1763-1841.

XXI. ¹

1808-1811.

В продолжение всей первой, войны России с французами, в Пруссии, донские казаки, приникали весьма деятельное участие и оказывали блистательные подвиги, за что император Александр I, в знак особенной милости, пожаловал донскому войску знамя при похвальной грамоте, в которой подтверждены все дарованные этому войску права и преимущества и выражены следующие замечательные слова: «врожденная бдительность донских воинов ограждала спокойствие нашей армии, а главнокомандующему служила вместо недремлющего ока». ²

В то самое время, когда российские войска боролись с французами в Пруссии, Наполеон успел, восстановить турецкого султана против России, и войска наши, готовясь в войне с Турциею, валяли все лежащие на левом берегу Дуная турецкие области. Войсковой атаман, Платов, получил также [458] повеление — следовать, с своими 15-ю донскими полками, из Пруссии в молдавскую армию нашу. Денисову он предложил на выбор: или идти с ним, или остаться на прусской границе. Денисов решился на последнее из нежелания сталкиваться с Платовым, отношения с которым принимали более и более неприязненный вид; но в минуту этого предложения, и когда Денисов задумался что делать — идти-ли в Молдавию или оставаться в Пруссии, в комнату Платова вошли донской генерал-маиор Николай Васильевич Иловайский и с ним полковые командиры тех донских полков, которые назначались в Молдавию. Иловайский спросил Денисова:

— Точно-ли правда, дядя, что вы хотите остаться на границе?

(Иловайский не был родственником Денисову и называл его так по привычке). Адриян Карпович подтвердил, что хочет остаться на границе Пруссии.

— Сделай милость, дядя, уважь просьбу всех, идущих в Молдавию. А я в особенности прошу: не оставь нас и иди с нами. Мы все вас любим и почитаем.

Адриян Карпович был тронут, а Платов, как заметил Денисов, остался этою сценою недоволен. «Но меня сие не остановило и я, с должным почтением, просил атамана, что, буде можно, чтобы отменил мое согласие и причислил в полкам, следуемым в Молдавию».

— Как же вы так скоро переменяете ваши мысли? — сказал Платов.

Денисов сослался на то, что происходило в главах атамана.

— Хорошо, — продолжал Платов, — вы пойдете в Молдавию.

Иловайский обнял Денисова и благодарил; тоже сделали и прочие командиры. Денисов получил один полк, названный его именем. Казаки шли скоро. Адриян Карпович чувствовал себя больным; в Виннице он советовался с доктором и запасся лекарствами. По приходе в Днестру, казачьи полки расположились лагерем, а на зиму заняли кантонир-квартиры. Полк Денисова стоял в Тульчине, где он познакомился с домом графов Потоцких. Летом 1808 г. Денисов перешел в местечко Атаки и стал лагерем. Так как военных действий не происходило, то Адриян Карпович, с позволения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала кн. Прозоровского, [459] съездил на два месяца на Дон. Найдя родителей своих крайне слабыми, он хотел уже подать в отставку, но отец повелительно сказал, чтоб я этого не делал пред начинающеюся кампаниею, чтобы я окончил свои подвиги с такою же ревностию, как оные начал и продолжал, и что я, находясь при них, не могу продолжить их жизни». По возвращении из отпуска в армию, Денисов нашел свою бригаду уже в Молдавии, в местечке Текучь, откуда осенью казаки перешли в селение Мартинешти, а потом в местечку Рымиику и далее в р. Дунаю, недалеко от Браилова. Денисов описывает реку Рымник: «Я ее видел, что она течет не более как небольшой ручей, чрез которой можно человеку перепрянуть. И мне-ж случилось видеть, что меньше чем в сутки, река сия выступила из берегов, наполнила всю окрестную дистанцию и низменные места с таким стремлением, что волки, лисицы и зайцы многие потонули, которых, по сбытии воды, я сам видел».

По истечении лета, Денисов, с 7-ю или 9-ю полками, пошел за Днестр в Ярышев, оттуда в Пяти-горам, а потом в Умань. Весною 1809 г. полки Денисова опять перешли Днестр и Прут, стояли в Бузео и в селении Привалы, недалеко от Галаца. 28-го мая армия наша перешла Дунай. Денисов и два других донских генерала (Ник. Вас. Иловайский и Дм. Еф. Кутейников) посланы были вперед собирать сведения о неприятеле. Денисовские казаки схватили курьера, посланного от визиря в Браилов. Для удобства и большего успеха в действиях генералы Иловайский и Кутейников сами подчинили себя Денисову, как старшему. Казаки захватали у туров большое количество скота и снабдили им всю армию, Потом Денисов, вместе с Платовым, занял Бабадах и оттуда они пошли на Гирсово и далее на Сатискю и другие татарские селения. Жители их разбежались, а неприятель показался не ближе уже Черновод, в числе 4 тысяч. В Кюстенджи стоял паша с войском от 2-х до 3-х тысяч, а близ Дуная, при селении Россевата, находился сераскир с 7—10-ю тысячами. Стычки были незначительны. Армия наша двигалась на Сатискю и Кюстенджи. Денисов послан был вперед с казаками и двумя драгунскими полками, которыми командовал генерал-маиор [460] гр. Пален. С этими небольшими силами Денисов должен был стать у Кюстенджи и не выпускать неприятели. Под проливным дождем и сопровождаемые громом и молниею шли войска к месту назначения. «Темно было так, что никто не мог видеть шерсти своей лошади»; в темноте колонны сталкивались. Это побудило Денисова соединить войска в одну колонну. Несмотря на темноту и отсутствие проводников, полковник Ефремов, шедший впереди, привел Денисова прямо к Кюстенджи. Здесь он оставался несколько дней, а драгуны и часть казачьих полков вытребованы были в армии, которою за смертию фельдмаршала, кн. Прозоровского, командовал кн. Багратион.

«Как мое нахождение было близко от главной армии, которая обложила уже крепость Кюстенджи, то я сам поехал к войсковому атаману, Платову, для получения приказаний и узнания о будущих действиях наших. Платова нашел я близ самой крепости, у кладбища, на земле спящего, почему, не обеспокоивая его, поехал в новому главнокомандующему, кн. Багратиону, которого также нашел недалеко находящегося, на кургане, при окончании его завтрака. Он весьма милостиво меня принял и даже обласкал снисходительным и уважительным своим разговором и приказал подкрепить меня остатками завтрака и вином. Побыв тут несколько, я возвратился к атаману Платову, которому обо всех моих действиях и донес. В тот же день, при захождении солнца, получил я повеление: с 4-мя донскими полками поспешно следовать в Дунаю, в Черноводам, в подкрепление генералу Милорадовичу. которой там, с особым корпусом, стоял и наблюдал движение сераскира. Мне дано было такое от Плахова словесное приказание, чтобы, подойдя к войскам Милорадовича и не дохода до них, остановился особым лагерем и исполнял бы приказания Милорадовича, но всегда бы отдельно стоял от его корпуса. На что я принужден был откровенно ему, атаману, доложить, что я такого повеления, тем более словесного, не могу выполнить, почему он ту ж минуту приказал точно в таком смысле написать мне ордер, который, подписав, и вручил мне, а потом, сделав мне нужные приказания и наставления, отпустил». [461]

«Я немедленно выступил с теми полками в поход. Скоро по наступлении ночи, нашла на нас, подобная же прошедшей, туча; дождь лил с громом и молниею несколько часов, но как нам места были уже знакомы и мы шли примою дорогою, то и не были в большом затруднении. Однако все доведены были до изнеможения. На утренней заре достигли мы вершин Черновод и как уже зачало быть несколько светло, приказал я близ воды остановиться полкам для отдохновения. Почему наряжение для передовых пикетов при офицерах казаки и отправлены были вперед, которые весьма скоро, и так что мы еще не успели как должно стать, донесли мне с разных пунктов, что большие толпы туров идут прямо на меня. Зная но прежним донесениям и показаниям пленных, что в сих местах находился один паша, имеющий от 4-х до 5-ти тысяч войска, а четыре казачьи полка, бывшие у меня, не составляли и 1,500 человек, да и тех лошади были доведены до большой усталости я был в большом затруднении, — почти, так сказать, не знал что и начать, но решился не бежать, а биться. Я поставил три полка под небольшою, крутою горою, закрыто, с тем, чтобы нечаянным ударом воспользоваться, а четвертому полку, Сысоева ³, идти на неприятеля смело.

«Сысоев, по всегдашней его отменной и похвальной храбрости, с бодрым духом пустился на неприятеля и, сблизясь к оному, всем своим полком сделал удар, а в полку его едва-ли было более 300 чел. Все Сысоева казаки с большою отважностью пустились на турок, но, не доскакав и не вступая в бой, остановились при виде такого сильного неприятеля. Сам неприятель, как полагать надобно, удивившись необычайной бодрости так малого числа казаков и боясь нет-ли сильных засад, не атаковал их. Сысоев, пробыв около получаса перед неприятелем на месте, возвратился назад таковым же порядком, не показав и виду боязни, чем я оставался весьма доволен и также пошел немедленно к назначенному мне месту».

«На другой день, пред полуднем, достиг я корпуса генерала Милорадовича и, остановя при воде полки свои, сам [462] явился к сему генералу, подал ему о числе своего войска рапорт, донес обо веек нужном, равно и о том повелении от атамана Платова — чтобы не соединяться с его корпусом, а быть несколько отдельно от оного. На последнее Милорадович мне сказал:

— «Хорошо; будьте же вы с полками там, где остановились.

«На лице его ясно было видно большое неудовольствие, и хотя я, в оправдание моей невинности, доложил ему, что я далеко нахожусь от атамана Платова, что я вступил уже в его, Милорадовича, команду и потому за долг поставляю все его приказания исполнять в точности; но, и за всем тем, Милорадович оставался хладнокровен и весьма мало со мною говорил. Я возвратился к своим полкам. Как в эти последние годы я часто чувствовал припадки нездоровья, то и в это время чувствовал большую в себе слабость, и хотя укреплял себя купаньем в холодной воде, но чаще был болен, нежели здоров»

«На тот же день, в вечеру, толпы туров из лагеря сераскира сближались к передовым моим казачьим пикетам, с которыми мы и вступили в перестрелку. Генерал-маиор Иловайский, имея начальство над донскими казачьими полками, в корпусе Милорадовича состоящими, подкрепил мои передовые пикеты и также перестрелкою удерживал неприятеля. Потом я, с своими полками, двинулся вперед закрытым местом, остановился и ожидал приближения неприятеля, дабы вступить с ним в бой, но турки, продолжая перестрелку с час времени, остались и тем довольны, и возвратились в свой лагерь. По великой усталости лошадей и изнурению самых людей, я не преследовал оных и сам возвратился в лагерь».

«На другой или третий, после того, день, главнокомандующий, князь Багратион, прибыл со всею армиею к корпусу генерала Милорадовича и, сколько припомню, на другой день, в ночь, двинулся в сераскиру-паше, стоящему при Рассевате, близ Дуная. Я явился в команду войскового атамана, Платова, который приказал мне следовать отдельно, на небольшую дистанцию, с левого флангу. Когда мы приближались к неприятелю, где было довольно широких дефилей, имеющих не малые кустарники, по которым невозможно было полкам проходить, а обходя их, нельзя было соблюсти назначенную мне [463] дистанцию, атаман прислал ко мне полковника, князя Мадатова, с словесным приказанием, чтобы я шел с полками по его направлению (указанию?). Когда я сказал Мадатову, что это совершенно противно военным, особо казачьим, правилам, то он отвечал, что имеет точные на это приказания. Я повиновался, но когда Мадатов мне показал одно для занятия позиции место, подобное кургану, которое в половину по высоте было много заросшее кустарниками, то я остановился и требовал от князя Мадатова, чтоб он поскакал к атаману и донес бы ему, что это место, совершенно не удобно. Мадатов, по возращении, сказал, что он точно ошибся и показал впереди другое подобное же место, более возвышенное, но кустарниками не заросшее и на которое, по крутости оного, с трудом казаки могли въезжать. Я видел, что и сие место весьма неудобное, по повиновался начальнику моему, взошел и остановился в боевом порядке. Атаман потребовал от меня Сысоев полк, тогда я остался с тремя полками и получил словесное приказание от атамана, а после и прямо от главнокомандующего, чтобы наблюдал слева, куда мною и были уже две партии посланы, да и сам я с занятого мною высокого места на большую дистанцию мог все видеть. Вторично войсковой атаман мне приказал — наблюдать движение его бунчуга ⁴, и тогда, когда я увижу его в движении, то, по направлению оного, спешил бы с полками на неприятеля».

«Армия наша была вблизи от меня и в виду моем; началась атака пальбою из пушек. При сем случае турки видя, что я на высоте и не имею удобности скоро сойти с оной и им вредить, стали — конные и пешие — сближаться в моим полкам, открыли стрельбу из ружей и ранили более 10-ти казаков, из которых некоторые от тяжелых ран скоро и померли. Наша армия пошла вперед, на неприятеля, и турки, не дожидаясь приближения оной, побежали: вся пехота вверх по Дунаю, по самому берегу, а конница — по разным направлениям. Тогда я, хотя и не мог видеть атаманского бунчуга, пустился с горы, но, по крутизне оной, с большим [464] затруднением, так, что казаки большею частию принуждены были сойти с лошадей и пешие спускались. Тогда предстояла мне другая гора, на которую не только невозможно было поспешно въезжать, но лошади с большим затруднением и шагом всходили. Взойдя на гору, я увидел, что неприятель опередил мои полки и многие казаки в рассыпную преследуют оного. Тогда я приказал и полковнику Осипу Иловайскому также в рассыпную преследовать неприятеля, а сам, с моим полком и с полком генерал-маиора Николая Иловайского, спешил догнать неприятельскую пехоту, заскакал ей наперед, но, по неудобности местоположения, не мог оной атаковать ни с флангов, ни с тылу, а спереду без артилерии не мог остановить, о чем и донес тот час атаману Платову и предлагал, что ежели угодно принудить сию турецкую пехоту к сдаче или побить, то чтобы прислал две пушки и несколько Урагун, а сам я продолжал идти во фланг туров и не отставал от них; тут еще ко мне присоединились; при одном штаб-офицере, два или четыре эскадрона (хорошо не припомню) чугуевских казаков».

«Я выжидал удобное место, дабы атаковать неприятеля с разных сторон. Место таковое недалеко и предстояло — большая равнина, но болотистая. Тут прискакал ко мне совершенно один, даже и без единого казака, генерал-маиор Павел Иловайский и, как старший, требовал от меня остановить непременно неприятеля. Я ему отвечал:

— «Это невозможно и я уже делал такое испытание».

«Он, как бы не поверя сему, потребовал чугуевский эскадрон и часть казаков и поставил оных впереди. Турки сгустили себя, шли бодро и производя сильную пальбу многих переранили казаков, а остальные рассыпались. В это время сюда же прискакал генерал Милорадович без войска, проехал мимо меня, поговорил с генералом Павлом Иловайским и, не приказав мне ничего, оба они поехали в сторону, к армии. Ночь сближалась; неприятель спешил в бегстве своем и был уже от меня не близко. Боясь наткнуться на засады, я отрядил две или три больших партии неотступно преследовать неприятеля далее, а сам с генерал-маиором Николаем Иловайским дожидался последствий движения сих партий, которые, [465] по возвращении, привели ко мне более 10-ти человек пленных и 3-х или 4-х турецких чиновников, в том числе был один бим-паша. Тогда я, возвратившись с находившимися при мне казаками к армии, послал в разные стороны небольшие партии собирать казаков, увлекшихся преследованием турок».

«Армия от места сражения двинулась вперед и остановилась, и я с полками несколько двинулся вперед, где мне было показано. На другой день узнал я, что атаман Платов в том, что мало неприятелей побито и взято в плен, винит меня, и очень недоволен. Я нарочито был у главнокомандующего, чтобы раскрыть в чем меня винят я объяснить ему нужное в оправдание свое. Он в одобрение мне ничего не сказал, но весьма милостиво принял. Во все сие время я терпел боль в голове и, как видел, что я более и более делаюсь нездоров, то и принужден был подать рапорт, чтобы мне позволено было удалиться от командования полками, дабы принять нужные меры к восстановлению своего здоровья, в чем мне и не было отказано».

«Между тем армия выступила в поход к Силистрии и, подойдя к оной крепости, обложила оную почти без сражения. Тогда при армии и я находился по собственному желанию, дабы видеть все действия и операции и познать более военных оборотов. Пробыв несколько временя в таком положении, по воле начальства и по моему желанию, я удалился в местечко Бузео, что в Валахии, и там нередко занимался с моими крепостными людьми, которых, по небогатству моему, весьма было мало, — два или три человека, — псовою охотою, а иногда, особо в вечеру, с немногими познакомившимися со мною, занимался и игрою в бостон от 5 до 10-ти коп. приз. Я был в полном уверении, что, по вступлении армии в квартиры, буду отпущен в домовый отпуск до излечения, о чем главнокомандующего много раз просил и всегда был обнадеживаем, — как вдруг, уже во время больших холодов, получаю чрез нарочного повеление — явиться в армию к главнокомандующему. Повинуясь оному, я на почтовых явился к его сиятельству и нашел его сидящим в коляске, который мне сказал:

— Явитесь к атаману Платову; он все знает и вы получите от него решение. [466]

«По слуху я знал, что войска, особенно казачьи полки, в худом положении, и потому я догадывался, что призван командовать теми полками донскими, которые останутся за Дунаем, почему просил покорнейше главнокомандующего отпустить меня в дом, что необходимо было нужно для слабого моего здоровья, причем я сказал, что это приму за большое награждение. На это он мне отвечал:

— «Я очень вас знаю я все будет хорошо.

«Князь Багратион приказал своему кучеру ехать, а я пошел к Платову и доложил ему, что был у главнокомандующего и что он мне сказал. Платов мне отвечал, что он ничего более не знает, как вручить в мое командование все казачья полки, за Дунаем остающиеся, и тут же приказано подать мне от главнокомандующего на мое имя повеление, которое о том же гласило. Признательно сказать — тогда потерял я равнодушие и огорчение заставило меня прослезиться; но одно меня утешало, что сим корпусом будет командовать почтенный, благоразумный и добрый генерал, гр. Ланжерон, которого я хорошо знал. Атаман Платов скоро отправился за главнокомандующим на зимние квартиры. Я явился к гр. Ланжерону, получил нужный повеления и наставления и принял в ведение мои казачьи полки».

Шесть донских казачьих полков, оставленных под начальством Денисова при корпусе гр. Ланжерона, занимали линию от Дуная до Черного моря. Лошади казачьи были сильно изнурены, «да и самые казаки были худо одеты: мундиры все излатаны, а у некоторых и того не доставало. О фураже к думать было нечего». К счастию казаков зима была теплая, снегу совершенно не было, и лошади могли поправиться подножным кормом. 5-го октября гр. Ланжерон объявил Денисову, что он ожидает на место свое другого генерала. Его заменил гр. Сергей Михайлович Каменский, требовавший от Денисова движения на неприятеля и поражения его. Адриян Карпович представлял невозможность этого, вследствие изнурения лошадей и доносил, «что казаки де только что не могут искать и поражать неприятеля, но с большою нуждою могут ретироваться к полку, ежели будут атакованы на пикетах». Спустя после того полгоря или два месяца, когда лошади поправились, Денисов доложил Каменскому, «что теперь можно [467] уже сделать хотя недальнюю экспедицию». С согласия Каменского Денисов выбрал до 1,000 годных лошадей из всех полков и взял в экспедицию всех полковых командиров. От Черновод он отправил вперед храбрых офицеров, Андриянова и Сулина, с сильною партиею. «Они прогнали из 3-х селений неприятельских фуражиров и несколько взяли в плен, в том числе двух или трех чиновников, чем я, при холодной погоде, а также по недостатку провианта и по слабому положению казачьих лошадей, остался доволен и возвратился». Гр. Каменский благодарил Денисова за этот набег и, по представлению его, Денисов был награжден алмазными знаками св. Анны 1-й степени.

После этого все войска наши оставались спокойными до весны. Главнокомандующим, вместо Багратиона, назначен гр. Николай Михайлович Каменский. Корпус гр. Сергея Михайловича Каменского был усилен. С казачьими полками, двумя регулярными, и полуротою артилерии, Денисов командирован был к Сатискю и к Черноводам.

«Здесь я пробыл несколько недель без всякого действия, кроме того, что казачьи партия были посылаемы для разведывания неприятеля, которые нигде не встречались с оным, но почти всегда возвращались с добычею енота. Из этого скота я давал весьма мало и только самое нужное войскам, в моей команде состоящим, а все без остатку (отправлял) в корпусное дежурство, за исполнением чего сам наблюдал. В один таковой раз я дознал, что один офицер регулярного полку, имея под своим смотрением казенных волов, по нечаянности, из них утратил двух, которому я приказал выдать оных из добычных и показать отданными на порции. Это его сиятельству, гр. Сергею Михайловичу Каменскому, показалось нелишним и он настоятельно требовал от июня в присылку тех двух быков. Такое требование принудило меня из бывшей добычи утаить двух быков и послать в замену прежних. С того времени я приметил, что его сиятельство на меня смотрит неравнодушно, чему, конечно, была другая причина, может быть и та, что я часто откровенно докладывал ему, чтоб казаков не употреблял в разводы и меньше бы приказывал иметь их в дежурстве своем». [468]

Поток отношения между Денисовым и гр. Сергеем Михайловичем Каменским ухудшились из-за маиора Попова, которого Каменский находил виновным в том, что он будто бы упустил неприятеля и не преследовал его, а Денисов совершенно оправдывал этого офицера. Когда затем Денисов узнал, что регулярные казачьи полки и артилерия, бывшие под его начальством, получили помимо его повеление — возвратиться к корпусу, а ему приказано с одним его полком занять двойную цепь, «что составляло более 100 верст», и держаться твердо в случае атаки, то Денисов «испросил увольнения в армию до излечения».

«Любя всегда правду и следуя ее правилам, я партикулярным письмом объяснил главнокомандующему все, и даже что удалению моему от командования главная причина есть действие корпусного командира, и просил о позволений остаться партикулярно при армии — что он и позволил и дал мне знать о том словесно чрез дежурного».

Оставаясь при армии безо всякой подначальственной части, Адриан Карпович находился при взятии Силистрии и движении армии на Шумлу. Потом он оставил армию и с генерал-лейтенантом Раевским поехал в Валахию. В Бухаресте Денисов прожал до возвращения туда главнокомандующего, графа Николая Михайловича Каменского, и, по болезни своей, должен был прибегать к советам докторов; получив же дозволение удалиться из армии, Денисов переехал в Яссы, там вдаль полк свой, и в начале 1811 г. отправился в Петербург для испрошения отставки от службы. На просьбу об этом, военный министр, Барклай-де-Толли, передал ему, что: «государю императору угодно, чтобы я оставался в службе и что в опытных в войне генералах его величество предвидит надобность. И я слышу, — прибавил от себя Барклай-де-Толли, — что может, быть такая надобность и скоро последует. На сие я ему доложил, что

— «Основательного ничего не знаю, но о замыслах Наполеона говорят много, — что я готов на границах России или внутри отечества пролить кровь мою и умереть, но прошу только за границу меня не употреблять». [469]

Войсковой атаман Шатов, которому Денисов передал разговор свой с Барклай-де-Толли, сказал:

— «Я сему рад, потому что наказной атаман, генерал-лейтенант Киреев ⁵, жалуется на слабость здоровья и просит увольнения. Я вручу вам в управление войско донское.

«Должность сию я уже пред сим два раза занимал и знал, что пользы в оной соделать (можно много), но и под ответственность легко можно попасть, и что у Платова я не найду милости», поэтому Денисов просил военного министра отклонить предложенное Платовым назначение, «в чем он меня и обнадежил»..

(Дальнейшее повествование опущено как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2017)

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1874 г., том X, стр. 1-46; т. XI, стр. 379-410; 601-641; изд. 1875 г., том XII, стр. 27-49; 237-271.

2. «Истор. Донского войска», В. Броневского, часть II, стр. 178.

3. Впоследствии известный храбростию и заслугами, донского войска генерал-лейтенант. Ад. Ч.

4. Атаманское знамя, которое всегда развевалось у ставки войскового атамана. Ад. Ч.

5. Платов был войсковым атаманом войска донского, а в отсутствие его с Дона отправлял эту должность временно назначаемый генерал, с званием «Наказного атамана». Так было до 2-го октября 1827 г.; в этот же день последовало высочайшее повеление о назначении атаманом всех казачьих войск Государя Наследника Цесаревича, ныне царствующего Государя Императора; с того времени донским войсковым атаманам присвоено название «Войсковой наказный атаман». Ад. Ч.

Текст воспроизведен по изданию: Записки донского атамана Денисова. 1763-1841 // Русская старина, № 3. 1875

© текст - Чеботарев А. П. 1875
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1875