-

БЛОК Г. К.

ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ РУССКОГО ВОЕННОГО СУДНА

МАЛАККСКИМ ПРОЛИВОМ

(Из путевых записок русского моряка.)

В 6-м часу вечера, 10-го мая, мы находились пеленгам в 32-х милях от Большего Никобара, и легли на OSO, к острову Пуло-Пинангу, лежащему севернее Малаккского пролива. Ветер был свежий, брамсельный, иногда порывистый, погода пасмурная, но при всем том до 23° тепла, а ходу от 2 1/2 до 7 узлов. Так плыли мы до 13-го числа, и в полдень увидели берега о. Пуло-Пинанга; мы находились тогда от него в 52-х милях. После обеда сделалось маловетрие, из SW [116] четверти, при котором мы едва подвигались по одному узлу; к 7-ми часам вечера прошли однако группу островов Бутонг.

Привлекательного при таком медленном плавании было, признаться, немного. Жара, штиль, подчас порывчик — вот все удовольствия, которые разнообразились частым бросанием лота; глубина доходила до 65-ти саж., при иловатом грунте. С рассветом следующего дня, в 6-м часу утра, мы увидели к OSO острова Ланкава; в 10-м часу налетел сильный порыв от NW, с дождем и — громом. Плавание в этих морях сопряжено с большим беспокойством; по ветру следовало бы нести большие паруса, а частые порывы заставляют брать рифы, иначе не трудно потерять рангоут; ни бдительность, ни осторожность не пособят в противном случае: На другой день нашел свежий порыв от SW; ветер удержался и подогнал нас значительно к о. Принца Валлийского, лежащему при входе в Малаккский пролив, в шир. 5° 12, N и долготе 98° 12, O от Гринича, и отделенного от матерого берега полуострова Малакки небольшим проливом до 2-х миль. Здесь располагал наш капитан простоять несколько дней, чтоб запастись провизией. В 8-м часу вечера мы потребовали лоцмана, под. проводкою которого, при тихом бомбрамсельном ветерке, стали на рейде Джордж Тоуна на якоре, в расстоянии не более 1-ой мили от берега. [117]

Приход наш на рейд благодатного острова Пуло-Пинанга, — получившего название «острова бетеля» от множества растущего на нем этого корня, был в полном смысл очарователен. Луна таинственно освещала гористый Пинанг; лучезарные звезды изредка покрывались легкими и прозрачными облаками, огоньки ясно обозначали разбросанные строения города, и веяние ароматического берегового воздуха было более, чем приятно. Все это невольно настроивало нас к немой, горделивой восторженности, которая прерывалась на время приятным шумом у водореза, напоминавшим небольшой ход транспорта. На палубе было тихо, тише, чем в будуаре в полночную тишину!... Якорь, отданный на 13-ти саженной глубине, с силою ринулся в царство гастрономических черепах и страшных прожор, и может быть раздавил не одну дорогую жемчужину! Между тем люди рассыпались по реям крепить паруса. Вскоре мало-по-малу все улеглось, и на палубе нашего Або остались одни вахтенные. С полуночи ветер было загудел от NO, набегая ежеминутными и сильными шквалами, но ко 5 часам утра однако стих, и погода простояла еще следующие два дня довольно хорошая и тихая.

На другой день, утром, Пуло-Пинанг явил нам один из тех очаровательных видов, которыми так роскошно наделен Южный Архипелаг. Благодатная возвышенность острова, [118] достигающая местами более 2000 ф., была убрана богатою растительностью, между которою, к северу, красовался сигнальный павильон. Около него разбросаны домики, убранные плющом; в окрестностях густые леса, всюду величественный бамбук. В этой гористой части острова воздух прозрачен до невероятности; от этого он чрезвычайно здоров больным, которые обыкновенно приезжают сюда лечиться из английских контор. Температура благорастворенного воздуха Пинанга редко изменяется между 5° и 6°. Однако в низменных частях острова бывают иногда лихорадки, а по временам и холера.

Единственный город на Пуло-Пинанге называется Джордж Тоун, или Танжонг Панака, как его называют Малайцы. Он построен на северо-восточной стороне острова, и содержится в большой чистоте. Для защиты города служит Форт-Корнваллис; но он не представляет значительной обороны городу. Рейд обширен; он образуется большим проливом, и составляет значительную губу, в которой множество прекрасных гаваней. Число жителей полагают до 50-ти тысяч; Малайцы, Бенгальцы, Кохинхинцы, Китайцы, Сиямцы и Аравитяне составляют главную часть населения, которая добавляется небольшим числом Европейцев: Англичан, Португальцев и Голланцев. Джордж Тоун устроен со всею колониальною [119] роскошью; есть множество школ и учреждено несколько библиотек.

Основание или первоначальное заселение острова Пуло-Пинанга довольно любопытно. Офицер английской морской службы, капитан Лейт, случайно оказал некоторые услуги Королю Кведахскому, который, в изъявление своей благодарности, подарил ему незаселенный в то время остров Пинанг; это было в 1785 году. Верный Британец предложил пожалованную землю своему отечеству, которое, разумеется, не замедлило устроить здесь колонию, губернатором которой назначило самого Лейта. Это обстоятельство встревожило было опрометчивого Короля; но 60 тысяч пиастров ежегодной платы успокоили его однако. Капитан Лейт принял новую колонию в заведывание, от имени Великобритании, в день рождения принца Валлийского (11 августа 1786 г.), в честь которого островок получил это название. Таким случайным образом получила свое бытие эта колония, которая находится в настоящее время в самом цветущем состоянии.

В числе посещавших наш транспорт, были также индейские муллы, с которыми мы познакомились на берегу, в мечетях. Старший из них, Псейх-Абдул-Кабер Леба, приехал к нам, в день нашего отхода, с значительною свитою; он роздал нам на память и в знак уважения по нескольку белого и желтого жасмину, потчивал [120] дивными ананасами, бананами, манго и монгустанами. Здешние фрукты считаются лучшими в Индии. Мы поблагодарили, и положили по пиастру в пользу сирот и вдов, принадлежащих их приходу.

— Аллах, Аллах! говорил старший мулла с удивлением и обращая свои взоры к небу, когда наш старший лейтенант объяснил ему, что мы идем из своего отечества, где вода принимает иногда отверделость гранитных скал, на другой конец нашего царства; что идем уже более семи месяцев, и в четыре месяца едва ли еще достигнем нашей цели. Это было для него поразительно, и он беспрестанно восклицал:

— Аллах, Аллах!

Мы курили с ними индейские гуни (в роде турецкого кальяна), беседовали и лакомились плодами. Один из наших офицеров подарил старику мулле портрет нашего благополучно царствующего Императора Николая I; нужно было видеть, как почтенный мулла умел оценить этот дорогой подарок.

На Пуло-Пинанге нет ни львов ни тигров, ни леопардов, — этих страшных и свирепых жителей материка; их заменяет роскошная растительность и богатство всякого рода естественных произведений. Главнейшие между ними: мускатные орехи и перец; последнего высылается отсюда ежегодно до 10-ти тысяч центнеров. Кроме того [121] бетель, рис, кофе, корица, гвоздика, индиго, табак, хлопчатая бумага и проч. составляют также значительную отрасль колониальной торговли. Здесь много прекрасной рыбы, устриц и морских черепах. Известного лакомства китайцев — гнезд ласточек — здесь также достаточно. Вообще надо заметить, что о. Пуло-Пинанг, благоприятствуемый природою, чрезвычайно как плодороден.

В 11-м часу утра, мая 18-го, мы снялись с пулопинангского рейда, и под проводкою взятого нами в Джордж-Тоуне лоцмона, пошли Малаккским проливом к SO. Все расстояние от Пуло-Пинанга до Сингапура составляете около 450-ти миль; при хорошем попутном ветре, этот переход можно сделать в двое суток; но не таково море, которым нам предстояло плыть, — не таково и счастие тех, которым судьба предназначила пронести впервые русский победоносный флаг Малаккским проливом! Седовласый Эол предопределил нам грустное плавание в этих морях... мы совершили его в четырнадцать суток!... Тихие, бомбрасельные южные ветерки, с сильным противным течением, измучили нас до невероятности. Что час, то поворот — а проку мало! Несколько раз мы были вынуждены становиться на якорь, и из всех этих стоянок — на верпе, или на якоре, смотря по силе течения — памятна нам в особенности одна. Это было 29-го мая; мы стояли на Даглисте, за сильным противным течением, [122] несколько южнее параллели крепости и города Малакки, и при сделавшемся небольшом ветерке от SW, стали сниматься с якоря, но вымбовки ломались; якорь, по-видимому, вовсе не желал оставить своего покойного ложа в иловатом грунте, в котором он так сильно увяз, что мы едва только поправились к 3-м часам утра: около шести часов трудной и утомительной работы стоила нам эта памятная нам съемка.

Удобнейшее и безопаснейшее плавание Малаккским проливом считается во время NO муссона. Тогда бывают редки грозы, шквалы и проливные дожди, которые неизбежны и так неприятны и утомительны во время SW муссона, дующего с апреля по октябрь. По этому, в плавании Малаккским проливом в продолжение этого муссона, необходимо держаться по возможности ближе к Малаккскому берегу, — Чтоб пользоваться легкими береговыми ветрами, дующими по ночам от OSO и иногда O. Впрочем SW муссон редко когда доходит далеко в пролив, встречая препятствие в Суматрских высоких берегах. Они, заслоняя пролив от силы и направления этого ветра, причиною, что в проливе всегда штили или легкие ветерки от SSO и OSO, при которых, — особенно в южной части пролива, где скорость течения доходит иногда до 7-ми узлов, — трудно что-нибудь вылавировать. Известные здесь шквалы, называемые Суматрами (the Sumatras), бывают необыкновенно жестоки и [123] продолжительны. Чтоб испытать их, нужно только придержаться поближе к суматрскому берегу, во время SW муссона. Замечательны также NW шквалы, которые впрочем несравненно слабее первых; им предшествует черное облако, быстро поднимающееся от горизонта. Течения в проливе очень неправильны; только в некоторых его частях замечаются правильные приливы и отливы: это у Малаккского берега и от Арроа до Каримонских островов. Отлив, имеющий направление к NW, гораздо сильнее и продолжительнее прилива. Плавание около так называемых Песков (the Sands), между Парселар-Геслем и двух с половиною саженною банкою и множеством островов около западной оконечности о. Сингапура, должно быть в особенности осмотрительно и осторожно. Это почти единственные места, которые несколько опасны в Малаккском проливе.

Еще в недавнем времени плавание Малаккским проливом было очень опасно, по жестоким разбоям Малайцев. Их, правда, иногда проучивали добрым порядком, но меры эти были слишком недействительны, для совершенного истребления этой саранчи. Лет за сорок тому, они были однако жестоко наказаны английским фрегатом, заштилевавшим вблизи Сингапурского пролива, в виду Каримонских островов, этого гнезда морских разбойников. Дело в том, что Малайцы приняли боевой фрегат за обыкновенное купеческое судно, [124] и выехали на него в числе ста вооруженных лодок. С фрегата, разумеется, заметили это движение злодеев, и капитан решился их наказать достойным образом. Он приказал задраить порты, и оставил на палубе не более 20-ти человек людей; реи поставили козлом, фолы потравили, шкоты не осадили до мест, и вообще старались придать фрегату вид коммерческого судна. Обманутые наружностью, лодки приблизились к фрегату, а некоторые из них желали даже нагло пристать к борту; но этим маскарад и кончился: батареи были моментально открыты, и страшная сила фрегата обнаружилась громогласно. Изумленные ревом орудий, Малайцы думали обратиться в бегство, но постоянный огонь с фрегата потопил их почти без исключения. Только несколько полуразбитых лодок успели еще кое-как достигнуть Суматрских берегов, где они, вероятно, не скоро очнулись от неожиданности. — Утверждают, что с тех пор разбои значительно уменьшились; впрочем, этот громовой удар уничтожил почти всю разбойничью флотилию. В настоящее время по Малаккскому проливу часто прогуливаются английские военные пароходы, которые принимают возможные средства для уничтожения и совершенного истребления коромонских и суматрских разбойников. Между тем, в бытность нашу в Джордж-Тоуне, происходило следственное дело по варварскому разбою, подробности которого следующие. [125]

В начале 1841-го года, Ост-Индская компания отправила в Сингапур бриг с индейскими преступниками, которые, надо заметить, никогда не судятся и не наказываются в самой Индии, но отсылаются обыкновенно в Сингапур. Экипаж судна был по каким-то обстоятельствам незначительный, но преступники хорошо скованы. Однажды, когда бриг находился в виду королевства Ачим (на северном берегу Суматры), преступники, разбив цепи, освободились и — перерезали всех Англичан, кроме одного повара. Совершив это ужасное убийство, они прибыли вскоре в Ачим. Съезжая на берег, для продажи провианта и возможных вещей с брига, они уводили всегда все шлюпки, чтоб повар, которого оставляли, разумеется, постоянно на судне, не попал к Королю Ачима, и не рассказал бы их кровавого преступления. Но к счастию, предосторожности злодеев были напрасны: повар переплыл на опрокинутом ведре, в довольно темную ночь, на берег, где рассказал все случившееся Королю, который, находясь по трактату в дружеских сношениях с Ост-Индскою компаниею и желая ей угодить, предал всех убийц в руки Англичан, известив правительство в Пуло-Пинанге, что он задержал разбойников. — При нас участь негодяев не была еще решена; но можно представить себе, что их ждет виселица!...

К вечеру 1-го июня, мы увидели наконец [126] пролив Правителя, и при 6-ти узлах ходу — небывалом у нас с давних пор, — весело приближались к узкому проходу между подводными камнями островов Роббит и Коней. Здесь выказал наш лоцман, прохворавший весь переход Малаккским проливом лихорадками, все свое молодечество и искусство: несмотря на темную ночь, в которую мы решились идти этим щекотливым проходом, он смело лавировал среди опасных мест, которыми окружен остров Сингапур, и обогнув их благополучно, привел нас к полудню следующего дня на Сингапурский рейд.

Небывалый еще флаг, на рейде этого города, привлек множество лодок к нашему борту, и какая необыкновенная смесь племен и пород явилась на палубе нашего Або! Здесь, смотришь, сидит величественный и горделивый Мавр, прислонясь к корронаде и разложив пред собою мускус, макассарское масло, мелкий жемчуг, изумруды и т. п., запрашивая за все втридорога; тут Бенгалец с плодами, предлагает вам ананасы, бананы, табак и сигары; немного поодаль Китаец, с бородкою и заплетенной косой, с узкими и продолговатыми глазами, с засаленою скуфьей на голове и в длинном жилете по пояс, — продает куртки, панталоны, жилеты и башмаки; возле него Малаец, в конусообразной шапке и с грубой физиономией, навязливо предлагает [127] циновки, малайские копья и крисы (кинжалы), — и весь этот хаос необыкновенного смешения увлекателен, в высшей степени живописен!... Крик попугаев, пронзительный визг обезьян, тринадцать наречий, добродушный хохот наших людей — все это шумно оглашало воздух, воздух тихого, прекрасного, палящего и почти экваториального дня!...

На рейде стояло множество купеческих судов; подобного разнообразия флагов нам нигде не случалось видеть. Тут были суда Соединенных Штатов, Генуи, Голландии и других европейских держав, были и китайские джонки, бугийские лодки, малайские проа, сиямские барки и кохинхинские суда. Все они были более или менее хорошей постройки и опрятного вооружения; разумеется, я не причисляю к этому разряду китайских джонг; это перл дикого вооружения, конструкции и неопрятности!... Соседство подобного судна даже отчасти неприятно...

Смотря на торговую деятельность юного Сингапура, едва только возникшего в этом столетии, невольно изумишься предприимчивости и опытности Англичан, всюду основывающих колонии. Сингапур, после мирного договора, по которому были возвращены Голландии почти все ее владения в Малайском Архипелаге, составлял давнишнюю цель политических видов Британцев и в особенности английского губернатора в Батавии, Сэра Стамфорда Раффльса, желавшего упрочить для [128] своего отечества передовое владение в Китайском море. По тщательном осмотре удобнейших мест, более всех обратил его внимание остров Сингапур (Английская Ост-Индская компания купила у Джогорского султана, которому принадлежал Сингапур, право занести контору на южной части острова; но быстрое процветание этой новой колонии подало им мысль завладеть не только всем Сингапуром, но и окружающими его небольшими островами.) и б февраля 1819 года, он был принят во владение полковником Фэрнгором, и основание конторы положено..

Нельзя надивиться, как в это короткое время могла развиться такая обширная мелкая, и частию даже оптовая торговля; разумеется, мануфактурной промышлености нельзя еще требовать от только что возникшей колонии: это приобретется временем. Но замечательно, что здесь насчитывают ежегодно до ста экспедиций, прямо из английских портов; кроме того, это множество судов различных видов и флагов, о которых я упоминал, деятельно участвует в этой промышлености народов всего южного архипелага. По этому Сингапур очень естественно называется центром деятельности и торговли островов Восточной Индии. Отсюда вывозится много китайки, шелков, китайской бумаги, жемчужных раковин, камфоры, драконовой крови, перцу, сиамского сахару, японской меди, кофе, слоновой кости, ревеню, гвоздики, мускатных орехов, [129] черепах, мускусу и т. и. Говорят, что в настоящее время в обороте ежегодно до 150-ти миллионов франков: так быстро увеличилась эта торговая деятельность юного Сингапура. Чего же можно будет ожидать впоследствии?...

Остров Сингапур, находится при S оконечности полуострова Малакки, от которого он отделен небольшим проливом. Собственно город, носящий имя острова, лежит в широте 1° 17' N и 103° 50' долготы от Гринвича. Он разделяется на три квартала: Китайский, Малайский и Европейский; последний отличается опрятностью, легкою и красивою архитектурою миленьких домиков. Китайский квартал служит для всего города рынком: здесь сосредоточиваются все лавки и магазины. Малайский квартал несколько отдален от первых двух. Замечательно, что все вообще Малайцы живут в местах болотистых, около прибрежья. Там, где более сырости, смрада и зловонных испарений — там и их жилища. Впрочем сингапурские жители этого квартала резко отличаются от своих одноплеменников кротостью нрава и несравненно большею образованностью. Но кинжал, или крис на их наречии, верный и непременный спутник каждого Малайца; в этом отношении они не уступают Черкесам.

Состав жителей сингапурской колонии заключает в себе Китайцев, Малайцев, Индейцев, Явайцев, Сиямцев и других азиатских и [130] европейских народов; в особенности два племени народов составляют главное народонаселение Сингапура, которое полагают до 40-ка тысяч: это Китайцы и Малайцы; их полагают до 5/6 всех жителей. Но пальма первенства между ними принадлежит, бесспорно, Китайцам, как по деятельности, так равно и по умственному образованию. Китайцы занимаются здесь оптовою торговлею, продажею ценных галантерейных вещей, маклерством, земледелием, мореходством и т. п., — а Малайцы занимают должности дровосеков, иногда земледельцев и лавочников, но преимущественно обязанности лодочников и рыбаков.

Почва острова Сингапура чрезвычайно плодородна; богатый строевой лес является здесь в изобилии, а в нем множество обезьян, диких кошек, дикобразов и т. п.; но тигров, львов, носорогов и других хищных зверей полуострова Малакки на Сингапуре нет. Птицы чрезвычайно разнообразны и многочисленны. Говорят, здесь более 200-т пород змей, из которых две только ядовитые.

Мне рассказывали случайно про ловлю обезьян; я бы и верить не хотел, что для ловли этих забавных животных употребляются те же средства, о которых я слыхивал в детстве в отрадных сказках. Употребительнейшее из них заключается однако в кувшине с узким горлышком, который, до половины насыпанный рисом, зарывается в землю. Обезьяна, добравшись до риса, ни за что [131] не разожмет сжатого кулака, чтоб не выронить и зерна, а между тем горлышки кувшинов делаются так узки, что не разжатую лапку обезьяна не вытащит из кувшина. Ловцы приходят, сажают их в клетки и потом уже разбивают кувшин, чтоб освободить лапку пойманной обезьяны. Трудно это приписать глупости этого хитрого животного; скорее, думаю, можно предположить в нем настойчивость.

По климату, Сингапур несколько ниже Пуло-Пинанга; но и здесь воздух здоров и благоприятен больным. Плоды вкусны и благовонны, в особенности манго и дивные мангустаны; но последние далеко уступают пулопинангским. Я видел здесь ананасы необыкновенной величины: больший диаметр был 8 1/2, а меньший более 4-х дюймов длины. И эти сочные, ароматические ананасы продавались по пяти пасов (Около пяти копеек ассигнациями.)! — Овощи прозябают прекрасно. Мускатовые плантации разведены на всем острове в изобилии.

Все войско сингапурского правителя состоит в 50-ти сипаях: убедительное доказательство в уважении жителей властям мудрых Британцев. Содержание этого войска обходится в несколько тысяч пиастров.

Здешний рейд представляет прекрасную и безопасную якорную стоянку, которая не тревожится [132] ни крепкими ветрами, ни штормами. Бывающие здесь но временам смерчи не опасны и не оставляют, по крайней мере, грустных воспоминаний. Рейд образуется заливом, в Юго-западной части острова. К NO от города есть маленькая бухточка, которую образовал мыс Сенди-Пойнт (Sandy Point); в нее впадает речка, в которую могут заходить джонки и туземные проа. На рейде нет никаких опасных мелей.

Однажды мы собрались на китайскую джонку, в 300 тонов. Она была в совершенной готовности к отплытию в Маниллу. Трудно себе вообразить хаос, который мы встретили на палубе этого диковинного судна. На ней было, на худой конец, 400 человек Китайцев, отправлявшихся в Маниллу по торговым делам. Каждый из них сидел у своего скарба, размещавшегося в джонке от киля до самых бортов; палубы на ней не было: несколько досок было настлано около бортов, а открытая средина, перерезанная бимсами, представляла один общий люк; в нем можно было натешиться разместившимися Китайцами; но смрад, нечистота и гвалт этих господ, невольно заставили поторопиться осмотром курьозной джонки. В особенности замечательны кабельтовы и перлени; они вьются из камыша, и чрезвычайно удобны для завозов. Бухту сваливают за борт; ходовой лопарь крепится у борта джонки, а шлюпка с верпом идет вперед, развивая плывущую за нею [133] бухту кабельтова. Это исполняет один человек. Бегучий такелаж весь травяной и волосяной. Якорь составлен из крепких брусьев железного дерева, лапы его окованы железом. Эта джонка, стоявшая от нас в полу-миле, снималась три вечера сряду с якоря, чтоб выйти в море; но вылавировать рейдом она никак не могла. Сопровождавший эти церемонии шум, невольно напоминал нам мартовский концерт, своими дикими возгласами «Еа-еа, оа-оа!» раздававшимися с джонки, когда на ней подвертывали канат.

Забавен предрассудок Китайцев насчет джонг. Они думают, что вырезанные и разрисованные глаза на носу джонки — непременое украшение и принадлежность каждой из них, — бдительно смотрит вперед во время плавания; и если завидят какую-либо опасность, то непременно об этом донесут. Поэтому они не имеют никогда часовых, чтоб смотреть на ходу вперед; случись же несчастие или раззорительное столкновение, они, по прибытии в порт, затопляют джонку и бьют ее палками!

— Что ж, говорят Китайцы, если она не сумела сберечь своих глаз, будет ли она стараться сберечь нас?...

Джонги, плавающие между Маниллою и Сингапуром, совершают ежегодно по одному рейсу в каждое место; для этого у них два ветра муссоны, которыми они могут пользоваться. Лавировка, [134] как я уже говорил, не далась быстроглазым джонгам. При первом муссоне, следственно с апреля по октябрь, джонги собираются в Манилле, а в остальное полугодие снова возвращаются в Сингапур.

Пребывание наше в Сингапуре было чрезвычайно разнообразно и приятно. На обширном рейде этого города собирались ежедневно прекрасные коммерческие суда, между тем как другие уходили в море. Картина обширной, кипучей торговой деятельности на рейде, имеет много красот, красот привлекательных, чарующих глаз; это, по моему, неоспоримо. Под вечер одного прекрасного, в полном смысле тропического дня, пришло на рейд с моря английское коммерческое судно, корветного вооружения. Оснастка, выправка рангоута, опрятность самого судна, все это как нельзя более было превосходно, невольно должно было радовать и веселить душу каждого моряка. Одно показалось нам на нем забавным; по крайней мере мы впервые видели эти два паруса над бом-трюмселями, которые у него были поставлены. Это судно, шедшее в Китай, и сколько я слышал, с опиумом, зашло в Сингапур не на долго, чтоб запастись водою и провизией. Несмотря однако на непродолжительность его стоянки, мы обязаны ему забавною сценою, которая рассмешила нас всех наповал. Дело в том, что два матроса этого судна, оба молодые Индейцы, получив от своего капитана, [135] еще до прихода на рейд, месячное содержание, решились на побег с судна. Для этого они выбрали довольно темную ночь, и в первом часу смело поплыли на ведре к берегу, который был от них почти в двух милях. Проплывая мимо нашего транспорта, они, для вящшего комфорта, вздумали украсть у нас с выстрела шлюпку, и подплыв, стали на нее украдкою взлезать. Ночь была как-то в особенности жаркая, удушливая; иные из нас лежали на сигнальных рундуках, другие, в шлюпках, висевших на шлюп-балках. Вахтенный лейтенант и бдительные часовые расхаживали на шканцах, корме и баке, и баковый часовой вскоре заметил и обратил внимание на небольшой шум в воде, который производил вылезавший на шлюпку Индеец. Рассмотрев наконец явственно какое-то привидение человеческого образа, вылезавшее из воды, часовой громогласно закричал. Это восклицание, повторившееся несколько раз, разбудило нас. Между тем, на баке собрались все вахтенные, стараясь по возможности рассмотреть в темной ночи сингапурских водяных чертей. Вахтенный лейтенант, догадавшийся о сущности этого обстоятельства, немедленно послал за ними шлюпку, приказав изготовить фонари. Баковый часовой был встревожен: он утверждал, что видел собственными глазами, как один человек взлез на шлюпку и как другой собирался на нее. [136]

На другой день известили старшего лейтенанта того судна, что у нас задержаны беглецы. Он не замедлил приехать за ними и благодарить за обязательность.

Июля 1, для высокоторжественного дня рождения Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Всероссийской, мы расцвечались флагами и салютовали 31-м выстрелом. Шумен этот отрадный июльский праздник в Петергофе!... Нельзя было не унестись мыслию туда, на север, к роскошному Петербургу...

Весела, приятна, увлекательна жизнь моряка в таком плавании!... Сколько отрадных, приводящих в умиление душу воспоминаний собирает он в этой кочующей жизни!... Не забудем при этом неоспоримой истины, — благодатной наклонности человека вспоминать и помнить только одно утешительное, только одно отрадное!... Давно ли тому, как мы были в Пуло-Пинанге, Никобарах, Капштадте и Тенерифе, — и вот мы давно уже в Сингапуре, живем почти на экваторе — не в смысле однако кронштадтского выражения, — и живем весело, наслаждаемся жизнью!...

Между тем транспорт был приведен в совершенную готовность к отплытию; все нужды были исправлены, провизия закуплена и вода налита. Малайские крисы и копья, кораллы и раковины, индийские наряды, китайские вещицы удивительной работы и многое т. п. было закуплено плавателями, и июля [137] 6-го, в седьмом часу утра, мы снялись с якоря и пошли в Китайское море. Но едва мы вошли в границы обширного моря Небесной Империи, пройдя острова Баттам, Бинтанг, и Педро Бранно, нас подогнал ровный и свежий SW муссон, и транспорт наш быстро помчался к филиппинским островам. Меньший ход ограничивался 6-ю, а самый больший 10 1/2, узлами.

Плавание Китайским морем бывает в особенности опасным и неимоверно бурным при перемене муссонов. Впрочем, кроме февраля, марта и первой половины апреля, здесь господствуют постоянные крепкие ветры, которые, при сильных и неправильных течениях, нередко служат гибелью множеству купеческих и даже военных судов. Кроме того, в Китайском море составляют очень обыкновенное явление тифоны, господствующие здесь с мая по ноябрь, и силу которых испытал г. капитан Крузенштерн (В Японском море, в 1804 году.), первый русский мореплаватель, обнесший русский могущественный флаг вокруг света.

К 15-му июля, мы подошли на вид Филиппинских островов; но по мере приближения к берегам, усердный муссон истощался, и после обеда сделалось тихо, так что под конец почти заштилило: ходу было не более 1 1/2 узлов, при маловетрии из SO четверти. Так провели мы и утро [138] 16-го числа; но к полдню однако ветер разыгрался, и мы побежали по 6-ти узлов к Люсону, богатейшему острову из всего Филиппинского архипелага, в котором насчитывают до 1000 островов и островков. Здесь, собственно в Манилле, нам предстояло провести несколько дней, чтоб окончательно запастись возможною провизиею, по крайней мере на полгода, потому что отсюда мы шли прямо к цели нашего назначения — в Камчатку, где, вероятно, нельзя будет запастись никакою провизиею, по недостатку того края в припасах. Между тем мы имели в виду приятное лакомство: превосходные манильские сигары!...

К вечеру, очертания берегов становились все более явственными, и вскоре представилась нам обширная бухта, составляющая Манильский рейд. Он разделяется небольшим островом Коррихадором на две части; этот островок вооружен сильными батареями, и содержит значительный гарнизон.

Но вот мы и в водах прекрасного рейда!... Величественно-роскошные берега его имеют в окружности более 40 миль. Множество прекрасных судов и невзрачных джонг были живописно разбросаны на рейде, на котором мы бросили якорь в 8 часов вечера, на 6-ти саженях, в расстоянии около 2-х миль от берега.

Филиппинский архипелаг составляет одну из богатейших стран по плодородию своей почвы, [139] здоровому климату и роскошному местоположению: В особенности это необходимо отнести к Люсону, обширнейшему острову этого архипелага. Он имеет длину 500 миль по меридиану, а шириною достигает почти 200 миль. Острова филиппинского Архипелага, разбросанные между S и 19°° N широты, принадлежат открытиям двадцатых годов 16-го столетия. Лет пятьдесят спустя, Жуан-де-Сальсадо разбил с горстью Испанцев туземных жителей Люсона, и основал Маниллу. С тех пор положено прочное владычество Испанцев на этом благодатном острове, который назван победителем Люсоном по слову Люсон, что означает на наречии туземцев пест, употребляемый для шелушения сарачинского пшена, который жители вешали над входом в дом.

Первобытные жители Люсона, собственно обитавшие по прибрежью этого обширного острова, составляли некоторым образом полуобразованное племя. Они имели свое правление, начальники которого назывались Раджами, и разделялись на людей высшего сословия и низшего звания. Все эти народы назывались Тагалами, Панпангами, Цимбалами, Иллопосами и Кайаганами. Между тем в горах и непроницаемых лесах Люсона обитал другой народ, называвшийся у Тагалов Этосами и Аэтосами. Испанцы назвали их Горными Неграми. Они жили в совершенно диком состоянии; ходили нагие, и убегали заселенных мест. [140] Замечательно, что и по сие время обитают еще на Люсоне несколько тысяч людей, не признающих владычества Испанцев. Они делают даже на них иногда набеги из своих уединенных лесов. Число жителей на Люсоне полагают до одного миллиона.

Прекраснейшее племя из этих народов составляют Тагалы. Они были найдены завоевателями, в Бинондском предместье; при этом надлежит заметить, что под именем Маниллы надо понимать ту часть города, которая обнесена крепостным валом. Собственно же город состоит из предместий: Бинондо, Тондо, Санта-Круц, Сан-Себастиан и Санта-Анна; они распространяются на несколько верст в длину. Тагалы приняли христианство без особенных затруднений: это может служить доказательством, что они не были подчинены влиянию религиозного фанатизма, столь гибельного для дикарей, этих низших братий наших!... Они кроткого и тихого нрава, одарены способностями и имеют благовидную и смелую наружность. Костюм их почти европейский; в особенности мила Тагалка в своем наряде: коврик, которым она обвертывает свою полосатую юпку, плотно прижимает к телу одежду, и роскошные формы стана обрисовываются в правильных очертаниях; прибавьте к этому медноватый цвет лица, ряд прекрасных зубов и пушкинскую босую ножку, с едва держащейся на носке бархатной туфлей, — [141] и портрет той Тагалки, у которой я по приходе на рейд покупал Manilla, у вас, по возможности, перед глазами. Замечательно, что это племя имеет две господствующие страсти: к игре и курению. Но, стоп однако!... Хорош же я, сказать между прочим! Мне следовало бы, по настоящему, вести дневник: прибавлениям не было бы конца!... Видеть утонченный петуший бой, еще в Сингапуре, и не сказать до сих пор ни слова: это, отчасти, даже наивно с моей стороны; но я постараюсь впоследствии загладить опрометчивость, с которою упустил из внимания эту тактическую борьбу.

И так, я остановился на том, что Тагалы имеют две неумеренные страсти, именно к игре и курению. Последняя распространяется и на женщин; но этого мало: в Манилле нет ни одной хорошенькой: девицы, нет даже 12-ти летнего ребенка, который бы не курил: здесь решительно все курят! Но как бы то ни было, а сигара во рту хорошенькой женщины, в прозрачных ее ручках, по моему решительно всего хуже. Хотя бы мне

... ... «не должно сметь,

Свое суждение иметь».

Но, воля ваша, — а мне это не нравится. Чего мне: не угодно ли послушать подробности полной насмешки, которую разыграли матросы одного французского фрегата, посетившего Маниллу в 1830-х [142] годах. Они заказали огромную сигару, в несколько футов длины и соразмерной толщины, и при торжественном шествии по Бинондскому предместью курили ее следующим образом: три человека тащили ее с притворным усилием на плечах, между тем как четвертый, в костюме Тагалки, курил эту громадную сигару, пуская целые облака дыму. Мужчины смеялись этой насмешке, а женщины, говорят, чуть было не произвели драки. Долго ли тут, право, до беды!...

Относя эту страсть Испанок и вообще европейских дам Маниллы к одной замечательной переимчивости, нельзя удержаться от замечания о том, что господа Европейцы считают здесь не приличным, mauvais genre. Вы, может быть, не поверите, что порядочные люди здесь не носят неподражаемых соломенных шляп, достигающих ценности нескольких тысяч рублей: они предпочитают им французские пуховые шляпы, — хотя они вовсе и на по климату, ничем не красивее, — и потому только, что мода, на которую между тем все жалуются! А вероятно ее ввели не Тагалы, а те же Европейцы.

У Тагалов есть особенный род сигар, называемый фамильным: это оправдывается отчасти величиною этих объемистых сигар, из которых каждая удовлетворяет все семейство Тагала, в течении нескольких дней. Можно составить себе понятие о величине этого вида сигар. [143]

Вторая необузданная страсть Тагала есть, так сказать, удовольствие олимпийское. Она состоит в кровавом бое петухов-атлетов. Иные Тагалы, благодаря смертоносным шпорам своих петухов-бойцов, живут в совершенном довольстве, что называется припеваючи, и нередко приобретают состояние. Жизнь такого петуха, истого храбреца, даже завидна; он ласкаем своим господином более, чем жена и его дети. Идет ли он со двора, — петух у него под мышкой; он непременный товарищ Тагала, все его достояние. Как горько оплакивает он смерть своего славного бойца, если она его постигнет!...

Я видел петуший бой на транспорте. Борьба этих героев была действительно любопытна. Как хорошо они знают главнейшее оружие победы: клюв не бывает у них в употреблении, а шпоры, наделенные искуственным пособием со стороны их владельцев. Перед борьбою, на ноги этих атлетов надевают острые, стальные лезвия: ими бойцы искусно наносят друг другу смертельные удары. Нередко случается, что оба атлета остаются на поле сражения. Ожесточение этих мощных петухов не имеет границ. Они, ощетинившись, готовы бороться до тех пор, пока один из них не погибнет. Но их не допускают до этого, если дело о первенстве не идет на значительное пари. В борьбе на пари, этих бойцов даже подпаивают; серьозно, им вливают в [144] клюв по нескольку капель благовонного вина, и полное остервенение овладевает тогда бойцами. Тагал, выигравший ставку, получает и тело несчастной жертвы. При этом нужно еще заметить, что эти бойцы — герои, герои воспитанные для брани, для побед.

Я говорил уже, что город Манилла состоит из пяти предместий и части, обнесенной крепостным валом, называемой собственно Маниллой. Весь город насчитывает до 10-ти тысяч жителей; в нем есть университет, несколько училищ и госпитали. Знаменитая табачная фабрика, рассылающая в отдаленнейшие страны вселенной свои превосходные сигары, чрезвычайно обширна; в ней работают ежедневно — исключая праздников — более двух с половиною тысяч работников, в числе которых не более 600 человек мужчин; остальные все женщины. Говорят, что испанское правительство получает с этой фабрики ежегодно чистой прибыли от пяти до восьми сот тысяч пиастров; но чего стоит содержание фабрики и такого огромного числа рабочих? — Каков же должен быть общий оборот? — В бытность мою в Манилле, тысяча лучших сигар обходилась в шесть с половиною пиастров: почти в шестеро дешевле петербургских цен. Как было не запастись этими дивными сигарами? Манильская сигара имеет большое преимущество пред гаванскими сигарами: в тысяче трудно отыскать одну, [145] которая бы не курилась. На этой сигарочной фабрике был при нас один рабочий, слепец, который занимался свертыванием испанских чурутас (в роде папирос) обеими руками — но так ловко, что нельзя было надивиться его проворству. Королевская сигарочная фабрика в Манилле устроена превосходно. Она приобретает табак от жителей, сеющих его, по установленной и самой умеренной цене.

Манилла ведет с давних времен торг с Китаем; но он очень незначителен. Испанцы народ вялый для торговой деятельности. Для этого благословенного края нужна бы опытность Англичан, или трудолюбие Голландцев. Китайцы привозят сюда чай, фарфоровую и глиняную посуду, шелковые материи и разные плоды в сахаре и варенья, из которых особенно в славе инбирное. В замен привозимого, Китайцы находят здесь сарачинское пшено, пшеницу, маис и т. п. естественные произведения; кроме того индиго, табак и хлопчатую бумагу. Не взирая на дурные способы земледелия и недостаток трудолюбия, все эти продукты получаются здесь, в большом количестве. Мы платили, например, за мешок рису и сахарного песку, каждого по пяти пудов, только по два пиастра: невероятно дешево! — Плодородие земли и влияние климата здесь таковы, что пшеницы бывает обыкновенно две жатвы в год. Горы Люсона имеют богатые серебряные, медные и железные руды. [146] Словом, в богатстве и изобилии недостатка нет: были бы только знание, опытность и усердие к труду, и тогда этот край принес бы несметные сокровища. Было время, что Испанцы строили здесь фрегаты и корветы, а теперь они не в состоянии предпринять и этого.

Торгующее сословие и ремесленники, большею частию, все Китайцы; они сапожники, кузнецы, портные, столяры, — словом, занимаются всеми мастерствами. В числе ремесленников, говорят, нет ни одного Испанца и очень не много туземцев. Всех Китайцев насчитывают в Манилле до 6-ти тысяч: это народ трудолюбивый и предприимчивый, но зато первые плуты во всей вселенной.

Местом гульбищ для Маниллы служит огромная площадь, идущая вдоль рейда, Здесь собирается по вечерам вся знать города и даже богатые Тагалы с женами и Китайцы. Кстати о Китайцах. Забавен следующий закон этой обширной Империи: выезд женщин из Небесной Империи воспрещается; поэтому мы и не могли видеть их; хорошего и дельного в этом постановлении мало, а дурных последствий много.

Но наша пятидневная стоянка в Манилле была коротка, пролетела почти не заметно. В 4 часа утра 23 июля, все были высвистаны на верх сниматься с якоря, — и мы простились с Маниллою, а с нею и с небольшими переходами, [147] которыми плыли от Никобарских островов. Паруса были отданы, якорь подвертывался, взят наконец на-кат, и при тихом ветре мы лавировкою стали выбираться с манильского рейда. Кто тут при этом не вспомнил, что месяца, может быть, через два, мы перенесемся из знойных тропических стран в Камчатку, — в дикую, уединенную и мрачную Камчатку!...

Так мы кончили наше плавание от Никобарских островов, Малаккским проливом и Китайским морем, до Маниллы.

Текст воспроизведен по изданию: Первое плавание русского военного судна Малаккским проливом // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 95. № 378. 1852