СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЕКАТЕРИНА II И КАРЛ ЗЮДЕРМАНЛАНДСКИЙ.

1792-1794 гг.

Письма Екатерины II к герцогу Зюдерманландскому, регенту Швеции ¹.

30-го августа 1792 г.

Моn соusin! Откровенность , с которою ваше королевское высочество выражаетесь со мною в вашем письме от 29-го августа (н. ст.) ², дает мне право исправить то недоразумение, в которое повергли вас слова, сказанные вам по моему поручению моим посланником и в которых вы усмотрели недоверие к прочности союза, существующего между обоими государствами. Точно также и я могла бы питать недоверие к личным чувствам вашего королевского высочества ко мне, но я должна успокоиться в виду вашего благорасположения к сохранению в силе союза столь естественного и полезного государству, правление которого вверено мудрости и попечению вашего королевского высочества. Не поддаваясь чувствам неосновательных сомнений и неуместной тревоги, я, тем не менее, могу ими увлечься там, где дело коснется [532] злонамеренных внушений, которые имеют целью нарушить существующие между нами взаимные отношения. То, что я сделала в пользу тех лиц, которые, содействуя сохранению добрых отношений, снискали право на мое доверие, достаточно свидетельствует о моем желании развить и поддержать эти отношения. К этому присоединяется еще другое, более убедительное доказательство—мое искреннее и дружеское участие к моему близкому родственнику, молодому королю, участие, которое, в эти превратные времена, принуждает меня желать, чтобы он был окружен верными слугами блаженной памяти короля и родителя его. Но ваше королевское высочество, связанные с этим государем более тесными узами и, без сомнения, питающие к нему те же как и я чувства, заблагорассудили удалить от его персоны означенных лиц, полагая, вероятно, что вам следует дать место опасениям еще более веским, чем те, которые заставляют меня желать, чтобы они пребывали в должностях, вверенных им покойным королем. Не вдаваясь в исследование этих опасений, смысл которых для меня совершенно непонятен и странен, я забочусь лишь о том, чтобы молодой король развивался под мудрым и бдительным попечительством вашего королевского высочества, забочусь видеть Швецию—которой он единственная надежда и дорогой залог мира на всем севере—благословляющею ваше королевское высочество за отеческие попечения о его особе. Такие мои пожелания к благопоспешности молодого монарха нераздельны от тех, которые я питаю к вашим собственным успехам, а также вашей доброй славе, должны в. к. в-ву служить залогом искренней дружбы и совершенного высокопочитания, с которыми я пребываю, и проч., и проч. Екатерина

С-Петербург. — 29-го января 1793 г.

Mon cousin! Письмо, в котором вы выразили желание, чтобы был отозван мой шведский посланник граф Стакельберг, я получила. Близкие родственные связи, которые нас соединяют, наше взаимное горячее желание укрепить союз и добрые отношения, по счастью существующему между государствами, наконец, та дружба и доверие, которые мы питаем лично друг к другу, — без сомнения, все это побуждает нас и дает нам право прямо и без околичностей сообщать друг другу наши чувства и мысли, особенно когда дело идет об упрочнении и продолжении столь важного дорогого союза. Эти соображения понудили ваше королевское высочество прибегнуть к мере, о которой я только что упомянула; но так  [533] как одинаково и для меня существуют те же побудительные причины, то в. к. в-о позволите также и мне на них сослаться. Мне кажется, в. к. в-у достаточно известны данные мною графу Стакельбергу инструкции; они касаются тех самых предметов, о которых вы изволите говорить, а именно, чтобы никоим образом не вмешиваться во внутренние дела Швеции, а заниматься только предметами, могущими содействовать к упрочнению тех отношений, которые существуют между Россией и Швецией. До сего времени я имела достаточные поводы полагать, что граф Стакельберг верно и строго исполнял данные ему инструкции. Первое совершенное им в Стокгольме дело было — заключение трактата, и эта заслуга принадлежит преимущественно ему одному, и, пока он имел дело с лицами содействовавшими, со стороны Швеции, заключению столь благодетельного для обоих государств договора, двор, при котором он был аккредитован, расточал ему лишь благодарность и похвалы. После той перемены, которую вашему королевскому высочеству угодно было совершить в министерстве вашего племянника, донесения графа Стакельберга, обыкновенно просматриваемая мною самою, содержали лишь простое изложение фактов, без всякой горечи и намерения нарушить положение дел, которое досель существовало между обоими дворами. И так, не в праве ли я предполагать, что единственно в составе нового кабинета, с которым гр. Стакельберг был обязан сноситься, находится личность ³, которая, вследствие своего нерасположения лично ко мне или вообще к России, вознамерилась очернить и оклеветать его в глазах вашего королевского высочества. Вот главная причина того неодобрения, которому он, по моему мнению, подвергнулся со стороны вашего королевского высочества. Как бы то ни было, как скоро он лишился доверия в. к. в-а, я решилась его отозвать, уже по тому одному, чтобы исполнить вашу настоятельную просьбу. Меня заставило колебаться сомнение — вынужденным отозванием причинить беспокойство невинному человеку; но так как граф Стакельберг уже давно желал, для поправления своего здоровья и своих домашних обстоятельств, возвратиться к моему двору, то мое сомнение устранилось само собою. Чтобы не препятствовать скорейшему осуществлению его желания, я дала ему разрешение в форме отпуска. Назначением ему преемника и отправлением его к посту я не замедлю. Льщу себя надеждой, что этот новый знак снисхождения на желания вашего высочества вы примете как новое [534] доказательство моего желания уверить вас при каждом представляющемся случае в искренней дружбе и уважении, с которыми я, и проч., и проч. Екатерина.

Царское Село. — 15-го мая 1793 г.

Monsieur mon cousin! Письмо, которое вашему королевскому высочеству угодно было мне написать 26-го истекшего февраля, я не могла принять от того лица, которому вы считали возможным оное доверить, так как существует запрещение, вследствие которого никто из его нации или веры не может быть допущен во внутрь России, тем менее к моему двору. Вследствие сего, это лицо было вынуждено оставить письмо рижскому губернатору и, уже по доставлении мне оного, я разрешила пропустить его самого. Как только он прибыл в резиденцию, я поспешила ознакомиться с предметом его поручения. Так как допустить его в мое присутствие не дозволяло приличие, что я избрала в посредники лицо известное своею осторожностью и пользующееся полным моим доверием ⁴. Не мало была я удивлена, узнав, что упомянутая личность требовала со мною личного свидания и отказалась сообщить о своем поручении третьему лицу. Так как подобное желание не могло быть удовлетворено, то я приказала просить его сообщить письменно о предмете его поручения, причем дала ему слово возвратить это сообщение, не сняв с него копии, и сохранить глубочайшую тайну о содержании оного. После многих затруднений, он, наконец, согласился на это. Но так как присланное им на немецком языке послание, по своему изложению, было крайне темно для меня, то я и осталась в прежнем своем неведении. Это послание было составлено в таких двусмысленных и таинственных выражениях, что я принуждена бы заподозрить в его авторе либо умопомешательство, либо шарлатанство, столь обыкновенное среди его единоверцев, промышляющих кабалистикою и разною бессмыслицею. Так как во всем этом я ничего не поняла, то и позволила ему, по выраженному им желанию, уехать. Я жду от доверия, которым ваше королевское высочество удостаиваете меня, что вы, для доведения до моего сведения ваших намерений, впредь будете пользоваться прежними удобными путями, которые весьма верны, не смотря на то, что они просты и обыкновенны ⁵. Между тем, я не хотела отсрочить уверить ваше королевское высочество [535] в моем, соответствующем вашему, желании узреть еще более тесными те кровные и дружественные связи, которые существуют между нашими домами. Полагаю, что мы можем достигнуть этой цели натуральным путем, указываемым тем союзом, который, по счастью, существует между нами. Я тем более дорожу им, что, иначе, не буду иметь удобного случая возобновлять вашему королевскому высочеству мои уверения в искренней дружбе и совершенном высокопочитании , с которыми я, и проч. Екатерина

С.-Петербург. — 17-го января 1794 г.

Mon cousine! Я получила письмо от 8-го с. м., которое вашему королевскому высочеству угодно было послать с графом Стенбоком. Приступаю к ответу на оное с откровенностью и чистосердечием, требуемыми от меня вашим высочеством и которые внушают мне чистота моих намерений, мой известный характер и то высокое положение, ставящее меня выше всякого сомнения и подозрения.

Без сомнения, ваше королевское высочество помните чувства, выраженные мною при вступлении в. в-а в управление королевством; они заключались в искренней печали о достойной сожаления кончине блаженной памяти короля, в нежной заботе о молодом наследнике престола, с искренними благопожеланиями успехов как правлению вашего высочества, так и лично вашей персоне. Эти чувства руководили всеми моими намерениями и хотя они не встречали того сочувствия, которое я могла ожидать, но они не изгладились из моего сердца. Я могу сослаться, как на новое доказательство, на тот интерес, смешанный с беспокойством, который возбудило во мне известие об открытии заговора против особы и правительства вашего королевского высочества. Признаюсь, я не ожидала встретить замешанною в нем одну личность ⁶, которая покойным королем была удостоена неограниченного доверия, осыпана благодеяниями и, стараясь с такою ревностью о примирении моем с тем государем и возобновлении между нами дружественных связей, приобрела полное право на мое благоволение. Если же этот человек действительно был увлечен честолюбием или другими страстями и возымел какой либо преступный умысел, то, без сомнения, он подпал всей строгости законов, которую ваше королевское высочество, при своей справедливости и правосудии, дали ему почувствовать, не скрывая от публики ни единого [536] из его преступных действий, к чему обязывала в. к. в-о память о вашем брате, покойном короле, и то положение, до которого последний возвысил эту личность. Но прошу ваше королевское высочество позволить мне заявить, что вы ошибаетесь полагая, что недоверие между нашими кабинетами возникло вследствие тайных происков и интриг этого беспокойного и, может статься, крамольного человека. Причины этого недоверия вытекают из более открытых и определенных источников а именно: из поведения константинопольских агентов вашего королевского высочества и образа действия ваших министров относительно чудовища, воплощаемого якобинцами, о которых ваше высочество, в письме ко мне, изволите выражаться с отвращением и досадою, понятными в царствующей особ и даже каждом честном человеке, который имеет кое-какое понятие о порядке и для общего блага желает его сохранить. Мне приятно верить, что эти чувства точно также, как они нашли место в вашем письме, найдут место и в вашем сердце; но позволяю себе сказать, что сего недостаточно, и что с высокого поста, занимаемого вашим высочеством, необходимо эти самые чувства проявлять во всех ваших действиях и мероприятиях. Оказываемые вами снисходительность и осмотрительность были бы еще понятны, если бы были основаны на соображениях о временных коммерческих выгодах, и эти выгоды зависели от необузданного, грабительского и разрушительного духа, которым воодушевлена эта адская секта. События в той стране ⁷ представляют очевидные доказательства несовместимости подобных вещей. Все, кто ревностно содействовал успехам этой секты, делались жертвами ее неблагодарности и бешенства, как бы ради искупления собственных заблуждений и преступлений. Если Бог попустит одержать этой секте в других странах такую же победу, как в самой Франции, то от подобной ей судьбы, какая бы, во всем остальном, ни делали уступки, нигде не будешь в безопасности.

Один из агентов вашего королевского высочества в Константинополе, о котором я только что говорила, без сомнения, второстепенный, но тем не менее весьма деятельный, по единогласному свидетельству всех там пребывающих иностранных министров — самый усердный ходатай за якобинские интересы перед Портою. Это послужило поводом к подозрению в тайных переговорах [537] между стокгольмским и константинопольским дворами. Я просила через моего посланника отречься от этой личности, или отозвать ее, но государственный канцлер, с которым он по этому делу сносился, не одобрив поведения этого агента, объявил, что он слишком полезен, чтобы отрешить его от должности.

Впрочем, я нимало не подозреваю намерений тех министров, так как, вероятно, они, как и мои министры, служили лишь орудием воли вашего королевского высочества. Вот уже тридцать лет как я царствую и я никогда не переставала сама управлять; к главнейшим качествам тех лиц, которые находятся на моей службе, я всегда относила величайшую приверженность к моим видам и совершенное подчинение моей воле. Я могу уверить ваше королевское высочество, что таково поведение лиц, пользующихся, в настоящее время, моим доверием ⁸. Граф Зубов, с моего ведения и по моему приказанию, прошедшим летом писал к королевскому посланнику при моем дворе о причинах прекращения субсидий, обещанных договором с Швециею ⁹. Эти причины пока еще не устранены, но из этого не следует, чтобы я желала прекратить силу самого договора. Я бы его никогда не заключала, если бы он для меня представлял какие либо затруднения. Ничто не вынуждало меня к тому: я и блаженной памяти король заключили договор по доброй воле, руководствуясь как взаимными чувствами, так и убеждением в пользе, истекающей из него для обеих держав. — Вот основания для сохранения договора во всей его силе. Обещанные в сепаратной статье субсидии были лишь условным дополнением и касались известных общих планов, которые, как я упомянула, в настоящее время, может быть, не противоречат шведским интересам, но мало соответствуют тому, что имелось в виду с нашей стороны. Дабы удостовериться в этом, достаточно прочитать вашему королевскому высочеству мою переписку с покойным королем, равно те декларации, которыми обменялись между собою лица, имевшие полномочия на заключение договора. И так, хотя одна из секретных статей и потеряла на некоторое время свое действие, тем не менее, в целости, договор должен быть сохранен неприкосновенным, на основании того самого желания, которое выразили ваше [538] королевское высочество — чтобы досель счастливо существовавшие добрые и соседственные отношения между обоими государствами продолжались и впредь. Впрочем, вашему королевскому высочеству небезызвестно, что прямое и торжественное заявление моих мыслей на счет того, что в настоящее время нарушает спокойствие Европы, навлекло на меня злобу необузданных нарушителей мира, и что, не будучи в состоянии излить на мне свой гнев, они всячески стараются злоумышленными ковами и обольщениями восстановить против меня и, наконец, что я, для ограждения себя от их заговоров, нахожусь вынужденною принимать наиболее действительные меры, поглощающие все мои денежные ресурсы. При таком положении дел, мне, однако, не безизвестно, что торговые выгоды, которые приобрела Швеция под покровительством нейтралитета ¹⁰, к которому приступили ваше королевское высочество, еще недавно дали вам возможность употребить довольно значительные суммы на уплату долгов и другие нужды. Я полагаю, что все сказанное вполне убедить ваше королевское высочество, что мои действия во всех поименованных обстоятельствах не были основаны на какой либо перемены мыслей относительно особы в. к. в-а, но что они необходимо и неизбежно вытекали из самых этих обстоятельств. Перехожу теперь к предмету, который в высшей степени занимает меня и, по видимому, составляет также предмет внимания в. к. в-а.

Я не только не скрывала моего удовольствия, известясь о плане будущего союза между молодым королем, племянником вашего королевского высочества, и великой княжной — моей внучкой, но выразила его еще тогда, когда это предложение впервые было сделано вашим высочеством. Как с политической точки, так и с точки семейной связи, я всегда смотрела и теперь смотрю на этот союз как на самый желательный во всех отношениях. Но я неизменно решилась не допускать, чтобы одно из детей, принадлежащих к моему семейству, заключило подобный союз не по своему собственному избранию. Кроме того, внучке моей еще не исполнилось одиннадцати лет и она еще не в состоянии сама сделать выбор, или принять в супруги того, кого ваше королевское высочество предлагаете ей, тем более, что в. к. в-о, упоминая об этом приедете, ничего не говорите о желаниях самого молодого короля, о чем в подобных случаях предварительно [539] знать весьма важно. И так, кажется, следует несколько повременить с заключением союза, клонящегося к обоюдной пользе. Между тем, я, со своей стороны, не премину приготовить и поспособствовать союзу, столь согласному с моими желаниями, склонностью и чувствами.—Надеюсь, что после объяснения, данного мною касательно всех пунктов вашего письма, в. к. в-у более ничего не остается желать от моей искренности. Мне остается только уверить ваше королевское высочество, что ничто так не близко моему сердцу, как поддержание топ дружбы и преданности, в которых вы изволите меня уверять, и желание представить вам доказательство, вполне соответствующее этим чувствам с моей стороны. С такими чувствами, и проч. Екатерина.

Примечания переводчика. Считаем не лишним привести биографические заметки о лицах, упоминаемых в письмах Екатерины II.

Герцог-регент Карл, герцог Зюдерманландский, род. 1748, второй сын короля Адольфа Фридриха и Луизы Ульрики, сестры Фридриха Великого. За малолетством Густава IV был регентом Швеции с 1792 до 1795 г. Екатерина II подозревала его в сношениях с якобинцами, но он был только ревностный масон и сведенборгист, и потому доступен разного рода проходимцам. Некоторые, как кажется, без основания, подозревают его в участии в заговоре против жизни Густава III. Государственными делами он мало занимался и во всем полагался на своего любимца барона Рейтергольма. Ненависть Карла к барону Армфедьду, фавориту Густава III, некоторые объясняют отверженною любовью к фрейлине Руденшельд, которая предпочла ему красавца Армфельда. За переписку с последним, как государственным преступником, г-жа Руденшельд была засажена в рабочий дом. Когда, в 1809 г., Густав Адольф IV был лишен престола, то герцог был вторично назначен регентом, а затем провозглашен королем; умер в 1818 г.

2. Армфельд. Барон (позже русский граф)Густав Мориц ¹¹ Армфельд, при Густаве III генерал-лейтенант. Лишенный при регенте всякого влияния и удаленный на пост шведского посланника в Неаполь, он сделался врагом своего правительства, за что и был объявлен государственным преступником и лишенным покровительства законов. Его кто-то назвал fameux intriguant, jongleur politique (знаменитый интриган, политический акробат). В самом деле, почти половина его жизни была посвящена интригам, то политическим, то любовным. Помня его услуги, при заключении мира в Вереле 1790, и нерасположенная к регенту, Екатерина, вопреки своему обещанию («Р. Архив» 1876г., стр. 116), дала изгнаннику убежище. По прибытии Армфельда в Петербург, был он на третий же день отправлен в Тверь, а оттуда в Калугу, где он прожил безвыездно и в скучном уединении два года. Только в 1796 г., по ходатайству генерал-губернатора графа Палена, [540] вышло ему разрешение отлучаться из Калуги в близлежащие места. Ростопчин («Р. Архив» 1876 г., стр. 116) писал, что Армфельду покровительствует Марков; но по шведским источникам известен следующий отзыв последнего о первом: «эту горячую голову необходимо остудить; ее нужно уловить голодом». И в самом деле, Армфельд терпел нужду в России, он жаловался, что до него не доходит пенсия, назначенная ему императрицей. Выехав из России, он скитался по Германии до 1799 г., пока Густав IV, вступив на престол, не возвратил ему его прежних званий. Но вскоре новые интриги, по уверению некоторых—любовного свойства, заставили его навсегда покинуть Швецию и поселиться в России. За услуги, оказанные правительству по управлению финляндскими делами, он был возведен в графское достоинство и назначен канцлером Абоского университета. Умер  в 1814 г.

3. Граф Стакельберг. Ростопчин («Р. Архив» 1876 г., стр. 100) объясняет нерасположение регента к Стакельбергу происками г-жи Дивовой, «метившей на стокгольмское посольство для своего мужа». Но несомненно, что регенту были известны тайные сношения Стакельберга с государственным преступником Армфельдом. Стакельберг возвратился в Петербург в мае, находился при дворе, получая 6,000 р. (Там же).

4. Барон Рейтергольм. Любимец и первый министр герцога-регента. Был приверженцем союза с Францией, почему его, при русском дворе, называли якобинцем. Для противодеиствия интригам Армфельда и чтобы сохранить свой пост, он ревностно старался осуществить план брака молодого короля с великою княжною Александрой Павловной. Ему приписывают инициативу поездки короля в Петербург с этою целью. Не смотря на его деятельное участие в переговорах по сему предмету, брак, как известно, не состоялся, а Рейтергольм, вскоре по возвращении из Петербурга, был уволен, как говорят шведские историки, за то, что настаивал на необходимости союза с Россией.

5. Виталь, еврей, выдававший себя за португальского барона. Он прибыл в Швецию по приглашению регента с каким-то финансовым проектом. Его отправили в Петербург, снабдив паспортом и рекомендательным письмом, подписанным самим регентом. Виталю было предписано объясниться на счет своего поручения словесно с самою императрицей, но его задержали в Риге и он был вынужден оттуда отправить данное ему письмо. После того был разрешен ему приезд в столицу; но, не смотря на то, что он разыгрывал роль важной особы, государыня не удостоила его аудиенции. На предложение сообщить цель своего посольства через третье лицо, он не соглашался; тогда придумали такой способ выйти из затруднения — чтобы он изложил на письме предмет своих поручений, обещав ему сохранить содержание письма в тайне и возвратить оное, не сняв копии. Поломавшись несколько, Виталь согласился на это предложение; но письмо его было так туманно, что Екатерина принуждена была просить графа Стединга объяснить ей его содержание. Стединг немало был удивлен, встретив в еврее своего сотоварища. В последствии, за разные финансовые кунштики, Виталь, по распоряжению Рейтергольма, был засажен в тюрьму и выслан из Швеции. Тогда он начал процесс с шведским правительством, утверждая, что Густав III и регент получили от него заимообразно до 3-х миллионов гульденов. [541]

6. Стединг. Барон, в последствии граф, Стединг, шведский посланник при русском дворе, род. 1746, умер 1837. Как приверженец правительства Густава III и покровитель Армфельда (помогал его жене в России), не пользовался доверием регента. Был просвещенный дипломат и пользовался уважением и любовью всех, кто его знал. Екатерина II писала Потемкину о нем: «Стединга я ласкаю весьма и он человек изрядный» ¹². Его мемуары напечатаны, 1873, в Париже.

7. Граф Стенбок. Обер-камер-юнкер шведского двора. Современные мемуары описывают его как молодого человека с прекрасными манерами, образовавшегося в школе Густава III. Граф Стенбок был честный человек, но ему недоставало опытности и способностей, необходимых для успеха возложенных на него поручений. Он прибыл в Петербург в октябре 1793 г., как будто для принесения поздравлений регента по случаю бракосочетания великого князя Александра Павловича, но настоящая цель его миссии состояла в исходатайствовании у русского двора обещанных субсидий, и преимущественно в начатии переговоров о браке Густава IV с великою княжною Александрою Павловною. Екатерина II оказывала Стенбоку большое внимание, и однажды, пригласив его в эрмитажном спектакле занять место подл себя, сама заговорила о брачном проекте.

Сообщ. А. А. Чумиков.

Комментарии

1. Перевод со шведского из «Minnen», IV. А. Ч.

Материалы эти могут быть присоединены к группе других извлеченных, с разрешения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Константина Николаевича – из дворцовой библиотеки гор. Павловска об отношениях России к Швеции в 1794-1796 гг. и напечатанных в «Русской Старине», изд.1874г., том XI стр.473-512. Ред.

2. Герцог писал, что он дорожит дружбою России, но что эта дружба не дает повода обращаться со Швецией как с данницей России и вмешиваться в ее внутренние дела. А. Ч.

3. Намек на министра Рейтергольма. А.Ч.

4. Платон Александрович Зубов.

5. Т.е. через посланника Стединга, которому регент не доверял. А.Ч.

6. Барон Армфельд. А.Ч.

7. Подразумевается революционная Франция. А.Ч.

8. Очевидно, что все эти упреки и намеки относятся к самому регенту и его первому министру Рейтергольму, подозреваемому в покровительстве якобинизму.

9. Заключен 8-го (19-го) октября 1791 г., в Дротнингольм, на восемь лет. А.Ч.

10. Здесь разумеется вооруженный нейтралитет- договор, заключенный в 1780 г. Между Россией, Данией, Швецией и Пруссией. А.Ч.

11. He знаю, на каком основании пишут у нас Маврикий. Шведы, равно как и немцы, отличают имена Mauricius (Маврикий) и Mauritz, Moritz, хотя они и происходят от одного корня.

12. "Р. Архив". 1876, ХП, стр. 641.