СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЖУРНАЛЬНАЯ ЗАПИСКА

происшествиям во время экспедиции его сиятельства князь Юрья Володимировича Долгорукова, от армии генерал-мaиopa и лейб-гвардии Преображенского полку майора, в Черную Гору, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверзии.

1769-й год.

(Печатается с современного списка, сохранившегося в бумагах генерала-прокурора князя А. А. Вяземского).

При отправлении его сиятельства в помянутую экспедицию поручена ему Императорская грамота, писанная ко всем обще христианским народам, состоящим под Турецким владением; а содержание ее простиралося к тому, дабы все христианство, приняв оружие против неприятеля, способствовало к своему избавлению от тиранского ига своих владетелей.

При сей экспедиции определены в команду его сиятельства из штаб и обер-офицеров: от артилерии подполковник Алексей Лецкой, подполковник Федор Герсдорф, майор Андрей Розенберг, капитан Иван Мидовской, да два Преображенского полку унтер-офицера Сыромятников и Акиншин; сверх того находились при его сиятельстве Российской гусарской капитан Родион Пламенец, да граф Иван Войнович.

Его сиятельство князь Юрий Володимирович с означенными штаб-офицерами, отправясь из Пизы чрез Венецию, прибыл в Сенигалию июля 15-го числа 1769 года, и, за неготовностию корабля к дальнейшему отъезду, прожил девять дней.

24-го июля в вечеру в двенадцатомъ часу, сев в тамошнем порте на малую фелуку, переехали на трабакул, нагруженный нужными припасами, порохом и свинцом, и отправились прямо [390] к Анконскому порту, в разстоянии за 18-ть Италиянских миль от Сенигалии.

25-го, прибыв поутру к помянутому порту, препроводили тот день разъезжая в виду города Анконы в ожидании Греческого корабля, на котором в намеренной путь отправиться надлежало; и с тогож числа, уже в полночь, по данному на корабле и трабакуле сигналу, съехалисъ с кораблем и, перешед на оной, отправились в море.

26-го, за тихостию погоды, препроводили весь день и ночь в переезде к Далмацким берегам, разстоянием которых по прямой линии считается шестьдесят миль от Анконы.

27-го, поутру усмотрены были за тридцать миль Далмацкие берега и на них высокие каменные горы. А при продолжающейся весьма тихой погоде прошел весь день, в который приближались к острову Венецианского владения, называемому Большой или Длинной остров в Далмации; а не доезжая к оному за пять миль, поворотили в право к островам.

28-го, оставя в правой стороне помянутые острова, помощию небольшого ветра, прибыли уже к вечеру прямо в порт города Лесины, лежащего на острову того-ж имени, и тамо стали на якорь вблизи Венецианской галеры, с которой позван был трубою наш капитан, которой явился у командующего шефа; а потом, взяв свежей воды и другой провизии, пустились в море способным ветром.

29-го поутру в шестом часу, прибыв к острову, называемому Солчира, отправили фелуку в порт для покупки рыбы и взятья дров. В сем порте, хотя довольно пространном и выгодном, однакож нет поселения, кроме двух рыбачьих небольших избушек для ловли сельдей, которыми все помянутые острова весьма изобильны.

В переезде от острова Карцулы до Рагузы препроводили весь день и ночь за тихостию погоды.

30-го, приближась на заре к Рагузскому порту и имея город в виду в недальнем разстоянии, продолжали путь при берегах сей республики, и препроводили весь день в переезде до Катарского залива, а в вечеру, при солнечном захождении, с помощию способного ветра, прибыли к порту и городу Будье и, продолжая путь весьма близко оного, умедлили нарочно, дабы позднее доехать до берегов Венецианского села, называемого Пастровичи, где принято было намерение выдти на берег.

Того-ж числа, в час ночи, перегрузя заблаговременно все экипажи с большого корабля на трабакуль, отправили в маленькой шлюбке на берег капитана Пламенеца, которому и велено подать [391] в Черной Горе известие о приезде и привесть оттуда на Турецкой берег, лежащий между Пастровичами и Спичем, людей и лошадей для выгрузки трабакуля; а сами, обождав с полчаса, пересели в фелуку и пустились вдоль берегов, пользуясь тихостию морской погоды и весьма светлою ночью.

Три часа продолжался сей переезд, а наконец вышли на Пастровицкой берег подле анбаров, отдаленных от жилья.

Таким образом кончился морской путь, продолжавшийся чрез семь дней без всякого препятствия и опасности и столь благополучно, что не только никому не случилось никакова в здоровье припадка, но еще и те, кои в Сенигалии заболели, совершенно на корабле выздоровели.

Обождав провожатых с полчаса, пошли в полночь весьма тесною и каменистою дорогою на превысокие и, почти сказать, непроходимые горы, каждой в полном мундире и с нагруженными карманами. Нельзя достаточно описать, а того меньше в мыслях представить, сколь многотруден был сей переход. Каменные весьма крутые горы, проход столь узок, что едва продраться можно одному человеку; по сторонам по большой части терновые алеи, камень на камени, а вострота и скользость оных почти всеминутно угрожали падать, с крайнею опасностью переломать ноги или ушибиться смертельным ударом. Общее несчастие умножалось еще и тем, что луна, освещавшая нас на тихом море, перестала уже светить тогда, когда мы на сих опасных горах находились. Чрезмерный внутренний и наружный жар, жажда и проход труднейший на многих местах отнимали у всех силы и чувства; и хотя на пути два ключа преизрядной воды и возвращали жизнь истомленным и едва дышущим, однакож, наконец, при последнем всходе на гору, выбившись из сил и лишась чувств и движения, протянулись все на камнях полумертвыми. Трудный сей переход продолжался шесть часов.

31-го июля на заре, собравшись со остатками дыхания и жизни, взошли все на гору и, перешед небольшое разстояние, увидали Спичанского жителя, называемого Михалко, с одним ослом и несколькими Черногорцами. Князь Долгоруков, сев на осла, продолжал путь, а протчие едва ползли пешком; а потом приведено было еще несколько ослов для прочих. Таким образом был въезд в Черную Гору, и продолжался оной чрез два часа до первого села, называемого Глухидо, где остановясь имели отдых до шести часов по полудни. Между тем отправлены были на морской берег люди с мулами для выгрузки трабакуля, и по данному приказанию началась перевозка пороху и свинцу тудаж в Глухидо. Беспутный образ [392] жизни, без всякого начальства, власти и послушания, беспорядочное самовольство жителей Черногорских были причиною той медленности, с которою производились выгрузка трабакуля и перевозка пороху, хотя все возможные к тому графом Войновичем употреблены были старания.

В шесть часов по полудни, князь Долгоруков и прочие отправились на ослах дале внутрь Черной Горы и продолжали тесной и трудной путь до монастыря, называемого Бурчеле в Черницком уезде, куда и прибыли в час по полночи.

1-го Августа присланы были к его сиятельству от патриарха Василия архимандрит Аввакум, от митрополита Саввы — иеромонах Феодосий с комплиментами. Между тем учинены распоряжения о перевозке пороху, свинцу и экипажа из Глухидо в Бурчеле, и разосланы письменные приказы для собрания всех Черногорцев в Цетину к шестому числу Августа.

Тогож числа в вечеру принесены были Черногорцами четыре Турецкие головы, которые, по объявление Черногорцев, отсечены были тем Туркам, кои в малой фелуке, пристав к Спичанскому берегу и вошед на горы, присматривали выгрузку пороху и свинцу.

2-го числа, в десятом часу поутру, в Бурчельской монастырь приехал на лошади, с конвоем нескольких Черногорцев, Степан Малый, который в келии одного здешнего игумна сокровенно жил девять месяцов, и когда допущен он был к его сиятельству, то разговоры его, поступки и обращения заставили заключать об нем, что он в лице вздорного комедианта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу. Росту он среднего, лицем бел и гладок, волосы светлочерные, кудрявые, зачесаны назад и без завязки распущены, молод, лет в тридцать пять, одет в шелковое белой тафты платье длинное, по примеру Греческому; на голове скуфья красного сукна, которой он ни пред кем не скидывает; с левого плеча лежит у него тонкая позолоченная цепь, а на ней под правою рукою висит икона в шитом футляре, величиною в Российской рубль; в руках носит обыкновенный Турецкий обушек. Голос имеет он тонкой на подобие женского, в речах скор, а выговор по большой части Бошняцкой.

В одинадцать часов приехал патриарх Василий, слабого здоровья человек, росту среднего лицем желт, лет в пятдесят. Тихость и умеренность в его разговорах заставляют об нем заключать, что он простосердечен и прямой монах. Он, пробыв у его сиятельства часа с полтора, отъехал в монастырь, в недальнем разстоянии от Бурчеле, а Степан Малый остался и [393] препроводил время до пятого часа пополудни в темных и ветреных разговорах, из которых, кроме пустоши, ничего заключить не можно было, хотя Черногорцы и почитают его за пророческое красноречие со страхом и кротостию.

В пять часов по полудни его сиятельство с прочими офицерами пошел пешком к патриарху и имел с ним наедине разговоры; а Степан Малый остался в другой комнате, сидя на своей постели, где лежала голая сабля. По большей части курил он трубку, запивая стаканом водки с водою, без чего не может он и жить по привычке, в нем вкоренившейся.

3-го приехал к его сиятельству в другой раз Степан Малый и явился с некоторым видом почтения и покорности; а как тогдаж получено известие о нападении Турков на одно село, то его сиятельство отправил графа Войновича с небольшою командою Черногорцев для защищения жителей того села Греческого исповедания, кои по усердию к России соединились с Черногорцами, бывшими тамо на отводном карауле. Между тем его Сиятельство имел разговор с патриархом об окрестных христианских народах, о положении мест и крепостей Турецких, советовал ему писать грамоту ко всем Боснянским и Албанским народам, уговаривая их по чину духовной власти и достоинства принять оружие противу общего неприятеля, что и учинено с стороны патриарха; а его сиятельство приказывал от своего имени изготовить манифесты ко всем воеводам Бедрянским, Грудянским, Климентским, Кастрацким, Готским и других племен начальникам, как Греческого, так и Римского исповедани.я, призывая их в совет соединения и единомыслия и желая видеться с ними в Черной Горе на Цетине.

4-го числа получен рапорт из Пича, что Турки под предводительством Антиварского коменданта с Дульциниотами и с Спичанами Римского исповедания отбиты и прогнаны Черногорцами и Спичанами, и что причиною сего неприятельского нападения было междоусобное несогласие Спичан. Некто Михалко разграбил и зажег дом одного жителя, которой казался ему подозрительным; во отмщение сего поступка жители противной стороны призвали Турков и зажгли дом Михалкин; и как между тем обе сражающияся партии сошлись в селе Спиче, то и учинено с обеих сторон грабление домов, кои напоследок и сожжены; и таким образом раззорено целое село. До большего кровопролития не доходило за побегом неприятеля, а тем и кончилось сие происшествие. Для примечания за неприятелем разставлены были отводные караулы, и по [394] получаемым от них известиям не видно было с Турецкой стороны вновь какого предприятия.

Тогож числа, в четыре часа по полудни, отъехал его сиятельство с прочими офицерами в провожании двадцати человек из Бурчеле в Цетину. В переезде сем дорога почти непроходима по горам и пропастям столь опасным, что во многих местах с крайним страхом и отчаянием жизни с камня на камень перебираться надлежало. В продолжении сего пути получено от патриарха письмо, в котором уведомлял он, что Степан Малый, проезжая некоторые села, делает возмущения; почему от его сиятельства и приказано было губернатору взять его под караул и привесть в Цетинской монастырь. Помянутой проезд продолжался до полуночи.

5-го его сиятельство, имея квартиру в Цетинском монастыре, весьма тесном и невыгодном, а притом и отдаленном от жилья, сделал распоряжение, каким образом должна быть объявлена следующего дня Императорская грамота, присланная ко всем общехристианским народам.

Того ж числа прибыли в Цетинской монастырь патриарх и некоторые старшины близких сел и уездов Черногорских. По обычаю земли, главное и наследное по фамилии достоинство имеет губернатор, который однакож, по беспорядочному народа самовольству, не значитъ ничего, не имея ни силы ни власти, ни правления Нынешний губернатор молодой человек, двадцати лет с небольшим, кажется прост; а Черногорское воспитание не дозволяет приметить в нем что нибудь особливое от других.

6-го Августа, то-есть в день Преображения Господня, была священная литургия, а по окончании оной начал собираться народ на пространном Цетинском поле, на котором назначено было место народному сбору; но как еще небольшое число людей за дальностию жилья собралось, то и объявление грамоты отложено было на несколько часов. Между тем патриарх прислал к его сиятельству своеручную грамоту, писанную к Черногорскому народу, в которой он, по духовной своей власти и достоинству, изобличает слепое Черногорцев мнение о Степане Малом, уверяя их, что помянутый Степан есть не тот, каким он себя поныне называл, но обманщик, льстец и неизвестный бродяга, возмутитель покоя и злодей нации, и для того б Черногорцы, отстав от сего презренного человека, старались бы исправить свою погрешность верностию и усердием к Российскому Императорскому двору, от которого столь явно они видят защищения и милости. [395] Его сиятельство приказал помянутую патриаршую грамоту прочесть пред народом, что и учинено иеромонахом Феодосием; а потом губернатор и прочие начальники просили от его сиятельства письменного за рукою и печатью его о Степане Малом объявления, которое и дано им с тем изъяснением, что помянутой обманщик не только не есть тот, каким он себя называл, но ниже от Россйского двора послан был в Российскую службу, да и совсем неизвестен в России, что сей самозванец есть плут и бродяга. Сие объявление прочтено было народу, которой и казался уже быть спокойным. Когда таким образом приведено было все в порядок, то его сиятельство имел обеденный стол, к которому приглашен был патриарх и несколько Черногорских старшин, а в народ роздано было несколько боченков вина. По окончании ж стола, обождав немного, пошел его Сиятельство из монастыря к народу, которой составлял в поле большой цыркуль, а в средине поставлен был налой и на оном положены Евангелие и Крест. Ход начался следующим образом: один сердарь шел впереди с обнаженною саблею, за ним следовало двадцать человек вооруженных Черногорцов по два в ряд, потом следовал его сиятельство в средине; по правую сторону несена была капитаном Миловским Императорская грамота, а по левую — шел патриарх; потом следовали Российские штаб-офицеры, а за ними священники и духовенство, наконец люди находящиеся при его сиятельстве; заключался ход двадцатью Черногорцами, вооруженными по обычаю земли.

Пришед в средину народа, приказал его сиятельство прежде прочесть учиненный от имени его манифест, в котором на Иллирическом языке изъяснены были причины приезда его в Черную Гору, при том благоволение и милость Ее Величества Императрицы Российской к Черногорской нации, и чего от нее требуется со обнадеживанием впредь Высочайшею протекциею.

По прочтении манифеста, чтена была капитаном Миловским Императорская грамота, а потом пересказано было на их Иллирическом языке краткое ее содержание; а наконец спрашивано было у народа, обещает ли оной, за таковые к нему от Российского двора милости, с своей стороны верность и усердие, и желает ли оное утвердить присегою?

Когда громкой народа голос с великим желанием обещал исполнить требуемое, то священник, стоящий в облачении, начал читать формуляр присяги, а народ повторял речи; и по окончании [396] целовали все Крест и Евангелие, что и продолжалось до позднего вечера.

При обратном его сиятельства возвращении в монастырь, началась от народа пальба из пистолетов и не переставала почти во всю ночь. Обнародованная ж при сем случае грамота отнесена была в монастырскую церковь и отдана на сохранение в потомственные роды; а между тем его сиятельство, похвалив народное усердие и верность, приказал раздать в народ до пяти сот цекинов, кои и разделены по нагиям или уездам, и распустил всех по домам до дальнейшего впред повеления. Общее ж в сей нации собрание при сем случае до двух тысяч человек простиралось.

Таким образом кончился сей церемониальной день, которой по наружным видам и казался быть свидетелем общей всех Черногорцов верности, усердия и преданности к Российскому двору, когда каждой из них желал пролить кровь и охотно умереть за славу Российского имени.

7-го. За отдаленностию некоторых уездов по большой части собравшиеся Черногорцы остались на Цетиние препроводили ночь при стенах монастырских, а как разсветать начало, то и возвращались они по домам.

В пятом часу поутру, когда еще все спали и все казалось тихо и спокойно, то вдруг нечаянной возле окошек выстрел из многих ружей и пистолетов разбудил всех спящих; и как о причине того грому спрашивано было, то с торопливостию в ответ сказано, что на Цетинском поле показался Степан Малый, которой, разъезжая на лошади с обнаженною саблею, удержал возвращающихся Черногорцов и идет прямо в монастырь. Очевидное доказательство сей вести подало причину разбудить его сиятельство и уведомить о такой нечаянности. Между тем Черногорцы продолжали пальбу из ружья и, позабыв вчерашнюю присягу, со всех сторон бежали к возмутителю, которой, будучи окружен сим ветреным народом, продолжал путь к монастырским воротам; а потом, остановясь не в дальном от оных разстоянии, повторял непостоянному народу обыкновенные свои басни, и таким образом препроводил несколько часов.

Его сиятельство, призвав губернатора и нескольких старшин, приказал объявить Черногорцам, дабы каждой из них, отстав от возмутителя, возвратился в свой дом; а Степана Малого немедленно привесть в монастырь. И такое приказание повторяемо было неоднократно; но как исполнение оного продолжилось медлительно, то от его сиятельства отдан был приказ взять Степана Малого [397] под арест; а буде он противиться станет, то в таком случае убить его как возмутителя. Такое решительное приказание устрашило Черногорцов; а Степан Малый, видя удаляющийся от него народ и неудачу своего намерения, поехал в монастырь. А когда он приведен был в комнату, то его сиятельство, изобличая самозванство сего обманщика, допрашивал пред всем толпящимся народом, кто он таков и откуда родом, а наконец приказал снять с него саблю и отвесть в тюрьму.

Такое происшествие произвело в народе странную перемену, так что беспутная ветренность и непостоянство вдруг переменились в необузданную ярость и бешенство, и все единогласно закричали: повесить! повесить! Час от часу умножающейся шум кричащего народа принудил его сиятельство выдти из комнаты и сойти на низ, дабы присутствием своим успокоить народное смятение. Однако сие служило еще к большему побуждению: ибо народ, умножая негодование и ярость, непрестанно кричал, чтобы повесить или изрубить на части; и конечно сие последовало бы, естьлиб его сиятельство из великодушия своего не защитил жизни того арестанта ласковыми советами, которых народ сперва и слышать не желая, не преставал кричать тоже, принимая грех убийства сего на собственную свою душу и на детей своих. Весьма многого стоило труда успокоить разъярившийся народ, которой однакож, наконец, по усильным графа Войновича уговариваниям, едва согласился подарить его сиятельству жизнь Степана Малого, довольствуясь тем, что он заключен был в вечную темницу.

Таким образом, без всяких печальных следствий, кончился роль громкого в Европе обманщика, известного под именем Степана Малого, которой, будучи уже в тюрьме, сперва сказал о себе, что он Райчевич прозванием, родом из Далмации; а напоследок справедливее объявил, что он Турецкой подданный, уроженец из Босны, вышед оттуда в малолетстве, скитался по многим государствам, а наконец явился в Черной Горе.

8-го. Получено известие, что Турки, с одной стороны от Антивари, а с другой при границах Зетских, протянули кордон из небольшего числа войск; почему его сиятельство приказал по всем Черногорским уездам раздать потребное число пороху и свинцу, и где надлежит разставить караулы, а достальной порох и свинец перевезть в Цетину.

9-го. По всем Черногорским нагиям разосланы письменные приказания, в которых рекомендуя ого сиятельство всей нации взаимную между собою иметь дружбу и доброе согласие, а к [398] старейшинам послушание, учредил, дабы, в случае неприятельского нападения, пограничные увзды одни пособляли другим.

10-го. О всем том, что по cиe число в Черной Горе происходило,желая его сиятельство подать известие куда надлежит, отправил подполковника ГерсдорФа чрез Катаро в Анкону, а оттуда в Пизу, однако помянутый подполковник, будучи не пущен в Катаро, принужден был ночевать за городом, а на другой день возвратиться в Черную Гору.

11-го. Находящемуся в Черной Горе Венецианскому капитану Конте Петру Беладиновичу поручена от его сиятельства коммиссия о наборе солдат из вольных людей, в чем дана ему и инструкция.

Тогож числа получено от Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича ответное к его сиятельству письмо, в котором он воевода уведомляет, что все дороги и проходы захвачены Турками, и потому не можно ему пройтить в Черную Гору, и ожидает повеления, что ему делать впредь.

12-го. Никшицкой нагии от воеводы и главарев получено письмо, в котором объявляют они желание свое избавиться от ига неверных и ожидают от его сиятельства наставления, как им поступать.

Тогож числа ответствовано было от его сиятельства на оба помянутые письма; а во ответах рекомендовано было стоять на границах своих спокойно и во всякой готовности; а в случае неприятельского нападения на них или на Черногорцов, приказано было взаимную подавать помощь, а в прочем со временем дано будет приказание о дальнейших предприятиях.

13-го. Катунского уезда семь человек Черногорцов, будучи человеколюбием и щедротами его сиятельства выкуплены из тяжкие неволи, явились в Цетинском монастыре принесть благодарность своему избавителю. Помянутые Черногорцы в прошлогодскую с Турками войну, желая отвратить Турков от нападения на Черную Гору, пошли в город Подгорицу сделать мирные довогоры и оставаться тамо во аманатах. Вероломный неприятель, удержав миротворцов в тяжких оковах, учинил нападение; а по истечении года требовал на перемену невольников толикогож числа девок. Шесть было уже найдено, а за неимением седьмой просили Черногорцы от его сиятельства подаяния на искупление из неволи. A cия крайность возбудила жалость и милосердие, так что все семь невольников искуплены за триста пятьдесятъ цекинов.

14-го. Четыре человека дезертиров, ушед из Катарского гарнизона, явились в Цетинском монастыре и вступили в службу. [399] Тогож числа в вечеру предложил его сиятельство патриарху, не угодноль будет ему, следующего дня, для праздника Успения Богородицы, отслужить обедню; и как на cиe охотно согласился патриарх, то Цетинского монастыря монахи с безстыдною дерзостию объявили его сиятельству, что они, не признавая патpиapxa за правильного, но за отлученного от церкви apxиepeя, не допустят до служения. Для пресечения дальнейших следствий отказался от службы и патриарх. А его сиятельство отложил на другое время изследовать причины несогласия между духовенством.

15-го. Кроме пaтpиapxa находятся в Черной Горе еще два архиерея: один митрополит Савва Петрович, а другой родной его племянник епископ Арсений Пламенец, оба — епархиальные; и ни один из сих архиереев по cиe время не явился еще у его cиятельства за притворною их болезнию.

Его сиятельство, узнав вражду и ненависть митрополита Саввы против патриapxa и желая между церковными пастырями учинить примирение, отправил одного из офицеров к митрополиту Савве учинить представление отех вредных следствиях, каковы в народе причинить может междоусобное пастырей несогласие.

Возвратясь посыланный офицер репортовал, что он в дряхлом митрополите, состарившемся в Черногорских обычаях и поступках, нашел не примирительную на. патриарха злость и ненависть, с которою он и во гроб пойтить желает; и что он страшными клятвами отрекся от тех приказаний, каковы дал он монахам, о недопущении патриapxa к служению; и что, наконец, во угодность его сиятельству, принимает он советы его о примирении, обещая исполнить самым делом. Однакож все cиe наружно было, лестно и притворно.

В прочем духовенство Черногорское погружено в толь великое невежество, что весьма удалилось оное от следов прямого христианства. В доказательство служит то общее понятие, каково здешние монахи имеют о воскресном дни, называемом неделя. Многия церкви приходские построены и освящены во имя святые недели; в молитвах, призывая на помощь святую неделю, клянутся ее имянем, и cия клятва считается у них сильнее других. Самоё-ж неделю изображают они в подобии молодой женщины, одетой в царские одежды; на голове имеет она царскую корону, в руках держит мученический крест, над головою следующая надпись: Святая Неделя. Такого странного изображения небольшая икона находится в самом катедральном монастыре. [400]

Митрополит Савва, лет семидесяти старик, сорок пять лет провождает в архиерейском чину; в нем находят двоедушие и хитрую в невежестве злость, непостоянство, притворство, а всего больше крайнее к деньгам лакомство, хотя бы оное стоило и народного кровопролития: весьма за неболышия деньги разрешает он смертоубийство, и если родственники убитого подарятъ ему больше того, то дозволяется им убить разрешенного пред тем убийцу. За немногие цекины разводит он мужа с женою и венчает на другой, а родственникам его таков развод ничего не стоит. Три племянника родные, братья Петровичи, отогнав первых жен, все женились на других, а сии и другие примеры ввели множество развратных обычаев в Черной Горе, так что здешнее христианство нимало о сем совестию не беспокоится.

16-го. Отправлено от его сиятельства к Катарскому губернатору письмо с прописанием того неудовольствия, каково учинено ему с стороны губернатора в задержании у городовых ворот и непропуске чрез город отправленного от него подполковника Герсдорфа. Того ж числа Черницкой нагии сердарь и князья явились у его сиятельства и поднесли несколько арбузов и винограду; помянутые начальники трактованы были ужинным, а на другой день обеденным столом.

17-го. Черницкой же нагии жители, имея взаимные между собою тяжбы по причине грабительств и насиий, каковы прошедшую с Турками войну причинили один другому, явясь у его сиятельства, приносили жалобы. Для пресечения таковых нерешимых затруднений сделано следующее учреждение: 1-е, дабы все прежде бывшия обиды, тяжбы и несогласия преданы были конечному забвению; 2-е, дабы таковые жалобы, буде бы впред последовали, решимы были судом и расправою сердарей, князей и главарев; а о важнейших делах чтоб докладывано было его сиятельству.

18-го. Отправлено от его сиятельства к находящемуся в Катаро Антиварскому епископу письмо в такой силе, что несогласие между жителями села Спич Греческого и Римского исповедания произошло против его воли и, к сожалению его, причинило раззорение; напротив того рекомендовано было общее спокойство, мир и взаимная дружба, о чем и помянутый епископ с своей стороны может весь народ своей епархии совершенно уверить.

Тогож числа получено известие с подтверждением, что Российские корабли прибыли к Спичанскому берегу в намерении, чтоб тамо выгрузить порох и свинец; а как при том и Венецианские команды начали являться па своих границах, то его сиятельство [401]

немедленно отправил туда графа Войновича с одним сердарем и несколькими Черногорцами, дав потребное наставление на, случай чинимого препятствия, буде такое известие справедливо.

19-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, прислали четырех человек к его сиятельству с прошением о принятии в Российскую протекцию всего их общества. Его сиятельство, обнадежив помянутых просителей помощию и защищением, приказал привесть их к присяги и для обороны неприятельского нападения отпустить потребное число патронов.

Означенное село Саочаны имеет крепкое положение места, между высокими и трудными горами, так что жители, хотя их числом и не более двух сот находится, свободно могут удержать неприятельские нападения; а сверх того близкое сего села разстояние от Черной Горы делает способность к получению помощи.

Тогож числа из Катарского гарнизона два человека дезертировали и, явясь в Цетинском монастыре, вступили в службу.

20-го. Получено письмо от Вердянского воеводы Ильи Дрекаловича и прочих главарев, кои, уверяя о готовности всех Бердян к принятию оружия противъ Турков, просят его сиятельство об искуплении из неволи девяти человек Бердян, содержащихся в Подгорице.

Тогож числа отправлены от его сиятельства во все Черногорские уезды письменные приказания в такой силе, дабы не чинено было никакого препятствия и насилия тем, кои желают приходить к его сиятельству для своих нужд, не смотря на различие закона; також дабы ни чинено было никаких переносов посторонним людям о всем том, что происходит в Черной Горе.

21-го. В одинадцать часов поутру, митрополит Савва, приехав из своего подворья, называемого Станевичи, имел церемониальный по архиерейскому обычаю вход в Цетинской монастырь и будучи прочими монахами встречен с кадилом и пением, пошел прежде в церковь, а потом в комнату его сиятельства. При первом своем свидании, пересказал он нескладное высочайшей фамилии Российского двора и Синоду многолетие, а потом прошен был сесть и, препроводя немного времени в пустых и ничего незначущих разговорах, пошел для свидания с патриархом, с которым он и примирился. Нельзя сказать, чтоб сие примирение добросердечно было; ибо подозрение, каково на патриарха митрополит имеет в присвоении собственной его в народе власти, произвело в нем непримирительную ненависть, которая и кончится с его жизнию.

Тогож числа получено известие с подтверждением, что Российские корабли прибыли к Спичанскому берегу в намерении, чтоб тамо выгрузить порох и свинец; а как при том и Венецианские команды начали являться на своих границах, то его сиятельство [402]

Тогож числа отправлено чрез Бердянского архимандрита Семиона, да Ивана Подгоричанина, ответное к воеводе Илье Дрекаловичу письмо, а чрез них послано 875 цекинов для выкупу девяти человек пленных Бердян, в том числе и сына Ильи Дрекаловича.

22-го. Присланные от Белопавлицкого воеводы три человека, явясь у его сиятельства, объявили именем всего общества, что вес Белопавлицкой уезд ожидаетъ повеления к принятию оружия против Турок; а как, кроме вышеписанных трех посыльных, пришли еще два, кои по многим свидетельствам оказались подозрительными, то один из сих последних задержан под караулом, а другой отпущен для принесения письменного от воеводы оправдания.

Тогож числа явились девять человек дезертиров из Катарского гарнизона.

23-го, возвратясь посланный к Спичанскому берегу для проведывания о кораблях, граф Войнович репортовал, что хотя и видны в море два корабля, однакож, за отдаленностию их от берегов, незьзя узнать флага и проведать, какие именно суда, а по вероятнейшим догадкам заключает он, что то две Дульцитотские тартаны, кои, разъезды чиня у берегов, стараться будут не допустить к берегу Российских судов, буде бы оные с каким-либо грузом для Черной Горы присланы были.

Тогож числа явились семь человек дезертиров.

24-го. Турецкие подданные, жители уезда Пипера и Лешанской нагии, явясь у его сиятельства, объявили именем общества желание свое в принятии оружия против Турков, в разсуждении весьма близкого помянутых жителей соседства с городом Подгорицею. Тут же приказал его сиятельство стоять им до времени спокойно и во всякой готовности, обещая при том платить обыкновенную подать, дабы тем удерживать Турков от нападения на их жилища; а в противном случае обороняться оружием и дать о том известие в Черную Гору. Для отправления к ним Черногорской команды, при отправлении сих людей, отпущен и задержанный пред тем Безлопавлицкой житель.

Тогож числа посланные в Герцеговину от капитана Конте Беладиновича два человека, возвратясь в Цетину, репортовали его сиятельству, что жители города Требини и других окрестных уездов все единодушно готовы принять оружие против неприятеля, и в такой силе поднесли письмо от тамошних князей и начальников, кои, обещая верность и усердие к Российскому двору, ожидают от его сиятельства повеления. [403]

25-го, получено от капитана Беладиновича письмо с жалобою о причиненных Черногорцами грабительствах скота и другого имения живущим в Герцеговине единоверным нашим; почему от его сиятельства, послано письменное приказание о возвращении всего похищенного.

Бедственное состояние, до которого доведены живущие в соседстве с Черногорцами христиане, то-есть в Босне, Албании и Герцеговине, заслуживают крайнее сожаление; ибо Черногорцы, почти сказать все обще, не зная никаких рукоделий и художеств и будучи удалены от христианства и человеколюбия питаются воровством и граблением и разбоем, не разбирая ни веры, ни знакомства, ни человечества; небольшими шайками по десяти и по двадцати человек согласясь, ходят в вышепомянутые Турецкие владения на несколько дней или месяцов и, зная все тамошния места и проходы, лежат в горах и лесах днем, а крадут и разбивают ночью, не щадя никого, кто бы зверству их ни попался; всех считают они Турками, а по большей части страждут бедные христиане. Таким образом, получа смоченную неповинною кровию добычу, возвращаются домой; а сие воровство и называют они всегдашнею с Турками войною, но в самом деле не видят Турков никогда далее Черногорских камней и своих жилищ. А в таком случай трусость, измена и предательство столь обыкновенны, что слепые выигрыши над Турками одним только камням и трудным проходам причитать должно; при всем том по большой части платят Черногорцы, как Турецкие подданные, денежный подати и под именем аманатов имеют своих невольников, которых и дозволяют Турки выкупать, платя за каждого по 50-ти цекинов. Прошлогодская Черногорцов с Турками война наполнила всю Европу невероятным слухом, что Турецкая армия простиралась до двух сот пятидесяти тысяч; что храбрые Черногорцы, хотя всех их число не превосходит шести тысяч, разбили Турков на двух сражениях, взяли весь их лагерь, прогнали от своих границ; и что наконец Турки, потеряв сорок тысяч войска, принуждены были просить мира. При всем том не видно у победителей никакой добычи, кроме выжженных своих собственных жилищ, многих Черногорцов побитых и в полон взятых; а сверх того со всех пяти Черногорских нагий или уездов дано было Туркам по пятнадцати человек во аманаты, из числа которых несколько ушло, подкупя караульных Турков. Семь человек выкуплены щедротою князя Юрья Владимировича, а еще сказывают, что больше двадцати Черногорцов остаются в невольничьих оковах. [404]

26-го, его сиятельство, желая обо всем происходящем в Черной Горе уведомить графа Алексея Григорьевича Орлова, и не имея надежды о свободном чрез Катаро пропуске нарочного офицера, заблагоразсудил сыскать надежного человека из Венецианских подданных, живущих близь Катарского залива и, сыскав одного, отправил к нему чрез капитана Пламенеца пакет с письмами и журнальною от 24-го июля по сие число запискою; адресован был в Венецию к маркизу Маруцию, при письме о дальнейшей пересылке в то место, где граф Орлов ныне находится.

Тогоже числа отправлено от его сиятельства ответное к Герцеговским князьям и начальникам письмо, в котором рекомендовано было, дабы каждый из них по усердию и верности своей склонял единоверный народ к согласию, содержа до времяни намерение в тайне о принятии оружия против неприятеля.

27-го, Турецкие подданные, жители города Требини, получа известие о приезде Российского генерала в Черную Гору, отправили туда нарочно трех человек для лучшего осведомления о подлинности слуха. Помянутые посланцы, явясь на Цетине, с отличною ласкою приняты были от его сиятельства и отпущены со обнадеживанием Высочайшею Российского Императорского двора протекциею всех усердных единоверцов.

28-го, пребывающие в Цетинском монастыре патриарх Василий и митрополит Савва сделали его сиятельству визиту и как один, так и другой препроводили несколько времени в партикулярных разговорах.

Тогож числа явились в монастыре четыре человека дезертиров, которых число хотя уже и простирается до сорока человек, однакож все они без мундира, без ружья и обуви; а притом столь мелочны и слабы, что, кроме Итальянских гарнизонов, нигде в военную службу не годятся.

29-го, возвратясь, посланный с письмами капитан Пламенец репортовал, что он такие письма поручил одному, на которого верность совершенно положиться можно, и что он на другой день отправится с письмами в Венецию, где оные верно доставлены будут маркизу Маруцию для пересылки к его сиятельству графу Орлову.

30-го. Несколько князей и главарев из Катунской и Речанской нагии, будучи позваны самовольным письмом от одного из митрополитских племянников, пришли на Цетину для подачи его сиятельству общего прошения, каково сложено было от неизвестного сочинителя. [405]

С самого приезда его сиятельства в Черную Гору уже усмотрены были столь сильные в жителях непорядки, что без прекращения оных не осталось никакой надежды к начатию какого-либо предприятия, а того меньше ожидать успеха. Безстрашие, непослушание, беспутное самовольство, и потому междоусобное убийство, наглость, воровство, грабление, с неприятелем тайное согласие, измена и предательство, обманы, неправосудие и насилие почти всеми жителями столь слепо овладели, что долговременное сих пороков употребление почитается у них за древний обычай, да и до такой уже степени доведено, что один у другого отнимает дочерей и продает Туркам без всякого за сие воровство наказания, хотя и неоднократно такое безчеловечие повторяемо было свежими примерами; також презрительный образ жизни, будучи весьма удален от человеколюбия и христианства, сопряжен еще со многоженством и недозволенным браком с сыновнею женою при другой законной. Такое Черногорцов состояние с крайним сожалением усмотря, его сиятельство почел причиною тому слепое духовенство, и потому за нужно признал, к поправлению толь зверской жизни, учредить порядок; в разсуждении чего повелел во все уезды послать письменные приказания, в коих рекомендовано было взаимное между собою иметь согласие, любовь, дружбу и послушание начальникам, а при том чтоб все похищенное возвращено было обиженному, а впредь все бы обиды решены были безкорыстным начальников правосудием, под опасением безчестия и наказания за преступления. Но как сии полезные учреждения Черногорским обычаям и самовольству, а больше лакомству беспокойного духовенства, показались предосудительны: то, по наущении митрополитского племянника, Катунская и Речанская нагии, выбрав из каждого села по два начальника, отправили на Цетину, куда в первом часу по полудни начали собираться сии беспутные депутаты, кои, не входя в монастырь, остановились у ворот, ожидая тамо других своих товарищей. Час от часу умножалось их число; а между тем продолжали они пустые свои разговоры, и тот умнее им всех казался, кто громче других кричать умел. Когда же собралось их более ста человек, то они, удалясь от ворот, сделали на поле циркуль, в котором, прокричав в пустых речах несколько часов, пожаловали без всякой надобности сердарем одного из митрополитских племянников, двуженца Ивана Петровича, оборота его кругом в средине циркуля; а сие и значит уже конфрмацию. До позднего вечера, кроме шуму, нельзя было ничего более приметить, что происходило в куче сих знаменитых людей; а напоследок, пришед они в монастырь, просили [406] его сиятельство о допущении их к себе. Все протчие остались внизу, а человек с тридцать главнейших членов вошли в комнату и именем общества подали прошение в следующих пунктах: 1) дабы оставить Черногорцов при добровольной их вольности, какою они с потеряния Сербского царства поныне пользуются; 2) дабы не принуждать их ни к какой работе, хотя бы оная была и государственная; 3) дабы все Цетинского монастыря имения остались при монастыре; 4) дабы никаких солдат по квартирам их не ставить; 5) дабы Черногорцов не лишать орудия, не бить и не вешать; 6) естьли Черногорцы преселены будут в другое место, то пользоваться бы им нынешними вольностями; 7) не делать в уездах никаких судов, но выбрав несколько членов оставить бы на Цетине. для совета и управления дел.

Такое пустое прошение оставлено без всякого уважения; ибо содержание Императорской грамоты, писанной ко всем обще христианским народам, ничего более от них не требует, кроме принятия оружия против Турков для собственного их освобождения при помощи Российского двора. И потому его сиятельство, сделав сим депутатам выговор за пустые их собрания, приказал. им на другой день возвратиться по домам.

Bсе обще Черногорцы, опасаясь лишения оружия, усильно просят, чтоб казнить смертию всякого преступника, а по вкоренившемуся в них междоусобному убийетву и грабительству в жилищах соседних христиан, весьма нужно иметь Черногорцу оружие; ибо отнятие оного —лишение его пропитания и той чести, что убить своего брата. А такой драгоценной вольности не может прекратить смертная по законам казнь, потому что в таком случае из шеститысячного Черногорцев числа, которое все их общество составляет, весьма бы мало осталось.

31 - го. Вышереченные депутаты, видя с досадою, что пункты прошения их не приняты, остановились у монастырских ворот и, вызвав губернатора, которой, кроме пустого имени, не значит в Черной Горе ничего, объявили ему, что они просят его сиятельство, дабы выслан был патриарх проч из Цетинского монастыря для спокойства митрополита Саввы; но как и cиe принужденное по злости требование не принято, напротив того изобличены злость и ненависть их и беспутное дерзновение, то cиe беспутное собрание, наконец, разбрелось по своим жилищам.

1-го Сентября, по успокоении междоусобного Спичанских жителей несогласия, хотя и запрещено было Черногорцам строгими приказаниями. дабы они противу Спичан не делали вновь никаких наглостей; [407] однако Черногорцы, по обыкновенному праву и вольности их, не смотря на запрещение, продолжали грабительство; а сие и подало причину к смертельному убийству с обеих сторон и их жалобам, по изследовании которых оказалось, что родственники того же самого Михалки, кой с начала зачинщиком был междоусобия Спичан, согласясь с Черногорцами, учинили грабительство. Почему его сиятельство приказал помянутого Михалку удержать навсегда в Цетине, а всем родственникам его запретил ходить в село Спич; и сим способом прекращены реченные жалобы.

2-го. Турецкие подданные, жители села Суторани, будучи присланы от всего их общества, просили его сиятельство о защищении их от Турецкого нападения. Князь Юрий Володимирович, обнадежив просителей помощию и протекциею двора, приказал им, соединясь с другими соседами села Зубцов и прочих уездов Турецких с жителями, всеми силами обороняться против неприятеля; а между тем в Черную Гору подать известие.

3-го. Получены письма из Анконы от Драшковича, а из Венеции от маркиза Маруция с приложенными при них печатными ведомостями о разбитии Турков Росийскими войсками под Хотином и Бендерами. Помянутые известия сообщены его сиятельством патриарху Василию и митрополиту Савве.

4-го. От Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича получено письмо, которым он, уведомляя его сиятельство о прием посланных к нему денег на искупление пленных Бердян, представляет свою и ближних своих соседов готовость к начатию действа против нэприятеля, как скоро ему о том повелеано будет.

5-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, учиня присягу о верности Российскому двору и будучи обнадеживаны от его сиятельства защищением и помощию против Турков, приносили жалобы на сердаря Черницкой нагии Моисея Пламенца о учиненном им грабительстве и побоях; почему и послано в ту нагию письменное приказание о присылке всех виноватых в Цетину для ответу.

6-го. Отправлено к Бердянскому воеводе Илье Дрекаловичу ответное письмо о склонении других народов к соединению; притом поручено ему переслать к Ионе Марку, воеводе Фантских и Миридатских народов, другое письмо, писанное к нему от его сиятельства о соединении оружия против Турков.

Помянутые Фантские и Миридатские народы живут в ближнем соседстве от города Скутари в Албании, Число их простирается до двенадцати тысяч, состоят в самовластном реченного Иона Марки владении, все обще из древних времен придержатся [408] Римского исповедания: говорят Албанским языком, совсем отменным от Сербского, имеют частую войну по просьбе одного паши против другова, почти дикие народы, весьма храбрые, остатки древних Албаецов, и называются ныне Фанты и Миридаты.

Того ж числа отпет благодарный молебен за дарованную Российской армии над неприятелем победу. Служение сего молебна имел митрополит Савва с двумя священниками и одним диаконом, весьма нескладно и без всякой по архиерейскому чину благопристойности и облачения. без мантии, шапки и архиерейского посоха и светильников, но в обыкновенном своем платье и камилавке, а вдвое сложенной амофор положен был просто на плечах и делал целое облачение.

7-го. Три человека Далматинцов, дезертировав из Венецианской службы, пришли в Цетину с ружьями.

8-го. числа, яко день праздника Рождества Пресвятые Богородицы и храма митрополии Черногорской в Цетинском монастыре, митрополит Савва имел соборное служение литургии, которой он, по причине его глубокой старости, служить позабыл, а протчие священники и диаконы, кои немного помоложе, еще не научились.

9-го. Зарецкой нагии сердарь, уведомляя письмомъ его сиятельство о дуеле, каков на Тунской и Зарецкой нагии жители на другой день иметь согласились, просил, дабы таков дуель запрещен был по причине худых из оного следствий, каковы обыкновенно в Черногорском своевольстве с великим кровопролитием бывают сопряжены. Почему его сиятельство, для отвращения такой опасности, того ж числа приказал послать в обе нагии письменные приказания, дабы никто не дерзал идти на определенное для дуеля место под опасением смертные казни преступнику; кои приказания получены заблаговременно и обнародованы в своих местах, а по оным исполнение обещано было.

Черногорские дуели тож самое значат, что в других местах междоусобное убийство; по большой части бывает причиною оным необузданное самовольство и наглость, а повреждение чести, и в чем оное состоит, Черногорцу совсем неизвестно; а назватъ кого-либо вором, разбойником и негодным человеком не делает здесь никакой досады: ибо воровства, убийства и другие пороки по природе Черногорцами столь сильно свойственны, что почти никого исключить не можно.

Партия, желающая драки на саблях, обыкновенно посылает противной стороне столько яблок, сколько бойцов иметь желает, а сие значит вызов на дуель. Когда ж соперники живут [409] в разных селах или нагиях, то определяется место на рубежах, кои разделяют их земли. За бойцами обоих сторон следуют целые деревни смотрителей бою, кои, увидев победу одной стороны, делаются секундантами, то-есть убить с ружья победителей, и сие подает причину и к междоусобному с обеих сторон убийству, так что, по нещадном кровопролитии, кончится такое безчеловечное сражение тридцатью и больше убитых секундантов, а при всем том сего еще не довольно: ибо каждая сторона прилежно наблюдает число убитых из своих селян и старается убить в двое из соперников. Каждое убийство обыкновенно платится двумя головами, а чем больше, тем честнее; таким образом, стараясь о большем числе голов, обе стороны продолжают междоусобное убийство чрез несколько лет, не разбирая невинных, по древнему праву и той драгоценной вольности, которая сим варварским безчеловечием до пяти тысячного числа целое общество храбрых Черногорцов истребила.

10-го. По отправлении письменных запрещений, хотя и казалось, что обе партии соперников оставили намерение желаемой драки; но как Черногорской дерзости и самовольству никакое послушание незнакомо, сколько бы оное им самим ни полезно было: то упрямые бойцы, в провожании многих с обеих нагий помощников, сошлись по утру у самых ворот Цетинского монастыря, хотя сие место и не было определено для бою. Громкой шум в виду кричащего народа принудил отправить туда несколько Славонцов; а как скоро усмотрены обнаженные сабли у бойцов, то майор Розенберг бросился в средину оных и, вырвав из рук палаш у зачинщика, а потом и других в народной куче шумящих Черногорцов схватя, удержал бой. Таким образом отвращены были печальные следствия Черногорского дуеля, которой многого стоил бы кровопролитя; а зачинщики оного приведены в монастырь и посажены под арест. Наглость, с какою поступлено при сем случае Черногорцами в противность запрещения, принудила его сиятольство определить несколько князей и главарев обеих нагий произвести суд, дабы наказание столь дерзких преступников примером служить могло впред для пресечения столь вредной драки, которая очевидно подает способ к совершенному искоренению целого общества междоусобным кровопролитием и убийством.

Пять человек было выбрано из начальников обеих нагий в судьи, три офицера Российские назначены депутатами: подполковник от артиллерии Алексей Лецкой, капитан Миловской, да граф Войнович. Президентом суда согласился был митрополит Савва и в [410] комнате его сиятельства назначено заседание. По обстоятельству, следствию и учиненным допросам оказалось, что воровство и грабление причиною были сего дерзостного поступка и упрямости против запрещения; и как главные зачинщики драки в наглости своей повинились, то общими всего суда голосами приговорены они были к смертной казни, которая однакож зависила от конфирмации его сиятельства по сентенции, какова, по изследовании при том воровства и грабительства, при докладе на другой день поднесена быть имела.