1. “Повествование (Слово relacion, стоящее в заглавии, можно перевести и как “отчет”, “донесение”, “реляция”. Переводя его как “повествование”, мы хотим подчеркнуть, что эти записки не предназначались их автором в качестве официального отчета об экспедиции Орельяны.) о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок” Гаспара де Карвахаля — примечательный образец географической литературы эпохи великих открытий и основной первоисточник путешествия Орельяны по Амазонке.

Без “Повествования” нам почти ничего не было бы известно об этом выдающемся путешествии Орельяны и его участниках. Записки Карвахаля ценны также тем, что в них Амазония описана в ту пору, когда она еще сохраняла свой девственный облик, когда ее природа и население еще не испытали на себе влияния колонизации. Поэтому Гаспар де Карвахаль должен быть признан не только историографом этой экспедиции, но и наряду с Орельяной — первооткрывателем Амазонки.

Гаспар де Карвахаль родился около 1504 года в Трухильо (Эстремаура), он был земляком Орельяны. Известно, что он находился в доминиканском монастыре Сан Пабло в Вальядолиде, когда ему было велено отправиться в Индии вместе с епископом Лимы Висенте де Вальверде, одним из главных участников кровавой резни и пленения Инки в Кахамарке. Сохранился документ, из которого явствует, что в конце 1536 года брату Гаспару де Карвахалю в числе восьми монахов-доминиканцев не без труда и неприятностей удалось погрузиться на корабль “Сант-Яго” под командой маэстро (капитана) Хинеса де Карриона, отплывавший в Номбре-де-Дьос, что на панамском берегу Карибского моря. Известно также, что в ноябре 1538 года Карвахаль находился [93] в Сьюдад-де-лос-Рейес (Лиме), где занимал довольно высокую должность провинциала (резидента) своего ордена в Перу. По всей видимости, здесь, в Лиме, Карвахаль и присоединился в качестве капеллана к Гонсало Писарро, когда тот направлялся через этот город в Кито, чтобы предпринять оттуда поход в страну Корицы. Первая встреча Карвахаля и будущего первооткрывателя Амазонки состоялась примерно в мае 1541 года, когда Орельяна нагнал войско Гонсало Писарро в лагере у Сумако. Карвахаль сопутствовал Орельяне на протяжении всего путешествия и расстался с ним в октябре 1542 года на острове Маргарита. В походе монах-конкистадор сражался и делил все тяготы наравне с прочими его участниками и проявил себя как человек волевой и мужественный.

Впоследствии Карвахаль жил в Перу, занимал там ряд важных церковных должностей, но в походах более не участвовал. Умер он в 1584 году в монастыре Санто-Доминго в Лиме.

Оригинал “Повествования о новооткрытии достославной Великой реки Амазонок” утрачен. Однако сохранились три его копии, которые правильнее было бы назвать вариантами — настолько отличны они друг от друга по стилю и даже по содержанию.

Впервые “Повествование” Карвахаля было опубликовано в 1855 году в Мадриде в IV томе “Всеобщей и подлинной истории Индий, островов и материковой земли в море-океане”, принадлежащей перу первого хрониста Нового Света Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса. В этом труде “Повествование” занимает отдельную главу (ч. III, кн. L., гл. XXIV, стр. 541-573 (Historia general у natural de las Indias, islas y tierra-firme del mar oceano. Por el capitan Gonzalo Fernandez de Oviedo y Valdes, primer cronista del nuevo mundo. Madrid, 1851—1855.)).

Вторую, наиболее полную копию (отдельную рукопись) “Повествования” обнаружил в частном архиве герцогов Т'Серклес де Тилли и опубликовал в 1894 г. в Севилье известный чилийский историк Хосе Торибио Медина (Descubrimiento del Rio de las Amazonas segun la relacion hasta ahora inedita de Fr. Gaspar de Carvajal con otros documentos referentes a Francisco de Orellana y sus companeros, con la Introduccion historica y algunas ilustraciones por Jose Toribio Medina, Sevilla, MDCCCXCIV.). Книга Медины, которая, помимо “Повествования” Карвахаля, содержит фундаментальное исследование об экспедиции Орельяны, а также документы, имеющие отношение к его деятельности, была издана всего в двухстах экземплярах и ныне даже в Испании представляет собой библиографическую редкость.

Третью копию — рукопись, находящуюся в Мадридской Академии Истории (собр. Муньоса, т. 91, листы 68-113). — напечатал совсем недавно, в 1955 г., в Мехико Хорхе Эрнандес Мильярес (ему же принадлежит вступительная статья публикации). (Fray Gaspar de Carvajal, O. P. Relacion del nuevo descubrimiento del famoso rio Grande de las Amazonas. Edicion, introduccion y notas de Jorge Hernandez Millares. Mexico, 1955.)

Копия эта несет на себе глубокие рубцы — следы интриг и страстей, бушевавших вокруг экспедиции Орельяны; в ней почти целиком отсутствует вступительная часть, в которой [95] оправдывается поведение Орельяны в отношении Гонсало Писарро, а также заключение, в котором Карвахаль заверяет, что он описал плавание Орельяны так, как оно происходило на самом деле, то есть отсутствуют те места, что оказались вымаранными в рукописи (а может быть, в оригинале), с которой была снята данная копия. Сейчас трудно сказать, кто и с какой целью изуродовал этот документ: недруги ли Орельяны, пытаясь отнять у него веское доказательство своей невиновности, сам ли автор, или его коллеги-монахи, желая, как предполагает Мильярес, “скрыть правду из боязни опасных последствий, потому что правителем Перу в то время был Гонсало Писарро, и его месть могла не только настигнуть автора записок, но и распространиться на весь духовный орден, к которому последний принадлежал”. Но так или иначе, сделано это было, как видно, еще при жизни Орельяны.

Копия (вариант) Овьедо существенно отличается от двух других копий. Вопреки утверждениям последнего, что он лишь “включил” записки Карвахаля в свою “Историю” и, следовательно, ничего в них не изменял, эта копия “Повествования”, вне всякого сомнения, подверглась литературной правке. Об этом говорит напыщенный слог некоторых мест (например, вступления), который мало чем отличается от языка прочих глав “Истории” Овьедо и совсем не похож на простой и мужественный язык Карвахаля. Очевидно, на совести Овьедо, которого его идейный противник, замечательный гуманист своего времени Лас Касас (1475—1556) рекомендует как “заклятого врага индейцев”, остаются также места, в известной степени искажающие нравственный облик автора “Повествования”, насколько о нем можно судить по остальным двум вариантам. Вместе с тем вариант Овьедо содержит ряд ценных описаний, подробностей и суждений, которых нет в вариантах Медины и Мильяреса.

Чем объяснить подобные расхождения? Нелепо сводить их к одним лишь глоссам — припискам копиистов, как это допускает кое-кто из исследователей. Медина относит их за счет переработки “Повествования” самим Овьедо, и в какой-то степени это справедливо. Но чем тогда объяснить наличие у Овьедо важных эпизодов и деталей, отсутствующих в других вариантах, но, без сомнения, восходящих к перу Карвахаля? Комментатор вышеупомянутого нью-йоркского издания книги Медины X. С. Хитон выдвигает допустимое, с нашей точки зрения, предположение о том, что “Карвахаль писал свои записки дважды, излагая все во втором варианте более подробно”. И действительно, в варианте Овьедо, родство которого с двумя прочими неоспоримо, значительно больше внимания уделяется природе, географии, обычаям и ремеслу индейцев, словно у Карвахаля было для этого больше времени и досуга.

Настоящая публикация впервые учитывает все три варианта “Повествования”, ибо, как это явствует из ранее сказанного, ни один из них не дает полной картины похода капитана Орельяны — ее можно воссоздать только при совокупности всех дополняющих друг друга вариантов “Повествования”. В основу нашей публикации “Повествования” положен вариант Мильяреса — бесспорно самая древняя и, видимо, наиболее верная оригиналу копия. Немногие недостающие в ней части Мильярес заменил соответствующими местами из копии Медины (набраны курсивом).

К основному тексту в нашей публикации даются разночтения — отрывки из вариантов Овьедо и Медины, содержащие важнейшие смысловые дополнения и расхождения.

“Повествование” Карвахаля в передаче Овьедо (Все отрывки из Овьедо приводятся по тексту указанного первого полного издания “Всеобщей истории”.) начинается со следующего вступления (см. стр. 541):

“Забвение лишило многих вознаграждения и признания за заслуги и в то же время память возвеличила подвиги тех, кто добился воздаяния за свои труды, ставши государями, как о том напоминает нам священное писание о случае с Давидом, когда тот состоял при доме и дворе неблагодарного царя Саула, и с Мардохеем, обретавшимся при дворе и доме блистательного царя Ассирийского. (Сущность этих двух библейских преданий коротко заключается в следующем: Давид, будучи в юности пастухом, убивает исполина Голиафа и спасает царя Саула; последний вместо благодарности пытается его убить. После смерти Саула Давид становится вторым по счету царем израильским.

Мардохей, простой привратник, возвышается, выдав свою воспитанницу Эсфирь замуж за персидского царя Ксеркса, спасает ему жизнь, но неблагодарный Ксеркс преследует единоверцев Мардохея.) по сему поводу можно было бы привести множество других авторитетных доказательств и правдивых примеров, кои я здесь опускаю, дабы не быть излишне многоречивым.

Хочу заметить только и упомянуть лишь о том, что не много знали бы мы ныне о славных деяниях римлян, кабы не написал о них Тит Ливий в своих декадах (Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.) — римский историк, автор труда в 142 книгах (декадах) “История Рима от основания города”.) и не поведали бы нам в них всякие авторы; и хоть сии последние были искуснее меня, но и они принуждены были обращаться за сведениями к тем, кто наблюдал события воочию и был вправе о них свидетельствовать, и уже потом только, изложив все изящным слогом и в изысканном стиле, от начала до конца приведя в порядок, они отдавали грядущим поколениям на суд свои писания, кои мы сейчас читаем и кои после нас читаемы будут. То же и со мною: не для чего-нибудь иного, а только с целью поведать всю истину всякому, кто пожелает познать оную и прочесть мое скромное и нехитрое, без околичностей писание, кое сочинял я, памятуя о той особой беспристрастности, с какою священнослужителю приличествует свидетельствовать о том, что он видел, ибо его сподобил господь сделать участником сего странствования, поведаю я сию историю и расскажу все так, как оно было на деле, коль скоро я сумею хоть в малой степени чувством своим и разумом оную постичь; и еще поступлю я так вот по какой причине: думается мне, что погрешу я против совести, ежели не поведаю сию редкостную новость тому, кто пожелает знать всю правду о трудах, что вынесли на своих плечах капитан Франсиско де Орельяна с пятьюдесятью соратниками, которых он взял с собою из войска правителя Кито Гонсало Писарро, брата маркиза дона Франсиско Писарро, милостью [97] его цесарского величества императора-короля, (Королем Испании с 1516 по 1556 г. был Карл I, бывший одновременно (под именем Карла V, 1519—1555 гг.) императором Священной Римской империи.) нашего государя, правителя Новой Кастилии, иначе прозываемой Перу.

2. В варианте Овьедо (стр. 542) сказано, что у Орельяны было “множество хороших индейцев, [приписанных к нему по праву] репартимьенто, (По так называемому праву репартимьенто корона раздавала конкистадорам земли имеете с жившими на них индейцами.) и всякие поместья да стада и много прочего имущества, коего достало б для того, чтобы быть очень богатым человеком, коли он удовольствовался бы тем, что сиживал дома да копил деньгу”.

3. Речь идет об экспедиции Гонсало Диаса де Пинеды, который в 1536 г. с 45 всадниками, 30 аркебузниками и 10 арбалетчиками пытался пересечь Анды и выйти в лежащую за ними неведомую страну Корицы. Диас де Пинеда был участником описываемой экспедиции Гонсало Писарро.

4. Гонец от Орельяны догнал войско Писарро у вулкана Сумако, где из-за страшных ливней оно простояло лагерем два месяца. На помощь Орельяне был выслан отряд под командой капитана Санчо де Карвахаля.

В варианте Овьедо (стр. 542) дополнительно сообщается, что Орельяна “издержал свыше сорока тысяч золотых песо на лошадей и амуницию и всякое воинское снаряжение, но вышло так, что из четырнадцати лошадей да изо всех вещей, кои он имел с собой, осталось у него всего-навсего три лошади”.

5. Последующей части похода Карвахаль касается лишь бегло и опускает важные подробности.

После постройки бригантины экспедиция направилась вниз по реке. На судне (им командовал Хуан де Алькантара) везли снаряжение, а также тяжело раненных и больных. Остальная часть войска шла по берегу, прорубаясь топорами сквозь непроходимые заросли и преодолевая непролазные топи, где гибли люди, лошади, грузы. “На плечи индейцев, — пишет Гарсиласо де ла Вега, — выпала самая тяжкая доля, ибо из четырех тысяч, что отправились в сей поход, перемерло уже свыше тысячи”. Неоднократно приходилось переправляться с берега на берег, тратя каждый раз на переправу по 2-3 дня. После того как за два месяца было пройдено 200 лиг, от местных жителей были получены сведения, что в десяти солнцах (т. е. в 10 днях пути) лежит обетованная земля, изобилующая сдой и золотом”. С этого момента и началось, собственно, плавание капитана Орельяны.

6. Аркебузы — фитильные ружья, на смену которым в XVI веке пришли мушкеты. Арбалеты — старинное оружие, представлявшее собой лук (иногда со специальным воротом или ножным стременем), который крепился на деревянном ложе, имевшем открытый канал для стрелы. По неподтвержденным сведениям, в отряде Орельяны было пять арбалетов и три аркебуза.

Следует отметить, что по время похода более надежными оказались устаревшие арбалеты, нежели сравнительно более эффективные и производившие к тому же устрашающее воздействие на индейцев аркебузы. Объяснение этому можно найти в наблюдениях немецкого натуралиста Эдуарда Пеппига, который в 1831—1832 годах пересек, подобно Орельяне, с запада на восток на Амазонке южноамериканский континент. По свидетельству Пеплига, на Верхней Амазонке в силу чрезвычайно влажного климата (в год там выпадает свыше 2600 мм осадков) и постоянных тропических ливней “даже хорошо закрытые сосуды не спасают веществ, способных впитывать влагу. В жестяных коробках разлагается лучший охотничий порох... Если ружье зарядить с вечера, к утру вы найдете в нем не порох, а серую сырую массу” (Э. Пеппиг, “Через Анды к Амазонке”. М., 1960, стр. 150).

7. Гаспар де Карвахаль (впрочем, как и все его современники) применяет к незнакомым ему явлениям родового строя индейцев терминологию испанской феодальной системы. Разумеется, ни сеньоров, ни вассалов, ни данников, о которых пойдет речь в дальнейшем, ни купли-продажи у индейцев и в помине не было.

8. “Ввод во владение” — формальный юридический акт, которым испанская корона и конкистадоры пытались узаконить свои колониальные захваты и грабежи в Новом Свете. Едва завоеватели проникали в неведомую землю, как их предводитель, не зная, сколь велика она и удастся ли ее завоевать, богата она или бедна, спешил объявить ее собственностью испанской короны.

“Ввод во владение” по испанскому обычаю того времени обставлялся с чрезвычайной помпезностью. Во время этой церемонии зачитывался в присутствии первых попавшихся под руку, чаще всего согнанных силой индейцев специальный документ — так называемое Рекеримьенто (Требование), совершалось богослужение, сжигались языческие идолы, водружался высокий крест; здесь фигурировали библия, распятие, знамена, жезлы и т. д. и т. п.

Объемистое Рекеримьенто было выработано в 1508 году по приказу короля ученой комиссией из юристов и богословов во главе с видным испанским юристом Паласьосом Рубьосом и почти в неизменном виде применялось в течение нескольких последующих десятилетий. В его вступительной части “неоспоримо” обосновывалось и торжественно провозглашалось “право” испанского короля завоевывать и присваивать себе ново открытые земли, а обитателей их обращать в своих подданных (фактически — в рабов); тем самым произвол и разбой официально провозглашались государственной политикой. Далее новые земли вместе со всем, что на них имелось, объявлялись собственностью испанского короля, обитатели их — его подданными, которые и должны были ему беспрекословно повиноваться; кроме того, им приказывалось “покаяться в грехе язычества и идолопоклонства и возлюбить истинного единого бога и обратиться к истинной вере христовой”. В заключение Рекеримьенто угрожало непокорным всевозможными карами и наказаниями, применять которые теперь уже можно было на вполне “законном” основании: “... Если же вы не сделаете требуемого или хитростью попытаетесь затянуть, решение свое, заверяю вас, что с помощью божьей я пойду во всеоружии на вас и объявлю вам войну и буду вести ее повсеместно и любыми способами, какие только возможны, и вас подчиню деснице господней и церкви, и вас, и ваших жен и детей велю схватить и сделать рабами и как таковыми буду владеть и распоряжаться в зависимости от велений его величества, и вам причиню наивозможнейшее зло и ущерб, как то и следует делать с вассалами, кои не желают признавать своего сеньора и сопротивляются и противоречат ему”. (См. Documentos ineditos de Ultramar, 2-a serie, Vot. XX, Madrid. p. 311-314. Русский перевод имеется в “Хрестоматии средних веков”, т. III. М., 1950, стр. 25-27).

Разумеется, индейцы, не знавшие ни слова по-испански, не понимали, да и не в состоянии были понять, того, о чем говорилось u этом документе. Однако поведение их — будь то враждебное безмолвие или веселое оживление при виде нового и экзотического, с их точки зрения, спектакля — всегда лицемерно истолковывалось как “добровольное согласие” сделаться рабами и отдать свое имущество на разграбление. После церемонии эскривано составлял “Акт о введении во владение”, который подписывался капитаном, свидетелями испанцами, заверялся подписью эскривано и скреплялся печатью. В настоящей публикации приводятся два “Акта о введении во владение”, подписанные Орельяной, Карвахалем, эскривано “армады” Орельяны — Франсиско де Исасагой, в которых как раз отражены события, описанные в этом месте “Повествования”. Имелся ли у Орельяны текст Рекеримьенто и зачитывал ли он его — мы не знаем, но содержание последнего было ему, конечно, известно, и речь его, надо полагать, не многим от него отличалась.

9. Отрывок “Повествования”, который начинается со слов “Не прошли мы и двадцати лиг...”, у Овьедо передан иначе (стр. 547): “В день св. Олальи, (То есть 12 февраля.) когда вышло уже 11 дней февраля с того времени, как мы покинули селение Гвоздей (assiento de los Clavos), с рекой нашего плавания соединились еще две реки, и были они большие, в особенности та из них, что вливалась с правой руки, если не забывать, что плыли мы вниз вместе с водами.” По-видимому, здесь имеется в виду место слияния реки Напо, по которой спускалось судно Орельяны, с Амазонкой.

10. У Овьедо об этом сказано так (стр. 550): “Москитов, больших и маленьких, было неимоверное количество, так что как ночью, так и днем они терзали нас настолько, что нам казалось, будто нас, как говорится, подвергают казням египетским”.

11. В варианте Овьедо (стр. 550): “В воскресенье 26 февраля вышли к нам навстречу два каноэ и привезли нам десять-двенадцать огромных черепах”.

Пресноводные амазонские черепахи достигают одного метра в длину и 0,7 метра в ширину. У местных жителей и поныне эти черепахи и их яйца являются одним из основных продуктов питания (чаще всего их поджаривают в собственных щитах, как на сковороде).

12. Имеются в виду так называемые бескоготные ламантины (Trichechus Inunguis) — водные млекопитающие из отряда сирен. В длину они достигают трех метров. Индейцы употребляют их мясо в пищу, а кожу на различные поделки.

Слову “обезьяны” из нашего перевода в испанском тексте соответствует gatos monos, что может значить “обезьяны самцы” (индейцы с Верхней и Средней Амазонки и поныне считают обезьян самцов отдельных видов большим лакомством), а также и “обезьяны-игрунки” (представители семейства игрунковых обезьян). Овьедо описывает их, видимо, под именем gatos monillos в гл. XXVI, ч. 1, кн. XII своей “Истории”. В этой части труда Овьедо содержится подробное описание животных и растений, которых испанские завоеватели встретили к тому времени в Новом Свете.

13. Как известно, Колумб, открыв Америку, полагал, что открыл Индию или Индии, как тогда называли далекие и несметно богатые страны Востока. И хотя ошибка вскоре выяснилась, в испанской колониальной практике наименование “Индии” сохранялось за американским континентом чуть ли не до XVIII века.

14. Карвахаль по укоренившейся привычке жителя северного полушария называет зимой самый разгар тропического лета, который падает в южном полушарии как раз на февраль-март (правда, разница в температуре между “зимними” и “летними” месяцами в районе Амазонки не превышает 5 градусов).

15. Значение слова roa (испан. — goa) точно определить не представляется возможным. Хотя у испанского историка XVII в. Антонио де Эрреры это слово встречается в таком же написании, Медина полагает, что оно искажено при переписке и что правильно оно пишется хова — (испан. — jova). Судя по книге Cano, Arte para fabricar, fortificar y aparejar naos de guerra y mercante. Sevilla, 1611, р. 54, хова — это бимс — балка, которая крепится к верхней части шпангоута (т. е. поперечного ребра в наборе корпуса судна). Очевидно, судно в 19 “roa”, или “хова”, имело 19 шпангоутов и по своим размерам было достаточно велико, чтобы на нем можно было плавать по морю.

16. Из варианта Овьедо (см. комм. 11) явствует, что путешественники прибыли к месту будущей постройки в воскресенье 26 февраля. Таким образом, можно установить, что они пробыли в этом селении 58 дней (с 26 февраля по 24 апреля).

17. Употребляемое здесь Карвахалем слово domestico, что в переводе с испанском значит “прирученный”, “домашний” — в применении к животным, очень часто применяется по отношению к индейцам в летописях и документах той поры и наглядно демонстрирует рабовладельческую и расистскую мораль испанских конкистадоров. Испанский глагол pacificar, который в переподе на русский язык значит “успокаивать”, “умиротворять”, представляет собой удивительно емкий термин, характерный для разбойничьей практики испанских конкистадоров, и вскрывает гнусное лицемерие испанской официальной политики в отношении индейцев.

Современник конкисты историк Лас Касас, прозванный “Защитником индейцев”, писал: “Они [т. е. конкистадоры] называли и по сей день называют умиротворением завоевание и порабощение индейцев тех земель”. История завоевания американского континента во всей полноте раскрывает смысл этого своеобразного умиротворения, ознаменовавшегося потоками крови и бесчеловечными зверствами над беззащитными индейцами, безудержным ограблением и опустошением захваченных земель. Полагают, что к 1541 году (т. е. как раз к году начала экспедиции Гонсало Писарро — Орельяны) менее чем за 50 лет было истреблено разными способами несколько миллионов индейцев. Таким образом, на языке испанских конкистадоров слово pacificar — “умиротворять” — означало: завоевывать огнем и мечом, опустошать и грабить новооткрытые земли, уничтожать местное население, а оставшихся в живых обращать в рабочий скот.

18. Г. Бейтс, исследовавший эти самые места в середине прошлого столетия, пишет (см. его кн. “Натуралист на реке Амазонке”. М.. 1958, стр. 294): “При каждом доме на заднем дворе есть маленький пруд, называемый куррал (загон), предназначенный для содержания стада этих животных [т. е. черепах] в голодный сезон — во влажные месяцы...”

19. Кристобаль де Сеговия (в варианте Медины упомянут под прозвищем Мальдонадо; так же он именуется и в последующем тексте, приводимом по Медине) — приметная и типичная для этой эпохи личность, конкистадор, ближайший соратник Орельяны, уроженец г. Торрехон де Вельяско. Сеговия в 1519 г. прибывает в Никарагуа с отрядом капитана Мартина де Астете, участвует во многих походах в Новую Испанию (Мексику), где сражается “без платы, на собственной лошади и со своим оружием”. По возвращении в Никарагуа получает энкомьенду — поместье вместе с приписанными к нему индейцами, но отправляется в Перу. Служит под командой Себастьяна Беналькасара: в 1534 г. участвует в походе на Кито, в следующем году — в завоевании Попаяна, затем — в знаменитом походе на север, в Кундинамарку. В последующие годы занимает различные официальные должности и к приезду Гонсало Писарро возвращается в Кито. Оттуда вместе с последним выступает в поход в страну Корицы и после известных читателю событий оказывается в отряде капитана Орельяны. В октябре 1542 г., во время расследования на острове Маргарита, Орельяна заявил, что он знает Сеговию “более девятнадцати лет”. Сеговия сопровождал Орельяну в Испанию и являлся его главным помощником в хлопотах при дворе и в организации второй экспедиции на Амазонку. Затем по неизвестным причинам разошелся с ним и уехал, по-видимому, в Португалию. С этого момента следы его теряются.