Издаваемое нами собрание шведских бумаг начала XVII в. приобретено С. В. Арсеньевым в Стокгольме ¹, в копиях начала XIX века, как о том можно судить по почерку и водяным знакам бумаги.

Собрание состоит из 32 документов 1611-1615 г.г.; по своему составу оно распадается: на один договор, три королевских документа, семнадцать «листов» шведских военачальников и одной охранной грамоты — все документы шведские; затем, одна грамота русских воевод, один «лист земских людей» и семь распросных речей русских людей, таким образом, все собрание состоит из оффициальных документов и большинство их шведские.

— Все документы писаны на плотной писчей бумаге обыкновенного формата с очень частыми vergeurs и 16 poutuseaux на развернутом листе. На левой стороне листа филигрань, изображающая герб с ульем, на правой буквы S. O.

Все документы, кроме I, VIII и примечания к XXXII, написанных на немецком языке, изложены на старинном шведском языке.

Особенности языка начала XVII в. и то обстоятельство, что в некоторых документах пришлось делать обратный перевод с немецкого и шведского на русский, очень затруднили задачу переводчиков.

Документ № I, договор 1611 г., переведен действительным членом Общества Марией Федоровной Ласковской, все остальные переводы принадлежат Алексею Владимировичу Полторацкому; о последних профессор С. Ф. Платонов высказался: «при великой трудности передачи текстов XVII в., перевод ясен, и я не решился его стилистически «трогать». Лучше не сделаешь». [IV]

Издаваемые нами документы появляются на русском языке впервые, кроме договора 1611 г., напечатанного в «Собрании государственных грамот и договоров», где он переведен с латинского текста, но мы сочли необходимым издать его вновь, в виду разночтения нашего текста с румянцевским.

Документы с II по IX были уже изданы, но в подлинниках, а не на русском языке, г. X. Альмквистом в 1907 г. («Le Monde Oriantal», (Upsala) fasc. I «Nouveaux documents sur l’histoire de la Russie en 1612-1613», pages 36-65).

— Здесь необходимо отметить, что текст документов опубликованных профессором Альмквистом тождествен с нашими копиями (№№ III-IX), о чем свидетельствует А. В. Полторацкий (стр. 16), и что доказывает, что наши копии были сняты с подлинных документов, хранящихся в Стокгольмском государственном архиве в отделе Muscovitica.

Переводчик «Арсеньевских шведских бумаг», А. В. Полторацкий, дополнил их двумя переводами (№ II и X) с документов хранящихся в библиотеке Юрьевского университета и опубликованных в упомянутом труде проф. Альмквиста, в виду их исторического значения, что ниже отмечено проф. С. Ф. Платоновым.

— Считаем своим долгом отметить также чрезвычайную важность публикуемого нами листа Канцлера Оксеншерна от 15 ноября 1615 г. (№ XXVIII).

— Несомненно, шведские документы многое могут осветить из эпохи пережитого Россиею «лихолетья», в особенности в событиях имевших место в Новгородской земле, а в виду выдающейся роли представителей рода графов Делагарди в русско-шведских отношениях конца XVI и начала XVII вв., полагаем, следует обратить особое внимание на их семейный архив.

— Архив графов Делагарди распадается на две части — главная хранится в их родовом замке Лёберёде, в Швеции.

Опись этого собрания издана П. Визельгреном в 20 томах в 1831-1843 годах, меньшая его часть, [V] находилась первоначально на о. Дого в имении Делагарди, Эммаст, состоит из 13 больших томов. в 1848 г. передана проф. А. Бушем в библиотеку Юрьевского университета. Этой меньшей части архива Делагарди посвящено три труда:

1) L. Lossius: «Die Urkunden der Grafen de Lagadie in der Universitдtsbibliothek зи Dorpat», 1882; 2) В. А. Кордт: «Из семейного архива графов де-ла-Гарди» (ученые записки И. Юрьевского университета, 1894 № 2, стр 112) и 3) Г. Саблер: «Собрание русских памятников, извлеченных из семейного архива графов Делагарди» (ученые записки И. Юрьевского университета. 1896 №3 стр. 79)».

Но изданными трудами, архив графов Делагарди не вполне использован для освещения русско-шведских от ношений в эпоху смутного времени.

По историографии русско-шведских отношений смутного времени следует также указать: проф. Г. В. Форстен «Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях» (записки Историко-филологического факультета И Спб. универ. ч. 34 т. II 1895 г.), Н. И. Лыжин: «Столбовский договор и переговоры ему предшествовавшие», Спб. 1857 г.

По краткости времени, «Арсеньевские бумаги» издаются без паралельного текста подлинника, и не снабжены примечаниями, каковые надеемся дать в следующем выпуске, к ним приложен только указатель личных имен.

Предлагаемым изданием заведывал редактор трудов общества М. В. Муравьев, им же составлено это описание «Арсеньевских шведских бумаг»; предисловие же к ним составлено почетным членом Общества профессором С. Ф. Платоновым.

_{_______________________________}

По своему содержанию издаваемые документы относятся к одной из любопытнейших эпох русской истории, именно к началу московской династии Романовых и к последним моментам Смутного времени В частности эти документы связаны с шведско-русской войною 1611-1617 годов, предметом которой был Великий Новгород и окружающие его земли. [VI]

В 1610 году, когда внутренние Московские бедствия привели к порабощению Москвы польским королем Сигизмундом, шведы из союзников Московского государства превратились в его врагов. Отношения правительств шведского и польского тогда были таковы, что торжество Сигизмунда в Москве необходимо должно было вызвать противодействие ему шведских сил. Шведы открыли военные действия против русских, взяли Ладогу, Корелу, покушались на самый Новгород. Летом 1611 года — в пору наибольшого расстройства московских сил — шведы овладели Новгородом и таким образом стали господами всей северо-западной окраины Московского государства. Они грозили Тихвину и Пскову. Успехи их казались громадны. Однако же они влекли за собою и ряд трудностей: завоеванная шведами страна была раззорена настолько, что не могла даже содержать их войск, и была так обширна, что для ее удержания требовались очень значительные силы, Добыча оказалась не по средствам завоевателей; этим объясняется многое в тактике шведского правительства тех лет.

Прежде всего, взяв Новгород открытою силою. шведы не просто объявили его присоединенным к их государству, а повели дело к тому, чтобы образовать добровольную унию Новгородского «государства» со Швециею. По договору (который печатается в настоящем издании под № 1) Новгород присоединялся к Швеции как особое государство, сохранявшее свои обычаи и законы и получавшее себе в особые «государи» одного из сыновей шведского короля Карла IX. Если бы договор осуществился на деле и уния состоялась, Швеция имела бы в Новгороде союзника, добровольно соединявшего свои сипы и средства со шведскими. Но предположенная уния не могла быть приведена в дело. Религиозно-национальные связи Новгорода с прочею Русью были так крепки, что отделиться от Москвы в особое государство Новгород не желал и не мог. Старые предания о Новгородской особности и вольности давно уже замерли на берегах Ильменя и Волхова – московская объединительная политика за полтора столетия не только успела вытравить отсюда эти [VII] предания, но сумела насадить здесь свое московское население и свой патриотизм. Новгородцы XVII века представляли себе дело так, что «особно Новгородское государство от Российского царствия не бывало и никогда и в смутные времена от Московского государства Новгород отлучен особно не бывал». Шведское господство в Новгороде не прельщало новгородцев, и шведы для них были, как и прежде «туждими» (чуждыми) и «погаными». Наблюдая настроение новгородцев, шведы не могли долго обольщать себя надеждами на успех унии и чувствовали всю тяжесть своего положения во враждебной и раззоренной стране, где без огромных усилий нельзя было добыть ни провианта, ни фуража, ни перевозочных средств Шведские полководцы и дипломаты не скрывали от своего государя своих военных и хозяйственных затруднений и непрерывно склоняли его в сторону ликвидации новгородских отношений хотя бы путем мира с Москвою. В особенности заботились они о том, чтобы король не рисковал осадою Пскова, которая, по неприступности псковских укреплений, отнюдь не сулила успеха и могла только уменьшить шансы на скорый и выгодный мир с Москвою.

Именно сознанием собственных затруднений руководилась шведская дипломатия тогда, когда обнаруживала легкую склонность к заключению мира и к обратной уступке Новгорода Москве. По обычаям тех лет, мирные переговоры велись с перекорами, взаимными упреками, иногда с задорами и бранью. Шведские инструкции, письма и отчеты, касающиеся мирных переговоров с Москвичами, не щадят красок для того, чтобы представить, как можно ярче, московскую слабость и порочность с одной стороны и шведскую доблесть и удачу — с другой. Но это, конечно, была реторика, настоящую цену которой знали и те, кто писал, и те, кто читал. Постоянно указывая на свои успехи, именно взятие Гдова и победу при Бронницах, шведы настаивают на необходимости и возможности удержать за собою все завоеванное; а в то же время они боятся что предпринятая королем Густавом-Адольфом осада Пскова раздражить Москву и уменьшит шансы на мирный исход дипломатических переговоров с москвичами. [VIII]

Но если приходилось трудно шведам, то московским людям разумеется было еще труднее. Шведы не знали, как удержать за собою свои слишком обширные приобретения; Москва же не видела средств, как возвратить себе свои исконные области. Попытки вести прямую войну с двумя сильными соседями, Швецией и Речью Посполитою, постоянно оканчивались неудачами по недостатку сил. Мелкая война, отдельными отрядами и случайными набегами, не приводила к цели. Внутренние затруднения — безденежье и беспорядки — мешали всяким внешним предприятиям. Московское правительство готово было на большие, с его точки зрения, уступки шведам, только бы добиться мира и возвращения Великого Новгорода. «С шведскими послами никак ни за чем не разрывать (писал царь Михаил Федорович своим послам в 1616 г). ссылайтесь с ними тайно, царским жалованьем их обнадеживайте, сулите и дайте что нибудь, чтобы они доброхотали; делайте не мешкая для литовского дела и для истомы ратных людей, ни под каким видом не разорвите!».

Таковы в общем были обстоятельства и настроения воюющих сторон в ту пору, к которой относятся издаваемые документы. Королевские инструкции и указы, донесения военачальников королю, деловая переписка шведских чиновников между собою — таков материал, вводящий читателя в непосредственное знакомство с шведским управлением и шведскою политикою на западной русской окраине пред началом Дедеринских переговоров. В составе этого материала есть подробности мало известные или и вовсе неизвестные, дополняющие собою то, что мы ранее знали по сообщениям русских статейных списков и голландских посредников, присутствовавших при Дедеринском съезде (см. XXIV том «Сборника Императорского Русского Исторического Общества»).

Среди издаваемых документов особую группу (№№ III-X) составляют письма и «распросные речи» русских людей о событиях конца 1612 и начала 1613 года. Последние месяцы 1612 года были моментом в Московской жизни, чрезвычайно любопытным не для одних [IX] только шведских дипломатов. В Московской Руси после печальной «разрухи» 1610-1612 гг. настал кризис: создалась сильная политическая власть в ополчении князя Д. М. Пожарского и К. Минина, и с освобождением Москвы была уничтожена диктатура Сигизмунда в Московском государстве. Предстоял выбор государя в Москве взамен избранного в 1610 г. и низложенного королевича Владислава Шведы имели некоторую надежду, что в Москве будет поставлена кандидатура шведского «королевича», герцога Карла-Филиппа. По крайней мере переговоры их с кн. Пожарским, через посредство новгородцев в 1612 году, не обнаружили со стороны Пожарского неблагоприятного отношения к такой политической коньюнктуре. Однако ожидание шведской дипломатии были обмануты и на престол московский было избрано лицо не только не династического, но и не княжеского происходждения. Воцарение Михаила Федоровича Романова должно было удивить шведов. Они искали ему объяснения в расспросах русских пленных и выезжих людей, причем, конечно, спрашивали нетолько о том, почему избрали М. Ф. Романова, но и о том, почему не избрали их герцога Карла Филиппа. Равным образом и сами русские, говоря или переписываясь со шведами и новгородцами, считали долгом упомянуть о герцоге, который считался государем в Новгороде, но не стал царем на Москве. Вот почему во всех печатаемых нами здесь сообщениях о Московском царском избрании встречаются упоминания о Карле Филиппе и якобы о добрых к нему чувствах московской знати.

Но эта частность, легко объяснимая и достаточно понятная, для нас наименее интересна в расспросных речах и письмах. Гораздо важнее другие подробности, которые свидетельствуют об участии народной и казачьей массы в избрании царя Михаила и о роли в этом избрании московского боярства. В отношении этих вопросов расспросные речи Н. Калитина, И. Чепчугова, Н. Пушкина и Ф. Дурова (№ IX и № X) имеют несомненную важность и большой интерес, несмотря даже на то, что их шведская передача стерла с них все особенности [X] московской речи и оттенки московских представлений и идей.

Недалеко еще то время, когда избрание в цари М. Ф. Романова представлялось нам, сквозь призму оффициальных о нем записей XVII века, бесстрастным, единодушным и единомысленным подвигом «понаказавшихся» в Смуте русских людей. Казалось, не было надежды воскресить реальную обстановку царского «обрания», действительный ход избирательной мысли и борение избирательных страстей. Легкие и темные намеки источников на разногласие «начальников», восхотевших себе снова царя «от иноверных», и «ратных людей», не желавших чужего царя. почти не давали надежды разъяснить смысл этого первого конфликта избирателей. Также неясно было указание и на то, что избиратели не сразу согласились, кого именно из русских «великих» людей возвести на престол, но «много, избирающи, искаху». Наконец, мало вразумительно было предание, говорившее, что кандидатура М. Ф. Романова впервые возникла вне собора, в казачьей и народной массе. Лишь в последнее десятилетие стали появляться новые материалы, бросающие яркий свет на все главнейшие особенности царского избрания и на основной смысл кандидатуры царя Михаила, который один в ту минуту мог примирить на себе вожделения различных общественных групп в Московском государстве. В новом материале первое по важности место принадлежит пока статейному списку кн. Мезецкого и Ив. Грамотина (у проф. А. Гиршберга, «Polska a Moskwa», 1901); здесь дана яркая картина московского общества с его внутренними отношениями пред самым избирательным собором 1613 года. Второе же место, по нашему мнению, в новых материалах занимают речи Н Калитина и И. Чепчугова. Сообщение Калитина о том, как при избрании царя поделились голоса знати, представляется весьма вероподобным и важным (стр. 26-27). Столь же вероятны и ценны показания Чепчугова об отношениях боярства и народной массы в освобожденной от поляков Москве (стр. 30). Как эти сообщения, так и данные других печатаемых ниже расспросных речей (№№ III, V, VI, VII), [XI] разумеется, требуют поверки и критической оценки. Но нет сомнения в том, что в истории «царского обирания» 1613 года весь этот материал получит определенное и положительное значение. [1]

Предлагаемые ниже документы находятся у меня в копиях XVIII в. и приобретены отцом моим Сергеем Васильевичем Арсеньевым в Швеции в 1886-91 гг. и затем подарены им мне. Насколько мне известно, документы эти в русских архивах не находятся и напечатаны еще не были.

Переходя к донесениям, помещаемым в числе вышеназванных документов, нахожу не лишним дать краткий очерк судьбы семьи одного из авторов сих донесений — Иоганна Родеса, так как о другом — английском после и посреднике в шведско-русских переговорах о мире — Иоганне Мерике (князе Иване Ульяновиче Рицере) имеются многочисленные данные в русской исторической литературе [см. напр К Якубов: Россия и Швеция в первой половине XVII в. М. 1897; Н. Н. Бантыш-Каменский. Обзор внешних сношений России (по 1800 г.) ч. IV М. 1902].

Согласно сведениям, напечатанным Ih. Schoen’ в статье об остзейских дворянских родах в Вюртемберге (Jahrbuch fьr Geneal. Heroldik u Sphragistik за 1904 г. Митава 1906 г.), род Родесов происходит из Брабанта; отец названного Шведского Коммиссара в Москве Иоганна Родеса — брабантский дворянин Иоганн de Rodes (см. Rietstap, II, 589) был женат на Марии Стюарт; кроме сына Иоганна, от этого брака была 1 дочь — Абигайла, аббатисса около Гента. Коммиссар Иоганн Родес был женат на дочери Хр. Коха (Koch) и Елизаветы фон Фегезак (Vegesack) Медее, от этого брака 1 сын — Густав Иоганн de Rodes (Rhodi) р. 7/II 1650, шведский полковник в Вестманландском полку, 24 июня 1678, вместе с тестем сопричислен к шведскому дворянству под именем фон Тундерфельдт, затем имения его в Ингерманландии (Христиненталь и др.) были у него отобраны, так как он вернулся в Лифляндию, ум. 10/II — 1710, женат на дочери [2] Юргенса Тундерманна фон Тундерфельдта ² и жены его Марии, рожд. Поппельманн, — Луизе Софии; от этого брака у Родеса было 8 детей, из них старшая была замужем за фон Снольским ³. Одна из представительниц потомства Иоганна Родеса — Баронеса Доротея-Фредерика-Франциска-Вильгельмина фон Тундерфельдт, род. 18/I 1777, + 6/II 1822 была в замужестве за братом короля Фридриха I Вюртембергского — герцогом Вильгельмом — Фридрихом — Филиппом Вюртембергским, р. 27/XII 1761 ум. I 19/VIII 1830, от какового брака ее сыновья являются родоначальниками: старший — графов фон Вюртемберг ⁴, а младший — герцогов Урах ⁵.

В самой Швеции, как то явствует из шведского дворянского календаря ⁶ на 1903 г. более не существует среди дворянства родов Родес и фон Тундерфельдт.

В. Арсеньев

Витебск.
2 января 1910 года.

Комментарии

1. Вторая часть Арсеньевских бумаг относится к другой эпохе - к событиям середины ХVII в. - и будет издана нами отдельно.

2. Из пасторской семьи, которая с 1558 г. - на о. Эзеле и в Эстляндии.

3. Графский род Снольских (Snoilsky) происходит из Крайны, натурализован в Швеции в 1651 г. под фамилией фон Снольский; бароны с 1770 г., графы с 1771, внесены в матрикулы в 1820, последний представитель рода гр. Карл Иоганн Густав, р. 1841, + 1904 (?), известный поэт, его пережила его замужняя дочь граф. Елизавета Флорентина, р. 1883, за графом Горн (?).

4. У графа Христиана Фридриха - Александра фон Вюртемберга (титул Королевства Вюртембергского с титулованием Erlaucht) р. 1801, в Копенгагене, + 1844. лишь 2 дочерй, - старшая монахиня, а вторая замужем за М. фон Вутенау (Wuthenau) (Gothaisches genealogisches Taschenbuch der Graeflichen Haeuser 1908).

5. У герцога Фридриха Вильгельма Александра Фердиианда, герцога Ураха, графа фон Вюртемберга (р. 1810, ум 1869) (герцогский титул королевства Вюртембергского с титулованием Durchlaucht, с 1867), женат на принцессе Флорентине Монакской, четверо детей, из них старший Вильгельм женат на герцогине Амелии Баварской и имеет 6 детей - (Almanach de Gotha 1902).

6. Sveriges Ridderskaps och Adels Kalender fuer ar 1903, utgifven af Gabriel Anrep. Stockholm.