии. Тогда же Верховный визирь сообщил Мулл-паша свой операционный план, а Мулла-паша, уже получивший от Кутузова в задаток деньги за суда, тотчас передал план Зассу. Предположения Верховного визиря состояли в следующем: 1), Видинскому гарнизону велено переправиться за Дунай и окопаться у Калафата, облегчая переправу Измаилу-бею, после чего вторгнуться им совокупно в Малую Валахию; 2), Верховный визирь хотел выступить из Шумлы через Разград к Рущуку, делать вид ложной переправы, и, оставя под Рущуком [204] наблюдательный корпус, подняться с армиею к Никополю и там перейти через Дунай. О таких намерениях Верховного визиря, Кутузов был равномерно извещен лазутчиком, заслуживавшим полную веру. Принимая в соображение операционный план Турков, Кутузов хотел, когда более обнаружатся движения их, оставить в Рущуке девять батальонов, а с остальными войсками идти в право, к Ольте, на соединение с Зассом, приказав ему быть готовым к движению на лево, также к реке Ольте. Все обоюдные приготовления сии совершались в апреле и мае.

Между тем шли переговоры о мире, начавшиеся таким образом: вскоре после приезда Кутузова в армию получили у нас от Верховного визиря письмо на имя графа Ланжерона, с просьбою сообщить ему известия об участи полоненного в Базарджике сераскира Пегливана. Отвечая Верховному визирю о Пегливане, Кутузов уведомил его о своем прибытии в Букарест, вспоминал сведенное с ним за 20-ть перед тем лет знакомство, поздравлял его с званием первого сановника турецкой империи, говорил о нечаянном стечении обстоятельств, что оба они, старинные приятели, поступили одновременно в главнокомандующие, и изъявлял радость быть в сношениях с давнишним другом своим и столь [205] отличным полководцом, каков Ахмет-бей 4. О начатии мирных переговоров Кутузов умышленно не упоминал в письме, ожидая первого шага от визиря. «Я лучше хотел,» писал он канцлеру графу Румянцову, «прослыть в мнении Порты человеком властолюбивым, жертвующим собственной пользе благом человечества для продолжения могущества, с местом моим связанного, нежели дать Туркам думать, что я бегаю за миром.» 5

Благодаря Кутузова в самих цветистых выражениях азиатского слога, Верховный визирь говорил о надежде на скорое примирение и отправил в Рущук для переговоров военного министра Гамида-Эффенди. Не желая иметь его в Рущуке, где он мог близко видеть наши войска и узнавать о движениях, Кутузов склонил Гамида, будто для его спокойствия, переехать в Букарест. Для переговоров с ним уполномочил он бывшего перед войною российским посланником в Цареграде, тайного советника Италинского, присланного Государем в армию незадолго до кончины графа Каменского. При первом совещании переговоры едва не рушились. Гамид-Эффенди и слышать не хотел об уступке княжеств, твердя, что султан не помирится [206] иначе, как восстанови границу, утвержденную ясским миром. Его предложение было решительно отвергнуто и он располагал возвратиться за Дунай. Не желая прервать переговоры, и особенно имея в виду сохранение возможности частых сношений с Верховным визирем посредством Гамида-Эффенди, Кутузов уговорил его остаться у нас еще месяц, будто бы необходимый для получения из Петербурга ответа на донесение об его предложениях. Зная корыстолюбие и чувственность Турков, он ничего не щадил при угощении Гамида-Эффенди, угадывал и предупреждал всякие желания гостя. Роскошная жизнь и доставляемые ему Кутузовым утонченные наслаждения так понравились турецкому военному министру, что наконец он и сам не хотел ехать от нас, и просил Кутузова оправдать перед Верховным визирем промедление его в Букаресте.

Получив о происходившем донесение, Государь приказал Кутузову не удерживать долее Гамида, если он прислан мириться только на прежней границе, Днестре, и не соглашается на наши условия, объявя ему, что требуемые от Порты области состоят во владении нашем и заняты русскими войсками, что самые меры, принятые теперь с нашей стороны вести войну оборонительную, показывают твердое намерение, не озабочивая себя новыми приобретениями, защищать [207] сии области, как собственность России, и если Порта упорствует в возвращении их себе, то пусть попытается искать того силою оружия. В заключение Высочайшего повеления Кутузову было писано: «турецкие министры говорят о непоколебимой твердости султана не уступать нашим требованиям. Отвечайте им: почему они думают, что Император Александр будет менее тверд в своих намерениях, и не ужели в угодность султану пожертвует приобретенным многими убытками и кровью подданных Его?» 6 Повеление сие было привезено к Кутузову в исходе июня и застало его среди военных действий.

________________________

Пока турецкий военный министр Гамид-Эффенди ожидал в Букаресте ответа из Петербурга на предложение султана мириться, постановя границею Днестр, Турки кончили свои военные приготовления и двинулись вперед. В начале июня Измаил-бей пошел к Видину с 25,000 человек и Верховный визирь выступил из Шумлы с 50,000. Он стал лагерем близ Разграда, окопался рвом в полторы сажени глубины и укрепил ближние дефилеи. В половине июня турецкие всадники начали выезжать из лагеря и заводить перестрелку с нашими [208] передовыми цепями, выставленными от находившегося в Рущуке корпуса Эссена. Отраженные визирем всадники и пешие показывались в Никополе, Туртукае и Силистрии, повсюду забирая суда и лодки для переправы. Извещенный о сих действиях Кутузов переехал из Букареста в Журжу, подвинул туда часть отрядов из Турны и Слободзеи, вызвал к себе командовавшего в Слободзее Воинова и поручил ему — храбрейшему из храбрых — авангард армии. Кутузов приказал Воинову перейдти на правый берег Дуная, обещая подкреплять его по мере усилений, получаемых турецким авангардом от Верховного визиря. «Может быть», доносил он, «завлеку я тем неприятеля в сражение на равнинах.»

По прошествии двух дней, Верховный визирь подвинулся от Разграда к Кадикиою, расстоянием в 14-ли верстах от Рущука, снова окопался и оттеснил наши передовые цепи на 8 верст к Рущуку. В Кадикиое примкнули к нему свежие войска, и увеличили армию его до 60,000 человек; при них было 78 орудий. Кутузов перешел 19-го июня с корпусом графа Ланжерона из Журжи в Рущук, соединился с Эссеном, и таким образом сосредоточил главные силы свои за Дунаем. На другой день перед зарею, в густом тумане, Турки напали на казачью цепь и опрокинули ее. [209] Пробужденный выстрелами, начальник передовых постов, флигель-адъютант Бенкендорф велел дежурному эскадрону сесть верхом на лошадей. Слыша выстрелы, но за туманом не имея возможности рассмотреть происходившее, Бенкендорф приказал эскадрону кричать изо всей мочи. Заключая из крика о близости войск наших, Турки остановили преследование казаков. Когда туман снялся, солнце осветило перед нашим авангардом многочисленную турецкую конницу. Вскоре завязалось кавалерийское дело. С нашей стороны участвовали в нем полки Ольвиопольский гусарский, Чугуевский уланский и два казачьи. Сперва турецкие наездники начали брать верх и приближались к нашей линии. Воинов пустил в аттаку несколько эскадронов, оттеснил Турков и взял 70 пленников 7. Получив донесение о нападении на авангард, Кутузов подкрепил Воинова 4-мя батальонами и сам выступил с армиею из под Рущука. Завидя движение наших пехотных колонн, Турки отошли назад. Пленные показали, что происходившее поутру дело было следствием обозрения, произведенного лично Верховным визирем.

В то же утро, 20-го июня, русская армия заняла в четырех верстах впереди Рущука позицию, где Кутузов намеревался принять [210] сражение. Он построил пехоту двумя линиями; в первой было шесть, а во второй три карея; конница находилась в третьей линии. В строю было 27 батальонов, 45 эскадронов и 4 полка казаков, всего до 18,000 человек, и 114 орудий. Сверх того оставлены были в Журже один и в Рущуке восемь батальонов, в состав коих поступили также войска, взятые на время сражения с флотилии. Левым крылом командовал граф Ланжерон, правым Эссен, конницею Воинов, артиллериею Новак, в Рущуке Резвой, получивший повеление не допускать неприятеля прорваться в Рущук обходом, ибо Кутузов полагал, что по многочисленности своей Турки могли отрядить для сей цели особый корпус, как то подлинно случилось.

Июня 21-е прошло спокойно, в обоюдных приготовлениях к бою. Турки окапывали свой лагерь. Превосходя русскую армию слишком втрое, Верховный визирь положил аттаковать ее в следующий день по всей линии, и в то же время обойдти наше левое крыло, захватить Рущук и отрезать Кутузова от Дуная. 22-го июня, рано поутру, Турки двинулись вперед. Наступление их являло вид картинный, блеском дорогого оружия, разноцветными одеждами, пестрыми чалмами, бесчисленным количеством знамен и значков, осенявших войско. Наездники гарцовали перед строем на борзых лошадях. За [211] ними ехал Верховный визирь, окруженный государственными сановниками и многочисленною свитою. Кутузов, веселее и приветливее обыкновенного, приказал войску стать в ружье. В семь часов утра выехали перед турецкою армиею 78 орудий и разом открыли огонь; за ними шла пехота. Русская артиллерия отвечала с обычным искусством. Турецкая пехота остановилась; орудия продолжали действовать, стараясь поколебать наши кареи и облегчить замышляемые Ахметом-беем аттаки. То был приступ к сражению.

Начались смелые наезды спагов на оба фланга наши. Левое крыло было аттаковано пять раз, но безуспешно, и после каждой отбитой аттаки громимо картечью. Турки ходили несколько раз в обход правого фланга, рвами и виноградниками. Наши карей встречали их мужественно, отражали и преследовали. Все усилия неприятеля сломить и обойдти наши Фланги были тщетны. Под прикрытием сих аттак Верховный визирь приготовлял удар для достижения главной предположенной им цели сражения, овладения Рущуком. Для сего предмета собрал он 10,000 анатольских всадников и поручил их Бошняку-аге, знавшему подробно окрестности Рущука, за год перед тем ему подвластного. Было девять часов, когда предводимые Бошняком-агою Анатольцы двинулись с места. Через несколько [212] минут они понеслись во всю прыть лошадей, прорвались между крайними кареями нашего леваго крыла, составленными из полков Белостокского и Олонецкого, и частью еще левее, между садов и лесов. Совершив прорыв, они кинулись в левый фланг и тыл нашей коннице, занимавшей третью линию, и в мгновение ока опрокинули и смяли два казачьи, Кинбурнский драгунский и Белорусский гусарский полки. Стоявшие при сих полках орудия помчались к пехотным кареям и были спасены. Только один молодой прапорщик, находившийся впервые в огне, поскакал с пушкою за Кинбурнскими драгунами и был изрублен; орудие досталось неприятелю. Турки настигли еще несколько пушек, но не могли взять их, поражаемые картечью и батальным огнем кареев второй линии. «Я сам видел,» пишет граф Ланжерон, «как храбрые артиллеристы, раненые, отбивались и тащили орудия в мои кареи.» 8

Кутузов послал против Бошняка-аги 7-й егерский полк. Эссен повел его лично, поставил на выгодном месте баттарею и бил в неприятеля, стремившегося к Рущуку, гоня Белорусских гусаров, Кинбурнских драгунов и казаков. Между тем среди пыли, дыма, [213] оглушительных воплей и криков, первый ударил во фланг неприятеля флигель-адъютант Бенкендорф с батальоном Чугуевских улан. В след за ним спешил Воинов с вторым батальоном того же полка, Санктпетербургскими драгунами и Ольвиопольскими гусарами. Аттакованные во фланг и громимые пушками, толпы турецкие разорвались; иные кинулись назад; отважнейшие, исполняя приказание Бошняка-аги, доскакали до рущукских укреплений. Здесь были они встречены выведенными из Рундука батальонами Резвого и обратились вспять, настигаемые всею собравшеюся конницею Воинова. 9 Xотя последование производилось не в порядке, ибо в пересеченных местах нельзя было соблюсти правильности в движениях, но Туркам стоило оно очень дорого. Одни стремглав падали во рвы и овраги, других рубили, топтали, кололи. Вышедшие из Рундука батальоны и 7-й егерский полк довершали поражение неприятеля, очищая пространство в тылу армии, где без цели и без памяти рыскали отставшие от своего главного корпуса турецкие всадники, отыскивая себе путь спасения. Во время действий Бошняка-аги Верховный визирь возобновил нападение на наше правое крыло, но казаки и Лифляндские драгуны отбили его. Бывший там во второй линии 37-й егерский [214] полк взошел на высоты, покрытые виноградником, и рассеял подходивших вновь к правому крылу Турков.

Отразив отчаянное нападение и угадывая наступление той минуты, когда совершается перелом сражения, Кутузов повел вперед все три линии. Барабанный бой и победное ура! слились в воздухе. Увидя стройное движение кареев, Ахмет-бей не решился выдержать удара и начал отступать. Турецкая пехота пошла первая назад; за нею следовала артиллерия; в арриергарде была вся конница визиря, числом до 30,000 человек. Имея конницы мало, Кутузов не аттаковал ею многочисленный арриергард Ахмета-бея, но стрелками и артиллериею наступавших колонн наносил Туркам большой вред. Он преследовал неприятеля до окопанного визирского лагеря и, заняв его, остановился. Вокруг Кутузова собрались генералы и поздравляли его с победою. Видя, что армия не двигается вперед довершать поражение неприятеля, они просили главнокомандующего о позволении преследовать Турков. Эссен вызывался с одним своим корпусом далеко загнать неприятеля. Выслушав различные предложения, Кутузов отвечал: «Если пойдем за Турками, вероятно, достигнем Шумлы, но потом что станем делать? Надобно будет возвращаться, и тогда, как в прошлом году, визирь объявит себя победителем. [215] Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмета-бея и он опять придет к нам.» Слова сии объясняют причины остановки Кутузова на поле Рущукского сражения, казавшейся для многих непонятною, даже странною. Здесь является также начало исполнения принятой Кутузовым при открытии похода мысли скромным поведением внушить Туркам отвагу и привлечь на себя главные силы их. Вскоре увидим дальнейшее развитие сего прозорливого предположения. Походы великих полководцов всегда имеют в основании светлую мысль, постепенно приводимую ими в действие, но различными способами, судя по нравственным свойствам полководцов. Одни, как Наполеон и Суворов, устремляются вперед, разрушая всяческие преграды, доверяя своей звезде; другие, в том числе Кутузов, подвергая каждый шаг рассчету, устраняя сколько можно влияние случайности на свои действия, ожидая для разгрома неприятелей времени, когда изготовятся все к тому средства. Простояв до 7-ми часов вечера на том месте, где поутру была расположена турецкая армия, Кутузов возвратился на ночлег в свой лагерь, в 4-х верстах впереди Рущука. Турки продолжали отступление к окопам у Кадикиоя, наблюдаемые казаками. Так кончилось первое данное в течение пяти лет русскою армиею Верховному визирю полевое сражение. [216]

С вашей стороны убиты и ранены 800 человек и потеряно орудие. Погибших в бою неприятелей было много. Не взирая на обычай Турков увозить с собою тела убитых, они оставили на поле сражения более 1,500 трупов; также бросили они шанцовый инструмент о несколько зарядных ящиков. Нашими трофеями были 13 больших знамен, в том числе несколько пашинских и одно корпуса Янычаров; малых байраков, или значков, нередко называемых в реляциях знаменами, Кутузов не приказывал представлять себе, зная ничтожность их. Император Александр наградил Кутузова портретом Своим; начальники флангов армии, граф Ланжерон был произведен в полные генералы, а Эссен получил алмазные знаки ордена святого Александра Невского. Государь утвердил все без исключения представления Кутузова к наградам генералов и офицеров, но изъявил неудовольствие за поражение Белорусского гусарского и Кинбурнского драгунского полков и за потерю орудия. Желая сообразить сие обстоятельство, он приказал означить на плане сражения место, где орудие было взято неприятелем. В ответе своим Кутузов не оправдывал расстройства, случившегося в коннице, но говорил, что во все свои многочисленные походы против Турков, не видывал он никогда аттаки яростнее [217] и отчаяннее произведенной Бошняком-агою в Рущукской битве.

Кутузов простоял три дня на поле выигранного им сражения. 26-го июня возвратился он к Дунаю, оставил в Рущуке корпус Эссена и перевел корпус графа Ланжерона в Журжу. Верховный визирь не выходил из Кадикиойского лагеря, усиливал оборону его и сооружал новые укрепления, ежеминутно ожидая донесений от своих передовых постов, что Руские идут его агтаковать. Далека была от него мысль об отступлении Кутузова к Рущуку и на левый берег Дуная. Между тем Кутузов, не взирая на одержанную победу, готовился возвратиться из Булгарии в Валахию. «Турки,» доносил он, «пользуясь своим превосходством в числе, в сравнении с нашею армиею, могут оставить против Рущука часть войск, другою же обратиться к Туртукаю, Силистрии или к Никополю, перейдти в любом из сих мест через Дунай и вторгнуться в Валахию. В таком случае я должен буду равномерно идти на левый берег Дуная для отражения неприятелей, но не иначе, как оставя гарнизон для защиты Рущука. Обширные укрепления сей крепости требуют не менее 18-ти батальонов гарнизона. За тем, для действий в поле останется у меня только 11 батальонов.» По сим причинам обладание Рундуком тяготило и связывало [218] Кутузова. Если бы он пошел левым берегом Дуная для защиты угрожаемых неприятелем мест, Турки могли обложить Рущук, истребить баттареями мост на Дунае и прервать сообщения между нашими войсками. Кроме того, с малочисленною армиею не предвиделось возможности разгромить Верховного визиря на правом берегу Дуная, между тем, как заманив его на левый берег, в неизмеримые равнины Валахии, являлось множество случаев воспользоваться ошибками, какие он непременно сделает в своих наступательных движениях. Соображение сих обстоятельств давно занимало Кутузова, но он полагал несовместным со славою русского оружия покинуть Рущук и правый берег Дуная, не выиграв сражения, дабы удалить всякое подозрение о припудренном отступлении. Победа 22-го июня дозволила ему привесть в исполнение давно задуманное предприятие, и он приказал Эссену переправиться с войском и рущукскими жителями на левую сторону Дуная, зажечь Рущук и взорвать на воздух укрепления. Для приведения в исполнение сих распоряжений, Кутузов давал Эссену три дня сроку. Эссен был крайне удивлен, получив такой приказ. Он поехал в Журжу доложить Кутузову, что за Рущук бояться нечего, и он ручается в защите его с своим корпусом против всей турецкой армии. «Не в Рущуке важность,» отвечал Кутузов. [219] «Главное дело состоит в том, чтобы заманить визиря на левый берег Дуная. Увидя наше отступление, он наверное пойдет за нами.»

Упразднение Рущука началось июня 27-го выводом оттуда всех булгарских семейств, в числе 635-ти; потом отправили на левый берег Дуная артиллерию и войска, зажгли строения, подорвали цитадель и укрепления, и развели мост. По возвращении из-за Дуная, войска расположились у Журжи. Взятые для Рущукского сражения отряды из Турны и Слободзеи, отправились на прежние места. Эссен был послан в Обилешти для принятия вместо Воинова начальства над левым крылом у имея повеление наблюдать Турков у Туртукая и Силистрии. Кутузов приказал укрепить Журжу и построить несколько редутов на ближних к ней островках. Донося о своих действиях Государю, Кутузов писал: «Отступление за Дунай и упразднение Рущука могут нанести вред только личной моей славе.»

Безмолвный свидетель движений Кутузова, и не постигая причин его отступления, Верховный визирь занял Рущук через два дня после оставления его Эссеном, расположил лагерь, по обеим старонам города, и начал строить и собирать перевозные суда. Отступление Руских за Дунай и занятие Турками Рущука праздновали в Царьграде, как победы. Верховный визирь и [220] паши его получили богатые награды. Султан Махмуд торжествовал. Вместе с ним ликовал Наполеон, уже положивший в ум своим скоро громить Россию, и уверенный, что имеет надежных союзников в Турках, ободренных отступлением Руских. Находившийся в Париже флигель-адъютант Чернышев доносил Государю, что он давно не видал Наполеона так обрадованным, как обрадовался он при известии об отступлении Кутузова за Дунай. Веселие Наполеона и Махмуда было непродолжительно.

Через две недели, в половине июля, стан Верховного визиря начал уменьшаться. Оставаясь с главными силами у Рущука, послал он часть войск вверх и вниз по Дунаю, к Никополю и Силистрии. Турки собирали везде суда и лес для плотов. Паша Иллик-Оглу возобновлял укрепления Силистрии, и на вновь построенных лодках посылал Турков на левый берег. Однажды напали они в расплох на пикет Уральских казаков и взяли его. Видя приготовления визиря к переправе, Кутузов не трогался с главным корпусом из под Журжи, но послал подкрепления Эссену в Обилешти, Турчанинову к Турне, и Зассу к Видину, ибо Засс доносил, что против него ежедневно прибавляется число турецких войск и убедительно просил усиления. Тогда же Кутузов отправил часть флотилии из под Рущука к Турне, с [221] повелением не пропускать ни одного турецкого судна с верховья Дуная к Рущуку, и приказал графу Воронцову идти с Шлиссельбургским полком к устью Жио, против Орсовы, принять начальство над стоявшими там 18-ю судами и построить баттарею, очищая Дунай выстрелами.

От таких различных и необходимых усилений, отправленных к отдельным отрядам, слабел главный центральный корпус при Журже, а между тем приходили подкрепления к Верховному визирю. По донесениям лазутчиков и беглых Турков, армия его, расположенная от Никополя до Силистрии, простиралась до 70,000 человек. Имея против себя столь большое число войск, ожидая вскоре переправы Верховного визиря и угрожаемый на правом крыле, у Видина, Кутузов решился на меру чрезвычайную. Xотя он не имел права распоряжаться отделенными в феврале месяце от молдавской армии пятью дивизиями, стоявшими на Днестре и назначенными поступить в состав образовавшихся против Наполеона армий, но рассчитывая, что вероятно в 1811-м году уже не последует войны с Наполеоном, приказал он, 2-го августа, двум из сих дивизий, 9-й и 15-й, и 5-ти Донским полкам возвратиться на десять маршей в Валахию, и расположиться первой из них в Букаресте, а второй в Бырладе. Донося Государю о такой самопроизвольно принятой им мере, [222] Кутузов извинялся необходимостью обстоятельств, говоря при том, что движение 9-й и 15-й дивизий от Днестра в Валахию не ослабит обороны государства на западной границе, ибо в случае необходимости войска сии могут в две недели придти опять к Днестру. Император одобрил поступок его. Великий визирь был так встревожен разнесшимися по всей Валахии слухами, об обратном марше русских войск от Днестра, что на некоторое время произошла нерешительность в его действиях. Почти готовый переправляться за Дунай, он вообразил, будто Руские опять начинают войну наступательную и отложил на время свои победные замыслы. Он решился оставаться в бездействии, пока обстоятельства более объяснят настоящий ход дел, а между тем продолжал строить плоты и перевозные суда, и нетерпеливо ждал успехов Измаила-бея, имевшего повеление вторгнуться у Видина в Малую Валахию и обратиться в правое крыло Кутузова.

________________________

После двух-недельного колебания, узнав о безуспешности покушений Измаила-бея, Верховный визирь решился наконец перейдти через Дунай. Такой предприимчивости не показывали Турки во всю войну!

Выбор места переправы и смелость перехода через Дунай приносят великую честь [223] Ахмету-бею. Четыре версты выше Рущука находится на левом берегу Дуная низменная равнина, совершенно господствуемая правым берегом. Здесь назначена была визирем переправа. Сильные баттареи прикрыли высокий берег. С наступлением мрачной ночи с 27-го на 28-е августа собраны были там суда, паромы, и 6,000 Янычаров. Они должны были первые выступить на левый берег, и, утвердясь на нем, способствовать переправе армии. Немного прежде отплытия их, несколько сот Турков посажены были в лодки на другом месте, в 2-х верстах выше Журжи, и отправлены на левый берег Дуная, дабы отвлечь внимание наше от настоящей переправы. Извещенный казаками о появлении сих Турков на нашей стороне, и принимая их за бродяг, для разбоя причаливших к нашему берегу, начальник авангарда Сабанеев пошел против неприятеля с батальоном Архангелогородского полка. Он встретил сильное сопротивление. Турки защищались упорно, но были опрокинуты, сели на суда и возвратились в визирский лагерь.

Прогнав неприятеля, Сабанеев почитал дело конченным, когда вдруг дали ему знать о появлении большего числа Турков на нашем берегу, четыре версты выше Рущука. То были 6,000 Янычаров. Скрытной переправе их способствовали высокие, густые камыши, глубокая темнота и недосмотр стоявших на передовой цепи [224] казаков; за два часа перед тем Донцы обратились туда, где первоначально произведена была ложная переправа. Когда казаки возвратились на свои прежние места, нашли на берегу много Турков с пушками, и увидели довольно возвышенный вал сооружаемого неприятелем укрепления. По донесении о том Сабанеевым Кутузову, послан был Булатов схватить переправившихся Турков. Придя на место и осмотрев положение Турков, Булатов построил вверенный ему отряд в три карея: первый, Шеншина, по две роты 7-го егерского и Архангелогородского полков, назначен был аттаковать левый фланг сооружаемого укрепления и отрезать сообщение Туркам с правым берегом Дуная; второй, Жабокрицкого, батальон Староингерманландского, должен был идти на средину укрепления; третий, Шкапского, батальон Староскольского, ударить в правый фланг укрепления. В резерве, под начальством полковника Сутгова, были два батальона 37-го егерского и Архангелогородского полков и 8-мь орудий. Пять эскадронов Чугуевских уланов, шли за правым крылом.

По сигнальному выстрелу войска двинулись, вскоре выгнали Турков из кустарников, и приблизились к укреплению под ружейным и картечным огнем из окопов, и под ядрами и бомбами с баттарей правого берега, где Верховный визирь и армия его смотрели на начинавшийся [225] бой. Гоня Турков штыками, наши уже врывались в самый ров. Начальник средней колонны, командир Староингерманландского полка Жабокрицкий, с знаменем в руках, первый взбежал на вал, но войско не последовало примеру храброго начальника. Жабокрицкий пал, пронзенный кинжалами; знамя досталось неприятелю. Ободренные успехом, Янычары выскочили из окопа, врезались в среднюю колонну, вытеснили ее из леса, и обратились на фланги первой и третьей колонн. Первая, имея своего начальника, Шеншина, и много офицеров ранеными, отступила; третья удержалась в кустарниках. Так нападение наше было отбито. Правый берег Дуная огласился гулом восклицаний визирской армии. Граф Ланжерон подкрепил Булатова 7-м егерским и Вятским полками. Булатов устроил войско к новому нападению, и поставил на берегу Дуная восемь орудий с приказанием бить по лодкам, перевозившим свежие войска от Верховного визиря к сражавшимся. Наша баттарея потопила две лодки и прервала сообщение Турков с правым берегом. Отрезанные от визирского лагеря, видя Руских, идущих на приступ, Янычары оробели и начали бросаться из укрепления в Дунай, желая спастись вплавь; другие торопливо садились на лодки. Свидетель возникшего беспорядка, Ахмет-бей, велел стрелять с правого берега по [226] бегущим. Поставленные в необходимость погибать от своих или возвратиться в бой, Янычары поклялись держаться в окопах до последнего. Все усилия Булатова не могли одолеть их. Вокруг укрепления кипел бой на пистолетный выстрел. Часто наши врывались в окоп, но не могли удержаться в нем, и при том были поражаемы баттареями, стоявшими на правом берегу. Наконец Турки сделали вылазку и отняли у Староскольского полка пушку, лошади коей частью были перебиты, частью запутались в бурьянах. 10

Отряжая Булатова против Турков, Кутузов не выезжал из своего лагеря. Он полагал завязавшийся бой делом маловажным, но когда его известили об отплытии лодок от правого берега к левому, отправился он на поле сражения. Одного взгляда было достаточно для убеждения его в решительном намерении визиря переправляться. Кутузов немедленно приказал Булатову прекратить бой, отступить, и не мешать Туркам переходить на наш берег. В сем кровопролитном деле с нашей стороны убито и ранено 1,275 человек; потеряны знамя и пушка. Император Александр велел сделать замечание Булатову за отбитое орудие и снять тесаки с батальона Староингерманландского полка, не [227] пошедшего за своим полковым командиром на вал турецкого укрепления.

Приобретением трофеев ознаменовав начало своего предприятия, Верховный визирь продолжал быстро переправу, и в два дня, к 1-му сентября, перевез на нашу сторону Дуная 36,000 человек, более половины армии. По мере переправы Турки строили окопы. Сентября 2-го, ровно за год до вступления Наполеона в Москву, сам Ахмет-бей перешел на левый берег, оставя на правом более 30,000 человек. Часть сих войск пошла к Туртукаю и Силистрии, но главная оставалась на прежнем месте, близ Рущука, откуда также не перевозили на валахский берег визирского стана, называемого Турками императорским. В сем стане возвышался огромный разноцветный шатер Верховного визиря, были раскинуты шелковые палатки министров и начальников всех частей государственного управления, стояли табуны верблюдов, были нагромождены товары, привезенные купцами с разных стран востока. Как Наполеон, овладев Москвою, почитал успех своего нашествия на Россию упроченным, так Ахмет-бей, став твердою ногою на левом берегу Дуная, предался упоению торжества. Обоих, в течение одного года, заставил Кутузов горько раскаяться в преждевременных победных грезах. [228] Ахмет-бей отправил гонцов в Царьград с пышным описанием счастливого перехода за Дунай. Отбитое русское знамя было выставлено на показ у сераля. Всенародно славили Ахмета-бея, а он не догадывался, что торжество его было сопредельно с гибелью, что радость его скоро сменится печалью; на месте великолепного стана его утвердятся русские знамена, и его армия, претерпев все ужасы лютейшего голода, пленная, издыхающая от изнеможения, падет перед оружием Александра.

Когда совершалась переправа Верховного визиря, Дунай, от раннего утра до позднего вечера был покрыт перевозными судами и паромами. «Пусть переправляются,» повторял Кутузов, «только перешло бы их на наш берег поболее!» Между тем Кутузов выступил из-под Журжи, где он находился со времени отступления своего из за Дуная, и расположился в трех верстах от турецкого лагеря, по правую сторону Слободзеи, прикрывая дороги в Букарест. У него было под ружьем 19 батальонов и 35 эскадронов. На другой день примкнул к нему Эссен, с 6-ю батальонами, из Обилешти, получив повеление идти в Журжу днем и ночью, когда Кутузов удостоверился в переправе визиря. Наши полки были весьма слабы от свирепствовавших в августе болезней; в иных [229] батальонах состояло не более 200 человек. Войско было малочисленно, а время наставало важное. Пробил час, когда должно было совершиться перелому похода, исполниться жребию войны пятилетней. Надлежало всеми средствами усилить главный корпус для решительных действий, и Кутузов избрал меру чрезвычайную — присоединением к себе, из пяти отправленных к Днестру, двух дивизий, 9-й, Ермолова, и 15-й, Маркова, за месяц перед тем двинутых им от Днестра к Букаресту и Бырладу. Он велел им спешить к Журже, отделив сильный отряд в Обилешти и Слободзею, для наблюдений пространства от Рущука и Туртукая до Силистрии, куда тянулось много Турков от визирской армии. Отряд сей, порученный генерал-маиору Гамперу, должен был заступить место корпуса Эссена, подвинутого из Обилешти к Журже. На произвольную меру, присоединение к армии двух отделенных от нее дивизий, Кутузов решился также по соображении политических обстоятельств, получив не задолго перед тем от канцлера графа Румянцова уведомление, что в 1811-м году не последует разрыва с Наполеоном, крайне озабоченным неудачами своими в Испании, и по рассчету, что осеннее время не дозволит Наполеону начать в том году войны с Россиею. [230]

Сентября 1-го пришла к Кутузову дивизия Ермолова, а потом часть дивизии Маркова, после чего в главном корпус было 37 батальонов, 40 эскадронов, 10 казачьих полков, орудий баттарейных 41, конных 36, и при каждом батальон 2 легкие. Кутузов разделил все войска на два корпуса: один поручил он Эссену, другой Маркову, и подчинил обоих графу Ланжерону, предоставляя себе главное над всеми частями распоряжение. Собрав сии войска в лагере при Слободзе, Кутузов доносил Государю: «Теперь могу предупредить всякие покушения Верховного визиря, и надеюсь разбить Турков, если они пойдут аттаковать меня.» Но визирь не трогался с места, распространял укрепления и приказывал Измаилу-бею начать наступление из Видина. Через неделю, 7-го сентября, выехали до 5,000 турецких всадников, производя обозрения. Кутузов послал против них Булатова с 4-мя пехотными батальонами, Белорусским гусарским и 5-ю казачьими полками. Конницею командовал полковник Сысоев. Образец храбрости, впереди всех с пикою в руке, Сысоев ударил с казаками и гусарами, смял и гнал Турков. На другой день Верховный визирь заложил большой редут для удобнейшего фуражирования впереди своего лагеря. Кутузов не мешал построению редута и не аттаковал его, донося: «Если и возьму укрепление, то по [231] близости его к неприятельскому лагерю и отдаленности от моего, удержаться в нем нельзя.» 11 Вскоре потом Турки соорудили на своем левом крыле еще два редута, равномерно с целью иметь более простора для фуражировок. В таком бездействии провел Верховный визирь первые две недели своего вступления на левый берег Дуная, и ограничивался повелениями Измаилу-бею опрокинуть Засса и ворваться в Малую Валахию, после чего сам хотел ударить на Кутузова. Между тем Кутузов готовил исполнение предприятия, задуманного им, когда увидел, что визирь нейдет вперед и начинает окапываться. Светлая мысль Кутузова заключалась в следующем: «Отрядить сильный корпус за Дунай, разогнать находившиеся там турецкие войска, схватить визирский лагерь, поставить в нем баттареи, и громить армию Верховного визиря с обоих берегов Дуная, отрезывая ей всякое сообщение, отступление и продовольствие.»

Удачное исполнение такого преднамерения обещало следствия огромные, но приступать к нему надлежало осторожно и скрытно. Не возбуждая подозрения Турков, надобно было перевезти суда от Лом-Паланки и с других мест, находящихся выше Рущука, построить [232] плоты и паромы; словом: приготовить средства к переправе тайно, в такой стран, как Валахия, где Порта имела множество привеженцов, и где лазутчики Наполеона сторожили каждый шаг Руских, сообщая обо всем Верховному визирю. Кутузов возложил на Маркова приготовления к переправе и действиям за Дунаем, назначая ему 18-ть батальонов и 10-ть эскадронов. Отряжая столь значительный корпус, надобно было также принять меры, дабы не ослабить себя на левом берегу, против Верховного визиря. К несчастию, в то самое время, когда Кутузову всего нужнее были войска, Засс, сильно аттакованный Измаилом-беем, доносил, что без подкреплений должен он будет отступить от Видина к Краиову, а может быть и далее. Оценивая важность действий на своем правом крыл, Кутузов послал 3acсу генерал-маиора Лисаневича, с 6-ю батальонами пехоты и 5-ю эскадронами. Чугуевских уланов, и велел Гамперу в замену их отправить из наблюдательного отряда против Силистрии сколько можно более войск под Журжу. От сих передвижений произошло замедление в исполнении возложенного на Маркова перехода через Дунай, хранимого Кутузовым в величайшей скрытности. Он даже не сообщал о своем предположении в Петербург, где распространялось неудовольствие о [233] бездействии его против Верховного визиря. Не постигали для чего Кутузов тратит время и не аттакует Турков. Имея постоянным правилом содержать свои замыслы в тайне непроницаемой, Кутузов не извещал даже военного министра о своих предположениях и писал ему только следующее: «Нужное Зассу, отправленное от меня подкрепление остановит меня на несколько дней произвесть в действие намерение, которое я возымел против визиря, не аттакою его во фронт под пушками его баттарей, на другом берегу находящихся, но иным способом. Каким бы то образом ни было, скоро должен быть берег здешний очищен от неприятеля.» 12

Обеспечивая себя на время похода Маркова за Дунай, Кутузов велел построить десять редутов в полукружии от одного берега Дуная до другого. За укреплениями стала пехота кареями; конница расположилась в промежутках и позади редутов. В то же время Кутузов начал часто посылать казаков за Дунай, в тыл Рущука и стоявшего там визирского лагеря, желая приучать Турков к появлению Донцов на правом берегу Дуная. Турки равнодушно смотрели на казаков и сооружаемые нами [234] укрепления, и только однажды, 22-го сентября, упорно аттаковали работы, производимые на правом крыле, но были отбиты. Ночью на 23-е, Верховный визирь начал строить новый редут, на таком месте, откуда мог сильно вредить укреплению нашего правого крыла. Поутру заметили у нас работы, прикрываемые конницею. Санктпетербургские драгуны и казаки посланы были аттаковать ее. Турки получили подкрепление и ввели в камыши пехоту. Командовавший правым крылом, Булатов выслал против нее 4 батальона. Дело разгорелось жаркое; 7-й егерский полк решил бой, взяв приступом новый турецкий редут. Между тем на левом фланге конница продолжала рубиться. На ее подкрепление были посланы Белорусские гусары и несколько казачьих полков. После многократных аттак они опрокинули Турков и преследовали их до главных окопов. Ночь прекратила бой. В темноте Турки вновь вползли к камыши, желая овладеть местом, отнятым у них 7-м егерским полком, но были прогнаны. С нашей стороны убито и ранено в тот день до 400 человек.

Для начатия действий против Кутузова Верховный визирь нетерпеливо ожидал известий о наступательных движениях Измаила-бея, подтверждая ему повеление обратиться во фланг Кутузову. Между тем проходил сентябрь. Хотя [235] визирские войска получали с правого дунайского берега изобильное продовольствие, даже предметы роскоши, но начинали скучать и разбегаться. Из лагеря, стоявшего на правом берегу Дуная, ушли вдруг 10,000 Албанцов. Потому надлежало торопиться Маркову переходом, дабы Верховный визирь не возвратился из Валахии в Булгарию, где Кутузов уже не имел бы средств поразить его. Поспешность была нужна тем более, что стали догадываться о скрытных намерениях Кутузова. Казаки перехватили письмо французского консула в Букаресте к Верховному визирю, заключавшее в себе совет принять меры осторожности против готовимой Рускими переправы через Дунай. Место переправы не было однакож известно консулу. Он уведомлял визиря, что переход должен совершиться близ Силистрии. Получив перехваченное письмо, Кутузов велел удвоить оказываемые французскому консулу вежливости и угождения, называя его представителем самой дружественной нам державы.

29-го сентября были готовы плоты и паромы для переправы, фашины и туры для предмостного укрепления на правом берегу, и должны были придти суда, к месту, назначенному для перевозки войск, в 15-ти верстах выше нашего лагеря. В тот же день, 29-го, по пробитии вечерней зари, Марков выступил в поход, имея [236] под ружьем 7,500 человек. Его палатки остались раскинутыми в лагере Кутузова, дабы не подать подозрения Туркам о движении войска. Ночью Марков пришел в селение Петрошаны, и получил от своего авангарда донесение, что военные суда, задержанные ветром, еще не прибыли от Лом-Паланки. В тщетном ожидании флотилии прошло 30-е сентября. Не желая тратить более времени, Марков приказал перевозить войска на паромах. Первый отправился ночью маиор Отрощенко, 13 с 14-м егерским полком, имея приказание построить на правом берегу два редута и тайно высмотреть удобную дорогу к турецкому лагерю. Казаки переправлялись за егерями вплавь. На возвращавшихся паромах перевозили войск, сколько могли. Наконец пришли суда и 1-го октября кончена переправа. В течение сих двух дней не видно было ни одного Турка. Оставя в редутах батальон 13-го егерского полка с 4-мя легкими орудиями, Марков выступил в вечеру тропою, заблаговременно открытою маиором Отрощенко, параллельно Дунаю, и остановился скрытно в пяти верстах от неприятельского лагеря. Ночь была безлунная, освещенная только огромною кометою, предвестницею двенадцатого года. [237]

На заре 2-го октября Марков двинулся вперед. Пройдя версты три, авангард его встретил до 2,000 конных Турков и опрокинул передовых. Привыкнув к появлению Донцов на правом берегу Дуная, Турки не догадывались о настоящем положении дела, и приняли казаков за разъезды, часто в течение нескольких недель ими ежедневно виденные. Они ударили на казаков и потеснили их до пехоты, построенной кареями. Донесясь до кареев Турки остановились, ошеломленные ужасом, увидя пехоту. По прошествии двух или трех минут остолбенелого созерцания, опрометью кинулись они назад, торопясь известить находившихся в лагере о предстоявшей им беде. Казаки и Ольвиопольские гусары преследовали неприятеля. Пехота удвоила шаг и вскоре показалась на возвышениях у самого лагеря. Здесь происходила невыразимая тревога. Войско, канцелярии Верховного визиря, чиновники гражданского и армейского управлений, купцы, маркитанты, муллы, погонщики, перемешавшись, обратились в бегство. Тысяч двадцать людей вдруг рассыпалось по всем дорогам к Рущуку и Разграду; бежали во все стороны, на лошадях и пешие; шли и без дорог, по рвам и виноградникам, спасая жизнь. Xрабрейшие, но в малом числе и беспорядочными толпами обратились на встречу нашим, надеясь удержать нападение. Усилия были напрасны. Русская конница [238] и пехота стояли уже среди лагеря, где Турки сделали еще несколько бесполезных выстрелов. Испуг, внезапность, быстрота натиска, аттаки гусаров и казаков, стройное наступление кареев с барабанным боем уничтожили последнее, слабое сопротивление. Весь изобильный и роскошный лагерь Верховного визиря, 8 пушек, множество богатого оружия и артиллерийских снарядов, перевозные суда, верблюды, лошади, товары востока, хлебные запасы, 22 знамя и булава аги Янычаров достались победителям. Наша потеря состояла в 9-ти убитых и 40 раненых. Маловажность урона в людях объясняется нечаянностью нападения.

Марков тотчас поставил баттареи и открыл огонь против визирских войск на левом берегу Дуная, в то же время громимых из укреплений Кутузова, откуда ясно были видны движения Маркова. Глядя на них, Кутузов хранил важное молчание, доколе Марков не водрузил наших знамен в визирском лагере, но когда подвиг был совершен, старец улыбнулся, и, махая фуражкою, провозгласил ура! тысячекратно повторенное войском. И простому солдату были видны неминуемая гибель врагов и мудрость соображений полководца. Поражаемые огнем с фронта, тыла и флангов, Турки не знали в какую сторону отвечать, как укрыться от выстрелов. Наскоро строили они вал против [239] Маркова, но беспорядочно, не слушая поволений начальников. Еще Верховный визирь и паши давали приказания, не внимаемые, не исполняемые, будучи уже более зрителями, нежели действователями. Голос начальников не был слышан, как голос кормчего во время бури, когда ревет ветер и гремит гром. Турки падали на колени, простирали руки к небу, вопия: Аллах! Аллах! Вскоре в их лагере воцарилась тишина ужаса.

Для совершенного стеснения Турков, Кутузов велел немедленно поставить на Дунае по обеим сторонам неприятельского лагеря 14 судов, вооруженных орудиями большего калибра, подвинул левое крыло главного корпуса на версту вперед от Слободзеи, заложил там редут на 4 орудия в 250-саженях от турецких укреплений и начал устроивать переправу на паромах, для ближайшего сообщения с Марковым. Желая еще более навести страха на Верховного визиря и самую Порту, Кутузов послал приказание Гамперу, начальнику наблюдательного корпуса у Обилешти, перейдти через Дунай, овладеть Силистриею и Туртукаем, и отправить разъезды по разным дорогам. Действуя таким образом наступательно на своем левом крыле и обложа главную турецкую армию, Кутузов, всегда чрезвычайно, даже до невероятности осторожный, рассчитывал, что может быть Верховный [204] визирь прибегнет к последнему средству спасения от разразившейся на нем беды, и двинет на свою выручку корпус Измаила-бея из Видина к Рущуку. Допуская возможность сего движения, Кутузов приказал Зассу зорко сторожить Измаила-бея, разведывать о каждом его шаге, и если он пойдет на Рущук, непременно следовать за ним по правому берегу Дуная, или по левому, лежать на его плечах, и ни на одно мгновение не упускать его из вида.

Через несколько часов явился к Маркову чиновник из Рущука, и просил именем скрывшихся там турецких министров позволения ехать к Кутузову, и потом к Верховному визирю, имея, как уверял он, поручение министров представить Ахмету-бею необходимость скорого мира. Кутузов принял чиновника ласково, но не разрешил ему проезда к Верховному визирю, обещая письма с обеих сторон, от министров к визирю и от него обратно, пересылать верно в те и другие руки. Едва отправился от нас сей чиновник, явился к Кутузову переговорщик от Верховного визиря, с просьбою умереннейших со стороны России требований мира и заключении на сих основаниях перемирия. Кутузов отвечал: «Я не в праве отстраниться от данных мне Государем моим повелений, и не прекращу военных действий, доколе не узнаю, на каком основании Порта хочет [241] мириться? Пусть Ахмет-бей предварительно объяснится по сему предмету откровенно со мною, своим старинным другом.» Тем кончился достопамятный день 2-го октября, называемый в турецких летописях «несчастным» или «днем истребления императорского лагеря», а нами вписываемый в число дней нашей воинской славы. Армия Верховного визиря, в числе 36,000 человек, при 56-ти орудиях, была лишена сообщений, продовольствия и надежды на спасение. Остальная часть турецких войск, находившаяся на правом берегу Дуная, у Рущука, Туртукая и Силистрии, разбежалась.

Ночью с 2-го на 3-е октября, пользуясь глубокою темнотою и дождем, Верховный визирь прокрался из своего лагеря в Рущук в маленькой лодке мимо нашей флотилии, оставя начальство над армиею Чапану-Оглу-паше, сыну одного из богатейших владельцев анатольских. Когда наши генералы узнали на следующее утро о побеге Ахмета-бея, собрались они, опечаленные сею вестью, вокруг палатки Кутузова. Вскоре вышел он, веселый, и поздравлял генералов с событием радостным. «Что такое случилось?» спрашивали главнокомандующего. «Визирь ушел,» отвечал он. «Его побег приближает нас к миру. По обычаю Турков, Верховный визирь, окруженный неприятелем, лишается полномочия договариваться о [242] мире, Еслиб визирь не ушел,» прибавил Кутузов, «то некому было бы известить султана о настоящем положении, в какое мы поставили армию его.»

В ту же ночь, по приказанию Кутузова, Марков овладел лежавшим в тылу Турков островом Голя, где были два орудия и небольшой отряд Запорожцев. Завидя приближение наших, они бросили пушки, знамя, и спаслись в темноте на лодках. Марков устроил на острову две баттареи, каждую на два орудия. На рассвет открыли одновременно пальбу по неприятельскому лагерю с обоих берегов Дуная, с острова Годя и с флотилии. Находившиеся в турецких укреплениях орудия были большею частию скоро сбиты. Огромленные повсеместною канонадою, поражаемые выстрелами, Турки перестали отвечать на огонь наш; не только вне своих окопов, но даже внутри лагеря нигде не показывались; сняли палатки, дабы не могли они служить целью нашим орудиям; искали себе убежища в земле, вырывая ямы. Лагерь их являл совершенное подобие острова, окруженного морем и ежечасно угрожаемого потоплением.

Марков легко мог ворваться в Рущук вместе с бежавшими туда Турками и овладеть им тем легче, что большая часть неприятелей, спасшихся из лагеря, не надеясь найдти безопасное убежище в Рущук, не приготовленном к [243] обороне, продолжали бегство к Разграду, даже к Шумле и Джумаю. Но исполняя волю Кутузова, Марков удовольствовался занятием высот правого берега, и для обеспечения себя от нечаянного нападения, стал лагерем на высотах, тылом к Дунаю и лицом к реке Лому. На левом фланге, обращенном к Рущуку, он построил три редута, а на правом два. Пехота расположилась шестью кареями; в промежутках стали Ольвиопольские гусары; казачья цепь окружила лагерь; разъезды пошли по всем дорогам.

Между тем были покорены Туртукай и Силистрия, укрепления коих Турки начали незадолго перед тем возобновлять. Получа повеление о взятии сих городов, Гампер послал полковника Грекова 8-го, с отрядом пехоты и конницы, к Туртукаю. Завидя его переправу и приближение к крепости, Турки побежали. Греков занял Туртукай без боя. Причиною легкого покорения сей крепости был панический страх, распространившийся между Турками, когда они узнали об окружении Рускими армии Верховного визиря. В то же время, ночью на 11-е октября, Гампер переправил через Дунай ниже Силистрии 2 батальона Козловского полка, 2 эскадрона Смоленских драгунов и казаков; 138 Булгаров перешли Дунай выше крепости. На рассвете драгуны и казаки заняли высоты впереди [244] Силистрии. Появление наших войск произвело неописанное смятение в крепости, уже за несколько дней встревоженной вестями о бедствии армии Верховного визиря. Не терял духа только Иллик-Оглу, защищавший Силистрию против князя Багратиона и графа Каменского. Он начал готовиться к обороне, но в то время скрытно подходили к Силистрии по берегу Дуная, с одной стороны Булгары, а с другой Козловский полк. Мгновенно взлетели Козловцы на вал и с барабанным боем ворвались в город. Конница, занимавшая возвышения, двинулась к Силистрии. Булгары теснили встреченные ими у ворот толпы. Турки оборонялись в улицах, но беспорядочная защита была в час одолена и Гампер овладел Силистриею, взяв 1000 пленных, 12 орудий, в том числе 8 новых, только что привезенных из Царяграда, 8 знамен, арсенал, перевозные суда и богатую добычу, отданную нашему войску. Иллик-Оглу спасся бегством по Шумлинской дороге. Его конвой был настигнут, частью изрублен и частью полонен. Наша потеря состояла в 44-х человеках. Кутузов велел Гамперу разорить укрепления Силистрии и Туртукая и возвратиться с отрядом за Дунай, оставя на правом берегу казаков, с приказанием посылать разъезды в разные стороны, умножая распространившийся повсюду в Булгарии ужас. [245]

Во время взятия Туртукая и Силистрии, 10-го и 11-го октября, армия Верховного визиря претерпевала бедствия самой строгой осады. Голод, снег и заморозы породили в турецком войске повальные болезни и сильную смертность. Все лошади пали или были съедены. Несчастные музульмане начали питаться падалищем, пожирая его без соли, ибо ее вовсе у них не было.. На небольшом пространстве, отделявшем неприятельские окопы от нашей передовой цепи, вся трава была выщипана и употреблена в пищу Турками. Они вырывали из земли и жадно ели сырые коренья, часто платя жизнью за столь ничтожную пищу, поражаемые пушечными и ружейными выстрелами с наших редутов, или настигаемые проворными казаками. К голоду присоединился холод октябрских ночей, пагубных для здоровья, ибо в Валахии мороз осенний вдруг наступает после палящего летнего зноя. По недостатку дров, Турки топили сперва палаточными кольями, но и те через несколько дней были сожжены. Войско осталось под кровом хладного, сурового неба.

Гибельное положение турецкой армии вскоре сделалось известно в Европе. С изумлением смотрела она на пяти-летнюю войну России с Портою, не постигая причин медленности наших успехов в столь продолжительное время, и в такую эпоху, когда близок был наш [246] разрыв с Наполеоном. С особенным вниманием следил Наполеон за движением турецкой и русской армий, и получал от лазутчиков своих подробные всему планы. Флигель-адъютант Чернышев нашел средство достать из его кабинета один из сих планов, с начертанием перехода Верховного визиря через Дунай. 14 Представляя план Императору Александру, Чернышев доносил о сильном негодовании Наполеона на поражение Верховного визиря, ибо они был уверен, что визирь распространит свои действия в Валахии и озаботит Россию, во время нашествия на нее двадцати народов. «Поймите этих собак, этих болванов Турков?» воскликнул Наполеон. «У них дарование быть битыми. Кто мог ожидать и предвидеть такие глупости?» 15 Немедленно послал Наполеон курьера из Парижа с письмом к султану, увещавая его не отчаиваться и продолжать войну, обещая скорое содействие. Для быстроты сношений с Турциею учредил он эстафеты от Парижа до Константинополя.

Чем сильнее досадовал Наполеон на Турков, тем более возвеселилась вся Европа, когда огласились наши победы на Дунае. Впервые [247] торжество России было встречено чужеземцами не завистью, но нашло в них искреннее сочувствие, ибо нарушение Наполеоном освященного веками народного права и его самовластительство в делах внешней политики, достигли в 1811-м году высшей степени. От Кадикса до Немана ярмо его тяготело над престолами, угнетало просвещение, торговлю, промышленность, самостоятельность государств. Все державы полагали единственный оплот против завоевателя в Императоре Александре, для собственного спасения своего желали оружию Его возможных успехов и скорейшего окончания войны с Портою, дабы Россия имела возможность обратить совокупные силы свои против Наполеона. Ожидания всего образованного мира осуществились, когда в след одна другой промчались вести о разгроме 70,000 турецкой армии, взятии Туртукая и Силистрии. Трепеща пред Наполеоном, Европа не смела обнаруживать своих чувствований, но тайно благословляла победы Александра. Признательный к Кутузову, Император возвел его в графское достоинство.


Комментарии

1. Заимствуется из 2-и части сочинения генерала Михайловского-Данилевского: Описание турецкой войны в царствование Императора Александра, с 1806-го до 1812-го года.

2. Ожидая, с наступлением 1811 года, нашествия на Россию западной Европы, Император Александр решился вести против Порты войну оборонительную, а потому Он и повелел, из девяти дивизий, составлявших при графе Каменском молдавскую армию, отправить (в феврале 1811 года) пять к Днестру.

3. Донесение Государю, № 28-й, и отношение военному министру, от 28-го мая, 1811-го, № 275-й.

4. Письмо к Верховному визирю, от 20-го апреля.

5. Отношение Кутузова графу Румянцову, от 6-го мая.

6. Отношение графа Румянцова Кутузову, от 21-го июня.

7. Из собственноручных записок графа Бенкендорфа.

8. Донесение графа Ланжерона Кутузова, от 28-го июня, № 248-й.

9. Донесение Воинова Кутузову, от 28-то июня, № 207-й.

10. Донесение Булатова Кутузову, от 4-го сентября. № 52-й.

11. Донесения Кутузова Государю, от 11-го сентября, № 698.

12. Отношение Кутузова военному министру, от 20-го сентября, № 737-й.

13. Ныне генерал-лейтенант.

14. План сей, нарисованный красными чернилами, хранится в делах Генерального штаба.

15. Донесение Чернышева, от 6-го декабря, 1811-го года.

Текст воспроизведен по изданию: Действия Молдавской армии в 1811 году, под предводительством Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 44. № 174. 1843

© текст - Михайловский-Данилевский А. И. 1843
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
©
OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1843