СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПОВЕСТЬ «О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДЕВЯТИ МАЛЬЧИКОВ» — НЕИЗВЕСТНЫЙ ПАМЯТНИК СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЧЕШСКО-ЛАТИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

редлагаемая вниманию читателей рукопись до сих пор не была известна, хотя сам по себе сюжет содержащейся в ней повести получил распространение в чешском, а также немецком, польском, белорусском фольклоре и зарегистрирован под № 765 в справочнике А. Аарне — С. Томпсона (S. Thompson. The types of the folktale. A classification and bibliography. Antti Aarne’s «Verzeichnis der Marchentypen» Translated and enlarged. Helsinki, 1961). В конце XVI в. польский писатель Бартоломей Папроцкий издает польскую стихотворную (Краков, 1578) и чешскую прозаическую (Оломоуц, 1593) версии повести. Любопытная деталь — с 1588 по 1610 г. Папроцкий жил в Моравии и Чехии, с которыми связана наша рукопись.

Публикуемый список находится в сборнике Государственной Публичной бибиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Этот сборник писан готическим курсивом и, как считается, изготовлен в Италии. О его последующей судьбе сохранилось мало сведений. В XVII в. один из владельцев сборника написал на первом листе заголовок. В конце XVIII в. сборник был приобретен знаменитым русским коллекционером П. П. Дубровским, а в 1805 г. в составе его богатейшего собрания поступил в «Депо манускриптов» — ныне рукописный фонд Публичной библиотеки.

Обращает на себя внимание тематическая целенаправленность сборника. Из 18 его статей, в число которых входит и повесть «О происхождении девяти мальчиков» (лл. 20-22), ровно половина связана с именем великого итальянского поэта Франческо Петрарки (1304-1374). Эти материалы представляют собой его переписку с многими деятелями XIV в., среди которых мы находим одного из основателей и народного трибуна провозглашенной в 1347 г. пополанской Римской республики Кола ди Риенцо (1313- 1354) и чешского короля и германского императора Карла IV (1316-1378), основателя первого в Центральной Европе университета в Праге.

Сюжет повести на первый взгляд предельно прост. Злоречивая мать, убоявшись соседской молвы и наказания со стороны мужа, пытается погубить рожденных ею девять сыновей-близнецов. Однако муж, случайно узнав о задуманном, упреждает страшный умысел и тайно передает спасенных сыновей на воспитание разным лицам. Спустя несколько лет он созывает родственников и знакомых на пир, чтобы публично уличить свою жену. Дело в конце концов кончается миром.

Даже будь эта повесть ограничена только подобной фабулой, она и то заслуживала бы внимания как оригинальный образчик древнечешской литературы на латинском языке. Но памятник включает многие исторические реалии, свидетельствующие о широких международных контактах чешской культуры и охватывающие обширный ареал Средиземноморья, Австрию, Венгрию и Галицко-Волынскую Русь! Примечательно уже, что в центре повествования стоят жены двух закадычных друзей — Бенеша и Альберта. Особый интерес также представляют рассказы о своих приключениях, которыми по [8] просьбе Бенеша делятся на пиру некоторые гости. Они упоминают, в частности, в своих рассказах чешских королей Владислава II (1140-1173) и Пшемысла II Оттокара (1253-1278), тестя последнего — венгерского короля Белу IV (1235-1270), князя галицкого и Волынского Даниила Романовича (1201-1264), княжившего с 1221 г. на Волыни и получившего в 1254 г. королевский титул, а также германского императора Фридриха I Барбароссу (1152-1190).

Конечно, повесть «О происхождении девяти мальчиков» — произведение художественное, от которого трудно ожидать летописной обстоятельности. Но художественность эта сама по себе лежит в общем русле средневекового миропонимания, допускавшего сочетание различных временных и пространственных параметров и вмешательство сверхъестественных сил. Все это мы находим и в нашем повествовании. Здесь и прямое обращение героев к божеству, и ответные действия, которые, по мысли автора, должны были подтвердить реальность горнего мира. Вместе с тем в повести прослеживается и земная реальность, обретающая то исторические черты, то сатирическую и ироническую окраску. Наиболее сильные страницы повести — рассказы гостей Бенеша. Всего здесь выступают четыре рассказчика, из которых первые два вспоминают о приключениях, которые они испытали во время странствий «для дела», а два последующие — о похождениях «для развлечения». И хочется подчеркнуть, что в основе двух первых рассказов — о военной кампании чешского короля Пшемысла II Оттокара против Белы IV Венгерского и Даниила Галицкого, а также о штурме Милана объединенными силами Владислава II и Фридриха Барбароссы — лежат подлинные события, изложенные, несмотря на лапидарность, достаточно верно. Другое дело, что оба эти рассказа относятся к событиям, отдаленным друг от друга целым столетием: понятно, что в действительности их очевидцы не могли бы встретиться за дружеской беседой на пиру. Это уже элемент авторского вымысла, но вымысла, в основе которого, как отмечено, находились реальные факты.

Печать времени лежит и на аллегорических реминисценциях, играющих в повести значительную семантическую роль, для современников, по-видимому, назидательную. Об этом можно судить уже по заглавию — «0 происхождении девяти мальчиков». Почему именно девяти? Нельзя не вспомнить в этой связи, что в европейской духовной жизни эпохи феодализма число девять было весьма популярно. О девяти кругах ада говорил в своей «Божественной комедии» Данте Алигьери. 0 девяти ангельских чинах рассуждали богословы, ссылавшиеся на трактат Псевдо-Дионисия «О церковной иерархии». Одно и то же число могло выступать и как символ наказания и искупления, и как символ вечного блаженства и святости. А иногда как духовное сочетание того и другого, как это скорее всего имело место в нашей повести. «Девять» означало и непорочность младенцев, и жестокость их участи, которую замыслила и чуть было не осуществила мать. Во всяком случае, именно этот мотив звучит в авторском отступлении «о жестокости нечестивой матери», составляющем философско-назидательную суть повествования. [9]

Ни место, ни время происхождения памятника неизвестно, однако анализ его содержания дает все же возможность в самом общем плане ответить на оба вопроса. Сперва — о хронологии. Исторические реалии, упоминаемые в тексте, относятся самое позднее к 60-70-м годам XIII в. Следовательно, ранее конца этого столетия повесть написана быть не могла. С другой стороны, список входит в состав сборника, датируемого второй половиной XV в. Эти вехи позволяют локализовать произведение во времени. Если принять во внимание, что на первую половину XV столетия приходятся события гуситского революционного движения, совершенно в повести не отразившиеся и едва ли способствовавшие появлению подобного произведения, то наиболее вероятно полагать, что повесть «О происхождении девяти мальчиков» была создана в XIV веке.

Где это произошло? На основании начальных слов повествования «Были некогда в царстве Моравском два рыцаря» напрашивается предположение о моравском происхождении памятника. Тем более, что один из этих рыцарей, Бенеш, берет жену из Чехии, а другой, Альберт, из Австрии, так что земли, откуда их жены происходили, могут восприниматься как нечто внешнее по отношению к Моравии. Но если это и так, то содержание памятника имеет все же не региональный, а общечешский характер. В нем упоминаются не моравские маркграфы (см. примечания), а чешские короли в качестве государей и сюзеренов всех земель чешской короны, включая, естественно, и Моравию. Да и жена Бенеша, поначалу обрисованная отрицательно, после раскрытия ее злодейского умысла коленопреклоненно просит пощады у мужа, который, как гласит эпилог повести, «не только вернул ей прежнее свое расположение, но и восстановил ее согласие с соседкой», т.е. с женой Альберта, происходившей из Австрии. Не исключено, что современные памятнику читатели видели и в сюжете повести, и в именах ее персонажей нечто большее, чем способны уловить в них мы, люди XX в. Обращает на себя внимание подчеркнуто этническая характеристика места действия и лиц, в этой связи упоминаемых, начиная с чешского имени одного из рыцарей (Бенеш) и, возможно, немецкого, хотя, впрочем, не обязательно, имени второго рыцаря, его друга Альберта. В отношении их жен, по крайней мере, такое политико-этническое соотношение бесспорно. За всем этим могли стоять какие-то понятные современникам реалии сложных взаимоотношений между Чешским королевством, включая Моравию, и соседним Австрийским герцогством, которое, кстати сказать, с 1251 по 1276 г. входило в состав державы чешского короля Пржемысла II Оттокара. Мотив примирения жены Бенеша не только с мужем, но и с прежде ненавистной австрийкой — женой Альберта, между которыми отныне установилась «чистая, нерушимая и нерасторжимая дружба», — этот мотив мог обладать и достаточно глубоким политическим подтекстом. С этой точки зрения новонайденный памятник заслуживал бы дальнейшего анализа.

Не менее интересным представляется и вопрос о среде, в которой возникла повесть. В этом смысле самого пристального внимания заслуживало бы изучение сборника, в котором она обнаружена. Тем более что общий контекст любого [10] рукописного сборника или, по определению Д. С. Лихачева, «конвой» исследуемой рукописи, имеет важное значение для более полного понимания истории интересующего нас текста.

Петрарка, Риенцо и Карл IV — сочетание в составе статей сборника имен этих разных по своему положению и взглядам людей далеко не случайно. Косвенно оно может оказаться важным для истории создания или, во всяком случае, распространения занимающей нас повести. В самом деле, великий Петрарка, увенчанный в 1341 г. лаврами в римском Капитолии, и Кола ди Риенцо, мечтавший о восстановлении былого величия Рима, — оба были противниками итальянской знати и боролись за политическое объединение Италии. Это привело их в разные годы в Прагу, где находился двор Карла IV, от которого оба итальянца наивно надеялись получить поддержку своим планам. Кола ди Риенцо побывал здесь в 1350 г., после поражения Римской республики, а Петрарка — в 1356 г. И хотя надежды их, как и следовало ожидать, не оправдались, связи обоих итальянских деятелей с чешской средой сыграли определенную роль в пропаганде на берегах Влтавы идей раннего гуманизма. В какой-то мере, хотя, разумеется, весьма ограниченно и своеобразно, интерес к духовному движению прогрессивных по тому времени кругов итальянского общества питал и Карл IV. Эти аспекты следовало бы в ходе дальнейшего исследования принимать во внимание при ответе на вопрос, почему при составлении спустя столетие сборника переписки Петрарки сюда в числе прочих материалов была включена и повесть «0 происхождении девяти мальчиков».

Текст повести публикуется по списку упомянутого сборника Государственной Публичной библиотеки (шифр: ГПБ, Lat.F.XV.№ 14, лл. 20-22). Транскрипцию латинского текста и его перевод на русский язык выполнила кандидат филологических наук Ю. Е. Копелевич, введение и примечания составил доктор исторических наук А. С. Мыльников, которому также принадлежит общая редакция перевода.

Ранее памятник не воспроизводился. Первой серьезное внимание на него обратила кандидат исторических наук Е. В. Вернадская в ходе научного описания рукописей Петрарки и других итальянских гуманистов в собрании рукописей Публичной библиотеки (см.: Е. В. Вернадская. Итальянские гуманисты в собрании рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Каталог. Л., 1981, c. 10-14; Е. V. Bernadskaja. Manoscritti del Petrarca nelle Biblioteche di Leningrado. — In: Italia medioevale e umanistica, 1974, t. 22, pp. 547- 559). E. В. Вернадская, а также кандидат исторических наук В. И. Мажуга оказали публикаторам ценную помощь в процессе работы над транскрипцией текста и его переводом. Весьма полезными были сведения о бытовании в фольклоре и литературе XVI-XVII вв. сюжета новонайденной рукописи, которые были любезно сообщены нам преподавателем Философского факультета Университета им. Я. Э. Пуркине в Брно (ЧССР) Ирэной Грабетовой, а также консультации другого сотрудника этого же факультета Яны Нехутовой. Всем этим лицам публикаторы приносят глубокую благодарность. Они надеются, что проделанная работа будет [11] способствовать в будущем всестороннему анализу текста повести в соотношении его фольклорных и печатных вариантов, а тем самым и более полному пониманию богатства и многообразия средневековой чешской культуры, ее международных, в том числе чешско-русских, контактов.

С источниковедческой точки зрения все это принципиально важно. Международные связи славянских народов многократно отражались в памятниках средневековой европейской и восточной письменности. Почти синхронно во времени эта тема прозвучала в двух великих произведениях, возникших на крайнем востоке и на крайнем западе европейского континента: в «Слове о полку Игореве» и в «Песне о Роланде». Если автор «Слова» вспоминал о поморско-полабских славянах («венедах») и мораванах, поющих славу Святославу, то в «Песне» славяне упомянуты в числе народов, с которыми воевал Карл Великий. Чешские, сербские и другие славянские реалии неоднократно фигурируют в Дантовой «Божественной комедии».

Хотя многие факты такого рода давно уже отмечались рядом отечественных и зарубежных исследователей, разыскания в этой области до сих пор носили во многом фрагментарный характер и не привели к созданию целостной, многоплановой картины. Между тем выявление и критический анализ того, что знали в эпоху средневековья друг о друге славяне, как воспринимались они в литературно-культурном сознании сопредельных европейских и азиатских народов, представляет несомненный не только научный, но и широкий общественный интерес. Ответ на эти вопросы остается в числе актуальных задач, ожидающих своего решения.

DE GENEALOGIA NOVEM PUERORUM

|л. 20| Erant dudum in regno Moravie duo milites in castris sibi contiguis || residentes quorum unus Benessius et alter vocabatur Albertus et hii quidem || sicut genere pares moribusque similes sic et facultatibus et prediis fuerunt || per omnia coequales. Unus in iis perstitit spiritus || et una fides stabilis et II inconcessa permansit. Quod enim placebat uni placebat consequenter || et alteri. Et si quando uni ex eis quidquam occurrit nubilum, alteri || nequivit manere serenum. Itaque Benessius de Boemia et Albertus de | Austria sibi competentes duxerunt uxores quas sicut in lucem mundi || locorum produxit diversitas, sic et in gestis et actibus fecit natura diversas. Nimirum si quando unam ex eis fortuna claro vultu respexit, mox alteram || exinde livor et invidia conturbavit. Quidem si eandem contigit sortis || ambigue dominio comprimi consequens fuit alteram ex eius calamitate || letari. Factum est autem ut Australis mulier masculini sexus gemellam || conciperet prolem et hanc elegantibus membris vigentem sacro baptismatis | fonte ablui procuraret. Quod postquam ad notitiam mu-lieris Boemiae pervenit || tantis est exhilarata tripudiis tantaque gaudia immensitate perfusa ut | nec linguam ab inepta loqu-acitate compescere nec se ipsam ab inconsultis | processibus cohibere, sed labiis relaxata licentia conceptum sue mentis || [12] apperuit in hec verba. Ecce quod diu concupivi iam video quod predixi || experientia per se dicente perpendo, nisi enim hec muliermariti proprii || amplexibus non contenta plures in via adulterii admitteret || amatores nequaquam prolem gemellam verisimiliter procrearet sed quia || Divina lege contempta se ipsam lateri || extranei viri commiscuit. || Idcirco tam se quam prolem in sui generis dedecus infeliciter deturpavit, || ego autem omnipotenti Deo grates immensas refero cuius favente dementia || neminem preterquam consortem meum admisi stabilem et immolatam fidem || sibi servavi et usque nunc sacri matrimonialis cursum federis fideliter || consummavi. Cumque talibus derogativis et mordacibus verbis insisteret || et eisdem vicinam suam affligere non cessaret atque ilia hocipsum ex || veridico relatu perciperet, licet sibi ut promittitur multum fuisset infesta || non tamen in eius obprobrium ut mulierum mos est linguam exacuit, || sed humili prece tensis in altum suspiriis vindictam ab alto fieri || desuper postulavit, dixit autem Deus eterne qui absconditorum cognitor || et cordium es intimus perscrutator qui nosti omnia antequam fiant utpote || is quem nullum potest latere secretum, Tu Domine conscientie mee unicus et || verus es testis quia nihil horum feci que adversum me hec mulier malitia ipsam || impellante confinxit. Precor igitur te mi plasmator et domine ut orationem || famule tue ad te clamantis exaudias et quod suppliciter postulo ad || effectum debitum devenire permittas ut videlicet ilia dum in thalamum || suum partum productura descenderit novem simul pueros pariat atque per || hoc tuam potentiam tam ipsa quam humani generis universitas dubietate II semota cognoscat, prospiticus autem ex alto dominus mulieri quod petebat || secundum cor suum tribuit et hanc in die turbulationis misericorditer exaudivit. || Factumque est ut ipsius emula in mariti |л. 20 об.| sui absentia qui pro suis || disponendis negotiis se ad extraneum locum contulerat novem || simul masculini sexus pueros conciperet et pareret uno die, memor || itaque improperiorum que pridem vicine sue intulerat non ut pia || mulier natos ablui baptismate petiit sed velut crudelis belua fetum || suum mortis atrocis supplicio deputavit. Habebat enim quondam anum || sibi familiarem cunctasque sui evi vetulas in erogandis malignis || consiliis precellentem. Hanc accersitam talibus est sermonibus allocuta. || Nosti carissima quantis pridem vicinam meam pro eo quod partum || gemellum conciperet contumeliis affecerim quantisque obprobriis et || simultatibus dehonestare studuerim famam eius et nuncquidem video || quod fraus in se reversa colliditur, dum in me dedecus quod illi || aptaveram iusto iudicio retorqueatur, ut autem res per me commissa || subsileat nec facti series ceteris innotescat rogo ut receptis || puerulis et eisdem ampla conclusis in scatula ipsos in piscinam || huic castro contiguam deferas et delatos in loco magis profundo || demergas. Erat enim in supercilio cuiusdam montis castrum turribus || et meniis ex omni parte vellatum ac eisdem subteriacens oppidum incolis || et habitatoribus usquamquoque repletum et prope id piscina rubetis ac || nemoribus circumdata ad quam propter nemoris densitatem non aliter || quam per obstaculi planitiem poterat accessus haberi. Dum igitur || anus ampla cooperta diployde puerulos ad submergendum deferet || et iam obstaculo propinqua existeret ecce sicut altissimo [13] placuit || puerorum pater in comitiva suorum clientum de silva vicina extemplo || prodiit et anum ex onere turgentem agnovit que dum sibi faciendi || quod conceperat habilitatem fore sublatam persensit timore pariter et || tremore devincitur utpote is cui nec ultro procedere nec iam licuit || absque suspitione redire. Ad quam pater properans quidnam deferret || sollicitus requisivit. Sed dum ilia sibi titubanti ymmo potius lingua || vertibili responderet seque ad abluendos panniculos prout solita fuerat || affirmaret, ille <eius?> de verbis suis diffidens amotis suis clientibus || puram ac nudam voluit agnoscere veritatem. Que dum se circumventam || aspiceret deflexis in terram poplitibus non solum sibi sed domine sue || dari gratiam simul et veniam postulavit referens nihilominus || singula que de puerorum nece per ipsas fuerant execrabili consilio || diffinita. Obstrepuit pater de talium relatione sermonum et in eorum serie || inanem consortis sue tyrannidem et in puerorum salute divine agnovit ||cle-mentie pietatem, et dum sui cordis archana cogitatione dissipata || confoderet et in eo virilis animus immanitatem molestie temperaret || recepto a vetula inviolabili Sacramento dixit ad illam. Vide || ut sermo quem tibi loquor apud te ipsam sepultus permaneat || nec per te vulgatus per loquentium ora discurrat. Sic igitur || consorti mee incognitas sit ab omni viventium notitia peregr|л. 21|nus. || Ad oppidum quoque vade et hos puerulos de sacro fonte primum lavatos || inter nutrices per te repertas distribue ut sint omnipotenti Deo in gloriam || meeque posteritati memoriam sempiternam. Explet vetula mandatum sui domini || et rem silentio tegens distributis per loca diversa puerulis ad horam suam || reversa que sibi per earn commissa fuerant veritatem admiscuit falsitati. Hanc || etiam pater non post longam horam ad castrum subsequitur et de prole sibi concessa || tam eius quam familie letitia dilatatur. Sed ad quid nos tam impie matris || causamur tyrannidem, miremur potius tuam bone Jhesu ineffabilem pietatem, || sicut enim tu Domine olim tuos coetaneos minime voluisti despicere sic et || hos infantulos ab imminentis mortis dignatus es periculo liberare. Nam || et beata illorum etas merito diciturque necdum te loqui et iam pro te || monebatur occidi, nondum apta vulneri et tamen erat ydonea passioni. Similiter et || horum infantium felix censeri potest etatula quos ad propagandam sobolem || providentia tua constituit et hanc suis obsequiis misericorditer deputavit. || Clamabant fideles eorum matres et dicebant lictoribus, ut quid nos diutius || permittitis vivere simul nobis cum natis mortem inferte. Нес autem crudelis mater || natos suos morti deputat quos tamen tua pietas a morte vicina perservat. || Quid ultra. Labitur interim volubile terminum in quo dictis infantibus || non solum gradiendi libertas conceditur sed et loquendi peritia condonatur. || Apparet et in eis placibilis forme puerilitas, vocum concordia et tam membrorum || quam virium proceritas adu-nata. Querunt multi tam sexu promiscui quam etiam || etate diversi quisnam horum infantium pater fuerit atque mater tam elegantes || infantulos per omnia sibi conformes ex suis visceribus procreaverit, quorum tamen || questio nec per indigenes solvitur nec per advenas quomodolibet enodatur. || Sed pupillos ipsos et orphanos omnium simul referentium nunciat parilis et || concors sententia a quorum scitu erat omnino facti series peregrina, incidit autem || mentem patris ut et curiosa mente sue consortis tyrannidem panderet et concessa || sibi circa nature debitum ab alto donaria tamquam eorum genitus data per ipsum || Deo primum gloriam propagaret propter quod magnifice per eum preparato convivivio et tam || cum suis quam uxoris sue amicis et consanguineis invitatis prima et sequens dies || in letitia et exultatione deducitur et tertia tractibus atque colloquiis reservatur. Post peractum itaque huiusmodi convivium singulis ex mutua visione gaudentibus ipsisque secundum || merita personarum per circuitum adunatis talis data est per patrem familias sententia || ut videlicet quilibet conviva successus proprios sive prosperos sive adversos exponeret || ut casum qui sibi evenit precipuum in omnium audientia revelaret.

Unus ex eis || qui facie rugosus et erat etate grandevus illico se erigens conceptum suum || apperuit in hec verba. Ego temporibus Friderici Romanorum imperatoris in comitiva || Wladislai Boemorum regis insignem Mediolanensem civitatem obsedi et Dacio || ipsorum vexillifero per dictum Boemorum regem ex impulsu lancee viriliter in terram prostrato et per me capto necnon aciebus et turmis mea potenti virtute disrupts || dum se iidem cives metu mortis in Daciam civitatem concluderent et in campis || comparere peramplius non auderent civitatem ipsam sanctam (?) de funibus scala || primus conscendi et aliis [14] faciendi hoc ipsum vires et animum monstra|л. 21 об.|vi dataque mihi || est in signum audacie mee scala aurea in flaveo campo depicta per me || et posteros meos pro armis militaribus deferenda. ||

Alter vero qui potens || erat et dives proprio consurgens a loco sic intulit. Ego in comitiva || Othakarii magni quondam Boemorum regis Ungarie regnum intravi et belli || congressu quod inter ipsum regem et Belan natum eius necnon et Danielem || regem Russie habitum est quindecim Banes principum cepi et captos || ad magnam summam pecunie deportavi. Duos. eorum admiratos Russie gladio || proprio interfeci et eorum spolia usque ad domicilium proprium deportavi fecique mihi || nomen magnum apud Ungaros atque Comanos qui me nonminus quam regem || Othacarum formidant inantea <mantea?> nominare.

Tertius vero qui verba huiusmodi || diligenter adverterat qui non re sed verbo longinquas regiones conspexerat. || Ego postquam sepulchrum dominicum verticem montis Synay et limina sancti Iacobi in || terminis et finibus Galilee tamquam peregrinus conspexi tandem ad laudem || nominis mei columpnas Herculis et mare Ellesponticum visitavi, sed nec || eo contentus adire loca remotiora disposui sub eo proposito ut sicut mihi || solis patuit ortus, sic et per consequens eiusdem pateret occasus. In conspiciendum | enim diversis terris et regnis nequaquam primum similem, sed nec me credo habere || sequentem.

Quartus vero qui Tulianam videbatur habere facundiam dum || referentis verba nu-gas crederet et mendacia reputaret sic ei in eodem momento || respondit. Cum esses inquit apud columpnas Herculis de quibus tibi placuit || facere mentionem nonne vidisti arundinem in locis ulterioribus quasi ventorum || impetu agitatam, qui dum se ipsum hoc vidisse diceret et certitudinaliter affirmaret || ille vir loycus qui substantiam convertere sciebat in accidens, Ego inquit in ipso || arundineto residens ipsius cannas manibus et pedibus impuli ac ibidem || anetarum ova que pro pellandis malis valent humoribus studiosis laboribus comportavi. Sicque tam ipse quam ceteri circumsedentes finem suis imponere I sermonibus curaverunt.

Cumque iam patremfamilias ordo contingeret nec || locuturus quispiam superesset surgens tandem letus et alacer huiuscemodi verba || perfudit. Debetis carissime divine pietatis non immemores ac de supernis || beneficiis existere non ingrati. Eo presertim quod nos ab hostium incursibus a bellorum || sinistris eventibus a marine voraginis naufragio et viarum manifesto discrimine || constat misericorditer liberatos. Et licet vos hoc casu felices reputare, me tamen || arbitror extranea quadam ubertate felicem in eo quod contra naturalis ordinis || tremitas prolem mihi providentia celestis attribuit quam sic donatam tam retroacta (?) quam prius etas hominum non audivit. Nati enim sunt mihi uno die novem filii || forma conspicui statura pariles et effigie quidem venusta conformes quos || per me seorsum distributes pavi et usque in hanc quam videbitis etatem perduxi || et licet eos matris inconsulta temeritas duxerit deputandos ad mortem, divina || tamen dementia ipsos proservavit ad vitam. Et ne mentes vestras admirationis || stupor et res inaudita distorqueat, placet eos in hac hora vestris || aspectibus denunciare ut quod deliberatio vestra auditu longiori vix crederet || saltern illis presentibus et de se testimonium prohibentibus credere minime dubitaret || Erat autem dictis infantulis amictus unicolor et equalis per omnia longi|л. 22|tudo || qui cum ad convivarum presentiam fuissent introducti mox ab eis omnibus dubietas || tamquam tellus pulvefacta dissiluit et eorum incredulitatem facti experientia || superavit. Consurgit interim inter affines gravis et immoderate discordia dum || eorum quilibet unum secum abducere conatur infantulum per quem de ipsius || et fratrum conceptu coram aliis perhibere possit efficax arerumentum. Sicque || raptis et abductis illic octo pueris vix unus ad patris et matris solatium || remansit in castro. Mater autem infantium rem tam pregrandem divulgatam || considerans ad mariti pedes confestim precidit sibi que per hunc dari veniam || postulavit, quam ille multiplicatis intercessoribus non solum pristinam || resumpsit in gratiam, sed et cum ipsa suam studuit totaliter concordie || vicinam. Ab illo vero die et in reliquum predicte vicine amice facte || sunt et que hactenus ranco-rem et odium fovebant ad invicem puram || deinceps inviolabilem et indissolubilem servaverunt inter se mutuo caritatem. [15]

Перевод.

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДЕВЯТИ МАЛЬЧИКОВ

Были некогда в царстве Моравском два рыцаря, жившие в соседних замках. ¹ Один из них звался Бенеш, другой — Альберт, и были они равны происхождением, схожи и нравом, и способностями, и имущественным состоянием, словом, одинаковы во всем. Один в них был дух и одна крепкая неколебимая вера. Что нравилось одному, то непременно нравилось и другому. И если, случалось, над одним сгущались тучи, то и над другим не могло оставаться ясным небо. Итак, Бенеш и Альберт взяли себе по вкусу жен — первый из Чехии, второй из Австрии. И так как родились они в разных местах, это различие сделало женщин несхожими и манерами и поступками. Если одной из них, случалось, улыбнется фортуна, другая тут же синела от злости и зависти. Если же другую постигали превратности судьбы, то первая радовалась ее беде. Случилось так, что женщина из Австрии понесла двойню мужского пола и, родив близнецов, здоровых и красивых, поспешила окрестить их в святом источнике. Когда же женщина из Чехии узнала об этом, то так запрыгала и заплясала от великой радости, что не могла сдержать свой язык от непристойных речей, а себя — от неразумных поступков. Но, дав себе волю, выдала свои мысли следующими словами: «Вот что я давно уже видела, давно предсказала, давно поняла, ибо этому учит жизнь! Если бы эта женщина, которой мало было объятий собственного мужа, не пошла бы дорогой распутства и не допускала бы до себя многих любовников, она не произвела бы на свет двойни. Но она, презрев божеский закон, связалась с иноземным мужчиной и этим мерзко опозорила и себя, и свое потомство и обесчестила род свой. Я же возношу всемогущему богу великую благодарность, ибо по благосклонной милости его не допускала до себя никого, кроме своего супруга, соблюдала стойкую и нерушимую веру и доныне оставалась верной священному брачному союзу». Так изливалась она лживыми и мерзкими речами, не переставая бичевать свою соседку, которой об этом донесли верные люди. И та, хотя тоже была полна ненависти, не стала, как это в обычае у женщин, оттачивать свой язык ответной бранью, но, обратив ввысь свои воздыхания, нижайшей молитвой испросила возмездия у всевышнего, говоря: «О вечный боже, причастный всему скрытому, тайный исследователь сердец, ты, знающий все дела наперед, ты, от которого ничего не может укрыться, ты, господи, единственный и истинный свидетель совести моей! Ведь не совершила я ничего из того, что наклеветала на меня эта женщина, подстегиваемая злобой. Молю тебя, о мой творец и господин, выслушай молитву женщины, взывающей к тебе, и приведи в действие то, о чем тебя коленопреклоненно прошу. Пусть она, когда ляжет на ложе, чтобы рожать, произведет па свет сразу девять мальчиков, и тем и сама она и весь род людской, отбросив сомнения, познают твое могущество». Всевидящий господь на высоком престоле открыл свое благосклонное сердце просьбе женщины и милосердно выслушал ее в час смятения. И случилось так, что ее завистница в отсутствие мужа, который отправился в чужие края по своим делам, понесла в чреве своем сразу девять младенцев мужеского пола и в один день всех их родила. Помня об оскорблениях, которыми она раньше осыпала свою соседку, она даже не пыталась, как то подобает благочестивой женщине, окрестить своих детей, но как самка дикого зверя замыслила предать свое отродье жестокой смерти. Была у нее знакомая старуха, из всех старух своего поколения самая коварная на злодейские выдумки. Позвав ее, женщина сказала ей такие слова: «Ты знаешь, моя дорогая, какими ругательствами поносила я мою соседку за то, что родила она двойню, какой бранью и клеветой старалась я обесчестить ее доброе имя. Теперь я вижу, что ложь, обернувшись, бьет по мне, и позор, который я ей готовила, падает по справедливости па меня. Но чтобы содеянное мной осталось в тайне и никто не узнал бы, как было на самом деле, прошу тебя, возьми мальчиков, сложи их в большую корзину, отнеси их на пруд, который рядом с замком, и утопи в глубоком месте». А замок располагался на нижнем выступе горы, окруженный со всех сторон башнями, стенами и валом, а внизу [16] находился город, полный горожанами и обывателями. ² Далее был пруд с берегами, поросшими ежевичным кустарником и деревьями, стоявшими столь густо, что добраться до пруда можно было не иначе, как через плотину. Итак, когда старуха, уложив мальчиков в закрытую корзину, понесла топить их и уже подошла к плотине, в то самое время — так было угодно всевышнему — внезапно из леса в сопровождении воинов появился отец этих мальчиков и увидел старуху, согбенную под тяжестью ноши. А та, поняв, что ее уличат в намерении содеять задуманное, задрожала и затряслась от страха и не могла уже ни двинуться дальше, ни повернуть вспять, не вызвав подозрений. Отец же, подойдя к пей, полюбопытствовал, что она тащит. Запинаясь, она пролепетала, что идет по обыкновению полоскать тряпье. Он же, не поверив таким словам, удалил своих воинов и потребовал сказать ему чистую правду. Увидя, что деваться некуда, она упала на колени и стала молить о прощении не только себе, но и своей госпоже, рассказав все, что они задумали в проклятых замыслах своих касательно убийства мальчиков. От таких речей затрепетал отец, увидя в них безудержную жестокость своей супруги, а в спасении мальчиков — благость божеской милости. Поразмыслив, он разогнал и подавил тайные побуждения своего сердца и духом мужества умерил беспредельную глубину горя. Взяв со старухи нерушимую клятву, он молвил ей: «Смотри, чтобы то, что услышишь от меня, осталось бы в тебе, как в могиле, а не растеклось из уст в уста и не достигло бы ушей моей супруги, сохранившись тайной для всех живущих. Пойди в город, сперва омой этих мальчиков в святом источнике, а затем раздай их кормилицам, которых найдешь, и пусть они останутся во славу всемогущего господа и па вечную память моему потомству». Старуха исполнила наказ господина и, сохраняя молчание, раздала мальчиков по разным местам и возвратилась к надлежащему времени, рассказав о выполненном поручении, мешая истину с ложью. Вскоре после нее прибыл в замок и отец и долго размышлял о дарованном ему потомстве к радости его и всей семьи. Зачем нам рассуждать о жестокости нечестивой матери? Лучше подивимся, милостивый Иисусе, несказанной доброте твоей! Ведь и ты, господи, некогда не пожелал оставить без помощи ровесников твоих; также соблагоизволил ты спасти этих младенцев от нависшей над ними смертельной опасности. Ибо блаженно младенчество их, о котором справедливо говорят, что оно не может общаться с тобой, но может погибнуть за тебя, что оно не приготовилось принимать раны, но способно, однако, к страданиям. Точно так же можно считать счастливым поколение тех младенцев, которых твое провидение предназначило к распространению поросли и милостиво отдало тебе в послушание. И рыдали верные их матери, и говорили тогда ликторам: «Зачем оставляете пас жить дольше? Предайте и пас смерти вместе с детьми нашими». ³ А эта жестокосердная мать сама отправила своих детей на смерть. Но твое милосердие уберегло их от приближавшейся гибели. Что же дальше? Прошло быстротечное время, и настал срок, когда упомянутым младенцам довелось не только подрасти, но и научиться говорить. Появилась в них приятная мальчишеская привлекательность, сходство голосов, одинаковая стройность и ловкость. И многие люди, мужчины и женщины, старые и молодые, спрашивали, кто же отец этих детей и какая мать родила столь красивых и похожих друг на друга детишек? На этот вопрос не могли дать ответа ни местные, пи приезжие, потому молва объявила их сиротами. И таково было единое мнение всех, хотя было оно далеко от истины. Это побудило отца разоблачить жестокость супруги и воздать, во славу господню, должное за дарованное им рождение. Для чего приготовил он великолепный пир, созвав на него своих друзей и друзей своей жены и родственников. Первые два дня прошли в развлечениях и веселье, а третий день был оставлен для прогулок и бесед. Итак, когда пир закончился и все остались довольны, что увидели друг друга, отец семейства собрал всех в тесный круг и, воздав должное каждому по его заслугам, предложил, чтобы гости рассказали о своих удачных и неудачных приключениях и поведали бы слушателям о каких-либо происшествиях, которые сочли бы наиболее примечательными. Выступил вперед один, с морщинистым лицом, пожилого возраста, и рассказал свою историю в таких словах: «Во времена Фридриха, римского императора, участвовал я в войске чешского короля Владислава в осаде большого города Милана. И Даций, знаменосец их, был [17] ударом копья упомянутого короля Чехии удачно сброшен на землю и мною схвачен. Благодаря моему удивительному мужеству их пешие и конные отряды были разбиты, а все горожане из страха смерти укрылись в замке Дация и более не решались выйти в поле. Я первым поднялся на городскую стену по веревочной лестнице и, показав другим пример силы и духа, побудил остальных совершить то же самое. И была мне в знак моей отваги дарована золотая лестница, нарисованная на желтом фоне, каковое изображение и я и мои потомки можем носить как эмблему воинских заслуг». ⁴ Другой, могучий и богатый, встав со своего места, начал так: «Будучи в свите Оттокара, некогда великого короля Чехии, вступил я в Венгерское королевство. И в военной стычке, которая произошла между самим королем и его родственником Белой и королем России Даниилом, взял я в плен пятнадцать знатнейших особ бана, возвратив пленных за большой выкуп. Двоих из знатных русичей поразил я своим мечом, а доспехи их привез домой. Так прославил я свое имя у венгров и куманов, которые боятся меня не меньше, чем короля Оттокара, прозванного дорожной сумой». ⁵ Третий, внимательно слушавший эти речи, описал далекие края, которые на самом деле не видел. «Осмотрев <сказал он> как паломник гроб господень, вершину горы Сипай и жилище святого Иакова в пределах краев Галилейских, посетил я затем ради славы своего имени Геркулесовы столпы и море Геллеспонтское. ⁶ Не довольствуясь этим, решил я дойти до мест еще более отдаленных с той целью, чтобы открылся мне восход солнца и его закат. Думаю, что нет мне, да и не будет, равных в посещении столь дальних мест». Четвертый же, который, казалось, обладал красноречием Тулия, ⁷ слушая говорившего, решил, что все это вздор и выдумки, и тотчас ответствовал ему: «Когда ты был у Геркулесовых столпов, о которых угодно тебе было упомянуть, не заметил ли ты, что тростник там по самому краю шевелился как бы от порыва ветра?» Тот сказал, что видел, и уверенно это подтвердил. А сей остроумный муж, умевший обращать сущность в случайность, сказал: «Это я сидел в тех тростниках, расталкивая их стебли руками и ногами в поисках утиных яиц, которые ценятся потому, что изгоняют вредные соки». Итак, этот человек и другие, сидевшие вокруг, закончили свои рассказы, и когда очередь дошла до главы семейства, а желающих говорить более не было, он, наконец, поднялся, радостный и веселый, и молвил:

«Не будьте, дорогие, не помнящими божественной доброты и неблагодарными за высшие благодеяния и прежде всего за то, что мы милостиво избавлены от набегов неприятелей и от бедствий войны, от гибели в морской пучине, от опасностей в пути. ⁸ Считайте себя в этом отношении счастливыми. Я же почитаю себя осчастливленным благодаря исключительной плодовитости, которой сверх всякого порядка природы одарило меня небесное провидение, наградив меня таким потомством, о каком ни в нынешние, ни в прошлые времена люди и не слыхивали. Ибо в один и тот же день родилось у меня девять сыновей — привлекательных, равных осанкой и красотой черт лица. И я сперва в страхе роздал их по одному и вырастил до возраста, в каком вы их увидите. И хотя безрассудная опрометчивость матери обрекла их на смерть, божественная милость сохранила им жизнь. И чтобы вы не были поражены удивлением от столь неслыханного приключения, я хочу то же предоставить их вашему взору. И то, что па слух могло бы показаться вам невероятным, едва ли при их виде оставит в вас сомнения». Были на этих детях пеленки одного цвета и все одинаковой длины. ⁹ Итак, когда они были приведены и предстали взорам гостей, все сомнения рассеялись как пыль и недоверие было побеждено очевидностью. И тут между родственниками поднялся долгий и неукротимый спор, ибо каждый хотел увести с собой ребеночка, а ведь каждый из них мог служить убедительной уликой того, как родился он сам и его братья. Итак, были похищены и увезены восемь мальчиков, и в замке остался лишь один на утешение отцу и матери. Мать, видя, что столь большое злодейство ее раскрылось, припала к ногам мужа и просила у него о прощении. А он, после того как за нее просили еще многие ходатаи, не только вернул ей прежнее свое расположение, но и восстановил ее согласие с соседкой.

С того дня и на будущее упомянутые соседки стали подругами, и те, которые до сих пор постоянно враждовали и ссорились, обрели между собой чистую, нерушимую и нерасторжимую дружбу.

Комментарии

1. Моравия «царством» (возможен перевод: «королевством») никогда не была. Составляя в IX-начале X в. ядро Великоморавской державы, с которой связана деятельность славянских просветителей Константина (Кирилла) и Мефодия, она с 1029 г. вошла в состав Древнечешского государства, где утвердилась на престоле династия Пржемысловичей. Правда, в 1182 г. Моравия получила статус самостоятельного маркграфства Священной римской империи германской нации. Но ее юридическая связь с остальными землями чешской короны не прерывалась, поскольку с 1197 г. маркграфами обычно становились члены правящей чешской династии, как правило — из числа наследников престола.

2. В чешском феодальном городе население делилось на «горожан» (или «мещан»), обладавших определенными хозяйственными и политическими правами, и на остальное население («обывателей»), таких прав но имевшее. По-видимому, описываемый здесь город относился к категории поместных, т.е. подлежавших юрисдикции феодала, каковым, по контексту повести, являлся Бенеш. В сочетании с некоторыми другими указаниями, встречающимися в тексте повести, это позволяет судить о социальном положении героя на ступенях феодальной иерархии. Отметим также, что описание пейзажа, выполненное весьма реалистически (например, запруженный водоем, в котором в Чешских землях издавна разводят карпов), относится к числу не столь частых особенностей древнечешской литературы.

3. Ликторы — низшие государственные служащие в античном Риме, исполнявшие распоряжение магистратов. Приведенная в повести сентенция представляет собой своеобразную интерпретацию евангельского рассказа об избиении царем Иродом младенцев в Вифлееме. Она любопытна как изложение авторской позиции.

4. В основе рассказа лежат подлинные события, относящиеся к лету 1158 г., когда германский («римский») император Фридрих Барбаросса предпринял карательный поход против Милана, отказавшегося признавать его власть. Существенную помощь Фридриху оказал тогда Владислав II, возведенный за это императором в том же году в ранг чешского короля. Упоминаемый в рассказе Даций — один из предводителей миланцев, лицо историческое. Подробно осада Милана и участие в ней войск Владислава описаны, с учетом летописных источников, в четвертой книге «Истории чешского народа в Чехии и Моравии» крупнейшего чешского историка XIX в. Ф. Палацкого. Для дальнейшего изучения текста памятника может представить интерес характеристика эмблемы (герба?), полученной якобы рассказчиком.

5. В основе рассказа лежат, по-видимому, события 1250-1260-х годов, когда между Пржемыслом II Оттокаром, женатым на сестре последнего австрийского герцога из дома Бабенбергов Фридриха II, и венгерским королем Белой IV вспыхнула борьба за австрийское наследство. На него же для своего сына Романа претендовал и Даниил Галицкий, заключивший с этой целью союзный договор с Польшей. В определенный момент интересы венгерского короля и Даниила совпадали, что по-видимому, и подразумевается в повести. Однако в период войны с Белой IV зятем его Пржемысл II Оттокар еще не был. Это произошло несколькими годами позднее, когда для упрочения мирных отношений с венгерским королем он развелся со своей австрийской супругой и женился па одной из дочерей Белы IV. Следовательно, в самом рассказе имеются хронологические смещения, о которых упоминалось во введении к публикации. Ванами, начиная с X в., в Хорватии именовали наместников короля (согласно унии 1102 г., Хорватия вошла в состав Венгерского королевства). По-видимому, в данном случае подразумевается участие в сражении хорватских войск. Кумаиами называли часть половцев, которые, с разрешения Белы IV, ища спасения от надвигавшихся орд хала Батыя, поселились в Венгрии. Впрочем, мотивы борьбы с тюрко-монгольской агрессией, которую как раз вели народы Руси и ряда стран центральной Европы (прежде всего чехи и венгры), прямого отражения в повести не получили. Между тем тюрко-монголы, испытавшие на себе удары чешских войск, со страхом именовали Пржемысла II Оттокара «железным королем». Приведенное в повести прозвище может быть ассоциировано со сходными, в которых его называли «собирателем» или «обновителем» чешского государства.

6. Рассказчик упоминает так называемые «святые места», ставшие, особенно после крестовых походов XI-XIII вв., излюбленным маршрутом для паломников и просто любопытствующих путешественников, к которым, судя по авторской характеристике, принадлежит третий рассказчик. Иаков — епископ Низибиды, участник первого Никейского церковного собора 325 г., на котором было осуждено арианство и выработан «символ веры», обязательный для всех христиан. Геркулесовыми столпами в то время называли два мыса, ограничивающие Гибралтарский пролив. Эти столпы, согласно древнегреческой мифологии, были воздвигнуты Гераклом для разграничения Европы и Ливия (Африки). Геллеспонт — античное наименование Дарданелл.

7. Имеется в виду знаменитый древнеримский политический деятель, писатель и оратор Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н. э.).

8. Приведенные в повести слова Беиеша могут представить некоторый интерес как еще одно звено, связывающее памятник с временем Карла IV. Дело в том, что конец XIII и первые десятилетия XIV столетия, в истории чешского народа ознаменовались войнами и феодальными междоусобицами. Это был период временного ослабления центральной власти вследствие пресечения, со смертью Вацлава III, короткое время занимавшего чешский, а также венгерский и польский престолы (1306), мужской линии династии Пржемысловичей, а равно чисто номинального правления первого чешского короля из династии Люксембургов Яна. Эти десятилетия менее всего подходят под ту характеристику, которую дает в своей речи Бенеш. Более соответствовала бы им эпоха, начинающаяся в середине XIV в. и ознаменованная упрочением внутри- и внешнеполитических позиций Чешского королевства в период правления Карла IV, занявшего чешский престол в 1346 г., после смерти своего отца Яна Люксембургского. К тому времени он был хорошо известен не только в собственно Чехии, но и в Моравии, маркграфом которой являлся с 1333 г. С учетом этих исторических реалий и намеков, содержащихся в речи Бенеша, можно найти объяснение общечешской тональности повести с ее, возможно, моравскими истоками, ее благополучной и многозначительной развязке и, наконец, мотивам, по которым «Происхождение девяти мальчиков» попало в сборник с перепиской Петрарки, посещавшего Прагу в середине XIV в. и имевшего контакты в придворной чешской среде.

9. Подразумевается распространенный обычай сохранения облачения новорожденных, в котором они были крещены. Согласно повести, Бенеш, уличив старуху, наказал ей тайно омыть детей в святом источнике, т.е. крестить. Понятно, что при этом единственным их одеянием были пеленки. В этой связи подчеркнем, что повесть «О происхождении девяти мальчиков» содержит большое количество свидетельств по этнографии Чешских земель предгусистской эпохи.