К. М. БАЗИЛИ

ПОД ТУРЕЦКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ В ИСТОРИЧЕСКОМ И ПОЛИТИЧЕСКОМ ОТНОШЕНИИ

Элементы арабского политического общества в Сирии. — Феодальная система на Востоке. — Эмиры и шейхи. — Владетельные семейства. — Партии иемени и кейси. — Турецкое завоевание. — Откупная система управления и финансов. — Первый поход турок в Ливан. — Семейства Маанов и Шихабов. —Приключения Фахр эд-Дина. — Его владения, его влияние и замыслы.— Распределение пашалыков. —Преемники Фахр эд-Дина. — Борьба арабского элемента с турецким.

Десятивековое владычество западных народов, греков и римлян мало оставило по себе следов в моральном и гражданском быту Сирии. Во второй половине VII в. арабское завоевание быстро придало краю то внутреннее устройство, те политические нравы, которые и поныне сохраняются в нем, несмотря на последовавшие затем нашествия и завоевания. Для успешного водворения народного своего элемента арабы, по сказанию христианских летописей Сирии, отрезывали языки у матерей семейств, чтобы новое поколение не росло под влиянием звуков греческого языка, преобладавшего дотоле в городах. Завоевание, сопряженное с духовною проповедью, всегда и везде беспощадно. То же средство употребили в XV столетии турки во внутренности Малой Азии. Здесь и там не устоял эллинический элемент, который почитался у завоевателей надежнейшей опорой религии; язык греческий совершенно искоренился, но христианство устояло.

Арабское завоевание ввело в Сирию то феодальное устройство, которое и поныне существует. Предводители племен, вышедших из полуострова под знаменами Абу Бекра и Омара на проповедь Корана, основали в Сирии отдельные княжества, которые платили дань халифам, но пользовались правом внутреннего управления по местному обычаю, подчиненного лишь духовному закону халифата. В организме азиатского государства льгота эта соответствует муниципальному праву, которое в древности предоставлялось народам, подвластным Риму. В Сирии водворялась, впрочем, и некоторая централизация посредством духовного закона, обработанного у мусульман именно в этот первый период развития их гражданственности, когда покорили они страну образованную, одаренную римским законодательством и которая в ту эпоху славилась своими училищами правоведения ¹. Но эта государственная централизация не имела притязаний административных, не нарушала местных прав и обычаев, не касалась внутреннего быта племен. Гористая местность благоприятствовала даже феодальному раздроблению обществ. В десятивековый период владычества [26] Селевкидов, римлян и византийцев ни эллиническая цивилизация, ни римское законодательство не могли изгладить разнохарактерность племен, населявших Сирию. Этот двоякий внешний элемент превозмогал в городах, коих народонаселение было греческое по происхождению или делалось греческим по развитию в нем гражданственности. Сельские племена, как горцы, так и жители равнин, сохраняли свою народную физиономию, свои языки и обычаи и наследственное свое раздробление.

Арабское завоевание восстановило, можно сказать, арабскую народность, которая длилась в сей стране от веков ветхозаветных, и придало ей более единства. Новая религия с быстротою распространилась и тот язык, на котором проповедовалась она, не замедлил вытеснить из употребления не только греческий язык, но и халдейский, и сирийский, и еврейский среди небольших обществ, пребывших верными своему закону. Иначе нельзя пояснить видимое и поныне разительное сходство общественных и семейных нравов края с библейскими его преданиями.

Коренное патриархальное управление кочевья аравийского послужило здесь основой феодального права, введенного завоевателями. От развития патриархального начала в совокупности с правом феодальным, необходимо примененным к оседлости, под влиянием быстрых успехов халифата в гражданственности образовалось нынешнее политическое общество Сирии; и посему-то феодальное право, ограниченное взаимностью покровительства и услуг, упрочилось в ней. Право это было в союзе с правительственным деспотизмом, который постоянно ему благоприятствовал до самой эпохи предпринятых Махмудом II преобразований в Османской империи.

В продолжение крестовых походов западные народы довершали в Сирии феодальное свое воспитание, и здесь впервые западное феодальное право облеклось законодательными уставами. Но в Сирии введенное арабами право, пребывая верным древнему своему началу, обрело сочувствие народов и правительств, не нарушая ни личной свободы, ни права собственности, тогда как на Западе массы народные обращались постепенно в рабство, а земля делалась собственностью баронов. Ни внутренние борения халифата, ни нашествия сельджуков, монголов, крестоносцев, мамлюков и османов не коснулись политического начала, введенного первыми халифами. В особенности замечательно, что те самые арабские семейства, которые первоначально были облечены владетельным правом, сохранили свои уделы, и, кроме крестоносцев, которые впрочем недолго устояли, ни один из завоевателей не попытался заменить семейства эти своими единоплеменниками.

Таким образом, арабская народность, хотя и лишилась политической своей самобытности вместе с халифатом, сохранила, однако, до наших дней гражданский свой элемент, свое дворянство и тот особенный облик, который получила она в исходе VII в.

Дворянство сирийское, шейхи и эмиры ², относят свое происхождение к самой глубокой древности. И ныне, как и во времена библейские, генеалогия благоговейно сохраняется в сем краю. Есть семейства, которые ведут свои родословные от времен Мухаммедовых. [27]

При взятии Дамаска Абу Убейдой, полководцем Омаровым, пал мучеником священной войны, по выражению мусульман, эмир эль-Харес от племени бени-махзум из Хиджаза, родственник Мухаммеда по жене, которая принадлежала к владетельному племени бени-корейш. Сыну мученика пожалована в удел по повелению халифа Омара эль-Хаттаба богатая сирийская область Хауран. Там управляли его потомки около пяти веков при Аббасидах и в эпоху крестоносцев. От имени главного своего города Шихба приняли они фамильное прозвание Шихаб. В 568 г. хиджры [1172/73 г.] голод, свирепствовавший в Хауране, принудил Шихабов выступить со своим племенем и 15-тысячным ополчением на завоевание соседней области Вади-т-Тим (Антиливан), где властвовал крестовый воин, именуемый в арабских летописях Контура, вероятно, граф Тирский (comte de Туr). Шихабы разбили крестоносцев и в награду за представленные ими султану Hyp эд-Дину 500 отрубленных голов неприятельских получили в удел Антиливан. Здесь основали они живописную свою столицу Хасбею на южном скате гор и выстроили тот великолепный замок, которого небольшая часть, сохранившаяся доселе ³, представляет лучший во всей Сирии образец арабского зодчества.

В это время племена ливанские и долина Баальбекская (древняя Кили-Сирия) управлялись эмирами семейств Танух, Джемаль эд-Дин, Алам эд-Дин ⁴ и Маан, кои вели свои родословные от древних арабских племен Йемена и Хиджаза. Незадолго пред тем изгнанные из Египта последователи новой религии, порожденной оргиями египетского халифата, укрылись в ливанских горах и вместе с другими раскольниками мухаммеданства, бежавшими из Месопотамии, составили в Ливане независимое племя друзов. При самом начале политического своего существования племя это появляется разделенным на две партии — иемени и кейси ⁵.

Куда ни распространились арабские племена в период преизбытка политической их жизни, от Атлантического океана до Инда, везде сберегли они, как бы заветным преданием древней родины, свою вековую семейную вражду между партиями иемени и кейси, от старинного соперничества между жителями Йемена и Хиджаза на Аравийском полуострове. Семейства Танух, Джемаль эд-Дин, Алам эд-Дин были иемени. Эмиры Маан почитались главами противной партии кейси. Они были обрадованы прибытием новых союзников в соседний Антиливан, ибо Шихабы, по своему происхождению из Хиджаза, принадлежали к [28] партии кейси. Мааны из своих родословных открыли старинные связи и родство своего дома с предками Шихабов в Аравии. Родственные связи возобновились между двумя семействами, подкрепили политический союз, неразрывно существовавший около шести веков, среди борьбы двух партий народных, а затем узаконили переход к Шихабам наследия Маанов по прекращении рода последних [в конце XVII в.].

В XII и XIII вв. они заодно приняли деятельное участие в борьбе с крестоносцами, а по совершенном их изгнании продолжали составлять конфедерации с другими владетельными эмирами, вести мелочные войны и распространять свое влияние на другие области Сирии, признававшей тогда над собою власть султанов египетских. В оба нашествия монголов, при свирепом Хулагу, сыне Чингисхановом, и при Тимурленге ⁶, Шихабы, коих антиливанское княжество по соседству Дамаска было покорено и разорено дикими завоевателями, искали убежища на горе Ливане, в неприступном округе Шуфе, где устояли эмиры Мааны.

При завоевании Сирии турками (в 1516 г.) и по разбитии султаном Селимом халебских эмиров и войска египетского эмиры Южного Ливана и Антиливана, между коими особенно славился Фахр эд-Дин Маан, основатель величия друзов, перешли на сторону победителя, помогли ему своим оружием и были им утверждены в своих наследственных уделах ⁷. Владетели северных [отрогов] Ливана, эмиры Танух и Джемаль эд-Дин, по всегдашнему соперничеству со своими соседями пребывали верными египетскому правлению, а потому были принуждены спасаться бегством от турецкого нашествия. Затем округа Кесруан и Метен подчинились Фахр эд-Дину, а в Джубейле и в Бааль-беке усилились и были признаны новым правительством два владетельных семейства — шейхи Бени Хамади и эмиры Харфуш, оба мутуалии из-за Евфрата.

Сирией стали управлять турецкие паши. Но, можно сказать, немногие только города сирийские и окрестности их пребывали под непосредственным турецким управлением. Остальная страна, и в особенности гористые округа, оставалась во владении наследственных своих эмиров и шейхов, которые по-прежнему заключали конфедерации между собою, выступали в поход со своими ополчениями, вели друг с другом войну, не спрашиваясь у пашей или даже по навету пашей, по временам бунтовались, по временам бывали утверждаемы в своих [29] правах непосредственно от дивана константинопольского, наперекор пашам и в предупреждение бунта пашей.

Финансовая система вполне соответствовала такому политическому началу. Паша обязывался вносить в Порту определенную сумму подати, коей был обложен его пашалык; взамен были ему сполна предоставлены доходы области, из коих он содержал свой двор и свое войско. Каждый из подведомственных ему округов был в свою очередь обложен суммой, соответственной или средствам того округа, или степени влияния паши на его народонаселение и на его дворянство. Подать, вносимая в Порту от пашалыка, оставалась неизменной, но суммы, взимаемые пашами с областей, изменялись с обстоятельствами, со степенью большего или меньшего могущества, или с капризами пашей. Непосредственное их действие, не ограниченное никаким законом, заменяло все многосложные постановления о податях и сборах.

Подать ежегодно взималась с народа в виде военной контрибуции. Паша заботился лишь о том, чтобы лица или семейства, кои на феодальном праве наследственно управляли округами, имели столько местного влияния и материальных средств, сколько было нужно для исправного взноса подати; а вместе с тем внимательно наблюдал, чтобы это влияние и эти средства не повели бы к отказу в уплате подати паше, к открытой с ним войне. Система простая,— основанная на законах равновесия и сопротивления. Точно так же паша отягощал налогами подвластные ему округа по мере того, сколько могли они снести, не выходя из повиновения. Местный владелец в свою очередь взимал с народа от имени паши в той же самой мере. Жалобы на этих владельцев пашам или на пашей в Порту были почти бесполезны и слишком опасны в такой стране, где жизнь подданного вполне предоставлена произволу местной власти. Единственный суд, единственное разбирательство между управляемыми и правителями, состоял в оружии и в бунте, коими решалась судьба тех или других.

Порта со своей стороны соблюдала то же правило относительно своих пашей; одних сменяла за слабость управления, когда они не были в состоянии исправно платить положенную сумму, других — за то, что успевали приобрести слишком большое влияние, особенно в отдаленных пашалыках, и грозили бунтом; иногда должна была открыто вести с ними войну или терпеть явное неповиновение их, которое по существующему издревле на Востоке обычаю и тогда даже, когда доходит до бунта, все-таки облекается формами рабского почитания. Иногда она тайно вооружала одного опасного вассала против другого, обещая каждому из них наследие соперника, чтобы обоих погубить своевременно.

Замечания эти необходимы для пояснения происшествий, коих Сирия служила театром до сего времени и которые отзываются на нынешнем состоянии края.

В силу такого политического и финансового управления племена отдавались на откуп, в буквальном значении сего слова, пашам, эмирам и шейхам. Права политические, коими были облечены паши, эмиры и шейхи, служили как бы в придачу и в обеспечение права денежных поборов ⁸. Необходимым последствием этой системы было совершенное развращение владетельных домов. Козни и [30] братоубийства в семействах аристократических вошли в общественные нравы; ими наполнены сирийские летописи; бывают подобные примеры и в наше время и никого не приводят в удивление. Эта система управления целые три века с половиной служила к упрочению феодального права и арабской народности, противу коих так суетливо подвизается теперь турецкое правительство.

Эмиры ливанские не замедлили навлечь на себя гнев Порты ⁹. Паше египетскому было поручено казнить мятежных горцев. Без труда занял он горы своим войском, ибо эмиры Джемаль эд-Дина и потомки прежних владельцев Танух, верные наследственной вражде партий иемени к преемникам Фахр эд-Дина, которые заодно с Шихабами придерживались партии кейси, присоединились к туркам для свержения соперников. По удалении турок, которые взяли с горцев контрибуцию и внушили им более повиновения к пашам, Мааны не замедлили восстановить прежнее свое влияние, особенно при Фахр эд-Дине II ¹⁰, внуке того, о котором выше упомянуто. Наезды удалого эмира на соседние округа были наказаны Хафиз-пашой дамасским, который по повелению Порты с четырнадцатью другими пашами выступил в поход против него и при содействии его соперников опустошил Ливан ¹¹. Чтобы укрыться от гнева паши, эмир отправился путешествовать в Италию и вверил правление младшему своему брату эмиру Юнесу. Этот наместник для смягчения пашей отправил к ним собственную мать с богатыми дарами и полумиллионом пиастров (пиастр тогда равнялся нашему серебряному рублю). Эмиры антиливанские, хотя сами постоянно пользовались покровительством Маанов и прибегали к ним то для защиты от крамолы турецкой, то для примирения со своими ближними, не приняли, однако, никакого участия в этой двукратной беде Маанов, быв единственно заняты собственными [31] происками у пашей, брат противу брата, и стараясь единственно угодить своим капризным повелителям.

Такими происками удалось одному из братьев Шихабов, эмиру Ахмеду, вооружить Хафиз-пашу на другого брата — эмира Али, который управлял Антиливаном. Общая опала повела к союзу между Али и Юнесом. Турки были сперва разбиты союзными эмирами; затем, однако, отомстили они разорением Дейр эль-Камара, столицы Маанов ¹², и Хасбеи, столицы Шихабов, с множеством других городов на Ливане и на Антиливане. Опальные эмиры спасались тогда в Баниасе ¹³, у истоков Иордана. Едва успели турки покинуть Ливан, едва успели эмиры возвратиться восвояси, вскипело в горах кровавое междоусобие старых партий иемени и кейси. Целый год дрались с зверским остервенением. Утомленный эмир Юнес передал правление своему племяннику, молодому сыну Фахр эд-Дина. Вскоре затем Хафиз-паша дамасский, бич Ливана, был сменен; тогда возвратился из своего путешествия Фахр эд-Дин.

Около пяти лет провел он в Италии, где появление владетельного князя неизвестного еще племени друзов возбудило любопытство Европы. Флорентийский двор сделал ему лестный прием. Распространилось на Западе сказание, будто друзы — заблудшие в горах ливанских потомки крестоносцев. Самое имя друзов стали производить от какого-то графа Dreux. Фахр эд-Дин, вероятно, сам подтверждал эту басню, которая делала его предметом всеобщего участия и благосклонного внимания на Западе.

По возвращении своем из Европы эмир не замедлил устроить, вновь свои правительственные дела и придать новый блеск своему роду и племени. Бедствия, постигшие Ливан в его отсутствие, усугубили народное доверие к эмиру. Это самая блистательная эпоха друзов. Вся страна — от северных [отраслей] Ливана, от высот Джиббет-Бшарра и Аккара, от верховьев Оронта по берегу моря до Кармеля, с плодоносной долиной Баальбека, с приморскими городами Батруном (Вотрисом у древних греков), Джубейлем (древним Библосом), Бейрутом, Сайдой и Суром (Виритом, Сидоном и Тиром), Аккой ¹⁴ (Сен-Жан д'Акр, древняя Птолемаида), а на восток — до верховьев Иордана, до Сафеда и Тиверии (Тивериады) — вся эта богатая и живописная страна, с воинственными своими племенами, признавала его власть. Эмиры антиливанские искали его покровительства; турецкие паши его боялись и оставляли в покое.

В это время Сирия была разделена собственно на три пашалыка: 1) Халебский, в коем заключались Эдесское и Антиохийское княжества крестоносцев, и берег Искендеруна, поблизости коего безвестно укрылась бедная деревушка Суэдия, у устьев Оронта, будто надгробный памятник знаменитой в древности Селевкии; 2) Тараблюсский, вдоль берега от Латакии (древней Лаодикеи) до пределов [32] Ливанского княжества; 3) Дамасский, коему были подведомы все юго-восточные страны до Евфрата и до Суэцкого перешейка. Палестина, входя в состав Дамасского пашалыка, составила особенный санджак под управлением двухбунчужного паши. Впоследствии прибережная ее полоса вступила в состав Сайдского пашалыка, учрежденного в следующем столетии из береговых округов от Сайды до египетской границы, а город Иерусалим, как один из четырех священных городов ислама, остался в ведении дамасского паши.

Только в северной части Сирии, в пашалыке Халебском, успело турецкое правительство водворить свои обычаи, свою военную систему, янычар и феодальных сипахи и тимариотов ¹⁵, коими были заменены арабские эмиры. В остальной Сирии туркам не удавалось преодолеть туземного элемента. Гора Кельбие, древний Кассион, была населена бедным и мирным племенем ансариев, о которых и поныне правительство не имеет другой заботы, как разве собирать с них ежегодно подати. Округа, прилежащие к северным [отрогам] Ливана, управлялись наследственно эмирами Сиффа, мусульманами; округа Джу-бейль и Баальбек — шейхами Хамади и эмирами Харфуш, мутуалиями. И племена эти, и владетельные семейства по собственному движению признавали над собой власть Фахр эд-Дина и домогались его покровительства от козней, поборов и насилий турецких пашей.

Племя маронитов сосредоточивалось в гористом Кесруане под патриархальным управлением единоверных ему шейхов из домов Хазен и Хбейш. В живописном Метене обитали в совокупности православные арабы и друзы, под управлением древних и могущественных шейхов Абу Лама родом из друзов. Оба эти округа были в непосредственном владении эмира ливанского, но сохраняли свои феодальные льготы. Затем Южный Ливан от Бейрута до Сайды, известный под общим именем Шуф, в разных округах коего были местные шейхи, почитался как бы наследственным уделом эмиров вместе с городами Бейрутом и Сайдой. Племена мутуалиев, занимавшие окрестности Сайды и городок Сур, равно и оседлые племена, смешанные с бедуинами в верховьях Йордана, за Иорданом, на горе Аджлун и в Хауране, не имея могущественных шейхов из туземцев, охотно подчинялись предприимчивому эмиру и находили в нем опору от притеснений, коими тяготели над Сирией паши, и расправу в возникающих между ними раздорах. Со всех этих племен, ему подвластных или состоявших под его покровительством, эмир собирал дань и поднимал ополчения, предоставляя впрочем каждому из них управляться наследственными своими шейхами и эмирами. Сим еще более упрочивалось и развивалось по всем направлениям феодальное устройство края, преимущественно укоренившееся при Фахр эд-Дине.

Фахр эд-Дин украсил свою столицу Бейрут и выстроил башни и замки; он укрепил порт для защиты торговли от мальтийских галер и сам содержал небольшую флотилию. Развалины Фахрэддинова дворца с садами, банями и зверинцем поныне свидетельствуют о великолепии эмира, который променял, в Италии простые патриархальные обычаи своего края на роскошь двора Медичи. Но лучшим памятником Фахрэддинова управления остался в Бейруте живописный [33] еловый лес, им насажденный для охранения садов и плантаций от набега морских песков. И ныне продолжается в Сирии эта упорная борьба земледелия с пустыней, аллегорически выраженная у древних египтян и у греков вечной войной Озириса с Тифоном. В трудолюбивом Египте Озирис при содействии божества Нила сразил враждебного Тифона, загнал его в Эфиопию и оплодотворил освобожденную от губительных его набегов почву. Но в Сирии при постоянной убыли народонаселения, политическом неустройстве края и беспечности правительства опустошительные набеги Тифона одолевают с каждым годом и более и более затесняют эту благословенную природой полосу, простирающуюся под роскошным покрывалом своих жатв промеж двойной пустыни песков и моря. Засуха великой пустыни съедает понемногу плодоносную почву с восточной стороны Сирии, а с береговой стороны море накопляет подвижные громады песков, переносимых, вероятно, ветрами из Ливийской пустыни в море и выбрасываемых волнами в Сирию ¹⁶.

На Антиливане Шихабы, по наследственному в их роде обычаю, продолжали семейные крамолы. При Фахр эд-Дине благодаря влиянию его на все соседственные округа они стали обращаться со своими жалобами к нему, а уже не к паше дамасскому, который, по основному правилу политики османской, не преминул бы погубить одного из братьев другим и ослабить партию обоих. Фахр эд-Дин для примирения своих родственников разделил между ними Антиливан на два участка: одному из братьев он дал Хасбею, или Нижний Антиливан (Вади-т-Тим-Тахтани), а другому — Рашею, или Верхний Антиливан (Вади-т-Тим-Фокани). Разделение это и поныне еще существует между двумя отраслями Шихабов; но семейные козни и братоубийства и поныне еще продолжаются в каждой из сих отраслей.

При общем мире, при мудром правлении быстро возрастало благоденствие племен, подвластных Фахр эд-Дину, и влияние его усиливалось и распространялось по всей Сирии. Он был в дружеских сношениях с воинственными племенами Набулуса и Иудейских гор, с кочевьями пустыни, с друзами Халебских гор, с ансариями. Как представитель туземного феодального элемента, он легко мог сделаться главой общей конфедерации воинственных племен Сирии и ниспровергнуть османское владычество, слишком поспешно привитое Селимом к древу арабской народности, еще исполненному в ту эпоху жизненных [34] сил, хотя и подавленному гением завоевателя, которому в османских хрониках присвоено название Грозного (Яуз).

Дела Сирии стали внушать основательные опасения Порте. Обычными происками (в 1033 г. хиджры [1623/24 г.]) дамасский паша поднял на Фахр эд-Дина эмиров Харфуш и Сиффа и сам выступил с войском. Он был разбит наголову и попался в плен. Эмир оказал великие почести своему пленнику, успел заключить с ним выгодный мир и даже приобрести его дружбу. Но через пять лет Порта решила низложение могущественного вассала. При султане Мураде великий везир Халиль-паша с армией вступил в Сирию чрез Халеб, а капудан-паша Джафар с флотом показался у берегов. Некоторые из вассалов Фахр эд-Дина передались туркам. Сын его эмир Али одержал бесполезные победы и погиб в сражении; другие искали спасения в бегстве, и сам эмир был осажден турками в своем неприступном замке на скалах ливанских. Голод принудил его искать другого убежища. Он укрылся со своим семейством в пещере, висящей над пропастями гористого Джеззина.

Ахмед Кючук-паша, который травил, как зверя, несчастного эмира по ущельям ливанским, открыл его следы и, видя, что не было возможности приступить к отверстию пещеры, прорыл ее сверху и таким, образом взял эмира в плен и отвел его к великому везиру. Он был, немедленно отправлен в Константинополь ¹⁷. Из его детей одни достались в плен туркам, другие были умерщвлены. Турки поставили тогда владетелем Ливана эмира Али Алам эд-Дина из партии иемени в надежде тем совершенно разрушить влияние кейсиев, сосредоточенное в доме Маанов. Но едва удалилось турецкое войско, эмир Мельхем Маан, племянник Фахр эд-Дина, спасшийся от плена турецкого, при содействии своих приверженцев без труда согнал с гор Алам эд-Дина. Это стоило жизни Фахр эд-Дину и всем членам его семейства, отведенным в Константинополь. Сперва они там были хорошо приняты и помилованы; но при известии о новых смутах на Ливане они были казнены ¹⁸, за исключением малолетнего эмира Хусейна, спасенного по ходатайству везира.

Впоследствии Порта заблагорассудила признать эмира Мельхема владетелем Ливана. Она достигла своей цели: нанесла семейству Маан роковой удар, от которого оно никогда уже не успело оправиться, и оставила преемнику ровно столько влияния, сколько нужно было, чтобы управлять краем и бороться с другими вассалами, даже с пашами, но не иметь решительного перевеса над ними.

При Мельхеме и при его детях Ахмеде и Коркмасе, которые вместе правили Ливаном, никогда не прекращались междоусобия и распри между партиями кейси и иемени как здесь, так и на Антиливане. Паши дамасские попеременно продавали то тем, то другим свое покровительство и надбавляли ежегодную подать. Впоследствии они даже успели совершенно изгнать из Ливана и Антиливана оба владетельные семейства Маанов и Шихабов, которые около десяти лет укрывались в пещерах Кесруана или скитались в горах Халебского пашалыка.

Иемени торжествовали. Среди этих тревог города Сайда, Сур и Бейрут были конфискованы Портой от Ливанского княжества, и первый из них сделался местопребыванием нового паши, поставленного [35] Портой над прибрежными округами для ближайшего надзора за Ливаном ¹⁹. Ряд знаменитых везиров Кёпрюлю усиливал тогда правительственную власть во всей империи ²⁰. Ахмед-паша дамасский сам принадлежал к этому семейству и успешно действовал в Сирии к упрочению турецкого владычества. Но смуты не прекращались на Ливане. Турки упорно преследовали род Фахр эд-Дина. Сайдскому паше удалось завлечь в свои сети эмира Коркмаса и изменнически его умертвить ²¹. Брат его Ахмед спасся израненный и еще года два скрывался в Кесруане. Его соперники при всем покровительстве пашей не успевали ни любви ливанских племен приобрести, ни утвердить за собой власти. Кейси восстали массою и призвали своего эмира. Многочисленные ополчения двух враждебных партий встретились в равнине Бейрутской ²². Кровопролитная битва, в которой иемени были разбиты и лишились своих вождей, доставила эмиру Ахмеду княжество Ливанское вопреки козням пашей. Его торжество отозвалось и на Антиливане, куда не замедлили водвориться вновь Шихабы.

При всех этих бедствиях, разрушавших мало-помалу здание, воздвигнутое Фахр эд-Дином, достойна примечания прочность местных элементов, на коих оно было основано. Оно находило надежнейшую опору в феодальном организме края и, как только стихала буря, едва змир отдыхал от гонений, все окрестные племена охотно подчинялись его влиянию. Летописи ливанские упоминают о том, что в 1091 г. хиджры [1680 г.] владельцы Баальбека, эмиры Харфуш, являлись в Дейр эль-Камар для суда с Шихабами у эмира Ахмеда и по его решению соглашались платить дань Шихабам.

Несколько лет спустя паша тараблюсский, желая наказать мутуалиев в Джубейле, поручил эмиру ливанскому идти на них войной. Турки, как и поныне, находили в народных и в семейных распрях, свойственных феодальному правлению, вернейшее средство для обуздания одних другими. При помощи мутуалиев они не один раз казнили друзов; была пора вооружить друзов на мутуалиев. Но мысль о конфедерации сирийских племен для противодействия козням турецким по примеру Фахр эд-Дина заставила эмира ливанского отклонить предложение паши, коего войско было разбито мутуалиями ²³. В донесениях своих Порте паша приписал это интригам эмира и призвал опять на Маанов опалу дивана. Эмир опять бежал, и опять паши поставили князем на Ливане эмира из дома Аламэддинова. Едва турецкое войско выступило из гор, кейси изгнали враждебную партию и призвали своего эмира ²⁴, а паша сайдский исходатайствовал ему прощение у Порты.

Таким образом, влияние турецкое попеременно колебалось в Сирии среди всех попыток к возрождению туземного элемента. Единственной опорой турок были феодальное раздробление сирийских племен и взаимные их ненависти. Правительство нуждалось в туземцах, [36] способных обуздывать анархические навыки Сирии, и не могло помышлять о том, чтобы непосредственно управлять краем. Искусный наместник султана обращал подобных людей в орудие своей политики, казнил их и миловал по произволу. Как только возникал гений, способный и обуздать народные страсти, и устоять против насилий и козней турецких, Сирия, очевидно, стремилась к свержению турецкого владычества. Но была ли способна Сирия управиться сама собою, могла ли она обойтись без турок или, вернее сказать, без властелинов иноплеменных? Судьба Фахр эд-Дина в XVII столетии, а в XVIII — судьба Дахира эль-Омара заставляют в том сомневаться. Посреди всех этих кризисов в продолжение трехвекового владычества, которое можно по справедливости назвать вялой трехвековой борьбой дряхлого элемента арабского с турецким элементом, преждевременно истощенным в разливе, не соразмерным жизненным его силам, нельзя не заметить постепенного ослабления и развращения арабской народности в Сирии, равно и постоянных успехов турецкой системы в поборении народностей, системы, которая служит единственным залогом власти в этом политическом хаосе, именуемом турецкой империей.

Явление это длится до наших дней. Теми же средствами турки домогаются и теперь политического успеха в Сирии и в областях, населенных племенами славянскими, албанскими и греческими. Начиная с XVII столетия сношения их с Европой и пример Венеции и Австрии послужили к усовершенствованию и утончению тех коренных правил, которыми искони руководствуется Турция в отношении к подвластным племенам. По мере ослабления империи система эта делается более и более необходимым, роковым условием ее существования и принимает каждый раз внешний облик по соображению с обстоятельствами эпохи. Бытоописания Сирии служат лучшим руководством, чтобы постигнуть смысл современных нам реформ Османской империи. [37]

Эпоха Шихабов на Ливане. — Эмиры Бешир и Хайдар. — Паша ливанский. — Айндарская битва и ее последствия. Начало партий езбекиев и джумблатов. — Эмиры Мельхем, Майсур и Ахмед. — Семейные козни. — Эмир Юсеф. — Начало влияния маронитов. — Ваххабиты в Аравии и мамлюки в Египте. —-Политическое состояние этих стран. — Дахир эль-Омар, шейх галилейский. — Основание Акки. — Конфедерация племен. — Политика дивана. — Военные действия. — Первый поход мамлюков. — Измена беков. — Появление русского флота. — Двукратное взятие Бейрута русскими. — Ахмед Джаззар. — Смерть Али-бека. —- Переговоры с Портой. — Второй поход мамлюков. — Смерть Дахира. — Судьба его семейства. — Помыслы Дахира. — Успехи турецкого могущества в Сирии.

Со смертью эмира Ахмеда, в 1109 г. хиджры [1697 г.], дом Маанов пресекся ²⁵. Сын Ахмеда умер еще при жизни его, а дочь была в замужестве за сыном хасбейского владетельного эмира из дома Шихабов. Друзы, шейхи семи округов Шуфа, которым искони было присвоено право избирать владетельного эмира, составили сейм в Дейр эль-Камаре и избрали в ливанские князья эмира Бешира рашейского, племянника с материнской стороны последнего Маана. От брака, о коем выше упомянуто, был еще между антиливанскими Шихабами внук Ахмеда Маана двенадцатилетний эмир Хайдар, которому по прямой линии принадлежало наследство; но в азиатских племенах политическое наследство навсегда приноровлено к гражданским законам о наследии имуществом. Избирается достойнейший и способнейший ²⁶. [38] Шейхи отрядили от себя депутацию в Рашею просить эмира Бешира править Ливаном. Таким образом, Шихабы приняли наследство Маанов и перенесли с собой на Ливан давнишние обычаи своего рода — семейные крамолы, братоубийства, посеяние раздора в подвластных для усиления своей власти, козни и искательства у пашей, набавку подати, торги и переторжки для ниспровержения соперников. Этим обеспечены вящие успехи турецкого могущества в Сирии, а Шихабы сами себя обрекли судьбе, настигшей их потомство в наше время.

При известии о смерти эмира Ахмеда сайдский паша отрядил своих людей в Дейр эль-Камар для описи его имущества и согласился на выбор шейхов с тем, чтобы преемник при поручительстве их обязался уплатить долги своего предместника. Порта, извещенная о прекращении строптивого рода Маанов, повелела быть преемником эмиру Хайдару, внуку последнего князя, а по малолетству его признавала Бешира в качестве опекуна и правителя. Это распоряжение приписывают ходатайству того эмира Хусейна, сына Фахрэддинова, который еще в детстве был схвачен турками, помилован по ходатайству великого везира от опалы, настигшей весь его род, и остался в службе султанской в Константинополе. Доселе безвестно существует там его потомство.

Мы видели постоянные усилия Маанов к устройству конфедерации горских племен Сирии для обуздания пашей. Едва первый Шихаб вступил в Ливан, он сделал в угождение пашам опустошительный набег на племена мутуалиев, которые занимали южные отлогости Ливана, Сур и страну Сафедскую, схватил шейхов и представил их Арслан-паше, который в награду вверил ему управление Сафедской горы и округов, прилежащих к его владениям ²⁷.

Эмир отрядил от себя правителем в Сафед молодого племянника Мансура под руководством опытного шейха из туземцев Омара ибн Абу Зейдана ²⁸, отца знаменитого Дахира, о котором будем иметь случай говорить впоследствии. Затем эмир воспользовался раздором Каплан-паши Тараблюсского с мутуалиями Джубейля и Батруна, чтобы принять под свое ведение и эти округа. Таким образом, первому из Шихабов посчастливилось искательством у пашей распространить свои владения почти до тех границ, коих достиг Фахр эд-Дин влиянием своим на самые племена. Мы не замедлим увидеть пагубные последствия политики Шихабов, клонившейся только к вящему вмешательству пашей во внутренние дела Ливана.

Уже десять лет властвовал эмир Бешир и не думал передать правление законному наследнику. Однажды на пути в Сафед он посетил родственников своих в Хасбее и пировал с ними; а по прибытии на место скоропостижно скончался от яда, данного ему в семейном пиру племянником Хайдаром, который достиг двадцатидвухлетнего возраста и скучал на Антиливане. По отравлении дяди он поспешил в Дейр эль-Камар, был хорошо принят шейхами и вступил в управление ²⁹.

При этом эмире Сафед и южные округа отложились от Ливанского княжества. Дахир, сын Омара, был назначен правителем Сафеда от сайдского паши ³⁰ и, сохраняя дружеские сношения с эмиром [39] ливанским, начал распространять свое влияние на окружные племена. Замечательнейшим происшествием этого времени была последняя борьба двух партий иемени и кейси на Ливане. Один из вассалов эмира, шейх Махмуд Абу Хармуш из партии иемени, взбунтовался и убедил слабоумного пашу сайдского ввести непосредственное турецкое управление в Ливанские горы. Паша представил о том Порте, а Порта, которая редко имеет другие сведения об областях и племенах далеких пашалыков, кроме списков о налогах, поверила паше и назначила шейха Махмуда двухбунчужным пашой на Ливане ³¹. Эмир спасался в Кесруане. Новый паша, не доверяя шейхам, вызвал из Дамаска потомство эмиров Алам эд-Динов ³². Маронитские шейхи Кесруана Хазены и Хбейши враждовали тогда, как и поныне, между собой. Эмир Хайдар укрылся в Газире у Хбейшей; Хазены сделали о том донос паше, коего войско разорило этот город, а эмир был принужден укрыться на целый год в ущельях снежного Саннина, в неприступной пещере, названной в народе пещерой Ангела Смерти.

Паша ливанский торжествовал и, женившись на девице из дома Аламэддинова, стал уничтожать шейхов. Когда неудовольствие созрело и сделалось общим, шейхи вызвали эмира Хайдара из пещеры Ангела Смерти и встретили его в Метене с огромным ополчением кейсиев. Махмуд-паша созвал своих иемениев и спустился в Метен. Паши сайдский и дамасский поспешили расположиться лагерем, первый — на равнине Бейрутской, второй — в Коб-Ильясе, на восточном скате Ливана, над Баальбекской долиной (Бекаа) для наблюдения за кризисом, который угрожал Ливану. Впрочем, прямого участия в борьбе двух партий они не принимали; их дело было подстрекать к междоусобиям, поддерживать то одну, то другую сторону, никогда не допуская ни искреннего их примирения, ни совершенного уничтожения побежденных.

Ливанский паша занял высоты Айндарские и ждал, чтобы другие паши вступили в ущелья окрестных гор, дабы таким образом ударить на неприятеля со всех сторон и совершенно его истребить. Он был предупрежден эмиром Хайдаром, который ночью атаковал позицию паши и разбил его ³³. Три эмира из дома Аламэддинова пали в этом кровопролитном сражении; остальные четыре и Махмуд-паша сам попались в плен. Победитель отрубил головы пленным эмирам и тем прекратил род Аламэддинов, последних эмиров иемениев. Паше отрубил он язык и пальцы; ибо местный обычай не допускает ни в каком случае казнить смертью шейхов ливанских, каков был Махмуд-паша. Паши турецкие, быв только зрителями войны, не замедлили потом признать победителя владельцем ливанским.

Айндарская битва положила конец партии иемени на Ливане. Шихабы упрочились, они стали помышлять о централизации власти среди олигархии шейхов и стали укрощать феодальные права. Впрочем, торжество партии, которой они были главами, имело также свои неудобства для эмиров, усердно перенявших правила турецкой политики на Ливане. Они почувствовали необходимость раздвоить своих приверженцев, чтобы в свою очередь, подобно пашам, усиливать свое влияние, карая и милуя попеременно то тех, то других. В этом скрывается [40] начало существующих доселе на Ливане между друзами двух партий — езбеки и джумблаты, при постоянной борьбе которых преемники эмира Хайдара успели, несмотря на свои семейные крамолы и на свое раболепство у пашей, ввести мало-помалу деспотическое правление между горскими племенами ³⁴.

Эмир Хайдар наградил почестями и уделами своих приверженцев. Шейх Каплан эль-Кади, укрывавшийся с ним в пещере Ангела Смерти, получил в удел богатый округ Джеззин, а так как с его смертью род его пресекся, то все его уделы по распоряжению эмира были переданы в древний род Джумблатов, которые вели свое происхождение от курдов Эйюбие и которые сделались впоследствии надежнейшей опорой Шихабов на Ливане. У эмиров Арслан была отнята половина наследственного их удела в наказание за приверженность их к Махмуд-паше, и [она] составила особенный удел для шейхов Тальхук, бывших дотоле вассалами у Арсланов. Шейхи Абу Лама правили округам Метен со званием мукаддам (воевод). Эмир Хайдар пожаловал их потомственно в эмиры, присовокупил к их владениям живописный округ эль-Ката, прилегающий к Кесруану, и вступил с ними в родство, чего не мог он сделать, пока они не были эмирами. Заметим здесь, что ливанское дворянство, как и все племена арабские, строго соблюдает правило вступать в родство только с равными себе. Эмир никогда не выдаст своей дочери за шейха, и нет примера, чтобы шейх женился на девице из низшего сословия. В случае затруднения отыскать невесту между равными, эти аристократы выписывают себе невольницу из Константинополя или из Каира, вступают с ней в законный брак (горские нравы не допускают наложниц) и тем предохраняют свой род от свойства унизительного. Даже в простом народе соблюдается правило брать жену из своего поколения и рода ³⁵, чему мы находим следы еще в библейских нравах. Кстати, можем еще сделать одно любопытное сближение в судьбах владетельных домов ливанских: подобно тому как эмиры Мааны для политических своих видов вступали в родственный союз с Шихабами в XI столетии и тем открыли Шихабам путь к завладению Ливаном, так и Шихабы, вступив в родство с Абу Лама, были в свою очередь заменены нынешним каймакамом (наместником) ливанским, эмиром из рода Абу Лама.

Чтобы более обласкать аристократию ливанскую и утаить властолюбивые свои замыслы, эмир ввел обычай именовать шейхов в своих грамотах дражайшими братьями, что и поныне строго соблюдается. Нет в мире народа щекотливее арабов в этикете; шейх ливанский, который в лохмотьях, в своей дымной избе утешается и гордится благородством своего происхождения, простит измену и насилие, но ввек не простит того, что он называет обидой его чести, если в разговоре или в переписке упустите хоть один из титулов, подобающих его званию. [41]

В 114[4] г. хиджры (1731) эмир Хайдар, устроивши внутреннее управление Ливана, передал власть сыну своему Мельхему, а в следующем году скончался. Первой заботой молодого эмира было наказать соседних шейхов мутуалиев, которые по кончине его отца в знак веселья окрасили хвосты своих кобыл в красную краску. Затем не один раз, по следам отца, он делался орудием турецкой политики противу своих соседей. В награду за подобные услуги Саад эд-Дин эль-Адем-паша пожаловал ему город Бейрут ³⁶, который со времени опалы Фахр эд-Дина был отнят пашами у эмиров.

Ни один из владетельных князей Ливана не пользовался дотоле такой благосклонностью пашей. Шихабы, гости на Ливане и чуждые народных сочувствий, постоянно искали опоры у пашей турецких и тем внушали страх подвластным племенам. Народные чувства к Мельхему обнаружились по случаю болезни, приключившейся ему от занозы кактусовым шипом в руке. Разнесся слух, что жизнь эмира в крайней опасности, а ливанцы стали пировать. Испуганный этим эмир отказался, по примеру своего отца, от правления в пользу своих братьев Мансура и Ахмеда ³⁷ и сам переселился со своим семейством в Бейрут. Впоследствии он раскаялся и затеял всевозможные козни, чтобы свергнуть братьев. Впрочем, убедившись в том, что ему не было надежды взять вновь узды правления, он призвал к себе одного из своих племянников, эмира Касема, вступил в заговор с ним и отправил его в Константинополь в качестве претендента с доносами на братьев.

Эмир Мельхем скончался посреди этих происков, но зароненное им в своей родне зерно раздора принесло свои плоды. В страшную чуму, опустошавшую Ливанские горы и всю Сирию несколько лет сряду, Шихабы то воевали между собой, то преследовали друг друга: пронырствами у пашей в Сайде и в Дамаске. Шейх Абд эс-Салам Амад, глава езбекиев, успел, наконец, их примирить. Эмир Касем женился на дочери эмира Мансура, и от этого брака родился знаменитый в наше время эмир Бешир ³⁸.

Едва избавились владетельные князья от претендента, они сами стали воевать между собой. Джумблаты приняли сторону Майсура; езбеки стояли за Ахмеда; первые одолели: Мансур свергнул своего брата и остался один правителем. Это было в 1177 г. хиджры [1763/64 г.]. Шихабы размножились на Ливане, и семейные их споры не давали отдыха несчастным жителям этих гор. Двенадцатилетний эмир Юсеф, сын Мельхема, обнаруживал редкие способности, которые еще успешнее развивались под руководством его воспитателя и опекуна Саада эль-Хури, родом маронита. Здесь, как и в остальной Сирии, христиане становились мало-помалу людьми доверенными при эмирах и при пашах, входили в домашние их дела и в управление. До того времени марониты не имели никакого политического значения на Ливане, состоя в зависимости у друзов. Европе были известны они только по своим нищим шейхам, которые от времени до времени отправлялись на Запад с громким титулом князей ливанских для сбора подаяний. Воспитатель эмира Юсефа Саад эль-Хури составляет эпоху в бытоописаниях маронитов. Он придал своему племени новое развитие, последствием коего было со временем обращение Шихабов, потомков [42] Мухаммеда, в христианскую веру и приобретенный затем маронитами перевес политический над племенем друзов.

В междоусобие двух дядей эмир Юсеф принял сторону Ахмеда. Эмир Мансур по низложении Ахмеда конфисковал все имение племянника. Опальный юноша при содействии опекуна успел составить свою партию на Ливане и приобрел дружбу Джумблатов. Но корыстная благосклонность сайдского паши к Мансуру не дозволяла сопернику вступить открыто в борьбу с ним. Эмир Юсеф обратился с просьбами и дарами к паше дамасскому Осману Садыку и по его ходатайству был пожалован от паши тараблюсского в правители Джубейльского округа, который по-прежнему зависел от сего паши, хотя почти всегда состоял в управлении ливанского князя, платившего за этот округ откупную подать в казну тараблюсскую.

В Джубейле масса народонаселения была из христиан, шейхи мутуалии Бени Хамади с давних времен притеснениями и буйством навлекли на себя ненависть народа. Эмир Юсеф их унял; тем он обеспечил себе хороший доход и приобрел общую привязанность христиан и в своем округе, и по всему Ливану. Шейх Али Джумблат, которого вассалы были большей частью христиане, оказывал большое к нему расположение. Эмир Мансур, предчувствуя грозу в народных сочувствиях к племяннику и в сношениях его с Джумблатами, поднял езбекиев противу Джумблатов. Шейх Али со своей стороны, чтобы выдержать напор, поднял на владетельного князя младшего его брата эмира Юнеса, занял с ним Дейр эль-Камар ³⁹, и около года продолжались смуты, пока, наконец, шейхи примирили эмиров. Хасбейские Шихабы в это время резались также брат с братом.

Прервем на время однообразный наш рассказ, чтобы заняться происшествиями, коих Сирия делалась тогда театром при знаменитом Дахире эль-Омаре, шейхе галилейском, и при Али-беке египетском, которые замыслили новые судьбы для этой части Востока во второй половине [XVIII в]. Но предварительно мы должны бросить беглый взгляд на Аравию и на Египет; с этого времени судьбы Сирии связаны с происшествиями, ознаменовавшими эти соседственные края.

Секта ваххабитов опустошала тогда Аравийский полуостров. В первой половине XVIII в. появился там законоучитель Мухаммед ибн Абд эль-Ваххаб, который предпринял реформу ислама. Подобно реформаторам Запада, он отверг предания и догмат о халифе, яко наместнике пророка, а самого пророка признавал только вдохновенным свыше законоучителем. Новое учение ограничивалось одним чистым деизмом, отвергая все обряды, кроме молитвы, все законы, кроме тех, коими воспрещается порок, и закона Мухаммедова о милостыне. Реформатор воспламенил воображение племен арабских, всегда готовых, как и во времена Мухаммеда, проповедовать мечом свое учение. Но реформатор, подобно германским своим предшественникам, не имел сам военных доблестей. Честолюбивый эмир Ибн Сауд замыслил повести новую секту по стопам великого преобразователя Востока ⁴⁰. Весь Аравийский полуостров закипел войной; племена кочевые, равно и эмиры Йемена, и имам Маската, и шериф Мекки приняли участие [43] в этой борьбе, одни — за новое, другие — за старое учение, и целый век Аравия обагрялась кровью и пламенем, как Германия в XVI в. Святилища мусульман в Мекке и Медине, гроб детей Али в Кербеле, поблизости Багдада, эта заветная святыня персиан,— все было осквернено и ограблено дикими реформаторами ⁴¹.

Караванам мусульманских поклонников был закрыт путь в Мекку. Паши турецкие, которые охраняли в некоторых пунктах полуострова тень владычества стамбульских халифов, разбежались или были изгнаны. Смуты фанатического полуострова отозвались в племенах, скитавшихся по Сирийской и по Египетской пустыням. Бедуины ругались и над пашами, и над властью султана. Уже в 1757 г. (1170 г. хиджры) караван 60 тыс. мусульманских поклонников был атакован бедуинами на пути из Дамаска в Мекку. Махмаль, этот священный покров, ежегодно отправляемый халифом для Каабы, сделался добычей бедуинов вместе с несметными богатствами. Известно, что караван служит также торговым сообщением между Сирией и Аравией. Поклонники погибли частью от копья бедуинов, частью от голода и от жажды в пустыне. Сама валиде-султанша, мать Османа III, была с караваном и со страха померла ⁴². Несчастье это едва не произвело бунт в Константинополе при самом воцарении Мустафы III. В сирийских и в арабских племенах оно породило впечатление, весьма невыгодное для турецкого правительства, и ослабило мысль о [44] всемогуществе султанов, над коим безнаказанно издевались наездники пустыни и свирепые племена Хиджаза и Йемена.

В Египте бушевали мамлюки. Эта богатейшая область халифата, классическая страна фараонов и Птолемеев, уже несколько столетий представляла миру странное зрелище пяти или шести миллионов потомства древних египтян (коптов) или арабов-завоевателей, подчиненных скопищу невольников, вывозимых ежегодно купцами из Кавказа и продаваемых на рынках Константинополя, Дамаска и Каира. Но из этих невольников вербовалось храбрейшее в мире ополчение, захватившее в свои руки Египет как добычу, с правами и с нравами рыцарства, которому гербом и грамотой служила купчая крепость невольничьего рынка.

Халифы Фатимиды положили основание ополчению мамлюков для стражи своего дворца в Каире. Внутренние борения ислама, раздвоенного в ту эпоху на два халифата по берегам Тигра и Нила, заставили владельцев египетских искать своих телохранителей среди храбрых племен Кавказа, откуда искони вывозились невольники к разным азиатским дворам. Наконец, слабое потомство Салах эд-Дина и Эйюбидов было заменено на египетском престоле мамлюками, умертвившими последнего из халифов Эйюбидов (Малик эль-Эшреф Муса).

Черкесская династия мамлюков царствовала в Египте и в Сирии до османского завоевания. Когда сирийские эмиры один за другим изменяли своему султану Кансу эль-Гури ⁴³ при нашествии Селима, одни мамлюки оставались верны и гибли с ним в Мердж-Дабикской долине, по соседству Халеба (1516), где решилась судьба этих стран. Между тем как завоеватель довершал покорение Сирии, мамлюки в Каире избирали из своей среды в преемники погибшему султану Туман-бека и готовились защищаться, приписывая успехи осман нe храбрости их, но действию артиллерии, которую они, подобно последним рыцарям Запада, презрительно называли оружием слабых.

В сражениях у границы египетской, в Газе и под Каиром, мамлюки сделали чудеса храбрости. Но измена двух беков предала Египет туркам. 25 тыс. мамлюков пало под Каиром ⁴⁴, несколько тысяч других были умерщвлены Селимом при взятии столицы, а когда уже не было никакой надежды спастись от османской сабли, остальные долго еще боролись вместе со своим несчастным султаном ⁴⁵, который заключил черкесское владычество на берегах Нила трогательной элегией, писанной среди отчаянной борьбы на вечном камне пирамид ⁴⁶. [45]

Два бека из мамлюков, те самые, коих измена доставила Селиму Египет, были назначены правителями завоеванных областей: Газали-бек в Сирии, Хаир-бек в Египте. В Сирии были туземные эмиры со своими семейными враждами; были горские воинственные племена со своим буйным дворянством, которое так охотно становилось орудием турецкой политики в завоеванном крае.

Для Египта, населенного племенем хлебопашцев и не имеющего другого туземного дворянства, кроме каирских шейхов, наследственно занятых толкованием Корана и тонкостями мусульманской юриспруденции, было необходимо набирать извне войско и дворянство для деспотического управления краем. При новом правительстве мамлюки не замедлили сделаться опять настоящими владельцами Египта, ограничив власть пашей в командовании каирской цитадели, куда султаны нарядили для гарнизона семь полков янычарских. Вся разница состояла в том, что сабля мамлюков содержала Египет уже не под властью невольника, выбранного из их среды, как было прежде, но под призраком наместника султанского, который другого влияния не мог иметь в этом далеком пашалыке, как разве ссорить мамлюков между собой и вооружать их друг на друга.

Мамлюки сохранили под турецким правлением древнее свое устройство. Число их простиралось от 10 до 25 тыс. Они состояли под начальством двадцати четырех беков, из коих каждый управлял одним округом Египта (санджаком) на праве феодальном и имел свою милицию. В милиции первое место занимали мамлюки чистой черкесской крови, покупкой приобретенные беком. По смерти каждого бека его милиция, или, по здешнему выражению, его дом, избирала преемника не из детей его, но из своей среды, т. е. из покупных невольников. Достойно примечания, что ни в Египте, ни в Сирии мамлюки потомства не оставили. Преизбыток жизни племен кавказских проливался на берега Нила несколько веков сряду романтическими и рыцарскими подвигами; но эта свежая ветвь северных гор не могла по законам природы быть привита к жгучему климату Африки. Дети мамлюков от египтянок ли, от абиссинских ли невольниц, или от единоплеменных черкешенок, рожденные на берегах Нила, почти никогда не жили ⁴⁷. Это единственное в мире явление пяти по малой мере миллионов молодых и бодрых воинов, которые в продолжение восьми веков гарцуют в той [46] же стране, а затем проходят как тень, не оставя по себе потомства. Сему-то обстоятельству должно без сомнения приписать самое политическое устройство мамлюков, и права семейные, предоставленные беками своим невольникам.

При таком управлении Египта смуты никогда не прекращались. Во второй половине [XVIII] столетия победы русских на Буге, на Днестре и за Дунаем и появление Чесменского флота в Архипелаге потрясли до основания Османскую империю и едва не подали повод к совершенному отторжению Египта, Сирии и Аравии от власти султанов и к возрождению независимой черкесской династии на берегах Нила. Али-бек, отделавшись силой или изменой от своих соперников, которые успели заключить пашу в крепость и содержали его там под стражей, был тогда главой сильнейшего дома мамлюков с званием, эмира, или предводителя войск, и старосты каирского шейх эль-биляд. Головы враждебных беков, отправленные им по согласию с Гамзи-пашой в Стамбул при донесении об их измене и буйстве, доставили ему благосклонность дивана (1180 г. хиджры) [1766/67 г.].

Усилившись в Египте, умножив число собственных своих мамлюков, коим были вверены все должности по управлению и большая часть санджаков, он не замедлил обнаружить свои обширные замыслы. По поводу ссоры с шерифом Мекки, куда он прежде водил караван египетских поклонников в качестве эмир хаджи ⁴⁸, он отрядил своего мамлюка Мухаммед-бека Абу Дахаба ⁴⁹ с войском в Аравию, свергнул шерифа и поставил другого на его место. Затем он выгнал пашу, посланного Портой в Египет, поставил своих офицеров в янычарах, которые содержали гарнизон в цитадели, стал чеканить монету со своим именем и захватил в свои руки все права верховной власти, кроме поминания своего имени в мечетях ⁵⁰. Со времени экспедиции в Аравию его гарнизон занимал Джидду на Красном море, и вся страна Йемен признавала его власть. Он искал только случая вступиться в дела Сирии, чтобы покорить и эту область, которая во все времена почиталась передовым постом для владетелей Египта. При внутреннем неустройстве края случай не замедлил представиться.

Шейх Дахир эль-Омар, из благородного дома Абу Зейдан усиливался постепенно в Галилее. По смерти отца его, поставленного шейхом в Сафеде от ливанских эмиров, как мы выше упоминали, Дахир остался в первые годы [XVIII] столетия в том возрасте, в котором дети арабов разбирают по складам Коран и учатся верховой езде. Ему надлежало отстоять отцовское наследство от происков дядей и от козней пашей. Приняв так рано первые уроки опыта, Дахир при переменном счастье боролся с внутренними и внешними недругами, выдерживал упорные осады дамасского паши в своем сафедском замке ⁵¹, [47] губил одного за другим своих соперников, приобретал доверие окружных племен, заключал с ними союзы и в продолжение сорока или пятидесяти лет терпеливо готовил элементы того бурного политического поприща, на котором появляется он во второй половине [XVIII] столетия, уже стар, но с наезднической бодростью своей юности и долголетним опытом, изучивши науку правления.

Около 1750 г. он занял Акку. Акка, последний оплот крестоносцев, так постыдно окончивших за ее стенами свое владычество в Сирии, разрушенная до основания в 1291 г. султаном египетским Халилем, была в это время бедной арабской деревушкой, без укреплений, без гавани. Богатая равнина, опоясывающая ее обширный залив от Белого мыса (Накура) ⁵² до Кармеля, представляла вид болотистой пустыни, ибо поселянин научился под владычеством мамлюков и пашей укрываться в горы и там с трудом отыскивал лохмотья плодородной почвы среди неприступных скал, защищавших его от хищных бедуинов и от сборщиков податей, не менее хищных. Для шейха эта ничтожная деревушка, уступленная ему за деньги сайдским пашой, представляла двойную выгоду — военного пункта на сирийском берегу и сообщения с морем для торговых его видов. Личные связи Дахира с племенами бедуинов заиорданских доставили безопасность краю; а так как он, по турецкой системе, взял на откуп все казенные доходы занятых им округов, то ни один наездник не мог от имени пашей грабить жителей под предлогом сбора подати.

Дахир с успехом занялся гражданским устройством области. Спокойствие и правосудие привлекли земледельцев. Даже из Кипра, где свирепствовал Кьор-паша, переселились туда греки, которыми насаждены сады и плантации, покрывающие доселе равнину Акки. Земледелие процвело на этой благословенной почве, а вслед за ним процвела и торговля, нашедшая готовый приют в Акке. Дахир отличался веротерпимостью, его подозревали в тайных сношениях с мальтийскими галерами и уверяли, будто бы они нарочно заходили в Акку, чтобы там сбывать свои призы. Достоверно то, что бедуины, ограбившие караван в 1757 г., свободно продавали в Акке свою нечестивую добычу и сама Порта посредством Дахира получила обратно от грабителей захваченный ими махмаль. Доходы шейха умножились и долго доставляли ему возможность покупать если не благосклонность, то по крайней мере терпимость со стороны сайдского паши, который сквозь пальцы смотрел на его предприятия. Дахир между тем укреплял свой город замком, рвом и бастионами как с моря, так и с береговой стороны. Таким образом готовилась тогда твердыня, долженствовавшая спасти Сирию от нашествия французов.

Возраставшее благоденствие Дахира и золото, кстати отправленное им в столицу, доставили ему возможность освободиться от скучной опеки пашей и сделаться непосредственным вассалом Порты, которая укрепила за ним округа Акки, Сафеда, Тиверии и всю Галилею. Между тем буйные племена мутуалиев, занимавших Сур и южные [отроги] Ливана, не могли ужиться ни с пашами, ни с ливанскими своими соседями. Ими управлял тогда могущественный шейх Насиф Нассар, который мог выставить в поле несколько тысяч отличной кавалерии, владел богатыми землями и множеством замков. Дахир заключил [48] тесный союз с мутуалиями и условился с пашой платить за них подать. Таким образом распространялся круг его действий. По стопам Фахр эд-Дина он стремился к великой цели — общей конфедерации арабских племен. Связи его с племенами пустыни, куда прилегали его владения, всего более могли способствовать к основанию государства независимого.

Порта по инстинкту предугадывала эти смелые помыслы. В подобных случаях опыт научает ее показывать вид благосклонности, пока наступит урочная кара, застигающая рано ли, поздно ли таинственными путями восточной политики всех непокорных вассалов. Притом в Стамбуле времена были трудные: то бунтовались янычары, то надо было бороться с северным соседом. Дахиру, как и другим вассалам, Порта давала время развивать благоденствие страны, ими управляемой, облегчать племена от угнетения пашей, строить крепости и набирать богатства, которые в свое время должны были поступить в казну султана, как идут в море воды Нила, после разлития, оплодотворяющего почву.

Порта терпеливо наблюдала, а ее агенты действовали впотьмах. Сыновья шейха были нрава буйного и скучали в повиновении у старика. Они то дрались между собой, то бунтовались противу отца и ждали с нетерпением его смерти, чтобы разделить между собой его власть и богатства. В таких-то обстоятельствах находился Дахир, когда пашой дамасским был назначен Осман с полномочиями во всей Южной Сирии; пашалыки Сайдский и Тараблюсский вверялись его детям. Это новое распоряжение встревожило шейха, и в самом деле Осман-паше было поручено его погубить. Удостоверившись в этом от лазутчиков, которых содержал он и в столице, и в штабе пашей, старик поспешно помирился со своими сыновьями и тотчас отрядил старшего из них, знаменитого своими подвигами Али, с которым еще накануне перестреливалось войско старика. Али с пятьюстами наездниками внезапно напал на лагерь паши близ Набулуса. Едва сам Осман-паша успел спастись от арабских наездников, которые поживились добычей.

Так открылись неприятельские действия между шейхом галилейским и турками. Ливанские племена, испытавшие всевозможные бедствия от вмешательства пашей во внутренние их дела, сочувствовали храброму шейху и готовы были с ним действовать заодно. Этого было достаточно, чтобы вся Сирия тогда же отпала от турецкого владычества; но семейные распри Шихабов дали судьбам этих племен другое направление: эмир Мансур, правитель Ливана, был в дружеских сношениях с Дахиром; эмир Юсеф, который давно готовился свергнуть своего дядю, взял открыто сторону пашей, а потому владетельный князь, опутанный в сети, давно расставленные молодым племянником, видел себя осужденным на бездействие. Дахиру оставалось или быть жертвой мщения пашей, или продолжать войну. Ему нужны были союзники. В борьбе пашей с вассалами нейтралитет племен не может существовать в Сирии. Дахиру не было страшно войско паши, но он знал, что если горцы не будут заодно с ним, то не замедлят идти на него.

При взаимных отношениях эмиров ливанских нельзя было ждать оттуда пособия. Зато вся Палестина, вся южная сторона Дамасского пашалыка были утомлены от притеснений пашей. Сообразив это, Дахир обратился тогда к Али-беку египетскому, которого обширные замыслы [49] были ему известны, и пригласил его в Сирию с обещанием покорить ему весь этот край. Али-бек охотно принял это предложение и тотчас отрядил в распоряжение Дахира своих мамлюков под начальством Исмаил-бека с 10 тыс. войска, которое заняло Газу и Рамлу в Палестине. Паша в эту пору собирал подати в Палестине; узнав о походе египтян, он отступил в Дамаск, где стал готовиться к обычному походу в Мекку с караваном поклонников, предав свой пашалык воле божьей. Дахир отправил своего сына Али навстречу к мамлюкам и торжественно повел их в Акку, занявши все прибрежные пункты. Оттуда с 20 тыс. союзного войска выступил навстречу к Осман-паше и перешел за Иордан.

Мусульманская совесть мамлюков не позволяла им атаковать пашу во время отправления им благочестивой должности предводителя каравана, эмир хаджи. Они послали к нему вызов, предлагая выступить с одним своим войском и испытать счастье, но Осман-паша не принял вызова; он отвечал, что ведет поклонников в Мекку, а кто дерзнет его атаковать, будет в ответе пред халифом и пред Аллахом. Исмаил-бек отказался тогда от всякого дальнейшего действия и не согласился даже на предложение Дахира занять Дамаск. Настоящей причиной его отказа была его зависть к шейху и к его детям. Тем более досадовал он, находясь под начальством у них, что египетские мамлюки привыкали с детства презирать арабов и почитать их стадом невольников. Дахир жаловался Али-беку. В начале следующего года Али-бек отрядил в Сирию своего верного Мухаммед-бека Абу Дахаба с 40-тысячным корпусом. К нему присоединился 20-тысячный корпус Исмаил-бека и Дахира, и вся эта армия приступила к Дамаску. Паша, незадолго перед тем возвратившийся из Мекки, и сыновья его, которые управляли Сайдским и Тараблюсским пашалыками, встретили союзное войско под самым Дамаском. Они были разбиты наголову, и столица Сирии сдалась победителям ⁵³. Народу была объявлена милость, аман, от имени Али-бека. Осман-паша обвинен в нечестии за сделанные им притеснения народу и за его поведение в Мекке, а о султане и о власти султанской не упомянуто ни слова. Эмир Мансур ливанский послал дары Мухаммед-беку и охотно признал над собой его власть.

Таким образом, Палестина и вся Южная Сирия без труда покорились и тогда, как и в наше время, египтянам. Дахир эль-Омар действовал открыто своим оружием в пользу завоевателя; точно так мы увидим впоследствии эмира Бешира действующим изменою в пользу Ибрахим-паши. Разность в том, что подвиг Али-бека был слишком непрочен, потому что он не имел подобно Мухаммеду Али сына, которому бы мог вверить свои войска. Исмаил-бек успел внушить Мухаммед-беку свою ненависть к старому шейху и в особенности к его детям. Главным поводом к этим неудовольствиям и враждам было то, что шейхи, в патриархальной простоте своих арабских нравов, не соблюдали рабского этикета египтян, садились запросто на диване у беков, не поджавши ног, закуривали свои кальяны, не дожидаясь приказа. Тогда-то беки стали помышлять о том, что «вести войну противу халифа — это ересь в исламе и что, сверх того, гнев султана рано ли, поздно ли настигнет бунтовщиков. Правда, султан был тогда занят войной с русскими ⁵⁴, но как только война эта окончится, наказание [50] Али-бека неминуемо, тем более что его обвиняли в сношениях с Россией». По поводу кальянов и развязности шейхов эти мысли более и более тревожили совесть египетских полководцев. В таком расположении застал их прибывший тогда из Стамбула сурра эмини, султанский чиновник, идущий ежегодно с дарами халифа в Мекку. Хитрый эфенди убедил беков отступить немедленно со своим войском в Египет и обещал ходатайствовать за них у дивана. Этим достигалась двоякая цель: Сирия избавлялась от опасных гостей, а измена опутывала Али-бека в самом Египте.

К общему удивлению, в одну ночь победоносное войско мамлюков тайком выступило из Дамаска и бросилось стремглав в Египет. Дахир, видя все свои планы разрушенными от измены беков, с досадой отступил в свои владения. Паша дамасский во время занятия его столицы египтянами удалился в Хомс и там набирал войско. Эмир Юсеф с милицией Джубейля был готов к нему присоединиться. Так как дядя принял сторону Дахира и египтян, то по правилам политики Шихабов племяннику надлежало вооружиться за пашу. Отступление беков Осман приписал страху, наведенному на них молвой о его приготовлениях, и с торжеством победителя возвратился в свой город и обласкал молодого эмира за усердие.

Тогда эмир Мансур, положившийся на Дахира и на египтян, увидел, что ему не было возможности удержать за собой власть при таком сопернике, каков был его племянник. Он сам предложил Юсефу свое место. Юсеф отказывался сперва, чтобы лучше распознать чувства и расположение умов на Ливане. Наконец, чрез посредство хасбейских родственников и при общем согласии шейхов предложение эмира Мансура было принято, и Юсеф получил от покровителя своего, паши дамасского, кафтан (халат), коим подтверждался правителем Ливана (хакимом). Мансур по своем отречении удалился в Бейрут и долго еще интриговал втайне противу племянника, пока, наконец, шейхи, которые всего более терпели от козней своих эмиров, успели их примирить, женивши эмира Юсефа на дочери Мансура.

Между тем Али-бек, который уже почитал Сирию своей добычей, был поражен возвращением своих мамлюков. Беки в оправдание своего бегства стали клеветать на Дахира, будто шейх расставил им сети, чтобы погубить их со всем войском. Дахир отправил к Али-беку младшего сына своего Османа для объяснения дела, обвинял беков в измене и предлагал голову сына в залог своей верности. Мухаммед-бек видел, что гроза собиралась над его головой, щедростью и ласками он успел привязать к себе мамлюков и войско и тогда, сбросив личину, отложился от Али-бека и пошел в Верхний Египет, в Сайд. Али-бек, не подозревая, что измена со всех сторон его опутывала, послал противу него другого своего полководца Исмаил-бека с войском.

Оба изменника соединились в Верхнем Египте и стали спускаться к Каиру. Али-беку ничего более не оставалось, как бежать с верными своими мамлюками и искать пристанища у сирийского своего союзника Дахира ⁵⁵, который радушно его принял, оставаясь верным: и в несчастье и готовый еще раз испытать судьбу.

Судьба не переставала благоприятствовать старому шейху и пo бегстве египтян. Он партизаном налетел на лагерь Османа, [51] расположенный у озера Хула, за Антиливаном, рассеял и затоптал в болота его курдов своей кавалерией, овладел его пушками и всем багажом. Сам паша едва спасся вплавь через озеро на плечах двух негров. Это известие навело страх на Дервиш-пашу сайдского, сына Османова. Мутуалии по соседству готовились атаковать его в Сайде. Он оставил свой город и искал убежища на горах у эмира Юсефа, а эмир послал от себя для содержания гарнизона в Сайде шейха Али Джумблата с милицией акалов ⁵⁶.

В те годы наш флот громил Турцию в Средиземном море ⁵⁷. Али-бек вместе с Дахиром пригласили русские корабли к Сирийскому берегу ⁵⁸, донося о происходившем здесь. Сирийский берег, кроме военных операций, предоставлял флоту великие удобства для снабжения провиантом. Корабли показались сперва у Хайфы, у подошвы Кармеля, насупротив Акки, а потом стали поддерживать действия армии Али-бека и Дахира ⁵⁹. У них было выставлено до 10 тыс. войска, в том числе 700 отборных мамлюков и 1000 человек африканской пехоты, магрибин Али-бека; остальная их сила состояла в сафедских наездниках Дахира, в мутуалиях союзного шейха Насифа Нассара. Осман-паша, по обычной тактике турок, вооружил друзов противу мутуалиев. Эмир Юсеф, по его навету, с 20 тыс. горцев сделал опустошительный набег на страну мутуалиев, сжег деревни, истребил плантации. Напрасно великодушный шейх Али, сын Дахира, убеждал ливанского эмира отстать от турок и предлагал ему честь начальства над конфедерацией горцев, чтобы всем избавиться от козни пашей. Приверженцы дяди его Мансура, желая погубить Юсефа, подстрекали его продолжать военные действия, чтобы более и более сделать его ненавистным народу, а вместе с тем приглашали мутуалиев атаковать эмира. В самом деле пятьсот остервененных мутуалиев налетели на ополчение эмира в Набатии, повыше Сайды. Друзы, которые неохотно делали эту экспедицию в угоду пашам, не устояли нисколько. Они были рассеяны по направлению своих гор, мутуалии долго их преследовали и сделали большое кровопролитие. Эмир со стыдом возвратился в Дейр [52] эль-Камар. Полторы тысячи вдов, «как стаи воронов», по выражению арабской хроники, наполняли воздух воплями и проклятьями на вершинах Ливанских. Акалы, занимавшие Сайду, отступили со страха при известии о поражении эмира, и вслед за тем Дахир занял эту столицу пашалыка ⁶⁰ и назначил муселимом от себя одного из своих офицеров, храброго африканца Денгизли.

Порта не знала, куда деваться; все царствование Мустафы III было ознаменовано несчастиями; янычары бунтовались в столице; русский штык проламывал северные оплоты империи, флоты погибали, Греция бунтовалась; Египет, Аравия и половина Сирии не признавали власти дивана.

Осман-паша дамасский скончался, и его место заступил другой Осман-паша с титулом сераскира всей Аравийской стороны и с поручением восстановить мир в Сирии во что бы то ни стало оружием ли, или переговорами с Дахиром. Но чтобы вести переговоры, надо было прежде всего занять Сайду. Сераскир поручил это эмиру Юсефу, дав ему свое войско и полевую и осадную артиллерию. Турки и горцы обложили Сайду ⁶¹, но Дахир с союзниками поспели туда. Осадное войско построилось в боевом порядке вдоль берега, по северной стороне города. С обеих сторон дрались с большим упорством и даже с некоторой тактикой. Турецкая артиллерия привела сперва в расстройство мутуалиев, но мамлюки наскакали на нее со своими кривыми саблями и отбили пушки. Поспел и русский фрегат с канонирскими лодками и залпами с моря смял войско паши. Друзы первые обратились в бегство без оглядки, а потом, заняв свои ущелья и горные тропинки, стали грабить отряды союзной им турецкой пехоты и кавалерии, которые с трудом пробирались в Дамаск.

На другое утро русский флот показался пред Бейрутом и, чтобы наказать эмира, бомбардировал город, бывший тогда уделом Шихабов. Русские сделали десант и отступили не прежде, как взяв контрибуцию с эмира, который спустился в местечко Хадет, у подошвы гор, в пяти верстах от Бейрута, и оттуда вел переговоры с флотом ⁶². [53]

Все прибрежные города Сирии на юг от Сайды были во власти Дахира. Удачное предприятие русского флота на Бейрут указало дамасскому паше всю важность этого пункта, с потерей которого сделались бы весьма затруднительны сообщения Дамасского пашалыка с морем. Эмир Юсеф, чтобы отомстить своему дяде Майсуру, который после отречения своего жил в Бейруте как бы в своем уделе и, хотя примиренный с племянником, не переставал, однако, благоприятствовать втайне Дахиру и мутуалиям, предложил паше назначить туда гарнизон с надежным комендантом для защиты города от русских. Паша нарядил в Бейрут Ахмед-бея Джаззара с тремя стами отборных магрибинов ⁶³.

Скажем здесь несколько слов об этом человеке, который кровавым метеором появляется на горизонте Сирии и делается известным потом Европе защитой Акки против Наполеона. Некоторые черты биографии подобных людей лучше изображают современную им эпоху и политические нравы Турции, чем самые происшествия, коих характерические подробности ускользают от исторического рассказа. Джаззар, как впоследствии Али-паша Тепеленский ⁶⁴, как в наше время Мухаммед Али египетский служат олицетворениями своих эпох и своего народа, последними образцами того класса людей, которые создали некогда величие османского племени и затем приготовили его упадок. Подобные характеры уже не проявляются при нынешнем направлении нравов в Турции. Иссякли ли жизненные соки мощного дерева, на коем они так грозно нарастали, или те случайности, среди коих они обнаруживались, уже несбыточны в наше время?

Ахмед Джаззар был родом босняк; в шестнадцать лет от роду за насилие своей невестки он спасся бегством от мщения родных в Константинополь и, не зная, что делать с собой, продал сам себя купцам, которые торговали кавказскими невольниками. Таким образом он поступил в мамлюки к одному из египетских беков. Его господин был убит бедуинами. Ахмед набрал шайку подобных себе повес и стал умерщвлять всех бедуинов, которые попадались ему в руки. Однажды хитростью он завлек в засаду более семидесяти человек и в том числе несколько шейхов и перерезал их до последнего. При каждом убийстве он восклицал: «Еще одна жертва за кровь моего господина Абдалла-бея». Эти подвиги были совершенно во вкусе мамлюков и доставили молодому Ахмеду великую славу в Египте и прозвище Джаззара, т. е. резника, или мясника. Он представил Али-беку, который в это время захватил верховную власть в Египте, головы четырех ненавистных ему шейхов из бедуинов. Али-бек принял удальца в свою службу и его кинжалом отделывался от своих недругов и особенно от опасных друзей или доверенных служителей, которых нескромность могла ему повредить. В награду за эти услуги он пожаловал его в беки. Али-бек был в союзе с Салих-беком, который помог ему истребить соперников и сделаться властелином Египта. Но наступила пора отделаться и от этого союзника. Али-бек поручил это щекотливое дело Джаззару. Тот уклонился от предложения, сказав, что в пребывание свое в Верхнем Египте [54] вместе с Салих-беком они побратались ⁶⁵ и потому не мог теперь ему вредить. Али-бек, боясь измены, стал похвалять Джаззара за его верность дружбе и уверять, что это предложение для того только было им сделано, чтобы его испытать. Джаззар не совсем ему поверил и счел нужным предостеречь Салих-бека. На другой день Али-бек успел уверить Салих-бека, будто в самом деле этим предложением он хотел только испытать верность своего клеврета, и при этом дознал он, что Джаззар не скрыл дела от Салиха. Судьба обоих была решена.

Мухаммед-бек Абу Дахаб, о котором мы уже имели случай говорить, вызвался отделаться разом от обоих. Он пригласил их на прогулку по ту сторону Нила в пустыне пирамид. Там затеял он ссору с Салих-беком, который, ничего не подозревая, не взял с собой своих мамлюков. Салих был убит. Джаззар издалека все видел, но, когда подоспел, было поздно, чтобы спасти брата. Абу Дахаб не посмел напасть на Джаззара, пока на нем было оружие. Он дружески его принял, уселись на ковры, закурили трубки. Абу Дахаб стал рассказывать о ссоре, которая подала повод к убийству; он обнажил свою саблю, чтобы обтереть кровь, стал хвалиться своим булатом и хотел сличить с саблей Джаззара, чтобы таким образом его обезоружить. Джаззар хладнокровно отвечал, что он сделал обет не вынимать сабли из ножен без того, чтобы не отрубить чьей-нибудь головы, а с тем встал, сел на коня и поскакал в Каир. Оттуда, переодетый магрибином, скрытно отплыл в Константинополь, чтобы спастись от Али-бека.

В Константинополе Джаззар соскучился; не видя возможности пробить себе дорогу в толпе искателей столичных и открыть другое поприще по своему вкусу, он отправился в Дамаск. После Египта Сирия была в те времена обетованным краем для людей такого характера. Дамасский паша охотно принял его в свою службу. В сражении под Сайдой Джаззар отличился своим остервенением и приобрел новую славу. Когда стали рассуждать о защите Бейрута против русского флота, выбор пал на Джаззара и был тем приятнее для эмира Юсефа, что он прежде еще имел случай с ним сдружиться и дать ему гостеприимство в Дейр эль-Камаре ⁶⁶. Когда Джаззар гостил у эмира и даже некоторым образом был в его службе, Мухаммед-бек Абу Дахаб предлагал эмиру 100 тыс. талеров за его голову, но эмир не согласился изменить долгу гостеприимства. Далее увидим, как отблагодарил Джаззар своего покровителя.

Как только он [Джаззар] занял Бейрут, стал укреплять город стеной и обновлять замки, поврежденные русскими. Для этого он наложил контрибуцию на жителей и разломал дворцы эмиров, чтобы употребить материалы для укреплений. Горцам запретил показываться в городе, а магрибины его делали набеги на все окрестности и беспощадно резали и грабили горцев. Со всех сторон злодеи и бродяги сбегались к Джаззару, и шайка его со дня на день умножалась и становилась опасной для Ливана. Эмир понял свою ошибку, но поздно. Жалобы его паше оставались без внимания, ибо Джаззар предлагал со своей стороны, чтобы Бейрут остался в непосредственном ведении пашей. [55]

Измена Джаззара заставила эмира помириться с Дахиром. Уже давно друзы того желали: семейные козни эмиров служили поводом к войнам с соседями и к вящему вмешательству пашей в дела Ливана. Эмир сошелся с шейхом у Сура, в Рас эль-Айне, у того натурального артезианского колодезя, который, неизвестно почему, назван у всех путешественников Соломоновым источником. Там они заключили оборонительный союз противу пашей и особенный договор, в силу коего они обратились к русскому адмиралу с просьбой освободить Бейрут от Джаззара. Это было в 1772 г. ⁶⁷. Отряд русского флота под начальством капитана Кожухова показался опять на Бейрутском рейде ⁶⁸, и между тем как соединенные милиции мутуалиев и друзов обступали город с сухопутной стороны, фрегаты и мелкие суда громили его с моря. Осада продолжалась четыре месяца. Джаззар отчаянно защищался со своей шайкой. Береговые батареи были разрушены, и замки заняты десантом; но брать город приступом не было средства. Все внутренние здания на сводах необыкновенно прочных, по самому свойству камня, даже улицы кривые и узкие покрыты сводами, под коими гарнизон укрывался в безопасности от ядер и от бомб. Бреши были сделаны, но туземная милиция никак не соглашалась идти на приступ даже вслед за русским десантным отрядом; а одним десантом нельзя было думать о приступе. Наконец, осажденным пришлось кормиться падалью и собаками. Джаззар сдался на капитуляцию, сел на русскую галеру, которая перевезла его в Сайду к Дахиру. Эмиру ливанскому он не доверял, но к галилейскому шейху он имел полное доверие. Вскоре опять встретимся с Джаззаром...

Наш [русского флота] отряд сделал значительные призы у сирийских берегов, а так как по предварительному договору с сирийскими своими союзниками он отказался от добычи бейрутской, кроме военных трофеев, то горцы выдали на долю отряда деньгами 300 тыс. пиастров. Эмир Юсеф ливанский просился даже со всем своим народом в подданство России, но с тем, разумеется, чтобы Россия освободила Ливан от турок ⁶⁹. Как бы то ни было, во все продолжение военных действий [56] русский офицер командовал в Бейруте и оставил по себе хорошую память. Народное предание называет офицера этого Степаном ⁷⁰.

Дахир с Али-беком поспешили в Палестину ⁷¹, которой племена признавали над собой власть шейха. Там они, обеспеченные с тыла союзом с друзами, стали готовить экспедицию в Египет. В Яффе и в Набулусе происки дамасского паши производили волнение в народе. Яффа бунтовалась. Али-бек обложил город со своей кавалерией, без пехоты, без осадной артиллерии. Мамлюки восемь месяцев томились под его стенами. В весну 1773 г. Яффа сдалась ⁷². Али-бек стал оттуда вести переговоры с египетскими беками и грозить им нашествием вместе со своими сирийскими союзниками. Мухаммед-бек, боясь его мщения и видя, что он имел много приверженцев между мамлюками и беками, согласился с другими написать к нему покорные письма с предложением возвратиться и править опять Египтом. Али-бек вдался в обман; не слушая Дахира, который советовал ему повременить, умножить свои силы и ждать обещанного пособия от русского флота, он с небольшим только отрядом пустился в обратный путь. Беки с Абу Дахабом встретили его у границы в эль-Арише и оказали ему всякие почести. Но на пути через Суэцкую пустыню люди Мухаммед-бека затеяли ссору с мамлюками Али-бека, стали рубиться, не слушая приказа своего господина, и всех перерезали. Сам Али-бек, который, не подозревая измены, наскакал, чтобы унять своих, был в суматохе ранен. Беки или показывали вид отчаяния, или в самом деле скорбели; но все заодно лобызали руки своего повелителя и гостя. По прибытии в Каир они окружили его заботами, а между тем рана его была отравлена. Так кончилось бурное поприще Али-бека ⁷³. Шейх галилейский искренно его оплакивал, он лишался в нем союзника, который, по всему судя, видел в престарелом Дахире и в храбрых его сыновьях только орудия для своего влияния в арабском мире и для своих грядущих помыслов.

По смерти султана Мустафы III его преемник Абдул Хамид, истощая все свои усилия для окончания войны с Россией, предписал [57] пашам своим в Сирии заключить во что бы то ни стало мир с могущественным шейхом. Начались переговоры. Порта уступала в наследственное владение шейху всю Палестину, за исключением города Иерусалима, который по своим святыням долженствовал оставаться в ведении дамасского паши, равно и весь пашалык Сайды, т.е. древнюю Финикию. Но вместе с тем, как будто в уважение договора Расэльайнского, о коем мы упоминали выше, она [Порта] ставила Дахира под надзор и ведение эмира ливанского.

Это последнее распоряжение было отлично придумано в залог будущего раздора между двумя вассалами и в обеспечение влияния Порты на обоих. Был наряжен капиджи от дивана с милостивым фирманом и с обещанием всякой льготы, лишь бы шейх оставался покойным и платил весьма умеренную дань. Дахиру было под 90 лет, телом он был еще бодр и лихо наездничал, но духом он слабел. Ему польстили предложения Порты. Но сыновья его, которые сами уже были стары, видели в них одну только приманку и советовали отцу продолжать войну.

Недоверчивость, сопутница старости, вкралась в характер Дахира. Он слушал только своего казначея, христианина Ибрахима Саббага, который управлял всеми его делами, копил миллионы для себя и для своего господина, монополиями забирал в свои руки всю торговлю и, пользуясь властью шейха, угнетал народ непомерными налогами. Переговоры с Портой длились; между тем по поводу грабежей, сделанных в Баальбекской долине братом эмира Юсефа, паша дамасский выступил с войском, чтобы наказать горцев, и был готов ворваться, в ливанские ущелья. Его настиг Али, сын Дахира, у Коб-Ильяса, на восточной покатости Ливана, и разбил его наголову ⁷⁴. На Ливане междоусобия не прекращались. Братья эмира привлекли в свою сторону недовольных шейхов езбекиев и с ними бунтовались. На Антиливане Шихабы не переставали также то убивать брат брата, то судиться между собой у эмира Юсефа и у шейха Дахира. Эти междоусобия горцев и ссоры Дахира, с сыновьями обнадежили Порту дать другой оборот сирийскому делу.

В 1775 г. ⁷⁵ Мухаммед-бек египетский с 60-тысячным войском вступил в Сирию, объявляя изменником Дахира от имени султана и готовя ему казнь. Шейх всегда опасался со стороны египетской границы после смерти Али-бека. Он укрепил по возможности Яффу как передовой оплот с этой стороны. По двухмесячной осаде Яффа была взята и ограблена мамлюками. Шейх отступил из Акки в Сайду в надежде пособия от друзов и мутуалиев. Но эмир ливанский думал только о своем спасении и отказался даже от свидания с Дахиром. В Галилее и в Набулусе народонаселения, утомленные в последние годы поборами Ибрахима Саббага и самоуправством детей Дахира, которые пред тем только вели войну с отцом и обирали поселян, не показывали никакого расположения, чтобы отстоять своего шейха. Дахир, оставленный всеми, укрылся со своими сокровищами в Сафедские горы и оттуда по приближении египтян перешел в Хауран к союзным бедуинам.

Мухаммед-беку все покорилось по занятии Акки. Шейхи мутуалиев явились к нему с дарами и покорностью. Эмир Юсеф послал бить ему челом и просить его милости (амана). Между тем завоеватель предавался всем жестокостям. Народонаселение Яффы своей кровью [58] отплатило за оказанное ему сопротивление. К счастью, недолго продолжались его свирепства. Внезапная болезнь освободила край от исступленного злодея ⁷⁶. Сказывают, что он пред смертью был терзаем страшным видением. Народ, как христиане, так и мухаммедане приписывают ему мучения мстительным призракам умерщвленных монахов при разрушении монастыря на гope Кармеле.

По своей ли воле египетский бек предпринял этот поход или был он уполномочен от Порты для наказания Дахира, это неизвестно. Но известно то, что бек замышлял покорить еще Дамаск, Халеб и отложиться от Порты, которая так удачно умеет всегда отделываться от одного врага другим. Как бы то ни было, чиновник Порты, о котором мы упоминали, был еще при Дахире и продолжал с ним переговоры в самую эпоху появления Мухаммед-бека под Аккою.

По смерти своего бека мамлюки взяли с собой его тело и стремглав бросились в Египет, покинув на пути свою богатую добычу. Сирийские пламена отдохнули, а Дахир возвратился в Акку.

В следующем году ⁷⁷ Порта отправила капудан-пашу Хасана, чтобы окончательно устроить дела с Дахиром. Капудан-паша требовал недоимок податей за шесть лет. Дахир стал совещаться с сыновьями и со старшинами: платить ли дань и покориться, или открыть войну. «И кто поручится,— стали говорить в совете,— что нас оставят в покое, когда мы все уплатим? Порта, очевидно, хочет нашей гибели; она действует без чести и без совести. Капиджи был еще здесь с нами и толковал нам фирманы, писанные по-турецки, когда наехали мамлюки, очевидно, по приказу турок. Нет, да сохранит Аллах детей Аравии от всех этих турецких обещаний и ласк, и от фирманов, и от аманов. Уж если здесь нам не устоять пред флотом, так лучше возвратиться в наши Сафедские горы, и пускай пожалуют туда паши». «Как я ни стар, — заметил со своей стороны Дахир, — но люблю думать и о будущем. Сей день наш, а завтрашний день чей, того никто не ведает. Лучше нам заплатить то, чего от нас требуют, и поберечь наши головы, пока судьба позволит».

Магрибин Денгизли, который командовал гарнизоном, поддержал это мнение. «Недолго устоять нам, — сказал он, — народа не поднимем, ибо, кто восстанет на падишаха, будет казнен и на этом свете, и на том. Сабля султана длинна и настигнет нас и в горах. Я берусь сотней тысяч талеров уладить дело с капудан-пашой». Но Ибрахим Саббаг, министр финансов, поскупился открыть свои сундуки. «Нет денег у нас, — сказал он,— объяви паше, что у шейха лишь огонь да сабля острая». С этим разошлись. Денгизли изменил шейху, он приказал своим артиллеристам-магрибинам заклепать пушки в береговых бастионах и дал знать о том капудан-паше. Флот открыл огонь по городу. Дахир, видя измену магрибинов, готовился выступить из города; он мешкал еще, чтобы спасти свою любимую жену. Тогда один из магрибинов с батареи посадил ему пулю в грудь ⁷⁸.

Так кончилось поприще 90-летнего шейха, которому не достало только достойных сотрудников, чтобы основать в [XVIII] столетии новое Арабское царство на Востоке. Голову его представили паше, который отправил кровавый трофей в Стамбул. Уверяют, что до 40 млн. пиастров (около 40 млн. руб. серебром по тогдашнему курсу) было [59] найдено в сундуках шейха, кроме драгоценностей всякого рода. Один кинжал, подаренный ему Али-беком, был оценен в 200 тыс. пиастров. Хранитель всех этих сокровищ бежал из Акки; его выдали паше, который долго его пытал, чтобы дознаться, не было ли еще других скрытых сокровищ и, наконец, повесил на рее, чтобы утаить от Порты точный счет описанного в казну богатства. Предатель Денгизли был ласково принят; вскоре затем и он был учтиво отравлен чашкой кофе из тех же соображений.

Сыновья Дахира спаслись у мутуалиев. Хасан-паша объявил им прощение и зазвал к себе с обещанием поставить их на место отца. Они явились, за исключением храброго Али, который не доверял туркам. Но когда паша с суровым видом стал укорять их в возмутительстве, младший из них Сайд не утерпел, чтобы не высказать своих жалоб на вероломство пашей. Он тотчас был предан казни; другие отправлены в Константинополь и назначены впоследствии пашами: один — в Джидде, другой — в Морее.

Из всех детей Дахира в Сирии остался один Али, и [он] еще несколько лет не терял надежды возвратить своему дому и племени прежний блеск. Его воинственный вид, рыцарский благородный нрав, испытанная храбрость и отменное красноречие, которое так высоко ценится во всех арабских племенах, доставили ему много союзников в Палестине и в стране заиорданской. Между тем угнетения Джаззаровы, о коих будем далее говорить, заставляли поселян вздыхать о старом шейхе и оказывать сочувствие к судьбам Али, который деятельно продолжал войну, хотя и потерял в ней двух сыновей своих. Али предлагал ливанскому эмиру возобновить старые договоры, соединиться и изгнать Джаззара. Но эмир Юсеф был занят в это время междоусобной войной с братьями. То же происходило и между Шихабами антиливанскими. Шейх Али, оставшись один, без созников, взбунтовал горцев набулусских. Паша Акки согласился с дамасским, чтобы его погубить изменой. Один из офицеров паши затеял ссору со своими товарищами, нашумел, отстреливался целый день и, принужденный спасаться бегством от гнева своего господина, искал покровительства в горах у сына Дахира вместе со своей свитой. Все это была комедия; шейх, не подозревая ничего, принял у себя гостей, которые, улучив время, напали по условленному знаку на доверчивого шейха, умертвили его и успели спастись бегством.

Со смертью Али сходит с политического поприща в Сирии род Абу Зейданов, которые после Маанов были представителями и поборниками арабской народности. С этого времени народность арабская укрылась за Иордан, в пустыню, между бедуинами, которые до наших дней, храня предания о свободе, завещанной племени Исмаила, сына рабы, чуждаются турецкого владычества. С этого времени, несмотря на всеобщее расслабление Османской империи, турецкое владычество более упрочилось в Сирии. Ежечасные борьбы и кровопролития, коими еще наполнены сирийские хроники, можно почесть более личным делом пашей с племенами и естественным последствием феодального образования горских племен, чем вспышками арабского элемента противу насилия османского. Внимательное изучение происшествий, ознаменовавших Сирию с этой эпохи и до наших дней, послужит ответом на все суетные теории о небывалом и несбыточном возрождении арабского племени Мухаммедом Али египетским или его родом и о возможности основать Арабское государство из Сирии и Египта. [60]

Правда, масса народа в этих двух областях сохраняет свои предания и нравы, и язык, и почти все свои народные стихии; а это тем более вводит в заблуждение путешественника, что турки в самом деле живут гостями здесь и сами чуждаются связей с туземцами. Но не менее того мы должны заметить, что в арабских племенах, как и во всех племенах Азии, масса народа чужда политической жизни, коей сила сосредоточена исключительно в дворянстве. В этом отношении мы видим, что в Египте давно уже не существует и тени арабского дворянства, ибо нельзя назвать дворянством шейхов, коптеющих над толкованием Корана в мечетях Каира. Мухаммед Али успел заменить иноземных беспотомственных мамлюков своим родом и своими любимцами; а арабам строжайше закрыто всякое гражданское и военное поприще. Сирия сохранила своих шейхов и эмиров, но их безнравственность, неспособность и несчастия сделали это феодальное дворянство только язвой для народа или орудием в руках самых бесчеловечных пашей.

Гениальные усилия Фахр эд-Дина и смелые помыслы Дахира — эти два метеора в судьбах Сирии — повели только к какой-то политической реакции. После каждого из этих двух представителей арабской народности влияние турецкое более и более усиливалось, и при всем неистовстве, при безумии, можно сказать, пашей Порта упрочивала свое влияние морально и материально, так что в наше время, вслед за египетским владычеством, послужившим для воспитания сирийских племен и для приуготовления их к новым формам турецкого правления, Порта удобнее могла ввести в Сирию систему централизации, чем в другие области, где преобладает элемент османский.

Текст воспроизведен по изданию: Сирия под турецким правительством в историческом и политическом отношении. М. Изд-во восточной литературы. 1962

© текст - Базили К. М. 1847
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Мурдасов А. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Изд-во восточной литературы. 1962