ЖУРНАЛЬНАЯ ЗАПИСКА

происшествиям во время экспедиции его сиятельства, князя Юрия Володимировича Долгорукого, от армии генерал-маиора и лейб-гвардии Преображенского полку маиора, в Черной Горе, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверсии

(В Сборнике князя П. В. Долгорукого помещены драгоценные записки князя Ю. В. Долгорукого, где говорит он и об экспедиции своей в Черногорию. Получив от одного из почтенных любителей всего отечественного полное описание экспедиции, мы предлагаем читателям ceй любопытный эпизод первой Турецкой войны в царствование императрицы Екатерины. Кроме исторического достоинства он представляет живую картину быта Черногорского. Р. Р. В.)

При отправлении Его Сият. в помянутую экспедицию поручена была ему Императорская грамата, писанная ко всем обще христианским народам, состоящим под Турецким владением, а содержание ее простиралось к тому, дабы все христианство, приняв [40] оружие против неприятеля, способствовало к своему избавлению от тиранского ига своих владетелей.

При сей экспедиции определены в команду Е. С. из штаб и обер-офицеров: от артиллерии подполковник Федор Герсдорф, маиор Андрей Розенберг, капитан Иван Миловский, да два Преображенского полка унтер-офицера, Сыромятников и Акиншин; сверх того находились при Е. С. Poccийский гусарский капитан Родион Пламенец, да граф Иван Воинович.

Е. С. князь Юрий Володимирович, с означенными штаб-офицерами, отправясь из Пизы чрез Венецию, прибыл в Синигаллию Июля 15-го 1779 года, где, за неготовностию корабля к дальнейшему отъезду, прожил девять дней.

24-го Июля, в вечеру, в 12 часу, сев в тамошнем порте на малую фелуку, переехали на трабакул, нагруженный нужными припасами, порохом и свинцом, и отправились прямо к Анконскому порту, расстоянием за восмнадцать Италиянских миль от Синигаллии.

25-го, прибыв по утру к помянутому порту, препроводили тот день разъезжая в виду города Анконы, в ожидании Греческого корабля, на котором в намеренный путь отправиться надлежало, и того ж числа, уже в полночь, по данному на корабле и трабакуле сигналу, съехались с кораблем, и перешед на оный отправились в море.

26-го, за тихостию погоды препроводили весь день и ночь в переезде к Далмацким берегам, которые расстоянием по прямой линии считаются 60 миль от Анконы.

27-го, по утру, усмотрены были за 30 миль Далмацкие берега, и на них высокие каменные горы, а [41] при продолжающейся весьма тихой погоде прошел весь день, в который, приближась к острову Венециянского владения, называемому Большой, или Длинный остров, в Далмации, и не доезжая к оному за пять миль, поворотили вправо к островам.

28-го, оставя в правой стороне помянутые острова, помощию небольшого ветра прибыли, уже в вечеру, прямо в порт города Лесины, лежащего на острове того ж имени, и там став на якоре вблизи Венециянской галеры, с которой позван быв трубою, наш капитан явился у командующего шефа, а потом, взяв свежей воды и другой провизии, пустились в море способным ветром.

29-го, по утру в 6-м часу, прибыв к острову называемому Солчира, отправили фелуку в порт для покупки рыбы и взятия дров. В сем порте, хотя довольно пространном и выгодном, однакож нет поселения, кроме двух рыбачьих небольших избушек для ловли сельдей, которыми все помянутые острова весьма изобильны. В переезде от острова Карцулы до Рагузы препроводили весь день и ночь за тихостию погоды.

30-го, приближась на заре к Рагузскому порту и имея город в виду, в недальнем продолжали расстоянии путь при берегах сей республики и препроводили весь день в переезде до Катарского залива, а в вечеру, при солнечном захождении, с помощию способного ветра прибыли к порту и городу Будве, и продолжая путь весьма близко оного, умедлили нарочно, дабы позднее доехать до берегов Венециянского села, называемого Паштровичи, где принято было намерение вытти на берег. Того ж числа, в час ночи, перегрузя заблаговременно все экипажи с большого корабля на трабакул, [42] отправили в маленькой шлюпке на берег капитана Пламенеца, которому и велено подать в Черной Горе известие о приезде, и привесть оттуда на Турецкий берег, лежащий между Паштровичами и Спичь, людей и лошадей для выгрузки трабакула, а сами, обождав с полчаса, пересели в фелуку и пустились вдоль берегов, пользуясь тихостию морской погоды и весьма светлою ночью. Три часа продолжался сей переезд, а наконец вышли на Паштровицкий берег, подле анбаров, отдаленных от жилья.

Таким образом кончился морской путь, продолжавшийся чрез семь дней, без всякого препятствия и опасности, и столь благополучно, что не только ни кому не случилось никакого в здоровьи припадка, но еще и те, кои в Синигаллии заболели, совершенно на корабле выздоровели. Обождав провожатых с полчаса, пошли в полночь, весьма тесною и каменистою дорогою, на превысокие и почти непроходимые горы, каждый в полном мундире и с нагруженными карманами. Нельзя достаточно описать, а того меньше в мыслях представить, сколь многотруден был сей переход. Каменные, весьма крутые горы; проход столь узкий, что едва продраться можно одному человеку; по сторонам, по большой части, терновые аллеи, камень на камени, а острота и скользость оного почти всеминутно заставляли падать, с крайнею опасностию переломать ноги или ушибиться смертельным ударом. Общее несчастие еще умножалось и тем, что луна, которая светила на тихом море, перестала уже тогда светить на сих опасных горах. Чрезмерный внутри и снаружи жар, жажда и принужденное движение на многих местах отнимали у всех и силы и чувства, и хотя на пути два ключа преизрядной воды и возвращали жизнь истомленным и [43] едва дышущим, однакож наконец при последнем всходе на гору, лишась они сил, чувства и движения, протянулись на камнях, все полумертвыми. Трудный сей переход продолжался шесть часов.

31-го Июля, на заре, собравшись с остатками дыхания и жизни, взошли все на гору, и перешед небольшое расстояние, увидели Спичанского жителя, называемого Михалко, с одним ослом и несколькими Черногорцами. Его Сиятельство, сев на осла, продолжал путь, а прочие едва ползли пешком, а потом приведено было еще несколько ослов для прочих. Таким образом был въезд в Черную Гору и продолжался оный чрез два часа, до первого села, называемого Глухидо, где остановясь, имели отдых до 6-ти часов по полудни. Между тем отправлены были на морской берег люди с мулами, для выгрузки трабакула, и по данному приказанию началась перевозка пороху и свинцу туда ж в Глухидо. Беспутный образ жизни, без всякого начальства власти и послушания и беспорядочное самовольство жителей Черногорских были причиною той медленности, с которою производилась выгрузка трабакула и перевозка пороху, хотя и все возможные к тому графом Воиновичем употреблены были старания.

В 6-ть часов по полудни, Его Сиятельство, с прочими, отправился на ослах далее внутрь Черной Горы и продолжал тесный и трудный путь до монастыря, называемого Бурчеле, в Черницком уезде, куда и прибыли в час за полночь.

1-го Августа, присланы были к Его Сиятельству от патриарха Василия архимандрит Аввакум, от митрополита Саввы иеромонах Феодосий, с комплиментами. Между тем учинены распоряжения о перевозке пороху, свинцу и экипажа из Глухидо в [44] Бурчеле, и разосланы письменные приказы для собрания всех Черногорцов в Цетину к 6-му числу Августа. Того ж числа, в вечеру, принесены были Черногорцами четыре Турецкие головы, которые, по объявлению Черногорцов, отсечены были тем Туркам, кои в малой фелуке пристав к Спичанскому берегу и вошед на горы, присматривались к выгрузке пороху и свинцу.

2-го числа, в 10-м часу поутру, в Берчельской монастырь приехал на лошади, с конвоем нескольких Черногорцов, Степан Малый, который в келлии одного здешнего игумена сокровенно жил девять месяцов, и когда допущен он был к Его Сиятельству, то разговоры его, поступки и обращения заставили заключить об нем, что он в лице вздорного комедиянта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу; росту он среднего, лицом бел и гладок, волосы светлочерные, кудрявые, зачесаны назад и без завязки распущены; молод, лет в 35-ть, одет в шелковое белой тафты платье, длинное, по примеру Греческого; на голове скуфья красного сукна, которую он ни пред кем не скидает; с левого плеча лежит у него тонкая позолоченая цепь, а на ней, под правою рукою, висит икона, в шитом футляре, величиною в Poccийский рубль; в руках носит обыкновенный Турецкий обушек; голос имеет он тонкий, на подобие женского; в речах скор, а выговорка по большей части Бошняцкая. В 11-ть часов приехал патриарх Василий, слабого здоровья человек, роста среднего, лицом желт, лет в 50-т; тихость и умеренность в его разговорах заставляет об нем заключить, что он простосердечен и прямой монах. Он, пробыв у Его Сиятельства часа с полтора, отъехал в [45] монастырь, в недальном расстоянии от Бурчеле, а Степан Малый остался и препроводил время до 5-го часа по полудни в темных и ветреных разговорах, из которых, кроме пустоши, ничего заключить не можно было, хотя Черногорцы и почитают за пророческое красноречие со страхом и покорностию. В 5-ть часов по полудни, Его Сиятельство с прочими офицерами пошел пешком к патриарху, и имел с ним наедине разговоры, а Степан Малый остался в другой комнате, сидя на своей постеле, где лежала голая сабля. По большой части курил он трубку, запивая стаканом водки с водою, без чего не может он и жить по затверделой привычке.

3-го приехал к Его Сиятельству в другой раз Степан Малый и явился с некоторым видом почтения и покорности, а как тогда же получено известие о нападении Турков наипаче, то Его Сиятельство отправил графа Воиновича, с небольшою командою Черногорцов, для защищения жителей того села Греческого исповедания, кои, по усердию к Poccии, соединились с Черногорцами, бывшими там на отводном карауле. Между тем Его Сиятельство имел разговор с патриархом об окрестных христианских народах, о положении мест и крепостей Турецких, советовал ему писать грамату ко всем Боснянским и Албанским народам, уговаривая их, по чину духовной власти и достоинства, принять оружие против общего неприятеля, что и учинено со стороны патpиapxa, а Его Сиятельство приказывал от своего имени изготовить манифесты ко всем воеводам Бедрянским, Грудянским, Климентским, Кастратским, Готским и других племен начальникам, как Греческого, так и Римского исповедания, призывая их [46] в совет соединения и единомыслия и желая видеться с ними в Чepной Горе на Цетине.

4-го числа получен рапорт из Спича, что Турки, под предводительством Антиварского комменданта, с Дульциниотами и Спичинами Римского исповедания, отбиты и прогнаны Черногорцами и Спичанами, и что причиною сего неприятельского нападения было междоусобное несогласие Спичан. Некто Михалко разграбил и зажег дом одного жителя, который казался ему подозрительным; в отмщение сего поступка жители противной стороны призвали Турков и зажгли дом Михалкин, и как между тем обе сражающиеся партии сошлись в селе Спиче, то и учинено с обеих сторон грабление домов, кои напоследок и сожжены, и таким образом раззорено целое село. До большого кровопролития не доходило за побегом неприятеля, а тем и кончилось cиe происшествие. Для примечания за неприятелем расставлены были отводные караулы, и по получаемым от них известиям не видно было с Турецкой стороны вновь какого либо предприятия. Того ж числа, в 4 часа по полудни, отъехал Его Сиятельство с прочими офицерами, в провожании 20-ти человек, из Бурчеле в Цетину. В переезде сем дорога почти непроходима, по горам и пропастям, столь опасным, что во многих местах, с крайним страхом и отчаянием жизни, с камня на камень перебираться надлежало. В продолжение сего пути получено от патриарха письмо, в котором уведомлял он, что Степан Малый, проезжая некоторые села, делает возмущения, почему от Его Сиятельства и приказано было губернатору взять его под арест и привезть в Цетинский монастырь. Помянутый проезд продолжался до полуночи. [47]

5-го, Его Сиятельство, имея квартиру в Цетинском монастыре, весьма тесном и невыгодном, а притом и отдаленном от жилья, сделал распоряжение, каким образом должна быть объявлена следующего дня Императорская грамата, присланная ко всем обще христианским народам. Того ж числа прибыл в Цетинский монастырь патриарх и некоторые старшины ближних сел и уездов Черногорских. По обычаю земли, главное и наследное по фамилии достоинство имеет губернатор, который однакож, по беспорядочному народа самовольству, не значит ничего, не имея ни силы, ни власти, ни правления. Нынешний губернатор молодой человек, 20-ти лет с небольшим, кажется прост, а Черногорское воспитание не дозволяет приметить в нем что нибудь особливое от других.

6-го числа Августа, в день Преображения Господня, была священная литургия, а по окончании оной начал собираться народ на пространном Цетинском поле, на котором назначено было место народному сбору, но как еще небольшое число людей за дальностию жилья собралось, то и объявление граматы отложено было на несколько часов. Между тем патриарх прислал к Его Сиятельству своеручную грамату, писанную к Черногорскому народу, в которой он, по духовной своей власти и достоинству, изобличает слепое Черногорцов мнение о Степане Малом, уверяя их, что помянутый Степан есть не тот, каким он себя поныне называл, но обманщик, льстец и неизвестный бродяга, возмутитель покоя и злодей нации, и для того Черногорцы, отстав от сего презренного человека, старались бы исправить свою погрешность верностию и усердием к Российскому Императорскому Двору, от которого [48] столь явно они видят защищения и милости. Его Сиятельство приказал помянутую патриаршую грамату прочесть пред народом, что и учинено Иеромонахом Феодосием, а потом губернатор и прочие начальники просили от Его Сиятельства письменного, за рукою и печатью его, о Степане Малом объявления, которое и дано им, с тем изяснением, что означенный обманщик не только не есть тот, каким он себя называл, но ниже от Российского Двора послан был, в Российской службе, да и со всем неизвестен России сей самозванец, плут и бродяга. Cиe объявление, прочтено было народу, который и казался уже быть спокойным. Когда таким образом приведено было в порядок, то Его Сиятельство имели, обеденный стол, к которому приглашен был патриарх и несколько Черногорских старшин, а в народе раздано было несколько боченков вина. По окончании стола, обождав немного, пошел Его Сиятельство из монастыря к народу, который составлял в поле большой циркул, а в средине поставлен был налой и на оном положены Евангелие и крест. Ход начался следующим образом: один сердарь шел впереди, с обнаженною саблею; за ним следовало двадцать человек вооруженных Черногорцов, по два в ряд; потом следовал Его Сиятельство; в средине, по правую сторону, несена была капитаном Миловским Императорская грамата, а по левую шел патриарх; потом следовали Российские штаб-офицеры, а за ними священники и духовенство; наконец люди, находящиеся при Его Сиятельстве; заключали ход двадцать Черногорцов, вооруженных по обычаю земли. Пришед в средину народа, приказал Его Сиятельство прежде прочесть учиненный от имени его манифест, в котором на Иллирическом языке [49] изяснены были причины приезда его в Черную Гору, притом благоволение и милость Ее Величества Императрицы Российской к Черногорской нации, и чего от нее требуется, со обнадеживанием впредь Высочайшею протекциею. По прочтении манифеста чтена была капитаном Миловским Императорская грамата, а потом пересказано было на Иллирическом языке краткое ее содержание, а наконец спрашивано было у народов: обещает ли оный, за таковые к нему от Российского Двора милости, с своей стороны верность и усердие и желает ли оные утвердить присягою?

Когда громкий народа голос, с великим желанием, обещал исполнить требуемое, то священник, стоявший в облачении, начал читать формуляр присяги, а народ повторял речи, и по окончании целовали все крест и Евангелие, что и продолжалось до позднего вечера.

При обратном Его Сиятельства возвращении в монастырь, началась от народа пальба из ружей и пистолетов и не преставала почти во всю ночь; обнародованная же при сем случае грамата отнесена была в монастырскую церковь и отдана на сохранение в потомственные роды, а между тем Его Сиятельство похвалил народное усердие и верность, приказал раздать в народ 500 цекинов, кои и разделены по нагиям или уездам, и распустить велел всех по домам до дальнейшего впредь повеления; общее же всей нации собрание при сем случае до 2 000 человек простиралось.

Таким образом кончился сей церемонияльный день, который по наружным видам и казался быть свидетелем общей всех Черногорцов верности, усердия и преданности к Российскому Двору, когда [50] каждый из них желал пролить кровь и охотно умереть за славу Российского имени.

7-го, за отдаленностию некоторых уездов, по большой части, собравшиеся Черногорцы остались на Цетине и препроводили ночь при стенах монастырских, а как рассветать начало, то и возвращались они по домам. В 5-м часу поутру, когда еще все спали и все казалось тихо и спокойно, то вдруг нечаянный возле окошек выстрел из многих ружей и пистолетов разбудил всех спящих, и как о причине того грома спрашивано было, то с торопливостию в ответ сказано, что на Цетинском поле показался Степан Малый, который, разъезжая на лошади с обнаженною саблею, удержав возвращающихся Черногорцов, идет прямо в монастырь. Очевидное доказательство сей вести подало причину разбудить Его Сиятельство и уведомить о такой нечаянности. Между тем Черногорцы продолжали пальбу из ружей, и позабыв вчерашнюю присягу, со всех сторон бежали к возмутителю, который, будучи окружен сим ветреным народом, продолжал путь к монастырским воротам, а потом остановясь в недальном от оных расстоянии, повторял непостоянному народу обыкновенные свои басни и таким образом препроводил несколько часов. Его Сиятельство, призвав губернатора и нескольких старшин, приказал объявить Черногорцам, дабы каждый из них, отстав от возмутителя, возвратился в свой дом, а Степана Малого немедленно привесть в монастырь, и такое приказание повторяемо было неоднократно; но как исполнение оного продолжалось медлительно, то от Его Сиятельства отдан был приказ взять Степана Малого под арест, а буде он противиться станет, то в таком случае убить его, как [51] возмутителя. Такое решительное приказание устрашило Черногорцов, и Степан Малый, видя удаляющийся от него народ и неудачу своего намерения, поехал в монастырь. А когда он приведен был в команду, то Его Сиятельство, изобличая самозванство сего обманщика, допрашивал пред всем толпящимся народом, кто он таков и откуда родом, а наконец приказал снять с него саблю и отвесть в тюрьму. Такое происшествие произвело в народе странную перемену, так, что беспутная ветренность и непостоянство вдруг переменились в необузданную ярость и бешенство и все единогласно закричали: «Повесить! Повесить!». Час от часу умножающийся шум кричащего народа принудил Его Сиятельство вытти из комнаты и сойти на низ, дабы присутствием своим успокоить народное смятение, однакож cиe служило к большему побуждению, ибо народ, умножая негодование и ярость, непрестанно кричал чтоб повесить или изрубить на части, что и конечно последовало бы, еслибы Его Сиятельство из великодушия своего не защитил жизни того арестанта ласковыми советами, которых народ сперва и слышать не желая, не преставая кричать тоже, принимая грех убийства сего на собственную свою душу и на детей своих. Весьма многого стоило труда успокоить рассвирепевший народ, который однакож наконец, по усильным графа Воиновича уговариваниям, едва согласился подарить Его Сиятельству жизнь Степана Малого, довольствуясь тем, что он заключен был в вечную темницу. Таким образом, без всяких печальных следствий, кончилась роль громкого в Европе обманщика, известного под именем Степана Малого, который, будучи уже в тюрьме, сперва сказал о себе, что он Райчевич прозванием, [52] родом из Далмации, а напоследок справедливее объявил, что он Турецкий подданный, уроженец из Боснии, вышел оттуда в малолетстве, скитался по многим государствам и наконец явился в Черной Горе.

8-го получено известие, что Турки с одной стороны от Антивары, а с другой при границах Зетских, протянули кордон из небольшого числа войск, почему Его Сиятельство приказал по всем Черногорским уездам раздать потребное число пороху и свинцу, и где надлежит расставить караулы, а достальной порох и свинец перевезть в Цетину.

9-го, по всем Черногорским нагиям разосланы письменные приказания, в которых рекомендуя Его Сиятельство всей нации взаимную между собою иметь дружбу и доброе согласие, а к старейшим послушаниe, учредил, дабы в случае неприятельского нападения пограничные уезды одни пособляли другим.

10-го, о всем том, что по cиe число в Черной Горе происходило, желая Его Сиятельство подать известие куда надлежит, отправил подполковника Герсдорфа чрез Катаро в Анкону, а оттуда в Пизу; однакож помянутый подполковник, будучи не пущен в Катаро, принужден был ночевать за городом, а на другой день возвратиться в Черную Гору.

11-го, находящемуся в Черной Горе Венециянскому капитану, конте Петру Беладиновичу, поручена от Его Сиятельства коммиссия о наборе солдат из вольных людей, в чем дана ему и инструкция. Того ж числа получено от Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича ответное к Его Сиятельству письмо, в котором он воевода уведомляет, что все дороги и проходы захвачены Турками, а потому не можно ему [53] пройтить в Черную Гору, и ожидает повеления, что ему делать впредь.

12-го. Никшицкой нагии от воеводы и гловарев получено письмо, в котором объявляют они желаниe свое избавиться от ига неверных и ожидают от Его Сиятельства наставления, как им поступать. Того числа ответствовано было от Его Сиятельства на оба помянутые письма, а в ответах рекомендовано было стоять в границах своих спокойно и во всякой готовности, а в случае неприятельского нападения на них, или на Черногорцов, приказано было взаимную подавать помощь, а впрочем со временем дано будет приказание о дальнейших предприятиях.

13-го. Катунского уезда семь человек Черногорцов, будучи человеколюбием и щедротою Его Сиятельства выкуплены из тяжкой неволи, явились в Цетинском монастыре принесть благодарность своему избавителю. Помянутые Черногорцы, в прошлогоднюю с Турками войну, желая отвратить Турков от нападения на Черную Гору, пошли в город Подгорицу, сделать мирные договоры и оставаться там в аманатах. Вероломный неприятель, удержав миротворцов в тяжких оковах, учинил нападение, а по истечении года требовал на перемену невольников толикого же числа девок; шесть было уже найдено, а за неимением седьмой просили Черногорцы от Его Сиятельства подаяния на искупление из неволи, и сия крайность возбудила жалость и милосердие, так, что все семь невольников искуплены, за 350 цекинов.

14-го, четыре человека дезертиров, ушед из Катарского гарнизона, явились в Цетинском монастыре и вступили в службу. Того ж числа, в вечеру, предложил Его Сиятельство патриарху: не [54] угодно ли будет ему следующего дня, для праздника Успения Богородицы, отслужить обедню, и как на cиe охотно согласился патриарх, то Цетинского монастыря монахи с бесстыдною дерзостию объявили Его Сиятельству, что они, не признавая патриарха за правильного, но за отлученного от церкви архиерея, не допустят до служения. Для пресечения дальнейших следствий отказался от службы патриарх, а Его Сиятельство отложил на другое время исследовать причины несогласия между духовенством.

15-го. Кроме патриарха, находятся еще в Черной Горе два архиерея, один митрополит Савва Петрович, а другой родной его племянник, епископ Арсений Пламенец, оба епархияльные; ни один из них по cиe время не явился еще у Его Сиятельства, за притворною болезнию их.

Его Сиятельство, узнав вражду и ненависть митрополита Саввы против патриарха, и желая между церковными пастырями учинить примирение, отправил одного из офицеров к митрополиту Савве, учинить представления о тех вредных следствиях, каковые в народе причинить может междоусобное пастырей несогласие.

Возвратясь посыланный офицер рапортовал, что он в дряхлом митрополите, состаревшемся в Черногорских обычаях и поступках, нашел непримиримую на патриарха злость и ненависть, с которою он и во гроб пойти желает, и что он страшными клятвами отрекся от тех приказаний, каковые дал он монахам о недопущении патриарха до служения, и что наконец, в угодность Его Сиятельству, принимает он советы его о примирении, обещая оные исполнить самым делом, однакож все cиe наружно было, лестно и притворно. Впрочем, [55] духовенство Черногорское погружено в столь великое невежество, что весьма удалилось оное от следов прямого христианства; в доказательство служит то общее понятие, каковое здешние монахи имеют о воскресном дне, просто называемом неделя. Многие церкви приходские построены и освящены во имя святые Недели, и в молитвах, призывая на помощь святую Неделю, клянутся ее имянем, говоря: «тако ми святые Недели», a cия клятва считается у них сильнее других. Самую же Неделю изображают они в подобии молодой женщины, одетой в царские одежды; на голове имеет она царскую корону; в руках держит мученический крест; над головою следующая надпись: «Святая Неделя». Такого странного изображения небольшая икона находится в самом кафедральном монастыре.

Митрополит Савва лет семидесяти старик; сорок пять лет провождает он в архиерейском чине; народные слухи находят в нем двоедушие и хитрую в невежестве злость, непостоянство, притворство, а всего больше крайнее к деньгам лакомство, хотя бы оное стоило и народного кровопролития. Весьма за небольшие деньги разрешает он многих, и если родственники подарят ему больше того, дозволяется им мстить разрешенному пред тем; за немногие цекины разводит он мужа с женою и венчает на другой, а родственникам его таков развод ничего не стоит. Три племянника, родные братья Петровичи, отогнав первых жен, все женились на других, a cии и другие примеры ввели развод почти в обычай в Черной Горе, так, что здешнее народонаселение нимало в сем совестию не беспокоится.

16-го, отправлено от Его Сиятельства к Татарскому губернатору письмо, с прописанием того [56] неудовольствия, каковое учинено ему со стороны губернатора в задержании у городских ворот и непропуске чрез город отправленного от него подполковника Герсдорфа. Того ж числа Черницкой нагии сердар и князья явились у Его Сиятельства и поднесли несколько арбузов и винограда; помянутые начальники трактованы были ужинным, а на другой день обеденным столом.

17-го, Черницкой же нагии жители, имея взаимные между собою тяжбы, по причине грабительств и насилий, каковы в прошедшую с Турками воину причинили один другому, явясь у Его Сиятельства, приносили жалобы. Для пресечения таковых нерешимых затруднений сделано следующее учреждение: 1-е, дабы все преждебывшие обиды, тяжбы и несогласия преданы были конечному забвению; 2-е, дабы таковые жалобы, буде бы впредь последовали, решимы были судом и расправою сердарей, князей и гловарев, а о важнейших делах чтобы докладывано было Его Сиятельству.

18-го, отправлено от Его Сиятельства к находящемуся в Катаро Антиварскому епископу в такой силе письмо, что несогласие между жителями села Спичь, Греческого и Римского исповедания, произошло против его воли и к сожалению его причинило раззорение; напротив того рекомендовано было общее спокойство, мир и взаимная дружба, о чем и помянутый епископ с своей стороны может весь народ своей епархии совершенно уверить.

Того ж числа получено известие с подтверждением, что Российские корабли прибыли к Спичанскому берегу, в намерении, чтоб тамо выгрузить порох и свинец, а как притом и Венецианские команды начали являться на своих границах, то Его [57] Сиятельство немедленно отправил туда графа Воиновича, с одним сердарем и несколькими Черногорцами, дав потребное наставление на случай чинимого препятствия, буде такое известие справедливо.

19-го, Турецкие подданные, жители села Саочан, прислали четырех человек к Его Сиятельству, с прошением о принятии в Российскую протекцию всего их общества. Его Сиятельство, обнадежив помянутых просителей помощию и защищением, приказал привесть их к присяге и для обороны от неприятельского нападения отпустить потребное число патронов. Означенное село Саочаны имеет крепкое положение места, между высокими и трудными горами, так, что жители, хотя их числом и не более 200 человек находится, свободно могут удержать неприятельские нападения, а сверх того близкое сего села расстояние от Черной Горы делает способность к получению помощи. Того ж числа из Катарского гарнизона два человека дезертировали и явясь в Цетинском монастыре вступили в службу.

20-го получено письмо от Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича и прочих гловарев, кои, уверяя о готовности всех Бердян к принятию оружия против Турков, просят Его Сиятельство об искуплении из неволи девяти человек Бердян, содержащихся в Подгорице.

Тогож числа отправлены от Его Сиятельства во все Черногорские уезды письменные приказания, в такой силе, дабы не чинено было никакого препятствия и насилия тем, кои желают приходить к Его Сиятельству для своих нужд, не смотря на различие закона, також, дабы не чинено было никаких переносов посторонним людям о всем том, что происходит в Черной Горе. [58]

21-гo, в 11-ть часов по утру, митрополит Савва приехал из своего подворья, называемого Станевичи, имел церемонияльный по архиерейскому обычаю вход в Цетинский монастырь, и будучи прочими монахами встречен с кадилом и пением, пошел прежде в церковь, а потом в комнату Его Сиятельства. При первом своем свидании пересказал он нескладное Высочайшей фамилии Российского Двора и Синоду многолетие, после того прошен был сесть, и препроводя немного времени в пустых и ничего не значущих разговорах, пошел для свидания с патриархом, с которым он и примирился. Нельзя сказать, чтоб cиe примирение добросердечно было, ибо подозрение, каковое на патриарха митрополит имеет в присвоении собственной его в народе власти, произвело в нем непримиримую ненависть, которая и кончится с его жизнию. Того ж числа отправлено чрез Бердянского архимандрита Симеона, да Ивана Подгоричанина, ответное к воеводе Илии Дрекаловичу письмо, и чрез них послано 875 цекинов для выкупа девяти человек пленных Бердян, в том числе и сына оного Илии Дрекаловича.

22-го, присланные от Белопавлицкого воеводы три человека, явясь у Его Сиятельства, объявили именем всего общества, что весь Белопавлицкий уезд ожидает повеления к принятию оружия против Турков, а как кроме вышеписанных трех посыльных, пришли еще два, кои по многим свидетельствам оказались подозрительными, то один из сих последних задержан под караулом, а другой отпущен для принесения письменного от воеводы отправдания. Того ж числа явились девять человек дезертиров из Катарского гарнизона.

23-го, возвратясь посыланный к Спичанскому [59] берегу для проведывания о кораблях, граф Воинович рапортовал, что хотя и видны в море два корабля, однакож за отдаленностию их от берегов нельзя узнать флага и проведать, какие именно суда, а по вероятнейшим догадкам заключает он, что оные две Дульциниотские тартаны, кои разъезды чиня у берегов, стараться будут не допустить к берегу Российских судов, буде бы оные, с каким либо грузом для Черной Горы, присланы были. Тогож числа явились семь человек дезертиров.

24-го, Турецкие подданные, жители уезда Пипера и Лешанской нагии, явясь у Его Сиятельства, объявили именем общества желание свое в принятии оружия против Турков. В рассуждении весьма близкого помянутых жителей соседства с городами Подгорицею и с Пумже, приказал Его Сиятельство стоять им до времени спокойно и во всякой готовности, увещая притом платить обыкновенную подать, дабы тем удерживать Турков от нападения на их жилища, а в противном случае обороняться оружием и дать о том известие в Черную Гору, для отправления к ним Черногорской команды. При отправлении сих людей отпущен и задержанный пред тем Белопавлицкий житель. Того ж числа, посланные в Герцеговину от капитана конте Беладиновича два человека, возвратясь на Цетину, рапортовали Его Сиятельству, что жители города Требнии и других окрестных уездов, все единодушно готовы принять оружие против неприятеля, и в такой силе поднесли письмо от тамошних князей и начальников, кои обещая верность и усердие к Российскому Двору, ожидают от Его Сиятельства повеления.

25-го, получено от капитана Беладиновича письмо, с жалобою о причиненных Черногорцами [60] грабительствах скота и другого имения живущим в Герцеговине единоверным нашим, почему от Его Сиятельства послано письменное приказание о возвращении всего похищенного. Бедственное состояние, до которого приведены живущие в соседстве с Черногорцами христиане, то есть, в Босне, Албании и Герцеговине, заслуживает крайнее сожаление, ибо Черногорцы, почти все вообще, не зная никаких рукоделий и художеств и будучи удалены от христианства и человеколюбия, питаются воровством, граблением и разбоем, не разбирая ни веры, ни знакомства, ни человечества. Небольшими шайками, по десяти и по двадцати человек согласясь, ходят в вышепомянутые Турецкие владения на несколько дней, или месяцов, и зная все тамошние места и проходы, лежат в горах и лесах днем, а крадут и разбивают ночью, не щадя никого, кто бы зверству их ни попался. Всех считают они Турками, а по большой части страждут бедные христиане. Таким образом, получа омоченную неповинною кровию добычу, возвращаются домой, и сие варварство называют они всегдашнею с Турками войною, а в самом деле не видят Турков никогда далее Черногорских камней и своих жилищ, и в таком случае трусость, измена и предательство столь обыкновенны, что слепые выигрыши над Турками одним только камням и трудным проходам причитать должно. При всем том, по большой части, платят Черногорцы, как Турецкие подданные, денежные подати, и под именем аманатов имеют своих невольников, которых и дозволяют Турки выкупать, платя за каждого по 50 цекинов. Прошлогодняя Черногорцов с Турками война наполнила всю Европу невероятным слухом, что Турецкая армия простиралась до 250 000; [61] что храбрые Черногорцы, хотя всех их число не превосходит 6 000, разбили Турков на двух сражениях, взяли весь их лагерь, прогнали от своих границ, и что наконец Турки, потеряв 40 000 войска, принуждены были просить мира. При всем том не видно у победителей никакой добычи, кроме выжженных своих собственных жилищ и в полон взятых, и сверх того со всех пяти Черногорских нагий, или уездов, дано было Туркам по 15-ти человек в аманаты, из числа которых несколько ушло, подкупя караульных Турков; семь человек выкуплены щедротою князя Юрия Володимировича, а еще сказывают, что больше 20-ти Черногорцов остаются в невольничьих оковах.

26-го, Его Сиятельство, желая обо всем происходящем в Черной Горе уведомить графа Алексея Григорьевича Орлова, и не имея надежды о свободном чрез Катаро пропуске нарочного офицера, заблагоразсудил сыскать надежного человека из Венециянских подданных, живущих близ Катарского залива, и сыскав одного, отправил к нему письма чрез капитана Пламенца, с журнальною, от 24-го Июля по cиe число, запискою. Адресован был в Венецию, к маркизу Маруци, при письме о дальнейшей пересылке в то место, где граф Орлов ныне находится. Того числа отправлено от Его Сиятельства ответное к Герцеговинским князьям и начальникам письмо, в котором рекомендовано было, дабы каждый из них, по усердию и верности своей, склонял единоверный народ к согласию, содержа до времени намерение в тайне о принятии оружия против неприятеля.

27-го, Турецкие подданные, жители города Требини, получа известие о приезде Российского генерала в [62] Черную Гору, отправили туда нарочно трех человек для лучшего осведомления о подлинности слуха. Помянутые посланцы, явясь на Цетине, с отличною ласкою приняты были от Его Сиятельства и отпущены с обнадеживанием Высочайшею Poccийcкaгo Императорского Двора протекциею всех усердных единоверцов.

28-го, пребывающие в Цетинском монастыре патриарх Василий и митрополит Савва сделали Его Сиятельству визит, и как один, так и другой препроводили несколько времени в партикулярных разговорах. Того ж числа явились в монастырь четыре человека дезертиров, которых число хотя уже и простирается до сорока человек, однакож все они без мундира, без ружей и обуви, а притом столь мелочны и слабы, что кроме Итальянских гарнизонов нигде в военную службу не годятся.

29-го, возвратясь посыланный с письмами капитан Пламенец, рапортовал, что он письма поручил одному из Венециянских подданных, такому человеку, на которого верность совершенно положиться можно, и что он на другой день отправился с письмами в Венецию, где оные верно доставлены будут маркизу Маруци, для пересылки к его сиятельству графу Орлову.

30-го, несколько князей и гловарев из Катунской и Речанской нагий, будучи позваны самовольным письмом от одного из митрополитских племянников, пришли на Цетину, для подачи Его Сиятельству общего прошения, каковое сложено было от неизвестного сочинителя. С самого приезда Его Сиятельства в Черную Гору усмотрены уже были столь сильные в жителях непорядки, что без прекращения оных не осталось никакой надежды к начатию какого либо [63] предприятия, а того меньше ожиданию успеха. Бесстрашие, непослушание, беспутное самовольство, и потому междоусобное убийство, наглость, воровство, грабление, с неприятелем тайное согласие, измена и предательство, обманы, неправосудие и насилие почти всеми жителями столь слепо овладели, что долговременное сих пороков употребление почитается у них за древний обычай, да и до такой уже степени доведено, что один у другого отнимает дочерей и продает Туркам, без всякого за сие варварство наказания, хотя и неоднократно такое бесчеловечие повторяемо было свежими примерами. Таковой презрительный образ жизни, будучи весьма удален от человеколюбия и христианства, сопряжен еще со многоженством и недозволенным образом жития с побочною женою, при другой законной. Такое Черногорцов состояние с крайним сожалением усмотря, Его Сиятельство почел причиною тому невнимание духовенства, и потому за нужное признал к поправлению столь зверской жизни учредить порядок. В рассуждении чего повелел во все уезды послать письменные приказания, в коих рекомендовано было взаимное между собою иметь согласие, любовь, дружбу и послушание начальникам, а притом, чтобы все похищенное возвращаемо было обиженному, а впредь все бы обиды решены были бескорыстных начальников правосудием, под опасением бесчестия и наказания за преступление. Но как сии полезные учреждения Черногорским обычаям и самовольству, а больше лакомству беспокойного начальства, показались предосудительными, то, по научению митрополитского племянника, Катунская и Речанская нагии, выбрав из каждого села по два начальника, отправили на Цетину, куда в 11-м часу по полудни начали собираться сии беспутные депутаты, [64] кои, не входя в монастырь, остановились у ворот, ожидая там других своих товарищей. Час от часу умножалось их число, а между тем продолжали они пустые свои разговоры, и тот умнее им всех казался, кто громче других кричать умел. Когда же собралось их более ста человек, то они, удалясь от ворот, сделали на поле циркул, в котором, прокричав в пустых речах несколько часов, пожаловали без всякой надобности сердарем одного из митрополитских племянников, двуженца Ивана Петровича, оборотя его кругом в средние циркуля, a cиe и значит уже конфирмацию. До позднего вечера, кроме шума, нельзя было ничего более приметить, что происходило в куче сих знаменитых людей, а напоследок, пришед они в монастырь, просили Его Сиятельство о допущении их к себе; все прочие остались внизу, а человек с тридцать главнейших членов вошли в комнату и именем общества подали прошение, в следующих пунктах: 1-е, дабы оставить их Черногорцов при драгоценной их вольности, какою они от потеряния Сербского царства поныне пользуются; 2-е, дабы не принуждать их ни к какой работе, хотя бы оная была и государственная; 3-е, дабы все Цетинского монастыря имения остались при монастыре; 4-е, дабы никаких солдат по квартирам их не ставить; 5-е, дабы Черногорцов не лишать оружия и не бить, но вешать; 6-е, если Черногорцы переселены будут в другое место, то пользоваться бы им нынешними вольностями; 7-е, не делать в уездах никаких судов, но выбрав несколько членов оставить бы на Цетине для совета и управлении дел. Такое пустое прошение оставлено без всякого уважения, ибо содержание Императорской граматы, писанной ко всем обще христианским [65] народам ничего более от них не требует, кроме принятия оружия против Турков, для собственного их освобождения при помощи Российского Двора, и потому Его Сиятельство сделал сим депутатам выговор за пустые их собрания и приказал им на другой день возвратиться по домам. Все вообще Черногорцы, опасаясь лишения оружия, усильно просят, чтоб казнить смертию всякого преступника, а по вкоренившемуся в них междоусобному убийству и грабительству в жилищах соседних христиан, весьма нужно иметь Черногорцу оружие, ибо отнятие оного есть лишение его пропитания, и тoй чести, чтоб убить своего брата, а такой драгоценной вольности не может прекратить смертная по законам казнь, потому что в таком случае из шести тысячного Черногорцов числа, которое все их общество составляет, весьма бы мало осталось.

31-го. Вышереченные депутаты, видя с досадою, что пункты прошения их не приняты, остановились у монастырских ворот, и вызвав губернатора, который, кроме пустого имени, в Черной Горе не значит ничего, объявили ему, что они просят Его Сиятельство, дабы выслан был патриарх из Цетинского монастыря, для спокойства митрополита Саввы, но как и cиe принужденное по злости требование не принято, а напротив того изобличены злость и ненависть их и беспутное дерзновение, то cиe беспутное собрание наконец разбрелось по своим жилищам.

Текст воспроизведен по изданию: Журнальная записка происшествиям во время экспедиции его сиятельства, князя Юрия Володимировича Долгорукова, от армии генерал-майора и лейб-гвардии Преображенского полку маиора, в Черной Горе, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверсии // Русский вестник, Том 3. 1841

© текст - ??. 1841
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
©
OCR - Иванова Г.; Strori. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский вестник. 1841