Комментарии

20. В варианте Овьедо (стр. 554) речь Орельяны приводится полностью:

“И тогда, в тот день, когда все наши собрались, капитан обратился ко всем с краткой речью и в таких выражениях:

21. Маис — древнеиндийское название кукурузы. Юка (yuca) — растение семейства малочайных; клубни ее, очень богатые крахмалом (до 40%), достигают 5 кг веса и употребляются в пищу.

22. В варианте Овьедо (стр. 556), кроме того, сообщается: “...Сие селение мы прозвали меж собой селением Глиняной посуды (el pueblo de la loza), потому что оной там было поистине множество и притом отменно красивой. Обнаружены там были также признаки того, что в тех краях имеется серебро и золото, ибо некоторые дротики или пращи, из тех, кои нам попались на глаза, оправлены и украшены этими металлами. В том же месте был найден медный топор, наподобие тех топоров, что употребляют индейцы в Перу”,

Интересно сравнить описание глиняной утвари, данное Карвахалем, со следующим отрывком из книги английского нсследователя Амазонки Генри Бейтса “Натуралист на реке Амазонке” (М., 1958), в котором говорится о подобных же изделиях индейцев тукуна в середине XIX в. (Бейтс был на Амазонке в 1848—1859 гг.), живших в то время примерно в тех же местах, о которых идет речь в настоящей главе “Повествования”: “Тукуна превосходят большинство остальных племен в производстве гончарных изделий. Они делают кувшины с широким горлом для соуса тукуни, кайзумы и маниокового пива емкостью на 20, а то и больше галлонов [20 галлонов = 91 л], разукрашивая их снаружи скрещенными косыми полосками разных цветов... Трупы вождей они погребают, подогнув у них ноги в коленях, в больших кувшинах под полом их хижин” (стр. 391).

23. Под “индейцами из Куско” Карвахаль разумеет правящую касту империи инков, представители которой подвешивали себе к ушам массивные золотые украшения, сильно оттягивающие мочки ушей, за что испанцы и дали им прозвище “орехонес” — “большеухие” или “вислоухие”. Таким образом, “проколотые и очень большие уши” указывали, по мнению Карвахаля, на принадлежность к правящему сословию.

Интересно сопоставить внешний вид “идолов” Карвахаля с внешним видом тех самых тукуна, о которых мы упоминали в предыдущем комментарии: “Пожилые в большинстве носят браслеты на руках и ногах и подвязки из тапировой кожи или плотной коры; у себя дома они не носят никакой одежды; исключение составляют лишь праздничные дни, когда индейцы украшают себя перьями или маскарадными плащами из луба какого-то дерева” (Г. Бейтс, указ. изд., стр. 390).

24. Агуакате (Laurus persecl) — растение семейства лавровых, имеющее съедобные плоды, напоминающие грушу.

Гуаны, видимо, один из видов “инги”, называемый также “гуаба”, “гуава”, “гуама” и “гуамо”, а в Мексике — “кихиникуйль” или “куахини-куйль”. Это древовидное бобовое растение в настоящее время разводится во многих частях Америки для затенения кофейных плантаций.

25. У Овьедо (стр. 556): “...на этой стоянке мы захватили нескольких индианок, чтобы они испекли для солдат хлеба, а также нескольких молодых индейцев в качестве “языков”. И по той причине, что люди из сего селения были совсем ручными (tan domestica), мы прозвали оное селением Глупцов (el pueblo de los Bobos)”.

26. У Овьедо (стр. 557): “...сие селение было названо нами Вредным (Pueblo — vicioso)”.

27. Речь идет о реке Риу-Негру. Огромное количество отмирающих в ней растений образует массу гумусовых веществ, которые вместе с известняками создают темное нерастворимое вещество, сплошь покрывающее дно и уносимое течением в Амазонку. Поэтому воды Риу-Негру, даже будучи в значительной степени разбавленными прозрачно-голубыми водами Риу-Бранку, имеют черно-бурый цвет и действительно на протяжении 80-100 км (кстати сказать, в варианте Овьедо это расстояние определяется в 10 лиг) не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки.

28. Словом leones, что по-испански значит “львы”, Карвахаль называет незнакомых европейцам пум или ягуаров.

29. В варианте Медины этот эпизод заканчивается следующим образом (стр. 42) (Отрывки из варианта Медины приводятся по следующему изданию:Р. Gaspar de Carvajal, Relacion del Nuevo Descubrimiento del famoso Rio Grande que descubrio por muy gran ventura el capitan Francisco de Orellana. Transcripciones de Fernandez de Oviedo y Dn. Toribio Medina y estudio critico del descubrimiento. Quito, 1942.): “...Между тем уже наступила ночь и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы и велел никому не разлучаться на ночь с оружием, что и было сделано.

Едва мы управились с погрузкой и вышли на речной простор, как в селение явилось, чтобы напасть на нас, много индейцев, а на воде показалось в то же время множество каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли воплотить в дело свои дурные замыслы.

В варианте Овьедо (стр. 559), кроме того, описывается жестокая расправа, которую испанцы учинили в этом селении: “... капитан приказал повесить нескольких индейцев, кои были захвачены в том селении, ибо было несомненно, что именно в результате предупреждения да соглядатайства с их стороны явились те другие, которые вознамерились умертвить нас во время сна. Он приказал также сжечь все дома в том селении, кое мы сразу же по прибытии с превеликим удовольствием назвали селением Тела Господня (el pueblo de Corpus Chripsti)”.

30. У Овьедо в этом месте говорится (стр. 552): “По правде говоря, среди нас были люди, столь уставшие от жизни да от бесконечного странствования, до такой крайности дошедшие, что если б совесть им сие могла только позволить, они не остановились бы пред тем, чтобы остаться с индейцами, ибо по их безволию да малодушию можно было догадаться, что силы их уже были на исходе, И дело дошло до того, что мы и впрямь боялись какой-нибудь низости от подобных людей, однако же были меж нами и другие — истые мужи, кои не позволяли оным впасть в сей грех, на веру да на силу коих слабые духом опирались и сносили более того, что смогли бы снести, не найдись среди нас люди, способные на многое.

И в том не было ничего удивительного, если принять во внимание протяженность земли, мимо берегов которой мы проплыли, следуя по руслу сей реки вниз, ибо по верной оценке было ее более тысячи лиг — тех, что мы проделали до селения Тела Господня”.

31. В конце мая — начале июня экспедиция Орельяны находилась между притоками Амазонки — Пурусом и Мадейрой. В это междуречье в мае — июне внедряются с юга холодные волны (friagems), которые увеличивают годовые и особенно зимние амплитуды температуры; порой температура снижается до 15 градусов. Благотворное влияние на амазонский климат оказывают также восточные пассаты. Этими обстоятельствами и объясняется подмеченная Карвахалем относительная умеренность климат” в этой части Амазонии.

32. В варианте Медины (стр. 44) говорится: Когда капитан увидел, что они [индейцы] отнюдь не намерены сдаваться да к тому же причинили нам вред и ранили кое-кого из наших товарищей, он приказал поджечь дома, в коих они засели, и лишь после этого индейцы их покинули и бросились наутек...

У Овьедо этот эпизод описан более подробно и служит наглядной иллюстрацией жестоких нравов испанских конкистадоров: ...но на следующий день, в среду, мы добрались до другого селения, в коем внутри бухио (buhios) (Бухио — индейская круглая постройка из пальмовых ветвей и тростника, служившая жилищем для нескольких семей.) было много всякого люда и женщин. Однако из этого отнюдь не следует, что было недостаточно людей, чтобы оборонять от нас со своими луками да стрелами побережье, и что оные будто бы выказали менее упорства в том сопротивлении, которое вознамерились нам оказать.

Тем не менее, едва несколько из наших солдат спрыгнуло на сушу, как индейцы, ранив одного из наших, обратились в бегство. Ранение сие оказалось неопасным, ибо у тех стрелков не было отравы. И благодаря ловкости одного из аркебузников по приказу капитана был подожжен большой бухио: сделано так было для того, чтобы дать острастку индейцам, а христианам — возможность без риску запастись кое-какой провизией для продолжения своего плавания. И так как в том бухио засело несколько индейцев, кои не пожелали его покинуть и продолжали обороняться, выпуская оттуда множество стрел, они из-за своего упрямства все там и сгорели вместе со своими женами и чадами, но так и не захотели покориться и избежать своей страшной участи, и посему было прозвано то поселение селением Спаленных (el pueblo de los Quemados). Были там найдены утки, куры, попугаи и кое-какая рыба.

В этом месте у нас закралось подозрение, что обитатели той земли применяют отраву, потому что было обнаружено множество стрел и копий, пропитанных неведомой смолою. И капитан велел сие проверить, и хотя испробовать это на невиновном, быть может, и было в некотором роде бесчеловечностью, помыслы его преследовали лишь благую цель — узнать истину и развеять у христиан страх перед отравою. И дабы сие проверить, у одной индианки, что была с нами на бригантине, пробили руки стрелой которая, как думали, была пропитана той отравой, что индейцы употребляют повсюду на материковой земле, но так как она не умерла, сомнение покинуло боязливых, и всех очень порадовало столь приятное известие”.

33. У Карвахаля было достаточно основании сетовать на “сильное течение и на тяжелые волны, которые вздымались выше, чем на море”. У Амазонки, несмотря на поразительно малый уклон (около 20 км на 1 км) и огромную ширину (ниже Икитоса — 5-7 км, ниже Манауса — около 25 км, в низовьях — около 80 км) средняя скорость течения в связи с многоводностью реки значительна — 2.55 км в час.

Орельяна спускался по Амазонке вместе с паводковыми подами в самый разгар влажного периода, когда полая пода затопляет огромные пространства и создает в протоках неистовые и запутанные течения, скорость которых обычно составляет 1-9 км в час. Что же касается волн, то на Амазонке, даже вдали от океана, они действительно очень высоки и опасны.

34. У Медины (стр. 48) сказано: “Капитан, выведенный из себя спесивостью индейцев, приказал стрелять по ним из арбалетов и палить из аркебузов, дабы они почувствовали на собственной шкуре, что у нас тоже найдется чем их разозлить; тут мы нанесли им урон, и оные поворотили вспять, чтобы дать отчет о том, что они увидели...”

35. Смысл этого места текста не вполне ясен. Замечание о дне Иоанна, видимо, следует понимать так: в это время (24 июня) индейцы уже успели собрать урожай и сжигали ненужные остатки.

36. В варианте Овьедо (стр. 564), кроме того, сообщается: “... для того он приказал положить в тыкву несколько алмазов, и жемчужин, и бубенчиков, и иные вещи того же свойства, кои стоят у нас сущую безделицу, а в прочих краях сих Индий, у туземных их обитателей, ценятся высоко и значат многое”.

37. У Медины (стр. 55) сказано: “Он поведал, что в столичном и в главном городе, где постоянно жительствует их государыня, имеется пять очень больших домов, кои служат святилищами и храмами, посвященными солнцу, и которые называют “каранайн”. Дома сии изнутри с полу и до половины человеческого роста в высоту выложены массивными плитами, сплошь покрытыми разноцветными росписями. В сих домах также имеется много идолов из золота и серебра в образе женских фигур, а также множество всевозможной золотой и серебряной утвари, предназначенной для служения Солнцу...”

38. В варианте Медины (стр. 55) дальше говорится; “...их одежда состоит из нескольких полотнищ, опоясывающих [целиком все тело] — от груди донизу: поверх у них наброшено что-то наподобие плаща, скрепленного спереди шнурами; волосы у них ниспадают до самой земли, а на голове они носят короны из золота в два пальца толщиной и перья попугаев”.

39. В рукописи Медины (стр. 56) эта земля названа иначе: “Тамошние обитатели очень велики и ростом оные будут с самых высоких людей; ходят же они остриженные наголо, и все поголовно вымазаны черной краской, по каковой причине мы и нарекли сию страну Провинцией Негров”: (Provinica de los Negros)”.

Здесь, по всей видимости, речь идет об индейцах пассе, которые из-за рослости, крепкого телосложения и мирного нрава с самого начала колонизации Амазонки сделались предметом беззастенчивой охоты со стороны всевозможных рабовладельцев (в Бразилии рабство было отменено лишь в 1888 г.). Теперь они почти вымерли, и их немногочисленные современные потомки живут примерно в тех же краях, что и во времена Орельяны (их оттеснили от реки в глубь лесов). Вот, что сказано о них у Реклю: “Дикие пассе и их соседи уайиума обыкновенно чернят себе почти все лицо соком генипы, поэтому их часто называют “юри пишуна”, то есть “черноротые” (по португальски — bocapreitos)”. (Э. Рeклю. “Земля и люди” (всеобщая география). Спб., 1901, т. XIX, стр. 160.)

40. В рукописи Медины (стр. 56-57) сообщается больше подробностей об этой земле: “сеньор” ее (в варианте Медины — Аррипуна)

“обширной землей, которая начинается выше по реке и простирается на восемь-десять суток пути вниз по течению; в той стороне есть некое озеро, расположенное в северном направлении, [берега] коего густо заселены, и властвует там другой сеньор, по прозванию Тинамостон. Он [индеец, который рассказывал] поведал, однако, об этом властелине, что он изрядный воитель, а его народ пожирает человеческое мясо (до сих пор, на каких бы землях мы ни побывали, мы не видели, чтобы индейцы ели мясо людей). У сего вышеназванного сеньора (Далее пропуск в тексте рукописи.) ...именно у него и ни его земле находятся те самые христиане, о которых нам довелось прослышать выше по реке, и наш индеец их сам там видел. Он [индеец] поведал также, что у названного сеньора имеется видимо-невидимо серебра и что посуда в его стране делается тоже из серебра, но что золота в тех краях не добывают. И действительно, самая страна эти заставляет верить во все то, что он нам рассказал, стоит лишь взглянуть на нее и окинуть {берега ее] взором”.

41. Неясно, какое ядовитое растение или какой яд скрывается под словами la punta de la marca, обозначающими обычно высокую степень определенного качества; ясно только, что это не кураре — самый страшный из применявшихся амазонскими индейцами яд, смерть от которого наступает мгновенно.

42. Новые любопытные подробности об этом эпизоде сообщаются в варианте Овьедо (стр. 566): Индейцы из этих деревень вели войну с индейцами, обитавшими выше по течению. И так как тех, других, было гораздо больше, то и отбиться от них первые могли лишь при помощи отравы, коей последние не располагали, из-за чего и не под силу было им, несмотря на количественный перевес, одолеть своего малочисленного противника...”

Далее: 3десь распорядился капитан соорудить на бригантинах на манер юбок борта, и те борта вышли очень высокими — человеку по грудь и были покрыты хлопчатыми и шерстяными плащами, которые мы применяли для защиты от стрел, которыми индейцы осыпали наши бригантины”.

43. Описания подобных “чудес”, “предзнаменований” и “указаний свыше” встречаются довольно часто в литературе конкисты и путешествии того времени и наглядно демонстрируют наивные представления людей XVI в., их тяготение ко всему чудесному.

Рассказ Карвахаля о “вещей” птичке содержит явные противоречия; сперва автор говорит, что эту птичку “мы дотоле [то есть до стоянки, о которой идет речь] не видывали”, затем сообщает, что “птица сия следовала за нами более тысячи лиг”, а в заключение сожалеет о том, что “на этой стоянке птичка сия нас оставила, и мы ее никогда уже больше не слышали”.

44. Берега Амазонки образуют три ступени: самая высокая из них — так называемая твердая земля (terra firma) — обычно недостижима для наводнений; вторая — варсeя (varzea) — широкая низменность, подвержена ежегодному затоплению во время влажных сезонов; нижняя — болотистое игапо (igapo) — уходит под воду даже в ливни, а в низовьях реки — и в приливы. Индейцы селятся на холмах или на “твердой земле”, в удалении от реки.

45. У Овьедо (стр. 568) это расстояние оценено не в 200, а в 150 лиг. Там же приводятся следующие сведения: Индейцы в этих деревнях — карибы и едят человечье мясо, ибо в тех селениях в очагах, или по-ихнему — барбакоах, было найдено много жареного мяса, которое индейцы приготовили, чтобы съесть, и в котором без труда можно было признать мясо человека, так как среди прочих кусков в нем попадались человеческие руки и ноги. И в одном из селений было обнаружено сапожное шило с острием и с рукояткою и ушком, из чего мы и уразумели, что индейцы той страны имеют представление о христианах”.

Если первое из этих сведений традиционно и именно в таком виде нередко встречается в литературе конкисты (поэтому и отнестись к нему следует с осторожностью, тем более что тогдашнее испанское право дозволяло обращать в рабство и истреблять индейцев-людоедов или каннибалов), то второе представляет большой интерес, ибо можно допустить, что в тех краях или поблизости от них побывали в 1500 году Пинсон или в 1531 году Ордас; кроме того, в этой местности могли побывать в начале XVI в. испанские мореплаватели, о которых в источниках не сохранилось никаких сведений.

В варианте Овьедо говорится (стр. 571): “...судя по знакам и по жестам, коими индейцы объясняли нам, изображая бороды, наружность и одеяние христиан, выходило, что [последние] жили неподалеку и были то испанцы — либо потерпевшие крушение, либо поселенцы. И сии сообщения и знаки нам делали индейцы большинства селении из тех, кои нам встречались до самого выхода из устья той реки, сии индейцы прибывали к ним на бригантины, чтобы выменять у нас [что-нибудь] ни свою рыбу, кик люди, кои это не раз уже делали”.

46. На Амазонке вследствие слабого ее уклона океанские приливы ощущаются выше города Обидуса — в 800-900 км от океана. Карвахаль приводит цифру 300 лиг (более 1500 км), но эта оценка преувеличена — очевидно, он желал прежде всего отметить грандиозный масштаб этого явления.

Карвахаль сообщает о том, что волны прилива поднимаются вверх по реке “с превеликой яростью”. Действительно, столкновение речных вод с океанским прибоем порождает на Амазонке гигантскую отвесную волну, достигающую в высоту 5 м — так называемую поророку, которая с сокрушительной силой и ужасным грохотом, слышимым за 8-10 км, устремляется наперекор течению (за прилив таких волн бывает около шести). Кстати, поророка на одном из местных индейских наречий зовется “амузуну” (крушитель лодок), и некоторые производят от этого слова название самой реки.

47. В варианте Овьедо (стр. 570) имеется следующая загадочная фраза, вызывающая недоумение у исследователей экспедиции Орельяны: “И дабы возместить хотя бы в малой степени сию нехватку, мы смастерили паруса из имевшихся у нас перуанских плащей, (Знаменитые перуанские плащи (и вообще перуанские шерстяные ткани) выделывались из очень легкой и тонкой вигоневой шерсти и превосходили своим качеством чрезвычайно ценившиеся в Европе шерстяные изделия из Кашмира. Их изящные узоры свидетельствуют о высоком художественном вкусе жителей древнего Перу, в них чередуются черные, ярко-желтые, серо-зеленые, красно-лиловые и синие тона.) которые каждый [из испанцев] стащил со своих же собственных индейцев, кои странствовали вместе с нами... ”

“Из “Повествования” нам известно, что в конце похода на кораблях находились индейцы, захваченные уже на Амазонке, а относительно одного из них — индейца, поведавшего испанцам об амазонках, — мы знаем, что его привезли на остров Кубагуа.

Что же касается перуанских индейцев, то в “Повествовании” о них упоминается вскользь, мимоходом трижды: в самом начале похода, в связи с отъездом капитана Орельяны на бригантине за провизией; также в начале похода, в связи с намерением Орельяны отослать письмо Гонсало Писарро (там же — единственное во всех документах упоминание о неграх), и в конце путешествия, в цитируемом нами месте из Овьедо. Индейцы и негры — рабы, чьими костями был устлан путь испанских завоевателей в неведомые страны, в ту эпоху вообще не считались людьми; вот почему испанские летописи и документы той поры упоминают о них обычно вскользь — там, где перечисляется снаряжение экспедиции, наряду с овцами, свиньями и пр. (лошади в тех перечнях указываются прежде, ибо ценятся неизмеримо выше).

Принимали ли участие в плавании Орельяны индейцы из числа тех четырех тысяч, которых взял с собой из Перу Гонсало Писарро? Если да, то много ли их было, добрались ли они до острова Кубагуа или погибли по дороге и разделили участь своих несчастных собратьев, полегших на андских кручах и в топких дебрях Верхней Амазонки? Может быть, в ряды участников знаменитого похода следует по праву зачислить и часть этих индейцев, которые вынесли на своих плечах тяготы не меньшие, а возможно, большие, чем испанцы? Будь нам это известно, плавание Орельяны по Амазонке, возможно, предстало бы пред нами в новом, неожиданном свете.

К сожалению, данных для того, чтобы ответить на поставленные вопросы, недостаточно, а те, что есть, — отрывочны, неясны, противоречивы и не позволяют высказать сколько-нибудь убедительные предположения по этому поводу.

48. В тексте Медины (стр. 69-70) сказано подробнее: “Оттуда мы пошли под парусами, останавливаясь на время приливов и ложась то на один, то ни другой борт, (Корабли плыли “ложась то на один, то на другой борт” потому, что парусным судам при неблагоприятных ветрах приходится часто менять курс и продвигаться вперед зигзагами, чтобы “поймать” ветер.) и последнее покамест ним удавалось легко, так, как река, хоть и плыли мы меж островов, были широкая. Однако каждый раз, когда мы пережидали прилив, нас подстерегали немалые опасности: ведь у нас не было якорей, и [вместо них] привязывали [к кораблям] камни. Камни эти мы бросили за борт, но это отнюдь не помогало, и очень часто получалось так, что наши корабли вместе с волочившимися за ними камнями в течение какого-нибудь часа отбрасывало вверх по реке на такое расстояние, какое они и за день не в состоянии были пройти.

Господь наш пожелал, несмотря на все наши прегрешения, оборонить нас от этих опасностей и оказывал нам бесчисленные милости: он не допустил, чтобы мы погибли от голода либо потерпели бы кораблекрушение, к чему мы многократно были весьма близки, ибо не раз [суда наши] оказывались на мели, а сами мы — в воде, я взывал к милосердию. А если судить по тому, сколько раз мы на что-нибудь наскакивали да обо что-нибудь ударялись, то и впрямь станет ясно, что вседержатель своею всемогущей властью желал нас спасти, дабы мы исправились, либо делал это с иной какой-нибудь целью, которую его божественное величество хранит от нас в тайне и которую простым смертным не дано постичь.”

У Овьедо мы также читаем, что корабли шли “при противном ветре” (В этот период, то есть с августа по декабрь — а сухой сезон, на Амазонке особенно силен восточный пассат.) и что люди Орельяны “были постоянно мучимы страхом и боязнью из-за многих мелей, кои таились в реке”.

Там же (стр. 571) сказано: “все наши старания сводились лишь к тому, чтобы любой ценой держаться суши да твердой земли с левой руки по направлению нашего плавания, ибо мы полагали, что таким образом мы скорее доберемся до какого-нибудь христианского поселения; ведь чтобы пристать к острову Кубагуа или же какому-либо иному поселению христиан, нам нужно было придерживаться берегов моря с левой руки”.

49. Правильно — иньям (Dioscorea alata), иначе — ямс, или ахе. Растение семейства диоскорейных, его мощные подземные клубни, богатые крахмалом, употребляются индейцами в пищу подобно картофелю либо высушенные идут на муку, из которой испекается хлеб в виде лепешек — так называемый касаби.

50. Вот как рассказывает Карвахаль в варианте Овьедо (стр. 568) о ремесле и искусстве амазонских индейцев (у Овьедо нижеследующее описание идет почти вслед за отрывком, приводимым в комментарии 36, но здесь, в качестве дополнения, оно, мы считаем, придется более к месту) “Поистине заглядеться можно на росписи, какими индейцы сей реки повсеместно покрывают утварь, которую они используют для своих хозяйственных нужд, — неважно из чего она сделана — из глины либо из дерева, на тыквы, из коих они пьют, а также на редкостной красоты плетеные изделия да на изваяния, которые поражают соразмерностью своих чистой, как то и подобает произведениям подлинного искусства и хорошего стиля; и [свои творения тамошние индейцы] окрашивают в разные цвета и подбирают их один к другому прямо-таки превосходно, и все поделки сии — каждая в своем роде да на свой лад — зело отменные и изящные. Также создают они и лепят из глины изображения, наподобие римских барельефов, а еще мы видели множество другой утвари, такой, как миски и чаши и прочая посуда, а также огромные кувшины, кои будут высотою с человека, а вместить смогут 30, 40 и 50 арроб (Арроба = 11,5 кг.) — необычайно красивые и из преотличнейшей глины.

Короче говоря, все, что только ни выходит из-под их рук, изобличает в них людей с очень тонким вкусом и очень изобретательных, а вещи, ими изготовленные, выглядели бы вполне уместно среди самых что ни на есть избранных и признанных изделий этого рода в Европе и в любом месте, где таковые только можно увидеть”.

В связи с вышеприведенным отрывком можно упомянуть, что при раскопках могильников около г. Манауса, подле развалин старинной португальской крепости Барра, были найдены огромные глиняные кувшины, предназначенные для захоронения покойников. Сосуды эти покрыты очень тонким рисунком, нанесенным устойчивыми красками, и их поверхность, как бы покрытая лаком, напоминает майолику (в связи с находкой этих сосудов даже было высказано предположение о существовании в прошлом на Амазонке народов более высокой культуры, нежели современные индейцы).

Сведения Карвахаля о художественных способностях амазонских индейцев находят себе подтверждение в преемственности мастерства и вкуса, с каким их потомки изготовляли ранее и изготовляют теперь гончарную посуду и свое примитивное оружие, плетут корзины и гамаки, расписывают эту посуду, тыквенные бутылки и чаши, миски и проч. Вот, что пишет Г. Бейтс о том, как индейцы с низовьев Амазонки окрашивают свои чаши из тыкв: “Кун — чашки из тыкв — бывают иногда раскрашены с большим вкусом. Густой черный фон получается при помощи краски, добытой из коры дерева коматеу: смолистая природа вещества придает чашкам красивый блеск. Желтые краски добывают из глины табатинга, красные — из семян растения уруку, или аинато, а синие — из индиго, растущего вокруг хижин. Это искусство амазонских индейцев имеет местное происхождение, но занимаются им одни только оседлые земледельческие племена из группы тупи” (стр. 143).

51. Говоря о том, что в прилив и отлив вода прирастает и падает на пять или шесть брасов (браса, или морская сажень, равна 1,6718 м), Карвахаль очень близок к истине: в прилив уровень реки поднимается подчас на 10 и более метров.

Карвахаль также правильно отмечает, что пресная вода вдается в море более чем на 20 лиг (больше 100 км). Пресные воды Амазонки, вдаваясь в Атлантический океан более чем на 100 км, образуют знаменитое “Пресное море”, открытое в 1500 г. испанцем Висенте Яньесом Пинсоном.

52. В этих словах Карвахаля слышится не только радость по поводу установления “отменной погоды”, но и отзвук отнюдь не малых невзгод, выпавших на долю Орельяны и его спутников из-за ужасных тропических ливней и бурь, которые на Амазонке превращаются порой в настоящее бедствие и на время которых на этой реке и в наши дни прекращается всякое движение.

Особенно привелось претерпеть от них испанцам, видимо, в начале путешествия, когда они, перевалив через Анды, углубились в топкие заросли Верхней Амазонки; у барьера Анд насыщенные влагой ветры с Атлантического океана “разгружаются” обильными ливнями. Недаром хронисты XVI в., описывая эту часть похода Писарро — Орельяны, сообщают: Гомара — “...земля та была зело дождливая, дождь лил два месяца кряду не переставая, и нельзя было сыскать места, где бы обсушиться...”, Сарате — “... одежда там гнила прямо на теле...” Однако не меньше досталось путешественникам и на самой реке. В Амазонии так называемые влажные сезоны — периоды наиболее интенсивных дождей — приходятся в разных частях реки на разные месяцы: на Верхней Амазонке — на декабрь (287,0 мм), (Сведения о количестве осадков даны по книге Престона Джемса “Латинская Америка”. М., 1949, стр. 740-750) январь (254,0 мм), февраль (269,2 мм) и март (304,8 мм), в среднем течении наиболее сильные ливни идут в марте (243,8 мм), апреле (215,9 мм) и мае (177,8 мм); в низовьях же период дождей заканчивается в июне (231,1 мм), а затем начинается сухой сезон (июль — 58,4 мм, август — 71,1 мм, сентябрь — 15,3 мм, октябрь — 12,7 мм и т. д.). Сопоставив даты продвижения экспедиции Орельяны по Амазонке с наиболее дождливыми месяцами, легко убедиться, что Орельяна на всех отрезках пути спускался по реке в самые неблагоприятные сезоны, в пору ливней и половодья. И только в конце июля и в августе перед самым выходом в океан экспедиция “догнала” наконец сухой сезон, наступление которого путешественники восприняли за доброе предзнаменование, за “особую милость божию”, как о том пишет Карвахаль в другом месте “Повествования” (вар. Овьедо, стр. 571).

53. Сливами испанцы называли много самых различных плодов, поэтому можно лишь предположить, что речь здесь идет о тех плодах, которые индейцы называют хокот (xocot) и которые Овьедо описывает в гл. XXI, кн. VIII своей “Всеобщей истории” (т. I, стр. 307-308). Вкуса они были терпкого и малоприятного, но довольно питательны; туземцы делали из них вино и будто бы использовали их сок как бальзам для заживления ран.

54. Остров Кубагуа, который Колумб назвал Жемчужным (Isla de Perlas), — выжженный, без пресной воды и растительности островок, расположенный в нескольких километрах к югу от острова Маргариты. Его некогда богатейшие жемчужные отмели привлекали туда множество любителей легкой наживы, которые основали на нем в 1515 г. (по другим источникам — в 1523 г.) город Новый Кадис. Гомара пишет об о. Кубагуа: “Непостижимо, как столь крошечный остров, вроде него, приносит такие барыши своим обитателям и так обогащает их. С тех пор, как он открыт, жемчуга на нем выловили на два миллиона; насчитывается [там] много испанцев, много негров и тьма индейцев...” Однако в 50-х годах XVI века жемчуг на Кубагуа был обобран, и остров навсегда обезлюдел.

55. Более подробно сказано о переходе от устья Амазонки до острова Кубагуа в варианте Овьедо (стр. 572-573): “Мы покинули вышеупомянутую реку и вышли в море в субботу поутру, перед рассветом, на 26-й день августа месяца, и стояла такая ясная погода, что ни разу не шел дождь и ни разу не причинил нам неприятностей ливень.

Обе бригантины шли по морю рядышком и в сохранности четверо суток, но в день усекновения [главы] святого Иоанна Крестителя, ночью, отбилась одна бригантина от другой, да так, что не смогли мы их уж увидеть до самой Кубагуы (оная зовется иначе Жемчужным островом), к коей меньшая бригантина по прозванию Санкт Педро пристала в субботу на 9-й день сентября месяца, в то время как мы на большей бригантине, именуемой Buкmopuя, прибыли [туда] в ближайший понедельник, когда отсчитали 11-е число того же сентября месяца. И так как у оных, как и у нас, то есть как у плывших на одной бригантине, так и на другой не было ни кормчих, ни компасов, ни мореходных карт, то мы все сие плавание проплутали и гораздо более те, что шли на большой бригантине, ибо те, что шли на малой, проплавали, четыре [лишних] дня, а мы — на бригантине “Виктория” — семь. Те, что были на малой бригантине, решили не входить в Пасть Дракона, думая, что тот [иной] путь был их путем, а если бы они вошли, то оказались бы пленниками залива, из коего вряд ли сумели бы выбраться; нас же угораздило за грехи тяжкие угодить туда, куда они не смогли попасть, ибо пожелал господь освободить их от опасности, коей подверглись мы, будучи заперты в сем адовом закоулке семь дней и семь ночей, на протяжении коих наши люди то и знали, что налегали на весла, дабы выйти в том месте через которое мы туда проникли. И такой ветер дул нам в лоб да такой резкий, что из-за него мы в один час теряли более, чем выигрывали за весь долгий день. Там у нас вышла еда ...ведь плыли мы вдоль берегов самых опасных и наиболее скалистых какие только есть во всем море-океане. А попади мы туда в другое время — в зимнюю пору, чудом было бы, если бы мы добрались туда, где сейчас обретаемся, в этот город на вышеназванном острове...”

Залив Пария (Китовый залив) неспроста пользуется дурной славой. С трех сторон стремятся туда мощные потоки воды: с юго-запада — пресные воды исполинской Ориноко, с севера через узкий пролив Бокас-дель-Драгон (“Пасть Дракона”) и с юга через не менее узкий Бока-де-ла-Сьерпе (“Змеиная Пасть”) — соленые океанские воды. Создаваемые ими гигантские водовороты и завихрения течений становятся еще более опасными из-за переменчивости ветров и местных течений и бесчисленных протоках дельты Ориноко и межостровных проливах, из-за мелей и рифов. Орельяна и его люди по незнанию попытались “выйти в море в том месте, через которое... проникли”, — видимо у восточного берега пролива Бокас-дель-Драгон, вдоль которого океанские воды поступают в залив Пария (течение внутрь залива имеется также и у западного берега этого пролива), в то время как посреди этого пролива существует мощное течение в сторону океана.

56. Любопытно, что в варианте Овьедо сказано по этому поводу иначе, а в варианте Медины — диаметрально противоположным образом. (Не подтверждает ли это противоречие высказанную в комментарии 1 гипотезу о том, что три известные копии “Повествования” восходят не к одному первоисточнику?)

У Овьедо (стр. 572): Что же касается той величайшей реки, то, хотя я с большим упорством и старался дознаться у людей, кои плавали вдоль этого побережья материковой земли и заходили в некоторые ее рек, я так и не смог сколько-нибудь определенно уразуметь, какая река то была из двух, ибо одни сказывают, что это — Гуярапари (Huyarapari),( Местное название реки Ориноко; в первоисточниках XVI века встречаются и другие варианты этого названия: Uypari, Uyapari. Uripari, Uriparia) а другие, что Мараньон [то есть Амазонка]. У Медины (стр. 73): “...капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить... о той реке, которую мы почитаем за Мараньон, потому что от [ее] устья и до острова Кубагуа — самое большое 4150 лиг, ибо по прибытии [на этот остров] мы в сем убедились”. Не больше знает о реке, по которой он плыл, и сам Орельяна: Овьедо с его слов называет ее Мараньоном, а Антонио де Эррера, возможно видевший отчет Орельяны, пишет, что в нем “Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон”.

Путаница в вопросе о Мараньоне существовала еще на протяжении десятилетий. Так, например, спустя десять лет после экспедиции Орельяны, в 1552 г., Гомара не сомневается, что в Атлантический океану экватора впадают три реки: “река Мараньон, река Орельяны, Пресная река (Пресное море]”.

57. “Повествование” Карвахаля в передаче Овьедо сопровождено следующим послесловием последнего (стр. 573-574):

Поместил же сюда я эти записи [то есть “Повествование” Карвахаля] потому, что я стараюсь елико возможно выставлять свидетелей в подкрепление того, о чем пишу. Мне хотелось повидать этого монаха фрайя Гаспара де Карвахаля из ордена проповедников, который сочинил это повествование, но сии рыцари и идальго мне ответили, что оный остался отдыхать на острове Маргарита; и я говорю, что был бы весьма рад свидеться и познакомиться с ним, ибо мне сдается, что сей муж достоин повествовать о событиях, происходящих в Индиях, u что ему следует верить в память о тех двух выстрелах, из коих один угодил ему в глаз и лишил его оного, и одною уж этого достаточно, чтобы, не принимая даже во внимание ни того большого уважения, ни той славной репутации, коими он пользуется, по свидетельству тех, кто с ним общался, я поверил бы ему больше, чем тем, кои, хоть и зрят обоими очами, не имеют ни понятия, ни представления о том, что это за штука Индии, и, даже не побывав в оных и обретаясь в Европе, берутся сочинять [о них] и уже насочинили многие писания, для которых, по правде говоря, я не нахожу иного и более меткого сравнения. чем с речью попугаев, которые хотя и говорят, но ни словечка не разумеют из того, что молвят”.