Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

№ 4

ЖУРНАЛ М. ТАРАСОВА

(Тарасов Михаил — подпоручик Севского полка. В 1766 г. был послан правительством Екатерины II в Черногорию для доставки императорской грамоты, »милостыни« Цетинскому монастырю, церковной утвари, а также имущества, оставшегося после смерти владыки Василия Петровича)

5 апреля 1767 г.

М. Тарасов детално oпucyиe путованье и боравак у Црнои Гори. Циль ньеговог путованьа у Црну Гору cacтoиao се у томе да митрополиту Caвu и народу уручи грамоту Иекатерине II, »милостиньу« Цетиньском манастиру за 1764-1766. гoдину, apxuиepeиcкe одежде и cтвapu коиеe су остале пocлuиe смрти митрополита Василииа.

Дошавши, послиие дугог путованьа, у манастир Маине, Тарасов се сусрео са владиком Савом, коиега иe молио да сакупи народ ради оглашаваньа грамате коие ие носио, предаие »милостинье« и cтвapu кoиe иe донио. Caвa, коии гa иe хладно примио, прошивио се томе, али иe био принучен да се на шо сагласи. Тарасов иe допутовао у Цетинье, идие се саку и ил о више од 200 наоружаних Црногораца са ньиховим cтapиeшинaмa, кoиuмa се Caвa обратно али ниие казао о грамати коии иe Тарасов донио. Huиe помену о ни »милосшиньу« а уманьио иe и цииену одежде коии ие Тарасов донио. На захтиев народа, Тарасов ие на скупштини изнио прави циль cвoиe »инспекциие«. Царска грамата иe оглашена, cвe дoнuиeтe cтвapu уручене су митрополиту коии иe дио новца раздао a cвoи дио примила су и духовна лица. Слииедечег дана скупштина иe расправльала помиренье Цетиньана и Црмничана, коии вeч 4 године нииесу прекидали распру око пасишта коии иe прашила крвна освета, али помиренье ниие било постигнуто.

Иеромонах Byкuчeвuч тражио иe да Тарасов покаже инструкцииу, cyмньаиучи да и он, као раниие Пучков, има задатак да шпииунира Црну Гору, саопшиш лажна и неповольна мишльеньа о тои земли и ньеном народу. Због шога иe Тарасов био принучен да уништи копииу извиештаиа Пучкова коии ие имао код себе. Приликом одласка Тарасова из Црне Горе митрополит му иe предао више писама упучених царици, руским достоианственицима и свиештеним лицима. [49]

Журнал, держанной Севского полку подпорутчиком Михайлом Тарасовым во время бытности ево в Черной Горе 1766 года.

Июля 12-го числа по отправлении моем из Санкт-Петербурга в Черную Г ору с возвращавшимися тогда в свое отечество находившимися в свите умершаго в Санкт-Петербурге черногорского митрополита Василия Петровича черногорцами же иеромонахом Иосифом Вукичевичем и иеродиаконом Петром Петровичем и с приданным мне киевской губернской канцелярии толмачем Иваном Шеферовым следовал я до Москвы и, 20-го числа того же месяца прибыв туда, по силе данной мне инструкции явился в кантору государственной Коллегии иностранных дел, в которой приказано было мне иттить Святейшего Синода в кантору же для истребования в оной следующих к отвозу в черногорской Цетинской Рождественнской монастырь в милостыню 500 рублев.

Июля 23-го, получив оные деньги серебреною монетою, взнес в помянутую государственной Коллегии иностранных дел кантору, из которой 25 июля же дан был мне для вручения пребывающему в Вене российскому господину генерал-порутчику полномочному министру и кавалеру князю Голицыну при канцелярской цидуле на те 500 рублев вехсель.

Июля 26-го выехал из Москвы и, продолжая свой путь, 7 августа прибыл в Киев, где начал делать потребные распоряжения к дальнейшему моему за границу пути, к которому 13-го числа того ж месяца совсем был в готовности, но вышеписанныя черногорцы — иеромонах и иеродиакон — на то не соглашалися объявляя, что они еще не готовы и что прежде 10 дней изготовиться не могут, по причине чего я принужден был до изготовления к пути их дожидаться и между тем их просил, чтоб они поприлежнее о том старались. Ведея же, что они делают оное только по одной лености и своевольству, и не смея понуждать их собою, просил господина генерал-аншефа, киевского генерал-губернатора и кавалера Воейкова, чтоб он яко главной в Киеве командир изволил дать им знать, дабы они из пути без потеряния летняго времени изготовлялись, ибо ежели оное упустят, то принуждены будут как в найме лошадей претерпевать убыток, так и от осенних непогод в пути великое безпокойство, а особливо на море вследствие чего от оного господина генерал-губернатора им о том знати дано. Итак, они принуждены были прилежнее к пути изготовиться.

Августа 20-го обще и с показанным толмачем я выехал из Киева и того же числа к ночи прибыл в пограничное польское село Трилесы, где на другой день находящейся тамо польской таможни главным командиром спрашиван был, с какою комиссиею и куда я послан, на что я ему, показав данной мне из государственной Коллегии иностранных дел паспорт, объявил, что я послан в Черную Гору для отвозу оставшихся после умершего в России черногорского митрополита Василия Петровича пожитков и для препровождения бывших при том митрополите иеромонаха и иеродьякона. Причем просил на оное пропуск, но он ответствовал, что не только пропуску дать, но в силу таможенного их устава вышеописанных вещей далее в Польшу без [51] осмотру впустить не может. И так я принужден был отворить с оставшимся после смерти помянутого митрополита Василия имуществом сундук, непрося притом, чтоб другаго (в котором положено было всемилостивейше от ея и.в. пожалованное митрополиту Савве архиерейское облачение) сундука не отворил, поверя мне, что и в сем, кроме старых вещей, более ничего нету. Причем от меня ему дана была в сем положенным в помянутые сундуки вещам подробная роспись. И так он, будучи в том удостоверен, дал мне для свободного везде пропуску билет с тем изъяснением, что он в Трилесской таможне показанныя вещи осматривал и что между оными новых, также и на продажу вещей не нашлось, в чем он подписался и приложил к сундукам и к билету королевскую печать.

Августа 22-го, продолжая путь чрез городы — Паволоч, Бердичев, Константинов, Янполь, Броды, Жолкву, Ярослав, Ланцут, Тернов и Краков, 12 сентября прибыл в пограничной цесарской город Билск, в котором в таможне, показав данной мне в трилесской таможне билет, без задержания пропущен был. И следуя оттуда чрез Олмиц и другия места, прибыл в 18 день сентября в столичной цесарской город Вену, в котором от первой при въезде в город заставы послан был со мною солдат для препровождения меня с вещами в главную таможню, по прибытии в которую объявлено мне было, что находящияся при мне вещи ставить должно для осмотру в таможне, чему я повиновался. Потом явился вышеписанному прибывающему в Вене российскому господину генерал-порутчику и кавалеру князю Голицыну и вручил ему объявленной вексель, причем я донес ему о порученной мне комиссии и о удержанных в таможне вещах, так же и о данном мне из означенной трилесской таможни билете и притом испрашивал себе наставления о способнейшем и безопасном моем проезде в Черную Гору, также и для того паспорта.

Сентября 19-го его сиятельство князь Голицын приказал означенной билет перевести с польского на немецкий диалект, послал со мною своего партикулярного секретаря в вышеписанную таможню для возвращения мне помянутых сундуков, вследствие чего в той таможне, подписав на оном билете пропуск и без осмотру запечатав сундуки печатью, отдали их мне обратно.

Сентября 22-го я, получа от его сиятельства по упоминаемому вехселю следующий в вышеписанной цетинской монастырь в число 500 рублевого пенсиона 209 цесарских червонных и 63 крейцера, так же до Черной Горы и обратно до Вены на немецком и латинском диалектах паспорт, выехал из Вены и, продолжая путь, чрез городы Грац и Лабаух, октября 4-го числа прибыл в пограничной приморской цесарский город Триест.

8 октября, нагрузясь в нанятое мною судно с бывшими со мною иеромонахом и иеродиаконом и толмачем, пустился Адриатического моря заливом в Черную Гору и, следуя туда, плыл мимо приморских венецианских городов, яко-то Капо де Истрии, Париэнча, Ровина, Оссора, Шибеника, Лезина, Корчулы, так же Рагузийской республики (которая, как я от венециан слышал, ежегодно платит турецкой Порте по [52] 40 тыс. левков за то, что помянутой двор оную республику под своею протекциею содержит), и паки венецианских же городов Кастелново. А, наконец, и к Будве, лежащему от черногорских границ разстаянием на две италианские мили, ноября 5-го числа приплыл, у которого в гавани выгрузясь с судна и наняв лошадей, того ж числа с упоминаемыми иеромонахом и иеродиаконом и толмачем прибыл в состоящее на оных границах черногорского митрополита Саввы зимнее подворье, имянуемое Магина, из которого далее в горы следовать не мог, для того что живущий в оном подворье иеромонах мне объявил, что по их обыкновению каждой в Черную Гору едущий иностранец без позволения митрополита туда выехать не может. Сверх того вышеописанный митрополит в то время был в Цермницкой нахии или уезде для собрания милостыни (которая составляет почти все его доходы), по уведомлении чего я помянутого иеромонаха просил, чтоб он их митрополиту о моем приезде дал знать, почему того же числа к нему нарочный послан был.

6 ноября на другой день я, уведомясь о прибытии митрополита в летнее свое подворье Станевичи, немедленно послал к нему толмача Шеферова испросить позволения мне быть к нему. На что в ответ от него получил, что он сам незамедля будет в Магину. И как он туда в 10 часов поутру прибыл, то я, получив с ним свидание, говорил ему предписанное мне объявление: что по высочайшему ея и.в. имянному указу я прислан из государственной Коллегии иностранных дел в Черную Гору единственно из особливой ея и.в. милости к черногорскому народу, так же и к нему, митрополиту яко главному правителю для вручения ему с черногорским обществом ея в. императорской грамоты, из которой он, митрополит, с начальниками и народом пространно усмотрят усугубленно продолжающимися ея и.в. монаршия щедроты, и для доставления ему, митрополиту, в знак высочайшего ея и.в. своего черногорскому народу и к нему, митрополиту, благоволения, архирейскаго облачения с полным прибором и митрою (которое по кончине его, митрополита, имеет остаться вкладом в тамошней их соборной церкви). Так же и в Цетинской Рожденственской монастырь определенныя милостыни за прошедшия 1764, 1765 и нынешней 1766 годы 500 рублев и, наконец, для сохраннейшаго препровождения и отдачи оставшагося по смерти бывшаго в Санкт-Петербурге их митрополита Василия имущества, которое мною ему, митрополиту, в собрании народа и их начальников по данной мне росписи с рук на руки и отдано будет. При том же мне повелено, чтоб и бывшим в Санкт-Петербурге и свите покойного преосвященного митрополита Василия иеромонаху Иосифу Вукичевичу и иеродиакону Петру Петровичу в обратном их пути возможное от меня вспоможение и призрение показывать и с ними вместе до их отечества дорогу продолжать, что я и исполнил и оных в пути завсегда при себе имел.

А как все вышеобъявленное послано со мною при граммате ея и.в. к нему, митрополиту, и вообще ко всему черногорскому народу, и притом мне повелено оное все ему, митрополиту, вручить при собрании народа, и их начальников, то я, оное высокое повеленье исполняя, его, [53] митрополита, прошу, чтоб для того такому народа собранию и их начальников по их обыкновению быть приказом и меня бы о том предварительно уведомил, в которое время я все то ему, митрополиту, и вручить имею.

По окончании чего митрополит Савва, мне на сие ничего не ответствуя, свидетельствовал ея и.в. свое всенижайшее благодарение с холодностию, и, помолчав несколько минут, сказал, что у него голова болит, что я услыша, от него вышел. После чего в обыкновенное время обеда пригласил меня к своему столу, за которым было из духовных начальников 4 человека. Я потчиван был особо для меня приготовленным кушаньем, как-то: супом с вареною курицею и жареною бараниною, а для митрополита с прочими духовными поставлены были разно изготовленная зелии, также сыр, масло и несколько свежих и вяленых рыб, причем подавано было стаканчиками ординарное красное вино, родящееся в Магине. Стол продолжался не более одного часа, по окончании которого митрополит пошел в свой покой для отдыхновения, а я возвратился в назначенную для меня комнату. И хотя я ввечеру паки у него был, однакож, он о исполнении порученной мне коммисии ничего не говорил, а жаловался наедине на покойного митрополита Василия, »что он был человек безпокойной и ему, митрополиту Савве, при всяких случаях старался делать досады, также и между народом для собственной своей корысти делал великия раздоры, которыя неоднократно между ими производили и сметноубиивствы. С жалованных же ея и.в. черногорскому народу денежных дач ни ему, ни народу не объявлял, а употреблял оныя на подкупление своевольных черногорцов, чтоб они с живущими в соседстве турками и венецианами всегда ссоры заводили, отчего оные соседы находилися во всегдашнем безпокойстве, а митрополит Василий по безпримерному своему честолюбию оное почитал себе за великое удовольствие. Без денег же-де он не мог бы иметь в оных вредных замыслах никакого успеху, потому что наш-де народ никого без платы не слушает. В которое время митрополит Савва с своей стороны принужден был от правления народа отказаться, показывая к тому неспособностию старые свои леты и слабость здоровья, и в таком состоянии жить до его, Васильева, в Россию отъезда. По отъезде же де его весь народ, получа паки прежнее свое спокойствие, и по сие время живет в совершенной тишине и согласии«. После чего пошли мы к вечернему столу, за которым поставлено было такое же кушанье, как за обеденным столом.

7 ноября митрополит Савва, пришед ко мне поутру в комнату, между разговорами просил меня, чтоб я вручил ему наедине все мною привезенное оставшееся по смерти архиерея Василия имущество и милостынную дачу, а граммату и ризницу в присутствии только нескольких начальников, и притом говорил, что хотя-де в граммате все вами привезенное изъяснено, но главари или народные начальники содержания оной не выразумеют, в чем-де вы положитесь на меня. О получении ж-де ея и.в. грамматы, ризницы, милостинной дачи и оставшегося после брата моего Василия имущества и о прежде жалованных грамматах я обстоятельно ея и.в. донести честь иметь буду. [54] Я, слыша таковое странное и совсем мною не ожидаемое его требование вознамерился было на оное учинить ему ответ, но он не допуская меня говорить и, приметив свою ошибку, сделал оборот, говоря таковым образом: »Мой сын, я сие средство избрал для того, что ежели-де здешний дикой народ привезенныя вами такой величины сундуки увидит, то непременно подумает, что в оных из России присланы были для всего народа деньги, как-де то прислано было чрез господина Пучкова. Сверх того народ-де об утаенных Васильем присыпанных чрез него от ея и.в. в бозе опочивающей государыни императрицы Елисавет Петровны денежных обществу дач несколько уже известен, почему будучи-де в мнении, что и я присланныя им деньги, согласясь с тобою, утаил, а вместо оных положил в сундуки старое свое одеяние и одну из прежде пожалованных ризниц, по своему необузданному самовольству взбунтуется, и тем обще нам нанесет весьма великую опасность«.

Напротив чего, я ему, митрополиту, сказывал, что привезенная мною пожалованная ему ризница, также определенная на Цетинской Рождественской монастырь милостыня и оставшееся по смерти митрополита Василия имущество присланы со мною при грамоте ея и.в., о чем я ему, митрополиту, и при первом свидании обстоятельно объявил, и должны не иначе ему, митрополиту, вручены быть, как в собрании народа и их начальников, и что я иным образом зделать не могу, потому что мне точно также из государственной Коллегии иностранных дел и учинить поведено. По выслушании чего митрополит Савва мне вспыльчиво сказал, что хотя бы он от народа возмущения и не опасался, то для одной грамматы и облачения народа збирать не хочет и тем причинит себе немалой убыток, ибо-де оной народ должен ко мне дайти на моем коште. Сверх того-де я всем, пришедшим для слушания грамматы черногорцам по их обыкновению обязан дать трактамент. И когда-де ты по моему требованию зделать не хочешь, то взяв все с собою привезенное, сей час поезжай из моего дому обратно в Россию и скажи пославшим тебя, что митрополит Савва в Черногории их приказам не подвержен.

По окончании чего он хотел било из комнаты вытти но я, прося его остановиться, ему сказал, что в таких обстоятельствах я собою ничего зачать не могу, а о сем приключении чрез руки пребывающего в Вене ея и.в. полномочнаго министра немедленно в государственную Коллегию иностранных дел рапортовать буду. На что в непродолжительном времени и резолюцию получить надеюсь. До получения оной я его, митрополита, прошу дозволить мне остаться в его доме. После чего он, не сказав ни слова, от меня вышед в свою комнату, где (как я после уведомился) с своим архидиаконом, двумя иеромонахами и одним приходским попом советовал, каким бы образом до того меня довести, чтоб я на их требование согласился. В котором совете архидиакон давал свое мнение, чтоб устрашить меня немедленною высылкою, чему он-де действительно уверясь и не имея себе нигде прибежища, принужден будет на требование наше согласиться, на что не токмо иеромонахи, но митрополит охотно согласились. Помянутой же поп старался их от того отвратить, митрополиту представляя, что сим поступком токмо не [55] получит желаемого, но еще наведет на себя от Российской империи великой гнев, а от народа за таковое его корыстолюбие ненависть. Что митрополит Савва, приняв во уважение, вознамерился учинить порядочным образом и для того, пришед ко мне в комнату, сказал, что он сожалея меня, соглашается так зделать, как должно, и что он теперь едет на Станевичи, а меня просит прожить в Магине не более 3 дней, по прошествиии которых он пришлет под вещи и под меня лошадей, почему вы-де приедете ко мне на Станевичи, откуда купно поедем на Цетинь, где собран будет народ с их начальниками для слушания ея и.в. грамоты. Потом, простясь, поехал, прося меня, чтоб я, покуда у них пробуду, никакого в пище попечения не имел, как-то в самом деле во всю мою тамо бытность довольствовался я с толмачем, в мясоед как пищею, так и вином по преждеписанному. В постные же дни оливками и с деревянным маслом приготовленным зельем, также и сарачинскаго пшена кашею, и иногда и вяленою рыбою, именуемою пастерва.

Ноября 10-го присланы были от митрополита ко мне лошади с тем, чтоб я приехал к нему на Станевичи, почему я того ж числа туда и прибыл, откуда на другой день обще с митрополитом переехали в Цетинский Рождественский монастырь, называемой резиденциею митрополитов черногорских.

Ноября 13-го по данному оным митрополитом черногорскому народу о приезде моем известии, того ж числа попоплудни пред монастырскими воротами собралося более 200 человек вооруженных черногорсцов с их начальниками. Митрополит Савва, по их обыкновению к собравшемуся народу выходя, просил меня дождаться его возвращения в его комнате (ибо в то время я у него был), а потом, вышед к черногорцам, говорил им (как я после того от оных же черногорцов о том был уведомлен) следующее: что он просил их к нему собраться единственно для того, что прибыл-де из России в Черную Гору один российский офицер и привез оттуда известие о смерти брата моего Василия и оставшееся по смерти его в Санкт-Петербурге имущество, которое-де состоит в нескольких рясах и шубах, сверх того прислана еще с ним оттуда книга (что на славенском языке значит письмо) и по прошению-де моему архиерейское облачение, которое-де стоит, как я от Викичевича слышал, не более 100 червонных На что тамошний сердарь, будучи от митрополита подкуплен (о чем я после достоверно изъесчился), говорил митрополиту, что ежели б он знал, что кроме того более ничего нет, то б для толь маловажнаго дела к нему, митрополиту, и не был; что и некоторые из легковерных черногорцов подтвердили. Напротив чего митрополит, якобы оправдая себя, им отвечал, что не мог он от прибывшего офицера по усильному его о собрании народа прошению отговориться. По чем хотя роптавшие и хотели было в свои домы возвратиться, но прочие, несколько уже ведая об учиненных митрополитами неоднократных народу обманах, желали говорить со мною для того митрополита просили, чтоб он приказал позвать меня в собрание. И как я туда пришел, то митрополит, объявя мне требование народа, отговорился некоторым недосугом и возвратился в монастырь. По отсутствии его народ, став вокруг меня, спрашивал чрез одного [56] знающаго по-российски Катунской нахии болярина, имянуемого Кустодия, о причине моего приезда, на что я по их прошению с помощью оного болярина объявил им следующее: что я прислан в Черную Гору единственно из особливой ея и.в. милости к черногорскому народу для вручения их митрополиту с черногорским обществом ея и.в. грамматы, которою ея и.в. весь черногорской народ о продолжительном ея в. императорском своем благоволении и милости уверять изволит. Напротив чего всемилостивейше ожидает, что оной народ, чувствуя таковыя продолжительно оказуемыя к нему ея в. монаршие щедроты, все свои силы употребит на старание оных и впредь быть достойными, должным своим к Российской империи усердием и верностию, на что несколько человек ответствовали, что ежели б они на милосердие и покровительство ея надежды не имели, то б уже давно потурчилися.

Потом я продолжал, что прислано со мною их митрополиту назначенное прежде покойному митрополиту Василию в знак высочайшаго ея в. императорского своего к черногорскому народу и к оному митрополиту Савве благоволения стоющее великой суммы архиерейское облачение с полным прибором и митрою, которое по кончине его имеет остаться вкладом в тамошней из соборной церкви, так же и в Цетинской Рождественской монастырь определенный милостыни за прошедшие 1764, 1765 и нынешней 1766 годы 500 рублев. Причем народ мне сказывал, что они от архиереев своих слышали, что хотя-де и определено было государем императором Петром Великим на помянутый монастырь в каждые 3 года выдавать по 500 рублев, но несколько-де тому лет, как в выдаче оной с России отказано. А я с моей стороны их уверял, что как прежде выдавано было, так и в 1762 году на 1761, 1762 и 1763 годы с подполковником и майором Петровичами прислано было. И, наконец, объявил, что прислано со мною все оставшееся по смерти умершаго в Санкт-Петербурге митрополита Василия имущество и прежде жалованныя черногорскому народу от всепресветлейшаго всероссийскаго императорскаго дому грамматы, а митрополитам панагии, чему всему данную мне из государсвенной Коллегии иностранных дел роспись имею, по которой я при собрании их митрополиту Савве все мною привезенное и вручить имею.

По окончании чего за таковое ея и.в. о черногорском народе милосердное попечение, некоторые из их старшины благодарили и сказывали мне вышеописанное митрополитом Саввою учиненное в тот день несправедливое им объявление, притом свойственникам его грозя (которые уповательно для опасности и в собрании не были), за утаение ими обще с митрополитом присланных с ними в 1762 году на 1761,1762 и 1763 годы определенныя милостыни 500 рублев, называя их обманщиками, ложными офицерами и несвойственниками архиерескими.

Между тем митрополит Савва, уведомясь, что народ уже о всем мною привезенном известился, сверх того услышав на свойственников [57] своих угрозы, прислал ко мне иеромонаха, чтоб я был к нему, почему я тотчас и пришел, куда и народ последовал за мною, и пришед туда хотя требовал, чтоб не только прочтена была привезенная мной новая ея и.в. высочайшая граммата, но и прежде присыланныя. Однако ж помянутой сердарь последнее их требование отсоветовал оставить, чти услыша митрополит Савва приказал мне исполнять порученную комиссию, почему я вручил ему в собрании народа и их начальников ея и.в. высочайшую граммату с уверением о непременном ея и.в. ко всему черногорскому народу и к нему, митрополиту, высочайшем благоволении и милости. После чего одним иеромонахом чтена была граммата, при чтении которой некоторые были с открытыми головами, но и то по данному мною им о том знаку, а прочие все в шапках и курящие табак. Потом вручена была ризница и митра, так же вышеописанные 209 цесарских червонных и 63 крейцера и все оставшееся по смерти митрополита Василия имение по данной мне росписи. При вручении же пожалованного от ея и.в. митрополиту Савве архиерейскаго облачения и митры приметить было можно, что все вообще на оное смотрели завистливыми глазами и уповательно сожалели только о том, что ни одному из них оная в добычу не достанется, за являемыя же сему сребролюбивому и развратных нравов народу таковыя высочайшия ея и.в. милости о усердии и верности нимало не помышляя.

По вручении всего вышеобъявленного оному народу дан был от митрополита по непременному тамошнему обыкновению стол, по окончании которого все, встав и митрополиту не благодаря, требовали, чтоб он дал им за полученую от ея и.в. высочайшую милость из милостынной дачи 100 червонных, притом говоря, что когда-де мы из оных денег и ничего не возьмем, то-де они на монастырь употреблены не будут, но митрополит с монахами по себе разделят. Сверх того, какая-де нам польза, что облачение без употребления лежать будет.

А митрополит Савва с своей стороны их увещевал, чтоб они устыдились отнимать церкви принадлежащее и, продолжая, говорил, что и он от российского двора прежния милости не видит, потому что кроме облачения более ничего ему не прислано и что по бедности его благодарнее бы он был, получа 1000 червонных, нежели оное облачение, и хотя он об оном и просил, однако ж думал, что сверх того и деньгами пожалован забыт не будет. И проговоря сие, пошел к себе в покой. Но несколько забияк, на оное невзирая, вооруженныя вошли к нему и неотступно требовали именем всего тамо собравшегося народа вышеописанной суммы, а ежели не даст, то грозили за вышеписанной обман не признавать его за владыку. Что видя, митрополит принужден был их просить, чтоб они убавили требуемого числа денег.

На что они по прошествии двух часов, пребывая во все то время в безпрестанных безчинствах на 44 червонных к миру склонились, которые в то же время и получили, сверх того еще несколько вина. И как уже было не менее 8 часов пополудни, то оные черногорцы все остались ночевать, несколько внутри, а прочие вне монастыря. В числе оставшихся в монастыре был цетинской воевода имянуемой Степо, который будучи в тот вечер несколько от вина весел, сошедишися со мною у митрополита в [58] покое, спрашивал у меня таковым образом: »Для чего-де ты, москаль, не привез нам денег на свинец и на порох, чтоб-де мы имели чем от неприятеля обороняться, ибо мы заслужили оные деньги кровью, пособляя против турок государю императору Петру Великому. А о присланном-де ныне архиерею облачении в России объяви, чтоб их более нам не присылали, потому что и прежде присыланные лежат-де без употребления, ибо мы своего митрополита и в 3 года одиножды в архиерейском облачении не видим.« При окончании сих слов вошли к нам некоторые из его товарищей два человека и, запретя ему о сем говорить, вышли с ним вон.

14 ноября, на другой день, оные черногорцы имели паки пред монастырем собрание для примирения цетинцов с цермничанами. Ссора же у них состояла в следующем. Назад тому 4 года, как цетиняне у пастровичан выпросили для паствы своих овец гору (в том числе были и архиерейские). Цермничане, с пастровичанами в соседстве живущие, взяли без позволения цетинцов на ту же гору и свое стадо, за что цетинские пастухи с цермницкими поссорились, в которой цетинского пастуха цермницкие застрелили; по какой причине цетиняне с цермничанами и поныне в великой междуусобии пребывают. В оные же прошедшия 4 года считается с обоих сторон убитых уже до 30 человек. И хотя митрополит Савва в то собрание всевозможно старался испросить у цетинян цермничанам мир, но никакого в том успеха не имел, для того что цетиняне почитали себя обиженными, ибо цермничане подали причину к ссоре, к тому же были и зачинщиками оной. Причем цетиняне сказывали, что они прежде довольны не будут, пока двух или трех цермничан еще не застрелят, хотя-де с цермницкой стороны и больше уже побито.

Того ж числа ввечеру при мне духовные разделили привезенную мною на монастырь милостыню. Митрополит на свою особу взял 100 червонных, на всех находящихся иеромонахов дал 24 червонных, щитая каждому по 2 кроме пастровинских и гербельских 4 монастырей. А о остальной части оных денег я уведомился, что оставлены для митрополитских сродников и его архидиакона Марошевича.

Ноября 15-го с Цетина я обще с митрополитом преехал на Станевичи, откуда 17-го числа по приказу его возвратился в Магину. Как туда на другой день и сам митрополит хотел приехать, но 19-го числа прислал ко мне сказать, что он заболел и что как только ему легче будет то он в Магине со мною увидеться не преминет.

Ноября 21-го прибывший со мною в Черную Гору упоминаемый черногорской иеромонах Вукичевич, живший тогда со мною в одном архиерейском подворье, сего числа ввечеру требовал у меня (уповательно с согласия своего митрополита), чтоб я показал ему данную мне из государственной Коллегии иностранных дел инструкцию, на что хотя я и ответствовал, что оной мне не дано, однако ж он, не веря, объявлял: что конечно-де и ты имеешь такое ж повеление о разведании нашего состояния, как и бывший пред сим в Черной Горе брегадир Пучков, которой-де по возвращении своем в Россию Сенату ложно нас описал вовсе непотребными людьми и не имеющими усердия к [59] Российской империи, и потому угрожал мне, что когда я добровольно оную инструкцию ему не покажу, то насильно ее у меня возьмет, как то и самым делом, хотел было тогда у меня разломать сундук естли б бывшими при том черногорцами оттого не отговорен был. И хотя я о сем приносил жалобу митрополиту Савве, но он ответствовал, что в сем случае по тамошнему неограниченному их своевольству никакой над ним власти не имеет. И как при вышеписанной инструкции дана была мне из государственной Коллегии иностранных дел (с известными при оной приложениями) копия с учиненного посыланным пред сим в Черную Гору господином брегадиром Пучковым о состоянии черногорцов описания, дабы я, к тому применяясь, лутче в состоянии был узнать поведение и склонности тех черногорцов, в котором описании о состоянии и обращениях их весьма ясно изображено было, то я, будучи по предписанному в великой опасности, чтоб оно каким-либо образом в черногорские руки не досталось, так же зная, что мне оттого по их свирепству непременно последовало лишение жизни, принужден был оное описание истребить, а инструкцию с оставшимися приложениями как оные не столь для черногорцов важны, скрыть в подушку и тем избегнуть от угрожаемой мне опасности, после чего, однако ж, я от вышеписанного иеромонаха требования оной инструкции не слыхал.

Ноября 25-го митрополит Савва прибыл в Магину, где я ему объявил, что я намерен при первом благополучном ветре воспринять обратный путь, на что и он согласился, но только просил меня обождать из Гербельской нахии его возвращения, объявляя, что он туда должен ехать для некоторой необходимой нужды (о чем я после проведал, что он туда ездил для собрания милостыни), на против чего я ему объявлял, что ежели я потеряю благополучное время, то принужден буду по причине частых в зиму на море непогод прожить у них до весны, что и он, подтверждая, меня уверял, что он для отправления меня всеконечно поспешит возвращением. Куда 26-го числа из Магины поехав, прожил тамо по причине учинившагося в Цермницкой нахии и в соседстве с Гербельскою нахиею находящемся селе Лущиц морового поветрия (от которого поветрия в помянутой Цермницкой нахии до 60 семей померло), даже до 17 декабря месяца. Итак я принужден был во все то время ожидать его в Магине.

Декабря 17-го митрополит Савва по пресечении в вышеписанном селе Лущиц морового поветрия, от которого умерших до 5 человек щитается, сего числа прибыл в Магину, где вручил мне не высочайшее ея и.в. имя письмо, и притом к его высокопревосходительству господину действительному тайному советнику, сенатору е.и. высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петковича обер-гофмейстеру и разных орденов кавалеру Никите Ивановичу Паничу, и к его сиятельству господину тайному действительному советнику кавалеру и государственному вице-канцлару князю Александру Михаиловичу Голицыну, и его высокопревосходительству господину генерал-аншефу, сенатору и обоих российских орденов кавалеру Ивану Федоровичу Глебову, и к преосвященному Гавриилу, епископу тферскому и кашинскому, и Святотроицкой Сергиевой лавры к отцу архимандриту, и [60] ея и.в. к духовнику протоиерею Дубянскому, и к господину брегадиру Черноевичу, и к господину канцелярии советнику Курбатову письмы ж. Причем подарил мне обвешталое старинное турецкое ружье, имянуемое джефердарь, а бывшему при мне толмачу два червонных. После чего возвратился он на Станевичи, а я, дождавшись способного ветра, 22 декабря выехав оттуда и сев в нанятое мною судно, отправился в Россию, и продолжая обратной мой путь, следовал мимо вышеписанных же венецианских городов Будвы, Кастелново, так де же Рагузинской республики, и паки венецианских городов Корчулы, Лезина, Шибеника, Оссора, Ровина, Париэнча и Капо де Истрии.

1767 году.

Февраля 8-го дня приплыли к пограничному цесарскому городу Фиуму и при въезде в гавань спрошен быль директором порта, из которого места я следую. На что в ответ ему от меня знать дано (по предписанному мне в наставлении объявляению) о порученной мне комиссии и объявленно о данном мне от его сиятельства князя Голицына паспорте. И как там тогда было определено, что все из Албании и Венецианской Далмации приезжающие по причине продолжающегося тамо моравого поветрия выдерживали 42-дневной карантин, то я с упоминаемым толмачем в силу того определения того ж числа в тамошний карантиннный дом введен был.

Марта 22-го по выдержании вышеписанного карантинного срока, продолжая обратной свой путь чрез городы: Лабаух и Грац, 29-го числа того ж месяца прибыл в Вену.

Марта 29-го явился у вышеупоминаемого господина генерал-порутчика полномочнаго министра и кавалера князя Голицына, и просил о даче мне оттуда до Киева паспорта. Апреля 3-го, получа от его сиятельства вышереченной паспорт, того ж числа выехал из Вены и, следуя через вышеописанныя места — Ольмиц, Билск, Краков, Тернов, Ланцут, Ярослав, Жолкву, Броды, Янпол, Константинов, Бердичев и Паволоч; — сего месяца 5-го числа благополучно прибыл в Киев.

Севского полку подпоруnчик
Михайла Тарасов

АВПР, ф. Сношения России с Черногорией, оп. 95/1, 1765-1769 гг., д. 15, л. 135-154 об. Подлинник. Опубликован с некоторыми неточностями и пропусками в кн.: Бажова А. П. Русско-югославянские отношения во второй половине XVIII в. М., 1982, с. 251-263.