ИВАНОВ И. С.

БОЛГАРСКОЕ ОПОЛЧЕНИЕ И ЕГО СФОРМИРОВАНИЕ

в 1875-1879 гг.

Заметки и воспоминания.

В июльской книге «Русской Старины» изд. 1888 г. (том LIX, стр. 179-212) напечатано сообщение Д. Г. Анучина под заглавием: «Князь Владимир Александрович Черкаский, как устроитель Болгарии», вызванное помещенными в нескольких книгах того же журнала за тот же год интересными очерками и заметками князя В. Д. Дабижа, под заглавием: «Сан-Стефано и Константинополь в феврале 1878 года».

Так как в сообщении Д. Г. Анучина переданы ошибочно некоторые факты, в особенности такой выдающийся факт, как Болгарское ополчение, то я, как близко стоявший к болгарскому делу, считаю прямым своим долгом, для восстановления исторической истины, передать кое-что из моих заметок о тех же событиях, о которых писал Д. Г. Анучин.

Изложение свое, которое я начну несколько с более отдаленного периода, считаю нужным разделить на несколько небольших глав, в которые войдут: 1) приезд в Кишинев М. Г. Черняева, поездка моя в Сербию и вынесенные оттуда впечатления, болгарские добровольцы в Кладове и дальнейшая их роль в Сербии, во время Сербско-Турецкой войны 1876 года; открытие в Букаресте комитета для сбора пожертвований на дело болгарское; 2) вербовка добровольцев в России и [136] отправление их партиями в Сербию, а также обратное их возвращение в Россию; 3) пребывание в Кишиневе болгарских добровольцев и затем сформирование из них трех болгарских кадровых баталионов в Кишиневе и выступление их в Румынию — в Плоэшты; 4) формирование в Плоэштах болгар в ополчение и выступление из Плоэшт болгарских дружин.

И. С. Иванов.

I.

Всем интересовавшимся сколько нибудь судьбою балканских славянских племен и, в особенности, знакомым с нею, без сомнения, слишком еще памятно то знаменательное в истории России и других славян время в 1875-1876 годах, когда вся Россия, без различия национальностей, объята была мыслью и заботою как можно лучше обставить Боснию и Герцеговину, а затем и Сербию, для успешной борьбы их с Турциею. Душою движения в России в пользу Сербии стал, в половине 1876 года, как известно, выдававшийся военный авторитет М. Г. Черняев.

В виду предшествовавшего сербско-турецкой войне движения в Боснии и Герцеговине, где фигурировал известный в то время Веселитский-Божедаров, и в южной Болгарии, где результатом возгоревшегося там недостаточно подготовленного движения было поголовное истребление болгар турками в Батаке, Перущице, Панагюрище и др., М. Г. Черняев задумал и решил начать другое движение против турок, именно со стороны более солидно вооруженной Сербии, заручившись, без сомнения, заранее содействием могущественного в то время московского славянского комитета, в лице высокоавторитетного И. С. Аксакова. Получив в Москве паспорт на выезд за границу, М. Г. Черняев приехал ко мне в Кишинев, под фамилиею Михайлова, с письмом ко мне от И. С. Аксакова, с которым в то время личного знакомства я еще не имел. Из Кишинева М. Г. Черняев направился на Кубей, где в то время была таможня, снабженный мною письмами к разным лицам в Болграде, Галаце, Букаресте и в Белграде; там в то время занимали высокое положение мои знакомые сербы, бывшие мои товарищи по образованию в Киеве. По приезде в Белград, М. Г. Черняев успел в скором времени поставить дело [137] так, что немедленно должен был отправиться в Алексенац, откуда он писал мне, указывая на географическое положение этого города. В скорости после этого приехал ко мне в Кишинев Н. А. Киреев из Варшавы, куда он ездил для свидания с Веселитским-Божедаровым, чтобы передать ему значительную сумму денег на дело герцеговинцев и босняков. Здесь мы решили отправиться в Сербию, что и исполнили немедленно.

В Букаресте, куда мы прибыли 15-го мая 1876 г., шла в то время большая разладица между старою и молодою болгарскими партиями собственно по политической цели о Болгарии. Во главе старой партии стояли самые солидные по своему положению и материальным средствам болгары, в лице болгарского митрополита Панарета Рашева, Евлогия Георгиева, докторов Протича и Атанасовича, Колони и других, — между тем как молодую партию представляли молодые болгары, не имевшие ровно никакого положения, без всяких материальных средств, но с полною готовностью принести себя в жертву для освобождения Болгарии от турецкаго господства — то были Кирияк Цанков, служивший в то время писцом в конторе Евлогия Георгиева по акцизу, Олимпий Панов, только что приехавший из Парижа, где он воспитывался в качестве стипендиата от Болграда, Святозар Мыларов, Пеев и другие ¹. Обе партии сознавали необходимость образования в Букаресте комитета для сбора пожертвований и оказания материального пособия несчастным жертвам с. Батака, Перущицы и других мест в Болгарии, но старая партия, т. е. так называемые болгарские нотабили, как они тогда величали себя, стояли за учреждение не комитета, а человеколюбивого общества ², без всякой политической цели, между тем как молодая партия не скрывала своей политической цели и открыла революционный комитет, к которому сочувственно относились тогдашние передовые румыны. Между тем мы с Киреевым отправились в Турн-Северин, где узнали, что в Кладове, сербском городке, находящемся на правом берегу Дуная, стеклось много болгар, готовящихся составить [138] четы и отправиться против турок, на помощь изнемогавшим своим братьям. Действительно, там оказалось до 600 болгар, во главе с воеводами — Панаиота Хитова Желя, Филиппа Тотьева, Цока и других. Все они помещались там в зданиях существовавшей когда-то в Кладове турецкой крепости, ждали получения старых бельгийских ружей, высланных два года тому назад из России, но почему-то не выдававшихся им сербским правительством. Я обещал им, однако, похлопотать в Белграде по этому предмету и засим мы отправились на другой день в Белград и прибыли туда перед вечером, в проливной дождь. Пока в таможне рассматривали наши вещи, я стал высматривать экипаж, чтобы добраться в город, но там оказался только один экипаж. В это самое время, когда я озабочен был мыслью о средствах добраться в город, ко мне подходит молодой человек и спрашивает меня — не знаю ли я имевших приехать в Белград с этим пароходом Иванова и Киреева, на что я ответил ему, что я Иванов, указывая ему в то-же время и на Киреева, стоявшего возле меня. «Очень приятно мне познакомиться с вами, господа, сказал по сербски молодой человек», обращаясь к нам, «я послан от ее светлости княгини Наталии предложить вам экипаж, чтобы вы в нем поехали в город». Мы усумнились, однако, в этом, думая, нет ли тут какого либо недоразумения; но молодой человек Николич, как он назвал себя, уверил нас, что за нами, а не за кем либо другим, прислан этот экипаж, поэтому мы уселись в тот экипаж и поехали в гостинницу. Оказалось, что о времени выезда нашего из Букареста телеграфировал в Белград, в министерство иностранных дел, сербский консул в Бухаресте Петронович, у которого мы были там и объяснили ему свою цель. На другой день явился к нам тот же Николич и передал мне, что княгиня Наталия просит нас к себе в тот же день, в 11 часов утра. Но считая не совсем удобным представляться их светлостям, не бывши еще у нашего русского генерального консула, каким тогда был г. Карцев, мы ответили, что в этот день мы лишены всякой возможности иметь честь представиться их светлостям, так как наши визитные туалеты не в порядке. Затем мы отправились к г. Карцеву и сказали ему о сделанном нам приглашении, но он нам предложил свои услуги того же дня спросить князя Милана, когда будет ему угодно принять нас. Пока мы еще оставались у г. Карцева, он успел съездить в княжеский дворец и дать нам знать о том, что князь Милан примет нас на другой день в 11 часов утра. [139] Действительно, на другой день, к удивлению нашему, за нами прислан был дворцовый экипаж, в коем мы и отправились во дворец. Там, в салоне, мы были прелюбезно приняты князем Миланом и княгинею Наталиею. Нам они подали руки и предложили сесть и тотчас нам было подано, по восточному обычаю, варение и затем турецкое кофе в турецких чашечках, с золотыми футлярами. Разговор наш был политического свойства. На вопрос, предложенный Н. А. Киреевым, почему Сербия так медлит с начатием войны против Турции, князь Милан указал на затруднения, против которых ему не по силам будет бороться, в случае его войны с Турциею, именно на затруднения со стороны Австрии, тем более, что он не может рассчитывать на солидную помощь с чьей либо стороны.

— «Тем не менее, сказал князь, я исполню свой долг; по дороге к Алексенацу вы будете встречать массу моих войск, отправляющихся к границе турецкой» ³.

Отправясь в тот же день в Алексенац к М. Г. Черняеву, мы, действительно, встречали по дороге к турецкой границе целые колонны войск.

В Алексенаце, в помещении М. Г. Черняева, мы провели целые две недели, в ожидании войны с Турциею, объявление которой то назначалось, то отменялось.

В это самое время шла переписка по вопросу о разрешении М. Г. Черняеву нашим правительством вступить в сербскую службу. С этою целью, в мае месяце 1876 г., дипломатический агент наш при белградском дворе г. Карцев ездил в Эмс к князю А. М. Горчакову, где он в то время находился с императором Александром Николаевичем; но возвратясь оттуда, он объявил, что Государь Император ни под каким предлогом не разрешает Черняеву ни воевать, ни тем более вступать в сербское подданство и на сербскую службу. Между тем в это время генерал Черняев уже стоял на турецкой границе, в качестве начальника центра сербских войск, где под его командою состояло слишком [140] 40,000 человек ⁴. Не зная еще с какими войсками придется идти против турок, так как во все время пребывания главной квартиры центра в Алексенаце никто ни разу ни одного учения не сделал им, генерал Черняев, однако, уверял, что до Софии он считает всего три перехода, с чем не могли согласиться даже и не военные люди, знакомые более или менее с положением тех мест, через которые приходится идти на Софию. Я, между тем, за несколько дней до перехода генералом Черняевым турецкой границы ⁵, по его поручению, отправился в Зайчар для сформирования из стоявших там болгар-добровольцев чет или отрядов и назначения им воевод, с тем, чтобы они двинулись затем по указанию. В Зайчарах я встретился с г. Живковым ⁶, нынешним министром народного просвещения, который вручил мне письмо от М. Г. Черняева, спрашивавшего меня, известен-ли мне Живков и с какой стороны, так как он имеет в виду оставить его при себе в качестве переводчика; я ответил Михаилу Григорьевичу, что Живков мне известен как болгарин-патриот, и что он может быть ему полезен не только как переводчик, но и как человек, знающий хорошо Болгарию и имеющий с передовыми болгарами связи.

Пока я еще формировал болгарские дружины в Зайчарах, пришло ко мне другое письмо от генерала Черняева, с извещением, что он переходит уже в пределы Турции и что война объявлена, с тем, чтобы я поспешил к Бабиной Главе с болгарскими дружинами; но над ними команду принял Н. А. Киреев и повел их в Болгарию, перейдя границу у Великого Извора, с намерением пробраться на Бабину Главу. Много идеальных планов было у этого прекрасного человека, который по дороге нашей из Кишинева до Белграда то и дело что распределял Турцию между сербами и болгарами и, видимо, желал заранее [141] соглашения между ними, как будто бы он ц тогда еще предвидел предстоявшее столкновение между этими двумя братскими племенами; поразившая его на турецкой территории, недалеко от Великого Извора, роковая турецкая пуля положила конец его мечтаниям.

Как теперь я помню энергическую речь Н. А. Киреева у него в квартире в Петербурге, в декабре 1875 года, в присутствии комиссии по известному сбору в пользу герцеговинцев или, иначе сказать, на дело их, — речь, в которой он доказывал необходимость дать и болгарам возможность начать у себя освободительное дело, вследствие чего решено было негласно уделить часть денег и на болгарское дело из назначенной было суммы к выдаче Веселитскому-Божедарову, но с тем, чтобы эта сумма показывалась выданной на герцеговинское дело. Но, однако, это решение не получило осуществления, т. е. денег на болгарское дело не было выдано ⁷... Засим, по передаче болгарских дружин Кирееву, я направился чрез Княжавац к Бабиной Главе. Здесь я застал М. Г. Черняева, который простоял еще там, т. е. под Бабиною Главою, довольно продолжительное время. Наступать дальше к Ак-Паланке, а тем более к Пироту, он уже не решался, боясь возможного поражения, стоявшего на р. Тимоке с 20,000 войск против турецкой дивизии Османа-паши, полковника Лешанина. Между тем в это время против Черняева проявились в среде сербов неудовольствия, по крайней мере, полковник русской службы, родом серб, Деспотович, не стеснялся высказывать гласно свое неодобрение, даже в очень резкой форме. По поводу обнаруженных интриг против себя генерал Черняев решился, 25-го июня 1876 г., отправиться из Бабиной Главы к приехавшему в Алексенац князю Милану, с заявлением, что он останется в сербских войсках лишь при условии, чтобы ему была подчинена вся сербская армия, на что князь согласился, и таким образом генерал Черняев поехал обратно на Бабину Главу, в качестве уже главнокомандующего всеми сербскими вооруженными силами. Но это уполномочие не удержало его, однако, на Бабиной Главе, потому что 28-го июня он уже начал отступление к сербским границам и к Княжевицу. Многие не могут объяснить себе причин такого бездействия генерала Черняева под Бабиною Главою и затем [142] последовавшего его отступления; другие, однако, ставят все это в зависимость от сомнительного положения дел на р. Тимоке и от несостоявшегося восстания болгар, на что будто бы генерал Черняев, главным образом, рассчитывал. Последнее мнение ошибочно, потому что генерал Черняев никак не мог рассчитывать на болгар, во 1-х, потому, что в южной части Болгарии, где было поднято знамя восстания, они были задавлены совершенною резнею в Батане, Перущице и др. задолго до начатия войны генерала Черняева с турками и, во 2-х, потому, что никто положительно не явился болгарам на помощь для того, чтобы можно было затем рассчитывать на них, а напротив, сербское правительство силою задерживало в Кладове сгруппировавшихся там до 600 болгар, с их воеводами, намеревавшихся пробраться в Болгарию на помощь своим изнемогавшим братьям.

Не надо было быть военным человеком, чтобы понять, что успех сербского оружие, главным образом, зависел от отвлечения турецких сил, а этого можно было легко достигнуть произведением восстания в Тырнове или где либо в центре Болгарии, но дело в том, что на это никто не обращал внимания, а это потому, что сербов в то время считали слишком храбрыми, а турок слишком ничтожными; что касается болгар, то их совсем не имели в рассчете ⁸.

25 июня 1876 г. я и Киреев поехали, в сопровождении генерала Черняева, в Алексенац и вместе с ним представились там князю Милану и затем были приглашены к княжескому обеду. На другой день, т. е. 26 июня, я, попрощавшись с генералом Черняевым и с Киреевым, отправился в Белград, а Киреев, хотя я и приглашал его ехать вместе обратно, пожелал еще раз побывать с дружинами в Турции, где, как я уже извещен был в Бухаресте, спустя несколько дней, он, к глубокому сожалению, сложил свою голову. В Белграде я пробовал устроить болгарский комитет, который бы принимал пожертвования в пользу болгар и поддерживал бы болгарских добровольцев; но моя попытка не удалась, так как тогдашнее сербское правительство не отнеслось сочувственно к этому. Затем через Бухарест я [143] поехал в Кишинев, вполне убедившись, что генерал Черняев кончит весьма печально.

II.

Спустя несколько дней после моего приезда в Кишинев, я получил письмо от М. Г. Черняева «о присылке в Сербию, как можно скорее и побольше, добровольцев, потому что дело идет плохо»…. Как известно, нужно было одного только воззвания М. Г. Черняева, чтобы в России стали за славян. Так оно и вышло. Отправление добровольцев партиями началось чуть-ли не со всех концов России. Москва, с И. С. Аксаковым во главе, стала душою движения в Сербию. Через мои руки в Кишиневе, где я волею неволею должен был взять на себя это дело, поглощавшее у меня все время от раннего утра до поздней ночи, прошло присланных ко мне из разных мест, преимущественно же из Москвы и мною в Бессарабии сформированных, до пяти тысяч добровольцев, в числе которых можно было насчитать одних болгар до 1,500 человек. Кроме весьма солидной суммы денег, присланных также ко мне из разных мест России на партии добровольцев, была отправлена в Сербию масса тюков с разными вещами, съестными припасами, а также и с разного рода оружием. Это движение в Сербию, в июле и в августе 1876 г., представляло замечательное явление. В числе русских добровольцев попадались весьма интеллигентные девицы, отправлявшиеся в Сербию, чтобы служить великому делу возрождения славян, в качестве сестер милосердия; было множество юношей-студентов, следовавших туда-же с целью поступить в ряды солдат и драться с турками, ради свободы братьев-славян; туда-же шли с воодушевлением весьма интеллигентные и выдающиеся по своим боевым качествам офицеры, словом, Россия готова была, так сказать, душу свою вынуть и дать ее на помощь восставшим за свою свободу сербам. Вся эта масса людей из оставшихся в живых потянула обратно в Россию, по окончании несчастной войны сербов с турками, через Кишинев, где я должен был вновь принимать их и снабжать железнодорожными билетами ⁹ и деньгами на путевые издержки до мест [144] их жительства. Отрадно вспомнить эту славную и знаменательную в истории России эпоху в 1876 году, как и еще более знаменательную в 1877—78 годах, когда вся Россия стала как один человек, во главе с своим венценосным вождем, чтобы освободить родственный ей болгарский народ от 500-летнего турецкого ига…. Сколько жертв и сколько доблестных подвигов положено этою великою державою на дело возрождения болгарского народа!..

III.

В числе возвращавшихся из Сербии добровольцев были и болгары, положение которых представлялось более трудным, чем положение русских добровольцев, возвращавшихся на места своего постоянного жительства. Это были совершенно бесприютные люди и без всяких при том средств к жизни, так что надо было принять меры одеть и прокормить их, до устройства их каким либо иным путем. Таких болгар явилось ко мне в Кишинев до 1000 человек. Частями кое где в домах кишиневских болгар они были размещены, а более нуждавшимся из них выдана была одежда из имевшихся еще в ведении моем запасов, оставшихся неотправленными в Сербию. Затем часть из них получала на продовольствие в день по 20 коп. на каждого, а часть содержалась своими скудными средствами; но запасы, из которых выдавались деньги на продовольствие, с каждым днем истощались, хотя и бывали порядочные сборы, то с концертов, то с любительских спектаклей, так что я готов был бы объявить им разойтись по разным местам, если бы не поддерживала меня надежда в том, что мы находимся накануне великой войны с Турциею.

(Дальнейшее повествование опущено как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2018)

Комментарии

1. В Бухаресте в то время находился г. Ионин, брат бывшего в Цетине генерального нашего консула, и энергически поддерживал молодую болгарскую партию в начатом ею деле.

2. На бухарестских болгарских нотаблей, а на самом деле только крепко богатых купцов, одно название «Комитет» наводило ужас. Они даже не верили в хороший исход последней русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Поэтому и тогда они уклонялись от всего, как это дальше мы увидим. — И. С. И.

3. Тем не менее однако, болгарам, сгруппировавшмся в Кладове, с целью пробраться в Болгарию и произвести там восстание, не только что было отказано в выдаче оружие, но даже против перехода их в Болгарию были приняты меры со стороны сербского правительства. В этом смысле открыто высказывался бывший тогда сербский военный министр полковник Николич, с которым я лично объяснялся и убеждал его в необходимости пустить болгарский отряд против туров. — И. С. И.

4. 100,000 сербских войск, в начале еще войны с турками, распределялись следующим образом: на р. Дрине, под начальством генерала Алимпича, 20,000; близь Старой Сербии, под начальством генерала Заха, 20,000; в долине Бол. Моравы, под начальством генерала Черняева, 40,000 и на р. Тимоке, под командою полковника Лешанина — 20,000.

5. Война с Турциею в 1876 г., как и с болгарами в 1885 г., была объявлена после вторжения сербских войск в пределы Болгарии.

6. Живков приехал в то время в Сербию с целью найти средства для нового восстания в Болгарии, но он не нашел их у сербов. — И. С. И.

7. В то время существовало мнение, что болгары не обладают воинственными качествами, поэтому считали бесполезными и всякие средства, какие-бы ни были даны им на это дело. — И. С. И.

8. Благодаря такому убеждению в негодности болгар, как военного материала, в военном совете, бывшем у начальника полевого штаба в Плоэштах во время пребывания там главной квартиры, было решено, чтобы не пускать в дело болгарских дружин, а оставлять их в занятых городах для исполнения внутренней службы, хотя генерал Столетов весьма энергически стоял за допущение их в боях. — И. С. И.

9. Железнодорожное ведомство оказывало в этом деле большое содействие выдачею массы бесплатных билетов и бесплатною перевозкою разных тяжестей до румынской границы. Да и кто в самом деле не содействовал и не сочувствовал этому движению, направленному в Сербию!... — И. С. И.