ЯН АМОС КОМЕНСКИЙ

ВСЕОБЩИЙ СОВЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ РОДУ,

И ПРЕЖДЕ ВСЕГО УЧЕНЫМ БЛАГОЧЕСТИВЫМ ВЛАСТИТЕЛЯМ ЕВРОПЫ, ОБ ИСПРАВЛЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДЕЛ

DE RERUM HUMANARUM EMENDATIONE CONSULTATIO CATOLICA AD GENUS HUMANUM ANTE ALIOS VERO AD ERUDITOS, RELIGIOSOS POTENTES EUROPAE

1643–1670

(часть шестая)

ВСЕОБЩЕЕ ИСПРАВЛЕНИЕ

(PANORTHOSIE)

Глава пятая

Понятие всеобщего исправления

Исправлению подлежит все, что дано нам по милости создателя от рождения либо позднее щедро им приумножено, но что нами и в нас всецело растрачено и что мы должны, следовательно, всесторонне обновить, если хотим избежать окончательной гибели. Всеобщее исправление предъявляет три требования: чтобы исправили мы 1. все, нами разоренное, если оно поддается еще исправлению, 2. у всех нас, 3. всеми способами.

Повторяю, должно быть исправлено все, что связывает нас с вещами, с людьми, с богом, иными словами, просвещение, политика, религия. И должны быть исправлены все: все сословия, возрасты, полы, народы, чтобы по возможности не осталось и следа испорченности. Надо исправить все снизу доверху с предельной искренностью, без лицемерия, коренным образом, а не поверхностно, последовательно, а не по прихоти. [67]

Исправителями будут все вместе и каждый порознь: отдельные лица, сословия, народы, ибо все вместе и каждый в отдельности суть люди, то есть существа свободной воли, созданные но образу творца, предоставленные силе собственного разума до такой степени, что им доставляет радость руководствоваться собственной волей; и они скорее предпочтут обречь себя на гибель, по своей неискушенности отклоняясь от верного пути, чем позволят увлечь себя к лучшему вопреки своей воле. ...Поэтому необходимо учить людей (то есть всех, кто еще не умеет) мудро распоряжаться самим собой и преодолеть в себе все дурное, чтобы все обратили свои знания, дарования и волю к единой цели собственного и общего спасения и чтобы все умели, могли и хотели искренне способствовать своими личными деяниями общественному исправлению дел...

Средствами, способными возродить уклад поистине праведной жизни, будут новая философия, новая религия, новая политика, основанные на законах всеобщности, простоты и добровольности. Ибо современная философия, религия и политика насквозь пристрастны, лицемерны и насильственны; нельзя возвратиться к идеям и законам истинной универсальности, истинной простоты и истинной свободы, не перестроив их до основания, не освободив их от всего, что пристрастно, путано или угрожает страхом, горем, ненавистью и уничтожением...

Глава шестая

Об истреблении всяческой скверны, препятствующей всеобщему исправлению. А также об искоренении душевной косности, беспечности, предрассудков и упрямства

Рассмотрим преграды к исправлению. Начнем с тех, что гнездятся внутри нас, делая нас неспособными к любому исправлению; в них истинный корень каждого неустройства и нашей неисправимости. Изучим же их путем обстоятельного исследования.

Более других разумен совет философа Сенеки, который гласит: главное, человек не должен уподобляться [68] овце, бредущей: вместе со стадом, и идти не туда, куда все идут, а туда, куда надлежит идти. Однако совершенно очевидно, что люди слишком часто забывают этот совет. Лишь немногие из смертных задумываются над тем, откуда мы появляемся, куда движемся с начала и до конца и где исчезаем. Мы спокойно довольствуемся положением, в котором пребывает каждый, дурно оно или хорошо, не заботясь обычно об изменении его к лучшему. Но что хуже всего, мы настолько довольствуемся своим положением, что не решаемся допустить лучшее, хотя бы такое и представилось, даже противимся этому, упорствуя в ненависти ко всему необычному и в стремлении погубить его.

Упомянутая закоренелая привычка к недугам, которым мы подвержены, выступает в трех видах: беспечность и косность; переоценка достигнутых нами правды и блага и проистекающая отсюда беспечность; наконец, пагубное пристрастие к своему и ненависть к чужому. Все это подлежит искоренению и замене противоположным, а именно: самым пристальным вниманием ко всему, что делается; ревностной озабоченностью лучшим познанием; живейшим расположением и готовностью допускать более верные взгляды...

В общих интересах повести дело иначе, а именно: зорче присматриваться ко всему, чтобы любой из нас мог обо всем судить обоснованно или обоснованно сомневаться; изучать все и, что хорошо, того держаться... где бы ни обнаружился ложный шаг, пусть каждый будет готов исправить ошибку...

Глава восьмая

Об искоренении бесчеловечности, то есть взаимного безрассудного поведения, и возникающих из-за этого распрей, ненависти и несправедливости

Существуют три главные причины, которые разделяют людей. Различия во взглядах: когда мы не можем согласно мыслить об одних и тех же вещах. Ненависть: когда мы не хотим допустить в ущерб доброй дружбе отличный от нашего взгляд на одни и те же вещи, что [69] является следствием неумения расходиться во взглядах без озлобления против инакомыслящего. Открытая несправедливость и гонения, в которые, к обоюдному несчастью, выливается ренависть. Первая распря проистекает из мысли, вторая – из воли и чувства, третья – из сил, тайно либо явно направляемых теми и другими ко взаимному уничтожению. О, когда бы дано было проникнуть в тайные хитросплетения взаимных враждебных интриг философских, религиозных, политических и интимных, мы не увидели бы ничего, кроме безмерных и жестоких стремлений и усилий ко взаимному ниспровержению!..

Распри этого рода я называю бесчеловечностью, ибо человек, сотворенный по образу божьему, обязан быть всегда и во всем приветливым, благопристойным и миролюбивым. Но ныне, когда человек чурается человека, когда человек ополчается на человека, мы видим явный упадок человечности; подобного не встречаем мы даже среди немых тварей, исключая разве бешеных псов, которым пристало рычать и лаять друг на друга, грызться и кусаться до омерзения.

Мы должны неустанно искать пути к тому, чтобы заменить бесчеловечность человечностью; мы предлагаем три таких пути: пусть люди перестанут чересчур доверять своим чувствам и, памятуя об определенной нашей телесной беззащитности, пусть признают недостойным человека взаимное бичевание, каков бы ни был повод; во имя этого пусть простят друг другу былые ссоры, жалобы и обиды; назовем это забвением прошлого. Во-вторых, пусть впредь никто не навязывает другим свои принципы (философские, теологические, политические), но каждому предоставить свободно высказывать свои взгляды и спокойно заниматься своим делом; назовем это взаимной терпимостью. В-третьих, пусть все усердно ищут общего согласия в том, что хорошо для всех, и на этом пути объединят свои чувства, свои желания и свои усилия; назовем это взаимным примирением...

Просветители для доказательства того, что нет причин преследовать инакомыслящих ненавистью, хулой либо презрением, рассуждают так: человеческая мысль [70] сама по себе жаждет света и устремляется к нему столь же нетерпеливо, сколь наше телесное зрение к нашему физическому свету, как только он появится, и, для того чтобы наставить разум, направить волю и вызвать усилие, надобен не приказ или принуждение, а только ясный свет истины. Укажи разуму ясно истину – возможно ли, чтобы он не внял ей? Укажи воле добро – возможно ли, чтобы она не пожелала его? Укажи способностям что-либо доступное и вместе с тем полезное – возможно ли, чтобы они ревностно не устремились к его осуществлению? Если же иные не устремляются к некоей истине, к некоему добру, к некоему осуществимому предприятию, не видя в том пользы для себя, то повинны в этом не только они, но и мы, не позаботившиеся или не сумевшие донести до них свет истины и добра. Следовательно, мы равно делим вину, и поэтому, искореняя ненависть, нужно терпеливо и усердно стремиться к взаимопониманию.

Кроме того, следует допустить, что всякой трудности сопутствует сложность, и лучше, закрыв глаза, утаить ее, нежели пустым любопытством еще более усложнить дело. Кто же не понимает, что многие вопросы (а бесчисленное множество их можно отыскать в философских, теологических и политических областях) содержат трудности? Так не лучше ли, закрыв глаза, многое сносить, нежели чрезмерным пылом в зародыше губить ростки взаимопонимания?

Далее, составив мнение о себе, придерживайся столь же высокого мнения о каждом из своих близких; но считай себя всезнающим, ибо что одним может быть понятно, другим – нет. У римлян по крайней мере, когда дело запутывалось, было принято изречение: «Не ясно, отложим». Зачем же нам стыдиться подражать подобной скромности? Каждый из нас тоже лишь человек, а человек не может постичь всего; он хоть и создан по образу бога, но не бог. Следовательно, коль скоро возникает неясность, коль скоро мы чего-либо не понимаем, не постигаем (а такие случаи нередки в споре), благоразумнее и честнее всего будет прибегнуть к этому щиту скромности как к убежищу, открыто признавшись в неведении: не ясно! Следует не только [71] принимать истину, если она очевидна, но и питать к ней уважение и почтение, если она пока и сокрыта...

Здесь уместно сказать несколько слов о терпимости, которую должны питать власти не только друг к другу, но и в отношении к своим подданным. Лучше действовать сообща, мирными средствами, не насильственно; ведь очевидно, что весь род человеческий наделен благородным разумом, который скорее допустит руководство собой, нежели принуждение. Кто принуждает, тот ожесточает, уязвляет и отталкивает от себя. Настаивая же на принуждении, он превращает людей в лицемеров, расчищая дорогу новому (вероятно, большему) разладу... Пусть же перестанут искать право в оружии те, кому не пристало иметь никакого иного оружия, кроме закона справедливости, по примеру господа, который правит путем уступок, молчания, терпимости и умиротворения.

Мы видим, как, расходясь во взглядах, можно обойтись без ненависти и как ничуть не надобно с чувством вражды обрушиваться друг на друга пером или оружием. Следует, однако, пожелать, чтобы расхождения во взглядах не только терпелись, но и поддавались устранению, а именно пусть все спорные вопросы разрешаются так мудро, чтобы все приходили к общей истине, в лоне которой счастливо сочетались бы противостоящие один другому взгляды, причем каждый из них подкреплял бы общую истину и пользовался ее поддержкой постольку, поскольку сам он участвует в ней; в результате само собой исчезало бы то, что ей не отвечает...

Но что поможет устранить предрассудки? Ведь никто по своей воле не признается, что отягощен предрассудками, каждый, напротив, полагает, что его суждения истинны! Отвечаю: здравый смысл подсказывает нам учредить некий систематический каталог всех необходимых познаний с тем, чтобы начинать изучение с самого общего и бесспорного, что само по себе не может нас расколоть при всем нашем желании... Отсюда и двигались бы мы, пока не достигли бы конца споров. Вот необходимый путь, сумей мы поставить наше всеобщее знание на правильную основу; если же нет, [72] виной тому будет не метод, а наша близорукость и несовершенство, ибо ничто не может быть совершенным тотчас после рождения...

Когда же мы утвердимся на этих основах, можно поручиться, что междоусобицы будут устранены; если же некоторые и останутся, то будут они малочисленны и невредоносны, очищены от общественной ненависти и опасности. Будут безвредны, ибо люди станут расходиться лишь там, где случится очевидный повод для расхождения, некий перекресток без явного выхода на прямую дорогу. Но такое может случиться лишь в некоторых мелких спорах, когда нет опасности окончательно сбиться с пути...

Если же одному вдруг покажется лучшим то, а другому – другое, пусть будут люди лишь взаимно терпимы в таких спорах, пока правда не станет настолько очевидной, что все явственно увидят одно и то же...

Глава тринадцатая

О религии новой, воистину всеобщей преобразовательнице человеческого сердца в состояние совершенства

До сих пор речь шла порознь о философии, политике и религии и о целях, средствах и способах каждой области в отдельности. Но чтобы можно было с первого взгляда различить взаимные объятия этих трех граций, трех разных сестер, и совместное их участие в одном общем деле, решил я наглядно показать родство их в кратком обозрении...

Что ищет новая философия? Мира мысли с вещами путем истинного познания, чтоб не осталось ничего, что от разума ускользало бы, смущало его и сбивало бы.

Что ищет новая политика? Мира со всеми людьми, чтоб ни от кого не чинилось ущерба.

Что ищет новая религия? Мира с богом, чтоб никто не испытал его гнева.

Посредством чего?

Философия – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом посредством фактора, [73] названного первым, посредством углубления в само естество вещей.

Политика – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом путем углубления в само естество человеческое.

Религия – посредством чувств, разума и откровений, но главным образом путем углубления в сами божественные откровения.

Каким способом?

Философия, пользуясь всеми способами познания вещей, вплоть до проникновения в сущность вещей.

Политика, приспособляя себя для каждого человека и всех людей для себя.

Религия, уподобляясь во всем богу...

Всеобщая философия имеет тот смысл, что она стремится привести исконные истины в гармонию на благо всех людей так, чтобы эти последние не пребывали далее в сумятице различных взглядов на смысл вещей, но по крайней мере пришли к соглашению обо всем существенном.

Всеобщая религия будет руководить врожденными инстинктами, чтобы в каждой частности открывать наивысшее добро, чтобы не было разнотолков о целях и средствах к достижению вечности.

Всеобщая политика направит все усилия к тому, чтобы удержать в согласии врожденное могущество людей так, чтобы их взаимные стремления и действия не вступали в противоречие и чтобы каждый покойно делал свое дело, тем самым уже внося свой вклад в умножение общего блага.

Новая философия должна быть написана так, чтобы признал и полюбил ее приверженец Платона и Аристотеля, академист 1 и стоик 2, гельмонтовец 3 и картезианец 4. Ибо быть мудрым – значит не терпеть оков не только чужих мыслей, но и собственных химер.

Политика должна быть такой, чтобы ее, верно поняв, вынуждены были признать все королевства мира и все республики даже меньших сообществ.

Религия или теология – такой, чтобы не мог не признать ее чистой и единственной дорогой к богу и [74] вечному блаженству приверженец любого вероисповедания или секты – христианин, еврей, магометанин...

Философия, политика и религия должны устранять всевозможные недостатки, нелепости и извращения.

Недостатки: в области философии – не видеть неизбежного возобладания полной и подлинной мудрости; в политике – не сознавать неизбежности полного и подлинного мира; в религии – умалять наиболее существенные стороны веры, надежды и любви.

Нелепости в философии: недостойно философа заниматься тем, что не относится к мудрости (то есть пренебрегать вещами полезными и заниматься пустыми мудрствованиями, например как далеко прыгнет блоха). В политике следует устранить все, что не служит практической пользе и лишь обременяет людей. (Это правило должно служить руководством во всех важных делах, в зодчестве, в одежде, питании и изготовлении орудий.) В религии нетерпимо все, что не подкрепляет веру, надежду и любовь, благоговение перед богом и чистоту сердца. Прочь суетные обряды.

Извращения: в философии – фальшивая философия, химеры, путаные и ошибочные трактаты, вместо логического порядка – софистика, насилие над разумом; в политике – анархия, деспотизм, тирания, вместо порядка – насилия всякого рода, проскрипции, темницы, казни, войны; в религии –...послушание, насаждаемое насилием вместо правды и совести, например отлучение от церкви, испанская инквизиция, католическая исповедь...

Глава пятнадцатая

О том, как сохранить установленный справедливый порядок; о трех высших соборах и трибуналах, звеньях счастья века, и о том, какими эти соборы должны быть

Когда мы достигнем того, что у нас все будет поистине всеобщее – философия, религия и политика, тогда просвещенные умы обретут возможность собираться, сообща искать истину и внушать ее человеческой мысли; священнослужители – обращать души от [75] мирского к богу; политики – сохранять всюду мир и покой; все вместе будут соревноваться в том, чтобы каждый на своем поприще возможно лучше способствовал благу рода человеческого.

Прекрасно изречение Цицерона: недостойно мужа иметь ложные взгляды либо, не пытаясь осмыслить, отстаивать то, что было признано истинным без достаточных оснований. И поэтому пусть же мужи-теологи, поводыри на стезе святости, сочтут ниже своего достинства чинить либо допускать ущерб святости; и политики, мужи мира, пусть признают несовместимым со своим достоинством подавать повод к каким-либо распрям либо терпеть их, не говорю уж – защищать!

Необходимо выбрать выдающихся людей, которые посвятят себя тому, чтобы повседневно следить, словно с высокой звонницы, за сохранением справедливо установленного порядка (то есть, чтобы нигде не объявилось ничего обманного, безбожного либо возмущающего покой).

А иначе не ждите ничего прочного или постоянного, ибо история всех времен говорит, что и образцово заведенные порядки, если их тщательно не поддерживать в добром состоянии, неизбежно ветшают, пока наконец не рушатся и все снова не погрязает в старом хаосе...

И чтобы не возобладала сумятица и разлад во всем, что касается порядка и блага человечества, нужно прибегнуть к следующему, единственно надежному: учредить постоянных стражей счастливо заведенных порядков. Они будут неустанно заботиться о том, чтобы школы исправно просвещали мысль, храмы возжигали сердца, а ратуши исправно блюли общественное спокойствие; они будут препятствовать тому, чтобы не вкралось либо снова не забрало силу отклонение от принятого устройства...

Может быть, уместно завести трехглавый третейский собор, где разбирались бы все споры, которые паче чаяния возникнут между просветителями, священнослужителями и светскими владыками? Пусть его бдительными стараниями наперед будут пресечены разлады и распри во всех основных сферах (философии, политике, религии) и пусть все поддерживается к мире и [76] согласии. В противном случае у меня нет надежды на сколько-нибудь прочное постоянство исправленных отношений! Имеет смысл назвать их по-разному: трибунал просветителей – собором света, церковный трибунал – консисторией и, наконец, трибунал политиков – судебной палатой.

Собор света должен будет заботиться о том, чтобы никто в мире не был обойден учением и каждый по крайней мере знал все необходимое... То есть, он будет изыскивать средства к тому, чтобы взоры всех людей во всем мире обращены были к свету учения, благодаря которому все сами собой увидят истину, отныне никогда более не примешивая к ней заблуждения и химеры.

Вселенская консистория будет заботиться о том... чтобы вся земля и вся полнота ее была предана богу...

Мировой суд, наконец, будет следить за тем, чтобы нигде ни один народ не поднимался против другого, чтобы никто не отваживался выступить с проповедью войны или готовить оружие и чтобы не осталось мечей и копий, не перекованных на серпы и орала...

Но надо, чтобы эти избранники были достойнейшими, то есть в части мудрости – самые мудрые, в сфере религии – религиознейшие, в области управления – самые могущественные, что, однако, не исключает желательности всех этих качеств для каждого. Ибо лучшим просветителем будет не просто мудрый, но в то же время религиозный и сильный. Лучшим же правителем – мудрый и чтящий бога, а не просто сильный без мудрости и веры...

Пусть члены собора света станут поистине и на деле теми, кого Сенека, говоря о философах, назвал наставниками рода человеческого. А члены вселенской консистории – поистине и на деле теми, кого Христос назвал светом света и солью земли. А правители мира – поистине и на деле теми, кого Давид назвал щитом земли, или божьими заступниками на земле (Псалмы 46, 10).

И пусть высочайшими достоинствами их будет великое согласие и единомыслие, устремленное ко благу [77] человечества, так что станут они словно бы единым сердцем либо единой душой мира, составленной из разума, воли и талантов к вершению дел. Некоторые из философов и до сего дня питают сомнения о существовании души мира. Но они отбросят свои сомнения, увидев, как эти слуги света, мира и святого рвения едины своим духом и как они заботятся о единой жизни и едином спасении для мира...

Если же возникнет вопрос о числе этих ревнителей общего счастья, то лучше всего, по нашему мнению, чтоб в каждом королевстве либо республике было два, три, четыре или более стражей мудрости, столько же стражей мира и не менее стражей веры. И любой из этих соборов будет иметь одного достойнейшего во главе, а из этих последних будет избран один достойнейший в Европе, один – в Африке и т. д. Вместе же будут они тем сенатом мира, теми наставниками человечества, тем светом света и тем щитом мира, который повсюду сделает философию оплотом и храмом правды, религию – оплотом и храмом веры, политику – оплотом и храмом покоя во всем мире.

Может возникнуть вопрос, должны ли они находиться вместе. Не думаю. Пребывая телом где угодно, они могут быть едины духом, каждый на своем поприще творя общее дело и подавая ежегодные доклады об умножении царства Христова (в сфере света, мира и святости); особенно ученые разных народов, которым испокон присущ этот взаимный обмен мыслями. О средствах же к общению позаботятся короли и республики с благосклонного ведома церкви.

Уместно было бы ввести в обычай, чтобы раз в десятилетие либо в пятьдесят лет главы или их поверенные собирались в известном месте как бы на вселенский сейм для того, чтобы всем сообща вынести суждение обо всем, поделиться друг с другом плодами света и божьей милости и тем еще укрепить это правление наместников Христа, чтобы не объявился вдруг где-ни-будь новый антихрист, замышляющий провозгласить себя новым пророком, главой церкви или новым цезарем... [78]

Глава семнадцатая

О мировом суде как универсальном звене, связующем государства

Первоочередной задачей любого государства должно стать наблюдение за жизнью и поведением каждого человека и каждого сословия, с тем чтобы человеческое общество в своих многосторонних связях и отношениях не поступалось законами мудрости. Государства, таким образом, должны стать главными сеятелями справедливости и мира среди всех народов. Соответствующий собор государств мог бы именоваться также директорией держав мира, сенатом мира или ареопагом мира, а его члены – правителями мира (верховными судьями мира)...

Прежде всего они сами должны стать такими, какими они хотят видеть других: неподкупно справедливыми, гуманными, единодушными в своем стремлении насаждать мир повсюду. Они должны стать подлинным звеном, связующим воедино человеческое общество, подлинным магнитом, притягивающим все и всех к полюсу мира, живыми столпами и опорой порядка в человеческом обществе...

Но для них недостаточно быть только ярким примером нерушимого согласия и объектом всеобщего уважения и любви. Они обязаны также наблюдать за тем, чтобы все выполняли свои обязанности в деле упрочения мира. Они будут, таким образом, верховными блюстителями общественного блага, препятствующими не только возникновению новых войн, бурь и кровопролитий, но своевременно устраняющими даже поводы к ним. Все это их усилиями должно быть предано вечному забвению. Посвятив себя этому, каждый из них должен заботиться не просто о судьбах одного своего народа, но стремиться насаждать мир во всем мире, воздвигая непреодолимые преграды перед любыми войнами...

С этой целью они должны обратить внимание на общественные инструменты сохранения мира у каждого народа: ратуши, трибуналы, сеймы,– чтобы эти последние в своей деятельности руководствовались законами [79] справедливости, искореняли бесправие, пресекали раздоры и распри или во всяком случае способствовали скорейшему примирению тяжущихся сторон; чтобы никто из обиженных или опасающихся обиды не остался без убежища, защиты и охраны. На этих основах нужно решать и следующую особо важную задачу.

Может случиться так, что с течением времени какой-либо народ божьей милостью размножится столь необыкновенно, что родная земля будет уже не в состоянии прокормить всех. Подобные случаи правители мира должны предвидеть, заранее предпринимая соответствующие действия для того, чтобы этот народ не искал новых выгод за счет другого, чтобы, презрев установленный порядок, он не впал в междоусобицы сам и не ополчился войной на соседа, как это бывало до сих пор. Правители мира должны вовремя склонить его к устройству колоний на чужбине, причем так, чтобы всем было хорошо и чтобы не был нарушен закон любви и общего согласия. В этом важном деле действовать надо не путем грабежей и насилия, каким недавно пошли испанцы, португальцы, англичане, голландцы и т. д., но с помощью и при решающем посредничестве судей мира.

Далее, правители мира пусть обратят внимание на то, чтобы общественные судьи были такими, какими они должны быть в интересах общего мира, назначая и выбирая их по собственному образцу. Пусть ни один из них не потерпит ничего неразумного в области своих полномочий, напротив, пусть учит и повелевает людям жить между собой по-человечески, главным образом предупреждая преступления, ссоры и убытки, а не карая за них. Если же обнаружится какой-либо повод для ссор (например, споры о границе), пусть он наставит людей и напомнит о том, чтобы они не унижали своего человеческого достоинства, питая ненависть и затевая распри по такому ничтожному поводу. Ведь в самой человеческой сущности заложено стремление идти за разумом и, если встретится что-либо трудно разрешимое, прибегать к помощи суда; ни в коем случае не следует давать воли страсти, гневу, насилию [80] либо оружию: в этом есть нечто звериное, и нельзя более мириться с этим.

Равным образом пусть они примут во внимание, какими средствами сохранить во всех странах мир и покой, по возможности не прибегая к насильственным мерам, то есть без тюрем, без копий, без виселиц и т. п., чтобы этот священнейший долг в царстве Христовом не был осквернен смертными казнями; в случае же, если кто-либо будет без меры упорствовать в злодеяниях, заботой членов собора будет искать и находить средства к тому, чтобы сломить закоренелую злую волю и не позволять наносить ущерб общему делу...

Глава двадцать четвертая

Исправление мирских дел

...Целью человеческого общества является всеобщий мир и безопасность. И народное благо должно быть высочайшим законом каждой республики и королевства; потому следует запретить все, что может каким-либо образом нарушить покой человечества, поставить под угрозу, подорвать или разрушить звенья общественной или личной безопасности. Основную опасность в этом смысле представляют войны, ибо войны никому не несут спасения; поэтому, чтобы устранить всякую возможность вернуться к вражде и войнам, необходимо запретить оружие... Равно как и кровавые замыслы, которые влекут за собой одни лишь опустошения, пепелища, смерть и падение государств. Встает, однако, вопрос, как быть с ружьями и пушками? Отвечаю: ружья следует применять против хищников, тогда как пушки надо бы перелить на колокола, которыми созывают народ, или на музыкальные инструменты...

Пусть в государстве не терпят тунеядцев, то есть тех, кто не занимается честным трудом, чтобы кормить себя и свою семью, кто не служит обществу хлебопашеством, ремеслом, торговлей либо просвещением. Аргументы: чтобы никто из праздности не учился злодеяниям (следовательно, надо ограничивать в этом смысле каждого в его же интересах); чтобы не портить [81] других дурным примером; чтобы покончить с нищенством или интригами, ибо бездеятельное тело не дает пищи ни одному члену... Итак, пусть станет законом: 1. богатые – да посвятят себя наукам, приобретению мудрости, чтоб служить общему благу; 2. бедные – да живут трудом рук своих. Кто же поступит иначе, подлежит наказанию. Если бы удалось добиться этого, уже одно это устранило бы в мире половину беспорядков и мерзостей: исчезли бы корыстолюбие, воровство, азартные игры и всевозможные надувательства...

Точно так же следует упразднить во всем мире всякие монополии и олигархии. Просвещенному веку должен быть чужд этот позор столетий, когда несколько человек устанавливали в городах и империях монополии, не допуская других к торговле, лишая их куска хлеба. Ибо подобно тому как нельзя терпеть злые козни тех, кто вмешивается во все дела, следует определить и то, кто чем должен заниматься; точно так же нельзя допустить, чтобы все, что с большим успехом могут делать многие, соревнуясь друг с другом в усердии и старании, сосредоточил у себя кто-то один, хотя бы и с известной пользой для себя, но и с не меньшим ущербом для государства... Пусть все будет общее, лишь бы поддерживался по-братски порядок и прекратились ссоры... Пусть все будет позволено всем, кто бы ни взялся за что-либо в разумных пределах и к общей пользе. Действует ли он разумно и с пользой, пусть докажет это делом...


Комментарии

«Всеобщий совет человеческому роду, и прежде всего ученым и благочестивым властителям Европы, об исправлении человеческих дел» («De rerum humanorum emendatione consultatio catholica ad genus humanum ante alios vero ad Eruditos, Religiosos Potentes Europae») создавался в течение почти трех десятилетий с 1643 г. Шестая часть этого труда – «Всеобщее исправление» («Панортозия») – была впервые издана в Чехословакии в 1950 г. (Jana Amosa Komenskeho, Vsenaprava («Panorthosie»), Praha, 1950).

Перевод отрывков из «Всеобщего исправления» выполнен по этому изданию Ю. В. Богдановым. На русский язык переводится впервые.

1. Академист – член Платоновской академии во Флоренции (существовала с 1459 по 1521 г.).

2. Стоик – последователь стоицизма, направления в древнегреческой философии, считавшего целью жизни разумную деятельность и равнодушие к внешним благам.

3. Гельмонтовец – последователь Иоганна Гельмонта (1577–1644 гг.), немецкого естествоиспытателя и философа.

4. Картезианец – последователь французского философа Рене Декарта (1596–1650 гг.).

(пер. Ю. В. Богданова)
Текст воспроизведен по изданию: Трактаты о вечном мире. М. Издательство социально-экономической литературы. 1963

© текст - Богданов Ю. В. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© OCR - Андреев-Попович И. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Издательство социально-экономической литературы. 1963