АНГЛИЧАНЕ НА ОСТРОВЕ БОРНЕО.

Великобритания недавно приобрела местечко на одном из обширнейших и прекраснейших островов в мире и надеется уже не сойти с него. В самом деле, местечко стоит того, чтобы остаться и утвердиться на нем. Дело идет о средней станции между Сингапуром и Хонг-Конгом, о приютной гавани на опасном Китайском море, по которому движется торговля на пятнадцать миллионов фунтов стерлингов ежегодно. Небольшой остров Лабоан, уступленный Англии Борнеоским Султаном, имеет гавань достаточно глубокую и безопасную, которой дано имя бухты Виктории. Во время [306] жесточайшего из двух муссонов, северо-западного, парусные суда и пароходы принуждены касаться Лабоана, когда хотят отправиться прямо из Индии в Китай. В торговом отношении этот остров подает великолепные надежды. Лабоан от Борнео отделяется проливом в шесть или семь Английских миль и привести его в оборонительное положение очень не трудно. Он быстро может сделаться складочным местом, где сосредоточится торговля огромного острова и некоторой части восточного архипелага. Английские купцы могут там выменивать на местные продукты разнообразные произведения Европы, Индии и Китая. Если гавань будет вольная, как в Сингапуре, где нет таможенных пошлин, а есть только умеренный акциз, общая торговля найдет в ней преимущества, которые, упрочат ее развитие и благосостояние. Говорят также, что на острове Лабоане есть каменноугольные копи, и доказано уже существование значительных рудных жил по соседству, на Борнео. Это обстоятельство может сделаться новым источником влияния для Англии, которая может овладеть через это почти всеми запасами каменного угля в той части земного шара. Если случится новый разлад с Китаем, Англичане будут иметь на Лабоане неприступную позицию, откуда им легко нападать на противников и снова, с большею еще надежностью, повторить победы [307] 1842 года. В случае морской войны с какою нибудь Европейскою державою или с Соединенными Штатами Америки, они могут загородить Китайское море для торговли своих неприятелей.

Все эти политические и торговые выгоды превосходно поняты в Англии. В этом новом приобретении увидели новый шаг к исключительному господству в Океании. Обладая двумя пунктами на оконечностях Азии, в Сингапуре и Хонг-Конге, Англия уже занимает часть берегов Австралии: на востоке у нее есть Сидней и Порт-Филипп; на юге — Аделаида; на западе — поселения на Лебяжьей реке, на севере — новый Порт-Эслингтон. Она утвердилась в Ван-Дименовой земле. Она посылает своих миссионеров-методистов на многочисленные архипелаги, которыми усеян Великий Океан; принимает меры к поправлению в Новой-Зеландии ошибок последнего губернатора, поселяется на Борнео, стараясь с отважною настойчивостью овладеть всеми пунктами на пути всемирной торговли, чтобы открывать новые стоки для своей неутомимой промышлености.

Остров Борнео, который туземцы называют Пулокалатаптан, по величине своей есть второй в свете. Впервые его посетили Португальцы в 1520; но и до сих пор эта земля, населенная различными племенами, которых состояние, нравы и характеры еще неизвестны и худо были [308] наблюдаемы путешественниками, остается как бы новооткрытою. Изумительное плодородие острова и разнообразие его произведений всегда составляли приманку для торговли; но подводные камни и мели в море, морской разбой по соседству, неустроенное внутреннее состояние земли и возврастающая слабость туземного правительства почти отвадили Европейцев. Голландские конторы прозябают без развития и имеют очень скудное сообщение с туземцами. Независимая часть острова с пол-века уже более и более уединяется от торгового движения. Анархия, если не совсем уничтожила, так по крайней мере значительно уменьшила сбыт местных произведений. Китайские джонки, которые некогда в большом числе ежегодно посещали гавань города Борнео, принуждены были отказаться от этих экспедиции, по причине сопряженных с ними опасностей.

Округлые пределы острова Борнео занимают одинадцать градусов широты и одиннадцать градусов долготы. Экватор проходит почти по средине его. Очень жаркий климат освежается частыми дождями: даже в пору величайшей засухи, то есть от Апреля до Сентября, на берегах не проходит дня без сильного дождя. Воздух вообще здоров, особенно же в северной и северо-западной части острова. Почва плодородна до чрезвычайности и способна производить все, что угодно. В [309] лесах растительность, гигантская. Ладан, камфора, воск, перец и сахарный тростник составляют главные статьи вывоза в Сингапур. Пальма, из которой добывается сого, растет здесь в изобилии. Если бы безопасность снова водворилась, промышленные Китайские колонисты, которые вопреки повелениям Императора, рассееваются по всему восточному архипелагу, непременно завели бы на Борнео такие же фактории, как в Сингапуре и в Малакке. Почва гор превосходно производит кокосы, кофе, бетель, благовонные деревья, мускат, и. т.п. Строевой лес там великолепный и мог бы служить даже для флота. Рис возделывается с успехом.

Ископаемое богатство острова также разнообразно как и растительное. Там есть алмазы, золото, олово, железо, сюрьма и самый драгоценный из всех минералов, — каменный уголь. Золота Китайцы ежегодно отыскивают в Самбасе на полмиллиона фунтов стерлингов, не смотря на несовершенство своих орудий и способов очистки.

Птиц на Борнео множество. Леса населены обезьянами всех пород, от самой малой до орангутанга; за то животных более полезных, как например: лошадей, ослов, верблюдов и дромадеров вовсе нет. Слоны вывелись. Есть носороги, кабаны, буйволы, дикие козы и зайцы. Змей по берегам почти нет, а во [310] внутренности острова они встречаются во множестве. В реках много алигаторов. Насекомых тьма. Море доставляет превосходную рыбу. Рыболовная промышленость составляет почти исключительную монополию Китайцев.

Каким образом Англичане утвердились на этой прекрасной земле, когда уже после многих неудачных попыток совсем было покинули ее? Какими средствами они овладели Лабоаном? Как это случилось, что они являются обладателями позиции гораздо лучшей, чем Баламаньян, откуда их три четверти века тому назад выгнало одно из сильных туземных племен?

Англичане никогда не переставали кружить около Борнео. Ост-Индская Компания давно уже последовала туда за Голландцами, стараясь разделить их торговые выгоды; будучи потом принуждены удалиться, Англичане постоянно тревожили своих соперников и во время войн революции и Империи не раз брали и сожигали их конторы. Теперь они снова являются на этих берегах и притом с твердым намерением никогда уже не оставлять их. Путь этот проложен ими не оружием и не политикою их правительства. Это дело предприимчивости частного человека, отважного путешественника Джемса Брука, бывшего прежде на службе Индийской Компании, а ныне агента Ее Британского Величества, и непременного Губернатора, чтобы не [311] сказать независимого Раджи, целой провинции, уступленной ему лично Султаном Борнеоским.

Мистер Брук, в 1830 г. путешествовал из Калькутты в Китай для своего удовольствия и тогда в первый раз видел великолепные острова восточного архипелага. Ему пришло на мысль основать там колонию, чтобы распространить в тех местах Европейскую образованность, а кстати и влияние своего отечества. Он долго носился с этим планом и в приготовлениях к нему испытал много неудач, затруднений и промедлений. Наконец, в 1838, он снарядил корабль «Royalist» и вошел в море с опытным экипажем и с полною уверенностью в успехе. Мистер Брук не имел никакого оффициального звания, никакого поручения от правительства: он предпринимал экспедицию на свой собственный счет. 1 Июля 1839 он достиг Сингапура, а 1 Августа бросил якорь у желанных берегов Борнео, во время одной из страшных бурь, очень нередких в этих краях, «Royalist» пристал к острову на северо-западе, против самого Сингапура, в заливе, который образуют мысы Датту и Сирак и куда впадает несколько глубоких рек, — Саравак, Маратебас, Саребус, и проч. Брук пошел вверх по Сараваку, до города того же имени, где тогда правил Раджа Мюда-Гассим, дядя [312] Борнеоского Султана и один из сильнейших людей в Империи.

Саравак — городок, состоящий из нескольких землянок; в нем Раджа и четырнадцать братьев его с домочадцами составляют больше половины всего населения. Оно простирается впрочем до 1500 душ. Мюда-Гассим прибыл в Саравак для укрощения возмутившихся племен. Его трусливый, слабый характер, лень и нерешительность предвещали войну нескончаемую; но тем не менее жестокую, потому что туземные племена не понимают, что можно пощадить побежденного неприятеля. У них обычай — пленных убивать, а жен и детей их обращать в неволю. Положение было не худое для предприимчивого иностранца, который желал подслужиться, чтобы иметь право на вознаграждение.

Мистер Брук, со времени своего отъезда из Англии и в особенности с прибытия па Борнео, вел подробный журнал своих действий, успехов и наблюдений. Эти записки, конечно, подвержены всем недостаткам такого рода дневников: — в них часто случаются повторения, излишние мелочи и неизбежные противоречия; — однако же они тем не менее любопытны и наполнены важными сведениями: в них вся интересная история Мистер Брука и основания владычества Англичан на острове Борнео. [313]

Вышед на берег в Сараваке, Брук искусно скрыл свое честолюбие и сумел отклонить всякое подозрение. Он прибыл только для того, чтобы завести торговые сношения с туземцами. Брук понравился Радже и получил позволение осмотреть окрестности. До окончательного определения какого-нибудь замысла, осторожный и расчетливый Англичанин хотел изведать местные средства. Ознакомившись с природными богатствами земли и с свойствами климата, он воротился в Сингапур, подготовить предприятие. Раджа с сожалением смотрел на отъезд Англичанина и вынудил у него обещание в скором времени воротиться. Брук воротился в Августе 1840 года, и привел с «Роялистом» еще другое судно» «Swift». Война с возмущенными племенами еще продолжалась. Мюда-Гассим был в большом затруднении: он только что получил от Султана повеление принять решительные меры и прекратить мятеж. Брук дал Индейцу почувствовать, как полезно было бы ему в таких обстоятельствах содействие опытного капитана и храброго экипажа двух кораблей. Возбудить желание было нетрудно; но Англичанин не располагал помогать даром, без богатого и совершенно верного возмездия. Смесью искусной лести, обещаний и отказов, в которых не всегда откровенно сознается в своих записках, [314] Брук довел Раджу до того, что тот за заступничество обещал ему целую провинцию.

Мюда-Гассим поступал против воли, под гнетом необходимости и не понимал значения своих обязательств. За то, после победы, старался уклониться от неосторожно данных обещаний, в чем поддерживал его и начальник Султанского войска, Макота, по прозванию, Змея, которому очень не нравилось водворение Англичан. Гость стал жаловаться на измену, неблагодарность и бессовестность; настаивал на выполнении и поддерживал это дипломатическое прение с большим искусством и мужеством, так что 24 Сентября 1841 провозглашен губернатором и получил право пользоваться всем доходом с провинции, за исключением, небольшой части, предоставленной Султану. Чтобы обеспечить покорность Малайцев, Раджа принужден был оставить в Сараваке одного из своих братьев.

С водворения своего на острове, Брук не переставал возвышаться. Новорожденное владычество его скоро утвердилось еще прочнее, когда прибыло несколько военных кораблей посланных к острову Борнео от Английского правительства, которое не упустило воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Сперва прибыл капитан Генри Каппель, потом Сир Эдвард Бельчер, потом капитан Битен и [315] Контр-Адмирал Томас Кокрен. Прежде договора с Мюда-Гассимом об уступке провинции, Брук удостоверился, что Раджа имеет право располагать провинциею, обладания которою он добивался. Но и этим Брук не удовольствовался: ему нужна была ратификация Султанского правительства. Ему хотелось остаться одному хозяином провинции, хотелось отделаться совсем от Мюда-Гассима и его родни; но Раджа был с некоторого времени в опале и потому прежде нужно было помирить его с Султаном, а потом уже отправить ко двору. В Июле 1842 года, Брук поехал в город Борнео и без большого труда достиг своей цели, помирил племянника с дядей и выхлопотал утверждение договора. Султан принял его даже с отличною благосклонностью и хотел ежедневно беседовать с ним. Казалось, что слабый властитель уже не мог обойтись без Англичан, так они ему полюбились. После уступки Лабоана он вскричал: «я бы желал, чтобы они уже были здесь!»

Брук описывает этого Султана не очень лестными красками. «Это, говорит он, человек лет пятидесяти слишком, приземистый, тучный, с физиогномией обнаруживающею всю слабость его ума. Запутанность мыслей явно читается в его глазах. В нем нет ни достоинства, ни тонкости, ни смыслу. Грамоте Султан не учился. Он всегда соглашается с мнением того, кто [316] говорил последний, а советники его люди низкие, грубые, опасные столько же по своему невежеству, сколько по алчности. Он говорит беспрерывно и очень любит острить. Никакой важный предмет не может остановить его внимания долее пяти минут. Лучшее что можно сказать об его характере, состоит в том, что он не зол и не жесток. Он даже некоторым образом великодушен, хотя и жаден до крайности».

Обрадованный успехом своего путешествия, новый Раджа с торжеством воротился в Саравак. Положение его было упрочено. Как и всякое новое правительство, он начал свои действия с удаления противников, которые могли помешать или повредить ему. Главный противник и недоброжелатель его Макота тотчас же получил приказание удалиться. Вскоре потом, когда прибыл корабль «Samarang», Брук сам отвез в Борнео Мюда-Гассима, который приобрел при дворе сильное влияние и сделался опорою Британских интересов. Звание Саравакского Губернатора Султан превратил для Брука в непременное и неотъемлемое достояние, огражденное от интриг и опал, — уступка огромная, которая порождала в государстве новое государство. С той поры Саравак уже едва мог почитаться принадлежностью империи: то скорее был данник, то было поместье, если угодно, но поместье тем [317] более свободное и независимое, что находилось под щитом Великобритании.

Капитан Кеппель, прибывши в 1843 г. в Саравак с кораблем Дидона, в своем любопытном сочинении описывает тогдашнее положение Брука в его маленьком царстве, им самим приобретенном:

«Тогдашний дом Г-на Брука, построенный по образцу жилищ туземцев и состоявший из низкого, поднятого на столбах, сарая, в который надобно было всходить по лестнице, был, однакож, обширнее обыкновенного и украшался софами, стульями и кроватями. Он стоял за дворцом Раджи, точно таким же зданием, и был окружен рвом и частоколом. На этом дворе помешались козы, овцы, рогатый скот, собаки, кошки, обезьяны, куры, гуси, утки и голуби. Дом был одноэтажный. Средину его занимала большая комната, украшенная множеством огнестрельного оружия и служившая столовою и аудиенц-залой. Прочие комнаты были меблированы кроватями и креслами, пол устлан рогожами, а по стенам виднелись картины и книги, — короче, хозяйство по-холостому было устроено очень порядочно и с большим удобством. В одном из углов обнесенного частоколом четыреугольника находилась кухня с другими пристройками. Европейскими спутниками Г. Брука были Г. Дуглас, умный молодой хирург, [318] служивший прежде в Английском флоте и некто Г. Виллиамсон, который,при своей ловкости и уме, совершенно понимая язык туземцев, представляет собою превосходного Министра. Кроме того, при Г-не Бруке находились один старый матрос, содержавший в отличном порядке огнестрельное оружие, и, в качестве секретаря, один очень хороший человек, на котором лежали счетная часть, и домоводство. Низшие служители состояли из людей различных наций. Кухня была содержима превосходно, и все шло в величайшем порядке. Обедали при захождении солнца, и Г. Брук занимал тогда место на верхнем конце стола, а все домочадцы садились, по старшинству, ниже, так, что эти обеды напоминали времена патриархальные. Все Офицеры «Дидоны» были приглашены однажды навсегда, и мы провели там несколько весьма приятных вечеров. Спутники Г-на Брука все характера оригинального, все совершили большие путешествия и время проходило в рассказывании анекдотов и приключений, или пении песен, так-что скуке вовсе не было места. Эго продолжалось от завтрака до отхода ко сну, а вечером, когда мы курили сигары, к нам являлись многие Малайцы, и Китайцы, которые, униженно подползши к своему Еропейскому Радже, касались руки его, садились погом на корточки в заднем конце залы, и чрез несколько часов уходили, не вымолвив ни одного слова. [319]

Таким образом, в один вечер я видел от 60 до 70 из них, приходивших представляться Радже. Все были вооружены; ибо Малаец почел бы за стыд предстать пред своего Раджу без криса или кинжала. Дикие и полунагие горные Дияки весьма выгодно отличались от пресмыкающихся Малайцев уменьем держать себя перед властителем.»

Провинция Саравак в богатстве не уступает ни какой другой области острова. Внутренняя торговля имеет все средства к свободному движению. Но оправдывает ли мистер Брук свое изумительное счастие? Какое употребление делает он из своего могущества? Одушевляет ли его одна только страсть к барышам, как торгаша, или он, напротив, занимается участью и будущностью туземцев? Думает ли он действительно о распространении между ними идей Християнского просвещения? Одним словом, какую он играет роль на этой дикой земле, посреди младенчествующего народа, которому нужно испытать долгое и терпеливое посвящение, прежде нежели достигнет жизни гражданственной. Оценить действия капитана Брука невозможно , не познакомившись с нравственным и политическим состоянием края, с населяющими его различными племенами и крайнею анархией этого варварского общества, под управлением Султана.

Своеволие панжеранов или султанских [320] чиновников не имеет пределов на острове Борнео. Народ не пользуется никаким покровительством. Права слабого ни кем не ограждены и прихоть сильного ни кем не укрощена. Над народом постоянно тяготеет неизвестность. То с ним воюют враждебные племена; то его грабят морские разбойники, то обирают и притесняют сами правители и панжераны. Султан пользуется правами неограниченного государя и подданные считаются его собственностью, однакож власть его простирается не далеко. Состояние края, строптивость некоторых племен, трудность сообщения с внутренними областями, отсутствие политического и административного порядка весьма ограничивают его силу. Междоусобия, которые столько помогли капитану Бруку, в последствии могут служить Англичанам верным средством и предлогом к дальнейшим завоеваниям. Одно слово новых владельцев Лабоана может, если они захотят, возбудить беспощадную войну между враждебными друг другу племенами.

Народонаселение острова Борнео состоит из трех элементов, которые никогда не смешиваются: народ подчиненный, Диаки, дышущие мщением; народ властвующий, Малайцы, грабители и притеснители, и Китайские колонисты, которые желают, но не могут ни установить, ни поддержать мира и безопасности. Диаки, [321] кажется, древнейшее племя из обитателей восточного архипелага, оставшееся неподвижно в первобытном своем состоянии. Многие черты сходства их языка, обычаев и нравов с языком, обычаями и нравами обитателей Целебеса, Суматры и Новой-Гвинеи не оставляют ни какого сомнения на счет их сродства. Диаками на острове Борнео называют все дикие племена, хотя у них есть еще и другие частные названия, так же как заметны и некоторые различия в нравах. Некоторые из них никогда не покорялись Малайцам и пользуются первобытною независимостью, подобно племенам Американским до прибытия туда Европейцев. Другие подчинены игу победителей и под личиною покорности своей судьбе скрывают яростную ненависть к своим властителям. Некоторые ведут жизнь оседлую, занимаются промыслами и земледелием, другие кочуют и живут грабежем. Приморские жители обыкновенно пускаются в морские разбои. Селение Диаков иногда состоит из одного обширного дома, разделенного на множество покоев или квартир. А в других каждая семья живет в отдельной небольшой хижине. Молодые люди обыкновенно спят все вместе в общественной хижине, которая всегда стоит посреди селения и бывает украшена снятыми черепами побежденных неприятелей.

Варварский обычай резать головы господствует [322] не только у Диаков, но и у Малайцев. Малайцы однако ж не украшают своих домов черепами и не приписывают им никакого суеверного значения, Диаки напротив считают их залогами счастия и чем больше кто имеет неприятельских черепов, тем он счастливее и почтеннее. Молодой человек не имеет нрава жениться, если не может представить несколько таких отвратительных трофеев. В праздники, в плясках, мужчины навешивают черепы себе на плечи, а женщины носят ожерелья из человеческих зубов. Один молодой предводитель Сакарранов, по прозванию Солнце, посетив нового Саравакского Губернатора, изъявил желание жить в мире с ним; соглашался на все условия; отказывался от морских разбоев и грабежа, лишь бы ему, по дружбе, позволили только от времени до времени резать несколько голов, — «хоть парочку!» говорил он умоляющим голосом, как будто просил вещи самой простой и естественной. Не смотря однакож на этот зверский обычай, племена эти не знают на людоедства, ни человеческих жертвоприношений. При торжественных договорах между собою они меняются несколькими каплями крови, которую выпивают и воображают, что узы братства будут уже несокрушимы. Клятву в договорах и в суде она считают ничтожною и смешною.

Физиогномия Диаков обличает превосходный [323] характер и предупреждает в их пользу. Черты у них правильны и красивы; глаза удалены один от другого более чем у Кавказского племени. В обращении с иностранцами они очень осторожны, не любят ни распрашивать, ни отвечать на вопросы и никогда не предаются шумной радости. Ум у них как будто дремлет: очень не много найдется таких, которые в состоянии считать до двадцати.

Но каково бы ни было нравственное уничижение Диаков, они не имеют таких непреодолимых предрассудков на счет каст, как Индейцы и потому доступнее просвещению. Религия их состоит из грубых и темных преданий. Они с полною доверенностию гадают по полету птиц. Большая часть племен не имеет ни жрецов, ни религиозных обрядов.

Угнетение, в котором Малайцы содержат это несчастное племя, ежедневно обнаруживается в самых возмутительных и неслыханных явлениях. Никакой народ еще не знавал подобного рабства. Диаков употребляют как вьючную скотину, которую притом даже и не кормят: с них при всяком удобном случае взимают подати; их грабят; их заставляют для других собирать плоды с дерев, которые они насадили; на них взводят обвинения в небывалых преступлениях, для того чтобы приговорить к уплате пени. Иногда Малаец дает [324] Диаку в долг небольшую сумму процентов за пятьдесят. Долг быстро возрастает, несчастные должник оказывается несостоятельным и принужден со всем семейством идти к кредитору в кабалу до уплаты, которая почти никогда не довершается. Один молодой предводитель очень трогательно описывал состояние своего племени: «Несколько месяцев тому назад, говорил он, мы на берегах этой реки жили счастливо: притеснения Малайцев еще не касались до нас. Дети наши росли у нас на глазах; рису у нас было вдоволь; плодовые деревья и домашний скот сотнями окружали наши хижины. Раджам мы отдавали все, что с нас требовали, и у нас еще довольно оставалось. Теперь ничего не осталось: Малайцы напустили на нас Садонгов и Сакарранов. Пираты сожгли наши дома, истребили нашу собственность, срубили деревья, убили братьев, увели в неволю жен и детей. Мы можем снова построить разрушенные кровли, снова засеять выжженные поля, но кто нам возвратит наших жен? где мы найдем наших детей?

Между тем, народ, притесняющий таким образом целое племя, не кровожаден. Гордый полуобразованностью выродившегося магометанства, он почитает Диаков от природы ниже себя и, следовательно, предназначенными к рабству. Путешественники почти всегда судили о [325] характере Борнеоских Малайцев по прибережным жителям, которые находятся в непосредственной зависимости от Раджей и им подражают. Сведения, собранные Бруком и изданные капитаном Кеппелем (The Expedition to Borneo of H. M. S. Dido, for the suppression of piracy, with extracts from the journal of James Brooke, etc.; by captain the hon. Henry Keppel; 2 vol. in 8°, London, 1846.), представляют нам Малайца внутренних частей в совершенно ином виде. Эти Малайцы просты в своих обычаях, веселы, умны, гостеприимны и кротки. У них случается меньше преступлений нежели у большей части других народов земного шара. Они страстно любят своих детей и узы родства уважаются и свято сохраняются через несколько поколений. Мало расположены к энтузиасму и, встречая что нибудь в первый раз, всегда как будто опасаются обнаружить удивление. Очень боятся стыда и горячатся при малейшей мысли об оскорблении. В проступке же более всего страшатся гласности. Хитрость, пронырство и лживость составляют самые неприятные черты их нрава. Обман у них вещь обыкновенная во всех житейских отношениях. Малайцы города Борнео и северо-западной части острова самые безнравственные и развращенные.

Мореходы ошибочно называют Малайцами [326] всех жителей восточного архипелага: Французы, Англичане и Немцы не столько различаются между собою но своим национальным характером, сколько Малайцы, Яванцы, Диаки, Китайские колонисты, и пр. Колыбель собственно Малайского племени Суматра. На Борнео оно пришло столетий шесть тому назад. Из всех этих переселений Пуло-Каламатанское самое удаленное от первой родины. Малайцы чрезвычайно чувственны, как вообще все восточные. У них в обычае многоженство и женщины унижены рабством; однакож живут не в строгом затворничестве. У местных природных и диких племен женщина пользуется большим уважением нежели у Малайцев. У тех, неравенство существует только по различию силы, тогда как эти основывают его на мнении, что женщина, по природе своей, ниже мужчины. Жены Диаков разделяют трудное существование своих мужей; но за то у этого дикаря только одна жена и брак почитается делом священным, важным в жизни, и с ним сопряжена идея общности, которая выражается даже в обрядах. Так, например, у Сибнованов жениха и невесту в день свадьбы ведут в общественную хижину, где на плечо жениха сажают пару цыплят, которых он берет и семь раз крутит над головой. Потом цыплят убивают и, смочив кровью лбы сочетающихся, приготовляют и им же дают [327] съесть вдвоем, между тем как свидетели и гости пируют в стороне. Жены Диаков вообще верны своим мужьям. Даже Малайцы отдают справедливость их целомудрию и относятся об них с уважением. Эта добродетель и стол редкая везде и в особенности под экватором, есть признак силы и залог богатой будущности для Диаков. Нет сомнения, что развращение нравов составляет величайшее препятствие развитию варварского общества, также как и вернейший признак упадка общества образованного. Если разврат, который разрознивая семейства истощает народ, и вперед останется исключением между жителями Борнео, то можно наверное ожидать, что они возвысятся на степеням человечества. Дай Бог, чтобы они, сошедшись с Европейцами, не заимствовали их пороков прежде просвещения. Женщины у Диаков до сих пор еще не знают стыдливости, которую порождает сознание зла, которая потом становится прелестью и из которой мы сделали себе добродетель. Они вообще гораздо красивее и лучше сложены чем мужчины.

 

У всех этих племен женщины несут весь домашний труд и сверх того принимают участие в трудах мужчины вне дома. Они толкут рис, носят тяжести, ловят рыбу и [328] работают в поле. У пиратов они разделяют и опасности морских разбоев. Они редко едят вместе с мужчинами. Положение их в отношении к мужьям и детям во многом похоже на положение Европейских женщин. Вообще состояние Диаков хотя и дикое, по-видимому заключает в себе более элементов улучшения, чем состояние полуобразованности Малайцев. Положение матери в кругу семейства, сердечность брачной жизни и привычка к взаимной верности во сто раз более благоприятствуют истинной образованности, нежели многоженство испорченного исламизма, бессилие и унижение женщины в домашней и общественной жизни.

Таковы различные по происхождению и по нравам племена, населяющие остров Борнео. По счастливому стечению обстоятельств, Диаки составляют главную часть населения провинции Саравакской, которою владеет Мистер Брук. Малайцев весьма немного. Промышленные Китайские колонисты, напротив, умножаются.

Что посреди этих разнородных племен должен прежде всего предпринять Европеец, воспитанный в понятиях Христианской образованности? Очевидно, что он должен стремиться к обеспечению для всех одинаковой свободы, одинаковой безопасности и к водвореннию полной гармонии, к защиты против насилия. Он [329] должен возвести дикаря на степень человеческого достоинства. Эти чувствования и мысли обнаруживаются во всех первых действиях и в политике управления Брука. Рассматриваемая с этой точки зрения, роль его связывается с общими интересами человечества. И нынче ежедневные поступки его доказывают очень справедливое мнение, что распространение образованности должно совершаться медленно, терпеливо, с благоразумным соединением кротости и твердости. Преобразование слишком поспешное повредило бы успеху и придало бы самому благу вид притеснения. Дикарь — больной, которому пищу нужно давать в строгой соразмерности с его силами.

Г. Брук начал с учреждения судилища, в котором сам председательствует и где, по собственному желанию, присутствует один из братьев Мюда-Гассима. Это судилище открыто для всякого, оскорбленного в лице своем или имуществе. Брук издал даже нечто в роде хартии, которую напечатал в Сингапуре на Малайском языке и торжественно обнародовал в Сараваке. Безопасность ограждена наказанием кражи и убийства по старинным местным законам; объявлено гражданское равенство Малайцев, Диаков и Китайцев и всем одинаково предоставлено право заниматься промыслами и наслаждаться плодами своих трудов; гавани, реки и дороги открыты для свободной торговли. [330] Только торг сюрьмою составляет монополию Губернатора. Дотоле произвольный и насильственный сбор податей подведен под строгия правила. Три агента, снабженные печатью Раджи, ежегодно собирают подати и никто кроме этих агентов не имеет нрава требовать чего бы то ни было от Диаков, никто уже не смеет принуждать их к продаже своих товаров за цену, назначенную самим покупателем, как то делали Малайцы. Вес, мера и монета также в скором времени будут установлены. Последняя статья хартии обещает покровительство всякому, кто будет уважать законы, и грозит наказаньем всякому, кто нарушит общественное спокойствие и причинит вред ближнему.

Власть Английского Раджи безусловна как власть Султана, от которого проистекает. Влияние его только таким образом и могло сделаться полезным и спасительным. Диаки отличая разумное и отеческое полновластие от ужасного тиранства Малайцев, питают к новому губернатору живейшую привязанность. Брук не обладает такими блестящими свойствами, которые бы поражали воображение. Ум у него обыкновенный и возвышением своим он обязан только характеру рассудительному и смелому, твердому и настойчивому. Во всех состояниях общества люди достигают успехов и хорошего положения более характером, чем умом; а для [331] приобретения влияния на дикие племена в особенности нужна сила воли. Сверх того у Брука мы видали довольно обыкновенное у Англичан сочетание торговой способности с благородными стремлениями к пользе общей. Исполняя дело довольно великое для человечества и довольно важное для своего отечества, он умеет превосходно обделывать свои собственные дела и наживать состояние.

Совершенная безопасность Саравака впрочем не зависит от одного благоразумного внутреннего управления. Для этого необходимо еще решительное уничтожение морских разбоев. Морские разбои в Восточном архипелаге значительно отличаются от тех, какие долгое время производились на Европейских морях. Здесь они получают свой характер от дикого состояния пиратов и от места действия. Расположение острова Борнео удивительно благоприятствует этому варварскому ремеслу. Большому кораблю подойти к берегам трудно, а челнам дикарей они представляют бесчисленное множество бухт, защищенных островками и скалами. Издали вы видите целые флоты пиратов. Они спокойно отдыхают стоя на якорях. А пошлите к ним шлюбку, все в минуту рассеются и быстро исчезнут, благодаря легкости лодок и совершенному знанию местности. Разбоями этими занимаются почти исключительно Диаки. Нередко несколько [332] племен заключают между собою союзы для общих экспедиций и составляют таким образом флоты во сто и более лодок, с тремя тысячами человек. Каждая лодка, обыкновенно вооруженная двумя пушками, вмещает в себе от тридцати до сорока, человек. Они всегда стараются окружить корабль и одолеть числом. И кому не удастся удержать их и отразить на далеком расстоянии, тот неизбежно погиб; потому что они бросаются на абордаж с чрезвычайною ловкостью и отчаянною храбростью. Они не довольствуются одними морскими грабежами, а сходят и на острова, даже на берега Борнео; нападают на мирные племена, грабят и уводят пленных, которых или оставляют у себя в неволе или продают.

Зло, которое причиняют Диаки пираты, и препятствия, которые они поставляют торговле в Восточном архипелаге, неизчислимы. Испанцы и Голландцы, владеющие обширными землями в этом крае, всегда ограничивались удалением их только от собственных своих гаваней и не принимали достаточных мер к обеспечению торговли на тысяче островов, которыми усеяны эти моря. Задача превосходит силы Испании, которая так занята у себя дома, что не может думать о влиянии в такой отдаленной стороне; а Голландия скупится на содержание необходимых сил. Если судить по неподвижному [333] состоянию Голландцев на Борнео, то надо полагать, что они, расставшись с бывшим своим колониальным величием, уже отказались от обширных видов колонизации, которыми некогда хвалились. Великобритания, напротив, не останавливается. Она беспрерывно возобновляет свои усилия. Достоинство ее политики в том и состоит, что она старается поставить свои планы распространения владений под щит пользы общечеловеческой. Если Англичане на восточном архипелаге уничтожат пиратов, Борнео и окрестные острова избавятся от страшного бича и Европейской торговле будет оказана великая услуга. Из этого они же, по развитию своих дел в Китае и по сношениям Сингапура с островами архипелага, первые извлекут пользу.

Две экспедиции, искусно исполненные капитаном Кеппелем вместе с Г. Бруком, в 1843 и 1844, на реках Сакарране и Саребе, очистили обе эти реки от пиратов и доказали Борнеоскому Султану силу новых его друзей. Многочисленные толпы Диаков и Малайцев, привлеченные любопытством, или привязанностью к Саравакскому Губернатору, а большею же частию жаждой крови и добычи, присоединились к Англичанам, чтобы принять участие в этих подвигах. Нестройные шайки плохо вооруженных дикарей разбойников, разумеется, не [334] могли устоять против более умственной, чем физической силы Европейского оружия. Поселения хищных племен выжжены. Пираты частию избиты своими же соотчичами, Диаками и Малайцами, частию безусловно покорились воле Английского Раджи и отказались от промысла, которым гордились их предки.

Экспедиции 1843 и 1844 подробно описаны в книге Г-на Кеппеля. Выписываем некоторые места этого любопытного дневника.

«Долго приготовляемая экспедиция против Диякских морских разбойников, живущих на реке Саребусе, наконец выступила 4-го Июля. Она состояла из четырех судов и большой, туземцами построенной, транспортной лодки для огнестрельных снарядов; 500 человек сели на суда, в том числе Г. Брук с туземцами своими васалами, и дикими шайками союзных Дияков. Эта эскадра медленно шла вверх по Саребусу. 11-го Июля она обогнула подошву крутой горы и встретила здесь корсаров, которые, увидев Английские суда, подняли страшный военный крик. «Ни ружейный огонь», — говорит Капитан Кеппель — «ни пушечный гром не потрясает так сердце, как этот чудовищный вопль. Вскоре раздался с нашей стороны выстрел тяжелого орудия, который уверил диких, что с нами нельзя было шутить. На кровле длинного здания, построенного на вершине [335] горы, увидели мы несколько мужчин, плясавших военный танец. Мы оставили их в покое и продолжали свое плавание; но встретили сильное препятствие, именно — сделанную поперег реки загороду, состоявшую из двойного ряда вбитых в ил бревен, вверху перевязанных тростником. Приблизившись к загороде, я заметил в ней небольшое отверстие, вероятно оставленное для корсарских лодок, и нам удалось протащить сквозь него одно из наших судов. Позади баррикады мы очутились в виду трех грозных шанцев, из которых тотчас открыт был по нашему судну сильнейший пушечный огонь.

«Положение корсаров в этом главном укрепленном гнезде их, Падди, на Саребусе, было хорошо выбрано; они могли долгое время производит не совсем бесполезную пальбу по нападающим, которые заняты были сломкою баррикады. Но по окончании этой работы дикие не могли уже более держаться. Тогда как наше двенадцатифунтовое орудие производило разрушительный огонь по шанцам, Г. Д’Ит с экипажем своего судна вышел на берег у подошвы холма, на котором находился ближайший форт, и без труда взошел на пригорок. Этот род ведения войны, эта прямая атака их позиции была для наших неприятелей столь нова и поразительна, что они, объятые паническом страхом, [336] обратились в бегство и скрылись в густоте леса. В тот же вечер вся окрестность осветилась пожаром города Падди и соседних деревень, при разграблении которых наши туземные союзники показали все свое проворство. Мы взяли неприятельские орудия и сожгли баррикады».

Раззорением Пади война еще не кончилась. Экспедиция продолжала плавание вверх по реке, имея с дикими частые стычки, особенно по ночам, пока достигла того места, куда корсары перевезли для безопасности свои семейства и пожитки. Здесь они стали просить мира и изъявили покорность. По требованию Г. Брука, начальники их сами пришли к нему в богатейшем наряде, но с пасмурными и унылыми лицами. «Туан-Безар» (великий человек) — как туземцы называли Г. Брука, — произнес к ним речь о гнусности морского разбоя и выгодах мирной торговли, и пригласил их для переговоров в Саравак. Они слушали со вниманием, но не были убеждены, хотя признавали себя достойными смерти и обещали бросить свое постыдное ремесло.

Как ни строго было это первое наказание, однако оно мало принесло пользы, и Капитан Кеппель принужден был, в следующем 1844 году, в Июле, по просьбе Г. Брука, опять приехать в Борнео для предпринятая новой экспедиции против еще более воинственного племени [337] Дияков на реке Сакарране. Он нашел в Сараваке большую перемену. Эго место значительно распространилось и украсилось. Г. Брук построил себе дом в хорошем стиле. Вокруг его возникли чистые и приятные для глаз Швейцарские хижины, которые придавали селению совершенно Европейский вид. Английское посольство также нашло лучшее помещение, и даже заведен был магазин Английских товаров для торговли с туземцами. Но состояние соседних племен возбуждало большие опасения. Самому Сараваку грозила опасность со стороны Серифа-Сагиба, старого неприятеля Г. Брука, который соединился теперь с корсарами, и потому нужно было принять решительные меры. Линейный корабль «Дидона» и пароход «Флегетон» были отряжены против неприятеля, и после весьма кровопролитного и упорного сопротивления, стоившего жизни первому Лейтенанту помянутого корабля, племена были усмирены. Многие начальники были отрешены именем Борнейского Султана, союзника Англичан, и Г. Брук опять произнес речь против морского разбоя, которую Капитан Кеппель, по ее действию, называет блистательным произведением великого ораторского таланта. Третий поход предпринят был в Мае 1845 года, на лодках трех военных параходов «Vixen», «Nemesis» и «Pluto» с 550 матросами и морскими солдатами. [338] Результатом было взятие крепости Маллуду и наказание Серифа Гоуземана, одного из опаснейших врагов цивилизации, вводимой новым Раджею Саравакским.

Раззорение Сакарранов и Саребов произвело сильное впечатление на все прибережные племена; однакож удар этот еще не окончательный: выгода от него получена только местная, именно для провинции Саравак и для ее губернатора, Брука. Но Малайцы и Диаки теперь знают, что сила Английского Раджи, в случае нужды, может получить большое подкрепление. А как Англия довершит свое предприятие? Уничтожение пиратов поведет ее далеко. Все усилия против них останутся тщетными, если не будут приняты меры к прекращению более или менее тайного потворства туземных раджей и чиновников; а всякое сколько нибудь настоятельное требование по поводу пиратов неизбежно поведет к вмешательству во внутреннюю политику местного правительства, что на первых порах будет затруднением, а потом сделается самым успешным средством к приобретению господства.

Великобритания теперь знает местность, на которой основывает новое поселение. К прежним сведениям теперь присоединились новые собранные Г. Бруком и коммандирами нескольких военных кораблей, посещавших [339] в последнее время берега острова Борнео. После этих-то исследований она договаривалась с Султаном об уступке земли. Это первый период поселения. События, случившиеся на Борнео, встречаются в начале всех Английских колоний. Исследования местности и изучение средств края почти всегда облегчались смелыми попытками каких-нибудь искателей приключений. Потом начинается период настоящих действий. Этот второй период для Лабоана начнется с более обширных мер против пиратов, чем экспедиции капитана Кеппеля и Брука, и конечно надобно желать, чтобы Англия успела в своем предприятии, для развития всемирной торговли и успехов цивилизации.

Текст воспроизведен по изданию: Англичане на острове Борнео // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 66. № 263. 1847

© текст - ??. 1847
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
©
OCR - Иванов А. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1847