СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГАЗЕНКАМПФ М.

ОБЗОР СОБЫТИЙ НА БАЛКАНСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ

ГЕРЦЕГОВИНСКОЕ ВОССТАНИЕ ¹

(Статья вторая)

Мы закончили нашу предшествующую статью изложением краткого султанского «ирадэ». Прежде, чем начать обзор военных действий, напомним вкратце нашим читателям, почему это «ирадэ» не произвело на инсургентов решительно никакого впечатления.

Широкие обещания, на которые не поскупилась Высокая Порта в своем манифесте, не могли быть приняты серьезно людьми, хорошо знающими турецкие порядки. А для населения Герцеговины, которое именно этими порядками и было доведено до отчаянной решимости взяться за оружие, обещания Порты были только обидною насмешкою.

Разберем эти обещания по существу.

Во-первых, «ирадэ» возвещает о сложении недоимок, накопившихся до 1872 года. Следовательно, недоимки за все последующие четыре года, не считая нынешнего, должны быть взысканы. Но, спрашивается, отчего же они не могли быть взысканы до нынешнего года? Ответ очень прост: их невозможно было взыскать потому что все, что можно было взять с населения, уже было взято. К тому же, прощение недоимок даже до 1872 года не безусловно: в «ирадэ» оговорено, что эта льгота не относится до лиц «достаточных». А так как под эту категорию можно подвести кого угодно, то ясно, что все это обещание есть пустая фраза.

Во-вторых, Порта слагает добавочный двух с половиною процентный налог, который взимается с населения, кроме десятинного налога. Но самый налог этот был незаконный, так что отмену его, в настоящее время, нельзя и считать льготою. Этот добавочный [178] налог был введен временно в 1867 году, для покрытии особых расходов, вызванных путешествием султана на парижскую всемирную выставку, и должен был быть отменен в том же году; между тем, он отменяется только теперь, через восемь лет, и притом, в виде особой льготы.

В-третьих, Порта обещает христианам выборное представительство по провинциям. При генерал-губернаторе каждой провинции должны быть административные советы, составленные из депутатов от общин, без различия вероисповеданий. По-видимому, это очень либерально; но, при бессилии центрального правительства, при турецких административных нравах, при невежестве и нищете христианского населения, выбор депутатов может быть только комедией; а административные советы — декорацией, за которою прежний безграничный произвол будет укрываться перед общественным мнением Европы.

В-четвёртых, Порта обещает допускать в Константинополь, раз в год, депутации от всех провинций, для непосредственного изложения своих нужд и жалоб высшему правительству. Это обещание есть также пустой звук. При существующем в Турции государственном и общественном строе, подобный депутации нигде не могут даже образоваться, а если бы образовались, никогда не будут допущены до высшего правительства местными властями. Наконец, даже допустив возможность образования и отправления в Константинополь депутаций, жалобы и просьбы их едва ли в состояли были бы привести к удовлетворительному результату.

Все это инсургенты понимают очень хорошо, и поэтому вожди их ни на минуту не задумались над турецкими обещаниями. А между тем, обещания эти были обставлены серьезнее, чем когда либо. Одновременно, с объявлением «ирадэ», султан уволил военного министра, Гусейна-Авни-пашу, известного врага христиан, и боснийского генерал-губернатора, Дервиша-пашу, как человека, в управление которого началось восстание. Но все эти старания ни к чему не привели. Прокламации Сервера-паши, в которых он приглашал инсургентов положить оружие и возвратиться в свои дома, были встречены инсургентами с насмешкой; а когда разнеслась весть о повешении семи старшин, поверивших прокламациям, и возвратившихся в свои селения на Поповом-поле, тогда насмешки сменились крайним озлоблением, и восстание разгорелось с еще большою силою.

2-го сентября, главнейшие предводители инсургентов собрались [179] на военный совет в монастыре Коссиерово (в Зубцовском округе), и единогласно постановили единственным условием замирения Герцеговины, совершенное отделение ее от Турции.

И, действительно, к началу октября, т. е. непосредственно вслед за обнародованием «ирадэ», к существовавшим до тех пор отрядам прибавился еще один, сформированный в округе Нивы молодым Лазарем Сочицей, успевшим так прославиться в последнее время. Вообще же, число инсургентов увеличилось начале октября на 20%, сравнительно с сентябрем. Кроме того, усилилось восстание в Боснии, увеличились беспорядки в Эпире и Албании, и открыт заговор в Болгарии. Турецкие власти сами способствовали этому своим образом действий. Так, например, в Болгарии они стали действовать с самою необузданною жестокость; в Боснии поощряли религиозный фанатизм тамошних мусульман, и с безмолвным одобрением взирали на беспричинные насильства, совершаемые мусульманами над христианами. Не отрицая справедливости сведений об этих бесчинствах, Порта каждый раз старалась успокоить общественное мнение Европы телеграммами о наряде ею строжайшего следствия; этим извещением обыкновенно все и оканчивалось. Уведомление о результатах подобных следствий появлялись лишь тогда, когда они производились по поводу нарушения неприкосновенности сербской территории, которое случалось неоднократно; в этих случаях обыкновенно оказывалось, что виноваты пограничные жители.

Наконец, нельзя не обратить внимания на то, что турецкое правительство вовсе не относится к умиротворению Герцеговины так серьезно, как это кажется. Так, например, сменив Гусейна-Авни-пашу, султан сохранил за ним все его влияние, и новый военный министр, Риза-паша, человек настроения миролюбивого, есть лицо без речей в турецком кабинете. Вместо Дервиша-наши, султан назначил генерал-губернатором Боснии и Герцеговины Реуфа-пашу, друга Гусейна-Авни-паши и решительного сторонника крутых мер. Наконец, когда зашла речь о необходимости назначить губернатором Герцеговины христианина, Порта не затруднилась назначить на это место армянина Констана-эфенди человека из того разряда христиан, которые для своих единоверцев ненавистнее любого мусульманина.

Одним словом, и в настоящее время, как и в прежние времена, Порта старается только, так сказать, «отписаться» от вмешательства европейской дипломатии и общественного мнения, надеясь [180] выиграть время, справиться с восстанием и, затем, отделаться изменением своих порядков на бумаге. Но на этот раз это едва ли ей удастся.

Обратимся теперь к краткому очерку военных действий.

Вопреки ожиданиям многих газет, высказывавших мнение, будто бы с началом холодов должны ослабеть и силы инсургентов, восстание в октябре ни мало не ослабело. Стычек было вообще меньше, чем в предыдущем месяце, но на это были особые причины. Во-первых, вслед за обнародованием «ирадэ», турецким войскам предписано было воздерживаться от наступательных действий, чтобы дать время инсургентам получить прокламации Сервера-паши и подумать над ними. Во-вторых, независимо от этого приказания, турки и не могли действовать решительно, вследствие крайнего недостатка лошадей и вьючного скота. В-третьих, между инсургентами появились несогласия. Нужно заметить, что с самого начала восстания существовало некоторое соперничество между князьями сербским и черногорским, которое в октябре особенно усилилось. Не только политические сношения между обоими княжествами почти совершенно прекратились, но князь Милан сербский даже не пригласил князя Николая черногорского на свою свадьбу. Этот последний, в свою очередь, не поздравил князя Милана с этим событием. Подобные отношения между Сербией и Черногорией конечно, не могли не отразиться на действиях инсургентских отрядов. Разнородные симпатии герцеговинских предводителей повели к образованию двух партий: сербской и черногорской. До вражды между этими партиями не дошло, но взаимные споры и пререкания в течение всего октября мешали энергическим действиям. В какой степени это верно, видно из того, что одновременно с улучшением отношений между обоими княжествами, в начале ноября, начались дружные, единодушные наступательные действия инсургентов. Но об этом мы еще скажем ниже, а теперь обратимся к октябрьским событиям.

В начале и конце октября ² вовсе не было никаких столкновений между турками и инсургентами; дела происходили только в промежуток времени с 9-го по 19-е октября.

Самое замечательное из этих дел было 9-го и 10-го октября, к югу от Требинье, в Зубцовском округе.

В прошедший раз мы оставили главных предводителей [181] восстания — Любибратича, Пейко Павловича, Луку Нетковича — в северной части Попова-поля, где они, 30-го сентября, нанесли туркам поражение при Утове. После этого дела, предводители восстания возвратились опять в Зубцы. Там помещаются ныне все их склады. В прибрежном пункте Зубцов, Суторине, живет военный комиссар инсургентов, на котором лежит обязанность заботиться о заготовлении и выдаче провианта, оружия и боевых запасов. Провиант, оружие, свинец, порох покупаются в Далмации и Черногории на деньги, собираемые инструкционными комитетами на австрийской территории, в Рагузе и Катаро, или же привозятся в эти пункты из-за границы. Отливка пуль и приготовление патронов производятся в самой Суторине, руками герцеговинских ускоков (беглецов), неспособных, по своему возрасту и полу, или по состоянию здоровья, к активному участию в восстании. Одним словом, южная часть Зубцовского округа служит базисом для действий инсургентов.

Но мы уже имели случай упоминать в первой нашей статье, что Зубцовский округ принадлежит инсургентам не весь. В северной части его, ближайшей к Требинье, есть три укрепления (Граб, Туль, Пресек) и семь небольших блокгаузов, носящих общее название «Лучин-Крест», которые заняты турецкими гарнизонами. Инсургенты уже не раз овладевали некоторыми из этих блокгаузов, но турки всегда являлись на помощь с превосходными силами и вновь занимали эти блокгаузы. 8-го октября Любибратич, по совещании с другими предводителями восстания, решил: напасть на следующий день на один из сильнейших фортов, Пресек, и на ближайшие к нему блокгаузы, постараться овладеть этими пунктами, а если это не удастся и турки подоспеют на выручку из Требинье, — заманить их в засаду и уничтожить.

Согласно с этим, 9-го октября, на рассвете, отряд инсургентов, силою около 1,000 чел., с двумя пушками, под начальством Любибратича, Пейко Павловича, Луки Нетковича, Трифки Вукаловича и итальянского волонтера графа Фаэлла, двинулся из своего укрепленного лагеря (на Летребовой горе; это собственно даже не лагерь, а просто бивачное место на горном плато, огороженное грудами больших камней) по направлению к форту Пресеку. После полудня они достигли цели своего марша. Но, не смотря на малочисленность турецкого гарнизона, инсургенты не решились штурмовать форт, а открыли бесцельную стрельбу из обеих пушек. [182] До тех пор инсургенты вовсе не имели артиллерии ³; умеющих обращаться с орудиями между ними не было, да к тому же снаряды к этим орудиям были слишком малого калибра, так что для уменьшения зазора импровизованные артиллеристы обвертывали свои ядра тряпками. Понятно, что при таких условиях стрельбы могли попадать только шальные ядра. Впрочем, и турки действовали из своих орудий не лучше. Канонада с обеих сторон продолжалась целый день, но ни осажденные, ни осаждающие не потерпели от нее ни малейшего урона.

Но за то звук этой канонады подготовить инсургентам возможность стычки с турками на следующий день. Турецкий гарнизон в Требинье слышал канонаду, но не смел сделать вылазку без приказания свыше: комендант Требинье, Гусейн-паша, и запросил по телеграфу военного губернатора приказано ли будет идти на помощь осажденному форту Пресек. Получив из Мостара утвердительный ответ, Гусейн-паша выступил, 10-го октября утром, из Требинье с 1,500 чел. и несколькими орудиями. Сторожевые посты инсургентов завидели этот отряд около десяти часов утра и немедленно сообщили в лагерь Любибратича.

Любибратич тотчас же объявил словесную диспозицию к бою, задуманную им, по всей вероятности, еще перед началом экспедиции. Отряд был разделен на четыре части. Авангард, в числе около 250 чел., под начальством Трифки Вукаловича, должен был идти на встречу туркам, завязать с ними бой и, постепенно отступая, заманить их в засаду, которую составляли два отряда, силою около 300 чел. каждый, под начальством Пейко Павловича и Луки Нетковича. Наконец, иностранный легион, под начальством графа Карла Фаэлла, состоявшей, приблизительно, из 100 человек, был оставлен в резерве. Сам Любибратич остался при одном из отрядов, находившихся в засаде.

Около 12-ти часов дня авангард Трифки Вукаловича напал на турок и после кратковременной перестрелки начал медленно отступать. Турки, как и рассчитывал Любибратич, стали его преследовать. Но отряды инсургентов, сидевшие в засаде по обеим сторонам дороги, не выдержали и открыли огонь прежде, чем турки успели втянуться в горное дефиле. Это обнаружило присутствие засады, и турки, поняв, что им расставлена западня, повернули назад. Но тут инсургенты своею отчаянною храбростью [183] наверстали недостаток выдержки. Побросав ружья, они бросались со всех сторон на турок с одними ятаганами. Началась резня, продолжавшаяся около часу. Только под самыми стенами Требинье инсургенты прекратили преследование. Турки потеряли 52 чел. убитыми и около 200 чел. ранеными. Около 150 ружей было подобрано инсургентами; головы убитых турок они, по обыкновенен, взяли с собой, как трофеи.

После этой победы Любибратич дал своему отряду продолжительный отдых. Около двух третей всего числа инсургентов, сосредоточенного в Зубцах, было временно распущено: под ружьем осталось только от 300-350 чел., которым и было предписано тревожить турок мелкими набегами, а главное, стараться отбивать идущие к ним продовольственные транспорты.

Турки же, потерпев столь значительный потери, признали необходимым усилить гарнизон Требинье. Для этого были стянуты туда небольшие отряды, стоявшие эшелонами на пути из Требинье в Клек; кроме того, были очищены некоторые блокгаузы в Зубцах.

Спустя несколько дней, были еще не значительные стычки, но уже в другой местности: 13-го октября — между Мостаром и Невесинье и 15-го октября — в окрестностях кр. Никшич.

Обе эти стычки были вызваны одним и тем же обстоятельством: намерением турок доставить провиант гарнизону Никшича.

13-го октября был направлен туда, под сильным прикрытием, продовольственный транспорт из Мостара. Но не успел он еще дойти и до Невесинья, как на него напал отряд инсургентов. После непродолжительной схватки, турки отступили в Мостар, оставив весь обоз в руках_; инсургентов.

Через два дня после этой стычки произошла другая стычка, но уже в окрестностях Никшича.

В прошлый раз мы уже сообщали, что Селим-паша, бывший губернатор Герцеговина, остался начальником, войск, сосредоточенных в округе Гацко. В половине сентября число этих войск не превышало 1,200 человек. Но с тех пор, Селим-паша, вероятно, получил значительные подкрепления, потому что в половине октября мы уже читаем, что под его командою состоит около 3,000 человек. Справедлива-ли эта цифра или нет, — поверить трудно, но, по газетным известиям, Селим-паша со всеми этими силами направился из Гацко в Никшич, конвоируя продовольственный транспорт, предназначенный для гарнизона этой крепости. 15-го октября, не доходя Никшича, в горном дефиле, [184] 2,000 отряд инсургентов преградил ему путь и Селим-паша, не смотря на все усилия, не мог пробиться, и вынужден был повернуть назад. Комендант Никшича, Ченгич-ага, заслышав перестрелку, произвел с большею частью гарнизона вылазку, но был отбит. Таким образом, попытка снабдить Никшич провиантом не удалась. На другой день Селим-паша повторил эту попытку, но опять безуспешно, и принужден был возвратиться со всем транспортом в Гацко.

Около того же времени, а именно 16-го или 17-го октября, произошло еще столкновение в северо-западной Герцеговине. Близ далматского города Имошки, банда Филипповича также разбила турецкий отряд, впрочем, весьма небольшой.

18-го октября заявил себя в первый раз новый герцеговинский вождь, Лазарь Сочица. Мы уже упоминали, что он сформировал в округе Пивы новый отряд; числительность этого отряда газетные корреспонденты определяют, приблизительно, в 1,000 человек. С этими силами он осадил форт Бежуй (на р. Пиве); после нескольких дней осады форт сдался ему на капитуляцию. Правда, что весь гарнизон форта состоял из 50—75 человек, но, тем не менее, это был первый случай сдачи турецкого укрепления инсургентам на капитуляцию. Случай этот произвел на турок такое сильное впечатление, что командующий войсками в Гацко, Селим-паша, получив известие о взятии Бежуя, не решился идти со своими четырьмя батальонами на выручку, а потребовал подкреплений. По прибытии этих подкреплений произошло известное дело при Муратовицах, о котором мы скажем в своем месте. Теперь заметим только, что по взятии Бежуя, Лазарь Сочица двинулся от Пивы к Гацко, и уже в конце октября, 28-го или 29-го числа, завладел еще одним турецким блокгаузом и отбил небольшой продовольственный транспорта.

Наконец, 19-го октября произошла стычка в окрестностях Беране. Как и всегда, сведения о том, что происходит в восточной Герцеговине, весьма отрывочны и неполны, так что мы не можем сообщить никаких подробностей, как именно было дело. Знаем только, что силы турок доходили до 1,500 человек, силы инсургентов до 2,000 человек и, что стычка кончилась в пользу последних. По всей вероятности, турецкие войска были отряжены из сербского обсервационного корпуса, а инсургентами командовал поп Жарко. Об отряде последнего вообще не упоминается в продолжение всего октября; только в самом конце месяца было получено [185] известие, впоследствии вполне подтвердившееся, что поп Жарко распустил свой отряд на всю зиму.

Этим и исчерпываются военный действия за октябрь месяц. Теперь, прежде чем перейти к обзору ноябрьских событий, постараемся сделать общий очерк положения дел на Балканском полуострове к 1-му ноября.

Мы уже охарактеризовали выше положение, принятое турецким правительством, вследствие представлений великих держав. Сделав, по-видимому, все возможные уступки для умиротворения страны, Порта на самом деле не сделала ничего. Единственный человек, серьезно желающий замирения Герцеговины и вообще облегчения участи турецких христиан, - великий визирь Махмуд-Недим-паша, в самом начале октября заболел и, вследствие этого, лишился возможности энергически действовать на султана в духе примирения. Соперник его, бывший военный министр Гусейн-Авни-паша, благодаря этой случайности, остался в Константинополе и, потеряв власть, нимало не утратил своего влияния. Этому влиянию и следует, быть может, приписать фиктивность всех сделанных Портою уступок. В одном только случае Порта дала действительное доказательство своего миролюбия: в конце октября был отдан приказ об отозвании турецких войск, собранных на сербской границе. Князь Милан, со своей стороны, не остался в долгу: на другой же день по объявлении приказа об отозвании турецких войск, он также отдал приказ сербской милиции, собранной на границе, разойтись по домам.

Нужно, впрочем, оговориться, что старания князя Милана в пользу сохранения мира идут в разрез с настроением умов сербского народа. Перемена неприязненного Турции министерства Ристича навлекла на князя сильные нападки; самый факт этой перемены совершился лишь потому, что князь озадачил скупщину своим неожиданным появлением в ее заседание и поименным спросил каждого депутата, чего кто желает: мира или войны. Только этою смелою находчивостью ему и удаюсь получить большинство голосов в пользу мира. Но это искусственное большинство крайне ненадежно. Новое, бесцветное министерство Кальевича держится до сих пор лишь потому, что избегает поднимать всякий сколько-нибудь щекотливый вопрос; но оно само чувствует всю непрочность своего положения и едва ли будет в состоянии долго продержаться. Газеты уже не раз настойчиво повторяли слух, что скупщина, в нескольких закрытых заседаниях, обсуждала шансы [186] войны с Турцией, и на стороне противников войны оказался будто бы самый незначительный перевес. Говорили даже, что шла речь и о займе, и что решено уже вступить в переговоры с иностранными банкирами, дабы заранее иметь на всякий случай в руках необходимые для ведения войны средства.

Поднят был также вопрос о необходимости заблаговременного устранения натянутых отношений с Черногорией, о которых мы уже упоминали: и действительно, в начале ноября, мы читаем уже о признаках несомненного сближения между обоими княжествами.

Невозможно предположить, чтобы все это не было известно в Константинополе, а тем более на театре восстания, на котором немедленно отражается то или другое положение, принимаемое соедини и, единоплеменными инсургентам государствами. А между тем, турецкие власти совершенно не понимают всей серьезности положения дел. Лучшим тому доказательством может служить поведение Сервера-паши, чрезвычайного комиссара Порты, специальное назначение которого заключается в изучении основных причин восстания и в изыскании средств к замирению страны. Он не только игнорирует совершаемые мусульманами зверства над мирными райями, но еще поощряет религиозный фанатизм мусульман и поговаривает о заселении запустелой Герцеговины черкесами. Он не ограничивается отрицанием беспрестанных неудач турецких войск в стычках с инсургентами, но еще посылает в Константинополь лживые телеграммы о небывалых победах турок. Иногда в этих телеграммах сообщается о победах в таких местностях, о которых никто и понятия не имеет, и над такими отрядами инсургентов, которых никогда не существовало. А между тем, на самом деле, военные действия ведутся без всякого плана и системы; экспедиции предпринимаются, почти исключительно, с целью снабдить продовольствием тот или другой форт, да и то неудачно; ни один транспорт не может двинуться с места без сильного конвоя, так что, например, для отправки двадцати раненых из Гацко в Столац было назначено два батальона в прикрытие; даже оборонительный действия турок против инсургентов оканчиваются обыкновенно неудачно.

А между тем, вся страна разорена; мухамеданское население и сами турецкие войска терпят не меньшую нужду во всем, чем инсургенты. Может быть даже некоторые отряды последних лучше снабжены, и реже голодают, чем регулярные турецкие войска. [187] Мухамеданское население Герцеговины так обнищало, что по временам грабит свои же военные транспорты, с единственною целью добыть себе дневное пропитание. Солдаты нуждаются во всем: транспорты с провиантом беспрестанно отбиваются инсургентами; одежда состоит из лохмотьев, обувь в самом жалком виде; о теплой одежде и помину нет; приютиться негде, потому что все жилые помещения либо сожжены, либо лежат в развалинах, так что еще хорошо, если есть возможность укрыться от холода и непогоды в палатках. Жалованье не выдается: солдаты не видят его уже двадцатый месяц. Все города запружены больными; их насчитывается до 2,000 человек по турецким сведениям, так что на самом деле число их, может быть, еще больше.

В перевязочных средствах ощущается все больший и больший недостаток. Всех лошадей и вьючных животных насчитывается до 3000, да и те, по недостатку корма, в самом жалком положении. Это обстоятельство еще более затрудняет продовольствие войск, и чем питаются гарнизоны тех фортов, которые всегда почти окружены инсургентами, совершенно непостижимо.

Число войск в Герцеговине ничтожно. Точную цифру сообщить нет возможности, да и сами турецкие власти едва ли ее знают. Силы турок в октябре увеличились не более как на 1,500 чел., да и то, не считая вовсе понесенных ими потерь. В первой нашей статье мы определили эти силы к 1-му октября в 14,000 чел.; если к 1-му ноября положить их в 15,000 чел., то эта цифра, наверное, окажется выше действительной. По имеющимся сведениям, в Герцеговине было к этому времени всего 33 батальона; считая каждый батальон в 500 чел., получим 16,500. Но по тем же сведениям, многие батальоны прибывали в некомплекте; так, например, в одном батальоне было всего 200 чел. Если же принять в соображение потери убитыми и умершими, а равно громадное число больных, то, по самому благоприятному расчету, окажется, что численность турецких войск в Герцеговине к 1-му ноября никак не больше 12,000 чел.

Силы герцеговинских инсургентов, по-прежнему, высчитываются приблизительно в 15,000 чел., но только потому, что значительная часть на зиму разошлась (мы уже упоминали о распущении отряда попа Жарко и большей части отрада, расположенного в Зубцах). Но кроме этих 15,000, действующих собственно в Герцеговине, есть еще отряды в Боснии, число которых рачительно увеличилось в самое короткое время. Из воззвания боснийского [188] инсурекционного комитета, объявленного в начале октября, видно, что число инсургентов простиралось тогда до 1,000, чел. с небольшим; в начале ноября в Боснии и в Турецкой Хорватии насчитывается уже около 3,000 чел., не считая разошедшихся на зиму. Мы сообщали уже в первой нашей статье, что для организации восстания в Боснии ездил туда один из предводителей волонтеров, лайбахский уроженец Мирослав Губмайер; очень возможно, что именно благодаря ему, восстание успело так распространиться и окрепнуть. Теперь уже известно о существовании 8-ми отдельных отрядов в Боснии; известны и имена наиболее выдающихся воевод — поп Бильбия, Голубь Бабич, Ургелач, Шпадир. Воеводы эти находятся в постоянных сношениях с герцеговинскими и действуют по общему плану; есть даже известие, что они намерены организовать общее для Боснии и Герцеговины временное правительство.

Что касается до образа действий инсургентов в Боснии, то в октябре, они ограничивались одними партизанскими нападениями. Наиболее важный результат имел произведенный в конце октября перерыв железнодорожного сообщения в северной Боснии: инсургенты взорвали железнодорожный мост близ Прлюговаца и повсюду обрезали телеграфные проволоки. Вследствие этого, движение по железной дороги между Нови и Баньялукой совершенно прекратилось.

Вооружение и снабжение инсургентов вообще можно считать довольно сносным. Из Катаро и Рагузы преимущественно, а из всей Далмации вообще, от Венгрии и Австрийской Хорватии, наконец, из Черногории, им доставляются съестные припасы, зимняя одежда, одеяла и оружие. В половине октября они подучили через Черногорию около 1,000 ружей, заряжающихся с казенной части, но кроме этого надо полагать, что оружие ввозится в Герцеговину и Боснию в весьма значительном количестве, так как все газетные корреспонденты, находящиеся на театре восстания, согласно сообщают, что в настоящее время, уже большая часть инсургентов вооружена ружьями, заряжающимися с казенной части. Порох и свинец привозятся также довольно беспрепятственно; только раз мы нашли известие, что в Загребе (Аграме) было конфисковано австрийскими властями некоторое количество этих боевых запасов, предназначавших к провозу в Боснию. Вообще сообщение с Австрией производится весьма свободно и австрийские власти, по-видимому, смотрят сквозь пальцы не только на деятельность инсурекционных комитетов, но и на частые визиты герцеговинских воевод. [189]

В самом плачевном состоянии находится на театре восстания медицинская часть. Вернее, эта часть не существует вовсе, так как при инсургентах нет ни одного врача и никаких медицинских пособий. Вследствие этого, положение раненых весьма печально. Те, которым не удается попасть в Катаро, Рагузу или Черногорию, обыкновенно умирают даже от легких ран. Большая часть раненых отвозится в Черногорию, где их к 1-му ноября накопилось до 350 чел. Но и там они находятся в крайне незавидном положении. На всю Черногорию есть только 4 врача: 2 австрийских и 2 из иностранных волонтеров; конечно, им невозможно поспеть везде, где лежат раненые инсургенты, в особенности при таких едва проходимых тропинках и дорогах, какие существуют в Черногории. Раненые лежат в пяти госпиталях: в Грахове, Жупе-Никшинской, Жавницах (в Дробняках), в Нижних-Васоевичах и в Цетинье. До сих пор об них заботился исключительно цетиньский комитет, на средства, собираемые путем добровольных пожертвований во всех странах; но теперь обещали свое содействие: женевское общество Красного Креста и русское общество попечения о больных и раненых воинах. Нет сомнения, что с прибытием уполномоченных от этих обществ положение герцеговинских раненых значительно улучшится.

Переходим теперь к очерку событию первой половины ноября.

Конец октября и начало ноября ознаменовались самым блестящим успехом, какой когда либо был одержан инсургентами за все время восстания: мы говорим о трехдневном бое при Муратовицах, который, конечно, еще на свежей памяти у всех, кто следит за ходом дел по газетам. Эта победа была одержана тем самым Лазарем Сочицей, о котором мы уже упоминали.

После взятия форта Бежуя, Сочица направился на Гацко-поле и расположился у Церницы, на южной оконечности этого поля, с тем, чтобы наблюдать дорогу из Гацко в Никшич. Отряд его состоял приблизительно из 1,000 чел. 10-го октября утром он услышал со стороны Гацко ружейные и пушечные выстрелы и немедленно двинулся туда, обходными тропинками, через горы на Лиспу, а оттуда на Липник. Вместе с тем он послал нарочного в ближайшие отряды инсургентов, с просьбою идти к нему на подкрепление. Очень вероятно, что он предполагал, что близ Гацко завязалось дело. Но выстрелы эти были холостые: эту стрельбу, по старинному обычаю, турки открывают всегда перед выступлением в поход.

[190] На этот раз из Гацко выступали соединенный силы Селима-паши и Шефкета-паши; последний был прислан накануне на подкрепление первому, с 6-ю батальонами и 12-ю орудиями, и принял общее начальство над всем отрядом, состоявшим из 10 батальонов и 12 орудий, или средним числом около 5,000 человек. Цель похода была снабдить продовольствием сперва форт Горанско, а потом крепость Никшич и, кстати, уничтожить отряд Сочицы, если придется. Но Сочица явился раньше, чем турки могли предполагать.

В тот же вечер, 30-го октября, отряд его вышел навстречу турецким войскам близ Муратовиц и завязал бой. Солнце в это время уже садилось и наступившая, вскоре, темнота прекратила бой, не дав туркам возможности заметить малочисленность своих противников.

На следующий день, 30-го октября, бой завязался с утра и продолжался опять до наступления темноты. Сочица, выжидая прибыли подкреплений, ограничивался обороной, а турки, со своей стороны, не переходили в решительное наступление. Таким образом, день прошел в перестрелке. К вечеру подошли три отряда, находившееся между Билечем и черногорскою границей, всего около 3,000 человек, под начальством Пейко Павловича, Богдана Зимонича и Вуле Хаджича; отряды эти получили извещение от Сочицы 30-го октября поздно вечером, немедленно выступили, шли всю ночь и весь день почти без отдыха и, после 20-ти-часового форсированного марша, 31-го октября вечером атаковали турок. Тогда и Лазарь Сочица перешел в наступление. Турки подались назад и втянулись в дефиле, образуемое двумя лесистыми высотами. Так как подобная местность отнимала у них возможность воспользоваться своею артиллерией, то турки употребили часть ночи на рубку леса, чтобы поставить свои орудия на командующих высотах. На следующий день, 1-го ноября рано утром, герцеговинцы атаковали турок всеми силами. Сражение продолжалось опять до позднего вечера с переменным успехом. Турки, имея перевес в артиллерии, которой у инсургентов не было совсем, несколько раз склоняли победу на свою сторону. Но они не в силах были помешать герцеговинцам, охватить их с обоих флангов. Опасаясь быть совершенно окруженными, Шефкет-паша и Селим-паша решились отступить, пока путь в Гацко был еще свободен. Когда наступила темнота, паши отправили вперед артиллерию и часть обоза, оставили на месте арьергард из 300 человек, бросили, большую [191] часть своего вьючного обоза и затем сами отступили на Гацко. Инсургенты только на другой день, 2-го ноября, утром, заметили отступление турок, бросились на арьергард, частью уничтожили его, частью взяли в плен, забрали брошенный турками обоз, но, по восточному обычаю, не преследовали отступивших, а удовольствовались достигнутыми результатами.

Результаты эти были действительно блестящие. Турки оставили на месте около 800 убитых и, кроме того, потеряли 280 пленных, тогда как потеря инсургентов составляла не более 57 убитых и 96 раненых. В числе убитых находился один из главных воевод, Вуле Хаджич и 6 начальников метких отрядов. В руки инсургентов достался почти весь продовольственный транспорт, предназначавшейся для гарнизонов Горанско и Никшича, и сверх того, 20 вьючных лошадей с боевыми зарядами, 300 ружей, заряжающихся с казны, и 50 палаток.

Победа при Муратовицах, самая важная за все время восстания, сильно подняла дух инсургентов и внушила им еще большую уверенность в успехе своего дела, тем более, что в этом бою участвовали, исключительно, одни славяне; по случайному стечению обстоятельств, в рядах сражавшихся не было ни одного иностранного волонтера. Победа эта, вместе с тем, наглядно доказала инсургентам всю важность принципа взаимной поддержки, который они до сих пор почти не соблюдали. Поэтому, надо полагать, что отныне исчезнет прежняя разрозненность действий, которая пока мешала инсургентам достигать серьезных успехов. Глава всего восстания, Любибратич, не участвовал в последнем деле, потому что всю вторую половину октября и начала ноября пролежал больной в Кастельново (Эрцег-Нова): он переломил себе руку при падении с лошади.

Муратовицкое дело имело весьма важное влияние и на турок. Хотя они с величайшею беззастенчивостью и поспешили телеграфировать в Константинополь, в Рагузу и в Катаро об одержанной ими победе, но в частных разговорах признавались сами, что потерпели серьезное поражение. На солдата это поражение произвело деморализующее действие. Уже и прежде бывали случаи, что солдаты обнаруживали свое неудовольствие на утомительные и бесплодные экспедиции, но офицерам удавалось водворять порядок. Но после муратовицкого дела войска окончательно упали духом и дисциплина расшаталась. Около 12-го ноября в Требинье был случай почти формального бунта. Солдаты отказались выступить [192] под тем предлогом, что они не получают за свою службу никакого жалованья; мы уже упоминали, что жалованье действительно не выдается вот уже 20-й месяц. Положение сделалось настолько серьезным, что для водворения порядка, после бесплодных увещаний, пришлось прибегнуть к самым суровым мерам. Какие это были меры, в точности неизвестно; но, насколько можно судить из газетных корреспонденций, бунтовщиков усмиряли огнем своей же артиллерии.

При таком упадке воинского духа в войсках, необходимость изгладить впечатление муратовицкого дела каким-нибудь серьезным успехом становится в высшей степени настоятельною, и турецкие власти вполне понимают это. С этою целью, новый генерал-губернатор, Реуф-паша, тотчас же сделал распоряжение о сосредоточении в Гацко возможно большего числа войск, имея в виду принять над ними начальство лично и открыть решительные действия против инсургентов. Но пока все ограничивается одними сборами. За недостатком лошадей, турецкие войска, собранные на Гацком поле в числе около 10,000 человек, не могут двинуться с места. А между тем Лазарь Сочица обложил у них под носом форт Горанско и довел голодающий гарнизон до того, что он уже вступил в переговоры о сдаче, и не сдался до сих пор только потому, что Сочица отверг условие беспрепятственного выхода с оружием в руках и требует сдачи безусловной. Но если турки будут медлить, то форт Горанско должен будет сдаться Сочице на всю его волю, потому что гарнизону грозит голодная смерть.

Кроме серьезного поражения при Муратовицах, турки потерпели в первой половине ноября ряд других неудач, из числа которых прежде всего нужно отметить взятие форта Пресека в Зубцах. Форт этот потому и носит такое название, что пресекает собою путь из Зубцов в Требинье и на Попово-поле. Инсургенты уже не один раз пытались овладеть им, но без успеха. Тогда им пришло на мысль взорвать Пресек на воздух с помощью динамита, который привез с собою один из иностранных волонтеров, француз Барбье. 7-го ноября отряд инсургентов, под начальством архимандрита Мелентия, подошел к форту и остановился в расстоянии ружейного выстрела. Ночью два охотника (сам Барбье и серб Георгиевич) захватили с собою динамит в жестяном ящике, подкрались к стенам форта и, засев во рву, без церемонии стали выламывать камень из стены, чтобы вложить в [193] отверстие ящик с динамитом. Турки, разумеется, услышали шум, но, не понимая в чем дело и опасаясь ночной засады, не решились сделать вылазку и ограничились ружейным огнем из бойниц. Огонь этот был совершенно безвреден для смельчаков, пока они находились в мертвом пространстве; но затем, когда они окончили свою работу, им удалось добраться до своего лагеря с величайшею опасностью под перекрестным огнем своих и чужих, ибо инсургенты не могли удержаться, чтобы не отвечать на турецкие выстрелы, хотя стрельба ночью была совершенно бесцельна.

Взрыв вполне удался: форт был разрушен до основания и гарнизон, рано утром 8-го ноября, пользуясь густым туманом, безнаказанно ушел из форта в соседний форт Граб. Это в настоящее время единственный форт в Зубцах, еще занятый турецким гарнизоном; все остальные форты и блокгаузы или взяты с бою, или брошены самими турками.

Одновременно с этим важным успехом, инсуррекция сделала еще другое, также весьма серьезное приобретение: в ряды ее стало 300 чел. католиков с Попова-поля. Мы уже имели случай указывать на то, что, до сих пор, католики не только воздерживались от участия в восстании, но, по советам своего духовенства, даже помогали туркам против своих православных соотечественников. Но бестактное варварство турецких властей, нисколько не старавшихся привязать к себе католическую часть населения и не заботившихся об ограждении ее от мусульманского фанатизма, вывело, наконец, и католиков из терпения. Читатели знают из газет, что большая часть их бежала в Далмацию. Но около 10-го ноября возвратилась партия, числом около 300 чел. Турки думали, что они воротились на родину, под влиянием прокламаций Сервера-паши; но оказалось, что поновопольцы вернулись с оружием в руках, и на другой же день напали на турецкий транспорт с провиантом. Воеводою своим они избрали Осипа Ковача, который вместе с тем был избран главою жителей двух соседних горных селений. Имея в виду непривычность жителей Попова-поля к военным действиям, Бовач организовал свой отряд таким образом, что каждая сотня состоит на половину из поновольцев, на половину из горцев. Вслед затем, он склонил к участию в восстании жителей села Равно (тоже на Поповом поле, в северо-западной его части), единственного села этой местности, не участвовавшего ни в восстании, ни в бегстве заграницу. В настоящее время отряд Ковача возрос до 800 чел. и, по-видимому, [194] имеет намерение соединиться с зубчанами и общими силами напасть на Требивье или, но крайней мере, прервать всякое сообщение этой крепости с Клеком и Рагузою, откуда гарнизон получает продовольствие.

Остальные стычки в Герцеговине, происходившие в первой половине ноября, не имеют большего значения, но почти все они кончились неудачею турок. Только раз, 9-го ноября, последние одержали успех, который сводится, впрочем, к весьма микроскопическим размерам. Вскоре после телеграммы о мнимой победе турок при Муратовицах, из Константинополя была разослана другая телеграмма, с известием о победе, одержанной турками на р. Таре над отрядом Трифки Вукаловича. В телеграмме этой хотя и не говорилось о числительной отряда, но определялась цифра понесенной инсургентами потери убитыми, которую турки исчисляли в 300 чел., в том числе и сам воевода Трифка. Из всего этого только последнее и оказалось справедливым: турецкий отряд из войск обсервационного корпуса против Сербии, застиг Трифку с 18-ю человеками врасплох в селе Пречанье, на р. Таре, окружил и перерезал эту горсть людей и затем сжег село.

Восстание в Боснии организовалось в начале ноября еще прочнее. Там происходил целый ряд небольших стычек, не имевших ни для которой стороны серьезных результатов, но важных потому, что они происходили с обеих сторон между отрядами, гораздо более значительными, чем прежде. Боснийские инсургенты, которые до сих пор, никогда не выдерживали продолжительного боя, а обыкновенно отступали после короткой перестрелки, теперь уже начинают действовать настойчивее и иногда одерживают верх над турками. Подробных сведений о ходе дел в Боснии мы не имеем, так как там нет корреспондентов, следящих за военными действиями на месте, как в Герцеговине; но, сопоставляя и сверяя отрывочные сообщения о стычках турок с боснийскими инсургентами, мы пришли к тому заключению, что, вероятно, в скором времени до нас начнут доходить оттуда известия более серьезные, чем до сих пор.

Вообще шансы Порты ухудшаются с каждым днем. Самым жгучим вопросом дня являются переговоры между Сербией и Черногорией, существование которых не подлежит теперь никакому сомнению. Для устранения тех натянутых отношений, которые созданы были взаимным соперничеством и всего резче проявлялись в начале октября, князь Милан решился отправить к князю [195] Николаю доверенное лицо. Выбор пал на бывшего министра Христича — человека, принадлежащего к воинственной партии. 12-го ноября Христич выехал из Белграда в Цетинье, а в настоящее время уже окончил свое дипломатическое поручение и возвратился обратно. В чем это поручение состояло — в точности неизвестно, и мы не будем передавать газетные догадки, а ограничимся лишь указанием на знаменательные факты, стоящие в очевидной связи с происходившими переговорами. На днях, было сообщено телеграммою и, затем, несколько раз подтверждено из разных источников, что князь Николай собрал на герцеговинской границе, для наблюдения за нею, 6,000-й отряд при 12-ти горных орудиях. С другой стороны князь Милан, который только что перед тем приказал своей милиции оставить свои наблюдательные пограничные посты и разойтись по домам, отдал приказ стянуть опять на границу десять батальонов.

Ближайшим следствием этих политических компликаций является сильное раздражение константинопольского кабинета. Судя по имеющимся сведениям, султан опять начинает склоняться в пользу тех крутых мер, которые так настойчиво предлагал бывший военный министр Гусейн-Анни-паша. Поговаривают уже о том, что этому последнему поручено, будет главное начальство над всеми войсками в Боснии и Герцеговине, с полномочием действовать по собственному усмотрению. На днях, было даже известие, что султан теперь не прочь и от военного занятия Сербии и Черногории, в особенности последней. Приказ 30-го октября об отозвании турецких войск с сербской границы, теперь уже отменен.

Конечно, трудно судить, в какой мере справедливы все эти слухи о воинственном настроении константинопольского кабинета; но оснований для них существует достаточно. Если же они справедливы, и если Порта захочет, в самом деле, привести вышеприведенные планы в исполнение, то мы недоумеваем, откуда она возьмет необходимые для этого средства. Денег у нее нет, и после недавней финансовой катастрофы никто ей их не даст; войск тоже нет, потому что она не может даже послать подкрепления в Герцеговину. На днях еще было сообщено, что на просьбу Реуфа-паши о присылке подкреплений из Константинополя было отвечено, что это невозможно и, вместе с тем, дано предписание нанести восстанию какой-нибудь решительный удар с теми силами, какие есть под рукой.

Положим, что Сербия и Черногория также не располагают ни [196] денежными средствами, ни значительными вооруженными силами, но если уже Порта не в состоянии справиться с бандами герцеговинских поселян, то едва ли можно предположить, чтобы ей, в случае бы дело дошло до войны, удалось одержать верх над соединенными вооруженными силами Сербии и Черногории..

М. Газенкампф.

22 ноября.

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1875 г. № 11.

2. Не считая трехдневного боя при Муратовицах, 30-го й 31-го октября и 1-го ноября; бой этот мы относим уже к ноябрьским событиям.

3. Эти два орудия, и к ним 400 зарядов, были доставлены инсургентам в самом начале октября, морем через Суторину.