ПЕРВАЯ БАЛКАНСКАЯ ВОЙНА

Публикуемые в настоящей главе материалы дипломатической переписки, посвященной балканскому кризису 1912 года, являются непосредственным продолжением опубликованных в VIII и IX томах «Красного Архива» (Все те формальные замечания, какие были сделаны в предисловии к материалам, опубликованным в VIII и в IX томах, равным образом распространяются на материалы, приводимые ниже.

Касающиеся тех же вопросов документы, кои подвергались уже опубликованию в русских изданиях, в большей их части опущены. Случаи же повторных публикаций, вызванные необходимостью сохранения исторического контекста, отмечаются в подстрочных примечаниях).

Открывается настоящая публикация донесениями русского посланника в Софии, посвященными вопросу о греко-болгарском сближении.

Мы познакомились раньше с той объединительной работой, какую совершает на Балканах русская дипломатия в течение предыдущих годов. Мы познакомились вместе с тем с успешным завершением этой работы, получающей свое выражение в устроении сербо-болгарского соглашения.

Было бы грубою методологической ошибкой сводить объяснения происходившей на Балканах консолидации политических сил только к факту личных усилий русской дипломатии.

Успех этих усилий определился исключительною по своей благоприятности объективною обстановкой, складывавшейся вокруг Балкан и на Балканах, где русская объединительная политика не только встречала сочувственный отклик, но и рисковала порой не поспеть за развивающимся у балканских держав стремлением к взаимной политической смычке.

Известно, что первые годы XX столетия характеризуются ожесточенной взаимо-истребительной борьбой болгарских и греческих чет в Македонии.

В тревожной атмосфере, созданной итало-турецкой войной, перед лицом появляющегося призрака крушения Оттоманской империи, между исконными антагонистами завязываются узы дружбы, питаемой общностью в финансовой ориентировке обеих держав и реализуемой в практике политического соглашения, оборонительного по форме, наступательного по существу.

Отложив спорный и скользкий вопрос о способах раздела Македонии, руководители империалистических кругов обоих государств сходятся на общей формуле согласованных действий против их общего врага — Турции. [2]

Вопрос о сближении с Болгарией поднимался Венизелосом еще в мае 1911 года. До урегулирования своих взаимоотношений с сербами болгары, отвечая грекам в «благожелательных выражениях», уклоняются, несмотря на поощрительные жесты русской дипломатии, от решительных встречных шагов. С конца 1911 года переговоры между Софией и Афинами начинают быстро подвигаться вперед.

«События если не развиваются, то назревают,.. мог констатировать к весне 1912 года Неклюдов, — и Болгария, чутко относящаяся к возможным осложнениям, нашла своевременным и нужным пойти навстречу желаниям Греции и таким образом обеспечить себе в назревающей борьбе с Турцией содействие еще одной державы, содействие тем более ценное, что греческая армия в 120.000 человек, действуя туркам в тыл, несомненно, отвлечет на себя значительные вражеские силы». «Греко-болгарское соглашение, если не по букве, то, несомненно, по духу будет направлено против Турции», — добавлял Неклюдов в обоснование своей мысли о «ценности» вырабатываемого соглашения. 1/14 мая Неклюдов заслушивает прочитанный ему Гешовым проект соглашения. Текстом проекта Неклюдов неудовлетворен в полной мере: он находит «опасным» по своей неопределенности тот пункт, где договаривающимися сторонами применение casus foederis обусловливается фактом «систематического нарушения Портой прав национальностей». Русская дипломатия опасалась того, чтобы стороны не получили слишком легкой возможности в желательный для них момент изыскать повод для наступательных действий. Неклюдов развивает болгарскому министру русскую точку зрения на значение status quo. Гешов принимает доводы своего собеседника, но поступает по-своему. «Но остается для нас опасение,— меланхолически замечал Неклюдов (Депеша Неклюдова от 16/V 1912 г., № 15),— что этот договор сам по себе служит именно к осуществлению, при благоприятных для Болгарии сочетаниях, наступательных против Турции действий. Главным объединяющим звеном между болгарами и сербами является надежда поделить при первом удобном случае Македонию. Равно то же самое следует иметь в виду и относительно греко-болгарского соглашения». «Последнее, надобно заметить, — признавался там же Неклюдов, — подготовлялось доселе вне всякого нашего усилия».

Мы знаем, что все усилия русской дипломатии по политическому кооперированию балканских государств были направлены, в конечном счете, к организации «наступательных против Турции действий».

Разумеется, «действия» эти должны были открыться при «сочетаниях», благоприятных для русской дипломатии. Вопрос для нее сводился, стало быть, к тому, чтобы дождаться этого сочетания благоприятных обстоятельств.

Между тем события не только «называли», но и развивались с катастрофической быстротой. В августе заключается болгаро-черногорское устное соглашение, и далее (9/22 сентября) подписывается греко-болгарская военная конвенция. Еще 13/26 августа, под впечатлением сильных волнений в Албании и погромов, происшедших в Беране и Кочане, Черногория делает балканским союзникам предложение немедленно выступить против Турции. Турецко-черногорский пограничный инцидент грозит принять формы конфликта военного. В балканских государствах военные элементы, стремящиеся, по словам Извольского, «ради своего существования использовать во что бы то ни стало настоящую конъюнктуру», становятся господами положения. [3]

Отточенное русской дипломатией орудие войны готово было начать действовать, не сообразуясь с тактическими расчетами и планами его творцов и вдохновителей.

Печать тревоги, граничащей с растерянностью, лежит на русской дипломатической переписке, относящейся к тем критическим дням. Зигзагообразная, сбивчивая тактическая линия, способная породить «превратное толкование», вызвать «ложные представления», отмечает все ее действия в тот период. Не только царскую Россию смутила волна быстро надвигавшихся событий. Страх перед возможным нарушением status quo, страх перед нарушением в неурочный час общеевропейского мира, попытки изыскать средства, чтобы затушить пожар, локализовать его — таков лейтмотив, общий в первые дни кризиса для дипломатических выступлений всех великих держав, продолжающих составлять вокруг Балкан формально пока не нарушенный европейский концерт, по существу уже распадающийся на две глубоко между собою враждебные группировки.

Как явствует из публикуемых документов, первые выступления (относящиеся к первым и средним числам августа) в пользу поддержания status quo и сохранения мира на Балканах принадлежат министру иностранных дел Австро-Венгрии. Явления эти вполне закономерны. Выступление гр. Берхтольда являлось актом австро-германской коалиции, иногда —и именно в балканском вопросе — испытывавшей внутренние трения, но, в конечном счете, неразрывной и сплоченной, в турецких делах с неизменностью шедшей под двухцветным флагом Гогенцоллернов.

Известно, в каком направлении изменяется к рассматриваемому времени тот экономический фундамент, на котором основывалась международная конъюнктура на Ближнем Востоке: быстрое падение в турецких водах английского тоннажа, меняющего свое направление на Суэцкое, крупный рост в тех же водах транспорта австро-германского — приводят к тому, что старая догма «неприкосновенности Турции» английской дипломатией начинает сдаваться в архив, в сохранении же «неприкосновенности», более того — в экономическом развитии Турции — становится заинтересованной главным образом Германия, отделенная от Турции барьером государства и к аннексии турецких земель не стремящаяся, но свое политико-экономическое проникновение в страну ведущая настойчиво и с неослабным успехом.

Еще в начале 1911 г., касаясь вопроса о близком окончании багдадского предприятия и констатируя достигнутый здесь Германией «большой экономический и политический успех», русский дипломатический представитель в Берлине не без основания отмечал (См. письмо Шебеко к Цератову от 18/111 1911 г.): «Успех этот усугубляется еще тем, что, преследуя в этом деле исключительно немецкие интересы, Германия являлась в то же время как бы благодетельницей Турции, отстаивающей ее интересы против соединенных усилий других государств».

Преодоление англо-французского сопротивления в багдадском вопросе, отказ со стороны Франции в турецком займе и обращение Порты к берлинской бирже, восстания в Аравии и Албании, интерпретируемые германской прессой как происки Англии и России, —все обстоятельства складывались благоприятно для укрепления германских влияний,—все это, по свидетельству русского представителя в Берлине, «искусно использовалось германской дипломатией для тесного сближения с Оттоманской империей» (Там же).

Еще в июне 1911 г., когда английское министерство иностранных дел предложило державам в связи с албанской «смутой» предпринять традиционное «коллективное [4] воздействие» на Порту в пользу реформ в Албании, Берлин выразил решительный протест и демонстративно отказался присоединиться к совместным действиям. «Этот жест, — комментировал позицию Германии русский посол в Константинополе (Письмо Чарыкова от 21/V1 1911 г.), — не трудный для Германии, очень ценен для Турции».

Когда в сентябре 1911 г. в Берлине получается известие о начавшихся военных действиях в Триполи, Вильгельм приходит в сильное негодование: этим нарушались его расчеты на мирное завоевание страны. «Поднятие восточного вопроса и компрометирование существования Турции абсолютно нежелательны для Германии», — пояснял Чарыкову в те дни точку зрения своего правительства германский посол в Константинополе (Секретная телегр. Чарыкова от 14/IХ 1911 г.).

Действия Италии в триполитанском вопросе свидетельствовали о том кризисе, какой переживал в рассматриваемое время тройственный союз, и предрасполагали берлинский кабинету к сугубой осторожности.

По поводу принятого Италией решения советник русского посольства в Берлина писал (Письмо Шебеко Нератову от 16/IX 1911 г.): «Германия поставлена в исключительно трудное положение; с одной стороны, всякое ослабление Турции является для нее крайне нежелательным и прямо противоречит той политической программе, которой она неукоснительно придерживалась в течение ряда лет, вооружая и укрепляя Турцию против России и Англии, — с другой стороны, занять открытое враждебное положение против Италии и этим, может быть, окончательно порвать те слабые узы, которые еще связывают эту державу с тройственным союзом, также представляется ей нежелательным»...

Что с ненадежностью Италии как союзника Берлину приходилось серьезно считаться, видно уже из того, какие затаенные мысли, хотя и в «доверительной» форме, могли в связи с этим высказываться русской дипломатией. «Если в твоих будущих политических осложнениях ты наметил Италию, как желательный и полезный фактор, — писал Гулькевич Сазонову из Рима в апреле 1912 года (Частное письмо Гулькевича Сазонову от 14/IV 1912 г.), — то тебе следует воспользоваться предложениями, которые тебе будут, вероятно, сделаны, и привлечь Италию к более сильному единению с Россией... В настоящий момент ты можешь получить все, что желаешь».

«Нужно ковать железо, пока оно горячо, — писал, со своей стороны, Поггенполь, бар. Шиллингу (Частное письмо Поггенполя бар. Шиллингу от 7/V 1912 г), — а отношение консульты к нам таково, что, может быть, удастся добиться успеха... Италия переживает острый и тяжелый кризис; она ищет нашей поддержки. Упустить такой момент было бы грешно»...

Недавно пережитые последствия (август—сентябрь 1911 г.) от неосторожного «прыжка пантеры», выразившиеся в стремительном падении германских ценностей и последовавшем затем заявлении берлинских банкиров о том, что Германия в финансовом отношении не готова к войне, не могли, в свою очередь, не оказывать влияния на позицию Германии во время кризиса на Балканах, где, по выражению германского посла в Вене, «одно это слово (объявление войны. А. П.) опасно для балканских государств, где малейшая искра может зажечь мировую войну».

Наблюдались, разумеется, и другие факторы в германской политической действительности того времени. [5]

Успешная агитация «Deutsche Klotten Verein», в пользу расширения судостроительной программы, выступление канцлера в рейхстаге по вопросу об отношении Германии к идее всеобщего разоружения (март 1911 г.), нападки со стороны консерваторов и центра на правительство за излишнюю уступчивость в мароккском вопросе и категорическое их требование увеличения германского флота, безрезультатность миссии посещающего Берлин лорда Хольдена, наконец, принятие законопроекта об увеличении сухопутных и морских сил — таковы факты, намечающие тенденции дальнейшей германской политики.

Но как бы эти факты ни были грозны по своей симптоматичности, внешняя политика Германии на ближайший период, помимо всего прочего, неизбежно определялась еще тем обстоятельством, что, по сравнению с противоставшею ей коалицией держав, Германия располагала несравненно меньшими военными ресурсами, что принятая германским генеральным штабом военная программа была рассчитана на 3-летний срок осуществления. До конца 1914 года, во всяком случае, у германской дипломатии руки оказывались связанными подготовительными работами министерства военного и морского.

Та активная политика, какую развивала на Балканах Австро-Венгрия, могла в свою очередь, в условиях отмеченного кризиса тройственного союза, входить в частичные противоречия с германской линией.

Констатируя отдельные факты таких расхождений, русские дипломаты обычно склонны были к чрезмерному укрупнению их политического значения.

Но фактов таких было немного, взаимоотношения между двумя государствами вырисовывались с достаточной ясностью. Еще в ноябре 1910 г., останавливаясь на «старательной и деятельной» инициативе Австро-Венгрии в турецких делах, русский посол в Константинополе отмечал: «Как бы ни казалась внушительной теперешняя балканская политика венского кабинета, она может рассчитывать на успех только под условием и в пределах поддержки со стороны Германии» (Секретная депеша Чарыкова от 14/XI 1910 г., № 129).

Еще во время Потсдамского свидания (в октябре 1910 года) германский канцлер Бетман-фон-Гольвег заявлял Сазонову, что «если бы Австро-Венгрия обнаружила стремление к политике захватов на Балканах, она не встретила бы ни малейшей поддержки со стороны своей союзницы, не обязанной и не склонной к подобной политике в силу собственных своих интересов» (См. «Красный Архив», т. III, стр. 7). И через полтора года, когда при свидании (в июне 1912 года) на рейде Балтийского порта Сазонов опять спросит своего собеседника, «намерен ли берлинский кабинет использовать свое влияние в Вене в видах удержания Австрии в случае, если бы она оказалась склонной к наступательному движению на Балканском полуострове», — Бетман-Гольвег, не колеблясь, ответит утвердительно и выразит готовность подтвердить заверения, данные в Потсдаме (См. там же, стр. 15).

Этим «умеряющим воздействием» своего северного соседа определяется внешняя политика двуединой империи, порою одержимой бурными вожделениями, но, в конечном счете, в решительный момент всегда вынужденной оглядываться на своего «друга в сверкающей кирасе».

Одним из самых острых и щекотливых вопросов для Австро-Венгрии был вопрос албанский. Осуществление проекта автономной Албании означало для Австрии создание под ее протекторатом провинции-буфера, простирающегося от Адриатического моря [6] вдоль границы Черногории через Коссовский вилайет и Новобазарский санджак к границе Боснии и Герцоговины и служащего препятствием для объединительных тенденций балканских государств и новым береговым плацдармом для дальнейшего поступательного движения двуединой империи на Балканах.

В то время как в других вопросах австрийской дипломатии удается выдерживать внешне спокойную пассивно-созерцательную позицию и пренебрежительно заявлять о своей готовности «предоставить балканским странам самим разобраться в своих делах» (Выражение Эренталя. См. секр. тел. Гирса от 14 мая 1911 г. и депешу Гартвига от 21 июня 1911 г. № 110), в балканском вопросе это видимое приличие ей соблюсти трудно, и здесь она рвется к активности. Здесь мы встретимся и с фактами нелегальных воздействий, как тайная поставка албанским повстанцам оружия и инспирирование черногорского короля на деятельную вооруженную поддержку албанцам, и с фактами публичных выступлений австро-венгерской дипломатии, как обращение в конце мая 1911 г. к Порте с требованием даровать албанцам ряд льгот и привилегий.

Разрешения албанского вопроса в желательном смысле венскому кабинету достигнуть не удалось, ему приходилось вопрос этот оставить в стабилитарном состоянии вплоть до весны следующего года.

Отношение Австрии к итало-турецкому конфликту равным образом носило тот характер сдержанности и осторожности, какой вытекал из связанности Вены с ищущим мирной и тихой политической жизни Берлином.

Отношения между Австрией и Италией, интересы которых скрещивались на Адриатическом побережьи, ни в каком случае нельзя было признать дружественными. Еще в первой половине 1910 г., сообщая министру иностранных дел о полученных из Австрии сведениях военно-политического характера и перечисляя фигурировавшие в австро-венгерских военных кругах военные комбинации, руководитель русского военного ведомства замечал, что «ни в одной из этих комбинаций Италия не считается возможным союзником и что, наоборот, получается впечатление, что война с Италией считается чуть ли не самой вероятной (Письмо военного министра Извольскому от 31/V 1910 г.).

В конце же 1911 г., когда назревал итало-турецкий конфликт, советник русского посольства в Вене настроениям австрийской дипломатии давал такую характеристику: «Если, с одной стороны, Австро-Венгрия не без удовольствия увидела бы Италию занятой в Африке и тем самым отвлеченной до некоторой степени от Адриатического побережья Турецкой империи, то все же на Балльплаце преобладает чувство тревоги относительно тех последствий, с которыми решительное выступление Италии может быть связано как для внутреннего порядка в Турции, так и вообще для спокойствия на Балканском полуострове» (Письмо Крупенского Нератову из Вены от 14/IХ 1911 г.).

«Упорная и систематическая забота о привлечении к себе Турции», поддержание «постоянного обмена мыслей» с римским кабинетом, попытки, — не всегда, правда, удачные,— личного воздействия на царя Фердинанда — таков круг австрийской политики на Балканах, пределами которого должна была ограничиваться работа Ваllplatz’а, проводимая в соответствии с политическими расчетами Wilhelmstrasse.

Тяготевшие над страной финансовые затруднения отнюдь не располагали венский двор к самостоятельной активной политике. [7]

Предпринимаемые правительством в 1911 г. военные реформы, связанные с удлинением срока службы, перевооружением артиллерии, улучшением крепостей, постройкой дредноутов, — рассчитанные на 3-4-х-летний срок существования, вызывают новое бюджетное напряжение и равным образом действуют на внешнюю политику кабинета в сдерживающем направлении.

Консерватизм в балканском вопросе для Вены еще больше, чем для Берлина, был, разумеется, лишь временной необходимостью, связанной с проведением подготовительных организационных работ. Выступающий в декабре 1911 года в делегациях в защиту внесенного правительством бюджета австро-венгерский военный министр Афференберг говорит о необходимости нарушить данное его предшественником бар. Шейнахом обещание в течение 5 лет не требовать увеличения военного бюджета; он отмечает неудовлетворительное состояние вооруженных сил двуединой монархии и предсказывает скорое наступление «такого военно-политического положения, которому установленный в прошлом году на пять лет бюджет не в состоянии будет удовлетворить (Депеша Гирса от 22/ХII 1911 г., № 78). «Можно, мне кажется, с уверенностью сказать, — писал советник русского посольства в Вене, — что в настоящую минуту Австро-Венгрия не желает никаких осложнений на Ближнем Востоке, считая себя не вполне к ним подготовленной, и предпочла бы, по возможности, отдалить их до времени, когда предпринятая ею военная реформа будет закончена и будет приведена в исполнение программа усиления австро-венгерского флота» (Письмо Крупенского Нератову от 14/IX 1911 г.).

Когда в половине 1912 г. в сопредельных с Австрией балканских государствах повис призрак близкой войны и австро-венгерские военные силы в пограничных местностях были приведены в движение, многочисленные русские военные информаторы на Балканах поднимают в своих донесениях тревожную кампанию, направляя все внимание на опасность от возможной австрийской инициативы.

Если известная доля опасности в этом смысле была налицо, то это могло бы произойти, по словам советника русского посольства в Вене (Секретная депеша Кудашева из Вены от 2/VIII 1912 г., № 28), только при том условии, когда «ее исторической миссии на Балканах будет угрожать опасность». Австро-венгерский посол в Петербурге гр. Турн в беседе с Сазоновым в это понятие «исторической миссии» Австрии вкладывал вполне конкретное содержание — «выхода в Салоники». «Австрия, — говорил он, —никоим образом не могла бы допустить, чтобы ей был перерезан путь в Салоники, а потому она не могла бы примириться с расширением Сербии до моря» (См. "Материалы по истории франко-русских отношений 1910-1914 г.г." изд. НКИД, стр. 276). Но тот же посол в той же беседе заверял Сазонова, что Австрия не только не ищет для себя территориальных приращений на Балканах, но что она готова отнестись «спокойно» к не затрагивающим ее интересов территориальным приращениям Сербии и увеличению Болгарии до пределов, намеченных Сан-Стефанским трактатом.

«Несмотря на несомненно существующую здесь беспокойную военную партию, — писал в августе 1912 года из Вены советник русского посольства, — и несмотря на не менее несомненные военные приготовления Австро-Венгрии... по моему убеждению, нет серьезных оснований опасаться, чтобы Австро-Венгрия именно теперь выступила с агрессивными действиями, направленными к Балканскому полуострову. Здесь прекрасно сознают, какие последствия могли бы иметь такого рода выступления: они могут [8] служить сигналом для общеевропейской войны. Для Австро-Венгрии война, может быть, еще менее желательна, нежели для другой великой державы в виду как ее финансовой, так и в особенности военной неподготовленности» (Секр. депеша Кудашева от 2/VIII 1912 г., № 28).

Органической заинтересованностью Германии в сохранении турецкого status quo и неготовностью и неспособностью Австрии к самостоятельным действиям на Балканах определялись основные тенденции балканской политики австро-германской коалиции на ближайший период.

Двукратное выступление австро-венгерской дипломатии в пользу мира, о котором повествуют публикуемые документы, находилось в полном соответствии с указанными тенденциями.

Выступление гр. Берхтольда встречает уклончивые ответы со стороны держав группы Согласия. «Пока следует ограничиться бдительным наблюдением за действиями Австрии с тем, чтобы при случае предупредить выступление ее», — передавал Извольский точку зрения Пуанкарэ (она же была точкой зрения Сазонова) на австрийские предложения (Письмо Извольского от 25/VIII 1912 г. См. «Материалы», стр. 270). Вокруг вопроса о предупреждении войны и, далее, о локализации конфликта и о посредничестве между воюющими завязывается оживленная дипломатическая переписка. Многодетные энергичные выступления Пуанкарэ обнаруживают ярко выраженное стремление сохранить в своих руках инициативу и контроль над событиями. По поводу всплывающего на поверхность вопроса о конференции держав тот же посол в Париже писал: «У меня сложилось впечатление, что парижский кабинет весьма охотно взял бы на себя руководящую роль в этом деле, в тайной, быть может, надежде, что конференция состоится в Париже» (См. там же).

Деление концерта великих держав на две враждебные группировки в процессе этой дипломатической борьбы вырисовывается со все возрастающей четкостью. От инсценируемого Пуанкарэ совместного выступления России и Австрии, предпринимаемого, по прямому свидетельству Сазонова, с целью «связать» Австрию, публикуемые документы приводят нас к моменту, когда в весьма реальных очертаниях надвигается призрак «нарушения общеевропейского равновесия».

Положение группировки Согласия в развивающихся событиях, положение до известной степени стороны инициативной, в которой уживался к тому же ряд взаимно-противоречивых тенденций, оказывалось много сложнее той позиции, какую, как мы только что видели, занимала австро-германская коалиция. Ограничимся беглым указанием на ряд моментов, характерных для той политической почвы, на которой вырастали доступные нашему наблюдению зигзаги дипломатической кривой одного из сочленов этой группировки, признанного покровителя балканских союзников.

Мы знаем, что агрессивные тенденции русской политики в направлении Константинополя теперь уже не находят непреодолимой преграды в лице английской дипломатии, утрачивающей вкус к принципу неприкосновенности Турции и сохранению status quo на Балканах. Строго говоря, уже ревельское свидание, намечавшее для Македонии независимое от Порты положение, ставившее ее под контроль европейских держав, означало приступ к расчленению Турции. Принимающий формы соперничества на водах, англо-германский антагонизм возрастает настолько в своей остроте, что все сильнее [9] побуждает Грэя итти на тесное сближение с стремящимся к Константинополю Сазоновым и даже обещать России вооруженную помощь в случае ее войны с Германией (Доклад Сазонова о свидании с Грэем 5/IX 1912 г. в Бальморале. См. «Красный Архив», т. III, стр. 18). И поскольку Англия продолжает еще сохранять осторожно выжидательную в балканском вопросе позицию и всегда «умеряюще» влиять на Россию, — такую позицию лондонского кабинета русская дипломатия склонна теперь объяснять чисто тактическими потребностями минуты —или желанием не ослаблять правительства Кемаль-паши, или заботами о завоевании симпатий магометанской части населения Индии (См. там же, стр. 25). Несомненно, что парижский кабинет должен был испытывать несравненно более мучительные сомнения при мысли о возможной вивисекции Оттоманской империи, где французский капитал свил себе прочное и удобное гнездо. Но несомненным было также и то, что к рассматриваемому времени он был преисполнен особенно твердой решимости связать Россию более крепкими узами дружбы, столь необходимой для успешной борьбы с враждебным «металлургическим концерном» в Берлине (См. предисловие М. Н. Покровского к книге Каутского «Как возникла мировая война», стр. 17). Обострение этой борьбы барометрически отражалось на состоянии марокканского вопроса. При этом нельзя не отметить существенной разницы между кризисами 1905 и 1911 годов: если тогда Франция «отказалась от предложенного ей поединка» (Слова Вильгельма в передаче Извольского. См. «Материалы», стр. 154), теперь она готова принять его и вооруженной рукой защищать свои интересы. Агадирский инцидент был ликвидирован мирным путем, но он не мог не сознаваться французским правительством, как прообраз конфликта вооруженного. К этому конфликту продолжает деятельно готовиться военное ведомство. Те же задачи определяют линию работы французской дипломатии. По свидетельству Пуанкарэ, произнесшего речь в июне 1912 г. в палате депутатов, франко-русский союз оказывается теперь крепким, как никогда, «находя себе применение на всех пунктах земного шара на пользу обеим странам» (См. там же). Связанность штабов русской и французской сухопутных армий дополняется установлением «тесных и непосредственных сношений между главными морскими штабами». За соблюдение союзной дисциплины Россия получает от старшей союзницы обещание облегчить ей задачу господства над Черным морем путем сосредоточения французских морских сил в восточной части Средиземного моря (Письмо Извольского от 5/VII 1912 г.). В перспективе предвидится образование в Париже синдиката банков для планомерного поддержания русских фондов (Секр. телегр. Извольского от 5/Х 1912 г. № 261). В то же время самый факт существования франко-русского союза содействует уточнению и упрочению дружественных отношений между Францией и Англией. При помощи французской дипломатии русское правительство во всех щекотливых вопросах «расчищает почву в Лондоне» (Письмо Извольского от 10/Х 1912 г.). Создается положение, позволяющее руководителю французской политики утверждать, что взаимоотношения Франции, России и Англии «никогда не были лучшими, нежели в настоящее время».

Активная политика России на Ближнем Востоке получала, таким образом, внушительный международный фундамент в общности империалистических интересов держав, коалирующих против Германии. [10]

И это-то обстоятельство, именно то, что царская Россия действовала в отведенной ей сфере балканской политики как составная часть сложившейся коалиции, пользуясь поддержкой своих друзей, но и неся перед ними всю тяжесть сопряженных со своим положением обязанностей, — лежало в основе всех тех видимых противоречий, какими отмечается русская политика в период балканского кризиса. Берущие твердый курс на солидарность действий, Париж и Лондон стараются держать русское правительство под строгим дипломатическим контролем. Еще в период итало-турецкой войны, когда русское министерство ин. дел имело неосторожность свое предложение посредничества передать в Берлин и Вену до предварительного обсуждения с Парижем, Пуанкарэ тотчас, же поставил русскому послу на вид ошибку. «С своей стороны, — писал по этому поводу Извольский Сазонову, — он (Пуанкарэ) строго придерживается правила прежде всего искать согласия с русским и английским правительством» (Письмо Извольского Сазонову от 5/II 1912 года). С наступлением балканского кризиса правило это проводится с еще большей систематичностью. Во время своего приезда в Россию в августе 1912 года Пуанкарэ выражает Сазонову свое недовольство теми формами, в какие было облечено сербо-болгарское соглашение (Р. Пуанкарэ. «Происхождение мировой войны», стр. 126; «Материалы», стр. 258). Он неоднократно подчеркивает, что Россия не может рассчитывать на вооруженную поддержку Франции в конфликте, имеющем чисто местное балканское значение («Материалы», стр. 259 и 275). В то же время «легкомысленные» и «неосмотрительные» шаги русской дипломатии, направленные в сторону проливов, по-прежнему не получают поддержки и поощрения со стороны лондонского кабинета, продолжающего считать принципиальное выяснение вопроса о проливах «преждевременным».

К сказанному нужно добавить: если русское правительство, у которого с мыслью о войне ассоциировался страх перед рецидивом революции, колебалось между внушениями воинственных генералов и славянофильских кружков, с одной стороны, и советом финансовых дельцов, с другой, то парижскому и лондонскому кабинетам приходилось серьезно считаться с той оппозицией, какую должна была встретить открытая и неосторожная политика развязывания войны на Балканах не только со стороны социалистических партий, но и значительной части буржуазии, опасавшейся возможных от войны убытков. По свидетельству Извольского, в неоднократных доверительных беседах с Пуанкарэ с начала балканского кризиса Грэй проявлял неизменную сдержанность и на вопросы своего собеседника о том, какое положение займет Англия в случае, если конфликт примет общеевропейский характер, всегда отвечал, что вопрос о войне и мире будет решен «общественным мнением». Самому Пуанкарэ приходилось бороться с влиятельными элементами собственной его партии, и, по словам того же Извольского, можно было только «с ужасом» думать о том, что было бы, если бы он не стоял во главе кабинета.

Поскольку русская активная политика на Балканах вела к неизбежному нарушению status quo не только балканского, но и общеевропейского, каждый шаг ее здесь предварительно триады отмерялся и взвешивался не только англо-французской дипломатией, но и англо-французскими генеральными штабами.

Если Россия не могла себя считать достаточно созревшей в военном отношении к тому моменту, когда она обращалась лицом к Балканам, — мы видели, что сокрушение Турции царская дипломатия мыслила себе в ту пору не иначе как сокрушение руками [11] самих балканских государств, — то еще в меньшей мере она могла расцениваться англо-французскою коалицией в качестве сочлена, достигшего призывного возраста и годного для оказания требуемых от него военных услуг.

В чем должны были заключаться эти услуги, каковы были военные обязательства России перед союзниками, об этом повествует протокол происходящего непосредственно вслед за агадирскими днями небезызвестного совещания начальников генеральных штабов русской и французской армий.

По примеру своего французского коллеги, русский представитель обязуется в прокламированный конвенцией 1892 года лозунг «оборонительной войны» вкладывать содержание, требующее «энергичного наступления» против германцев, он обязуется предпринять это наступление в точно установленный срок после объявления войны, — он обязуется, далее, бросить против общего врага столько войск, сколько потребуется для того чтобы заставить его «задержать на восточной границе возможно большее количество сил». Для достижения этого русскому генеральному штабу приходилось проводить в армии крупную реорганизационную работу, рассчитанную на 4 — 5-летний срок выполнения. В соответствии с этим строился прогноз событиям в официальной военной литературе (См. памятная записка начальника морского штаба от 3/II 1912 г.), фиксирующей свое внимание на предстоящей «великой борьбе» и относящей начало этой борьбы к 15-16 году. Когда Пуанкарэ в своих беседах с Сазоновым и Извольским отказывался от вооруженного вмешательства в балканские дела, он многозначительно оговаривался, что военное вмешательство в те же дела Германии послужит для него casus foederis (См. «Материалы», стр. 259 и 275). В своей известной работе, посвященной анологии французской политики того времени (Р. Пуанкарэ. «Происхождение мировой войны», изд. «Мир», 1924 г., стр. 143-145), Пуанкарэ стремится доказать, «насколько далека была политика Франции в балканском вопросе от того, чтобы вполне солидаризироваться с Россией», он старательно подчеркивает «беспристрастность и независимость в суждениях», в период балканского кризиса проявлявшиеся Францией, «никогда не шедшей слепо за русскими предложениями». Дальнейшим ходом событий утверждения Пуанкарэ будут поставлены на голову, и в декабре того же 12-го года он будет требовать от Сазонова превентивной мобилизации. Сейчас же, во всяком случае, несомненно одно, что, подготовляя для будущего совместные с Россией военные действия против Германии, парижский кабинет в первый период балканского кризиса, когда не определились еще решительные успехи союзников и конфликт продолжил носить локальный характер, не идет дальше обещаний дипломатического содействия русской инициативе в балканском вопросе и что Сазонову не удается у германофобски настроенного Грэя вызвать сколько-нибудь решительные туркофобские настроения.

Необходимо, наконец, иметь в виду еще одно обстоятельство: возможность слишком глубокого продвижения балканских союзников, в случае их военных удач, к Константинополю не могла не расцениваться русскою дипломатией прямо в отрицательном смысле, посредничество же великих держав, связанное с вопросом о судьбе Константинополя, таило в себе известную долю опасности для «законного», но неспособного к самостоятельным действиям претендента на эту часть турецкого наследства.

Потому-то, формируя балканский военный союз против Турции, отстаивая это подлинное орудие войны, русская дипломатия, несмотря на всю «отрадность» такого [12] явления, как непреодолимая тяга держав к этому орудию, вынуждена была в меру сил своих регулировать настроения пламенных балканских туркоборов, всячески удерживать их от сколько-нибудь решительных «необдуманных» действий по директиве Пуанкарэ итти на небезопасные для русского политического реномэ на Балканах совместные выступления с Австрией в защиту одиозного status quo.

Ход военных действий на Балканах — победы сербов при Куманове и Монастыре и болгар у Лозенграда, Люле Бургаса и Чорлу, приводящие к полному разгрому турецкой армии — определит в дальнейшем крутые сдвиги в позиции как французской, так и английской дипломатии, охватываемой симпатиями к балканским союзникам и готовностью пренебречь всякими предосторожностями в турецком вопросе; ход военных действий раскроет перед царской дипломатией новые перспективы в балканском вопросе.

Публикуемые в настоящей статье документы, дающие отражение указанной выше линии русской дипломатии, намечают также, как увидит читатель, и тот поворотный момент, когда, в нарушение деклараций предыдущих дней, она решается провозгласить «право фактического завладения» и «полюбовного раздела» территории Европейской Турции между балканскими союзниками, ограничивая свою заботу о сохранении status quo пределами защитной зоны Марица—Адрианополь—Черное море.

Телеграммы Извольского от последних дней октября, которыми обрывается настоящая публикация, отмечают разрастание кризиса до пределов «общеевропейского значения». Коалиции держав противостоят друг другу враждебными лагерями. Империалистические тенденции оголяются. Русское дипломатическое ведомство рефлектирует традиционными для него формами переживаний. Одна из относящихся к этим дням записок (Записка датирована 30/Х 1912 г.; находящийся в Архиве Рев. и Внешней Политики, где хранятся публикуемые здесь документы, оригинал подписи не имеет) министерства, которая в виду обширности ее не включена в контекст публикуемых материалов, посвящается вопросу о судьбах угрожаемого союзными армиями Константинополя.

В заключительной ее части значилось: «Мы имеем полное основание принять соответствующие меры к охране наших интересов... Такими мерами могло бы быть фактическое занятие верхнего Босфора и укрепление там на обоих его берегах, на нравах ли собственности, или долгосрочной аренды — это безразлично...». В противовес сложному английскому проекту об устройстве в Константинополе международного управления, в цитируемой записке намечалась весьма простая мера — «немедленная отправка в Константинополь отряда в 5.000 чел., конвоируемого нашими военными судами». «Указанная постановка, — заключал автор записки, — не была бы полным решением вопроса. Но она была бы тем этапом, который привел бы нас к окончательному разрешению одной из основных задач, завещанных нашим прошлым и отвечающих всему настоящему естественному росту русской производительности и русской силы». Проект этот не нуждается в комментариях, он разделил, как известно, участь всех аналогичных ему и ему предшествовавших.

Но цитированная здесь записка эта выполнит свое назначение, если поможет читателю понять мотивы, руководившие царской дипломатией в ее борьбе за неприкосновенность константинопольской зоны и сохранение реального в ее пределах суверенитета султана.

А. Попов. [13]

№ 1. Секретная телеграмма посланника в Софии.

София. 1 (14) мая 1912 г. № 49

(Перев. с французского).

Министр иностранных дел прочел мне вчера французский текст договора между Болгарией и Грецией, который предложен Афинами и, по всей вероятности, будет принят in extenso королем Фердинандом. Вступительная часть: объявляется, что договор носит чисто оборонительный характер и имеет целью сохранение мира на Балканах и защиту прав обеих народностей в Турции. Пункт 1. Обе договаривающиеся стороны обязуются всеми имеющимися в их распоряжении средствами оказывать друг другу помощь в случае нападения со стороны Турции, независимо от того, проявится ли оно непосредственно, или же путем явного и систематического нарушения Турцией вытекающих из договора прав или же основных принципов международного права. Пункт 2. Взаимное содействие обеих договаривающихся сторон в деле защиты приобретенных этими народностями определенных прав в Турции, — последнее как наилучшее средство к сохранению status quo. Пункт 3 и 4. Секретный характер договора и срок его на 3 или 5 лет по выбору Болгарии. Особым добавлением поясняется, что критские дела не должны являться в данном случае casus foederis.

Конец первого пункта представляется мне довольно опасным.

Неклюдов.

№ 2. Секретная телеграмма посланника в Софии.

София. 8 (21) мая 1912 г. 52.

Ссылаюсь на телеграмму № 51 (Телеграммой от 51 от 8/21 мая Неклюдов передавал содержание своей беседы с Гешовым по поводу греко-болгарского договора. Гешов заверял Неклюдова в том, что Болгария отнесется весьма осторожно ко всяким возбуждающим действиям, идущим из Афин).

Считаю разъяснения Гешова вполне искренними. Необходимо, однако, заранее считаться с тем, что и Болгария, при обстоятельствах, которые ей показались бы благоприятными, не прочь будет воспользоваться поводом к действиям наступательным. Это соображение касается и сербо-болгарского договора и греко-болгарского. Последний еще не подписан (Договор был подписан 16 мая 1912 г., текст его опубликован в книге И. Гешова «Балканский союз», изд. 1915 г., стр. 96—98). Существуют некоторые несогласия насчет текста: греки хотят устранить из статьи второй всякие напоминания о правах населения Македонии на административную автономию, а Гешов этим дорожит.

Неклюдов. [14]

№ 3. Секретная телеграмма поверенного в делах в Цетинье.

Цетинье. 7 (20) июня 1912 г. № 89.

Посетивший меня черногорский министр иностранных дел передал мне просьбу короля довести до сведения императорского правительства, что, по мнению короля, для него при нынешней политической обстановке, быть может, окажется в ближайшем времени затруднительным сохранить мирный образ действий по отношению к Турции. Я ответил министру, что не премину донести о сем императорскому министерству, при чем еще раз указал на крайнюю опасность для самого существования Черногории — вопреки ясно выраженным усилиям России и большинства прочих держав, направленным к поддержанию status quo на Балканах—выступать с какими-либо активными планами, могущими поставить небольшое и слабое королевство лицом к лицу с все еще сильной Турцией, которая, с своей стороны, будучи озабочена внутренними неурядицами и албанским брожением, вряд ли может подать Черногории действительно серьезный повод к вооруженному столкновению. По наведенным мною, во избежание недоразумений, [имевшимся] под рукой справкам, вспыхнувший вновь воинственный пыл черногорского правительства обусловливается только что данным королю руководителями албанского мятежа обещанием не препятствовать присоединению к Черногории части северной Албании, при условии активной поддержки их в борьбе с Турцией.

Копия Константинополь.

Передана в Рим 10 июля 1912 г. за № 1374.

Обнорский.

№ 4. Секретная телеграмма упр. мин. ин. дел. посланникам в Афинах, Белграде и Софии.

С.-Петербург. 10 (23) июля 1912 г. № 1378.

Благоволите при подходящем случае заявить местному правительству, что мы считаем нынешнее запутанное внутреннее положение (Рассматриваемые дни отмечались крайним обострением отношении между младотурецким комитетом и лигою офицеров, добивавшейся роспуска палаты и отставки кабинета) турецкого правительства и возбуждение, вызванное новой атакой Дарданелл, особенно неблагоприятными моментами для каких-либо выступлений, могущих нарушить status quo и тем подвергнуть опасности сохранение мира. Посему, не придавая вашим словам характера официального выступления, предостерегите правительство от увлечений.

Нератов. [15]

№ 5. Секретная телеграмма упр. мин. ин. дел послам в Париже и Лондоне.

С.-Петербург. 5 (18) августа 1912 г. № 1564.

Сообщается послу в Константинополе.

Болгарский и греческий представители передали просьбу своих правительств взять почин, когда мы признаем это удобным, к обеспечению за христианским населением Европейской Турции таких же прав, которые могли бы быть дарованы албанцам, как результаты нынешних переговоров последних с турками. Означенная просьба вызвана затруднительным положением обоих правительств в виду существующего брожения в их странах и среди соплеменников в Турции. Это брожение еще усилилось бы, если бы оказалось, что албанцы, взявшись за оружие, добились существенных результатов, а другие народности, подчиняясь воле держав, продолжали оставаться в прежних нетерпимых условиях.

С своей стороны, думаем, что выступление Болгарии и Греции в С.-Петербурге не может быть оставлено без внимания в виду предпринятого графом Берхтольдом шага. Хотя последний и полагает, что перемены, вводимые в Албании, будут естественно распространены в будущем на другие народности, все же нельзя не опасаться, что одни предположения и советы едва ли будут достаточно убедительны для мирного течения дел.

Мы думаем, что самым правильным выходом было бы в некоторой степени удовлетворить пожелания софийского и афинского кабинетов. Для этого надлежало бы сократить по возможности льготы для албанцев с прямым обещанием турецкого правительства подготовить применение подобных же льгот к местностям с другими национальностями. Почин к этому мог бы принадлежать самим туркам после предварительных их бесед с послами в Константинополе.

Наше мнение не находится, по-видимому, в противоречии с выступлением Берхтольда (Памятная записка австро-венгерского посольства в Петербурге была получена российским министерством им. дел 3/16 августа 1912 г. О ней см. ниже).

Благоволите доверительным образом объясниться по этому предмету с правительством, при коем вы аккредитированы, и о взгляде его телеграфировать.

Заключение посла в Константинополе запрошено.

Нератов.

№ 6. Секретная телеграмма упр. мин. ин. дел поверенному в делах в Вене.

С.-Петербург. 5 августа 1912 г. № 1566.

Сообщается в Париж, Лондон, Берлин, Рим и Константинополь.

Австрийский посол вручил министру памятную записку, в которой венский кабинет предлагает державам вступить в обмен мнений по поводу положения на Балканах. [16]

Венский кабинет, относясь вполне одобрительно к проявляемому нынешним турецким правительством намерению даровать албанцам льготы, находит, что прочие национальности Европейской Турции должны были бы приветствовать этот первый шаг к административной децентрализации, которой они сами могут впоследствии добиться.

Между тем Болгария и Греция и даже Сербия склонны усматривать в уступках албанцам угрозу интересам других национальностей, и настроение в Болгарии таково, что может создать серьезные затруднения мирной политике кабинета Гешова.

Австро-венгерское правительство предлагает поэтому, с одной стороны, дружескими советами в Константинополе поддерживать стремление Порты к проведению новой внутренней политики, а с другой — сделать вновь представления балканским государствам с целью указать, что таковая политика Порты соответствует интересам их сородичей в Турции и что им следует поэтому воздерживаться от всего, что могло бы угрожать спокойствию на Балканах и препятствовать ее проведению.

Вполне соглашаясь с возможностью вышесказанных советов в Константинополе, поскольку дело не будет касаться широких автономных начал, гофмейстер Сазонов высказал послу, что таковые советы не должны бы иметь, однако, характер коллективных представлений, неприятных турецкому правительству. Что же касается выступлений в балканских столицах, таковые, после неоднократно преподанных там в последнее время советов сдержанности, не имели бы, по нашему мнению, особого практического значения и могли бы даже при известных обстоятельствах привести к обратным результатам, ослабив положение местных правительств.

Поэтому означенная часть предложения венского кабинета требовала бы особо внимательного обсуждения.

В заключение министр высказал полное удовлетворение тем, что венский кабинет стоит на той же почве, на которой он взаимно сошелся с нами в 1910 году касательно балканских дел, т.-е. стремления к успокоению на Балканах и сохранения status quo на принципе мирного развития балканских народов.

А. Нератов.

№ 7. Секретная телеграмма министра ин. дел посланнику в Софии.

С.-Петербург. 14 (27) августа 1912 года № 1655.

Сообщается: в Белград, Афины, Цетинье, Константинополь, Париж, Лондон и Вену.

Ссылаясь на вашу телеграмму № 97 (Телеграмма Неклюдова № 97 в делах отсутствует), турецкий посол сообщил мне вчера доверительным образом об отрицательном отношении Порты [17] к австрийскому выступлению и тягостном впечатлении, произведенном в Константинополе мыслью о «децентрализации».

Я считаю поэтому всякие шаги держав там в настоящее время излишними и обреченными заранее на неудачу; взгляд этот разделяется, по-видимому, также Франциею и Англиею.

Нельзя терять из виду, что о даровании албанцам автономии теперь нет речи и что активное выступление балканских государств в защиту христианских народностей Турции не оправдывается необходимостью; оно может лишь повести к крайне печальным результатам для выступившего, против которого обратилось бы общественное мнение Европы, твердо намеренной не допускать возникновения вооруженного конфликта на Балканах и подавить таковой в самом начале.

С своей стороны, я указал Турхану-паше, в самой дружеской форме и вне всякой связи с шагом Берхтольда, на крайнюю желательность как в интересах самой Турции, так и ради облегчения державам взятой ими на себя задачи действовать умиряющим образом на балканские государства,—того, чтобы Турция по собственному почину дала своим христианским подданным какие-нибудь удовлетворения, способные положить предел царящему среди них возбуждению.

Сазонов.

№ 8. Доверительное письмо поверенному в делах в Лондоне.

Лондон. 15 (28) августа 1912 г.

И имел честь по телеграфу уведомить А. А. Нератова, что сэр Э. Грэй ограничился общим ответом на предложение гр. Берхтольда, переданное ему словесно австро-венгерским поверенным в делах. Министр, до сего времени отсутствующий из Лондона, поручил сэру Луи Маллету передать графу Трауттмансдорфу о своей всегдашней готовности обсуждать всякие меры, имеющие целью водворение и обеспечение спокойствия на Балканах.

Сообщив мне об этом, сэр Л. Маллет прибавил, что статс-секретарь по иностранным делам желает во что бы то ни стало избегнуть всякого подобия давления на Порту и всякого выступления — тем более коллективного, — имеющего вид вмешательства во внутренние дела Турции.

При следующем моем с ним свидании г. Маллет заметил, что министр с большим удовольствием осведомился о таковом же отношении к вопросу вашего высокопревосходительства. Он присовокупил, что лондонский кабинет, в ожидании дальнейшего более подробного развития гр. Берхтольдом возбужденного им вопроса, намерен, с своей стороны, его совершенно не подымать и что ему казалось бы крайне желательным и необходимым, чтобы Россия, Англия и Франция заблаговременно согласовали как свое отношение к австрийскому предложению, так и дальнейший их совместный образ действий. [18]

В Foreign Office’e всецело разделяют мнение Тевфик-паши, что советы держав Порте о направлении ее внутренней политики привели бы к падению правительства Мухтара-паши, которого здесь считают единственным государственным деятелем, способным еще несколько упорядочить положение вещей. Здесь поэтому с удовольствием узнали о заявлении, сделанном также турецким послом в Вене гр. Берхтольду, что предлагаемый им обмен взглядов послужил бы не к укреплению положения правительства, а, напротив, к его распадению. После каждого разговора моего с Маллетом и убеждаюсь, что здесь одушевлены желанием поддерживать те более доверчивые отношения с Турцией, которые, в ущерб преобладавшему германскому влиянию, постепенно стали устанавливаться и развиваться после крушения старого режима.

Мухтар-паша, как известно, считается другом Англии, и старания, проявляемые в Лондоне в видах оказания ему поддержки, тем более понятны.

Отставка Хильми-паши, предвещавшая, казалось, общий министерский кризис, произвела здесь поэтому неблагоприятное впечатление.

Лондонский кабинет, вследствие сего, всегда готовый принимать участие в советах умеренности, преподаваемых Порте, при возникновении пограничных или международных инцидентов, по-видимому, желает совершенно воздерживаться от участия в каких-либо выступлениях в Константинополе по вопросам, касающимся внутреннего положения вещей или политического строя Турции.

Из слов сэра Л. Маллета я заключаю, что сэр Э. Грэй в общем скорее несочувственно отнесся к инициативе австро-венгерского министра, признав ее во всяком случае несвоевременною.

Находя предложение крайне неопределенным и неясным, г. Маллету (т.-е., несомненно, и сэр Э. Грэю) к тому же представляется особенно неуместным и неосторожным упоминание о «децентрализации», способное скорее раздразнить, чем успокоить, порывы различных балканских народностей.

Тем не менее, здесь, как мне кажется, не расположены видеть в выступлении гр. Берхтольда скрытых намерений, полагая, что в данную минуту, во всяком случае, Австрия едва ли не лишена возможности рассчитывать, для выполнения каких-либо замыслов, на албанцев, временно удовлетворенных расширением своих самобытных прав.

Поскольку дело касается поддержания спокойствия среди других национальностей, — в Македонии и Старой Сербии, —то здесь также, по-видимому, находят, что образ действий, предложенный венским кабинетом, вернее способен привести к обратным результатам.

Советы благоразумия с указаниями и на пример Албании и на смутную возможность приобретения подобных же прав в будущем едва ли могут явиться для них вескими аргументами, тем более [19] что, вероятно, и христианские народности Балкан не могут отныне рассчитывать на сочувствие и помощь со стороны албанцев.

Позволяю себе прибавить, что французский поверенный в делах совершенно доверительно сказал мне, что, по имеющимся в его посольстве сведениям, выступление гр. Берхтольда будто бы было вызвано событиями позднейших времен, состоявшимися сближениями между балканскими государствами, укреплением тройственного согласия и, между прочим, заключением морской конвенции, которую здешний германский посол считает «непосредственно и исключительно» направленною против Австро-Венгрии. Барон Маршал перед отъездом из Лондона в отпуск, оказывается, в этом смысле высказался перед двумя проживающими здесь австрийскими журналистами, из которых один натурализованный англичанин.

Примите и проч...

Н. Эттер.

P. S. Я только что ознакомил г. Maллета с содержанием вашей телеграммы за № 1655, полученной сегодня утром.

Г. Маллет, поблагодарив за сообщение сущности разговора вашего превосходительства с Турханом-пашою, прибавил, что сэр Э. Грэй, несомненно, воспользуется полученными данными при предстоящем, его свидании с Тевфик-пашою. Он при этом вновь подтвердил, что все высказанные вами соображения всецело соответствуют взглядам статс-секретаря, считающего больше, чем когда-либо, опасным затрагивать внутренние дела Турции.

Появившиеся в газетах заявления Джавид-бея, указывающего на возобновление державами немедленно после падения младотурецкого министерства применявшихся ими при Абдул-Гамиде приемов вмешательства, — по мнению сэра Луи Маллета — подтверждают обоснованность вашей точки зрения.

№ 9. Секретная телеграмма посланника в Софии.

София. 16 (29) августа 1912 г. № 104.

Ссылаюсь на мою предыдущую телеграмму (В своей предыдущей телеграмме за № 103 от 16/29 авг. 1912 г. Неклюдов сообщал о получении тел. № 1655 и о той тревоге, которую внушали ему господствовавшие в Болгарии настроения). Копия в Константинополь почтою.

Имел только что разговоры с Даневым и Гешовым. Данев сказал, что сообщение не является для него неожиданностью после его разговора с вами, что он вполне понимает причины и соображения, руководящие императорским правительством, и будет, насколько возможно, сообразовывать свое поведение с нашими категорическими советами, но что волнение, охватившее Болгарию, весьма серьезно и может повести к острому неудовольствию и кабинетом и, в особенности, [20] королем, коего теперь уже публично обвиняют в малодушии и пренебрежении национальными интересами. Правда, Гешов был чрезвычайно взволнован моим категорическим сообщением и пытался доказать мне, что выступление болгар купно с сербами, черногорцами и греками не может зажечь общего европейского пожара, если только балканские государства поставят на своем знамени не изменение территориального status quo, а дарование македонцам прав, предусмотренных параграфом 23 Берлинского трактата (Согласно § 23 Берлинского трактата, Порта, подтверждая свое обязательство тщательно применять на о. Крите органический устав 1868 г., обязалась вместе с тем аналогичное положение ввести и в других областях Европейской Турции. Для этой цели в каждой провинции должны были быть образованы специальные комиссии с широким представительством в них туземного населения). При подобной постановке вопроса Румыния, по мнению Гешова, не сочла бы себя вынужденной напасть на Болгарию. Далее Гешов высказал опасение, что война может быть начата сербами и черногорцами и что в таком случае, конечно, и невозможно будет отстать от своих союзников. По сведениям Гешова, в Константинополе принимаются в настоящую минуту важные решения, в виду чего туда и отправился третьего дня здешний сербский посланник. Я самым решительным образом заявил ему, что при каких бы то ни было условиях мы не согласны с выступлением Болгарии и других и видели бы в таковом истинную и величайшую опасность для самих православных государств полуострова, что мы, несомненно, сумеем воспрепятствовать легкомысленным решениям в Белграде и Цетинье, что, во всяком случае, Болгария, начав войну, сделала бы это на свой страх и риск и не имела бы права рассчитывать ни на какую с нашей стороны поддержку. Вышеизложенные доводы Гешова заставляют меня подозревать, что между болгарами, сербами и Николаем черногорским уже назревал план совместного выступления. Путешествие Спалайковича, издавна воинственно настроенного, и прибытие сюда из Цетинье Колушева я ставлю в непосредственную связь с этим планом. За всем тем, волнение в стране и неудовольствие в офицерской среде существуют в действительности. Проявлениями первого, быть может, пользуется правительство в целях производить известное давление и на Порту и на нас, но они представляют несомненную опасность и для устойчивости нынешнего кабинета и для положения короля. В беседе и с Даневым и с Гешовым я не преминул указать на постоянные и настойчивые шаги ваши и Гирса перед Портою для упорядочения и облегчения положения македонских христиан. Я также обратился к их давнишним чувствам любви и уважения к России, настоятельно прося их не принимать никаких решений, которые были бы не только опасными для самих болгар, но и внесли бы в конце концов охлаждение между ними и Россиею.

Неклюдов. [21]

№ 10. Секретная телеграмма поверенного в делах в Лондоне.

Лондон. 24 августа (6 сентября) 1912 г. № 225.

На дополнительные предложения Берхтольда (Дополнительные предложения гр. Берхтольда были изложены во 2-й памятной записке австро-венгерскою посольства, полученной российским министерством ин. дел 20/VIII—2/IX 1912 г. В записке указывалось, что в намерения австро-венгерского правительства отнюдь не входила организация коллективного выступления послов в Константинополе: полагая, что новый курс турецкой политики дает основания надеяться на разрешение создавшейся в стране конфликтной конъюнктуры мирным путем, гр. Берхтольд имел в виду оказание «моральной поддержки» Порте в ее новом политическом курсе. «Что касается возможного участия в нем держав,— значилось в записке,— то гр. Берхтольд полагает, что речь может итти лишь о дружественных сепаратных выступлениях послов и посланников, — выступлениях, которые должны быть повторяемы при каждом удобном к тому случае и которые, таким образом, лучше всего доказали бы единодушное стремление Европы к сохранению мира») Маллет по поручению Грэя ответит завтра австрийскому поверенному в делах, что министр сочувственно относится к его политике, направленной к поддержанию мира и status quo в связи с проведением реформ. Из сообщения, сделанного великим визирем Паллавичини, вытекает, что Порта уже имеет в виду проведение административных реформ, вследствие чего Грэй считает более целесообразным, чтобы державы только нравственно поддерживали этот ее проект и отнеслись к нему с поощрением, но отнюдь не прибегая к совместным представлениям. Также разделяя взгляд Берхтольда на желательность равномерного представительства по национальностям в парламенте, Грэй, однако, предлагает ограничиться благожелательными отзывами в оценке усилий самой Порты, направленных к достижению беспристрастных выборов. Наконец, всецело оценивая почин, взятый на себя Берхтольдом по поводу обмена взглядов, Грэй высказывает надежду, что полная согласованность в действиях держав не будет нарушена, несмотря ни на какие обстоятельства. Этот ответ соответствует по существу французскому, но Грэй был бы признателен ознакомиться с мнением вашего высокопревосходительства. Грэй рассчитывает, что подобный общий ответ прекратит дальнейшие переговоры по возбужденному графом Берхтольдом вопросу.

Эттер.

№ 11. Секретная телеграмма мин. ин. дел. поверенному в делах в Лондоне.

Москва. 27 августа 1912 г.

Получил вашу телеграмму № 225.

На второе австрийское предложение я ответил, что с удовольствием усматриваю в нем доказательство нежелания Австрии отделяться от других держав в вопросах, касающихся Балканского [22] полуострова. Выразив полное сочувствие сделанным предложениям, я тем не менее не скрыл своих опасений насчет их осуществимости в виду неизбежных затруднений со стороны Турции.

Сазонов.

№ 12. Копия шифрованной телеграммы военного агента в Черногории на имя ген.-квартирмейстера гл. упр. ген. штаба.

Цетинье. 3 (16) сентября 1912 г. № 925

(Переслана министру иностранных дел того же числа).

В дополнение 919(В телеграмме от 29/VIII 1912 г. за № 919 ген. Потапов сообщал о приготовлениях Черногории к военному выступлению и о полученных ею от Болгарии и Греции обещаний не только военной, но и денежной помощи). Заключенная между Черногорией и Болгарией в форме обмена военная конвенция находится сейчас на утверждении в Софии; содержание вкратце таково: обе стороны обязуются начать войну всеми силами, — Черногория не позже 15 сентября, Болгария не позже как через месяц после нее; обеим сторонам предоставляется полная свобода действий; Черногория обязана привлечь на себя возможно большее количество турецких сил, Болгария уплачивает ей по семисот тысяч за каждый месяц войны; в виду неполной готовности Болгарии возможна отсрочка начала военных действий.

Сербию решено уведомить о союзе с Болгарией и о намерении начать войну, как совершившемся факте; необходимо известить об изложенном наше министерство иностранных дел, равно как и о начатом уже здесь перемещении к границе военных материалов. Подлинную подписал генерал-майор Потапов.

С подлинным верно:

Генерального штаба подполковник Стахович.

№ 13. Секретная телеграмма министра ин. дел поверенному в делах в Вене.

С.-Петербург. 4 (17) сентября 1912 г. № 1829.

Сообщается в Константинополь.

Дополнение моей телеграммы № 1827 (В тел. № 1827 от 4/IХ 1912 г. Сазонов поручал послам в Париже, Берлине, Лондоне, Пене, Риме и Константинополе предложить соответствующим правительствам сделать Порте в форме, не имеющей характера совместного шага, представления о необходимости безотлагательного проведения реформ в Македонии. Телеграмма была опубликована в «Материалах по истории франко-русских отношении» 1910—14 г.г. изд. Н. К. И. Д., стр. 276).

Вызвав австрийского поверенного в делах, я ознакомил его с содержанием этой телеграммы. Я обратил внимание г. Силаши, что в предложении, с которым я счел долгом обратиться к державам, мною руководит сознание исключительной серьезности переживаемой [23] минуты. От меня далеко какое-либо желание перехватить в свои руки инициативу графа Берхтольда, на сочувствие коего настоящему предложению мы тем более рассчитываем, что оно исходит из тех же побуждений, кои мы усматриваем в недавнем выступлении руководителя австрийской политики.

Я сказал своему собеседнику, что, считая необходимым обратиться в настоящем случае ко всем державам, я полагаю, однако, самым важным установить прежде всего единство взглядов между нами и Австрией как державами, всего ближе заинтересованными в положении дел на Балканах. Возможное согласование наших взглядов я признаю одинаково важным как в надежде предотвратить осложнения, так и в целях охранения непосредственных интересов обеих держав.

Г. Силаши выразил живейшее сочувствие высказанным мною словам и просил моего согласия передать их в Вену, добавив, с своей стороны, что в виды гр. Берхтольда отнюдь не входила монополизация инициативы.

Благоволите в ваших объяснениях с гр. Берхтольдом, с своей стороны, подчеркнуть наше желание установить возможно большую согласованность взглядов с венским кабинетом.

Сазонов.

№ 14. Секретная телеграмма министра ин. дел посланникам в Софии и Белграде.

С.-Петербург. 5 (18) сентября 1912 г. № 1840.

Сообщается в Вену и Константинополь.

Благоволите сделать правительству, при коем вы аккредитованы, следующее доверительное сообщение.

Императорское правительство в свое время с полным сочувствием отнеслось к соглашению между Сербией и Болгарией, горячо приветствуя прекращение братоубийственной борьбы между двумя славянскими народами.

Не желая тормозить осуществление такого сближения, мы сочли возможным не возражать против упоминания в сообщенном нам акте имени России как верховного арбитра в могущих возникнуть разногласиях. Те же соображения побудили нас обойти молчанием некоторые другие статьи, хотя и внушавшие нам серьезные сомнения.

Полагая, что сближение между обоими славянскими народами будет тем искреннее, чем меньше будет проявлено какое-либо давление со стороны, мы с самого начала не переставали смотреть на сербо-болгарское соглашение лишь как на акт взаимной обороны и признания обоюдных интересов.

Если же теперь, вопреки настойчивым нашим предостережениям, оба государства решат использовать свое соглашение в целях совместного наступления на Турцию, грозящего подвергнуть гибельному [24] испытанию их целость и независимость, то мы считаем долгом откровенно (Слово «откровенно» надписано карандашом) предупредить их, что в этом случае нами будет руководить только забота о прямых и непосредственных интересах России.

Сазонов.

№ 15. Секретная телеграмма министра ин. дел упр. мин. ин. дел.

(Мин. ин. дел Сазонов находился в заграничной поездке)

Лондон. 8 (21) сентября 1912 г. № 233.

Телеграфирую в Париж: получил телеграмму № 191(13 тел. от 8/21/IX 1912 г., № 191 Извольский, сообщал об отрицательном отношении Пуанкарэ и Грэя к русскому проекту о коллективном выступлении представителей держав в Константинополе).

Английское правительство отказалось от своего первоначального решения не делать никакого заявления в Константинополе по поводу моего предложения державам. В понедельник Марлинг получит инструкцию преподать Порте дружеский совет и высказаться перед Габриэлем в той же форме, в какой Грэй говорил по этому предмету с турецким послом.

Сазонов.

№ 16. Секретная телеграмма посла в Париже.

9 (22) сентября 1912 г. № 194.

Телеграфирую министру. № 2(Перев. с французского. Телеграмму Извольского № 1 о мотивах, побуждавших Пуанкарэ к предварительному обмену мыслей втроем и далее к пятерному выступлению см. «Материалы», стр. 278).

Пункты, предложенные господином Пуанкарэ:

1. Державы сделают одновременно в самом непродолжительном времени перед кабинетом Софии, Белграда, Афин и Цетинье представления, заключающие в себе совет не предпринимать ничего, что могло бы нарушить мир или затронуть status quo на Балканском полуострове.

2. Если советы не будут приняты во внимание, державы тотчас же объединят свои усилия на том, чтобы локализовать конфликт и положить ему конец. Они заявят государствам, нарушающим мир, что последние не могут надеяться на какие-либо территориальные приращения в случае возможной победы.

3. Если развитие событий потребует применения более действительных средств, как военная или морская демонстрация, державы прибегнут к ним лишь по взаимному соглашению.

4. Одновременно с выступлением, упомянутым в пункте 1, державы войдут к Высокой Порте с представлением совета о [25] незамедлительном проведении реформ административного управления, составляющих законные требования христианского населения Балканского полуострова.

Извольский.

№ 17. Секретная телеграмма посла в Париже.

Париж. 9 (22) сентября 1922 г. № 195.

Телеграфирую министру. № 3.

Передавая мне изложенные в телеграмме № 2 пункты, Пуанкарэ сказал мне, что он поручил Камбону сообщить их вам и Грэю и просил меня, со своей стороны, поддержать их перед вами. А высказал ему, что по существу не предвижу против них возражений. Что касается формы предположенного уговора, я убежден, что и вы и Грэй найдете необходимым избежать всего, что могло бы подчеркнуть разделение держав на две группы; поэтому прежде всего следует сохранить настоящие переговоры в строгом секрете и предотвратить всякую возможность разглашения их в печати. Пуанкарэ ответил мне, что главною его целью является именно установление коллективного действия пяти держав, и вполне согласился со мною о необходимости строгой тайны. Относительно 3 пункта он объяснил мне, что им имеется в виду предотвратить возможность единоличного выступления со стороны Австрии.

Извольский.

№ 18. Секретная телеграмма министра ин. дел упр. мин. ин. дел.

Лондон. 16 (29) сентября 1912 г. № 243.

Телеграфирую в Париж:

Во избежание дальнейшего обострения положения вследствие последовавшего созыва редифов в Турции, я телеграфирую, с одной стороны, в Константинополь, настаивая, чтобы Порта не сосредоточивала указанных войск вблизи своих границ; с другой стороны — в Софию, Белград, Цетинье и Афины, чтобы постараться удержать балканские государства от мобилизации. Английское правительство дает своим представителям в названных пяти столицах подобные же указания. Весьма желательно было бы, чтобы и правительство, при коем вы аккредитованы, последовало. Благоволите объясниться по этому поводу с Пуанкарэ (Пуанкарэ предлагал в случае необходимости выступление пяти держав заменить выступлением России и Австрии. См. «Материалы», стр. 278) и сказать ему, что крайняя спешность дела заставляет нас в данном случае, по настоянию Грэя, обратиться одновременно с сим в Берлин и Вену в уверенности, что Франция не откажется присоединиться к шагам России и Англии.

Сазонов. [26]

№ 19. Секретная телеграмма министра ин. дел. упр. мин. ин. дел.

Лондон. 18 сентября (1 октября) 1912 г. № 244.

Я сказал здешнему австрийскому послу, что, в виду обострившегося положения на Балканах, я придаю особенно значение тому, как отнесется Австрия к назревающим событиям, так как от этого будет в значительной степени зависеть дальнейшее их развитие. Основываясь на неоднократно делавшихся за последнее время Австрией заявлениях, я хочу надеяться, что она во всяком случае воздержится от единоличного вмешательства в происходящую на Балканах смуту. С своей стороны, Россия намерена также ограничиться дипломатическими шагами в целях умиротворения балканских государств. Австрийский посол обещал передать мои слова в Вену, где, но его уверениям, они несомненно встретят сочувствие.

Сообщено в Вену.

Сазонов.

№ 20. Секретная телеграмма поверенного в делах в Берлине.

Берлин. 18 сентября (1 октября) 1912 г. № 121.

Статс-секретарь по иностранным делам повторил сегодня о своей готовности обсудить всякое предложение, имеющее целью локализацию надвигающегося на Балканах конфликта или, если то еще возможно, предотвращение оного. Он не берет на себя никакой инициативы, ожидая таковой со стороны России и Австрии. Сообщено министру.

Броневский.

№ 21. Секретная телеграмма упр. ин. дел министру ин. дел.

(В Париж)

С.-Петербург. 19 сентября (2 октября) 1912 г. № 2016.

Телеграммы из Лондона № 244 и из Вены № 74 (Телеграмма Гирса за № 74 в делах отсутствует) получены.

Прихожу к убеждению, что развитие событий требует скорейшего приступа к деятельным переговорам с венским кабинетом на почве конкретного предложения локализации войны и заявления воюющим сторонам о недопустимости нарушения территориального status quo.

В виду того, что достижение такого рода соглашения потребует времени, не признали ли бы вы возможным снабдить соответствующими указаниями нашего посла в Вене и министерство. Опасаюсь, что отсрочка до вашего возвращения сюда была бы рискованна.

Определенное выяснение позиции Австрии было бы существенно важно для направления дальнейших наших усилий как в области политической, так и в вопросах, связанных с охраной наших интересов, и соответствующей разработки военно-морских мероприятий. [27]

Из предварительных данных можно заключить, что высадка двух наших корпусов в болгарские порты, при обеспечении ее свободы, потребовала бы два месяца.

Нератов

№ 22. Секретная телеграмма министра ин. дел упр. мин. ин. дел.

Париж. 21 сентября (4 октября) 1912 г. № 216

(Перев. с французского. Настоящий текст предложения Пуанкарэ, с которым солидаризировался Сазонов, а также проект заявления, которое должно было быть сделано четырем балканским державам, были опубликованы в «Материалах». См. стр. 280—281).

Телеграфирую в Берлин, Вену, Лондон, Рим и Константинополь. № 2.

Текст: Державы имеют довести до сведения балканских государств и Турции: 1) что они решительно осудят всякую меру, могущую повести к нарушению мира, 2) в случае если между Портой и балканскими государствами все же возникнет война, они не допустят по окончании войны никакого изменения в нынешнем территориальном status quo на Балканах; что, основываясь на статье 23 Берлинского трактата, они возьмут на себя, в интересах христианских народностей, осуществление административных реформ в Европейской Турции, при условии, что эти реформы ничем не нарушат территориальной неприкосновенности Оттоманской империи. Само собой разумеется, что декларация эта не лишает держав права заняться в дальнейшем совместной разработкой вопроса о реформах.

Сазонов

№ 23. Секретная телеграмма посла в Лондоне.

Лондон. 21 сентября (4 октября) 1912 г. № 249.

(Перевод с французского)

Телеграфирую в Париж на № 212 (В телеграмме от 19/IХ 1912 г. за № 212 Сазонов сообщал о предложении Пуанкарэ в случае необходимости заменить выступление пяти держав выступлением России и Австрии).

Камбон сказал мне, что он уполномочен сообщить Грэю приблизительно такую же телеграмму. Никольсон отправил это сообщение Грэю; последний написал на полях: «поддерживаю». Никольсон прибавил в качестве личного мнения, что он, однако, думает сообщить Грэю, что заявление русского и австрийского правительств может касаться лишь 4 столиц балканских государств, не затрагивая Константинополя, где все державы должны действовать совместно. Камбон ответил, что, согласно текста телеграммы Пуанкарэ, вопрос идет лишь о христианских столицах. Действительно, в телеграмме Пуанкарэ Камбону Константинополь не упоминается, что и составляет некоторое различие этой телеграммы от вашей.

Бенкендорф. [28]

№ 24. Секретная телеграмма поверенного в делах в Берлине.

Берлин. 21 сентября (4 октября) 1912 г. № 126.

Изложил статс-секретарю содержание первого обмена мыслей вашего высокопревосходительства с Пуанкарэ. Он сочувствует предположенной формуле заявления балканским государствам при условии, чтобы первая часть этой формулы о том, что «державы не могут допустить нарушения мира», не означала принятия на себя обязательства помешать такому нарушению коерситивными (Принудительными. (Прим. ред.)) средствами; по-видимому, он опасается, как бы подобными обязательствами не компрометировать главной цели—локализации конфликта. Турции, но его мнению, можно было заявить, что обещание, данное ею о введении реформ, принято державами к сведению и не будет забыто, а также, что в случае военных действий территориальные приращения не будут допущены. Относительно реформ можно сказать и балканским государствам, что державы будут сочувствовать проведению оных на основах, которые будут выработаны державами после того, как всякая опасность конфликта окажется устранена: при этом он пояснил, что составление программы реформ немедленно заняло бы слишком много времени и, к тому же, дело не может, очевидно, итти о реформах в фантастическом масштабе, ныне заявленном балканскими государствами. Как статс-секретарь телеграфировал сегодня в Вену, — ему безразлично, будут ли эти представления предприняты всеми пятью державами, или будут сделаны от общего имени Россиею и Австриею; он, впрочем, признает за последним способом некоторое преимущество скорости, являющееся в данный момент существенным. Ответ, данный статс-секретарем Камбону, несколько более краток, но в общем совпадает с вышеизложенным. Сообщено министру.

Броневский.

№ 25. Секретная телеграмма упр. мин. ин. дел министру ин. дел.

С.-Петербург. 22 сентября (5 октября) 1912 г. № 2062.

Сообщается послам в Берлине, Вене и Константинополе.

Телеграмма № 214 получена. Ссылаюсь на свою телеграмму № 1988 и на телеграмму Гирса № 765 (В телеграмме от 20/IX 1912 г. за № 214 Сазонов указывает на необходимость побудить Порту отказаться от мысли о военных операциях в Черном море. В тел. от 18/IX 1912 г. за № 1988 Нератов говорит о необходимости «усилить непосредственный контакт» с Австрией в целях смягчения и локализации балканского кризиса. Телеграмма Гирса за № 765 в делах отсутствует).

Из намека Турхан-паши вывожу заключение, что в случае войны Турция желает сохранить свободу действий в Черном море. Поэтому заявление, в форме пожелания, чтобы она отказалась от военных действий в Черном море, едва ли может рассчитывать на успех. [29]

Единственным ограждением наших политических и торговых интересов было бы категорическое заявление Порте после начала войны и без предварительных с нею переговоров о признании нами недопустимыми военных действий на Черном море.

Такого рода заявление в виду его серьезности могло бы быть сделано нами только по предварительном соглашении с Австриею, которое определило бы наши взаимные отношения во время предстоящей войны.

Помимо провозглашения нерушимости территориального status quo и локализации войны, Россия и Австрия как соседние с Турцией империи заинтересованы в исключении из района военных действий, Россия — бассейна Черного моря, Австрия — северной части Новобазарского санджака.

В случае указания венским кабинетом несоответствия по своему значению обоих районов, мы могли бы возразить, что оно происходит от несоответствия затрагиваемых интересов. Провозглашая нерушимость территориального status quo, Россия устраняет возможность заподозрить ее в своекорыстных намерениях. Однако только ограждением бассейна Черного моря от военных действий мы хоть отчасти охраним интересы нашей и, вообще, международной торговли, которая, без сомнения, все же понесет громадные убытки от необеспеченного прохода через проливы. Между тем непосредственный интерес Австрии, казалось бы, заключается лишь в изоляции своей небольшой сухопутной границы с Турцией от района военных действий, отодвинув последний на некоторое расстояние.

Достигнув признания Австрией помянутого нашего интереса, мы могли бы без слишком крупного риска заявить Порте в самом начале войны, что наши интересы требуют ограждения бассейна Черного моря от военных действий.

Чем категоричнее был бы тон нашего заявления, тем меньше будет риска нарушения нашего требования со стороны Турции. Тем не менее нужно предвидеть возможность несговорчивости с ее стороны, против каковой самым серьезным аргументом была бы известная Турции готовность нашего флота. Поэтому для лучшего обеспечения переговоров с турками полезно было бы крейсерство наших судов близ болгарских берегов, одновременно с предъявлением нашего заявления вслед за открытием военных действий.

В случае предварительного соглашения с Австрией таковое активное выступление могло бы быть принято спокойно европейскими державами, а Турция едва ли фактически пошла бы на риск встретиться в море с нашими военными судами.

По поводу ограничения сферы операций в Адриатическом море Италии поручил послам в Вене и Риме сообщить вам справку в Берлин.

(Окончание следует.)

Текст воспроизведен по изданию: Первая Балканская война // Красный архив, № 2 (15). 1926