СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

№ 36

ЗАПИСКА П. Н. СТРЕМОУХОВА 1857 г.

(СТРЕМОУХОВ Петр Николаевич. Стремоухов Петр Николаевич (1823-1885 гг.) — российский дипломат, генеральный консул в Рагузе (Дубровнике) в 1856-1857 гг. За это время два раза был на Цетинье, встречался с князем Данилой. С декабря 1861 г. занимал пост вице-директора, а с 1864 по 1875 гг. — директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел России)

Милостивый государь Егор Петрович!

Пробыв более года в Рагузе, я считаю своею обязанностью изложить вашему превосходительству в кратком очерке беглый отчет по званию генерального консула о ходе событий как в Черногории, так и в прилегающих к Австрии турецких областях, о настоящем положении дел и о тех средствах, которые, по мнению моему, могут служить к поддержанию православия и чувств преданности к единоплеменной России в южных славянах. Так как я постоянно старался своевременно доносить департаменту о ходе событий и представлял на благоусмотрение вашего превосходительства о тех мерах, которые могли бы быть полезны в том крае, то, конечно, многое в представляемом мною обзоре будет лишь повторением прежних моих донесений, но смею надеяться, что ваше превосходительство по снисходительности Вашей не изволите найти совершенно бесполезным этот труд, предпринятый мною единственно из усердия к пользам службы и по искреннему сочувствию к судьбе угнетенных единоверцев наших.

Вашему превосходительству более, чем другим, хорошо и на опыте известна подозрительность австрийского правительства в отношении к русским агентам, в особенности, когда оно предполагает, что дело идет о славянах. Подозрительность эта была до крайности возбуждена уже самым назначением генерального консула в Рагузу, которая по своему географическому положению представляет много удобств для наблюдения за действиями римской пропаганды и за честолюбивыми происками Австрии в южнославянских землях. Австрийцы сейчас вообразили, что Россия хочет оставить свою наблюдательную политику в отношении к южным славянам и воспользоваться вековою привязанностью их для противодействия успехам католицизма и австрийской политики. Естественным последствием этого предположения было самое недружелюбно [286] недоверие ко мне, которого не мог, или скорее не хотел, скрыть барон Вернер при представлении моем ему в Вене действительным статским советником Балабиным.

С самого приезда моего в Рагузу и даже до официального принятия мною должности я был окружен тщательно составленною системою шпионства и убедился во враждебном расположении всего местного начальства. Многочисленные шпионы так неутомимо следили за каждым моим шагом, стараясь даже проникать в дом генерального консульства, что для меня оказалось крайне затруднительным и даже [287] невозможным входить в прямые сношения с кем-либо из тех лиц, которые могли бы сообщать мне верные сведения о положении дел и которые известны своим сочувствием к России. Иметь агентов наемных я не мог, как по неимению разрешения употреблять на это какие-либо суммы, тар и особенно потому, что в том крае весьма трудно найти людей, которые по своему положению в обществе могли бы собирать и доставлять верные и подробные сведения, которые в то же время представляли достаточное ручательство в своей неподкупности и которые при всех этих условиях согласились бы сделаться наемными агентами. Итак мне оставалось одно средство для собрания сведений: пользоваться сочувствием почетнейших из наших единоверцев, доверие которых я прежде всего старался приобрести, но для того, чтобы не подвергнуть их преследованиям правительства, должен был постоянно соблюдать самую крайнюю осторожность, производя сношения с ними через третьи и четвертые руки. Однако несмотря на эти предострожности рагузскому протоиерею Георгию Николаевичу секретным, но официальным предписанием генерал-губернатора Далмации было строжайше воспрещено поддерживать знакомство со мною, а всем православным рагузским купцем чрез местное начальство и даже чрез епископа Стефана Княжевича были сделаны неоднократные внушения, что правительству крайне неприятно видеть оказываемое или мне уважение и привязанность. Для отправления моих донесений через Триест я должен был прибегать также чрез посредство доверенных людей, к пассажирам из православных или к услужливости Агента Ллойда, потому что за время пребывания моего в Рагузе я не получил по почте не только ни одного казенного пакета, но даже ни одного частного письма, которые не были бы вскрыты в Заре; шифром же я боялся пользоваться слишком часто.

К несчастью, предместник мой не мог передать мне ни одного полезного агента, ни даже указать какого-либо надежного лица, и мне пришлось вначале отыскивать их, так сказать, ощупью. О положении дел в Черногории и о происшедших там переменах и о действующих лицах он также не имел сведений. Впрочем, не одни единоверцы наши, но даже и те лица католического вероисповедания, которые бывали у меня чаще других, подверглись подозрительности австрийского начальства и несносному наблюдению шпионов. Один из главных рагузских чиновников, морской инспектор Маттикола с откровенностью моряка сказал мне, что к крайнему своему сожалению ограничит знакомство со мною лишь разменом обычных и редких визитов, потому что малейшее сближение со мною неминуемо и подвергнет его неприятностям и даже потере места. Департаменту известно, что несмотря на настояния императорского посольства в Вене, продолжающиеся с минувшего февраля, до сих пор не дано еще позволения служить в рагузской православной церкви обедни и молебствия в царские дни (Царски дани — дани роченьа и крунисаньа руских царева), и лишь посредством хитрости мог я вывесить на доме генерального консульства щит с российским гербом, потому что местному начальству было предписано непременно воспрепятствовать этому с помощью [288] всегдашнего австрийского оружия — бесконечных проволочек. Не позволяю себе утомлять Ваше внимание, говоря о тех бесчисленных мелочных неприятностях, которые окружали меня на каждом шагу, но полагаю, что и сказанного мною достаточно, чтобы дать вашему превосходительству некоторое понятие о затруднительности моего положения по прибытии в край, мне совершенно неизвестный, при моей неопытности и при незнании даже тамошнего языка.

Желая придать некоторую последовательность своему обзору, я изложу свои заметки сперва о Черногории, а потом о прилегающих турецких областях.

Черногория. Еще до прибытия моего в Рагузу я имел честь доносить по собранным сведениям в Вене и Триесте, что князь Данило принял ложное и вредное для своего народа направление и уже допустил увлечь себя довольно далеко по этому пагубному пути. В Рагузе, от людей самых достоверных я осведомился о происходящем в Черногории и тогда же доносил, что, по-видимому, я прибыл несколькими месяцами слишком поздно и что усилия мои для вразумления князя будут безуспешны. Тем не менее лишь только в ожидании экзекватура австрийское правительство признало мой официальный характер, я без малейшего замедления отправился в Цетин с твердою решимостью приобрести, если возможно, доверие Данилы и убедить его в неосновательности надежд его и поступков. Вам известно, что все усилия мои были тщетны и что князь, встретивший меня чрезвычайно холодно, не только не оказал никакой искренности, но всячески старался лишь обмануть меня и, увлекаясь возбужденными в нем непомерными надеждами, при всяком случае резко обнаруживал свое недоверие и даже враждебное расположение к императорскому правительству. Он горячо старался доказать мне, что Россия постоянно пользовалась услугами Черногории, ничтожною милостынею поддерживала преданность к себе, но никогда не хотела употребить при удобных случаях свое влияние для упрочения независимости и благосостояния Черногорцев.

В особенности же сильно князь выражал свое негодование по поводу молчания наших уполномоченных на Парижских конференциях, когда Али-Паша объявил, что Турция считает черногорцев своими подданными. Было очевидно, что князь повторял мысли, внушенные ему Геккаром, Деларю и княгинею. Мне невозможно было бороться против этого вкоренившегося уже влияния, тем более, что при настроении князя Данилы самое звание мое уже лишало меня доверия его. Притом же Геккар, склоняя князя к совершенному отчуждению от России, был взамен неограниченно щедр на самые великолепные обещания, не стесняясь тем, что время обличит невозможность привести их в исполнение. Я же, советуя Даниле следовать внушениям России и терпеливо переносить затруднительность своего положения, не мог обещать ему в будущем ничего столь блестящего, что бы могло удовлетворить его непомерному честолюбию: советы мои, хотя вполне искренние и клонящиеся к истинному благу Черногории, были слишком холодны и неприятны для князя в сравнении с обещаниями Геккара. Однако же он торжественно обещал, что, если Россия согласится открыто признать независимость Черногории, то он прервет всякие [289] сношения с Портою о признании ее сюзеренства, а вместе с тем просил меня препроводить в Петербург список предлагаемых им Турции условий для обсуждения их императорским правительством. Непонятно, как мог князь, при всей своей неопытности и своем легковерии, подумать, что хотя часть предложенных им условий может быть принята султаном. Но ослепление его было так велико, что он был убежден в возможности сделаться через несколько лет государем обширного и могущественного королевства благодаря предпринятой им политике.

Хотя все из более уважаемых старейшин черногорских умоляли его не доверять обещаниям Геккара и не отдаляться от России, все было безуспешно, и через это они только подвергли себя немилости князя.

Постараюсь объяснить действия Геккара и вмешательство его в дела Черногории. Геккар служил в алжирских войсках и, как многие французские офицеры, получил место вице-консула с проучением употребить все усилия, чтобы удержать Черногорию от оказания деятельного сочувствия к России в последнюю войну. Он вскоре увидел, что князь и княгиня скучают и недовольны своим положением, что они честолюбивы, неопытны и легковерны, и немедленно воспользовался тем, что русский агент не бывал в Цетине и даже не следил за ходом дел в Черногории. В видах личного честолюбия он предпринял уже совершенное отторжение этой страны от русского влияния и подчинение ее Турции и, не заботясь о последствиях, не щадил для достижения цели ни лжи, ни обещаний. Для того же он поместил к князю в качестве французского учителя Деларю, успевшего вскоре вполне овладеть доверием княгини. Некоторые из сенаторов денежными подарками и обещаниями были также преклонены на их сторону. Последствием всего этого было то, что Геккар знал обо всем, что делалось в Цетине и во всей Черногории и направлял князя к преследованию всех старейшин, известных своею преданностью к России. Как из разговоров моих с Геккаром, так и из поступков его, я убедился, что этот агент действовал относительно Черногории независимо от инструкций своего правительства или, по крайней мере, переходил далеко за черту, ими назначенную, и что в этих действиях его не было другой цели, как только заставить говорить о себе и добиться повышения. Ныне же после неуспешной поездки в Париж князя, Геккар охотно изменил бы свою политику, но, желая сохранить влияние свое на дела Черногории, не может открыто оказаться от прежних своих мнений и советов.

Вашему превосходительству известно, что мне предписано было об объяснить Даниле невозможность при настоящих обстоятельствах торжественного признания независимости Черногории и вместе с тем убедить его не вступать ни в какие переговоры о признании сюзеренства Порты на каких бы то ни было условиях. Но при этой второй поездке моей в Цетин я уже ясно увидел, что Данило никак не хочет отказаться от своих пагубных замыслов; что все надежды его сосредоточены на Франции; и что недоверие и пренебрежение его к нашему правительству дошло до крайней степени. При одном из неприятных объяснений своих со мною он так забылся, что после самых резких и оскорбительных отзывов об императорском правительстве и о политике России позволил [290] даже себе крайне неуважительно выразиться о священной особе государя императора и тщеславиться тем, что будто бы он умел обмануть в бозе почившего императора Николая Павловича. Когда же я остановил его с твердостью и дал ему заметить все неприличие подобных выражений в присутствии русского агента, то князь пришел в бешенство и выбежал из комнаты. Вслед за тем он прислал своего секретаря убеджать меня выдать сумму денег, хранящуюся в генеральном консульстве на случай внезапного вторжения Турции, и решительный отказ мой еще более раздражил его, так что в церкви, в присутствии всех бывших при богослужении черногорцев он вместо ответа на мой поклон с досадою от меня отвернулся. При отъезде из Цетина я счел своею обязанностью предупредить князя, что его неблагодарность и неуважение к советам российского правительства будут весьма вероятно иметь следствием прекращение всякого денежного вспомоществования, тем более, что это вспомоществование не только не было употребляемо для нужд народных, но что даже народу не были известны делаемые для него Россиею пожертвования.

К несчастью князь слишком твердо надеялся на исполнение пышных обещаний Геккара, а также на получение из России капитала покойного владыки, и потому с запальчивостью возразил, что сумеет обойтись и без ничтожной помощи от России. Мне более ничего не оставалось делать в Цетине, и я отправился оттуда, а после узнал, что в порыве своей злобы князь грозился приказать убить меня на дороге, но советами окружающих был убежден отказаться от столь крайней меры. Несмотря на желание мое видеться и говорить с сенаторами и старейшинами черногорскими я успел видеться только с Георгием Савичем и Медаковичем, потому что всем было воспрещено входить в какие-либо со мною сношения и даже во время переездов моих из Каттаро в Цетин и обратно сопровождавшим меня перянникам было строго приказано не допускать меня говорить с кем-либо из черногорцев.

При свиданиях моих с князем я обращал его внимание на жалкое положение церкви в Черногории и объяснял ему, сколь было бы полезно иметь способного и достойного епископа. Данило вполне соглашался с этим мнением и сказал, что готовит на это место архимандрита острожского, хотя мне было уже известно, что из всех духовных лиц наиболее пользуется его благосклонностью выходец из Далмации Никанор Негош, сильно подозреваемый в униатских наклонностях и тем не менее возведенный в сан архимандрита цетинского. Действительно, я вскоре узнал, что хотя Данило ходатайствовал у императорского правительства о дозволении прислать в Россию одного из архимандритов для посвящения в епископы, но в то же время вошел в сношения по тому же предмету с карловацким патриархом Иосифом и чрез посредство Геккара с патриархом константинопольским, не скрывая от них, что епископом черногорским предназначается архимандрит цетинский, в особенности в награду за усердное содействие при отобрании и продаже монастырских и церковных земель.

Желая скорее подвинуть вперед дела свои, князь решился ехать в Париж, но прежде отправил в Вену адъютанта своего Вуковича, чтобы [291] узнать по сему предмету мнение австрийского правительства и посланников российского и французского, а также, чтобы выведать от г-на барона Будберга, согласны ли поданные мною советы с мнением императорского министерства. Граф Буль отвечал, что никак не может одобрить совершенно бесполезного путешествия князя в Париж и что оно будет даже неприятно для Австрии, но в то же время прибавил, что для Черногории нет другого пути устроить свое благосостояние как признать сюзеренство Порты и покровительство западных держав. Барон Буркене выразился почти в том же смысле и дал письмо к князю, в котором советовал ему отказаться от предполагаемого путешествия. Г-н тайный советник барон Будберг на уверения Вуковича о преданности князя России и на жалобы против меня отвечал, что преданность следует доказывать действиями, что все действия князя противны советам России и интересам его народа, а что я пользуюсь совершенным доверием министерства иностранных дел. Вследствие сего на возвратном пути из Вены Вукович заехал ко мне, обещал убедить князя отказаться от поездки и, наконец, спросил меня, каким способом может Данило вновь приобрести благосклонное расположение России и буду ли я этому способствовать. Я отвечал, что лишь только князь чистосердечно откажется от замышляемого им уничтожения свободы Черногории и начнет управлять ею сообразно с истинными ее пользами, то я почту себя счастливым своими силами ходатайствовать о положении благодетельного покровительства России и даже надеюсь, что в таком случае временные заблуждения и проступки князя будут великодушно забыты.

Но Вукович застал уже Данилу в Каттаре на пути в Париж, и все его убеждения были бессильны. Перед своим отъездом князь более, чем когда-либо высокомерный и уверенный в полном успехе, вновь выражался при многих свидетелях еще более запальчиво и дерзко о России и объявил, что всякий из черногорцев, который посмеет произвести хотя одно слово в пользу России и ее правительства, будет сочтен изменником и казнен смертью. Князь выразил также в австрийском городе свое неудовольствие против австрийского императора, вероятно за то, что ему не дали особенного парохода для путешествия. В это же время князь с своими ближайшими советниками задумал скомпрометировать меня и посредством хитрости выманить от меня денег. Поручение это было возложено на священника Минья Радонича и Марка Врбицу, а орудием был избран несчастный Лука Радонич. Вам известно, что не добившись от меня ни денег, ни писем, которые могли бы подать повод к основательным на меня жалобам, князь приказал вынудить угрозами от захваченного обманом Луки Радонича самые нелепые обвинения против меня и против катарского окружного капитана Дойми. Мне удалось видеть копию с донесения князю в Париж от Минья Радонича и Врбицы, а котором они простодушно объясняют свою неудачу и предают меня за это ужаснейшим проклятиям (в случае нужды было бы возможно достать эту копию).

Перед отъездом своим князь поручил Мирке умертвить Георгия Савича, братьев его и племянника Крсто, но они, предуведомленные заблаговременно приверженными людьми, успели все бежать в Катаро. [292]

Во время отсутствия Данилы многие из достойнейших старейшин, боявшиеся за будущность своего отечества, задумывали одним решительным ударом изменить порядок вещей, но ни один из них не имел достаточно решимости и уверенности в себе, чтобы начать действовать, а Георгий Савич не решился стать во главе движения, не имея на то указаний от русского правительства. Притом же для этого необходимы были бы деньги, а он едва мог существовать с своим семейством и перед моим отъездом из Рагузы, не получая от России просимой пенсии, был вынужден переехать в Зару и принять содержание от Австрии.

Неудача, испытанная князем в Париже, не открыла ему глаз и только увеличила его негодование против России, влиянию которой он приписывал эту неудачу. Прекращение же денежного пособия заставило его придумывать новые способы собирать деньги, потому что вырученные от продажи церковных земель суммы были отчасти истрачены, а домашние расходы его далеко превышают средства. Он решился удвоить подати и пошлины с предметов торговли. Единогласный ропот против увеличения податей принудил его приостановиться покуда на этом пути. До сих пор он выручал деньги от конфискации и продажи земель и имущества тех черногорцев, которые были убиты по его повелению или бежали из отечества. Чрез посредство Мирки и сенатора Ива Радонича он давал бедным черногорцам небольшие суммы денег под огромные проценты или продавал им двойною ценою купленный в Каттаро хлеб. Но все эти доходы, равно как и произвольно налагаемые пени на богатых, недостаточны для него и он должен будет неминуемо вновь обратиться к удвоению податей, а это также неминуемо ускорит его гибель. За исключением весьма немногих черногорцев масса народа не любит Данилу, хотя и боится его и, вероятно, присоединится к тем, которые первые восстанут против него.

Конечно, слишком самонадеянно было бы с моей стороны утверждать, что такова будет непременная развязка настоящего положения дел в Черногории, но не могу не высказать своего глубокого убеждения в непрочности владычества Данилы, а потому считаю обязанностью изложить свое мнение о последствиях вероятного переворота в этой стране.

По смерти или изгнании Данилы брат его Мирко не только не может надеяться быть его преемником, но лишь быстрым бегством может спастись от гибели, потому что всеми своими поступками он приобрел всеобщую ненависть. Сын его, воспитывающийся в Париже и объявленный наследником князя, слишком молод и вовсе неизвестен народу. Следовательно из всего семейства Петровичей лишь Георгий Савич и племянник его, любимые всем народом, могут иметь надежду быть призванными к управлению страною, но для них будет крайне затруднительно скоро выехать из Зары, потому что австрийское правительство неохотно их выпустит и будет стараться воспользоваться их отсутствием из Черногории, чтобы принять деятельное участие в решении судьбы ее. Но еще опаснее для Черногории может быть вмешательство Турции, которая легко будет иметь к тому предлог, если Данило или кто-либо из его приверженцев обратится к ней с просьбою о [293] помощи. Великим благодеянием для Черногории было бы, если бы Порта обязалась в случае внутренних смут не подавать помощи той или другой стороне.

Впрочем, кто бы ни сделался правителем Черногории он должен будет обязаться управлять страною по каким-либо законам, а не по произволу; ограничить себя каким-либо бюджетом и назначить достойного и способного епископа, с помощью которого заняться улучшением положения церквей, очищением богослужения и приготовлением священников, хотя сколько-нибудь достойных своего звания. Этими только мерами и более бескорыстным управлением можно улучшить нравственность и быт черногорцев, сильно испортившиеся при покойном владыке и при князе Даниле, — при первом вследствие неблагоразумного пренебрежения к уставам церковным и обычаям, а при втором вследствие распространенного шпионства, подкупов, несправедливости и бессовестного корыстолюбия.

При справедливом и бескорыстном управлении бердяне перестанут возмущаться и изменять, тогда сделается более возможным удобнейшее распределение земель, удобных к возделыванию, и более доступным определение границ Черногории и Турции. Тогда особенно будет полезно помещать в наши духовные и светские учебные заведения молодых черногорцев, не допуская их ездить учиться в Австрию и во Францию, потому что в будущем это западное воспитание их будет иметь самое вредное влияние на судьбу их отечества.

Но для достижения всех этих благотворных целей необходим правитель вовсе не похожий на Данилу и действующий сообразно бескорыстным советам покровительствующей России. Всякая же помощь народу и церкви Черногории в настоящее время не принесла бы никакой пользы и послужила бы только к удовлетворению прихотей князя, жены его и любимцев.

Итак остается мне внимательно следить за событиями и не упустить минуты, когда участь этой страны должна будет подвергнуться изменению.

Албания. Я уже имел честь доносить, что учреждение консульства для Албании в Скутари представляет некоторые неудобства в том отношении, что православное народонаселение сосредоточено в восточной и юго-восточной частях Албании и в великом отделении от консульства. Близость Скутари от моря не представляет преимущества, потому что порты Албании вовсе не посещаются нашими судами, а соседство с черногорскою границею также совершенно бесполезно, ибо несмотря на близость черногорцы весьма редко бывают в Скутари и там очень трудно получить верные сведения о Черногории. Напротив, Призрен и Монастыр, находящиеся в центрах православного народонаселения, представляют обширный круг деятельности для русского консула или агента как в противодействии католическим миссионерам, так и в наблюдении за непозволительными поступками греков-епископов, действующих заодно с пашами для притеснения и грабежа православных. Трудно поверить всему тому, что рассказывают о действиях этих недостойных пастырей, но многие подвиги призренского епископа подтверждаются донесениями нашего консула в [294] Албании, и невольно удивляешься, как народ может переносить свое положение и не оставляет еще веры своих праотцев, чтобы избавиться от корыстолюбия и бесчинства епископов, тем более, что католики всегда находят защиту в своем духовенстве и в иностранных консулах. Наш консул в Скутари умел очень искусно воспользоваться раздором, существующим там между прочими консулами и выиграть доверие паши, но для него очень затруднительно большое расстояние от Призрена, откуда поступает к нему множество просьб и жалоб, а между тем почти невозможно с точностью удостоверяться в справедливости и основательности их. Греческий епископ не только не расположен помогать нашему агенту, но напротив всячески старается скрывать от него истину, тогда как консулы австрийский и французский действуют заодно с католическим народнонаселением. Некто Хаджи Йордан, школьный учитель из булгар, человек самой лучшей нравственности и скромного поведения, подвергся преследованиям епископов в Тырнове, Скопле и Призрене и был несколько раз заключен в тюрьму лишь за то, что посвятил себя распространению образованности между славянами, изучению отечественной истории и за то особенно, что не скрывал преданности к России.

Назначение консулов и агентов в Призрен и Монастыр было бы, по моему мнению, весьма полезно и доставило бы нашему правительству возможность получать более верное и ясное понятие о мало известной нам Албании. Эти агенты послужили бы также для составления связи между нашими консульствами, находящимися в Западной Турции, Булгарии и Македонии. Из всех турецких провинций в Албании католический прозелитизм имел до сих пор наиболее успеха. Все тамошние епископы получают добавочное содержание от Австрии; кроме того поступают значительные суммы из Франции, Австрии и Неаполя для построения церквей и для учреждения школ и семинарий. Замечу мимоходом, что в большей части деревень, принявших католицизм, свято сохраняются еще распятия, иконы, утварь и даже обряды, ясно доказывающие, что жители принадлежали к православной церкви. Находящееся же близ Скутари полунезависимое племя Мирдитов сохранило даже, как я слышал, таинство евхаристии (Иевхаристииа — причешче, благодаренье) в общих видах.

Смею еще раз обратить внимание вашего превосходительства на необходимость устройства какого-либо сообщения, независимого от австрийских и турецких почт, между консульством в Скутари и генеральными консульствами в Рагузе и Корфу. Для консульства нашего нужен был бы также постоянный курьер для посылок в другие части Албании, и это было бы много вернее, а вместе и дешевле, чем отправление нарочных. Буде святейший синод найдет возможным оказать вспомоществование книгами и утварью албанским церквам, то консул наш может много содействовать самому лучшему распределению этих вспомоществований, в особенности, если ему будет разрешено, как предполагалось, объехать в удобное время Албанию.

Хотя после казни и изгнания многих могущественных владельцев албанских распоряжения Порты не могут уже встречать такого, как [295] прежде, сопротивления, но и ныне край этот далеко не благоустроен, и турецкие чиновники с величайшею осторожностью приводят в исполнение различные постановления правительства, потому что албанские мусульмане замечательны своим фанатизмом и неповиновением. О приведении в исполнение знаменитого гатти-гумаюна никто, конечно, и не помышляет.

Герцеговина. Более чем где-либо в Турции необходимо присутствие русского агента в Мостаре, потому что на Герцеговину особенно направлены ныне происки австрийской политики, а вместе с тем и усилия пропаганды. До сих пор католицизм имел еще мало успехов в этой провинции, но поступки греческих епископов сильно помогут ему, а притом иезуиты говорят множество миссионеров, преимущественно для Герцеговины и Боснии. В Герцеговине еще живо сохранилось самое восторженное сочувствие к России: я сам видел, как бедные герцеговяне, в первый раз видевшие российский герб на доме генерального консульства, снимали шапки и крестились, глядя на руского Орла. Нельзя вообразить себе глубокою огорчения и даже отчаяния герцеговян, когда они узнали, что к ним не назначено русского консула. »Верно нам должно погибнут, — говорили они, — если и Белый царь не хочет вспомнить об нас и не хочет прислать нам своего чиновника.« Приверженность етово народа к вере праотцев изумительна. Епископ назначает произвольно с церквей и монастырей непомерные сборы, вследствие чего священники, в свою очередь, налагают огромную плату за все требы церковные, — и тем не менее герцеговянин едва только соберет несколько денег спешит исполнить свои христианские обязанности. Замечательно также, что сделались католиками лишь те герцеговяне, которые были еще беднее прочих и стояли на низшей степени промышленности. Следственно крайняя нужда довела их до отступничества. Весьма естественно, что всякий из славянских священников, сколько-нибудь выходящий из ряда прочих по своим способностям и достоинствам, немедленно подвергается самому безжалостному преследованию со стороны епископов, желающих удерживать духовенство в грубости и невежестве. Тем менее заботятся они об учреждении или распространении школ, однако, усилиями достойного архимандрита Памучины при содействии мостарских купцов устроена там школа, который нужна только некоторая помощь и защита для обращения ее в полезнейшую семинарию. Монахи монастыря Дужи устроили также в Требинье приготовительную школу, но при своих ничтожных средствах лишь с великим трудом могут ее поддерживать. Не даром герцеговяне называют свое отечество вотчиною просветителя Сербии преподобного Саввы. Они заставляют удивляться своей твердости в вере и желанию учиться несмотря на страшные притеснения и грабительство, которым они подвергались и подвергаются. Если бы только гатти гумаюн не был мертвою буквою, если бы дали только вздохнуть этому несчастному народу, то какое бы отрадное явление представил бы он собою!

Назначенный в минувшем году английский вице-консул в Мостаре успел уже приобрести значительное влияние и неоднократно оказывал успешное покровительство христианам обоих исповеданий. [296] Австрия хорошо поняла влияние веры на политическое настроение в этих странах, и потому агент ее почти исключительно покровительствует католикам и более всего старается помогать прозелитизму католических миссионеров и убеждать православных к принятию по крайней мере унии. Много жертвует и еще более готова пожертвовать Австрия, чтобы при каком-либо перевороте овладеть Герцеговиною, столь необходимою для бесплодной Далмации, и потому не щадит денег для подкупа турецких чиновников, которые взамен предоставляют полную свободу австрийским проискам. И в самом деле католическое население Герцеговины уже очень расположено в пользу Австрии. Вскоре будет назначен из Рима епископ в Требинье, который будет получать добавочное содержание от Австрии. Это назначение тем более странно, что в Требинье нет ни одного католика в настоящее время.

Данило приобрел между всеми славянами столь дурное о себе мнение, что герцеговяне нисколько не желают присоединиться к Черногории, хотя Данило, уверенный Геккаром в возможности этого присоединения, был убежден в противном. Вывши минувшим летом в Остроге, он приглашал туда монахов монастыря Дужи, но они отвечали, что не находят нужным входить с ним сношения. В Герцеговине, как и в прочих славянских провинциях Турции, неминуемо проявится скоро упорное сопротивление грекам-епископам, и нет сомнения, что католики воспользуются этою борьбою. Притеснения от чиновников и помещиков мусульман также доводят народ до отчаянья, но кто знает, чем все это кончится? Если уже много раз я смел беспокоить министерство об оказании возможной помощи Герцеговине, то единственно по убеждению, что помощь эта и необходима и непременно принесет плоды в будущем.

Босния. Босния, в особенности северо-западная ее оконченость, составляет также предмет властолюбивых замыслов Австрии, и в этой провинции влияние русских агентов должно быть сравнительно слабее, потому что православное население не преобладает в такой степени над мусульманским и католическим. В Боснии католики уже с давних пор прочно утвердились, и число их, особенно в городах, постоянно увеличивается благодаря деятельности епископов и монахов францисканского ордена. Недавно назначенный митрополитом Боснии архиепископ Дионисий уже доказал своими действиями, что он, как и все его собраты, наиболее заботится лишь о скорейшем обогащении себя без различия средств, а вместе с тем усердно старается приобрести расположение австрийского генерального консула и всеми мерами лишить наше консульство возможности получать верные сведения от православного духовенства. Причина подобного образа действий весьма понятна: поддержка со стороны Австрии, а вероятно и денежное вознаграждение, очень полезны митрополиту, а притом Австрия никак не станет замечать ему или обнаруживать предосудительных действий его в отношении к пастве. Русский же консул не может и не должен оставаться равнодушным к вопиющим злоупотреблениям духовного управления. Мне известно, что Дионисий заплатил значительную сумму денег за свое место, что большую часть этой суммы внес за него, как [297] водится, один константинопольский банкир, и я сам видел поверенного этого банкира, сопровождавшего митрополита в Сараево для наблюдения за скорейшим сбором денег в епархии. Невознаградимое зло составляет уже и то, что греческие епископы не знают сербского языка и вовсе не стараются изучить его, а потому должны объясняться с священниками и прочими жителями через переводчиков, которые всегда состоят на жалованьи пашей и австрийских консулов и, конечно, доносят им обо всем происходящем.

Могут ли после этого православные откровенно объяснять своему епископу жалобы свои и желания, даже если бы они и видели с его стороны наклонность входить с участием в их положение?

Быть может ваше превосходительство изволите найти, что я постоянно слишком распространяюсь об интересах духовных в славянских землях и почти исключительно настаиваю на необходимости деятельными мерами поддержать православие и воспротивиться успехам католицизма. Но в этих странах вероисповедание и политические направление связаны нераздельно между собою: все православные, почти без исключения, надеются облегчения своей участи, благоденствия и, наконец, освобождения лишь од одной России. К ней одной устремлены их чувства, молбы и помышления, и вместе с верою они свято сохраняют и славянский язык, служащий не последнею связью между всеми славянами. Католики же, хотя и не имеют искренней преданности к своим правительствам, но не питают сочувствия к России благодаря ревностным стараниям своего духовенства. Они сделались уже полуславянами и с течением времени неминуемо утратят и язык свой и свою национальность. И ныне надежды славян-католиков обращены к Австрии или к западным державам. Следовательно, за распространением католицизма между славянами будет непременно следовать и уменьшение нравственного на них влияния России. При этом беру смелость заметить, что при тепершних политических обстоятельствах ревносное вмешательство России в положение славянских подданных Порты, конечно, невозможно и подало бы повод к громогласным обвинениям в честолюбивых замыслах. Но посильная помощь для устройства школ, построения и украшения храмов божиих, старания о сохранении чистоты вероисповедания не могут быть поставлены нам в вину, тем более, что католические державы подают нам сами пример в отношении к своим единоверцам. Последствия же таковых стараний наших будут немедленно отражаться и в политическом отношении.

Средства к поддержанию и распространению нашего влияния суть: постепенное учреждение школ и семинарий для распространения грамотности и для приготовления хороших священников; поставление этих школ под наблюдение наших консулов; назначение епископов и архимандритов из славян; и снабжение монастырей и церквей богослужебными книгами и самою простою утварью и облачениями. Для школ и семинарий необходимы катехизисы, учебные и богословские книги на сербском языке. Издержки на все это не будут велики, если будут производиться по мере надобности, с благоразумием [298] и знанием истинных потребностей, а впечатление, которое эта помощь произведет на наших единоверцев, будет огромно и обильно благотворными последствиями.

Сообщение Сараева и Мостара с Рагузою или Белградом должно быть поддерживаемо постоянными курьерами. Из Рагузы в Триест секретные пакеты могут быть отправляемы с надежными пассажирами из православных, но для верного доставления таковых же пакетов в Константинополь необходимо было бы отправлять хотя один раз в месяц курьера из Рагузы в Корфу. Богослужебные и учебные книги и церковные вещи удобнее отправлять по Дунаю в Белград и оттуда в Сараево.

В последнее время обнаружилось сильное брожение между жителями Боснии вследствие постоянно увеличивающихся поборов и притеснений. Беспрерывные депутации являются к вали с жалобами на чиновников и с разными просьбами; во многих местах произошли значительные беспорядки; в горах опять появились гайдуки; и усилились переселения в австрийские владения. Все это предвещает какое-либо движение славян в Боснии, и Австрия через своих агентов поддерживает брожение. Также готовятся депутации в Константинополь для испрошения епископов из славян.

Для получения сведений и для тайной пересылки пакетов мне чрезвычайно много содействовали: папский и греческий консул в Рагузе Анджело Декарно, сын председателя тамошней комерческой палаты Лазарь Мотич, рагузский протоиерей Георгий Николаевич, каттарские купцы Лазарь Бергер и Стефан Белединович и подеста города Кастельново Александр Павкович. В особенности же считаю долгом обратить внимание вашего превосходительства на на г.г. Декарно и Мотича, потому што первый из них принимал деятельное участие в деле об уступленных Греции трех военных судах и весьма полезен для генерального консульства по занимаемому им званию агента Австрийского Ллойда; второй же был неоцененным и усердным моим агентом и помощником при сношениях с славянами до самого прибытия г. титулярного советника Петковича. Вследствие сего смею ласкать себя надеждою, что Вы изволите признать справедливость и возможность исходительствовать от монарших щедрот государя императора для г. Декарно орден Св. Станислава 2-й степени, а для г. Мотича тот же орден 3-й степени.

Далмация. Считаю не излишним заключить свою записку несколькими словами о Далмации. Австрийское правительство весьма мало заботится о благосостоянии этой страны, почти повсеместно бесплодной и, однако же, отягощенной непомерными налогами. Землевладельцы едва могут сносить тягость разнообразных добавочных податей и давно продали бы свои имения за ничтожную цену, если бы не были связаны майоратами (fidei-comessi). Торговля этой провинции постоянно упадает. Нижний класс, побуждаемый необходимостью и самою стеснительною таможенною системою, занимается с большом размере контрабандою, чему много способствует географическое полодение Далмации, с одной стороны окаймленной морем с бесчисленным множеством островов, бухт и заливов, а с другой стороны хребтом [299] крутых гор со множеством ущелий и тропинок. Вообще все классы народонаселения не питают никакой привязанности к своему правительству, чему много способствует усиленное стремление его скорее обнемечить эту страну, а также и назначение на службу в Далмации самых неспособных и плохих чиновников по всем отраслям управления, вследствие чего везде преобладает самое бессовестное лихоимство.

Нечего и говорить о чувствах православных жителей Далмации, подверженных бесконечным притеснениям и крайней нетерпимости. Они хорошо знают, что правительство ненавидит их и не доверяет им и с затаенною злобою видят меры, предпринимаемые к уничтожению их веры и национальности. Все они твердо убеждены, что рано или поздно освободятся от ига Австрии, и весьма естественно, что в их мыслях со всеми светлыми надеждами соединена Россия. Замечательно, что несмотря на все притеснения не только в Каттаро, но и в Рагузе все капиталы и торговля находятся в руках православных купцов, распространивших свое торговое влияние и в Триесте. Лучшие капитаны Австрийского Ллойда также православные, не скрывающие своей задушевной привязанности к России, и как они, так и все православные капитаны австрийского торгового флота с радостью готовы будут принять русское подданство и поступить на службу Российского Общества пароходства лишь только окажется к тому возможность. В случае надобности весьма легко набрать также множество искусных и надежных матросов не только из православных, но и из католических жителей Далмации и Каттарского залива.

В подтверждение прежних моих донесений я считаю долгом вновь обратить внимание вашего превосходительства на то, что подаваемая Россиею от времени до времени помощь православным церквям в Рагузе и Каттарском заливе была бы чрезвычайно полезна для успехов нашей политики. Кроме того, что отнюдь не лишне поддерживать чувства преданности в этом энергическом приморском населении, столь искренно враждебном Австрии, — важно то, что православные рагузские и каттарские находятся в постоянных и тесных сношениях с своими единоверцами в Боснии, Герцеговине и Албании, и благоприятное впечатление, произведенное в Далмации, особенно же в Рагузе и Каттаро помощью церквам, немедленно отразится весьма сильно в прилегающих турецких областях.

В торговом отношении, мне кажется, что Далмация представляла бы значительные выгоды нашим купцам для прямых сношений с нею. При самом лучшем урожае Далмация может иметь хлеба не более как на четыре месяца, — остальное же количество, необходимое для продовольствия народнонаселения привозится большею частью из черноморских портов. Кажется, что было бы выгодно для нас привозить туда прямо орожь и пшеницу и вывозить взамен оливковое масло и дешевое виноградное вино? Ныне же все выгоды от такового размена произведений достаются триестским и марсельским купцам.

Я всеми силами старался доказать необходимость некоторых пожертвований с нашей стороны для поддержания православия, но мне кажется, что кроме правительства и частные люди охотно приняли бы [300] участие в этом похвальном деле, если бы посредством газет или циркулярных объявлений наши соотечественники были приглашены к доброхотным пожертвованиям в пользу нуждающихся единоверческих церквей в Турции и Австрии.

Оканчиваю свою записку, но вместе с тем убедительнейше прошу ваше превосходительство быть снисходительным к этому беглому очерку и, буде изволите найти, что некоторые части этого труда заслуживают внимание министерства, а изложены недостаточно подробно и ясно, то покорнейше прошу Вас приказать мне дать по этим предметам дополнительные сведения и объяснения. Я же буду вполне счастлив, если мое годовое пребывание в Рагузе будет найдено полезным службы.

С неограниченным уважением и таковою же преданностью имею честь быть, милостивый государь, вашего превосходительства покорнейший слуга

1857 года.

Петр Стремоухов

АВПР, ф. ГА V-A₂, 1857 г., д. 716, л. 123-151. Оригинал.