ЕДРИХИН А. Е.

ОЧЕРК СОБЫТИЙ

НА ФИЛИППИНАХ С 1896 ПО 1901 ГОД.

III.

Революция 1896 года.

В смутный 1896 год генерал-губернатором Филипин был генерал Рамон Бланко, а манильским архиепископом — кардинал Носаледа. В виду того, что в калейдоскопе филипинских событий проходит много действующих лиц, едва ли необходимо приводить характеристику каждого отдельного деятеля. Крупные события сами сортируют людей, подобно той остроумной машине, которая в алмазных копях откидывает [39] по удельному весу камни с алмазами в одну сторону, а пустые в другую.

Для охраны порядка и внешней защиты в колонии были следующие вооруженные силы:

Кроме артилерийского полка, состоявшего из испанцев, нижние чины всех остальных частей войск были набраны из туземцев. Пехота и кавалерия вооружены были ружьями Маузера испанского образца, а жандармерия и карабинеры — ружьями Ремингтона; солдаты носили на себе по 100 патронов. Войска были разбросаны по всему архипелагу, большая часть находилась на южных островах — Визайских и Минданао, где шла нескончаемая война с магометанами. Гарнизон Манилы составляли всего 1.500 артилеристов. Экипаж флота не превосходил 2000 человек, считая находившихся в Кавитэ сторожей арсенала и 244 резервистов. Нижние чины флота были туземцы. Суда были размещены в нескольких местах архипелага, но главная морская станция находилась в Кавитэ (10 верст от Манилы).

О существовании секретных обществ испанцы не могли не знать, но очевидно ни сам генерал-губернатор, ни подчиненная ему администрация не придавали им серьезного значения. Правда, по доносу монахов, чиновники беспрепрывно арестовывали богатых людей, но лишь только для того, чтобы во время [41] судебной волокиты разграбить их имущество. Между тем совет Катипунана, т. е. правительство новой тагальской республики уже 28 мая разослало циркуляры по всем провинциям о том, чтобы туземцы готовились ко всеобщему восстанию. 5 июля 1896 года один поручик жандармерии доносил рапортом, что в долине р. Пасига не спокойно, что более 14 тысяч тагалов готовятся к революции и по ночам происходят совещания. Затем губернатор провинции Батангас прислал нарочного с донесением, что в г. Таале найден склад революционных знамен и оружия. Вследствие этого, 6 августа в Маниле был собран военный совет, на котором принято стереотипное решение «арестовать виновных». Наконец, 19 августа священник предместья Тондо Мариано Жиль доложил генерал-губернатору, что одна туземная женщина сообщила ему на исповеди о том, что несколько десятков тысяч мятежников решили в ночь на 20 августа поднять бунт и произвести поголовное избиение испанцев. Женщина назвала и одного из вожаков заговора. Взятый на допрос, этот вожак сознался чистосердечно и выдал все подробности заговора. Жандармерия немедленно захватила около 300 наиболее скомпрометированных туземцев. Тогда члены Катипунана начали покидать дома и пошли в лес.

26 августа большая толпа мятежников появилась уже у железнодорожной станции Калоокан, в 5 верстах к северу от Манилы, убила нескольких китайцев, а других захватила и погнала впереди себя в виде живого бруствера. Но, встреченные небольшим постом жандармерии, мятежники повернули назад и скрылись. 30 августа, верстах в 5 к востоку от Манилы, в С. Хуан дель Монте появилась уже другая, более сильная партия под начальством Санчо Валенцуело и Модесто Сермиенто. Вся эта партия в 800 человек была вооружена одною старою охотничьей двустволкой, которую нес сам полководец Валенцуэло, мятежники же имели ножи и бамбуковые колья. Туземная конница и жандармы без труда рассеяли эту банду и захватили вожаков (которые потом были расстреляны). В этот же день другая партия хотела захватить пороховой [42] погреб в Мандакане и убила одного испанца артилериста; получились тревожные известия и из других мест. В виду этого, вечером 30 августа объявлено было военное положение в Маниле и 7 ближайших провинциях. Из городских жителей испанцев приказано сформировать волонтерные части пехоты и конницы. Сам генерал-губернатор оставил дворец в предместья Малаканьян и переселился в крепость, которую начали приводить в оборонительное положение. До сих пор генерал Бланко все время колебался и слал в Мадрид телеграфы, из которых одна уничтожала другую, теперь же он решительно заявил правительству, что тайные общества на Филипинах действительно существуют, что уже начались волнения и что поэтому он настоятельно требует присылки сильных подкреплений.

В Испании, занятой в это время усмирением кубинского восстания, донесения генерала Бланко произвели впечатление крайне неприятной неожиданности. Кроме того, по первым противоречивым телеграмам не имея возможности понять, что же собственно происходит на Филипинах и чего хочет тамошний генерал-губернатор, не могли правильно решить в каком размере необходима и поддержка. Правительство ответило генералу Бланко, что посылает ему 5.000 человек, 2 мил. патронов, 6.000 ружей Ремингтона и 2 крейсера Isla de Guba и Isia de Luzon.

В ожидании прибытия этих подкреплений генерал Бланко приказал стянуть из ближайших местностей отряды Guardia Civil; из Замбоанга и других южных станций прибыли войска и гарнизон Манилы доведен был до 6.000 (на две трети туземцев). 1 октября прибыл из Испании почтовый пароход Cataluna, на следующий день Monserrat, а затем и другие суда с войсками. Но и с прибытием этих подкреплений генерал Бланко не решался предпринять что нибудь; правда военный суд, заседавший ежедневно, приговаривал туземцев то к смертной казни, то к ссылке на Каролины или в Деуту; богатых метисов хватали, но сейчас же отпускали за крупную взятку; волонтеры, только что облекшиеся в военный мундир, [43] не совсем верно понимали свои права, а обязанности полагали в том, чтобы воинский дух и любовь к отечеству проявлять в форме буйства и неприличий. Войска же бездействовали. Эти бесчинства и слабость, взаимно подчеркивая друг друга, быстро роняли престиж испанцев и среди мирных жителей возбуждали озлобление, а на мятежников действовали ободряющим образом.

Еще в середине августа Катипунан перенес свою главную квартиру из Манилы в провинцию Кавитэ к городку Силангу, расположенному у подошвы горы Сунгай. Президент Катипунана и Комунальной Филипинской Республики Андре Бонифацио привел сюда банду своих последователей, но здесь он должен был уступить главенствующую роль другому вождю. 31 августа 1896 г. никому до сих пор неизвестный капитан или «gobernadocillo» г. Кавитэ Вьехо дон Эмилио Агинальдо, 27-летний китайский метис, объявил свое pronunciamiento, в котором, не говоря ни слова о целях революции, в сильных хотя и общих выражениях призывал народ к оружию против утеснителей. Кавитэ заволновалась и толпы мятежников, главным образом молодежи, начали сходиться к г.г. Имусу, Новелета и С.-Франциско де Малабон. В тоже самое время и в других местах, откуда отряды Guardia Civill были сняты и уведены в Манилу, мятеж задымился и пополз, захватывая все большее и большее пространство. В первых числах сентября мятежные шайки появились в провинциях Батангас, Булакан и Пампанга, а в середине сентября уже в Тарлаке, Моронге и Тайябасе. Пошатавшись в своих провинциях, банды, как бы по закону сцепления, не встречая препятствий, потянулись в Кавитэ; 17 сентября они произвели атаку на С. Рок, но были отбиты, затем попытались напасть на магазины Бинанкайяна и лас Пиньяс и тоже потерпели неудачу. Но эти неудачи не могли помешать им занять всю провинцию Кавитэ (кроме гор. Кавитэ), которая и сделалась главным образом театром первого периода революционных действий.

Провинция Кавитэ расположена на южном берегу Манильской бухты и представляет собою почти правильный вытянутый [44] четыреугольник, имеющий по длинной стороне около 42 верст, а по короткой около 25. Число жителей — 140 тысяч. Населенных пунктов (городков и деревень) 130. На юге и юго-западе тянутся горные хребты Сунгай и Сиера де Тагайтай, остальное пространство представляет собою равнину, изрезанную весьма большим количеством речек, впадающих в бухту. Все эти речки текут в глубоких оврагах, на многих находятся запруды для наводнения полей под посевы риса. Местность обильно покрыта растительностью и для обороны является в высшей степени удобною.

Мятежники усилили театр военных действий земляными работами, изумительными по своим размерам. По берегу бухты они возвели траншеи, почти непрерывно тянувшиеся на 25 верст от дельты р. Запоте до г. Наика. Против городов, деревень и на пересечении дорог траншеи были в 2 и даже 3 линии. Они были трасированы кремальерами. Для стрельбы были проделаны бойницы, имевшие то неудобство, что позволяли стрелять только перед собой и горизонтально. В более важных пунктах брустверы были еще большей высоты и имели 3-х ярусную оборону. Впоследствии, такими, хотя более короткими, линиями была перерезана провинция по всем направлениям.

В начале ноября, после целого ряда военных советов, генерал Бланко решил предпринять что нибудь. Для подавления восстания в провинциях Пампанга и Булакан, где действовал китайский метис Ланерас с бандою около 3.000 человек, была послана колонна майора Лопенца Артега в 500 человек. Эта колонна быстро рассеяла мятежников. Против главных сил в Кавитэ решено было вести наступление одновременно с нескольких сторон: 8 ноября эскадра, состоявшая из Castilla, Reina Cristina и других судов, и форты Кавитэ и Пуэрто Вага открыли сильный артилерийский огонь по траншеям мятежников у Кавитэ Вьехо, Новелета, Бинанкайян и других пунктов и обстреливали их несколько часов. На другой день стрельба возобновилась с рассветом. Под прикрытием огня артилерии, 2.000 испанских войск высадились на берег и пошли на траншеи Бинанкайяна. Но [45] три фронтальные атаки были отбиты с большим уроном. В то же самое время другая колонна из 3.000 испанцев и туземцев под начальством полковника Маттони выступила из Кавитэ через Далагикан к Новелета. Дорога, по которой шли войска, представляла собою высоко приподнятую плотину, проложенную по топкому болоту. Колонна двигалась узким фронтом; войска прошли мост, перекинутый через топкий ручей и уже приближались к городу, как вдруг голова колонны провалилась в большую яму, утыканную на дне заостренным бамбуком, а сверху весьма искусно замаскированную ветками. В момент замешательства, инстругенты открыли сильный огонь по стоявшей открытой колонне и войска начали отступать. Но мост в тылу уже был разрушен и здесь колонна, переправляясь в брод под огнем мятежников, потеряла более 800 человек. Потери пали главным образом на 73-й и 74-й туземные полки. Обе атаки были произведены под руководством генерала Бланко, наблюдавшего за боем с вышки, устроенной против линии Далагикан. Удрученный неудачами боя 9 ноября, генерал Бланко оставил мятежников в совершенном покое. Только с судов эскадры и кавитских фортов артилерия производила иногда стрельбу по видневшимся на берегу траншеям.

В конце 1896 г. генерал Бланко по болезни был отозван с Филипин. Подводя итог его деятельности, нельзя сказать, чтобы он был на высоте своего положения. Как бы ни были тонки интриги монашеских орденов, но уже по одному тому, что эти ордена представляли собою два враждебных лагеря, преследовавших каждый свою цель, генерал-губернатору, будь он прозорливее, можно было своевременно разгадать обстановку, в которой он находился. Будучи плохим администратором, Бланко оказался еще более слабым генералом. В первое время мятеж не представлял собою ничего серьезного. Это было брожение манильской черни и деревенской молодежи. Население, не понимая цели революции, не сочувствовало ей. Поступление в Кровавый Союз было своего рода модою; многие из членов, когда начался бунт, испугались своей принадлежности к мятежу [46] и при формировании волонтеров охотно шли в ряды Guerilla a muerte, т. е. в испанские баталионы. Все испанские метисы сразу же отшатнулись от мятежа, подгородные туземцы толпами бежали в крепость, прося защиты. Жители города Бинанга, провинции Кавитэ, составили отряды, успешно отбивавшиеся от набегов инсургентских шаек. Уже в сентябре у генерала Бланко в Маниле было 6.000 войск, хотя на две трети войска состояли из туземцев, но это были вполне благонадежные солдаты, которых мятежники боялись больше, чем испанцев. К ноябрю, с прибытием подкреплений из Испании, эти силы возросли до 11 тысяч. При таких условиях нерешительность и бездействие генерала Бланко не находят себе оправданий в окружавшей его обстановке и объяснения их надо искать в самой личности бывшего генерал-губернатора, оставившего своему преемнику генералу Полавьеха весьма тяжелое наследство.

К концу года мятежники прочно утвердились в провинции Кавитэ. Нетревожимые испанцами, вожаки мятежа китайские метисы успели создать даже некоторую политическую и военную организацию. Организация эта была весьма своеобразна. Совершенно свободная от всякой системы, она отвечала скорее честолюбию и вкусам отдельных личностей, чем требованиям административной логики. Так, уезд Силанг был объявлен вицекоролевством под управлением Виктора Беллармино, назвавшего себя Виктором I. Остальная часть провинции была разделена на две республики, каждая под управлением одного консула. Консулом республики Имус был Бернардино Агинальдо, а консулом республики С.-Франциско де Малабон-Мариано Альварец. При каждом из консулов состояли министерства — военное, финансов, земледелия и юстиции. Но королевство Силанг и обе республики были подчинены президенту Катипунана, Андре Бонифацио, еще недавно президенту комунальной филипинской республики, а теперь лейтенанту (помощнику) генералисимуса. Бонифацио жил в своем дворце в С.-Франциско де Малабон, где хранились вырезанные из дерева государственные печати и откуда бывший артельщик рассылал свои указы. [47]

Военная организация была не менее любопытна.

Главнокомандующим армиею был генералисимус дон Эмилио Агинальдо.

При нем состояли:

Морской министр — Марсело де лос Сантос, бывший учитель низшей морской школы в С.-Франциско де Малабон.

Главный священник армии Еуладио Альмеида, бывший коадъютор, т. е. помощник сельского священника.

Главный интендант — Сильвестр Агинальдо, брат генералисимуса.

Генерал артилерии — Криспуло Агинальдо, тоже брат генералисимуса.

Генерал-инженер — Эдильберто Эвангелиста, метис, получивший образование в Бельгии (по его плану возведены все оборонительные сооружения).

Генерал-прокурор — Сантос Нокон, бывший писец у одного манильского нотариуса.

Маленькая провинция Кавитэ была разделена на пять зон, которыми заведывали также генерал-лейтенанты, а их помощниками были 18 маршалов.

Каждая зона имела свою армию, делившуюся на две части: действующую и вспомогательную. Общая численность армии всех пяти зон достигла 35 тысяч. Армия состояла из полков, рот и батарей. Не более одной пятой людей в ротах были вооружены магазинными ружьями Маузера, остальные — ножами «боло» и бамбуковыми пиками. Стрелками были лучшие люди, носившие на себе пояс со 100 патронами. Выбывшего из строя стрелка заменял ближайший кандидат на ружье.

Артилерия, которую мятежники захватили в монашеских имениях Имусе и Малабоне, заключалась в одном старинном фальконете (lantaca) и нескольких медных мортирах, из которых монахи салютовали в торжественные дни. Эти орудия заряжались кусками железа, камнями и черепками битой посуды.

Кроме этого, армия имела ружья и пушки, заготовленные на заводах генерала артилерии Криспуло Агинальдо, из [48] газовых рожков и водосточных труб, обвитых проволокой, снятой с испанского телеграфа. С постепенным развитием мятежа, у туземцев появились и новые 8-фунтовые орудия, но откуда и кем они были привезены — испанцы не знают, а иезуиты набожно скрещивают руки и качают головами в знак удивления. Довольствием армии заведывал генерал-интендант Сильвестр Агинальдо; суточная дача солдату полагалась в 10 коп. и мерку (сеира) риса, но казенное довольствие выдавалось неакуратно и солдаты предпочитали разнообразить дачу тем, что можно было украсть у несражавшихся туземцев.

Дисциплины в войсках в хорошем значении слова не было, но власти гражданские и военные обращались в высшей степени жестоко как с солдатами, так и в особенности с теми из туземцев, которые не хотели присоединиться к мятежникам. Военный суд, руководимый генерал-прокурором, ежедневно приговаривал кого-нибудь к смерти. С попавшимися в руки белыми, в особенности с монахами, мятежники производили ужасную расправу. Так, захватив в Кавитэ трех монахов, они одного изрезали в куски, другого облили керосином и сожгли, третьего, облив маслом, изжарили на вертеле из бамбуковой жерди. Бросавшееся всем в глаза исключение делалось только для иезуитов, немцев и бельгийцев. Некоторые из приговоренных испанцами к смерти метисов, как напр. глава Liga Filipina доктор Ризаль в предсмертный час заявил, что не желает видеть ни одного монаха, но просит прислать к нему иезуита.

На смену генералу Рамона Бланко генерал-губернатором Филипин был назначен маркиз де Полавьеха. Это был генерал, выдвинувшийся своими дарованиями и заслугами. Он приехал в Манилу в декабре 1896 г. и на том же судне прибыло 500 испанских солдат; следующий пароход привез 1.500 человек, а затем начали прибывать и еще подкрепления, так что в январе 1897 г. в распоряжении генерала Полавьеха было уже около 28.000 испанских и туземных войск.

Но прибывшие из Испании подкрепления представляли собою совершенно сырой материал. Это были юноши-новобранцы, [49] никогда не державшие в руках ружья. Они явились только с тем, в чем стояли; лишь у немногих была запасная рубаха и галстух. Из Мадрида не прислали с ними ни одежды, ни провизии, ни докторов, ни лекарств, о палатках же и транспортах не было и помина. При таких условиях на долю генералов, штабов и офицеров выпала очень трудная задача — самим сделать многое то, чего не могла дать пустая казна нации и военное министерство. И надо отдать должное энергии и уменью офицеров и врожденной доблести испанских солдат, сумевших выйти с честью из такого положения. Молодые рекруты сейчас же поставлены были в строй и началось спешное обучение их. Затем, из наскоро обученных солдат сформировано было 15 баталионов стрелков (Gazadores). Эти вновь сформированные баталионы, вместе с 4 туземными линейными полками (По выделении 2-х крупных отрядов в гарнизон Манилы и для действий к востоку и северу от нее.), сведены были в 4 бригады под начальством бригадных генералов Корнеля, Марина, Харамийо и Галбиса. Бригады назначались для главных операций против сил мятежников, сосредоточившихся в провинции Кавитэ. При чем первые три бригады составили дивизию, которая вручена была Лачамбре, генералу способному, энергичному и вынесшему хороший боевой опыт из войны на Кубе. Бригада же Галбиса должна была находиться в непосредственном распоряжении руководившего операцией маркиза Полавьеха.

Идея операций генерала Полавьеха заключалась в том, чтобы, блокировав канонерками провинцию Кавитэ со стороны моря и озер Бай и Бомбон, — сухопутными силами занять все выходы из провинции и затем наступлением внутрь раздавить мятежников. В исполнение этого плана войска развернулись следующим образом.

2-я бригада генерала Марина, имея главную квартиру в городе Бинанг, расположилась по берегу озера Бай.

1-я бригада генерала Корнеля заняла проходы между озерами Бай и Бомбон; главная квартира в городе Каламба. [50]

3-я бригада генерала Харамийо стала по западную сторону озера Бомбон. Ее главная квартира в городе Тааль на берегу залива Балайян.

Главная квартира генерала Лачамбре была в центре расположения дивизии, в городе Каламба. Здесь же были размещены и части, непосредственно подчиненные начальнику дивизии.

Для удержания населения от бунта и обеспечения тыла войск при наступлении, каждая бригада выделила от себя несколько отрядов, которые, продвинувшись в глубь соседних провинций Лагуна, Тайябас и Батангас, составили надежный кордон. За выделением этих отрядов, общею численностью в 2.658 чел., свободная для операций боевая сила дивизии выразилась следующими цифрами:

12 февраля 1897 года генерал Лачамбре телеграфировал генералу Полавьеха, что он готов к выступлению и ждет распоряжений. Вследствие этого, генерал Полавьеха приказал: генералу Лачамбре с бригадами Корнеля и Марина двинуться к Силангу, а для отвлечения внимания мятежников одновременно с движением Лачамбре, — бригада Харамийо должна была наступать с юга и атаковать город Байюнган; морской пехоте, занимавшей траншеи Далагикан, приказано двинуться к Новелета. Подробное изложение действий обеих сторон было бы слишком утомительным и несоответствующим целям настоящего отчета, а поэтому, в видах ясности картины, позволю себе ограничиться описанием только главнейших моментов Кавитской кампании.

15 февраля две бригады генерала Лачамбре двинулись разными дорогами к городу Силангу. Путь был чрезвычайно трудный, во многих местах орудия пришлось везти на людях; [51] мятежники старались задержать войска на каждой удобной позиции, но сопротивление было ничтожно. 18 февраля войска подошли к Силангу. Город был сильно укреплен траншеями и, по-видимому, готовился к упорному сопротивлению. 19 февраля в 7 часов утра артилерия открыла сильную бомбардировку, а затем бригада Марина с юга, а бригада Корнеля с востока произвели одновременную атаку. Мятежники не выдержали и бежали, потеряв 2.000 человек убитыми и ранеными. Столица вице-королевства была взята. Оставив лучшие дома вокруг церкви и обратив их в магазины и госпитали, генерал Лачамбре приказал остальную часть города сжечь. 24 февраля, оставив небольшой гарнизон в укрепленном Силанге, генерал Лачамбре двинулся к северу на Перец-Дасмариньяс, у которого испанцев ожидал сам генералисимус Агинальдо. Но лишь только мятежники были выбиты из передовых траншей и началось обложение города, генералисимус бежал, оставив за себя бывшего сержанта Guardia Civil Эстрелу, который тоже скоро последовал за своим главнокомандующим.

Из Перец-Дасмариньяса генерал Лачамбре по предварительно намеченному плану должен был двинуться на Имус, сильный опорный пункт, в котором теперь находился Катипунан. Но дорога к Имусу была перерезана несколькими линиями траншей, длиною в 2-3 версты, упиравшихся в глубокие овраги. Выбив инсургентов из первой линии, называвшейся Анабо II, Лачамбре не решился идти дальше и свернул к Преза-Молина на реке Запоте, где 10 марта соединился с бригадою, бывшею Галбиса, теперь Баракера.

Дав отдохнуть войскам, Лачамбре 22 марта, усилив свои войска включенною в состав дивизии 4-ю бригадою, выступил к Имусу, намереваясь атаковать его с юга, т. е. с той стороны, с которой Испанцы уже атаковали мятежников. Последние успели исправить траншеи Анабо II и оказали здесь довольно сильное сопротивление. Но в конце концов в паническом страхе бросились назад в Имус, откуда, не обращая внимания на протесты Агинальдо и Бонифацио, продолжали бегство на север. Чтобы прикрыть отступление, Агинальдо [52] приказал зажечь город. Это задержало движение центра, но обходные колонны, выйдя на перерез бегущим, открыли страшный огонь.

После взятия Имуса, генерал Полавьеха издал прокламацию обещая прощение всем, кто поднимал оружие против королевской власти или находился с мятежниками, если эти лица явятся с повинною до 11 апреля.

Но в ожидании результатов прокламации, военные действия продолжались энергично. 26 марта из Имуса генерал Лачамбре перешел к оставленному мятежниками Бакоору и, получив здесь привезенные морем из Манилы провиант и патроны, двинулся опять через Имус — теперь в самый центр укрепленного мятежниками района С. Франциско, С. Круз, Розарио и Новелета. 1 апреля дивизия, пройдя до Бокао, заняла такое положение: бригада Аризона, бывшая Баракера, угрожала Новелете, бригада Марина-Розарио, а бригада Саральдеса (бывшая Корнеля) — С. Круз. Обоз находился в середине. Полагая, что испанцы случайно попали в такое окружение, густые массы мятежников бросились из С. Франциско на ближайшие войска, но генерал Лачамбре, встретив их, в тоже время приказал генералу Аризону атаковать Новелету. Бригада с громовым «viva Espana» бросилась в штыки. Мятежники, в том числе гвардия Агинальдо, бежали. После взятия Новелеты мятежники были сильно потрясены, а с падением С. Франциско окончательно пали духом и сдали С. Круз и Розарио без боя. Многие из Тагалов присоединились к мятежу только по принуждению и уже давно желали изъявить покорность. Теперь они массами стали приходить к властям, прося об амнистии, обещанной генералом Полавьехою.

В виду этого кампания была сочтена оконченною. 12 апреля 1897 года дивизия была расформирована и бригады размещены в разных местах Кавитэ и соседних провинций.

Переходя к оценке действий испанцев, я, в виду краткости и неполноты изложения самих фактов, считаю неудобным делать подробный разбор технической стороны кавитской операции и по необходимости должен ограничить оценку [53] немногими словами. Кампания длилась 52 дня и в 57 стычках дивизия потеряла:

Еще большее количество умерло и потеряло здоровье от болезней, вызванных усталостью и лишениями, неизбежными при всякой кампании. Но вся деятельность дивизии Лачамбры показала, что испанские войска обладают прекрасным военным духом. Их вели офицеры, преданные своему долгу, а управляли генералы, знающие свое дело. При крайней бедности отпущенных казною средств, заслуга обеспечения дивизии всем необходимым принадлежит всецело энергичной и разумной деятельности штабов. Маркиз Полавьеха, отлично поняв обстановку и характер туземцев, не побоялся привлечь к делу как туземные войска, так и туземных волонтеров, составлявших около 1/3 сил, и туземцы оправдали это доверие. При взятии Имуса и Новелеты 74-й туземный полк вел себя с такою доблестью, что генерал Лачамбре в награду приказал в обоих случаях водрузить знамя этого полка на церкви, и войска, проходя, отдавали ему честь. Но еще лучше понял маркиз Полавьеха свое положение, как генерал-губернатора Филипин. Он сразу увидел, что тагальский мятеж явление искуственное, вызванное и руководимое такими темными силами, с которыми ему одному не справиться, а поддержки ни от правительства, ни от испанского народа ожидать было нечего. Поэтому, решив выполнить свой долг, т. е. подавить мятеж, маркиз Полавьеха еще в марте, не ожидая, когда его уберут с Филипин, сам послал просьбу о смещении его по расстроенному здоровью. Просьба была принята и 15 апреля 1897 года Полавьеха отплыл в Испанию, где ему приготовили не лестную встречу. Чтобы унизить заслуги почтенного генерала, испанская печать вылила на него потоки злости и самого едкого сарказма. Обращиком таких неприличных выходок может служить передовая статья мадридской «El Pais» от 10 мая 1897 года. «Знаете ли, пишет эта газета, кто едет к нам? Кир, царь [54] персидский, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Сципион Африканский, Гонзалес Кордовский, Наполеон, Великий Наполеон, победитель миров. Что? О, несчастный народ, вы не знаете? Это Полавьеха, увенчанный лаврами, ведущий с собою флот, до верху наполненный богатейшими трофеями! Это Полавьеха, господа, открыватель новых миров, который едет, чтобы положить свой победоносный меч к ногам Изабелы Католической. Это Полавьеха, затмивший собою славу Кортеса, Полавьеха, который расширил карту Испании и принес государству новые земли, а королеве новые троны. Что же вы молчите, аплодируйте глупцы, ведь это воскрешенный Нарваес. О, теперь мы имеем великого политического мастера!»

Но 13 мая, Полавьеха, действительно сильно подорвавший здоровье в тяжелом климате, прибыл в Барселону в таком состоянии, что сконфуженные клеветники вынуждены были замолкнуть и толпа встретила его с энтузиазмом.

На смену маркиза Полавьеха генерал-губернатором был назначен дон Фернандо Примо-де-Ривера, маркиз д’Эстела. Он занимал уже эту должность с 1880 по 1883 год, и время его управления славилось особым развитием в Маниле азартных игр; 25 игорных домов за право своего существования ежедневно уплачивали по 50 руб., и вся сумма в 1.250 руб. ежедневных сборов, говорят, шла в пользу самого генерал-губернатора, который, между прочим, не гнушался и такими деньгами, как 12 тысяч рублей, полученные с орденов за смещение губернатора провинции Батангас.

Новый генерал-губернатор прибыл в Манилу 27 апреля 1897 г. По усмирению мятежа на его долю оставалось уже немного работы. На главном театре, в провинции Кавитэ, было всего лишь несколько пунктов, незанятых испанскими гарнизонами, где еще виднелись неразрушенные траншеи; поэтому генерал Примо-де-Ривера сам отправился к фронту. 4 мая был взят Наин, затем Кинтана и Инданг, а 30 мая и Марагондон. С падением этого последнего пункта мятежники рассеялись. Революция была подавлена. Главное поле действий ее, провинция Кавитэ, представляла собою сцену опустошения. [55] Города были сожжены, каменные здания разрушены, имущества разграблены, поля лежали невозделанными, гниющие трупы валялись повсюду сотнями и заражали воздух зловонием, испуганное население бежало в горы или пряталось в лесах. Во взаимном озлоблении обе стороны не давали друг другу пощады и туземцы потеряли не менее 30.000 человек.

Казалось бы после такого тяжелого урока тагалы должны были увидеть всю бесполезность мятежа. Но многие из них, понесшие такое страшное наказание, совершенно не понимали того, что они делали, зачем они бунтовали и за что их так сильно наказывали. По единогласному мнению всех посторонних людей, наблюдавших революцию вблизи, и по чистосердечному признанию участников, с которыми мне пришлось встречаться потом на Филипинах, даже сами вожаки движения, составлявшие правительство и выбиравшие себя в президенты и консулы, бунтовали не против Испании. Во время боя с испанскими войсками, они кричали сами и приказывали кричать подчиненным: «viva Espana, avajo los frailes!» т. e. «да здравствует Испания, долой монахов!» При поспешном бегстве, когда теснимые войсками генерала Лачамбре, мятежники не успевали поджечь город, обстановка в домах оставалась нетронутой и в помещениях главных квартир, как напр. у вице-короля Силанга Белармино, испанцы находили на самом видном месте тронного зала портрет королевы-регентши.

Из всего этого было ясно, что политические свобода и независимость были тут не причем, что вся эта траги-комедия с марионетками Катипунана нужна была тому, кто гораздо больше, чем туземцы, был заинтересован в исходе мятежа, т. е. иезуитам. Кровавое дело, разыгравшееся между испанцами и туземцами, было только видною для всех стороною той глухой отчаянной борьбы, которая происходила между иезуитами и их соперниками. Иезуитам нужно было изгнание всех других орденов, чего они могли добиться только с помощью революции. Вздумавший помешать этому маркиз Полавьеха уехал осмеянный. Новый генерал-губернатор был человек других дарований и других нравственных качеств. А поэтому надо [56] было ожидать, что казавшаяся уже мертвою тагальская революция оживет и она действительно ожила. Но средства, которыми Примо-де-Ривера воскресил филипинскую революцию были весьма оригинальны. После страшного кавитского разгрома — из всей армии Агинальдо осталось не более 2.000 человек, разбитых на мелкие команды. Эти жалкие остатки бежали в провинцию Булакан, где и скрывались вместе с своим генералисимусом в горах Ангат.

Не попытавшись даже послать против них мало-мальски серьезную экспедицию, генерал Примо-де-Ривера нашел, что выбить инсургентов из Булакана очень трудно и потому решил, что самое лучшее будет войти с ними в соглашение. С этою целью он обратился к одному манильскому метису дону Педро Патерно, предлагая ему взять на себя посредничество в переговорах с Агинальдо. Патерно отправился к мятежникам и там, после долгих споров, выработаны были условия мира, по одобрении которых испанским правительством, 14 декабря 1897 года, было подписано соглашение, известное под именем «Договора в Биак-на-бато» (Биак-на-бато — название горы, у которой договаривались стороны.). По этому договору, подписанному со стороны мятежников тем же метисом Патерно, а со стороны Испании генерал-губернатором, Испания обязалась ввести в управление колониею требовавшиеся инсургентами реформы и кроме того уплатить Агинальдо 1.700.000 мексиканских доларов (почти столько же рублей) в возмещение потерь и убытков за время войны. Для дальнейшего хода филипинских событий мирный договор в Биак-на-бато имел весьма важное моральное значение, бывшие до сих пор подстрекатели мятежа обращались теперь в вожаков движения; вооруженный бунт против законной власти делался революцией, а простые мятежники становились борцами за идею. Взбунтовавшиеся подданные, имевшие право рассчитывать только на прощение (амнистию), получили теперь вес в собственных глазах, они сделались вдруг договаривающеюся стороною, т. е. другими словами договором в Биак-на-бато генерал Примо-де-Ривера [57] официально заложил мятежникам первый этап, дальнейшее движение от которого могло уже получить окраску «национального».

Во исполнение договора с испанцами, Агинальдо и 17 человек его свиты были отправлены в Гонконг, где им выдано было 400.000 доларов, как первая часть условленной суммы. Эти деньги составили военный фонд, казначеем которого по каким-то особым соображениям было выбрано постороннее лицо — один гонконгский комерсант.

Отправляя Агинальдо генерал Примо-де-Ривера подтвердил ему обещание о скором введении реформ на Филипинах, но в то же самое время послал правительству доклад о том, что в изменении порядка в управлении колониею нет надобности. Вследствие этого, вопрос о реформах заглох. В благодарность за такой образ действий монашеские ордена, кроме тайной мзды, открыли подписку на денежный подарок генерал-губернатору и один только военный клуб собрал 30.000 руб. Но вслед за торжеством поднесения подарка, вдохновляемая иезуитами газета «Diario de Manila» напечатала статью, в которой потребовала автономии для Филипин и немедленного введения обещанных реформ (в том числе и свободы печати). Это была чрезвычайно удачная спекуляция на психологию дня. Генерал Примо-де-Ривера закрыл газету и политиканы метисы заволновались, справедливо спрашивая, что же значит тогда договор в Биак-на-бато? По городу был пущен слух о том, что акт договора, написанный в одном экземпляре, генерал-губернатором уничтожен. Действительно, этот документ куда-то исчез и мадридские власти, по крайней мере наружно, убеждены, что писанного соглашения с мятежниками не было. Туземцы опять начали сходиться на совещания, а следовательно начались и аресты в городах, откуда волнения немедленно сообщились в деревни и на этот раз отразились даже на Визайских островах. В провинциях захозяйничали шайки мародеров, войска же бездействовали, и находившийся в состоянии летаргии тагальский мятеж, превратясь теперь в филипинскую революцию, поднял голову. Партии инсургентов снова появились в Кавитэ. 24 марта 1898 года стоявшему там 74-му [58] туземному полку приказано было идти против инсургентов. Этот полк, действуя в составе дивизии Лачамбре, отличился много раз, теперь же потому ли, что солдаты уже несколько месяцев не получали жалованья или по другим причинам, но полк отказался идти. Тогда перед фронт были вызваны 8 капралов и здесь же застрелены. Полку отдано вторичное приказание с угрозою, что, в случае ослушания, все будут перебиты, но туземцы продолжали стоять в упрямом молчании. Тогда солдат разослали по баракам, приказав им оставаться там в ожидании суда. На следующее утро весь полк с оружием и амуницией дезертировал к инсургентам. За ним скоро последовал и 69-й туземный полк. Таким образом, страна, казавшаяся уже успокоенной, была снова в восстании и среди инсургентов находились уже хорошо вооруженные, опытные солдаты, которые могли своим примером повлиять очень дурно и на туземные части, которые еще оставались верными Испании. Но теперь события должны были принять другое течение и исход их зависел от того, чем кончится война Испании с Соединенными Штатами.

IV.

Вмешательство Соединенных Штатов.

Морской бой у Кавитэ.

Причины и поводы испано-американской войны лежали далеко от Филипин и во всех политических расчетах готовившихся к войне американцев архипелаг не играл никакой роли. Только в последний момент, когда политика должна была уступить свое место стратегии, Филипины, благодаря находившейся у них части испанского флота, должны были сделаться второстепенным театром войны.

15 февраля 1898 г. у берегов Кубы последовал взрыв американского крейсера «Maine», а спустя 10 дней после этого, т. е. почти за месяц до объявления войны, исправлявший обязанности морского министра Рузвелт телеграфировал командовавшему азиатскою эскадрою адмиралу Девею следующий приказ: [59]

«Приказ эскадре, за исключением Мопосасу.

В Гонконг.

«Имейте полный запас угля. В случае объявления войны с Испанией, ваша обязанность смотреть, чтобы испанская эскадра не оставила азиатского берега, а затем наступательные действия к Филипинам. Держите Olympia на готове на случай приказаний».

В ожидании враждебных действий американский флот сосредоточился к Гонконгу. 21 апреля 1898 г. последовало объявление войны и эскадра, вследствие заявленного Англией нейтралитета, перешла из английского порта в китайскую гавань Мирс Бай, чтобы отсюда двинуться в Филипинские воды.

Так как объектом действий американской эскадры являлся испанский флот, стоявший в Манильской бухте у Кавитэ, то естественно, что и театром действий обеих сторон мог быть не весь архипелаг, а только западное побережье острова Люцона, именно бухты Манильская и лежащая немного севернее ее — Субик. Но и эта маленькая часть была совершенно не подготовлена испанцами к защите. Еще много лет назад существовал проект укрепить Субик, построить там арсенал и провести по побережью железную дорогу в Манилу. Но этот проект так и завалялся где-то в груде добрых намерений испанских правителей и только теперь, под давлением обстоятельств, военные власти выразили претенциозную попытку сделать что-то. Это что-то выразилось в назначении комисии, которая, побывав в Субике, доложила адмиралу Монтохо, что когда-то заложенный арсенал достроить, конечно, нельзя, но на островке у входа в бухту поставлены батареи и заложено 14 плавучих мин.

Как только в Маниле сделалось известным, что американская эскадра идет к столице архипелага, адмирал Монтохо с четырьмя судами вышел на встречу врага к Субику, но не найдя здесь ни батарей, ни мин, о которых ему докладывала комисия, повернул назад и пошел в Манильскую бухту. [60]

Обширная Манильская бухта соединяется с Китайским морем проливом шириною в 9 1/2 морских миль (около 16 верст). Островом Корегидором этот пролив разделяется на два канала — северный или Бока-Чика (маленький), шириною в 2 мили и глубиною в 30 морских саженей (3 80 ф.), и южный Бока-Гранде, шириною в 3 1/2 мили и глубиною в 120 ф. При таких условиях даже не минер может сказать, что устроить минную оборону входа вещь не легкая, требующая и времени и средств, у испанцев же, не говоря о времени, было всего 8 устарелых мин, взрывающихся от прикосновения. Эти мины были посланы на остров Корегидор, но, вследствие очевидной бесполезности, их и не погружали.

Но если неблагоприятная обстановка исключала минную оборону, то с другой стороны защита проходов представляла собою прекрасное поле действия для миноносок и канонерок. Для таких маленьких судов здесь было много удобных пристаней с каждой стороны обоих каналов. Правда, при начале войны у испанцев не было и миноносок, но крейсеры «Isla de Cuba» и «Isla de Luzon» были снабжены минами и вместе с канонерками могли бы стеречь проливы, а почему они не были посланы туда, об этом знает один адмирал Монтохо. Посторонний же наблюдатель, на основании фактов, считает себя в праве сказать, что для защиты входа в Манильскую бухту испанцы не сделали ничего. Мины, торпеды и узкие проливы, которые пришлось преодолеть американской эскадре, существовали только в воображении американских военных кореспондентов.

Возвратившись из Субика, адмирал Монтохо приказал бывшим в бухте иностранным судам отойти поближе к Маниле, а сам стал у Кавитэ и начал готовиться к бою.

Испанские суда переменили белую окраску на серую, подобно американским. На батареи Punta Restinga, El Fraile, Pulo Caballo и остров Корегидор было послано несколько орудий, взятых частью из арсенала, а частью с адмиральского судна Reina, Cristina. На две батареи у Кавитэ — Canacan и Punta Sangley к трем бывшим на них орудиям добавили еще несколько [61] дальнобойных. Затем приказано было потушить все береговые огни и эскадра в боевом порядке начала ждать противника.

27 апреля 1898 г. американская эскадра под начальством адмирала Девея, оставив китайские воды, направилась к Субику, но не найдя здесь противника, двинулась к Маниле. С погашенными огнями суда в 3 часа ночи на 1 мая 1898 г. вошли в южный широкий пролив. Адмиральское судно Olympia открывало путь, эскадра шла в боевом порядке. Защитники Корегидора вероятно спали, потому что когда Olympia уже прошла, послышался одиночный выстрел, вслед за которым раздалось по одному выстрелу с батарей El Fraile и Punta Sangley. Войдя в Манильскую бухту, американская эскадра (6 судов, 163 орудия) остановилась против испанской (6 судов, 76 орудий).

С рассветом первыми начали стрельбу американцы. Они направили свой огонь сначала на береговые батареи Кавитской косы. В ответ на это с правофлангового испанского судна Don Antonio de Ulloa раздался залп, послышалась барабанная дробь и вслед за дружным «да здравствует король, королева и Испания!» со всего борта эскадры открылась канонада. Американцы перенесли огонь на суда противника. После первых выстрелов испанский Don Juan de Austria двинулся к американской Olympia, но, встреченный залпом гранат, вынужден был повернуть и отойти на место. Видя его неудачу, Reina Cristina дала с места полный ход, намереваясь ударить Olympia в бок тараном и взять ее на абордаж, но тоже вынуждена была отступить с палубою, покрытою убитыми и ранеными. В то же самое время и американские Baltimore и Boston, поврежденные с Punta Sangley, вышли из боевой линии.

В 7 часов 30 минут утра испанское адмиральское судно Reina Cristina было в огне. Адмирал Монтохо со штабом переехал на Isla de Cuba, но смертельно раненый капитан дон Луиз де Кадарсо продолжал отдавать приказания. Еще через полчаса были искалечены и другие суда. Совершенно неспособные к бою канонерки Lezo, Duero, Manila, Velasco и Argos отошли в сторону, к Кавитэ-Виехо. Не опасаясь уже со стороны испанцев никакой активности, американская эскадра [62] спокойно отошла за иностранные суда, где были оставлены 2 транспорта с боевыми припасами. В 10 часов американцы вернулись, снова стали в боевую линию и открыли огонь по испанским судам, на которых продолжали развеваться флаги. Сражение продолжалось еще около часа. Из испанских судов Castilla и Reina Cristina сгорели, Don Juan de Austria был взорван, Don Antonia de Ulloa, пробитый насквозь, потонул. Только Isla de Cuba и Isla de Luzon сохранили еще боевую способность, но адмирал Монтохо, признавая положение совершенно безнадежным, приказал им выброситься на берег у Бакоора.

Американцы открыли тогда огонь по арсеналу и форту Кавитэ, где не было ни одного орудия. Комендант форта выкинул белый флаг, прося дать время для вывода женщин, детей и раненых. Американцы ответили, что с разрушением флота задача их окончена и что они прекратят стрельбу, если замолчат береговые батареи. Испанцы согласились, но американцы, заметив у Лас-Пиньас почтовый пароход Isla de Mindanao, вооруженный пушками, открыли по нем огонь; он ответил и хотя скоро был в огне, но этим дал американцам повод возобновить переговоры о сдаче Кавитэ, под угрозою бомбардировать Манилу. Вследствие чего Кавитэ, С. Рок и Далигикан были сданы американцам.

Таким образом, морской бой 1 мая 1898 года закончился полным уничтожением испанской эскадры. Но, по единогласному мнению всех, не заинтересованных в деле очевидцев этого боя, имевших возможность присмотреться к испанским судам раньше, иначе и не могло быть. Действительно, все испанские суда, за исключением двух небольших крейсеров Isla de Cuba и Isla de Luzon, построенных в 1887 году, были совсем старые. Castilla и Reina Cristina, сделанные сплошь из дерева, высоко выдавались из воды и представляли собою прекрасную цель. При слабости конструкции суда к тому же были и не в полной исправности, на одном из судов не было даже котлов, так как они чинились в арсенале. В общем, принимая во внимание только то обстоятельство, что тоннаж испанских судов [63] был в полтора раза меньше, а артилерия в два с лишним раза слабее, самые орудия меньше и хуже, нельзя было и сомневаться в том, что испанская эскадра будет разрушена раньше, чем причинит какой-либо вред противнику. Наперед зная все это, испанские моряки тем не менее твердо решились принять бой. По распоряжению капитанов, матросы ночью прибили флаги к мачтам гвоздями, для того, чтобы не спускать их, если даже отдано будет приказание. Экипаж каждого судна самоотверженно и геройски выполнил свой долг до последнего момента. С погибших судов люди отступали прямо вплавь. Общая потеря убитыми и утонувшими была 400 человек, из 1.000 испанцев и туземцев. Командовавший эскадрой адмирал Монтохо обнаружил присутствие духа в бою, но далеко не выполнил того, что требовал от него долг. Плохо подготовившись к встрече врага, он, как только заметил, что успех начал клониться в сторону американцев, покинул флот и кавитский арсенал, а сам спокойно вернулся в свою виллу в предместье Манилы.

Со стороны американцев, принимая во внимание огромное превосходство их флота и ничтожность потерь (всего 7 раненых нижних чинов), можно сказать, что бой не потребовал от них больших усилий, победа досталась легко, а результаты ее были так велики, что еще долго ни одна из сторон не могла сделать им точного учета. Действительно, для Испании с гибелью флота и потерею Кавитского арсенала, архипелаг был совершенно отрезан от метрополии. Войти в связь с оставшимися на Филипинах войсками, а тем более послать им подкрепления можно было только в сопровождении эскадры сильнейшей, чем американская. Затем следовало полагать, что только что понесенное поражение должно будет оказать невыгодное для испанцев влияние на развитие революционного движения. Словом, для Испании вслед за страшною грозою Филипины окутались, густым туманом тяжелой неизвестности.

Американцы же с той большой высоты, на которую подняла их морская победа, увидели у себя под ногами страну, которая была для них совершенною terra incognita и они [64] находились в недоумении, где и как ступить на нее ногою. Прежде всего перед ними лежала беззащитная Манила. В последние минуты испанцы, так же как с бухтою Субик, хотели сделать что-то и с обороною Манилы. Для этого на эспланаде Люнета вдоль морского берега они поставили несколько старинных орудий, затем приказано было вооружить и форт С. Яго, защищающий вход в устье р. Пасига, но орудия, назначенные для этого, не могли поместиться на барбетах, а снаряды были другого калибра. Видя невозможность выполнить порученную задачу, полковник, на которого возложено было устройство обороны, застрелился с отчаяния и все дело кончилось только тем, что испанцы затопили у входа в реку транспорт Собу.

В 4 часа 30 минут по полудни американская эскадра, переменив фронт, двинулась к Маниле. Генералу Аугусти, который заменил отозванного с Филипин Примо де-Ривера, сделано было предложение сдать город. Но, узнав об этом, горожане испанцы отправили женщин и детей в предместья и огромная толпа солдат, комерсантов, чиновников и туземцев направилась к генерал-губернаторскому дворцу и энергично заявила, что «американцы войдут в Манилу только перешагнув через их трупы». Выразив благодарность народу за его патриотизм, генерал Аугусти обещал, что город не будет сдан и такой ответ послал адмиралу Девею.

Получив отказ, американцы не настаивали на сдаче, так как у них на это были серьезные причины. Действительно, бомбардировать город было не трудно, но после бомбардировки высадить на берег было некого. Затем, если их отношения к испанцам, как к воюющей стороне, были ясны, то с другой стороны туземцы являлись таким фактором, о котором они имели очень смутное представление. В виду этого, Девей решил ограничиться пока тем, что дала ему непосредственно морская победа, т. е. овладением Манильскою бухтою, куда в случае надобности могли быть привезены войска и Кавитскою косою, где эти войска могли бы высадиться. [65]

Союз американцев с инсургентами.

Прибытие американцев на Филипины было чрезвычайным сюрпризом для всех. Хотя туземцы были довольно равнодушны к судьбам родины, но все же они инстинктивно чувствовали, что к двум хроническим недугам-испанцам и монахам — прибавилась еще одна напасть — американцы. Более развитые метисы, те сразу увидели, что из двух господ придется выбирать одного; поэтому известие о поражении испанцев в первые минуты обрадовало очень немногих, наоборот оно заставило большинство очнуться и задуматься над своим положением. Но тут с своим решающим голосом выступил Агинальдо.

Как только начались враждебные отношения между С. Штатами и Испанией, в Гонконге, среди членов «Патриотической Лиги» (Junta Patriotica) и между вождями, изгнанными с Филипин по договору в Бианк-на-бато, началась оживленная деятельность. Лига через своих агентов представила европейским привительствам нечто в роде меморандума, в то же самое время решено было действовать вместе с американцами, чтобы принудить Испанию покинуть архипелаг, а Филипины объявить независимыми.

Для того, чтобы уяснить американцам существующее положение дел, Агинальдо вместе со своею свитою отправился из Гонконга в Сингапур к американскому генеральному консулу Спенсеру Прату. После переговоров с Притом, генералисимус вернулся снова в Гонконг, где ему была дана инструкция для совместных действий и он начал готовиться к отплытию в Манилу на американском пароходе.

Но предварительно он заготовил следующую прокламацию:

«Соотечественники!

«Божественное Провидение посылает нам свободу — такую, какую только может желать жаждущий независимой жизни народ.

«Американцы не из корыстных побуждений, но единственно из человеколюбия, в ответ на скорбь [66] преследуемых снизошли простеречь свою благодетельную руку на нашу страну теперь, когда их отношения к Испании нарушены по причине тирании на Кубе, приносящей ущерб американским интересам. Американская эскадра готовится к отплытию в филипинские воды. Вы, наши братья, боитесь быть принужденными стрелять по американцам. Нет, братья, никогда не делайте этой ошибки, скорее разбейте ваши собственные головы, но не встречайте враждою ваших освободителей. Ваш единственный враг, ваши палачи, виновники кашей нищеты и горя — испанцы, которые правят вами. Подымите же против них все ваше оружие и всю вашу ненависть. Поймите хорошо, что против них, а не против американцев. Не исполняйте приказов генерал-губернатора, призывающего вас к оружию, хотя бы это стоило вам вашей жизни. Скорее умрите, но не будьте неблагодарными вашим освободителям — американцам. Генерал-губернатор зовет вас к оружию. Зачем? Защищать тех, кто в публичных речах призывал к вашему истреблению, тех, кто третировал вас немного лучше, чем дикарей? Нет, нет, тысячу раз нет! Загляните в историю и вы увидите, что во всех испанских войнах, бывших на Дальнем Востоке, филипинская кровь приносилась в жертву. Нас приглашали сражаться для французов в Кохинхину за дело, которого никто из нас не знал; мы проливали нашу кровь под начальством Симона де Анда против англичан, которые во всяком случае могли бы быть лучшими правителями, чем испанцы. Каждый год наши сыны должны были сражаться на Минданао и Зулу против тех, кого нам представляли врагом, но кто суть наши братья, борющиеся подобно нам за свободу. После всех этих жертв крови против англичан, анамитов, мусульман и т. д. какую благодарность получили мы от испанского правительства? Невежество, бедность и истребление подобных нам».

«Довольно, братья, этой испанской опеки!» [67]

«Американцы будут атаковать с моря и не допустят прибытия подкреплений из Испании, инсургенты же должны атаковать с суши».

«У вас будет оружия более чем достаточно, так как американцы, имея его, найдут средство помочь нам. Туда, где вы увидите американский флаг, сбегайтесь все — американцы наши избавители!»

Эту прокламацию решено было отправить вперед с одним из членов Лиги Хозе Алехандрино, который должен был сначала исследовать почву, ибо неизвестно было, как еще примут инсургенты самого Агинальдо.

Отплыв с американскою эскадрою, Алехандрино высадился в Кавитэ и скоро увидел, что его мисия далеко не бесполезна, так как за 4 месяца отсутствия прежнего вождя, вера в него успела сильно охладеть, и чтобы поднять ее, требовалось время и некоторые усилия. Во всяком случае Алехандрино подготовил встречу Агинальдо и когда последний 19 мая с 12 другими вожаками прибыл на американском крейсере Hugh Mc. Culloh и высадился в Кавитэ, его приняли с шумными изъявлениями радости.

Число инсургентов в это время набралось уже до 25.000. Агинальдо стал во главе их и, объявив себя диктатором, из своей свиты образовал. «Диктаторское Правительство». Диктатор стал в самые дружественные отношения с американцами. Адмирал Девей дал ему два полевые орудия, пятьсот ружей, 200.000 патронов и поручение обложить Манилу со стороны суши. Затем после дружеских рукопожатий и напутственных благопожеланий, Агинальдо со своими инсургентами отправился в поле. Но, предоставляя Агинальдо свободу действий, адмирал Девей должен был зорко следить во первых за тем, чтобы эта свобода не перешла границ уже очевидно скомбинированных американцами планов, т. е. чтобы инсургенты, тесня испанцев, не увлеклись до захвата Манилы; во вторых приходилось оглядываться и на запад. Правда, ожидать со стороны Испании каких нибудь неприятностей было [68] трудно (Вследствие несчастных обстоятельств, чтобы успокоить общественное мнение, испанское правительство вынуждено было сделать что нибудь и поэтому дало приказ адмиралу Камара с небольшим флотом двинуться к Филипинам, будто бы для освобождения Манилы. Но этот флот очевидно не имел в виду идти далее Суэцкого канала, потому что при одной угрозе американцев послать суда для бомбардирования испанских портов, с облегченною совестью повернул назад.), но в городе ходили слухи о неизбежности вмешательства европейских держав. Поводы думать таким образом были серьезные, их подавало очень странное поведение германских моряков. Из нейтральных держав Германия прислала самую большую эскадру, которая резко демонстрировала свое враждебное отношение к американцам. В городе германский консул Крюгер (остающийся и теперь) умышленно подчеркивал свои симпатии к испанцам. Он все время участвовал в конференциях испанских властей и навещал архиепископа Носаледу и иезуитов. Германские офицеры, отправляясь на берег, открыто братались с испанцами в кафе и на улицах. 18 мая большой немецкий пароход с съестными припасами показался у Люцона. Адмирал Девей запретил ему войти в бухту, но военные суда облегчили доставку припасов в Манилу. Далее один из командиров германского судна, будучи приглашен на пикник к генерал-губернатору в Сан-Хуан дель Монте, в присутствии многолюдного общества генералов и офицеров, произнес тост, в котором заявил, что «до тех пор пока Вильгельм II будет Императором Германии, Филипины никогда не будут принадлежать Соединенным Штатам».

Надо полагать, что произнося такие слова, бравый командир немного превзошел свои полномочия, но все же она вызвала большую тревогу среди американцев и туземцев. Только желчный кардинал Носаледа в кругу своих близких, говорят, назвал немцев болтливыми девами, пришедшими в одинадцатом часу.

Обложение Манилы инсургентами.

В течение первых трех месяцев, последовавших за морского битвою 1 мая 1898 года, испанцам приходилось иметь [69] дело только с одним противником — инсургентами, но даже и при этом условии, отрезанные от родины и базы, они были в весьма тяжелом положении. Общее число европейских войск на архипелаге в начале 1898 года было 25.000 человек. Но из них генерал Примо де Ривера, почитая революцию оконченною, отослал в Испанию 7.000. Оставшиеся же 18 тысяч были распределены следующим образом:

Но находившиеся на южных островах войска имели свою работу и не могли принять участия в событиях на севере, а с прибытием Агинальдо, когда восстание приняло широкие размеры, все отдельные отряды и гарнизоны городов Люцона оказались осажденными и, не имея возможности пробиться, сдались потом инсургентам. Таким образом, только 5.000 испанских регулярных войск с 3.000 туземных солдат и волонтеров, находившихся в Маниле, предстояло выдержать всю ту грозу, которая созревала вокруг этого города и должна была решить участь колонии.

Сознавая всю безвыходность своего положения, но вместе с тем чувствуя всю величину лежавшего на них нравственного долга, осажденные в Маниле испанцы проявили и мужество и энергию. Пользуясь временем, пока инсургенты не захватили еще железную дорогу в Дагупан, они собирали съестные припасы в богатых рисом провинциях Пампанга и Пангазинан и подвозили их в Манилу; войска ежедневно делали небольшие экспедиции и отбрасывали инсургентов, а городские жители строили траншеи и укрепляли предместья. Но в то же время среди туземцев волнение продолжало расти. За чертою Манилы революция обозначала себя рядом грабежей и пожаров. Каждый день со всех сторон подымались к небу клубы черного дыма, каждый день происходили небольшие стычки между [70] передовыми постами испанцев и инсургентами. Госпитали в Маниле наполнялись ранеными и больными. Агинальдо и его помощники напрягали усилия, чтобы отрезать подвоз. Они все теснее и теснее суживали кольцо вокруг Манилы и, наконец, в начале июня захватили железную дорогу. Завершив обложение, инсургенты уже несколько раз пытались было атаковать и Манилу, но каждый раз адмирал Девей советовал им подождать и заниматься пока внутренними делами. Следуя этому совету, Диктаторское Правительство в захваченных им провинциях распоряжалось, как в чужой стране, завоеванной у Испании. Оно издавало законы, устанавливало подати и чинило суд и расправу. 18 июня в городе Бакооре, на берегу Манильской бухты, собран был первый конгрес, на котором решено было дать высшему управлению титул «Революционного Правительства» а 23 июня новый президент дон Эмилио Агинальдо объявил конституцию. Революционное правительство располагало теперь 30 тысячною армиею, имевшею хорошее вооружение, так как, кроме имевшихся ранее ружей, инсургенты захватили часть в боях, затем получили от американцев и купили в Гонконге. Они снарядили и вооружили даже 4 маленьких судна, но этой эскадре американцы запретили носить революционный флаг. К 30 июня инсургенты овладели уже Калооканом, ближайшею к Маниле станцией железной дороги и самыми предместьями города Санта Круз и Тондо. Затем они захватили и басейн городского водопровода, но водоснабжения не прервали. Несмотря однако на эту возбужденную деятельность, тщеславные правители никак не могли поделить титулов и чинов и постоянно ссорились между собою. Были покушения даже на самого Агинальдо, но с бунтовщиками расправлялись довольно просто. К этим внутренним междоусобиям скоро начади присоединяться еще недоразумения с американцами. Постоянные запрещения адмирала Девея и приказания, которые он отдавал Революционному Правительству, раздражали метисов. Их начало смущать и прибытие американских войск, начавшееся 1 июля. Наконец и Агинальдо, еще недавно уверявший инсургентов в [71] американском бескорыстии, по-видимому начал сам задумываться над тем, насколько благодетельною может оказаться та рука, которой Провидение приказало простереться над Филипинами. Поэтому 6 августа он снова обращается ко всем великим державам со следующим меморандумом:

«Державам».

«Революционное Правительство на Филипинах, изъявив в своем сообщении 23 прошлого июня действительные причины филипинской революции, желало показать, что это народное движение есть результат тех естественных законов, которые рейдируют жизнь нации, жаждущей прогреса и усовершенствований единственно путем свободы. Революция в настоящий момент преобладает в провинциях Кавитэ, Батангас, Миндоро, Тайабас, Лагуна, Моронг, Батаан, Булакан, Пампанга, Нуэва, Эсиха, Тарлак, Пангазинан, Унион, Инфанта и Замбалес и осаждает столицу Манилу. В этих местностях царствует мир и спокойствие. Там управляют власти, избранные народом, согласно постановлениям 18 и 23 прошлого июня. Революция имеет около 9 тысяч военнопленных, с которыми обращаются сообразно с чувством гуманности и регулярную армию, более чем 30 т. человек, вполне вооруженных и снаряженных. При этих обстоятельствах, представители городских общин вышеупомянутых провинций, выражая волю выбравшего их народа, объявившего независимость Филипин, предлагают Революционному Правительству обратиться с просьбою к иностранным державам о признании инсургентов воюющею стороною, а нации — независимой, под тем убеждением, что эта нация достигла стадии развития, при которой она может управляться сама собой. Для чего нижеподписавшийся, пользуясь властью, предоставленной ему, как президенту Революционного Правительства на Филипинах, от имени представителей филипинской нации испрашивает покровительства всех держав цивилизованного мира и [72] умоляет их считать инсургентов воюющею стороною и признать Революционное Правительство, так как державы суть оплот, назначенный для соблюдения равновесия между нациями, для поддержания слабых и ограничения честолюбия более могущественных, в тех видах, чтобы безупречная справедливость могла освещать и делать действительным прогрес человечества».

Последние слова меморандума, заключающие в себе приглашение противодействовать честолюбию более могущественных держав, ясно указывают на то, что инсургенты уже начали опасаться американских проектов. В то же самое время група агитаторов, наделенная деньгами из монашеской казны, напрягала все усилия, чтобы поселить разлад между инсургентами и американцами. Сидевшие в Маниле метисы слали прокламацию за прокламацией, приглашая туземцев держаться Испании. Но несмотря на все это инсургентские правители, точно постановив, что уже если быть обманутыми, так до конца, продолжали быть верными слугами американцев до тех пор, пока не покорили сами себя Америке.

Подготовка американцев к филипинской экспедиции и отправка войск к Маниле.

Недальновидность инсургентов сослужила американцам хорошую службу, так как лишь при таких качествах самозванных вершителей судеб своей родины и возможно было произвести непредвиденный заранее захват Филипинского архипелага. Действительно, готовясь к войне с Испанией, С. Штаты имели в виду только Кубу и Порто-Рико, поэтому все войска и военные материялы были собраны на южном берегу Атлантического океана. На западе же, на берегу Тихого океана не было отдано распоряжений на случай призыва волонтеров и интендантство, не ожидавшее сосредоточения войск, не сделало там запасов ни оружия, ни амуниции, ни одежды, ни продовольствия. Затем, при ограниченности судоходства у тихоокеанского берега, судов годных для перевозки [73] войск было вообще мало, в то же время многие из частных пароходов были уже зафрахтованы, или находились в плавании. Таким образом получалась следующая картина: удачный морской бой, уничтоживший 1 мая испанскую эскадру, открыл перед американцами богатую колонию противника, для совершенного овладения которою требовалась небольшая сухопутная армия. Базою операции служило тихоокеанское побережье С. Штатов, но на базе не было ни солдат, ни запасов, ни судов для перевозки войск за 12.000 верст. При таких условиях строгий расчет и обдуманную подготовку должны были заменить вдохновение и импровизация, вещи, часто нужные полководцу, но всегда вредные интендантству и канцеляриям. Но как бы то ни было, правительство, решив овладеть Филипинами, объявило набор волонтеров для филипинской экспедиции. Сборным пунктом назначен был г. С. Франциско, а начальником сборного пункта генерал Отис, который прибыл к месту 17 мая. К этому времени, командовавший департаментом Калифорния ген. Мариам собрал в лагерь 1 пехотный Калифорнийский волонтерный полк, 1 пехотный баталион Орегонских волонтеров и 5 рот 14-го полка регулярной пехоты. Вслед за этими начали прибывать и другие части. Затем приехал и ген. Мерит, назначенный командующим экспедиционными войсками. Но хотя войска были собраны и начальник экспедиции был на лицо, выступать нельзя было, так как у регулярных войск одежда была плоха, волонтеры же явились совсем в штатском платье и их оружие было совершенно негодное. Надо было сначала всех переодеть и перевооружить. За отсутствием в С. Франциско казенных мастерских, заготовку всего необходимого пришлось сдать с подряда, значительную часть которого взяли на себя проживающие в С. Франциско русские евреи. Благодаря спешности работы и недобросовестности подрядчиков, все запасы исполнены были неудовлетворительно.

Одновременно с перевооружением и снаряжением войск приняты были меры и к подысканию перевозочных средств. Войска отправлялись по частям, по мере готовности их. 25 мая [74] отплыл первый эшелон из 3-х судов под начальством бригадного генерала Андерсона. 15 июня второй эшелон генерала Грина, а 27-го и третий эшелон. Проводив эти эшелоны, генерал Мерит со штабом выехал из С. Франциско 29 июня. Для переезда по Тихому океану понадобилось около месяца и войска начали прибывать в Манильскую бухту только в июле. Осажденные инсургентами испанцы не могли помешать высадке, и прибывавшие эшелоны сходили на берег сначала на Кавитской косе а затем у селения Параньяке, ближе к Маниле, где устроен был бамбуковый помост. Здесь же на берегу выбрано было место для лагеря тех частей, которые уже не могли помещаться в зданиях гор. Кавитэ. Приехавший с первым эшелоном генерал Андерсон 4 июля послал Агинальдо письмо следующего содержания:

Генерал.

«Имею честь известить вас, что С. Штаты Америки, силами которых я имею честь командовать в этих местах, будучи в войне с королевством Испанией, питают полную симпатию и самые дружеские чувства к туземному населению филипинских островов. Вследствие чего я желал бы иметь наилучшие отношения с вами и просил бы вас и ваш народ действовать за одно с нами в военных операциях против испанских войск».

Это содействие было необходимо американцам не для одних только боевых операций. Вследствие недостатка судов, транспорты пришлось набить войсками и для нагрузки припасов оставалось очень мало мест. Поэтому, сейчас же по высадке войск, надо было подумать о продовольствии их. Забота об этом поручена была Агинальдо и скоро инсургентские магазины начали очищаться от риса, а злосчастные поселяне ближайших деревень каждое утро не досчитывались своих быков, угонявшихся ночью предприимчивыми инсургентскими квартермистрами в американский лагерь. 25 июля одновременно с 3-м эшелоном приехал и командующий всей экспедицией генерал Мерит. [75] Стало быть, только теперь, спустя три месяца после уничтожения испанской эскадры, американцы стали на Филипинах твердою ногою по крайней мере настолько, что могли приступить к операциям.

Положение осажденных в Маниле.

К концу июля обстановка в Маниле и вокруг нее была следующая: в городе было всего лишь около 8.000 защитников, уже изнуренных долгою осадою и стычками с инсургентами и поэтому имевших много людей в госпиталях. Таким скромным силам приходилось защищать город, раскинувшийся на 10 кв. верст, и поддерживать порядок среди населения в 300.000, из которых более девяти десятых — туземцы и китайцы. Условия местности несколько облегчили эту задачу. Манила разделена на две части глубокою рекою Пасиг. К северу находится торговая часть, а к югу — официальная и военная. Для поддержания порядка среди жителей на северной стороне организован был особый «Совет» из влиятельных метисов, председателем которого был выбран Патерно. Оборону же решено было сосредоточить на другой стороне реки Пасига. Здесь, на южной стороне, находится старинная крепость с каменными стенками бастионного начертания, но стены — старые, во многих местах разрушенные землетрясениями, а рвы заплыли грязью. К северу у входа в реку Пасиг крепостная стена заканчивается фортом С. Яго, к югу впереди рва вынесен люнет, а еще южнее, за обширною экспланадою, носящею вместе с укреплением общее название «Luneta», начинаются предместья Эрмита, Малате, Пако и Пандакан. От крепости через предместье Эрмита и Малате, поберегу моря к г. Кавитэ, идет хорошая грунтовая дорога, называемая Королевской улицей (Calle Real). Эту дорогу прикрывал, лежащий на берегу моря, старый форт Малате, от него к востоку до самой реки испанцы устроили несколько блокгаузов и соединили их траншеями. Так что, в общем, обороняемое пространство представляло собою неправильный треугольник, основанием которого являлась линия слабых укреплений полевой профили, бока [76] омывались морем и рекой Пасиг, а в вершине находилась полуразвалившаяся крепость. Этот треугольник был обложен со всех сторон. В бухте против него стояла сильная эскадра Девея, а с суши, охватывая полукругом и упирая фланги в море, расположилось более 15 тысяч инсургентов.

Текст воспроизведен по изданию: Очерк событий на Филиппинах с 1896 по 1901 год // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск LXXVII. СПб. 1904

© текст - Едрихин А. Е. 1904
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© СМА. 1904