СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

№ 11

ДОНЕСЕНИЕ С. А. САНКОВСКОГО А. Я. БУДБЕРГУ

14 августа 1807 г. Котор

№ 43

Милостивый государь! Честь имел получить депешу вашего высокопревосходительства от 29 июня, в которой соизволили дать мне знать, что пока война с французами продолжалась, то имел высочайший двор совершенное право держать Бокку Ди Каторо. Но как ныне 25 июня заключен был мир между Россиею и Францией, то само по себе [126] разумеется, что вследствие трактата Пресбургского наши войска не могут более оставаться в Бокке Ди Каторо, в силу чего ваше высокопревосходительство повелеваете мне согласиться с военными начальниками о выходе отсель наших войск и иметь старание, воспользуясь доверенностью, приобретенною мною в здешних странах, чтобы все сие было исполненно со всевозможною тишиною и порядком.

Основываясь на данном мне приказании от вашего высокопревосходительства, я, не теряя времени по получении вышеозначенной депеши, отправился на корабль Св. Петра, где имел свидание с капитан-командором Баратынским и полковником Книпером для согласования с ними о выступке наших войск с Бокки Ди Каторо. Капитан-командор Баратынский дал мне на прочтение высочайшее послание об опорожнении Семи Островов нашими войсками, которое, нашедши одинакового содежания как депешу вашего высокопревосходительства, долгом почел объясниться с капитан командором, чтобы была провинция Бокки Ди Каторо занята французами таким же образом, как мы в оную вступили. Но как на сем пункте мы не могли быть одинакового мнения, то я просил, чтобы мне сообщено было в копии высочайшее повеление касательно до Бокки Ди Каторо, которое по объявлению капитан-командора долженствовало быть такого же содержания, как о Корфе; а я также препроводил к нему в копии полученную мною депешу. Сие будучи выполнено с обеих сторон, тогда я усмотрел, что в высочайшем повелении сказано сдать Бокку Ди Каторо. Потому не осталось более мне ничего делать, как предложить капитан- командору мои услуги в чем могу только быть полезен по службе, предоставляя на его благоразумие условиться с французами о сдаче крепостей военным порядком.

Удостоверясь таким образом, что я не упустил ничего касательно до участия, кое в сем случае должно было мне принять в сдаче Бокки Ди Каторо и будучи решительно уведомлен о намерении военных начальников, что сдача сия будет сделана военным порядком, я приготовил себя опровергнуть жалобы народа на случай, что изъявили б желание, чтоб сдача Бокки Ди Катор была учинена на таковом точно основании, как оная была принята.

Политическая же часть, которая предоставлена была в здешних краяах на мое попечение и с которой офицеры французские Шоазель и Петон объяснились со мною, касательно до приуготовления здешних жителей дружелюбно принять французов и уверить их, что прошедшее все будет забвенно, об убеждении герцеговинских жителей возвратиться под власть турецкую и, наконец, о расположении французов жить в добром соседстве с черногорцами, что о соглашении со мною обо всем сем не применет генерал Лауристон послать ко мне своего доверенного.

После моего свидания с сими французскими офицерами на корабле Св. Петра, возвратясь того же дня в Каторо, я дал повеление всем комунитатам и комунам, чтоб они по предъявлении моего повеления немедленно отправили ко мне из каждого места по два или три человека, [127] которые имеют более доверенности в народе для объяснения им весьма важных дел. Сие средство я почел наилучшим для убеждения народа принять дружелюбно французов, ибо прокламация не могла как произвесть замешательство в народе по причине, что мало кто умеет читать, а кто б умел, то начал оную толковать по своему пристрастию, чрез что непременно произошли бы разные неустройства, да французы не пременули бы изъявить свое неудовольствие и причислить малейший беспорядок нечистосердечному нашему поступку. Комиссия же успокоить народ и решить его отдаться во владение французов толь была нежная и трудная, что приступить к делу должно было иметь великий дух, ибо народ был в отчаянии и даже некоторые католики изъявили свою приверженность к нашему высочайшему двору несумнительным образом, плач и стон во всей провинции был гласен. К сему времени также прибыл митрополит и губернатор черногорский с Сверстны, и их первые поступки были весьма необстоятельны, имея в предмете оставить Черногорию и удалиться с нашею эскадрою. Исполнение такового намерения непременно родило бы в народе великое замештальство и ничто уже не могло удержать его решиться на самые пагубные поступки. В сем случае надлежало мне более чем когда употребить всю мою деятельность для убеждения митрополита черногорского остаться при правлении своего народа и возложить на меня надежду, что высочайший двор будет всегда ему к народу покровительствовать.

Между же тем, как все сие происходило, были приняты меры, что б черногорцы не входили в великом количестве в город, дабы по свойственной им буйности не случился какой бы здесь беспорядок. Некоторые, однако ж, собравшись в довольном знатном количестве за воротами Гордачио, изъявили громогласно свое намерение войти насильно в город, о чем, как скоро дал мне знать майор Езерский, бывший тогда комендантом, я немедленно, не взирая на все убеждения не рисковать собою, вышел за город и успел их склонить отказаться от такового предприятия. Герцеговинцы, с другой стороны, приведены будучи в великое отчаяние чрез сдачу Бокки Ди Каторо, также приступали ко мне, чтоб я решил их судьбу, и их также успел успокоить.

Таковое мое положение, будучи небезызвестно французскому офицеру II тону чрез здешних французских партизанов, о особливо о случившемся перед воротами городскими — происшествие само по себе мало значущее — но будучи ими увеличено и узуродовано, подало ему причину адресоваться к капитан-командору Баратынскому в весьма сильных выражениях против митрополита и черногорцев вообще. Сие обстоятельство понудило кавалера Баратынского самому сюда приехать и, нашед меня у владыки, который его просил о порохе, что он ему и обещал, а откланявшись от него, сообщил мне вышесказанную записку французскую. Рассуждая о слоге оной и объявив капитан-командору, что относительно до Черной Горы я не имею никакого нового наставления, должен думать, что она остается на прежнем основании. Следовательно для узнания мыслей французов о сем народе мы вправе, когда генерал [128] Лауристон приедет, требовать от него ответа, который бы мог нас извлечь из всякого сумнения.

Сдача Бокки Ди Каторо, долженствуя воспоследовать как можно скорее, генерал Лауристон сам прибыл в ту же самую ночь, когда отсель отправился капитан-командор Баратынский и вслед за сим также и меня туда потребовали. В общем совете, который тогда был касательно до сдачи Бокки Ди Каторо, положено было удовлетворить просьбу генерала Лауристона в том, чтобы условие, таким порядком сия сдача воспоследует, было бы подписано с обеих сторон. Генерал Лауристон подал проект сего условия, в котором между прочим изъявил желание, чтобы все планы, бумаги и архив ему был сдан. Но так как он предоставил мне сие условие пересмотреть и прибавить то, что я полагаю нужным, я сию статью исключил для избежания опасности, чтобы он не имел права требовать министерских даже бумаг. А вместо оной статьи прибавил, чтоб здешние жители пользовались свободой закона, безопасностью своей собственности и что прошедшее предано совершенному забвению. В рассуждении же герцеговинцов и Черногории, то я вместе с командором Баратынским подал генералу Лауристону ноту, на которую он отвечал, но с великой острожностью. С его же разговоров я приметил, что имеет намерение какими ни есть способами склонить черногорцев явным образом отказаться от нашего покровительства и принять франции. Я о сем непременул владыку предостеречь, равно как о споре, которая должна вскоре быть между им и французскими генералами, а именно: о принадлежности монастырей Станевича и Майны, о присоединении к ним Берд, о мирской власти его в Черной Горе и о духовной в Примории. Но невзирая на все сие, я просил его политическим образом вести себя с французами и не подавать им никакого повода жаловаться на Черногорцев, и сие до получения решительного приказания высочайшего двора. А также не упустил рекомендовать интерес нашего высочайшего двора губернатору черногорскому, чтоб он жил в согласии с митрополитом и отцом Доментианом, который обещал мне жертвовать даже своею жизнею для удержания до некоторого времени Черногорию в нынешнем положении. После таковых мер я согласился на предложение французского генерала склонить митрополита черногорского иметь с ним свидание, дабы тем более убедить его в добром соседстве.

Выход наших войск из крепостей и провинции Бокки Ди Каторо, воспоследовавший на основании сделанного условия между нами и французским генералом Лауристоном, уверил еще более жителей, сколь они много потеряли чрез толь для них неожиданную перемену, ибо когда наши войска до посажения на корабли отличили себя чрез строгою дисциплину и доброе к ним расположение, в то самое время примечено было со стороны французов разные наглости и насилия, кои они делали жителям, так что все сие побудило французских начальников запретить своим солдатом выходить из крепостей.

День прежде прибытия французских войск в город Каторо митрополит и губернатор черногорский, посоветовавшись со мною, оставили оный город со всеми черногорцами для избежания всякого [129] недоразумения и притом меня уверили о верности и приверженности их и народа к всероссийскому престолу и что они сии чувства еще наивяшще утвердят в сердцах черногорцев при генеральном сейме, который по обыкновению всегда имел место 6-го сего месяца на Цетине.

Президент граф Бурович в силу моего предписания в день занятия французами города Каторо представил генералу Лауристону всех чиновников составляющее правительство, а майорам графу Войновичу в Кастельнове и Милетичу в Будуе дал я знать, чтоб они до вступления французов сдали свои места старшему после их для выполнения надобного обряда пред французскими начальниками. Невзирая на все сии меры комунитады даже после вступления французов в крепости приходили ко мне требовать моего наставления, как себя вести и принимать мои приказания. А когда город дал бал в день тезоименичества императора Наполеона, то я имел удовольствие видеть явную приверженность к России бокезцов, ибо они на оном заставили меня играть ролю в публике, будто бы я еще был начальником в Бокке Ди Каторо, а не генерал Лауристон.

Однако ж сколь не было в рассуждении разных обстоятельств мое положение нежное и сумнительное до сдачи Бокки Ди Каторо французам и после сдачи, со всем тем тишина и порядок, который я успел сохранить в народе и политическое поведение, основанное на наружной искренности и откровенности, кое я имел с французскими генералами, понудило их иметь ко мне особливое уважение и оказать мне отличное приветствие. Не токмо генерал Лауристон настоял, чтоб я постоянно имел une garde l’honneur, пред моим домом, но еще дал меня стол и все его штаб-офицеры пришли ко мне изъявить свое почтение и часто он сам меня посещал. Да сверх того также сделал сюрприз, прислав свою полковую музыку играть пред моим домом концерт и проведя в тот день у меня целый вечер. Когда же генерал Мармонт прибыл, то он оказал мне подобное учтивство и кажется, что я с ним стеснил даже великую дружбу, естьлиб меня трудная болезнь вскоре не задержала весьма долгое время в постели. Сие мнение тем более представляется вероятным, что неудовольствие генералов Лауристона и Мармонта недолго продолжалось, когда я представил им разные затруднения уничтожить первое условие и подписать другое о сдаче Бокки Ди Каторо, что, однако ж, я не учинил, как после настоятельного отзыва кавалера Баратынского.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь, вашего высокопревосходительства всенижайший и всепослушнейший слуга.

В Каторе.
14 августа 1807.

Степан Санковский

Напомена: Получено 22 сентяб. 1807.

АВПР, ф. ГА 1-5, 1805-1821 гг. д. I, п. 4, л. 313-316. Оригинал.