СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПЬЕР-МАРТИН ДЕ ЛАМАРТИНЬЕР

ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕВЕРНЫЕ СТРАНЫ

VOYAGE DES PAIS SEPTENTRIONAUX

Прибавление

Выше мы говорили о некоторых позднейших изданиях книги Ламартиньера. Третье издание (книгопродавца Рибу, 1682 года) занимает уже более 400 страниц; в него вставлено между прочим совершенно не идущее к делу описание страны мавров и их история.

В то время, когда настоящая книга уже печаталась, благодаря содействию Стесана Кировича Кузнецова, мне удалось купить за 10 рубл. один очень любопытный экземпляр, о котором и надо сказать несколько слов.

Помещаем здесь фронтиспис и заглавный лист этого издания.

Книжка эта, мне кажется, может служить ключом к решению вопроса: почему сначала, после первых двух изданий книги Ламартиньера, его сочинение имело такой успех, а потом его все начали сильно порицать и, в конце концов, забыли и книгу, и автора.

Это и есть та книга, которую все приписывали самому Ламартиньеру и в коей содержатся именно все те нелепости, за которые его так жестоко критиковали. Остановимся на ней подольше.

В книге всего 342 страницы [первое издание, как мы знаем, содержит 201 страницу], и хотя формат ее тот же самый в 12°, но напечатана она сжатее первого издания: в первом издании на странице 25 строк, по 38 букв в каждой, а в этом – на странице 27 строк, по 42 буквы в каждой; очевидно, тут «материала» потребовалось гораздо больше, чем для первого издания.

Так как книга издана без имени ее автора – Ламартиньера, то надо было обратиться к выяснению вопроса: чья же она?

Барбье, в своем словаре (Dictionnaire des ouvrages anonymes et pseudonymes. 2 edit. Paris, chez Barrois l'aine. 1823. Tome II, p. 456) указывает ее под № 12581. Тут приведено заглавие и пометка, что хотя книга выпущена и без указания года издания, но он ее относит ко времени около 1700 г. и автором ее называет Ламартиньера. Потом сказано: «оригинал издания этого путешествия появился в Париже, в 1671 году, под заглавием – Voyage des pais septentrionaux etc., с именем Ламартиньера. Издание было повторено Рожером, под заглавием Nouveau Voyage vers le septentrion, в Амстердаме, в 1708 г. »

Таким образом, по Барбье выходит, что Рожером было повторено в Амстердаме именно первое издание этой книги, а на самом деле – Рожер переиздал только то издание, которое Барбье относит к 1700 г., т. е. также амстердамское. [123]

В этом издании выпущена История Мавров, помешенная в 3-м издании, выпущена также часть рассуждения автора о географии нашего Севера, с его картой; есть и еще менее значительные изменения: кое-что выброшено, кое-что прибавлено. Но, самое главное изменение – появление знаменитого рассказа о России и русских, приводимого будто бы Ламартиньером со слов того ссыльного лотарингского дворянина, которого он встретил на пути в Сибирь. Рассказ этот тянется от страницы 120 до 256, т. е. занимает более трети всей книги. Вот тут-то и находятся все те нелепости, которые приписаны Ламартиньеру всеми писавшими об нем и его книге, не читавшими подлинного, первого издания, а положившимися, в лучшем случае, – на это амстердамское издание, а в худшем – на разных немецких комментаторов и главным образом на пресловутого Аделунга.

Невольно приходится задать себе вопрос: как мог этот дворянин, во время короткой (четырехчасовой с небольшим) остановки в пути (Что свидание это длилось именно 4 часа с небольшим, Ламартиньер точно указывает в главе XXXI, стр. 115 подлинного издания, а в амстердамском издании описание свидания излагается в XXVII главе, со стр. 117. Ср. выше, стр. 59.), между рассказами о взаимных приключениях, выпивкой и пр., – как мог успеть передать столь обширные сведения о России, и даже с рисунками?

Чтобы записать такой обстоятельный рассказ, потребно очень много времени, и надо делать это не на морозе и не во время пирушки на привале.

Значит: или самого рассказа не могло быть, или лотарингец рассказал Ламартиньеру кое-что, лишь в общих, беглых чертах, а остальное автор сам присочинил.

Теперь спрашивается: если Ламартиньер сочинил такой длинный и, в своем роде, обстоятельный рассказ о России, почему он его не напечатал в первых изданиях, почему вообще не печатал этого рассказа целых тридцать лет по выходе в свет первого издания? а со времени получения рассказа от лотарингца прошло уже полных пятьдесят лет.

Допустив, что Ламартиньер, тем или иным путем, действительно получил этот рассказ, надо будет удивляться его добросовестности: он его так и не напечатал при жизни, не имея возможности проверить всех сведений, которые там приводятся.

Наконец, допустим нечто невероятное – что рассказ действительно записан, со слов лотарингца, самим [124] Ламартиньером и что этот последний действительно сам напечатал его еще при жизни.

Что же из этого следует?

Можно ли обвинять Ламартиньера, называть его вралем, бароном Мюльгаузеном и пр. за сообщенные в этом рассказе неверные сведения, когда Ламартиньер так и говорит, что этот рассказ он получил от лотарингца, а сам он, Ламартиньер, в Москве и прочих, описанных в рассказе, местах не только не был и всех описываемых событий не видал, но даже, – прибавим от себя, – этих сведений проверить не имел никакой возможности, так как далекие окраины России в то время были почти terra incognita не только для иностранцев, но и для самих русских. Каждый автор, разумеется, в праве привести в своем сочинении чей-нибудь рассказ о мало известной стране, не ручаясь за его достоверность. Суровые же критики обвиняют именно Ламартиньера, как будто он везде говорит от себя лично и на основании собственных наблюдений.

Заметим еще, что из рассказа видно, что часть приводимых сведений лотарингский дворянин передает с чужих слов, не только не ручаясь за их достоверность, но прямо выражая свое сомнение в их правдивости, а подчас и опровергая эти известия, как напр. в вопросе об известном «скифском барашке» (см. главу XLII). Таким образом, некоторые сведения получены Ламартиньером из третьих или четвертых рук, – что отмечено даже в амстердамском издании, – и делать его за них ответственным нет оснований.

Привести эти сведения, хотя бы как слух, как рассказ о почти неизвестной стране, имел право всякий автор, и надо благодарить его, что он позаботился записать для нас многие известия, между которыми есть и очень интересные, из числа циркулировавших в то время про наше отечество. Разобраться же в том, что в этих рассказах правда и что не правда, составляло уже задачу критики, чего никто и не думал сделать.

Вообще, вся эта «история» с рассказом и самый рассказ лотарингца – темны и загадочны.

Мы решили поэтому самый рассказ напечатать совершенно отдельно от текста первого издания книги Ламартиньера, которое и составляет собственно предмет нашего исследования. Что касается критического разбора известий, приводимых в разбора известий, приводимых в рассказе лотарингца, то разбор этот сам по себе может составить тему для новой работы и в значительной мере увлек бы нас за пределы нашей прямой задачи. [125]

Обратимся теперь к самому рассказу лотарингца. Всякий, кто даже бегло ознакомится с этим рассказом, ясно увидит, что он не мог принадлежать Ламартиньеру. Довольно сказать, что в рассказе русский царь везде именуется императором, титулом, неизвестным в России до времен Петра; потом рассказчик говорит диаметрально противоположное тому, что писал Ламартиньер, напр., уверяет, что самоеды – людоеды и пр. Но самое главное, – в этом рассказе описываются события, бывшие после совершения Ламартиньером его путешествия, значит – после того, как он встретил пресловутого лотарингского дворянина.

Так, в рассказе (глава XLV-ая) упоминается, что русские познакомились с сифилисом после взятия г. Вильны и других пограничных городов; Вильна же была занята московскими и казацкими войсками 8 августа 1655 г.

Далее, в рассказе описывается рождение царевича, «которое имело место 2 июня 1661 года», тогда как Ламартиньер был в России в 1653 году, а из дальнейшего изложения легко понять, что дело идет о времени даже более позднем: сказано, что делали, когда царевичу исполнилось 15 лет, т. е. около 1676 года, спустя двадцать три года после этого путешествия, и т. п.

Всего вероятнее, что Ламартиньер ничего подобного не писал, а ссыльный лотарингец не мог ему рассказывать о событиях, имеющих случиться через много лет после. Одно достоверно, что Ламартиньер, как в первом, так и во всех последующих изданиях, пишет о своем свидании и беседе с этим лотарингцем. Затем, путешествие было совершено в 1653 году, а первое издание напечатано самим Ламартиньером в 1671 г. Значит, автор имел много времени в своем распоряжении, чтобы обдумать и проверить сведения, полученные от этого дворянина, подобно тому, как он обдумывал и изучал другие вопросы, которых касается в своей книге, напр., вопросы о единороге и о географии Севера России.

Рассказ лотарингца (не касаясь вопроса о его достоверности) очень «интересен» уже по своей новизне, по тому одному, что в то время было очень мало известий о России в Зап. Европе. Никакой автор и издатель не отказались бы поместить в своей книге столь интересные сведения. Имей Ламартиньер эти сведения, он бы их с большим основанием поместил в третьем издании, вместо не идущей к делу Истории Мавров.

Что за границей вообще процветает контрафакция, – это общеизвестно, и этим преимущественно занимается издавна [126] Бельгия, особенно облюбовавшая французских авторов. В то время, очевидно, этим занималась Голландия. Довольно посмотреть на амстердамское издание, чтобы видеть в нем подделку. Самое заглавие «Nouveau Voyage» говорит уже многое. Разве Ламартиньер в начале XVIII стол. совершил какое-нибудь новое путешествие по России? Надо думать, что он давно уже лежал в могиле, а издатель выпускает его «новое» путешествие. Да и вообще говоря, разве можно назвать новым путешествие, совершенное 50 лет назад?

Далее, к чему такая скромность: не выставлено имени автора, а поставлены только три звездочки? Книга Ламартиньера к этому времени имела вполне заслуженный успех, имя автора было хорошо известно; зачем же издателю понадобилось скрывать столь известное имя, которое одно могло обеспечить успех всякой книге?

Можно бы и еще привести несколько соображений, но думаю, что и приведенных слишком достаточно для доказательства того, что тут мы имеем дело с беззастенчивой контрафакцией. Так как разбираемое издание было по счету последним французским, а первое (парижское) за 30 лет успело уже все разойтись и его было трудно достать, то ученые и начали пользоваться этим последним изданием, стали по нем судить и бранить Ламартиньера.

Ознакомившись «с рассказом лотарингского дворянина» по этому изданию, мы решили привести его здесь отдельно. Делаем мы это не только руководствуясь афоризмом Карлейля, что «нет такой книги, из которой нельзя было бы извлечь чего-нибудь полезного», но и соображениями иного рода.

Во-первых, у нас очень немного известий того времени о России, и всякое новое, даже заведомо ложное, может быть интересным, как показатель того, что об нас думали, как об нас писали за границей, на основании каких сведений строилось об нас мнение иностранцев.

Во-вторых, в этом рассказе, наряду с разными вымыслами, попадаются кое-какие верные замечания.

В-третьих, привести этот рассказ будет полезно и потому, что он снимет с памяти Ламартиньера обвинения, которые на него сыпались, так как в этом именно рассказе, повторяю, и находятся все те нелепости, в напечатании которых обвиняли нашего автора.

В конце XXVII главы амстердамского издания, соответствующей главе XXXI первого издания, от лица Ламартиньера говорится: [127]

«Поговорив и закусив (со встреченным им лотарингцем), я, зная этого дворянина за человека с хорошим образованием, долго жившего в России, просил его рассказать мне правдиво обо всем, что он тут видел».

Далее начинается самый рассказ, который занимает главы с ХХVIII по XLIX включительно.

Глава XXVIII. Природные свойства русских. Презрение их к наукам. Об их духовенстве. Об их богослужении и их церквах. Какие обряды соблюдают они в делах веры. Часы их молитвы. Их крещение. Имена и жены священников, одежда духовенства. Необычайная смерть некоторых отступников иностранцев.

Очень мало людей, которые не знали бы теперь географического положения России, поэтому я не считаю нужным делать здесь описание его. Моя задача – поговорить о религии русских, их обычаях и о самых жителях, что, по моему мнению, будет и приятно, и небесполезно; правдивость моего рассказа должна извинить, что местами в нем будет кое-что непристойное, а также и то, что в нем не будет никаких прикрас.

Никто из людей более образованных, чем я, не имел до сего дня такой возможности узнать подробно особенности этого великого государства: одни не могли этого сделать из-за препятствий, почти непреодолимых, которые возникают во время путешествия, вследствие нежелания русских допускать иностранцев изучать их страну, другие – вследствие особой ревности жителей, населяющих страну, которые не имеют никакого образования и, будучи глубоко невежественны во всех областях цивилизованной жизни и в церковных делах, становятся крайне подозрительными при всяком вопросе о мелочах, касающихся их образа правления и религии.

В 1560 г. у них введено книгопечатание и устроено училище для обучения латинскому языку, но это училище было совершенно разрушено местным духовенством, которое преимущественно набирается из светских людей доброй жизни и примерных нравов для исполнения обязанностей священников; поэтому духовенство не обладает такими особенностями, которые отличали бы его от прочих смертных.

Русские приняли христианство и были крещены, после того как увидали чудо, которое совершил в Киеве (Chioff) один [128] священник, коего молитвы исцелили опасно больного князя московского (Duc de Moskow) и обратили его в христианство.

Их церковная служба (liturgie) взята с греческой: она составлена на славянском языке, знание которого распространено среди них почти также, как знание латыни в странах римского вероисповедания.

Они подражают грекам в архитектуре своих церквей. Русские церкви украшены живописью и [иконы] богато убраны каменьями. Но резные изображения оттуда изгнаны, и на почитание их они смотрят, как на идолопоклонство.

Они не преклоняют колен во время молитв, но, падая ниц, распростираются. Накануне некоторых церковных праздников они проводят ночи напролет в церкви, распростираясь время от времени, делая крестное знамение и ударяясь головой о землю.

Есть перерывы в их службах, во время которых дозволено заниматься делами. Император (l'Empereur) постоянно присутствует на службах, в сопровождении всего двора, забирает с собою весьма многих, и если кого-нибудь из свиты не оказывается, он наводит точные справки.

В Пятидесятницу украшают они церкви ветвями клена (erable), который считается русскими за сикомору (sycomore); на них они простираются, в уверенности, что Св. Дух снизойдет на эти ветви, подобно тому как манна некогда падала на ветви дуба в пустыне.

Инструментальная музыка [в церквах] не употребляется с того времени, как она была запрещена последним патриархом (По поводу верований и обрядов наших предков и взглядов на них иностранцев см. книгу Л. П. Рущинского, «Религиозный быт русских, по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков». М. 1871 г.).

Обедней (Obedni) называются молитвы, совершаемые через 3 часа после восхода солнца, Вечерней (Vecherney) – которые совершаются после захода солнца, а Заутреней (Zaoutrinys) те, что читаются в 1 час ночи.

Обедня, или утренняя молитва:

«Господи, помилуй меня, по своей великой милости и отпусти мои прегрешения, по множеству твоих щедрот».

Вечерня, или вечерняя молитва.

«Господи, простри ухо к моим молитвам, услышь меня, когда я тебя призываю, и допусти дойти моим молениям до тебя». [129]

Заутреня, или молитва, совершаемая в 1 час ночи:

«Мы возлагаем наше упование на Христа Спасителя и нашу надежду возлагаем на него».

Они повторяют сто раз подряд Miserere, которое называют «Господи помилуй» (Hospody pomele), и тот из священников, который может повторять его бесчисленное число раз, не переводя дыхания, наиболее почитается.

Священники читают беспорядочно, человек 5 или 6 вместе: один главу из Евангелия, другой – какой-нибудь псалом, третий – молитву и т. д.

Они называют попом (pape) приходского священника, как напр., поп Петр, поп Иван; митрополитом называют епископа, а протопопом (protopape) – старшего священника. Попы обыкновенно одеваются в красное, некоторые – в зеленое, а другие – согласно своей фантазии: их отличают только по двум небольшим кускам материи, которые они носят по обе стороны груди, и по красной шапке, которая покрывает их бритую макушку. Они никогда не стригут волос и не бреют бород. Они обязательно должны быть женатыми; но они не могут жениться более чем на одной жене, согласно словам св. Павла. Таким образом, их священство зависит от их жен и прекращается с их смертью: вот почему они женятся в молодости, чтобы заранее насладиться [супружеским] счастьем и лучше обращаются со своими женами, чем другие жители. Жены священников, как их мужья, отличаются двумя небольшими кусками материи, которые они также носят по обе стороны груди.

Крещение русских тем различается от совершаемого римской церковью, что они совершают при этом полное погружение младенцев.

Обычай покупать иноземцев, чтобы обращать их в свою религию, существовавший раньше, теперь не практикуется. Когда кто-нибудь, католик или протестант, отрекается от своей веры, требуется, чтобы он отрекся также от своего первого крещения, чтобы проклял своего отца и мать и чтобы плюнул трижды через плечо.

Некоторые давнишние жители России заметили, что из 200 таких англичан, шотландцев или голландцев, которые приняли русскую веру, почти никто не умер естественной смертью ¹. [130]

Глава XXIX. О русской свадьбе. Церемонии, соблюдаемые причетником относительно невесты. Эпиталама, распеваемая молодыми людьми и девушками. Наставление старой женщины новобрачным. О брачной комнате. Молодая снимает сапоги с молодого. Жестокости, совершаемые русскими над своими женами. Условие, которое делают родители невесты с желающими женится на их дочерях. Колдовство, употребляемое на свадьбах. Затворничество женщин. Наказания, налагаемые на тех, которые женятся во второй или третий раз. О царевиче (Czaroide). Как царь выбирает себе жену. Что произошло, когда он пожелал вступишь в брак. Родители царицы [de l'Imperatrice]. О детях русских. Когда их отнимают от груди. О постах и покаянии.

Большинство русских браков совершается чрез посредство третьих лиц и без особой торжественности. Обыкновенно 5 или 6 приятельниц желающего жениться осматривают невесту всю голую, прежде чем вступить в переговоры, и если она окажется с каким-нибудь телесным недостатком, она старается его скрыть, насколько это в ее силах. Но жених не видит почти никогда невесты до тех пор, пока [131] она не вступит в брачную комнату, где должен завершиться брак.

Церемонии при бракосочетании не велики. Небольшое количество народа ожидает молодую у церкви до 3 часов по полудни. Когда она выходит из церкви, пономарь (le panama) осыпает ее хмелем и желает ей детей столь же крепких, как этот хмель. а другой, одетый в вывернутую шерстью наружу баранью шкуру [шубу], сопровождает ее и желает ей столько детей, сколько волос в его одежде.

Молодые люди провожают жениха до его дома, а старухи сопровождают невесту, которая совершенно закутана, так что ее нельзя видеть, священник же, или приходский поп несет перед ней крест.

Молодые садятся за стол и остаются за ним некоторое время. Перед ними хлеб – соль, но они ничего не едят; а в это время хор молодых парней и девушек поет величание и свадебные песни, такие нескромные, что и нельзя больше.

По выходе из-за стола, какая-нибудь старая женщина и поп провожают молодых до их опочивальни, где старуха внушает молодой выказывать своему мужу нежность и послушание, а молодому – любить жену как следует.

В одном сапоге мужа положен кнут, а в другом – какая-нибудь драгоценная вещь или серебряная монета. Он приказывает молодой разуть себя, и если случится, что она снимет сначала тот сапог, в котором драгоценная вещь, он ее дарит ей, и это считается для нее добрым предзнаменованием; но она считается несчастной, если разует сапог с кнутом: муж дает ей кнутом удар, чтобы наказать, и это только начало того, что она будет терпеть впоследствии. По окончании этой церемонии, их запирают в комнате на два часа. Старуха ожидает доказательств невинности молодой и лишь только в ней убедится, заплетает волосы, которые до этого у молодой были распущены по плечам, и идет просить себе l'Abricias (?) у родителей невесты.

Чтобы иметь теплые жилые покои, в России сверху [поверх потолка] насыпают землю, толщиною до 2 фут; но на свадьбе строго наблюдают, чтобы над головами молодых не было земли, так как земля – символ смерти и не должна в это время быть предметом их дум.

Дети – сыновья или дочери – не смеют отказываться от женихов или невест, которых им избирают родители, а также не могут отказываться от выбора людей, выше их стоящих [132] и от которых они зависят. Борис Иванович Морозов (Boris Iuanoidg Moroso), второе лицо в государстве, решил женить одного из своих друзей на богатой голландской вдове, принявшей православие. Она бросилась в ноги жене Бориса, родной сестре императрицы, и заклинала ее повлиять на мужа, чтобы тот изменил свое намерение, уверяя, что она дала обет не выходить вторично замуж. Все ее мольбы и клятвы остались напрасны. «Неужели ты хочешь его бесчестия (bischest)?» отвечала жена Бориса, т. е. хочешь обесчестить мужа, отвергнув руку его избранника и заставив его нарушить слово, которое дал Борис.

Русские обращаются со своими женами очень сурово и бесчеловечно, хотя жены этого и не заслуживают иной раз. Три или четыре года тому назад один купец, избив жену самым жестоким образом, заставил ее одеть рубашку, облитую водкой и зажег; несчастная погибла в пламени.

Но всего удивительнее то, что никто не преследовал его за эту смерть, так как нет закона, наказывающего тех, кто убивает своих жен, под предлогом их исправления. Другие варвары вешают своих жен за волосы, или, раздев догола, бичуют.

Надо впрочем сказать, что они не часто применяют такие жестокости, разве только в наказание за пьянство или за супружескую измену. Теперь эти жестокости даже редки. Я замечал тем не менее, что родители жены, время от времени, делают попытки предупредить жестокости по отношению их дочерей и включают в брачное условие некоторые параграфы, по которым мужья обязаны содержать их сообразно с общественным положением, обращаться с ними кротко, кормить их хорошим мясом и давать пить только хорошие напитки, ничуть не наказывать их кнутом, не увечить их ни ударом ноги, ни ударом кулака и пр. Обыкновенно зарывают живою в землю по шею ту женщину, которая убила своего мужа, и оставляют ее в таком положении до тех пор, пока она не умрет.

Редко бывают свадьбы, особенно в высших сословиях, чтобы при этом не прибегали к колдовству, и между прочим говорят, что колдовство очень распространено среди монахинь и составляет одно из их главных их занятий.

Я видел одного новобрачного, в гневе выбежавшего из комнаты новобрачной, рвавшего [на себе] волосы, кричавшего, что он погиб и околдован. Средство, коим избавляются от колдовства, состоит в том, что обращаются к колдуньям же [133] (magiciennes blanches), которые за деньги уничтожают чары и расколдовывают молодых, заколдованных другим колдуном. Подобное колдовство и было причиной того состояния [т. е. импотенции], в каком я видел молодого человека.

Церковные законы воспрещают иметь сношения с женами три раза в неделю: в понедельник, в среду и в пятницу. Те же, которые нарушают это правило, должны сходить в баню, прежде чем идти в церковь. Вход в церковь запрещен и тому, кто вторично женится: он может доходить только до притвора (portique) церкви, а кто женится в третий раз, отлучается от церкви.

Если жену признают бесплодной, то стараются всеми мерами склонить ее к поступлению в монастырь, а если она не согласна, то дозволяется принудить ее к этому ударами кнута.

Говорят, что императрицу постригли бы в монахини, если бы она не родила царевича (Czaroidg), или принца, которым она разрешилась 2 июня 1661 года, после того как у нее уже было 4 дочери.

Случилось, что когда император захотел жениться, между множеством молодых и прекрасных девушек, которых представили ему, согласно обычая, одна чрезвычайно ему понравилась, а это внушало некоторым лицам, имевшим свои планы, опасение, что он возложит на ее голову корону. Борис Иванович, человек самый могущественный при дворе, был в числе этих людей и хотел, чтобы император женился по его, Бориса, выбору, а потому и решился отклонить от себя такой удар, как выбор невесты, не соответствующий этим интересам. Борис хотел выдать за императора дочь Ильи Даниловича (Eliah Daneloidg), человека темного происхождения, который возвысился только после смерти своего дяди, Граматина (Grammatin), дьяка посольского приказа (chancelier de l'office des ambassadeurs). Эта девушка называлась Марией и не была даже очень красива, но была очень умна, скромна и благочестива и, что особенно было важно Борису, – у нее была молодая сестра, на которой он сам хотел жениться. Это предположение вначале не было одобрено, что его очень опечалило; но тем не менее он решил на время скрыть свой план и зная, что император сильно настаивает на своем выборе, не осмелился открыто выступить против, что повлекло бы за собой сильный гнев и указало бы на него, как на противника этого брака, и он задумал расстроить этот брак тайным образом, не давая ни [134] малейшего повода себя подозревать. Борис подкупил женщин, которые должны были участвовать в церемонии возложения короны на голову той, которую выбрал царь, и они так туго заплели волосы этой несчастной девушки, что она упала в обморок, и было объявлено, что она страдает падучей болезнью. Отец, привезший ее на смотр, был обвинен в измене, бит кнутом и сослан в Сибирь. Девушка эта после того не пожелала вступить в брак, не смотря на самые лестные предложения, никогда не страдала падучей и тщательно берегла кольцо и платок, которые дал ей император, в знак того, что он предпочел ее другим.

Это дошло потом до сведения царя, который очень огорчился и назначил ей значительную пенсию, чтобы утешить ее в незаменимой потере и в вознаграждение за бесчестие, которое претерпел ее отец.

Между тем царь женился втихомолку (en particulier) на дочери Даниловича, опасаясь, чтобы и на этой свадьбе не устроили какого-нибудь колдовства, а Борис женился на Анне, сестре царицы (Czarissa), на что легко получил согласие.

Этот брак, столь выгодный для карьеры, не дал Борису покоя. Он был стар и очень ревнив; его жена – очень молода и красива. Между ними начались несогласия; он начал с ней дурно обращаться и сослал в Сибирь Уильяма Барнслея (William Barnsley), англичанина из Ворчестера, которого он заподозрил в близости к ней. Барнслей пробыл 20 лет в этой ссылке, а потом женился на очень богатой особе, перейдя в русскую веру.

Илья, тесть императора, не посмел бы сказать, что императрица – его дочь, и никто из его семьи – что они ее родственники, даже ее дядя, Иван Павлович Мартиша (Iean Paoloidg Маrtischa, читай Милославский).

Когда царевичу исполняется 15 лет, его выводят на рынок несколько человек и показывают народу, нося его на плечах, чтобы предупредить возможность обмана в будущем, так как в России много обманщиков. До этого возраста он никого не видел, кроме тех, кто был приставлен к нему для воспитания, и некоторых главных придворных. Русские вообще не показывают своих детей никому, кроме коротких друзей и близких родных; в особенности старательно они прячут их от иностранцев, из боязни дурного глаза.

Дети русских сильны и крепки; матери их кормят молоком один, самое большее – два месяца, после чего им дают [135] рожок, – из рога, или серебряный, – с соской из сухого коровьего соска на конце, из которого и кормят ребенка. Едва ребенку исполнится два года, как его заставляют соблюдать посты, которые очень строги. Их четыре в году. На масленице постятся три раза в неделю, – в среду, в пятницу и субботу. В эти дни русские не едят даже рыбы; они питаются капустой, огурцами и блинами (de gros pain de seigle) и не пьют ничего, кроме кваса (puassi, явная ошибка, вм. quassi или quasse), который представляет собою напиток менее крепкий, чем слабое пиво. Они не пьют [из одной кружки] после человека, который ел мясо [т. е. скоромное], и если даже они больны, они не принимают лекарства, когда на рецепте написано: Cor, Cervi, Al. [Alcohol], или Pil. Lepor., – до того строго они соблюдают посты.

Их благочестие выражается в поклонах, в биении головой о землю перед иконами; некоторые ничего не едят, кроме хлеба, соли и огурцов, и ничего не пьют, кроме воды.

Они никогда не едят ничего, что считается нечистым (pagano): лошадиного мяса, зайцев, кроликов, оленей, а также не пьют ослиного и кобыльего молока и т. п., и в этом случае они как бы придерживаются Моисеева закона.

В этом году сгорел императорский магазин, где погибло на 6 тысяч свиного сала. Из этого видно, что есть разница между верой русских и татар, так как последние чувствуют отвращение к свинине.

Телятина – погана, хотя баранина конечно, не погана. Противоядие тоже нечисто, так как в состав его входит мясо змеи. Они не приправляют своей пищи ни мускусом, ни пореем (civette), ни бобровой струей (castorium). Обыкновенный сахар и сахар леденец (le sucre candy) – скоромны (scarmunas), т. е. запрещены во время поста. Нож, которым резали мясо, делается скоромным на целые сутки (sootkii), т. е. в течение 24 часов.

Очень выгодно для русских исправное соблюдение постов: им иначе не хватило бы мяса, так как, вследствие суровой зимы, которая часто продолжается 5 месяцев, они должны держать свой скот по домам, а крестьяне, будучи настоящими рабами, заботятся лишь о том, что им действительно необходимо; вот почему помещик (maitre) или наибольший в доме обыкновенно забирает у них все лишнее. [136]

Глава XXX. О патриархе, об его митре и его дворце. Церемония Вербного Воскресения и Страстной Пятницы. История одного деревенского жителя. Способ взаимного приветствования на Пасхе. Подарки патриарха дворянам и офицерам царского двора. Развлечения русских. Приветствия, которыми обмениваются между собою русские женщины.

Патриарх есть начальник всех духовных дел. Тот, кто занимает в настоящее время это место, удален от двора уже два года, вследствие каких-то несогласий [между царем и патриархом]. Говорят, что он начинал заводить новшества и что он не любил икон, которые в большом почитании у русских. Хотя патриарший престол считается свободным в отсутствие патриарха и на его место не могут выбрать другого, но митрополит замещает его в Вербное Воскресенье, церемония которого совершается следующим образом.

Сначала отправляют сотню людей, чтобы очистить улицы, по которым направится шествие: Император шествует пешком, роскошно одетый в златотканое платье, в сопровождении принцев, или князей (knelis, sic!), со всеми знатными особами; непосредственно впереди царя идет тот придворный, который несет его платок, лежащий на другом великолепном кружевном платке, который он держит на руке. В таком порядке идет царь в церковь, называемую Иерусалимом, но по дороге останавливается на особом помосте, сделанном из тесаного камня, в виде платформы. Тут царь читает молитвы и кланяется в сторону Востока, а затем идет в Иерусалимскую церковь, которая находится вблизи от этого места.

Отдохнув тут один час, царь возвращается, держа в руке конец повода прекрасной лошади, покрытой очень тонким, белым полотном, на которой сидит патриарх боком, держа в руках богатый крест и давая благословение народу. Поводья лошади, длиною в три локтя, поддерживают три дворянина, которые идут сзади императора. Вместо митры, патриарх имеет низкую шапку, украшенную драгоценными камнями и золотыми пластинками, с узкою опушкой из горностая.

Отряд молодых людей несет куски сукна разного сорта, цвета – красного, зеленого, желтого, голубого и пр., длиною в 3–4 локтя, которые постилают перед патриархом. Митрополиты, протопопы и попы – все в облачениях, а дворяне и [137] чиновники держат в руках вместо пальмовых ветвей – ветви вербы, которая уже начинает распускаться. Солдаты царской гвардии, число которых очень велико, распростерты лицом к земле, а другие несут на некоем подобии триумфальной арки дерево, на котором висят яблоки, а мальчуганы, находящиеся на этой машине, делают вид, что хотят их сорвать.

В конце церемонии патриарх отправляет императору кошелек со ста рублями ².

Колокола Иерусалимской церкви самые большие в мире; один из них, говорят, весит 30 тонн, и когда они звонят, можно оглохнуть, если стоять близко. Императору доставляет большое удовольствие слушать звон колоколов.

В церкви есть ниша, куда патриарх помещается, чтобы преподавать благословление народу. Вот что он ему приказывает: «идите домой и не ешьте ничего три дня». Сам он остается распростертым всю ночь и молится до самой Пасхи. Приложенный рисунок представляет колокольню. (Рис. 21 сетевой публикации. Thietmar. 2011). Я расскажу по этому поводу, что случилось с лакеем одного английского дворянина. Он был русский, но из деревни, [138] и, никогда не видав этой церемонии, пошел из любопытства в церковь. Отсюда он вернулся в таком дурном расположении духа, что хозяин заметил это и спросил о причине.

Лакей сказал ему о приказании целых три дня не есть и признался, что, не евши и сегодня, он должен будет умереть. с голоду. Однако, он продолжал поститься до четверга, хотя и был этим страшно недоволен, и все время ежеминутно раскаивался в своем любопытстве.

На Пасху мужчины и женщины поздравляют друг друга, целуются, меняются красными яйцами, произнося «Христос Воскресе» (Christos voscreesh).

В течении Светлой недели все дворяне и царские слуги целуют руку у патриарха, который дает им красные или золоченые яйца. Люди высших рангов получают их по три штуки, среднего – по две, а младшие – по одному.

Дворец патриарха соединен с императорским. Он выстроен из камня и достаточно великолепен по своей величине.

Следующий рисунок представляет вход во дворец русского патриарха. (Рис. 22 сетевой публикации. Thietmar. 2011). [139]

В праздники русские выражают свою высшую радость тем, что много пьют, и самые торжественные дни у них те, когда они пьют больше всего. Не считается большим стыдом, если мужчины, женщины, попы и чиновники валяются пьяные на улицах. Если женщины высокого круга сойдутся вместе, та, у которой они собрались, отправляет на утро старшего служителя навести справку у посетивших ее: нашли ли они свои дома и как провели ночь? Ответ обыкновенно бывает тот, что они благодарят за хорошее угощение, благодаря которому накануне они чувствовали себя столь навеселе, что не знают, как нашли свои дома.

Матери часто дают детям ласкательные имена, как напр. «алмаз» (Almaus) и пр.

Дьяк (diack) одного приказа (Poloschy Crecous, читай Bolchoi Prikas) называется теперь Борис Иванович (Boris Iuanoidg), хотя его настоящее имя есть Илья Иванович (Eliah Iuanoidg).

Глава XXXI. Погребение. О том, как женщины обязаны оплакивать мужей. Что необходимо делать в самый момент чьей-либо смерти. Уход за покойниками. О том, что убитых или замерзших должно хоронить только у св. Ивана. О необычайных кутежах, происходящих на масляной. Почему это происходит.

Умерших хоронят довольно странным образом. Как только кто-нибудь испустил дух, открывают все окна в комнате, где он умер. Сюда приносят сосуд, наполненный святою водой, чтобы душа покойника обмылась. Кладут кусок пшеничного хлеба ему под голову, чтобы он не умер с голоду во время продолжительного путешествия, которое ему предстоит; на него надевают черные башмаки, в рот кладут несколько копеек [140] (copeakes), а в руки влагают разрешение от митрополита, из которого св. Николай мог бы узнать о жизни и нраве покойного.

Когда это все сделано, тело несут в церковь, где оно стоит очень недолго до погребения.

Жена покойного обязана выказывать большое горе и нанимать других женщин, чтобы плакали с ней вместе. Самым пышным погребением считается то, при котором больше плачущих женщин, которые причитают слезливым голосом: «Ты моя душенька (Timminy dooshninca). Увы, дорогой, зачем ты меня покинул? Не делала ли я все, чего ты хотел? Не заботилась ли я о доме? Не принесла ли тебе прекрасных детей? Не имел ли ты всего в изобилии?» Или же они голосят так: «3ачем ты умер? Разве не было у тебя красивой жены, прекрасных детей и столько водки, сколько ты хотел?».

Когда умирают без покаяния, или не получив последнего помазания (т. е. без соборования), таких не хоронят по христианскому обряду. Убитых и замерзших несут в особое место, называемое Земский приказ (Zemsky Prekaus), чтобы там их выставить [для опознания] на 3–4 дня. Если кто-нибудь опознает их, может похоронить, а тех, кого никто не признает, отправляют в Божьи дома (Bosky ou Boghzi dome), где часто в склепе [сводчатом погребе] можно видеть по 200–300 трупов вместе, которых попы погребают у св. Ивана. В течении месяца после смерти читают нечто в роде псалтыря над могилой покойного, которую покрывают рогожей, чтобы обеспечить себя от бездождия.

Во время масленицы русские устраивают разного рода кутежи и пьют так сильно в эту последнюю перед постом неделю, что как будто не надеются уже больше пить во всю остальную жизнь. Есть такие, которые пьют столь крепкую и острую водку, что она воспламеняется у них во рту, так что видно выходящее изо рта пламя, и можно быть уверенным, что они умерли бы от этого, если бы вблизи не было молока, чтобы их отпоить. Некоторые, возвращаясь домой после кутежа, сваливаются в снег и замерзают, если другие, более благоразумные, их не спасут. Отвратительно видеть в это время, как везут на санях 10–12 замерзших, причем у одного собаки обели плечо, у другого лицо, а у иных даже мясо до костей обглодано. Не проходит масленицы, чтобы таким образом не погибло 200–300 человек.

Если русский встретит кого-нибудь из знакомых на краю погибели, он не остановится ему помочь, потому что, если тот [141] умрет у него на руках, ему надо будет иметь дело с Земским приказом, где не преминут его заставить дорого заплатить, чтобы избавиться от беды.

Глава XXXII. Иконы. О способе обменивать их на Божьем рынке. Об уважении и почитании, оказываемом русскими иконам. Подарки, делаемые русскими Николаям. Наказание, которому подвергалась одна женщина, позаимствовавшая из церкви часть сделанных ею украшений. Наказание еретиков. Распущенность монахов и монахинь.

Иконы у русских пишутся по греческому образцу, но более грубо и очень некрасиво (mais fort grossieres et extremement laides). Когда я спросил их: почему они изображают своих Богов (leurs Dieux) такими безобразными? они мне отвечали, что их Боги в этом отношении совсем не спесивы. Когда живопись на иконе изгладится, икону относят на Божий рынок (marche de Dieu), где выбирают другую, а старую оставляют и кладут около нее несколько серебряных монет, в придачу за обмен. Если иконописец остается недоволен этой придачей, он прогоняет пинком (il pousse par derriere) того, кто принес икону на обмен, а этот последний прибавляет монет до тех пор, пока продавец не согласится на обмен. Так всегда практикуется, ибо надо очень остерегаться говорить, что купил икону: надо говорить, что ее выменял.

Те иконы, которые облупились, бросают в реку, вместе с несколькими серебряными монетами, крестясь и повторяя: «прости, брат» (prosti, c'est a dire, Adieu, mon frere), или – «Бог с тобой, брат» (Prosti grandi, Dieu soit avec vous, mon frere).

Если случится пожар (embrazement), первой заботой русских бывает спасать иконы, а если они сгорят, то не говорят, что они сгорели, но что они вознеслись на небо; когда сгорит какая-нибудь церковь, тоже не говорят, что она сгорела, но что она вознеслась.

Русские дают своим Николаям, т. е. своим образам, все, что они имеют наиболее драгоценного. В этом году одна женщина, которая раньше украсила своего Николая жемчугом и драгоценными камнями, впав в бедность, отправилась в церковь, – просить его дать ей что-нибудь, указывая на свою нужду. Николай (Niccola) ничего ей не ответил, а она приняла его молчание [142] за согласие и осмелилась снять с него один или два рубина. Поп, который за ней шпионил, увидав это, тотчас пошел и принес на нее жалобу, и эта несчастная женщина была осуждена на отсечение обеих рук, что и было приведено в исполнение через три месяца.

Домашним своим иконам русские делают подарки или отбирают их, смотря по состоянию своих дел, а когда наступит нужда, русские часто обирают свои иконы до-чиста.

Если кто-нибудь осужден за раскол, его приказывают поставить наверху небольшого дома, и, столкнув оттуда, обкладывают лучиною (luchines), состоящей из кусков зажженного дерева, и соломой, – и еретик сгорает.

Монастырский устав для монашествующих обоего пола в России очень не строг; монахи – крупные торговцы ячменем, хмелем, рожью, лошадьми и всем тем, что может дать им барыш. Монахини пользуются большою свободой. Они выходят, когда захотят, посещают своих подруг и обыкновенно не отличаются особенною порядочностью в жизни.

Глава XXXIII. О музыке. История одного посла. Нищие в России просят милостыню, распевая стихи. О 6арабанах. О трубах и охотничьих рожках. О танцах.

Музыка у русских очень плоха, хотя они и имеют училища, где тщательно обучают детей музыке и обращаются с ними с большой суровостью. Их ноты заимствованы у греков или славян; гамма совсем не развита: вместо фа, соль, ля, они поют га, га, ге; каденцы их (такты) – самые невероятные в мире: чтобы подражать речитативу итальянцев, они кричат, точно поднимаются на гору бегом.

Запрещение, которое последний патриарх наложил на инструментальную музыку, и убеждение, что музыка есть как бы собственность государства, которая не должна быть в народном употреблении, – из боязни, чтобы народ не обабился, – сделали то, что ею очень редко пользуются. Однако, русские имеют еще волынки и маленькие скрипки, с корпусом вроде лютни, на которых можно играть только 4–5 нот.

Голландцы хотели почтить возможно лучше Илью, который был отправлен к ним в качестве посла от великого царя, и доставили ему случай слушать лучшую инструментальную и [143] вокальную музыку, а потом спросили его мнения по этому поводу. Он отвечал, что находит эту музыку хорошей, но что у них, в России, нищие таким манером просят милостыню. Это верно, что нищие просят милостыню, распевая.

Военная музыка в России состоит из литавр, глухой и меланхолический звук которых очень хорошо согласуется с духом этого народа, и труб, в которые они дудят отвратительно. У них есть также медные рога для охоты.

У меня было несколько мотивов церковных молитв, положенных на ноты одним из патриархов, для исполнения этой музыки с помощью хора.

Русские не умеют танцевать и уверены, что танцы не соответствуют их солидности. Иногда, среди кутежа, они заставляют танцевать своих рабов из татар и поляков.

Глава XXXIV. Черкасы (Circassiens) ³. Их религия. Их пьянство. Их танцы. Их управление. Колдовство – явление у них обыкновенное. О казаках.

Черкасы обитают в одной из частей Татарии. Они грубы, толсты и почти все курносы. Их женщины противны на вид, толсты и чрезвычайно склонны к пьянству. Случается часто, что на каком-нибудь празднике они начинают пить перед едой, пьют во время еды, пьют вторично по окончании стола и пьяными же танцуют. Они имеют такое влечение к танцам, что ни во чти не ценят того мужчину, у которого нет скрипки.

Управление у черкасов совершенно анархическое. Во время одного восстания, случившегося в их стране, они окончательно уничтожили высшую и низшую знать, и в настоящее время управляются старшинами или полковниками, которых они выбирают сами и с которыми последний из них обращается запанибрата.

Хотя их религия такая же, как у русских, они дозволяют иностранцам беспрепятственно входить в их церкви, чего русские не допускают, и даже принимают иностранцев с большою добротой и радушием.

Солдаты называются на их языке казаками (cosaques), а это дало повод некоторым вообразить, что казаки – отдельная нация. [144]

Земля в России менее плодородна [и климат] холоднее, чем в Черкасии.

Колдовство у них очень обыкновенно и практикуется даже женщинами высшего круга.

Глава XXXV. Закон и правительство у русских. Способ писать и откуда он заимствован. Название дьяков и секретарей. Об особе государя, царствующего в настоящее время. Его характер. Сравнение его с предками. О том, что его империя очень обеднела и обезлюдила, вследствие набегов татар.

Правительство русское – абсолютно-монархическое. Здесь устроены суды, называемые Приказами (precauses). Судопроизводство – третейское, так как русские имеют очень мало писаных законов, и судьи руководствуются обычно примерами прежних лет, если только они не подкуплены деньгами, которые для них имеют больше силы, чем все примеры на свете. Они пишут постоянно у себя на коленях, хотя столы и стоят перед ними, и оставляют большие промежутки между строчками письма, а это является причиной того, что они изводят невероятное количество бумаги.

Подьячим (podiack) называется писец или секретарь, а тот, который над ним начальствует, называется дьяк (diack).

Все их дела ведутся посредством челобитных (requestes); они свертывают их трубкой (en rond). Желающий подать челобитную, поднимает ее над головой перед боярином (boyar), который протягивает руку, чтобы ее принять, если он в расположении это сделать; он отвечает на нее тотчас же, или передает ее своему дьяку, которому надо дать подарок, чтобы он напоминал боярину, что тот не дал еще ответа просителю.

Буквы русского алфавита, в числе 42, большей частью взяты с греческого.

Великий царь, который царствует в настоящее время, родился в 1630 году. Он происходит, со стороны матери, от Ивана Васильевича (Iuan Vasilowidg) и имел старшего брата, который умер в молодых годах; этот принц подавал большие надежды, хотя и выказывал наклонность к жестокости. Для него было удовольствием выкалывать глаза голубям, называя их изменниками, а иногда отрывать им головы, упрекая их в том, [145] что они – мятежники и замышляют измену против отца и против него.

Царь шести футов ростом. Он имеет внушительный вид и величественную осанку. Он толст и сангвинического темперамента. Волосы у него светло-каштановые, и он никогда не бреет бороды. Очень строгий, когда его рассердят, он обыкновенно добр. Будучи однажды принуждаем осудить на смерть дезертира, он ответил, что это ему очень тяжело сделать, так как Бог не всем людям дал храбрость в одинаковой мере.

Он любит свою жену и не предается кутежам. Его сестры и дети получают от него всевозможные доказательства доброты и дружбы. У него превосходная память. Он строг в соблюдении обрядов. Никогда не пропускает он церковных служб. Когда он здоров, он идет в церковь сам, а когда нездоров, приказывает служить у себя в покое. Во время поста он присутствует на полунощнице, простаивая на службах 4–5 часов сряду, часто кланяется в землю, кладя под ряд по 1000 поклонов, а в большие праздники – по 1500. В великом посту он обедает только 3 раза в неделю, – в субботу, воскресенье и четверг. В остальные дни он съедает только кусочек сухаря, немного соли, немного огурцов да несколько соленых грибов и ничего не пьет, кроме кубка легкого пива. Он только два раза ест рыбу во весь великий пост, который строго соблюдает, хотя пост этот тянется целых 7 недель, не считая масленицы (mastinets, вм. maslinets), т. е. недели очищения, во время которой он ничего не ест, кроме яиц и молока.

Кроме великого поста, есть еще два меньших, о которых я не говорил, но которые царь тоже строго соблюдает и не ест во весь год ничего, что хотя отчасти напоминает говядину – по понедельникам, средам и пятницам; считают таким образом, что из 12 месяцев он постится 8. В религиозных процессиях [крестных ходах] царь участвует с непокрытою головой и пешком, если нет дождя. Хотя он покровительствует вере, насколько это ему возможно, однако всякий раз противится, когда умирающие оставляют церквам слишком большие вклады. Иногда, во время войны, он берет деньги из церковной казны, под видом займа, но никогда их не возвращает. Без этого государственные доходы были бы незначительны, так как церковь владеет двумя третями всего имущества страны.

При дворце царя есть богадельня для стариков (hopital de[146] vieillards), из которых некоторые имеют до 120 лет от роду (sont agez de six-vingts ans); царь часто доставляет себе удовольствие беседовать с ними о том, что было при его предках.

В ночь на Великую Пятницу он посещает все тюрьмы, осведомляется о заключенных, уплачивает за некоторых долги, прощает. преступления другим, если это находит уместным, и от щедрот своих помогает тем, которые, как ему известно, впали в большую нужду.

Царь располагает всеми церковными назначениями; но с недавнего времени избрание патриарха решает жребий, потому что последний, которого он назначил, дал ему повод раскаиваться, что он воспользовался своим правом избрания на такой пост.

Словом, можно сказать, что император обладает многими крупными достоинствами. и не будь бесчисленного количества людей, которые его окружают и которые извращают его добрые намерения, его можно бы, по справедливости, поместить в разряд самых великих и самых мудрых правителей в мире.

Отец его имел склонность к миру, но у этого царя все помыслы направлены к войне. Он имел много столкновений с крымскими татарами, со шведами и поляками. По правде сказать, от этого его государство до того обеднело и обезлюдело, столько раз было опустошаемо в течение десятилетней войны, что и в сорок лет оно не сделается таким цветущим, каким было раньше.

Семь лет чумы унесли более 700 или 800 тысяч человек. Пять или шесть лет тому назад крымский хан (grand Crim) увел в плен 400 тысяч человек, которые уже никогда не вернутся оттуда. а в разных сражениях было убито в течение этих войн до 300 тысяч человек.

Лучшие земли в России почти ничего не приносят, так как им не дают отдыхать, а недостаток людей является причиной, что прочие земли не возделываются. Путешественники, поднимающиеся вверх по Волге, на протяжении целых 500 верст находят одного мужчину на десяток женщин. Цены на все предметы поднялись в шесть раз выше, чем были до всех этих несчастий, а медная монета не имеет уже почти никакой цены в России. [147]

Глава XXXVI. Начало и развитие Российской империи. Предки царя Михайловича. Характер Ивана Васильевича. Челобитная, поданная им одному дьяку. Его завоевания. Чувства народа к нему. Почему он наложил штраф на город Вологду. Отношение его к женщинам, которые насмехались над ним. Промах одного воеводы. Наказание другого воеводы за взятки. Иван был почитателем королевы Елизаветы. Прием, сделанный им одному посланнику. Происшествие с кавалером Жеромом Бозом. Сапожник подносит Васильевичу брюкву. Что он с ней сделал. Царь вступает в компанию с ворами.

Император имеет главный совет и частный, с которыми и обсуждает дела империи. Его предки были вначале только князьями Владимирскими (Ducs de Volodimir); но они сильно расширили границы своего государства и приобрели во владение город Москву (Moscou ou Moscua, как пишут русские).

Иван Васильевич, прозванный «Тираном» (Tyran), был государь очень храбрый, но с характером весьма странным. Однажды он пошел к своему дьяку и подал ему челобитную, в которой просил снабдить его в определенный срок армией в 200. 000 человек, вполне готовых к походу, при этом присовокупил, что он будет очень обязан за это дьяку и будет молить Бога об его здоровье. С этой именно армией он покорил Казань и Астрахань и с ее помощью сделался государем Сибири, которая составляет одну из самых значительных частей империи.

Народ его очень любил, так как этот государь правил милостиво и сурово наказывал бояр. У него была палка с железным наконечником, вроде пики, и очень острая. Часто, когда с ним кто-нибудь разговаривал, он ее вонзал в ногу собеседника, и если этот последний мужественно переносил боль, которую чувствовал, царь оказывал ему большое внимание и расположение.

Царю пожаловались как-то, что один воевода (vayod) получил взятку, в виде гуся, наполненного дукатами. Царь сделал вид, что ему ничего неизвестно, пока этот воевода не пошел его сопровождать на площадь, называемую Poshia (?), где производятся казни; тут император приказал палачу отрубить воеводе руки и ноги, спрашивая при каждом ударе, насколько вкусным находит он гусиное мясо? [148]

Царь послал однажды в Вологду [приказ] набрать меру блох и наложил штраф на жителей за то, что не набралось блох столько, сколько требовалось.

Иностранки – англичанки и шотландки – смеялись над некоторыми его выходками, которые они подметили на одном празднике. Как только он узнал об этом, он приказал их отыскать, велел раздеть их до-гола и в таком виде заставил их собирать по горошинке 5 или 6 четвериков гороху, который он приказал рассыпать по комнате; потом, приказав их напоить, отпустил с предупреждением, чтобы они не смели смеяться над ним в другой раз.

Однажды царь приказал доставить к нему некоего казанского дворянина, по фамилии Плехачев (Plehasheve), что значит «плешивый человек». Дьяк или секретарь ошибся и послал приказ казанскому воеводе выслать к императору 150 человек плешивых; а воевода не мог набрать более 80 или 90 человек, и написал по этому поводу письмо дьяку с извинениями.

Эта новость удивила императора. Сначала он недоумевал, зачем бы это могли к нему явиться все эти плешивые, но наконец, когда ошибка дьяка разъяснилась, он не только не рассердился, напротив – нашел ее очень забавной и приказал напаивать до-пьяна всех лысых в течении трех дней, а потом отпустил их домой.

Царь питал уважение и такое особенное расположение к королеве Елизавете, что не упускал ни одного случая засвидетельствовать ей это. Полагают, что он даже хотел на ней жениться и что когда он приказал укрепить Вологду и свез туда свои сокровища, у него было намерение – искать убежища в Англии, если бы обстоятельства довели его до последней крайности.

Именно этот царь приказал приколотить гвоздем к голове шляпу посланника одного государя [который не пожелал ее снять перед ним]; тем не менее, кавалер Жером Боз (Jerosme Bose), некоторое время спустя присланный к нему в том же звании, надел свою шляпу в его присутствии и только приподнял ее гордо перед ним; Император спросил его: разве он не знает про то, как поступлено было с одним посланником за такую же смелость? Я это знаю, отвечал Боз, но я – посол королевы Елизаветы, которая не снимает своей шляпы и не обнажает головы ни перед каким государем в мире: если же сделают неприятность какому-нибудь ее министру, она сумеет отомстит за обиду, кому следует.[149]

«Вот храбрый человек, сказал император, обращаясь к боярам, который осмеливается говорить и действовать подобным образом в честь и ради интересов своей повелительницы. Кто из вас, мошенники (marauts), решится сделать что-нибудь подобное для меня?»

Этот поступок вызвал большую зависть к английскому послу. Бояре, чтобы отомстить ему, внушили царю дать ему дикую лошадь для дрессировки, и посол выполнил это с такой ловкостью, управлял ею так, хорошо и утомил до такой степени, что она издохла под ним. После того император всегда очень уважал кавалера Боза и оказывал ему всевозможные знаки особенного внимания.

Когда Иван совершал путешествие по стране, многие лица из дворянства и народа подносили ему подарки. Один сапожник, не желая отстать от других, стал советоваться с женой, что бы ему подарить царю? Пара лаптей (lopkies) или башмаков казались ему мало подходящими для подарка, и он решил прибавить к ним огромную брюкву, которая выросла у него на огороде. Император принял этот подарок столь благосклонно, что приказал всей своей свите покупать его башмаки и платить двойную цену против настоящей стоимости и сам пожелал носить одну пару. Это так хорошо поправило дела сапожника, что немного спустя он покинул свою лавочку и оставил много добра своим сыновьям, которые сделались теперь дворянами, по фамилии Лапотские (Lopotskys). И теперь существует еще, неподалеку от места, где был некогда дом сапожника, дерево, у которого проходящие мимо бросают свою старую обувь, в память об этом сапожнике.

Один дворянин, узнав об этой истории, решил, что если он сделает значительный подарок императору, тот и его соразмерно вознаградит. Дворянин подарил царю прекрасную лошадь, а царь прислал ему брюкву, которую поднес ему сапожник.

Однажды Иван, переодевшись, отправился под вечер поискать ночлега в деревне около Москвы. Все отказывали ему, за исключением одного бедняка, которого жена мучилась родами и разрешилась в присутствии императора. Он ушел рано утром и пообещал прислать своему хозяину восприемников [кума и куму]. Царь сдержал свое слово на следующий день, отправясь к бедняку со всем двором, сделал ему значительные подарки и приказал сжечь все дома в деревне, кроме того, где его приняли, чтобы научить жителей быть милосердыми. Он им [150] сказал: Это научит вас в другой раз не отказывать в приеме странникам; вы узнаете на самих себе, приятно ли быть в нужде и ночевать зимою на дворе.

Царю часто доставляло удовольствие знаться с ворами. Однажды он сам подал им мысль обокрасть царскую казну и уверил их, что знает для этого способ. «Как, негодяй! воскликнул один из воров, дав ему пощечину: ты хочешь обокрасть нашего императора, который к нам столь милостив? Не лучше ли забраться к кому-нибудь из этих богачей-бояр, которые его обманывают и обкрадывают каждый день?» Царь было так доволен этим ответом, что обменялся шапками с вором, который залепил ему пощечину, и назначил ему назавтра свидание во дворце (duaretz), – это было место, куда Иван часто ходил, – чтобы выпить водки и меду. Вор явился, а царь, заметив его, велел позвать, убедил его переменить образ жизни, дал ему место при дворе и пользовался им для того, чтобы открывать и наказывать других воров.