ЕДРИХИН А. Е.

ОЧЕРК СОБЫТИЙ

НА ФИЛИППИНАХ С 1896 ПО 1901 ГОД.

Наступательные действия американцев.

Собравшиеся на Кавитском берегу американские войска, состоявшие из 10 полков волонтеров, 21 роты регулярной пехоты (14, 18 и 23 полков), 4 батарей регулярной, 2 баталионов и отделения волонтерной артилерии и роты инженеров, общею численностью в 470 офиц., 10.437 н. ч. и 32 орудий, сведены были в 2 бригады, под начальством генералов Грина и Мак-Артура. От американского лагеря у села Параньяке прямым путем к Маниле являлась Королевская улица, поэтому и решено было вести наступление вдоль побережья по обе стороны этой улицы. Для очистки фронта инсургентам предложено было потесниться к востоку и 28 июля бригада генерала Грина, выдвинувшись на одну высоту с союзниками, стала верстах в 5-ти от форта Малате. Передовые посты выдвинулись еще на 1000 шагов и приступили к постройке траншеи. Испанцы редкими выстрелами старались мешать работам, но стреляли больше от скуки. По окончании траншей, с вечера 30 июля туда введена была дежурная часть — 10 Пенсильванский волонтерный полк с 4 орудиями батареи Ута, а 2 регулярные батареи были поставлены в резерве. Ночь наступила темная и бурная. Тропический ливень скоро превратил почву в густую липкую грязь. В 11 часов испанцы, услышав присутствие войск в траншеях, открыли канонаду: 5 орудий форта Малате, 2 орудия блокгауза № 14 и испанские траншеи начали беспорядочный огонь по американским линиям. Американцы притащили резервные орудия и тоже открыли стрельбу. Весь лагерь был поднят на ноги. Присланный в подкрепление пенсильванцам Калифорнийский полк пошел в атаку, но, потеряв 10 человек убитыми и 30 ранеными, повернул назад. Эта небольшая убыль [77] произвела дурное впечатление на американцев и была даже причиною недоразумений между генералами. В силу этого, 1 августа обе бригады, образовав 3-ю дивизию 8 армейского корпуса, были объединены под властью генерала Андерсона. В течение следующей недели испанцы произвели три ночных нападения, но причинили американцам малую убыль (10 чел.). 7 августа адмирал Девей и генерал Мерит послали общую ноту генерал-губернатору Филипин, в которой, давая испанцам 48 часов времени для увода женщин и детей, заявляли, что по истечении этого срока, начнут бомбардировать город. Генерал Аугусти, поблагодарив за любезность, ответил, что у него нет судов для отвоза женщин и детей, а отдать их на произвол инсургентов он не может. По прошествии 48 часов, т. е. 9 августа, послано было вторичное требование сдать город, но на этот раз генерал-губернатор предложил американцам обратиться в Мадрид. Выждав еще два дня, генерал Мерит созвал военный совет, на котором решено было атаковать Манилу одновременно с суши и с моря, а чтобы показать испанцам серьезность намерений, американцы начали продвигать свои траншеи.

Во время таких приготовлений американских войск под Манилою, в Вашингтоне, при посредстве французского посла г. Камбона, принявшего на себя обязанность блюсти испанские интересы, велись переговоры о прекращении войны между Испанией и С. Штатами. Предварительные условия мира были уже выработаны и внесены в протокол, который и был подписан статс-секретарем Деем и г. Камбоном 12 августа 1898 г. Предварительные условия, касающиеся Филипин, были:

(П. 3). С. Штаты займут и будут держать город, бухту и порт Манилу до заключения окончательного договора, который должен установить порядок и управление на Филипинах.

(П. 5). С. Штаты и Испания назначат не более 5 уполномоченных с каждой стороны для выработки и заключения мирного договора. Уполномоченные должны съехаться в Париж не позже 1 Октября. [78]

(П. е). С подписанием протокола все враждебные действия прекращаются и извещение об этом должно быть послано как можно скорее всем командирам морских и сухопутных сил.

Телеграфное сообщение Вашингтона с Манилою до сих пор происходит через Лондон и газеты получают наиболее интересные известия о решениях конгреса в тот же день. Но с передачею правительственной телеграмы, которую нужно было отправить «как можно скорее», очевидно вышло какое-то недоразумение, она поспела к генералу Мериту только 16 августа и таким образом, благодаря капризу телеграфа, С. Штаты при всей искренности своих намерений, не могли помешать естественному ходу событий: американские войска продолжали рыть траншеи и 12 августа, в день подписания предварительного договора, передовые части их лежали в 400 шаг. от испанцев. С наступлением темноты произошла еще одна маленькая стычка. Обе стороны побывали друг у друга в траншеях, при чем американцы в поспешном бегстве бросили было даже свои 4 орудия, но в конечном результате дело обошлось без кровопролития. Наконец, 13 августа послано было последнее требование о сдаче Манилы. Но на этот раз посылка перламентеров была кажется только формою. Как мне рассказывали люди очень серьезные, бывшие очевидцами всех событий, официальное требование о сдаче Манилы 13 августа было послано уже после того, как между генералами Меритом и Аугусти состоялось соглашение, по которому Аугусти, очевидно полагая дальнейшее сопротивление бесполезным, решил сдать Манилу, но для вида американский флот должен был произвести бомбардировку не самого города, а условленного участка берега. Для этой цели был выбран форт Малате, вокруг которого нет никаких жилых построек.

Бомбардировка Манилы и сдача ее американцам.

В суботу, 13 августа, американцы потребовали сдать город не далее, как через час. Вследствие отказа испанцев, [79] решено было начать бомбардировку неприятельских позиций, для чего американские суда расположились таким образом: крейсеры Olympia, Montrey, Raleigh, Mc. Culloch, Petrel, Charleston, Baltimore, Boston и канонерки Barcelo и Callao (бывшие испанские) стали против форта Малате в 4.000 шаг. от него. Крейсер Concord был послан к форту С. Яго у выхода из р. Пасига. Весь огонь судов приказано было направить против форта Малате, но крепости и предместьев не трогать. Боевой порядок эскадры предполагалось построить по адмиральскому судну Olympia, но сильный ливень мешал судам стать в одну линию и поэтому стрельбу решено было вести, как придется. Первою открыла огонь Olympia, с ее борта было брошено 86 бомб, затем столько же выпустил Petrel, а после него и Raleigh. Стоявшая против форта сухопутная артилерия американцев не принимала участия в бомбардировке, а генерал Мерит, в ожидании результатов действия эскадры, находился на транспорте Zafiro между эскадрою и берегом. С ним был полк волонтеров. Бомбардировка форта Малате началась в 9 ч. 45 м. утра, а в 11 час. дан был отбой. Хотя американские снаряды, падавшие в грязь и глубоко зарывавшиеся в землю, производили малый эфект, но все же загнанные для чего-то в каменный ящик Малагского форта испанцы потеряли 80 человек убитыми. После такой потери войска были выведены из форта и начали отступать в крепость.

Видя отступление противника, генерал Грин двинул свою бригаду; полки с развернутыми знаменами и музыкой начали торжественный марш к Маниле. Но в это время мужики-тагалы вырвались откуда-то сбоку и, обгоняя победоносные американские войска, хотели ударить в ножи по отступавшим испанцам. Эта неприличная выходка союзника озадачила и рассердила американцев, марш был остановлен и артилерия направила орудия на инсургентов, которые в свою очередь ответили тем же. Однако обе стороны не решились стрелять и только Агинальдо получил строжайшее приказание не вводить свои войска в город. Отступив в крепость, испанцы выкинули белый флаг и прекратили стрельбу. [80]

Но жестокую драку, начавшуюся между инсургентами и преданными Испании волонтерами-туземцами, пришлось разнимать американцам. Еще до окончания враждебных действий генерал-губернатор Аугусти сел на германский паровой ботик и мимо американского крейсера переехал на германское судно Kaiserin Augusta, сейчас же вышедшее из бухты. (Несколько ранее таким же образом на немецком крейсере Darmstadt выехал в Шанхай архиепископ Носаледа). За отсутствием генерал-губернатора капитуляция была подписана генералом Пенья и полковниками Телином и Реем. Главнейшие условия капитуляции были следующие:

1) Филипинский архипелаг сдается американцам.

2) Офицерам разрешается сохранить оружие и личное имущество, кроме лошадей.

3) Офицеры считаются военно-пленными на слово. Войска же — военно-пленными и должны сдать оружие по указанию генерала Мерита.

4) Все общественные имущества должны быть сданы.

5) Участь военно-пленных должна быть решена потом С. Штатами и Испанией.

Как только подписан был договор, на форте С. Яго взвился американский флаг, объявлявший американцев фактическими владельцами Манилы. Приказом 15 августа 1898 года бригадный генерал Андерсон назначен был комендантом г. Кавитэ, гарнизон которого должен был пополняться войсками, продолжавшими прибывать из С. Штатов с транспортами. Бригадный генерал Мак-Артур сделан был комендантом крепости и военным губернатором всей Манилы; все высшие административные должности замещены американскими офицерами; введенные в город войска размещены в казенных зданиях и лучших частных домах. А во внимание к полезной деятельности инсургентов, всем их офицерам, начиная с чина лейтенанта, разрешено было не только войти в город и осмотреть Манилу, сохранив при себе оружие, но даже и поселиться в ней на некоторое время. Инсургентские же банды должны были оставаться в предместьях. [81]

Оценка действий обеих сторон.

Со дня поражения испанской эскадры 1 мая 1898 г. до капитуляции 13 августа Манила выдержала 105 дней осады. Положение оборонявшихся было уже обрисовано ранее и к сказанному можно добавить лишь одно, что, когда после взятия города, начали считать пленных, то в строю оказалось всего 2.500 защитников. Все же остальное, покрытое ранами и изнуренное болезнями, лежало в госпиталях, больницах, в частных домах, или покоилось в земле. Люди, считавшиеся здоровыми, неся тяжелую службу в траншеях и питаясь в последние дни только небольшими порциями риса, были похожи на тени, многих держала на ногах только врожденная гордость. При таких условиях сдача города испанцами является достаточно понятною и без особых коментарий.

Более обстоятельного разбора требуют действия другой стороны. Готовясь к войне с Испанией, С. Штаты живо интересовались тем, что происходило на Филипинах. Это видно по донесениям американского консула в Маниле Вильямса, находящимся в Синей Книге 55 конгреса. Но составители плана кампании совсем упустили из виду возможность операции на архипелаге, поэтому морская победа у Кавитэ захватила американцев врасплох в полной неготовности использовать эту победу возможно шире. Так как войск для немедленной посылки экспедиционного корпуса не было, то пришлось собирать волонтеров, вооружать, обмундировать их и приискивать перевозочные средства по тревоге. На это потребовалось три месяца, в течение которых адмирал Девей сделал новую, более важную ошибку. Еще в Гонконге пригласив, без всякой к тому надобности, в свое сотрудничество Агинальдо и других филипинцев, Девей неизвестно зачем дал им оружие и поощрял их затеи. Этот необдуманный шаг скоро повел к тому, что, долженствовавшие быть в чем-то помощниками американцам, инсургенты начали с каждым днем превращаться в неожиданных соперников, быстро стянутые к Маниле их полчища в любой момент могли взять город. Чтобы удержать их от [82] этого, Девею пришлось прибегнуть к таким приемам, которые хотя и принесли временную пользу, но вместе с тем своею неблаговидностью причинили еще больший вред; постоянно уверяя инсургентов в том, что С. Штаты питают к туземному населению чувства симпатии и явились с единственною целью дать филипинцам свободу и самостоятельность управления, Девей давал инсургентам полное нравственное право сначала считать американцев своими союзниками, а затем в свое время бросить им в лицо кличку предателей. Рассчитывая на американскую дружбу, инсургентские вожди старательно формировали армию, упражнялись в создании государственной организации и управления страною, и хотя в этом большом деле маленькие филипинские политики ушли не далеко, но их потуги не остались бесследными.

Рассмотрев ошибки американцев, явившиеся результатом недостаточно продуманного плана кампании, перейдем теперь к операциям у Манилы. В этих операциях прежде всего обращает на себя внимание то любопытное явление, что «стратегию по тревоге» сменяет медленная и нерешительная тактика. 25 июля, в день приезда командовавшего экспедицией генерала Мерита, силы осаждающих были: 15 тысяч инсургентов, лежавших вокруг города, почти 11.000 американцев, сосредоточившихся в 2-х пунктах — Кавитэ и Лагере Девея, в 10 и 7 верстах от Манилы, и мощная эскадра, завершавшая обложение с моря. При таких условиях план действий для взятия Манилы напрашивался сам собою; тому, кто хоть раз видел Манилу с бухты, должно быть ясно, что прижатая к морю крепость с большим количеством легоньких деревянных построек и лежащие, как на ладони, торговые части города с лучинными домиками представляют собою огромный костер. Хорошо направив в него сотни три-четыре гранат, можно в самое короткое время обратить Манилу в сплошное море огня. Эти условия вручали первенствующую роль в предстоявших действиях эскадре Девея. Решительное требование сдачи города, сопровождаемое ярко выраженною угрозою, а в случае недостаточности ее, немедленною бомбардировкой крепости и [83] одновременное наступление сухопутных американских сил, наверное заставили бы крохотный испанский гарнизон положить оружие. Такого рода действий требовали как само лежавшее перед глазами дело, так и другие весьма важные соображения. Во первых, по политическим соображениям надо было устранить от всякого сотрудничества с собою инсургентов. Во вторых, надо было брать Манилу скорее, чтобы не заставлять свое правительство выдумывать предлоги для оттягивания подписи предварительных условий. Но над этими требованиями здравого рассудка и высшей пользы очевидно тяготело личное чувство американских командиров. Согласия между армией и флотом не было. Морская победа у Кавитэ вызвала сильную зависть к адмиралу Девею, а последний в свою очередь был обижен тем, что так хорошо начатое им дело предоставляют довершить не ему, а другому. В общем, эскадра была оставлена за флагом, а захотевшая лавров армия повела против полевых окопов противника постепенную атаку по правилам долговременной фортификации. Вместе с тем генерал Мерит начинает посылку целого ряда требований о сдаче города. В объяснение такого способа действий бывший адъютант генерала Мерита капитан Бентлей Мотт в Scribners Magazine (December, 1898) говорит, что «ни флот, ни армия не были в это время готовы к генеральному сражению; армия имела боевых припасов не более, как на один день упорного боя и только часть их была на позиции». Несмотря на это, американские войска мало заботились о благоразумном расходовании боевых припасов; в одну ночь на 31 июля было выпущено 169 гранат и 60.000 патронов. Из дальнейших событий будет видно, что слишком большая осторожность действий под Манилой всецело объясняется качествами американских войск. Пока же можно сказать, что американцы купили Манилу очень дешево — ценою 19 убитых и 103 раненых.

Период несогласий между союзниками.

По условиям капитуляции, вместе со сдачею Манилы и весь архипелаг считался как будто отошедшим к американцам. [84] Но до окончательного заключения мира между враждующими сторонами все юридические права на територию представляют собою лишь фикцию и настоящим хозяином является тот, кто фактически владеет тою или другою частью страны. Поэтому, хотя американцы после 13 августа и считали за собою верховные права на Филипины, но эти права не могли перешагнуть за городскую черту Манилы и Кавитэ, так как они сейчас же сталкивались с претензиями инсургентов, владевших большею частью Люцона. Наконец, не уполномачивавшее генерала Пенья подписывать сдачу всего архипелага испанское правительство считало Филипины своими и вместо самовольно покинувшего страну Аугусти, назначило генерал-губернатором колонии генерала Риоса, который, имея резиденцию в Ило-Ило, фактически владел всеми южными островами.

25 августа между американцами и инсургентами произошло временное соглашение, долженствовавшее иметь силу до окончательного решения филипинского вопроса в Парижской комисии. Этим соглашением определена была демаркационная линия, разграничивавшая сферы юрисдикции союзников. Американцы отвели себе крепость Манилу и полосу правого берега р. Пасига, включавшую предместья Бинондо и Малаканьян. Остальное пространство, находившееся в руках инсургентов, естественно должно было принадлежать им. Такая сделка, хотя и имела вид полюбовной, но являлась в сущности уже тем перекрестком, от которого союзники начали расходиться в разные стороны.

Действительно, с утверждением в Маниле, американцы больше не нуждались в инсургентах и находившиеся до сих пор в скрытом состоянии взаимные чувства союзников начали проявляться теперь в весьма недружелюбных столкновениях нижних чинов. Американские солдаты грубо издевались над маленькими и некрасивыми туземцами и при встречах с инсургентами, несмотря даже на офицерские ранги, сталкивали их с дороги. Инсургенты не могли примириться с тем, что так долго лелеемая ими мечта взять Манилу и добраться до богатых магазинов оказалась пустою химерою, — им не позволено было даже пройтись по улицам столицы. [85] Филипинские генералы были оскорблены высокомерием, с которым обращались с ними их американские колеги. Затем, всех туземцев смущала таинственность американских замыслов. Вполне доверившись тому, что американцы возьмут Манилу только для того, чтобы убрать испанского ген.-губ. и посадить в ней туземное правительство, они недоумевали теперь, зачем же С. Штаты, выполнив уже ту мисию, на которую посылало их чувство гуманности, все еще продолжают слать транспорты и подвозить войска?

Как уже было сказано раньше, американские войска по взятии Манилы сосредоточились в двух пунктах — Маниле и Кавитэ, а главная квартира Агинальдо находилась между ними, в г. Бакооре на морском берегу, как раз под выстрелами с флота. Из желания ли быть любезным и дать место прибывавшим частям, или по другим соображениям, но Агинальдо в начале сентября перенес свою главную квартиру по другую сторону Манилы, верст на 5 к северу. Американцы не нашли в этом ничего предосудительного, а генерал Отис, сменивший уехавшего в Париж генерала Мерита, даже намекнул Агинальдо, что будет еще лучше, если он отойдет подальше. Так как Агинальдо не понял, или не хотел понять намека, то генерал Отис послал ему категорическое требование уйти из под Манилы не позже полудня 15 сентября. Повинуясь приказу, Агинальдо в ночь на 14 сентября передвинулся в Малолос. Этот городок представлял собою хороший стратегический пункт. Отсюда, находясь в 35 верстах от Манилы, Агинальдо мог лучше управлять действиями инсургентов в северных провинциях и держать в своих руках железную дорогу. Наконец, отсюда недалеко были и горы, т. е. обеспечивался тыл, обстоятельство немаловажное не только в стратегических, но и во всех жизненных соображениях тагала.

Торжественное объявление Филипинской республики в Малолосе.

Прибыв в Малолос, Агинальдо объявил его временною столицею Филипинской республики и резиденцией [86] «Революционного Правительства». На следующий день назначено было открытие первого конгреса. Местом собрания указана была церковь. Около сотни депутатов ответили на призыв и, согласно с конституцией Агинальдо от 23 июня, приступили к выборам высших сановников республики. Вследствие незначительного числа собравшихся выборы могли бы быть заменены простым разбором должностей по взаимному соглашению, но так как это не походило бы на те порядки, какие практикуются в других государствах, то решено было приступить к балотировке. На подсчет голосов потребовалось два дня и 17 сентября последовало объявление результатов выборов. В этот день стало известно, что президентом конгреса избран дон Педро Патерно (Тот самый метис, который сначала был посредником в переговорах «Биак-на-бато», затем во время осады Манилы состоял председателем «Совета», из туземцев и тоном убежденнейшего испанца приглашал инсургентов к покорности Испании. В настоящее время Патерно и Лагерда пока что убежденнейшие американцы и первый состоит в партии федералистов, а второй попал даже в законодательную комисию.), вице-президентом Бенито Легарда, а государственным секретарем Окампо. Конгрес назначил Агинальдо жалованье в 50.000 руб. и 25.000 руб. на представительство. Декретом 21 сентября введена была воинская повинность, по которой все мужское население старше 18 лет могло быть призвано на службу. Освобождались только депутаты и все чиновники, состоявшие на службе правительству. Правительство выпустило, между прочим, новые почтовые марки республики и государственные кредитные билеты. 29 сентября последовало торжественное объявление филипинской республики. После прочтения акта, Эмилио Агинальдо пропустил мимо себя войска, а затем окруженный сановниками и штабом стал впереди музыкантов, и пышная церемония при звоне колоколов малолосского костела прошла по трем улицам, составлявшим столицу новоявленного государства. Вечером назначен был бал. Ко всем этим торжествам готовились уже несколько дней. По запискам правителей электрическое общество в Маниле «Германия» отпустило [87] в долг все необходимое и устроило в Малолосе великолепную илюминацию.

Новая республика решила войти и в международные сношения. Желая принять участие в решении вопросов в предстоявшей Парижской комисии, правительство снарядило, в качестве посла, некоего Филипа Агонсильо и отправило его в Вашингтон испросить разрешение С. Штатов на то, чтобы в заседания комисии был допущен и он, Агонсильо, как представитель республики. С. Штаты не признали посланца, тогда Агонсильо поехал в Париж и представил в комисию свой протест. Сущность этого протеста сводилась к тому, что инсургенты принимали от американцев оружие и припасы, чтобы сражаться за независимость, а не для того, чтобы драться с испанцами в интересах Америки и если теперь С. Штаты настаивают на приобретении Филипин, то он, Агонсильо, от имени Агинальдо протестует против того, что считает нарушением права. Но заявление Агонсильо оставлено было американскими уполномоченными без всякого внимания.

Революция на южных островах.

В течение почти двух лет, когда на о-в Люцоне происходили беспорядки, на юге архипелага было довольно спокойно. Магометане не желали иметь ничего общего с христианами, а визайя мало интересовалась тем, что происходило на севере. Правда, тамошние богатые сахарозаводчики-метисы сильно подвержены были недугу честолюбия, но та вдохновлявшая сила, которая подняла Люцон, была далеко от них и ее влияние ослаблялось этою дальностью. С другой же стороны отсутствие объединяющей силы много способствовало вполне самостоятельному развитию идей и вкусов визайских политиков. Так, метис дон Перфекто Побладо хотел быть королем о-ва Паная. Более либеральный дон Лакрон решил иметь свою республику на о-ве Негросе, а метис дон Люкбан готовился объявить себя императором соединенных о-вов Самара и Лейта. Но убаюкивая себя этими грезами, все эти люди были [88] вполне безвредны до тех пор, пока к ним не прибыли агенты с острова Люцона.

Не догадываясь к какому решению должна придти Парижская комисия и все еще рассчитывая на великодушие американцев, правительство филипинской республики было сильно озабочено тем, чтобы до начала заседаний комисии захватить возможно большую територию. Поэтому в первых числах сентября с о-ва Люцона отправлено было несколько шкун с инсургентами, имевшими поручение поднять восстание на южных островах. Инсургенты-тагалы высадились на о-в Панае в провинции Антике и к ним начали присоединяться местные жители; партии инсургентов потянулись в горы и Побладо объявил себя вождем революции.

Не давая разгореться мятежу, генерал Риос начал теснить инсургентов с такою энергиею, что в течение 6 недель мятеж был подавлен и Побладо, скрывавшийся в горах Хаймиг, 9 октября отправил к генералу Риосу переговорщиков с повинною. Он просил амнистию себе, 38 другим вожакам и 4.000 инсургентам. Генерал Риос простил мятежников и издал эдикт, предлагая значительные реформы. Но в то время, как Панай начал успокаиваться, заволновался остров Сэбу, а за ним Самар, Лейте и Негрос. Усмирить волнение в таком обширном районе являлось задачей тем более трудной, что у Риоса было всего лишь 3.000 ч., разбросанных мелкими отрядами по разным пунктам, транспортов же для переброски войск с одного острова на другой не было. К концу октября уже не было чем и стрелять и только случайно почтовый пароход подвез небольшое количество патронов. К тому же из Парижа получилось известие, что там идут переговоры об уступке американцам всего архипелага, следовательно усмирение туземцев становилось делом не нужным. Действительно, генерал Риос в декабре получил приказание своего правительства оставить Визайю и идти в Замбоанга. Вследствие этого началось снятие испанских гарнизонов и отправка их в указанный порт. [89]

Парижский договор и переход Филипин к Соединенным Штатам.

Выработка условий мирного договора между Испанией и С. Штатами поручена была комисии, съехавшейся в Париж 1 октября 1898 г. В эту комисию каждая из договаривавшихся сторон назначила по 5 членов. Председателями были со стороны американцев бывший государственный секретарь Дей, а со стороны испанцев президент сената Монтеро Риос. Заседания происходили в здании французского министерства иностранных дел. Между другими вопросами здесь должна была решиться и участь Филипин. Этот вопрос являлся самым острым, испанцы доказывали, что сдача Манилы вовсе еще не значила сдачи всего архипелага, к тому же накануне падения города уже был подписан вашингтонский протокол, прекращавший все военные действия. Американцы же, настаивая на своих правах на архипелаг, предлагали деньги за общественные имущества. Наконец, после жаркого спора, американцы оставили зал заседаний, вручив испанской комисии ультиматум, в котором требовали уступки Филипин за 20.000.000 доларов. Несколько дней испанцы не давали ответа и в Америке уже начали делать вид, что готовятся послать флот к берегам Испании. Но 8 декабря уполномоченные встретились снова и Риос от лица испанской комисии заявил, что, уступая грубой силе, он горячо протестует против нарушения американцами международного права. Договор был подписан 10 декабря 1898 года, а ратификация его обоими правительствами должна была последовать не далее, как через 6 месяцев. Таким образом по Парижскому договору Филипины отошли к С. Штатам. Но в этом договоре американские уполномоченные допустили много крупных ошибок. Уже при определении границ архипелага был пропущен о-в Сибуту, за который спустя год Испания взыскала 100.000 доларов. Затем по п. 8 договора американцы обязались ни в каком случае не касаться прав собственности религиозных корпораций, а по 9 п. разрешали всем испанским подданным оставаться на о-вах для свободного владения имуществами и [90] продолжения занятий, т. е. другими словами С. Штаты не только узаконили пребывание монахов в стране, но и утвердили их в правах владения теми землями, на которые они не имели ни документов, ни нравственных прав. С последствиями таких ошибок американцам пришлось считаться довольно скоро.

Известие о покупке американцами Филипин произвело на местных политиков ошеломляющее впечатление. В Малолосе среди членов революционного правительства произошел раскол. Холодная волна неожиданного события сразу разбила филипинских патриотов на две партии Pacificos и Irreconciliables. Первую составили гражданские сановники, рассчитывавшие, что своевременною покорностью они добьются большего при новом управлении, вторую же, главным образом, военные, которым не хотелось оставлять своих высоких рангов и обращаться к прежнему роду занятий. Вследствие несогласий, 26 декабря 1898 г. кабинет вышел в отставку и сам Агинальдо благоразумно уехал из столицы на дачу к только что сложившему с себя тяжелое бремя председательствования в конгресе Патерно. Несмотря на отсутствие вождя, непримиримые не пали духом. 29 декабря они сформировали новый кабинет, во главе которого стал президент конгреса и министр иностранных дел, разбитый параличом нотариус Мабини, автор всех официальных бумаг, подписывавшихся Агинальдо. Вновь назначенные министры, в виду отсутствия в казне денег, согласились служить родине из за чести.

Но в то время, когда в Малолосе дело начинало уже налаживаться, Манила еще некоторое время оставалась погруженною в недоумение. В сущности, парижский договор решительно говорил только о том, что испанское управление на Филипинах окончено навсегда, но что намерены сделать с архипелагом сами американцы, т. е. удовольствуются ли они занятием угольной станции и, признав филипинскую республику, учредят над нею временный контроль до выплаты выкупных денег, или же обратят острова в свою колонию — это было неизвестно. Недоумение разрешилось 4 января 1899 г. следующею прокламациею военного губернатора генерала Отиса: [91]

Филипинскому народу:

«28 декабря 1898 г. военный министр передал мне инструкцию Президента С. Штатов относительно управления филипинскими островами. Эта инструкция предлагает мне объявить всенародно, что в войну против Испании войска С. Штатов явились сюда, чтобы разрушить владычество названной державы и дать филипинскому народу все блага мира и личной свободы. Так как мы пришли сюда, как друзья филипинцев, чтобы защитить их дома и покровительствовать их занятиям, личной и религиозной свободе, то все лица, которые своею деятельностью и честным рвением помогут правительству С. Штатов привести его благие намерения в исполнение, получат награду, поддержку и покровительство».

«Президент С. Штатов полагает, что гражданские законы страны по отношению к правам собственности и наказаниям за преступления сохранят свою силу, как применимые к свободному народу и будут приводиться в исполнение обыкновенными судебными учреждениями под председательством представителей народа; что обязанности, связанные с городским управлением, будут исполняться чиновниками, выбранными теми способами, какие практикуются среди жителей островов».

«Наконец, первая и высшая цель администрации — возбудить доверие, уважение и любовь филипинских жителей, обеспечив им всеми возможными путями полную свободу и права, как наследие свободного народа, и доказав им, что мисия С. Штатов есть благодетельная асимиляция, имеющая целью водворить кроткое господство справедливости и самоуправления. В выполнение этой высокой мисии, вводя временное управление делами для величайшего блага управляемых, правительство будет ревностно поддерживать сильную руку властей, чтобы подавить беспорядки и водворить блага хорошего управления страною». [92]

«В развитие содержания инструкции президента я высказываю глубокое убеждение, что намерения правительства С. Штатов заключаются в том, чтобы, сохранив общее управление делами, назначить представителей из филипинцев на почетные и ответственные места, а моей целью будет сделать такой выбор, который был бы одобрен высшими властями Вашингтона».

Из всего многословия и неясности этой прокламации манильские метисы поняли только одно, что американцы обещали посадить их на почетные должности, а поэтому прокламация была принята с восторгом. Но в тот же вечер по городу пронесся слух, что генерал Отис вошел в какую-то сделку с монахами; оказалось, что многие из туземцев сами видели, как военный губернатор заезжал к недавно вернувшемуся из Китая архиепископу Носаледа. Затем откуда-то получилось достоверное известие, что американская комисия в Париже умышленно не хотела конфисковать монашеских земель, чтобы не раздавать их туземцам, так как скоро прибудет американский синдикат, который скупит все монашеские имения и сгонит с них арендаторов. Наконец, к Агинальдо прибыл метис Сандико и доложил, что он виделся с японским консулом и тот сказал ему, что если филипинцы будут настаивать на требовании независимости, то Япония скоро поможет им. Все это были чистейшие выдумки, но они сделали свое дело. 8 января Агинальдо послал генералу Отису письменный протест против американского суверенитета.

В то же время, манильские метисы, пораздумав немного и справившись с своими чувствами, решили, что они снова терпеть не могут американцев, тонко понимают их замыслы и должны стать грудью против чужеземного ига. Вследствие такого решения сейчас же приступлено было к сформированию ополчений из низшего класа населения Манилы. Такому серьезному делу надо было придать невозбуждающую подозрения форму. Поэтому под предлогом доставить бедному люду здоровые и полезные развлечения устроены были по кварталам атлетические клубы. В атлеты набирались извощики, носильщики [93] ремесленники, чернорабочие. Клубам придана была военная организация, командирами явились офицеры Агинальдо, прибывшие тайно из Малолоса. Американские офицеры охотно посещали гулянья атлетов, а нижние чины принимали участие в состязаниях и своею неуклюжестью крупных людей доставляли туземцам большое удовольствие. В это время кузнецы-китайцы были завалены заказами по приготовлению ножей «боло», инсургентские же войска, облегавшие Манилу, усиленно рыли траншеи, строили блокгаузы, устанавливали артилерию и ожесточенно переругивались с американскими часовыми. С каждым днем воинственный дух туземцев поднимался все выше и выше, так что даже туземные дамы говорили, «что ж, если понадобится, мы сами возьмем ружья в руки и выбросим американцев в море».

Словом, новая революция назревала очень быстро и столкновения надо было ждать каждую минуту. Но генерал Отис, твердо веривший в убедительность своей прокламации, усердно уверял правительство, что на Филипинах все обстоит благополучно. 12 января 1892 г. он телеграфирует военному департаменту, что положение видимо улучшается. 16 января он опять доносит, что его воззвание принято без всякого протеста, кризис уже миновал и он, Отис, бодро стоит на страже государственных интересов.

V.

Революция против американцев.

Действия у Манилы.

К концу января 1899 г. силы американцев на Филипинах состояли из 819 офицеров и 20.032 н. ч. (из них 77 оф. и 2.338 н. ч. были в Кавитэ и Ило-Ило, остальные — в Маниле). Хотя в течение 5 слишком месяцев после взятия Манилы (13 августа) войска не имели никакой работы, но, благодаря тяжелому климату и неумеренному употреблению спиртных напитков и зелени, части таяли от болезней. В регулярных полках было около 20% больных, а в 3-х волонтерных — цифра перешагнула за 30%. В общем, по тревоге [94] американцы могли вывести около 14 тысяч. Этих сил было вполне достаточно для действий против такого противника, каким являлись инсургенты.

Американцы находились в Маниле внутри демаркационной линии, шедшей от лежащего на берегу моря форта Малате на север через р. Пасиг и затем по правому берегу этой реки, охватывая предместья Малаканьян и Винондо. Границу своего района американцы обозначали линией траншей, а паралельно американским траншеям шли земляные валы с высокими блокгаузами, за которыми располагалось 15-20 тыс. инсургентов.

Как ни велик был оптимизм генерала Отиса, но все эти сооружения, маршировки атлетов, таинственные физиономии метисов, собирающихся сделать большую гадость, все это не могло не беспокоить американцев. В городе началось усиленное патрулирование, передовые посты были увеличены и армии приказано быть наготове. Вследствие такого приказания, некоторые из американских командиров, имевшие возможность, не переходя условной границы, совершенно свободно пересчитать все бойницы в инсургентских траншеях, распорядились сделать съемку неприятельской позиции. И вот, 1 февраля, партия таких съемщиков с планшетами, мерными лентами, циркулями, словом с целым арсеналом топографических инструментов подошла к инсургентам и начала вырисовывать траншеи. Инсургенты захватили съемщиков и отправили в Малолос. Генерал Отис сейчас же написал Агинальдо письмо, в котором, выражая недоумение по поводу таких действий, потребовал освобождения пленных. На это искушенный в политике и международной вежливости инсургентский вождь ответил, что «во внимание дружбы филипинского народа к американцам», он отпускает задержанных. Но в эту же ночь американские солдаты от нечего делать начали стрелять по инсургентам у С. Хуан дель Монте. Увидя в этом вполне законный casus belli. Агинальдо, 4 февраля 1899 г., пишет приказ по армии, в котором, излив скорбь наболевшего сердца и призвав Бога в свидетели чистоты его намерений, объявляет дружбу [95] с американцами прерванной и приказывает начать военные действия.

В этот день обе стороны были расположены таким образом:

Инсургенты.

Главная масса, около 12 тысяч, находилась на северном берегу р. Пасига. Меньшая часть 6-7 тысяч на южном берегу. Путь отступления — на север к столице и базе Малолос.

Американцы.

Против главных сил инсургентов стояла 2-я дивизия Мак Артура. За выделением из нее 2.000 для поддержания порядка в городе, здесь было всего 4.500 чел.

Против меньшей части на юге р. Пасига стояла дивизия Андерсона 7.000 чел. Для анфилирования инсургентских траншей на южной стороне Пасига, против фланга их, адмирал Девей поставил 2 броненосца.

В 8 часов вечера, когда уже было совершенно темно инсургенты у с. Меса открыли огонь по американцам и любимая последними ночная стрельба продолжалась около часу. В полночь генерал Андерсон получил записку быть готовым к утренней атаке, но не начинать ее без особого приказания.

Уже несколько дней готовясь к бою, американцы, по-видимому, не составили себе никакого плана действий. По крайней мере из рапортов строевых начальников, участвовавших в деле, можно усмотреть только одно, что самым важным пунктом в расположении противника американцы считали водокачалку и резервуар, находившиеся к северо-востоку от Манилы. Туда прежде всего и решено было направить атаку. С целью захвата сказанных сооружений, отряд полковника Стоценберга (1-й Небраска вол. п., 1 баталион Тенеси, 2 роты Колорадо и 4 ор.) атаковал с рассветом, 5 февраля, блокгаузы инсургентов №№ 6 и 7 и захватил пороховой погреб и водопровод. После этого в 8 час. утра начала действия и дивизия Андерсона. При первом же движении американцев инсургенты начали покидать траншеи и уходить, отстреливаясь из за [96] деревьев и кустов. Наступление американцев было настолько осторожно, что, отодвинув противника версты на три от города, они прекратили преследование. Общая потеря по американским источникам была: у инсургентов 2.000 чел., а у американцев 250 чел.

Донося о бое в тот же вечер, генерал Отис говорит: «деморализация инсургентов, получивших тяжелый урок, благодаря американскому образу ведения войны, до сих пор неизвестному на островах, чрезвычайно велика, общее положение в высшей степени удовлетворительно и для опасений нет никаких причин». Спустя три дня он снова телеграфирует: «положение быстро улучшается, армия инсургентов рассеялась, влияние Агинальдо уничтожено».

Действительно, отбитые из под Манилы инсургенты, так как стояли разделенные р. Пасигом на 2 части, так и отступили. Меньшая часть, стоявшая по южную сторону реки, потеряв все магазины и склады, пошла на юг и растаяла в своих провинциях. Северная же потянулась было к Малодосу, но видя что за нею никто не гонится, приостановилась, мелкие команды повернули назад и опять появились в подгородных селениях. С этого времени между инсургентами и передовыми частями американцев начинаются почти ежедневные мелкие стычки. Легко пробираясь в город, инсургенты вошли в сношение с жителями и вместе с атлетами, которые струсили и не принимали участия в деле 5 февраля, составили теперь общий план поджечь Манилу и во время суматохи напасть на американцев. С этою целью атлеты запаслись несколькими сотнями банок керосина, в ночь на 22 февраля в город введен был целый полк инсургентов, а утром в предместьях С. Круз, С. Николас и Тондо вспыхнул одновременно сильный пожар. Значительная часть города выгорела, но нападение вышло не совсем удачно и заговорщики сами потеряли около 500 человек. В наказание за вероломство американцы на другой день дожгли в Тондо дома, уцелевшие накануне. После пожара инсургенты сделались смелее, стычки участились и в передовых частях американцев начались довольно [97] чувствительные потери. Значительные банды инсургентов появились и на южной стороне Пасига. В виду этого, генерал Отис решил предпринять серьезные действия. Сформировав временную бригаду под командою генерала Уитона из 20 и 22 полков (8 рот 1-го Вашингтонского в. п., 6 рот 2-го Орегонского в. п., 3 роты 4-го кав. п. и 2 орудий), он приказал ей отодвинуть противника подальше. Бригада выступила из Манилы 11 марта и пошла вверх по реке. Поднявшись до Патероса, Уитон переправился на северную сторону, дошел до Каинты и повернул обратно в Манилу, куда и прибыл 17 марта. После его ухода инсургенты заняли прежние места.

Таким образом, в течение полутора месяца после боя у Манилы американцы не сделали ровно ничего. Кроме того, генерал Отис, не понимавший окружавшей его обстановки, вводил в заблуждение и свое правительство. Получая все время успокоительные известия, в Вашингтоне начали теперь сердиться даже за реляции о победах и 19 марта генералу Отису и Лаутону послана была телеграма закончить усмирение в самый короткий срок.

Наступление к северу.

Ответив на телеграму, что для окончательного усмирения восстания нужно не более 10 дней, генерал Отис начал готовиться к решительным действиям против армии Агинальдо. Эта последняя после боя 5 февраля значительно уменьшилась в числе. Часть инсургентов, как уже было сказано, ушла на юг, более 2.000 человек было убито под Манилою и в последовавших затем стычках многие разбрелись по домам, — так что у Агинальдо в середине Марта оставалось не более 7 тысяч. Эти силы находились теперь к северу от Манилы на пути к столице и базе инсургентов — Малолосу. Здесь в 5 верстах от Манилы и в расстоянии артилерийского выстрела от передовых американских траншей, Агинальдо занял позицию и сильно укрепил ее земляными сооружениями, тянувшимися на 3 версты от железно-дорожной ст. Калоокан до д. Балинтуаг. [98] Инсургенты строили полевые укрепления вообще хорошо, но применять их к местности и пользоваться теми средствами обороны, какие давала в руки сама местность, не умели, поэтому и у Калоокана, воздвигнув целые горы земли, они расположились, имея справа у себя море, а в тылу реку Хулиган, через которую перекинуты были два моста. Такое расположение давало американцам возможность, обойдя позицию с востока, припереть инсургентов к морю и раздавить их одним ударом. Очевидно, имея это в виду, генерал Отис отдал следующие распоряжения.

Из двух только что переформированных дивизий была составлена отдельная колонна и два крыла — левое и правое такого состава:

Отдельная колонна и крылья были независимы друг от друга. Правое крыло назначалось для демонстрации; левое крыло для фронтальной атаки, а главные силы для обхода. [99]

В ночь на 25 марта войска, назначенные в колонну Мак-Артура, были выведены из траншей и собрались у церкви ла-Лома и водокачалки, а с рассветом выступили в поход. Мак-Артуру была дана инструкция, согласно которой колонна должна была разделиться на две части и следовать: 2-я бригада Галя через С. Франциско дель Монте и Багбаг, а бригада ген. Отиса, выступив позже, идти левее и позади Галя, служа ему боковым авангардом. Дойдя до реки Тулиган, обе бригады должны были переправиться через нее и выйти на левый фланг противника в то время, когда левое крыло Уитона поведет фронтальную атаку. Этот план был выполнен не совсем так, как желал Отис. Бригада Галя задержалась в пути, бригада Отиса опередила ее и, следуя менее чем в версте мимо инсургентских траншей, подвергалась обстреливанию во фланг и тыл. Переправа через реку потребовала много времени и бригады соединились только на другой день; а по соединении, вместо того, чтобы идти в тыл противника, начали зачем-то искать дорогу на север, совсем в противоположную сторону. В первый день этого обходного движения левое крыло Уитона, услышав стрельбу инсургентов по обходной колонне, для выручки ее повело фронтальную атаку на позицию инсургентов. Заметив движение американцев, инсургенты после небольшой перестрелки бросили траншеи и отошли за реку, не разрушив даже за собою мостов. Переночевав на этом берегу, Уитон на другой день перешел по мостам реку и снова атаковал противника, который бежал на север к Поло, откуда 27 марта он был выбит Мак-Артуром. Благополучно выбравшись из ловушки, инсургенты, не оказывая уже никакого сопротивления, пошли к Малолосу, а следом за ними двинулась колонна Мак-Артура и 31 марта заняла без боя столицу Агинальдо.

Прибыв в Малолос Мак-Артур остановился здесь, чтобы дать войскам отдохнуть и устроить комуникационную линию. Для последней цели думали воспользоваться сначала Манильской бухтой и рукавом Малолос, но рукав оказался мелок. Проработав над углублением его две недели, американцы бросили работу, [100] вызвали из Манилы китайцев и начали чинить железную дорогу. Так как путь был испорчен мало, то исправление его было сделано скоро, а оставленные инсургентами на ст. Калоокан паровоз и вагоны дали возможность установить сообщение колонны Мак-Артура с Манилой. В течение этого времени Агинальдо с своим кабинетом и главной квартирой переселился в С. Исидро, все запасы были увезены и инсургенты успели понастроить траншей на всех путях к северу, востоку и западу от Малолоса. Небольшие команды их начали заглядывать и в тыл американцам. Такая деятельность противника сильно смутила до сих пор ничего не предпринимавшего Мак-Артура и он доложил ген. Отису, что с имеющимися у него силами считает невозможным продолжать наступление.

Вполне разделяя опасения своего подчиненного, генерал Отис приказал генералу Лаутону сформировать вторую отдельную колонну и наступлением к северу на левый фланг инсургентов помочь ген. Мак-Артуру. Для формирования этой колонны были взяты 22 п.п., 8 рот 3-го п.п., 1-й сев. Дакота в. п., 4 роты 4-го кавал. п., 1 конная и 1 пешая батареи. Все эти части собрались у станции Калоокан и 22 апреля выступили на Новаличес, С. Хозе и Норзагарай. У последнего пункта к отряду присоединилось еще 15 рот волонтеров Минезота и Орегонцев. Из Норзагарая колонна, силою теперь в 4.000 чел. и 10 ор., направилась в Балиуаг, куда и прибыла 2 мая.

С началом движения Лаутона, Мак-Артур тоже начал готовиться к выступлению. 24 апреля он вышел из Малолоса, намереваясь следовать вдоль железной дороги. На этом пути ему нужно было прежде всего перейти р. Багбаг у ст. Калюмпит, где был железнодорожный мост. По другую сторону реки против моста стоял генерал Луна с 4.000 человек. Пытаясь разрушить мост, инсургенты слегка попортили одну из арок, но шпалы и рельсы оставили нетронутыми. Чтобы облегчить переход по этому мосту, Мак-Артур послал бригаду Галя вверх по реке к броду у Кингуа в 5 верстах от Калюмпита. Поджидавшие здесь американцев инсургенты открыли сильный, но беспорядочный огонь по бригаде Галя и одной из шальных пуль [101] был убит командир полка Небраска полковник Стоценберг. Бригада перешла на другой берег и, следуя вниз по реке на фланг Луна, заставила инсургентов отойти от моста. Тогда американцы настлали доски и рельсы и все войска Мак-Артура переправились через р. Багбаг 28 апреля. Отсюда Мак-Артур двинулся вдоль железной дороги по следам отступавшим перед ним инсургентов ген. Луна, пытавшихся задержать американцев у С. Томас и С. Фернандо. Последний пункт был занят 4 мая.

Получив известие об отступлении инсургентов и о занятии Лаутоном Балиуага, а Мак-Артуром С. Фернандо, генерал Отис 5 мая отправил им приказание не двигаться далее, а наблюдать за неприятелем.

Задержав таким образом наступательный марш обеих колонн, Отис занялся разбором сведений и решением вопроса — куда же именно уходят инсургенты — на север или северо-восток? Последнее направление было вероятнее, так как в провинции Нуэва Эсиха живут тагалы, среди которых инсургенты могут найти большую поддержку, чем у пампангов и пангазинанов провинции Тарлак. Придя к такому выводу, Отис послал Лаутону приказание продолжать разведки к северу и востоку и уничтожать оставленные инсургентами запасы, а Мак-Артуру, с целью подготовки к дальнейшему наступлению, занять лежавшие у него в тылу и левее — г.г. Баколор и Гуагуа. Мимо этих пунктов Отис хотел провести новую комуникационную линию по манильской бухте и р. Гуагуа. Действительно, 7 мая капитан Грант с 2 канонерками отправился из Манилы с припасами для колонны Мак-Артура. Войдя в устье Гуагуа, он поднялся до Сексмоана и увидев на берегу групу инсургентов, открыл по ним огонь, высадился на берег и начал преследование. Так как инсургенты подожгли город, то Грант помог жителям потушить пожар, а затем повернул в Манилу и доложил, что припасов доставить не мог, так как движение к Гуагуа и Баколору считал не безопасным. После такого опыта Отис поручил Гранту произвести другой, т. е. [102] попробовать подняться по Рио Гранде де Пампанга до Калюмпита, а если возможно, то и выше. На эти изыскания потребовалось несколько дней. В течение этого времени у Мак-Артура созрел свои самостоятельный план действий. Решив, что он будет наступать на север, базируясь на С. Фернандо, он донес об этом Отису, но последний отнесся к этому плану несочуственно.

Но в то время когда американские генералы, не трогаясь с места, спорили о том, куда отступает противник, на другой стороне, у инсургентов, происходило следующее. Удрученные потерею столицы Малолоса, сданной без боя, филипинские вожди перессорились между со бою и пали духом. Лучший из генералов — Луна отделился и действовал теперь самостоятельно, отступая на север. Другие же вместе с Агинальдо еще с 1 мая начали обсуждать свое положение и после долгих споров, наконец, решили просить мира у американцев. 13 мая 1899 г. Филипинское посольство явилось в Балиуг к генералу Лаутону и просило пропустить их для переговоров о мире с заседавшею в Маниле комисией, присланной из С. Штатов. Лаутон принял посланных, расспросил их об общем положении дел и узнав, что никакой инсургентской армии перед ним нет, отправил посланников в Манилу а сам с 2.000 чел. на следующий же день выступил в поход и 17 мая явился в С. Исидро. Предупрежденный о движении американцев, Агинальдо успел уйти дальше в Кабанатуан. Поэтому, посмотрев на город, Лаутон спустился вниз по Рио-Гранде до Арайата, где встретился с приехавшею сюда на судах колонною Кобе, охранявшей до этого железную дорогу. По инструкции Отиса Лаутон и Кобе должны были атаковать здесь весьма сильно укрепленную позицию, но таковой не оказалось в действительности. В то же время и Мак-Артур телеграфировал Отису, что его разведчики, пройдя 5 километров к северу от С. Фернандо, нашли только следы, свидетельствовавшие о пребывании здесь инсургентов, а сам он, будучи в Мексико и С. Анна, узнал от жителей, что Луна ушел в Тарлак. [103]

При таком неожиданном обороте дел, Лаутон и Кобе сначала хотели было обрушиться на Луну, но Отис решил, что, владея железной дорогой, инсургенты будут отступать быстро, а удлинять комуникационную линию опасно. Приближался дождливый сезон, во время которого доставка продовольствия отрядам и погоня за инсургентами представляли бы собою крайне трудную задачу; наконец, выслуживших срок волонтеров надо было отправлять на родину, а потому приказано было военные действия до смены волонтеров регулярными войсками прекратить, из пройденного пространства удержать только часть до линии С. Фернандо-Балиуаг, оставив гарнизоны в Кандаба, С. Луиз, Калюмпит и Балиуаг, Лаутону же отступить в Манилу.

Итак, операция Отиса против инсургентов Агинальдо окончилась полной неудачей. Вина за эту неудачу падает как на генералов, плохо понимавших обстановку и неумело распоряжавшихся своими войсками, так и на самые войска, все время уклонявшиеся от решительных действий. Для выяснения этого важного обстоятельства обратим внимание на тот факт, что во всех стычках американцы одерживают верх над инсургентами, но подвигаются вперед крайне медленно. Признавая эту медленность, Отис говорит, что быстрому движению препятствовали непроходимые болота и глубокие реки. В действительности же район действий американцев вокруг Манилы, Малолоса, Калюмпита и С. Фернандо представляет собою обширную равнину, которая питает густое население и обработана до последнего клочка. В сухой сезон, когда именно и велась операция, земля так тверда, что движение артилерии и обозов может совершаться беспрепятственно. Не могли служить преградами и небольшие речки, в это время легко проходимые вброд и, кроме того, имеющие по берегам богатые поросли бамбука, представляющего собою прекрасный материал для устройства временных мостов и вязки плотов.

Участвуя в экспедициях с американскими войсками, я видел, что даже регулярные части, идя походным порядком, не высылают вперед и в стороны охранительных отрядов, [104] за исключением того случая, когда при колонне есть разведчики из туземцев. Офицеры объясняли это ненадобностью, в действительности же это объясняется тем что американского солдата трудно заставить идти впереди не только в виде одинокого патруля, но даже групами. Высылку охранительных отрядов заменяет расспрос местных жителей во время продолжительных остановок в попутных селениях. Двигаясь таким образом с завязанными глазами, войска при встрече с какою нибудь маленькою командою не могли конечно иметь верного представления о силах противника, какое можно получить только при правильно организованной разведывательной службе; поэтому колонны задерживались всяким пустяком.

Кроме всего этого, бывшие в экспедиции волонтеры нарочно старались оттянуть время. Призванные по повелению президента 25 мая 1898 г. только на 1 год, они еще в апреле 1899 г. начали настаивать на немедленном отправлении их на родину, а когда в начале мая получено было из Вашингтона приказание о безотлагательной отсылке в С. Штаты волонтерных частей, нижние чины подняли бунт и заявили своему начальству, что «если вы не исполняете требований закона и распоряжений правительства, то мы также не желаем слушаться ваших приказаний и не будем нести никакой службы». После долгих увещеваний волонтеры согласились подождать смены их регулярными войсками. Но 13 мая волонтеры всего полка Небраска подали Мак-Артуру петицию, в которой заявляли, что они утомлены войною, дело инсургентов считают правым и не желают проливать свою и чужую кровь ради интересов милионеров и промышленных компаний. Подавший такую петицию полк сказался поголовно больным. После медицинского освидетельствования оказалось, что из 873 офицеров и нижних чинов к каждой роте было не более 8 человек способных сделать дневной переход. Другие волонтерные части тоже заявили о своем утомлении и нежелании продолжать войну.

Для полноты представления об операции Отиса остается еще добавить, что она ярко отмечена отсутствием взаимодействия [105] морских и сухопутных сил. Как уже сказано ранее, адмиралу Девею очень хотелось к лаврам победителя присоединить еще и пальму миротворца, но правительство, вполне признавая заслуги Девея, сочло однако опасным поднимать его слишком высоко во мнении народа и назначило умиротворять Филипины сначала генерала Мерита, а потом Отиса. Вежливый и тактичный Мерит еще кое-как ладил с Девеем, но Отис, которого даже сами американцы называли грубым, сразу стал в натянутые отношения с начальником эскадры, а поэтому Девей, чувствуя, в свою очередь, нерасположение к Отису, не хотел вмешиваться ни во что и спокойно жил на своем адмиральском судне. Флот стоял на якоре в Манильской бухте в то время, когда оружие и боевые припасы совершенно свободно подвозились инсургентами из Гонконга и Сингапура. Так, достоверно известно, что в мае 1899 г. на остров Панай было доставлено 11 орудий.

Необходимость содействия флота хорошо сознавалась Отисом, но он не хотел «кланяться» Девею и решил, что армия будет иметь свои собственные суда. Для этого в марте 1899 г. было куплено у испанцев в Замбоанга 13 канонерок. Эту покупку Отис совершил не только не посоветовавшись с адмиралом, но даже не попросив его дать эскорт. Поэтому и случилось так, что как только испанцы очистили Замбоанга, а американцы не пришли еще к ним на смену, рыбаки-туземцы захватили канонерки и ограбили все то, что казалось им нужным. В конце концов Отису все же пришлось «поклониться» Девею. Для конвоирования канонерок был послан крейсер, а сами канонерки отданы были под команду младших офицеров флота.

Усмирение юга Люцона.

Хотя, по отправлении выслуживших срок волонтеров, Отис имел в своем распоряжении еще около 18 тыс. по преимуществу регулярных войск, но в период дождей американцы не хотели продолжать военных действий к северу от Манилы, к тому же в это время началось брожение и на юге [106] Люцона. Партии инсургентов появились в провинциях Кавитэ, Батангас и Лагуна; тагалы дошли до такой дерзости, что 13 июня заняли Лас Пиньяс между Манилой и Кавитэ, поставили на берегу бухты три старинных орудия и открыли стрельбу по эскадре. Против этой батареи американцы открыли огонь с броненосца Monadnock, канонерки Helena и 6 орудий, привезенных на скоро из Манилы. Стрельба продолжалась все утро, пока инсургенты не унесли на руках свою батарею. Для усмирения юга Люцона сформирован был отряд силою около 4 тыс. и под командою генерала Лаутона отправился в провинцию Кавитэ. Другой отряд из одного пешего эскадрона (4 роты) 4-го кавалерийского полка под командою капитана Грата был послан на судах в озеро Лагуна де Бай. Оба эти отряда прошлись по указанным им районам, как корабль по морю. По крайней мере об экспедиции Грата, Отис сам говорит таким образом: «Грат посетил много пунктов, в одних его встречали белыми флагами и приветствиями, в других — пулями. В последнем случае Грат прогонял инсургентов внутрь страны, но лишь только войска уходили, инсургенты снова занимали город».

Возобновление кампании на севере Люцона и окончательное распадение армии инсургентов.

Между тем в Вашингтоне, по требованию генерала Отиса, сделано было распоряжение отправить на смену волонтерных частей такое же количество регулярных войск и, кроме того, сформировать 10 новых волонтерных полков. По прибытии всех этих войск в Манилу у Отиса к 1 октября 1899 г. собралось около 38 тыс. войск всех родов оружия. К этому времени дожди уже миновали, наступил самый лучший сезон, а поэтому решено было возобновить кампанию против Атинальдо. С этою целью в первых числах октября сформировано было 3 отдельных колонны.

Колонна Лаутона — 2 полка кавалерии, 3 полка и 2 баталиона пехоты и 300 чел. туземцев Макабебе. [107]

Колонна Уитона — 2 полка пехоты.

Колонна Мак-Артура — 4 полка и 2 баталиона пехоты.

Всего в трех колоннах около 16 тыс. чел.

Первые две колонны должны были наступать к Кабанатуану — столице Агинальдо: Лаутон от С. Фернандо через Арайат и с. Исидро, а Уитон, перевезенный на судах до Лингаиенского залива (у другого конца жел. дороги), от этого залива — прямым движением на восток.

Несмотря на долгое бездействие американцев, Агинальдо не извлек из него никакой пользы. Наоборот, из зависти и злобы к единственно интелигентному генералу Луна, он подослал к нему убийц и таким образом лишился наиболее способного помощника. Затем, армия его значительно уменьшилась в числе благодаря побегам, а остававшиеся, как и сам генераллисимус, не могли похвастаться бодростью духа. При таких условиях известие о возобновлении кампании и о наступлении больших сил американцев произвело на инсургентов весьма сильное впечатление. Убедившись уже на опыте в невыгоде действий совокупными силами, инсургентские вожди начали обдумывать другой способ действий и после долгих размышлений на военном совете 12 ноября 1899 г. в Кабанатуане решено было, не вступая с американцами в бой, разделиться на отдельные отряды и идти в свои провинции, где каждый генерал должен будет действовать вполне самостоятельно. Весь гражданский элемент, т. е. члены конгреса и др. правители, должны были отправиться в Манилу, и оттуда, следя за распоряжениями и действиями американцев, уведомлять обо всем инсургентских начальников и посылать им инструкции. Агинальдо же, как знамя революция и олицетворение филипинской республики, должен был идти в самую неприступную местность и место его нахождения могло быть известно только старшим начальникам.

Само собою разумеется, что после такого решения инсургентов, наступление американцев не могло встретить никакого сопротивления. Жидкая среда мелких команд противника разбегалась по обе стороны и войска шли походным порядком [108] Во всех попутных селениях народ встречал американцев, как нового господина, т. е. хотя и с проклятиями в душе, но с радушием на языке и ласкою во взорах. На вопрос о противнике всюду получался один и тот же ответ, который и я слышал в каждой деревне: нет больше инсургентов, господин, весь народ мирный, только много разбойников. Пройдя таким образом по стране и расставив войска гарнизонами, Лаутон, Мак Артур и Уитон явились к Отису и доложили ему то же самое. Вследствие этого Отис решил, что восстание кончено и для успокоения страны необходимо продержать войска только до тех пор, пока будут выработаны все положения об управлении колонией и организована полиция. Затем, проникнутый сознанием выполненного долга, умиротворитель Филипин в феврале 1900 г. начал проситься домой.

Как Лаутон поверил туземным «президенте», а Отис — Лаутону, точно также и вашингтонское правительство поверило Отису, что на Филипинах уже все спокойно, а поэтому заседавшей в Маниле гражданской комисии Тафта приказано было ускорить работы и готовиться к переходу Филипин на мирное положение. В апреле Отис был отозван, а на его место в качестве временного военного губернатора назначен был Мак Артур. Долго бывший под руководством Отиса, Мак Артур очевидно унаследовал оптимизм своего предшественника, так как сейчас же вошел с представлением по начальству о том, что, в виду несомненного признания туземцами американского господства, необходимы уже более мягкие меры. Столь желаемое известие произвело в Вашингтоне наилучшее впечатление и по приказанию правительства 5 июня 1900 г. Мак Артур объявил филипинскому народу всеобщую амнистию, вызвавшую в Маниле еще больший восторг, чем в свое время прокламация Отиса. Действительно, в стране наступило относительное затишье, правда мелкие команды постоянно тревожили американские войска, но на них не обращали большого внимания. Ожидая скорого введения гражданского положения, а стало быть и раздачи должностей, многие из метисов, как мухи, облепили теперь председателя комисии Тафта [109] и жужжали о том, что долгое оставление колонии на военном положении мешает мирным занятиям, народ истомлен войной и хочет порядка и спокойствия. Сам Тафт, личный друг покойного Мак Кинлея, намеченный бывшим президентом на должность филипинского губернатора, тоже хотел поскорее быть самостоятельным правителем, поэтому 1 сентября он шлет в Вашингтон телеграму, что восстание кончилось, а спустя двадцать дней опять доносит, что в существовании военного положения на Филипинах нет больше надобности, — так как сам народ требует скорейшего перехода к гражданскому управлению страною.

Но в то время, когда Тафт и Мак Артур совершенно искренно веря сами, уверяли и свое правительство в том, что филипинская революция умерла уже естественною смертью, среди туземцев распространялись «самые достоверные» известия, что если восстание продлится до президентских выборов, то Мак Кинлей несомненно будет забалотирован и президентом С. Штатов будет Брайан. А в таком случае Филипины получат полную независимость и самоуправление. Вполне доверившись этому слуху, политики-метисы, сохраняя по прежнему наружную преданность американцам, втайне принялись за дело и выработали новый план действий против американцев. Сущность этого плана сводилась к следующему: первым и неизменным правилом, предписывавшимся народу было то, что каждый туземец должен принадлежать делу революции. За неповиновение назначались страшные наказания — сжигание имущества, смерть и даже уничтожение всей семьи. На обязанность секретных комитетов, образовавшихся в каждом городе, возлагался сбор необходимого — одежды, продовольствия и т. п. и отправка собранного в поле командам. Отлично зная суровую расправу инсургентов, население беспрекословно подчинялось всем распоряжениям вождей и даже приговоренные к смерти и их родственники не решались обращаться к защите американцев.

О существовании секретных комитетов и нового заговора метисов, американцы имели понятие едва ли лучше, чем в [110] свое время генерал Бланко, а поэтому, когда 21 сентября, в день окончания срока амнистии, инсургенты вместо того, чтобы явиться с повинною, произвели в разных местах Люцона серьезные нападения, — Мак Артур в догонку телеграмы Тафта об окончательном замирении островов шлет в Вашингтон другую о том, что неожиданное восстание имеет весьма угрожающий характер. Вследствие этого, войска из Пекина спешат в Манилу и Мак Артур составляет новый план кампании.

Так как американская армия в это время, т. е. к концу 1900 г., была разбросана по всему архипелагу в 413 пунктах, то начальникам гарнизонов предписано было установить строгий надзор в городах за местными жителями, с тем, чтобы прервать все сношения горожан с инсургентами, войскам же готовиться к самым энергичным действиям против находящихся в поле команд. Но раньше приведения в исполнение этих распоряжений, Мак Артур в виде ультиматума объявил населению прокламацию, в которой, приводя выписки из законов о войне, грозил строжайшим наказанием за преступления не только туземцам, но и белым обывателям архипелага. Прокламация встречена была в Маниле скептическим вопросом: какое же практическое применение могут получить эти угрозы? На это Мак Артур дал довольно удачный ответ. По его приказанию 7 января 1901 г. демонстративно захвачены были недавние высшие сановники Малолоса — Мабини и Окампо и генералы Рикарте, Пио-дель-Пилар, Гизон, Лланера, Сантос и др., всего 20 лиц и сосланы на остров Гуам; спустя некоторое время за ними последовало еще 19 человек. Затем объявлено было, что все взятые с оружием в руках будут посажены в тюрьмы, добровольно же сдавшиеся получат свободу. Такие меры произвели некоторое действие, — метисы притихли, но в поле нападения инсургентов не ослабевали, а между тем начинать энергичные действия было нельзя. В исполнение закона 2 марта 1899 г. конечный срок службы всех волонтеров назначен был 30 июня 1901 г. и хотя до этого было еще далеко, но волонтеры, узнав, что их намерены усиленно гонять по окрестностям в поисках за инсургентами, [111] еще в декабре 1900 г. начали кричать, что они хотят домой. Не обращая внимания ни на какие уговоры, они наотрез отказались идти в поле. Вследствие этого, план Мак Артура рушился целиком и положение становилось критическим. Действительно, приходилось удерживать всю територию, действовать против инсургентов, а в то же время и скрывать истинное положение вещей. Чтобы выпутаться из такой неприятности, пришлось прибегнуть к искуственным мерам. В Маниле и Кавитэ приказано было снять все караулы, заменив их сторожами из туземцев. Увеличено было число туземных разведчиков и туземной полиции до крайних пределов, а все освободившиеся таким образом регулярные части начали рассыпаться по постам на смену волонтеров, отправка которых на родину началась с апреля.

В число таких искуственных мер попало, вероятно, и пленение Агинальдо, совершившееся по словам генерала Фонстона таким образом. 14 января 1901 г. Агинальдо отправил одного туземца с письмами к нескольким инсургентским генералам. 8 февраля этот посланец попался в руки американцев, которые прочтя письма узнали, что Агинальдо требовал прислать ему 300 чел. Тогда полковнику Фонстону пришла мысль отправить к Агинальдо отряд из разведчиков-туземцев и попытаться захватить Агинальдо. Фонстон доложил об этом генералу Уитону, Уитон — Мак Артуру, а последний испросил разрешение правительства. Разрешение было дано и вот, переодев 32 туземцев в мундиры инсургентов, Фонстон вместе с этими туземцами и 4 американскими офицерами отправился на канонерке в залив Казигуран (на восточном берегу Люцона). Чтобы лучше обмануть местные власти, командовавший отрядом туземец Пласидо показал им подложные письма инсургентского генерала Лакуны и сказал, что они идут к Агинальдо и ведут пять пленных американцев. 23 марта отряд явился в Пананан и здесь был встречен стражей Агинальдо в 50 чел. После обмена приветствиями разведчики Фонстона дали залп по страже, которая, потеряв 18 чел. ранеными, разбежалась, а Агинальдо был захвачен. [112]

Этот рассказ, повторяемый в унисон Фонстоном и Агинальдо, в Маниле называют выдумкою, а самое пленение неприличным фарсом, разыгранным по взаимному соглашению обеих сторон. Дело в том, что среди филипинских вождей существует такой обычай: начальник, которому надоело оставаться в поле, но который из опасения мести секретных комитетов, или их самолюбия не хочет сдаться добровольно, сообщает обыкновенно через своих родственников ближайшему американскому офицеру о том, что в такую-то ночь он будет в такой-то деревне один или со своею командою. Американцы отправляются и захватывают пленных.

Предполагают, что таким образом согласился быть взятым в плен и Агинальдо. За правдоподобие такого предположения говорит следующее. Во-первых, американцы, ошибочно полагая Агинальдо истинным вдохновителем революций, несколько раз подсылали к нему преданных им метисов с предложением почетной сдачи. Во-вторых, по уговору в Кабанатуане, 12 ноября 1899 г., Агинальдо должен был заботиться только о том, чтобы не быть пойманным и поэтому сидел в глухом месте гор Сиера Мадре. При нем была его свита и конвой в 50 чел. Спрашивается для каких же операций понадобились ему подкрепления?

В общем, так или иначе, но тяжелое положение, уже второй раз созданное волонтерами, разрешилось благополучно. Мало того, соблазнившись примером своего вождя, многие из филипинских генералов уже с облегченным сердцем начали входить в переговоры с американцами и сдаваться на тех условиях, которые они считали для себя наиболее почетными. Для большого поощрения сдачи американцы наиболее способных из генералов сейчас же назначали провинциальными губернаторами, а простым инсургентам за каждую сданную винтовку стали платить по 30 руб. Задобренная таким образом значительная часть инсургентов успокоилась, революция притихла и в Маниле начали готовиться к объявлению на Филипинах гражданского управления. [113]

4 июля 1901 г. при торжественной церемонии совершено было вступление в управление Филиппинами первого американского губернатора г. Тафта. Генерал Мак Артур, сложив с себя звание военного губернатора и передав командование войсками генералу Чафи, покинул острова. Прибывший затем для инспекторского смотра начальник Главного Штаба армии генерал Корбин нашел положение настолько благоприятным, что, в видах уменьшения расходов на содержание войск, приказал сократить армию до 30 тысяч.

Но вслед за торжествами официального усмирения восстания, подземные ключи филипинской революции забили с новой силой. Заступивший место Агинальдо новый генералисимус Мальвар начал издавать прокламацию за прокламацией.

Во исполнение приказов Мальвара и по распоряжению тайных комитетов, туземная молодежь направилась из Манилы в провинции. В деревнях начались сходки. Пошли слухи об обширном заговоре, и, действительно, американская полиция скоро дозналась, что в д. Пасиг уже давно заседал новый Катипунан. В то же самое время на юге Люцона появились несколько новых генералов; американские транспорты и небольшие отряды начали подвергаться нападениям, в деревнях участились убийства, грабежи и поджоги. Некоторые из белых, попробовавшие было отправиться внутрь страны, оказались убитыми или изувеченными; так, два американских агента, хотевшие осмотреть землю на острове Негрос, подверглись нападению и один был убит, а другой с отрубленной рукой успел убежать, газетный кореспондент, племянник греческого министра Ралли, и 6 бывших с ним проводников были изрублены. Затем сразу поднялся весь остров Самар, где в конце сентября инсургенты ножами вырезали целую американскую роту. Вследствие этого генерал Чафи потребовал присылки подкреплений, комерческие порты на большей части архипелага были закрыты. На юге Люцона введена была система концентрационных лагерей. На остров Самар отправлено 5.000 чел. под начальством генерала Семита и войскам [114] приказано принять самые энергичные меры к подавлению восстания и к поимке генералов Мальвара и Люкбана.

Так как внешняя сторона всех этих событий не представляет собою большого интереса, то, не вдаваясь в излишние подробности ее, перейду теперь к изложению той скрытой стороны дела, которая вместе с объяснением причин резких колебаний филипинской революции даст понятие и об истинном положении американцев на Филипинах в настоящее время.

VI. Современное положение дел на Филипинах.

Иезуиты и американцы.

Из всего сказанного до сих пор ясно видно, что филипинская революция своим происхождением обязана всецело деятельности иезуитов. Терпеливо воспитав в определенном направлении целое поколение метисов, иезуиты при посредстве своих воспитанников подняли народ не против метрополии, а исключительно против других религиозных корпораций. От Испании же требовалось только одно — ввести на Филипинах такие реформы, при которых метисы могли бы получить некоторое вознаграждение за личный труд по возбуждению мятежа, а иезуитам очищено было бы поле деятельности. Будучи таким образом чисто домашним делом, филипинская революция не требовала постороннего вмешательства и в первые два года ее инсургентские вожди, играя в короли, консулы и министры, двигались в сущности по воле иезуитов и не смели обращаться ни к одной из европейских держав.

Неожиданное вмешательство американцев не только смешало все шашки этой шахматной политики, но самую игру обратило в весьма серьезное состязание. Новые пришельцы были уже хорошо знакомы иезуитам. Еще сравнительно недавно между ними и иезуитами в Калифорнии происходила ожесточенная борьба и иезуиты ушли молча, но с сознанием понесенного поражения. Очутившись теперь снова лицом к лицу с американцами, Иезуитский Орден увидел неизбежность новой кампании, а потому из Рима приказано было произвести [115] немедленную мобилизацию сил и капиталов. Эта мобилизация выразилась в том, что как только американцы взяли Манилу, сейчас же из С. Франциско прибыли на Филипины американские иезуиты с многомилионными капиталами и в короткий срок произвели здесь такую комерческую операцию: из 100 самых богатых манильских фирм они скупили около 60. При этом дело сделано было так мастерски, что вся лестница каждой фирмы, начиная от главного дома до последней зависящей от него лавочки, сделалась собственностью иезуитов. Затем были приобретены целиком несколько промышленных обществ. Из тех же фирм и компаний, которые воздержались от продажи, почти ни одна не ушла от иезуитского влияния, так как иезуиты скупили все находившиеся на бирже акции. Все это проделано было и остается в глубокой тайне: фирмы и общества носят названия акционерных, а представителями их являются подставные лица разных национальностей.

Наложив таким образом руку на всю промышленность и торговлю и зажав в кулаке главный жизненный нерв страны, иезуиты устроили себе прекрасную базу. Вместе с тем численный состав их был увеличен с 167 до 200 с лишним; на более важные должности, как например ректорами школ, были назначены выписанные из Америки, а следовательно хорошо знающие и имеющие что сказать своим воспитанникам иезуиты. Superieur же ордена Пио-Пи и директор Минильской обсерватории Хозе-Альге были командированы в Вашингтон, где под предлогом издания книги о Филипинах (Эта книга, написанная Альге и представляющая собою капитальную работу по Филипинам, роскошно издана в 1900 г. в Вашингтоне на средства американского правительства; но все деньги от продажи ее (за 2 тома с атласом 40 руб.) поступают в пользу иезуитов.), эти выдающиеся дипломаты прожили целый год, тщательно изучая все тайные пружины и слабые места американской политики. Как люди сильных дарований и большого такта, они легко сошлись со всеми лицами, стоящими во главе правительства и сумели возбудить к себе полное доверие. После этого они уже спокойно отправились в Манилу. [116]

Заседавшая в это время в Маниле гражданская комисия под председательством Тафта работала над составлением Положения об управлении страною. Но председатель и члены комисии, за исключением одного професора-естественника Дина Уорсестера, собиравшего ранее на Филипинах колекции и написавшего книгу путевых заметок, были люди совершенно новые. Не зная ни испанского языка, ни местной жизни, ни нравов и обычаев туземцев, они на каждом шагу наталкивались на всевозможные затруднения. При таких условиях законодатели в силу необходимости должны были обращаться за разными сведениями к знатокам-иезуитам (Как велико знание иезуитами потребностей каждого района и умение их сделать себя нужными, об этом может свидетельствовать хотя бы такой факт. Богато обставленная манильская обсерватория отличается прекрасными работами в особенности по метеорологии. Ее бюлетени передаются по телеграфу во все ближайшие порты. Долго печатавшая эти бюлетени гонконгская газета в прошлом году почему-то обратила вдруг внимание на то, что такое важное дело находится в руках иезуитов и написала по этому поводу неприятную иезуитам заметку. В ответ на нее иезуиты прекратили высылку в Гонконг бюлетеней. А так как это случилось в сезон тайфунов, то в этом порте произошел страшный переполох. В течение нескольких дней ни одно судно не решилось выйти в море и губернатор вынужден был написать иезуитам нечто в роде извинения.). Часто бывая у отца Альге, председатель комисии Тафт, в благодарность за многие весьма ценные указания и советы, начал хлопотать о субсидии иезуитам на содержание обсерватории. Далее, по мысли Альге, решив устроить в Маниле правительственную типографию, комисия просила того же Альге разработать проект и принять на себя руководство всеми работами. Затем все более и более сближаясь с иезуитами, комисия сама того не замечая, привлекла отца Альге в качестве негласного советника и к своим законодательным работам. Кроме большого количества разных мелочей, это участие особенно рельефно выразилось в вопросе о монашеских орденах. О выселении монахов и о конфискации их имуществ очень много говорилось еще в Парижской комисии, но тогда один из членов этой комисии Грей категорически заявил, что С. Штаты не имеют закона, на основании которого можно было бы поступить таким [117] образом. Затем, в бытность военным губернатором генерала Отиса, которого безымянные пасквили обвиняли в нечистых делах с архиепископом Носаледою, монашеский вопрос обходился молчанием. Мак-Артур же в своих донесениях говорил, что церковного вопроса в собственном смысле на Филипинах нет. В общем же, выходило так, что и Парижская комисия и военные губернаторы не хотели трогать монашеских орденов. Но комисия Тафта посмотрела на дело иначе и начала изыскивать средства к наиболее законному нарушению 8 и 9 п.п. Парижского трактата 1898 г., т. е. к выселению с Филипин соперников иезуитского ордена или другими словами к положительному разрешению той капитальной задачи, ради которой поднята была вся филипинская революция.

С таким успехом работая в союзе с американцами против монашеских орденов, иезуиты в то же самое время еще с большим упорством и систематичностью стремились к тому, чтобы до окончательного выселения монахов сами американцы не имели возможности утвердиться на Филипинах. С этою целью они при помощи многочисленных агентов все время возбуждали туземцев, убедительнейшим образом доказывая им, что все хорошие слова и обещания правительства С. Штатов не заслуживают ни малейшего доверия, так как американцы, резко отличаясь от туземцев всем складом ума, характера, нравов и обычаев и ненавидя цветных людей врожденною ненавистью, никогда не могут сойтись с Филипинцами на условиях равенства и что водворение американцев на Филипинах принесет с собою не свободу, а неизбежно даст в результате полное обезличение интелигенции, простой же народ будет низведен до положения рабочего скота.

Слова иезуитов являлись тем более убедительными, что американцы с каждым днем все новыми и новыми фактами подтверждали их основательность. Действительно, во времена испанского владычества если простым туземцам было и не совсем хорошо, то туземная интелигенция находилась в сущности в очень выгодном положении. Сильно противясь прониканию на архипелаг белых людей, монахи этим самым [118] защищали метисов от опасной для них конкуренции и давали им возможность спокойно заниматься торговлею и промышленностью. Затем, благодаря отсутствию строгого контроля и легкой подкупности испанских чиновников, метисы самовольно отмежевывали себе казенные земли и пользовались ими не платя казне ни копейки. При таких условиях все эти люди, не смотря на скудость природных дарований и малое развитие, легко делались крупными капиталистами, жили с необычайною роскошью и считались аристократией. Небольшое число испанских чиновников, немногим по внешности разнившихся от родственных им по крови метисов, не нарушало общей гармонии, и вся страна, так же как и гордость туземцев — Манила, носили свою вполне туземную физиономию. Долго живя под испанским владычеством, более цивилизованные туземцы заимствовали у испанцев широкое гостеприимство и чисто семейный характер общественной жизни. Манильские аристократы-метисы жили между собою и с испанцами весьма дружно, часто устраивали балы, поездки, в праздничные дни по городу ходили религиозные процесии, а по вечерам вся площадь Люнета и морской берег загромождались экипажами с кокетливо разряженными и сиявшими жизнерадостностью метисками.

Неожиданно вторгшись в такую обстановку, американцы внесли с собою шум фабрики и завода. В течение самого короткого времени они в трезвой Маниле открыли более 300 кабаков и хрипом грамофонов и пьяными криками наполнив дома и улицы, разогнали всех метисов по своим углам. Затем, озабоченные приисканием мест для устройства магазинов и складов, американцы начали понемногу выселять из города беднейших туземцев. Это выселение происходит без всякого видимого принуждения, а просто потому, что бедный туземец, которому приказано вдруг настлать впереди своего шалаша мостовую и покрыть крышу железом, сам считает более выгодным продать свой участок американцу. Занявшись далее поверкою документов на владение землями, гражданская комисия возбудила процес об отнятии имений у нескольких богатых метисов. Наконец, все [119] время обещая туземцам самоуправление, американцы пока что начинают, понемножку, отнимать у метисов уже розданные должности и замещать их вновь прибывающими из Америки молодыми людьми, протежируемыми вашингтонскими сенаторами и депутатами. Вследствие этого, видя с одной стороны постоянное криводушие американцев, а с другой стороны все время пугаемые иезуитами тем, что с прекращением революции сейчас же на Филипины явятся американские милионеры и своею конкуренциею разорят всех туземных капиталистов, богатые метисы, сохраняя наружную благонамеренность, в душе боятся американцев и ненавидят их смертельною ненавистью.

Но еще большее озлобление питает к завоевателю простой народ. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с теми приемами, которые практикуются американскими войсками для усмирения восстания. После распадения армии Агинальдо, американцы уже более двух лет не видят перед собою никакого противника. Войска стоят гарнизонами, занимая около 450 городов, откуда время от времени они производят рекогносцировки окрестностей с целью розыска инсургентских команд. Раздражаемые упорством туземцев и постоянною неудачею поисков, американцы прибегают к страшным жестокостям; явившись в деревню, рекогносцировочный отряд захватывает не успевших скрыться мущин и подвергает их допросу, — где скрывается действующий в этой местности генерал или кто в этой деревне сборщик припасов для инсургентов? Опасаясь мести своих, туземец обыкновенно молчит, тогда его раздевают донага и начинают бить просмоленным хлыстом, носимым почти каждым офицером, а затем иссеченного купают в соленой воде. Или же допрашиваемого кладут на землю, вставляют ему в рот воронку, а над нею опрокидывают длинный бамбуковый отрезок «бум-бум», в котором туземцы носят воду. Под естественным давлением вода наполняет несчастного и раздувает ему живот, как барабан. После чего солдат становится на живот коленами и начинает давить так, что вода, смешанная с кровью, хлещет у истязуемого изо рта, носа и ушей. Такая [120] общеупотребительная система разведывания, носит название «вторичного допроса» или «водяного лечения». Участвуя с американцами в экспедициях, мне не раз приходилось слышать по ночам сначала крики истязуемых, а затем выстрелы — это офицеры после допроса «в застенке» убивали пленных тагалов, взятых прямо с постели без всякого оружия. Относясь таким образом к жизни поселян, войска еще менее церемонятся с имуществом туземцев; дома подвергаются форменному грабежу, если из деревни раздался выстрел, она обрекается на немедленное уничтожение; за испорченный телеграфный столб сжигается ближайший к нему дом и т. д. Наконец, для полноты представления о чувствах туземного населения, вызываемых такой разнузданностью американских войск, нужно добавить еще, что страшно разоренные войною и не имевшие никаких заработков туземцы, положительно изнемогают под тяжестью двойных налогов, взыскиваемых с одной стороны инсургентами, а с другой, американцами. Таким образом, благодаря некоректной политике правительства С. Штатов, слабому пониманию обстановки местными властями, разнузданному поведению войск, а больше всего благодаря неослабной деятельности иезуитов, направленной к подстрекательству туземцев против американцев и разжиганию страстей обеих сторон, скорое умиротворение страны и восстановление добрых отношений между завоевателями и покоренными, представляется невозможным.

Подготовка восстания магометан.

До сих пор говоря о революции на о-в Люцоне, я почти не касался южных островов, так как все филипинские волнения представляют собою в сущности только тагальскую революцию, главное руководство которою находилось в Маниле, а главные действия совершались в средней части Люцона. Восстание же на южных островах вспыхивало каждый раз тогда, когда нужно было поддержать тагалов. Таким образом, население южных островов являлось своего рода второю линиею или поддержками. Разумно расходуя эти поддержки, иезуиты в [121] то же самое время старательно подготовляли третью линию или главный резерв в лице 600.000 магометан, населявших о-в Минданао и архипелаг Зулу или Холо.

Эти магометане, вечные враги Испании, туземцев-христиан и в особенности мисионеров, еще в августе 1899 г. добровольно признали свою зависимость от С. Штатов, а затем магометанские князья или датто не раз предлагали американцам свои услуги вырезать тот или другой христианский остров. Казалось бы, что при таких условиях все поиски иезуитов в этом направлении должны были бы потерпеть неудачу. Но стоит только проследить периодическую американскую печать и посмотреть отдельные брошюры и листки, касающиеся Филипин, и тогда станет ясно, в какую сторону и с какой настойчивостью бьют иезуиты. Действительно, яркими красками росписывая богатства Минданао, сочинители всех этих писаний единодушно говорят что уничтожение мавров необходимо.

Проповедуя американцам гуманное истребление магометан, иезуиты ничуть не затруднялись в изыскании способов для воздействия и на другую сторону. Для характеристики этих приемов приведу следующий пример. В сентябре 1901 года в одной из местных газет (Manila Freedom) появилось известие о том, что поверенный проживающего в С. Франциско графа Понятовского некий Левандовский представил губернатору Тафту письменное условие, согласно которого султан Зулу или Холо Хаджи-Мухамед-Хамалал-Гирам уступал графу Понятовскому весь остров Парагуа (3-й но величине из Филипинских) в эксплоатацию на 40 лет. Документ был передан на рассмотрение правительственного аторнея, а последний, считая вопрос выше своей компетенции, представил его на решение в Вашингтон. Эта сделка, в которой султан явно превосходил свои права, основана была на некоторых неточностях договора, заключенного им еще с Испанией и в комерческом отношении не сулила графу Понятовскому никаких выгод. Но для иезуитов, подстрекавших Левандовского, это была очень удачная игра на самолюбие султана. Сделка повела к обсуждению прав султана и очевидно к неприятным для [122] него объяснениям, так как спустя два месяца, во время объезда Филипин членами конгреса, султан Мухамед под предлогом болезни не захотел принять американских сановников, а еще спустя некоторое время магометанские фанатики «хураментадо» начали нападать на американцев. Затем прошел слух, что магометане стали запасаться оружием.

Хотя все эти признаки могут показаться и не совсем достаточными для предсказания событий, но, зная общее положение дел на Филипинах, умение иезуитов, их цели и настойчивость в достижении намеченного, можно сказать с уверенностью, что восстание магометан, давно уже решенное принципиально, представляет собой вопрос только времени. Оно должно начаться вместе с выселением иезуитских соперников монахов и со сменою генерала Чафи, на место которого, вероятно, будет назначен весьма желательный иезуитам генерал Девис.

Таким образом, магометанское восстание явится последним актом филипинской революции.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк событий на Филиппинах с 1896 по 1901 год // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск LXXVII. СПб. 1904

© текст - Едрихин А. Е. 1904
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© СМА. 1904