11
Письмо российского консула в Сараеве А. Ф. Гильфердинга директору Азиатского департамента МИД России Е. П. Ковалевскому о поездке по Герцеговине и стремлении турецких властей не допустить его общения с населением
17(29) мая 1857 г. Мостар
Милостивый государь Егор Петрович!
Для проезда из Рагузы в Сараево я избрал прямую дорогу через Герцеговину в Мостар, куда прибыл 15 (27) сего месяца после пятидневного путешествия. Из Мостара предполагаю выехать 20 мая (1 июня) и на четвертый день надеюсь достигнуть места своего назначения.
Я предпочел сухопутный проезд через Герцеговину легкому водяному пути по берегу Далмации и р. Неретве до пограничного города Метковичей, отстоящего всего на 6 часов от Мостара. Правда, первый путь представляет большие трудности по необыкновенно дурному свойству дорог, проходящих через цепи скалистых гор; но он мог дать мне случай ознакомиться несколько с внутренним состоянием Герцеговины, на которую статский советник Стремоухов обратил мое внимание в бытность мою в Рагузе, а равно в дополнительных инструкциях, коими он снабдил меня. Означенный путь привел меня в монастырь Дужи, важнейший из всех монастырей Герцеговины, и в три наполовину турецких, наполовину христианских города — Требинье, Любинье и Столац, из них последний имеет большое значение, как прежний центр Герцеговины, как крепкий стратегический пункт и как средоточие некоторой торговой деятельности. Притом, как дорога эта есть прямейший, хотя мало посещаемый путь из Рагузы в Мостар, то следование мое по ней не могло возбудить подозрений в турецких властях, предупрежденных пашою по моей просьбе о проезде русского каравана.
Власти эти оказывали мне везде большие почести. Окружные начальники (мудиры) выезжали ко мне навстречу при моем приближении к месту их пребывания и заставляли квартировать в своих домах. Паша мостарский выслал ко мне навстречу своего адъютанта с несколькими чиновниками, конвоем и верховыми лошадьми и поместил меня в своем дворце. Но под всеми этими почестями очевидно скрывается систематическое стремление отстранить меня от всякого соприкосновения с христианскими жителями края. Только в Требинье могли выйти ко мне навстречу почетнейшие из православных жителей, но никто из них не посмел явиться ко мне в дом мудира. В городке Любинье, находящемся в совершенной глуши и где мусульманский фанатизм господствует необузданно, о такой встрече и речи не было. В Стольце христиане отправились просить у турецкого начальника позволения приветствовать меня, но просьба их была принята с страшными угрозами и хулою против их веры и всего, что есть у них святого. Точно также и в Мостаре запрещено было христианам выйти ко мне с приветствием, хотя два месяца тому назад, разрешили если не православным, то по крайней мере католикам выйти in corpore навстречу [40] английскому консульству. Гостеприимство и дружелюбие, оказываемое мне в Мостаре пашою, имеет также целью держать меня под постоянным надзором и отстранять от бесед с христианами.
С своей стороны я стараюсь противодействовать этой системе насколько возможно, не подавая повода к неудовольствию и подозрениям. Я воспользовался наступившим на другой день приезда моего в Мостар праздником вознесения, чтобы немедленно посетить здешнюю православную церковь, хотя обедня в ней служится на рассвете (вследствие того, что литургия во время дня беспокоила бы мусульман). После обедни мне показали прекрасно устроенную первоначальную школу, заведенную с прошлого года при мостарской церкви, и которая, хотя едва начала свое существование и имеет самые недостаточные средства, оказывает уже благодетельное влияние на здешний православный народ. После официального визита паше, с которым нахожусь в наилучших отношениях, я поехал к архимандриту Иоанникию Памучине, который за отсутствием архиепископа герцеговинского, объезжающего страну для денежных сборов, есть старшее лицо в здешнем православном духовенстве и отличается своею просвещенною и полезною деятельностью. Затем я послал просить у католического епископа позволения приехать к нему; он предупредил меня и тотчас сам прибыл ко мне, а когда я потом посетил его, то был принят с выражениями особенного дружелюбия. Сделав потом официальный визит австрийскому консулу (английского здесь нет, он уехал две недели тому назад в Сараево), я изъявил желание посетить почетнейших из здешних турок, которые были мне представлены, дабы иметь с тем вместе право побывать и у старшин здешнего православного и католического народонаселения.
Кроме личных бесед, я нашел возможность собрать стороною несколько положительных сведений о состоянии Герцеговины. По приезде в Сараево буду иметь честь представить вашему превосходительству донесение о сем предмете. Оно покажет вам, милостивый государь, сколь велико еще в этом заброшенном крае свирепство мусульманского фанатизма и сколь необходимо будет принять некоторые меры, дабы, с одной стороны, поддержать зарождающиеся в Герцеговине учреждения для образования православного юношества, а с другой — противодействовать укореняющемуся в здешнем православном народонаселении убеждению, что оно обязано исключительно влиянию австрийского консульства всем тем, что в последнее время несколько облегчило его судьбу.
В заключение долгом считаю присовокупить, что по достоверным известиям князь черногорский (Князь Данила Негош) присылал приглашать одного из монахов обители Дужи и некоторых почетных христиан Требиньской и соседних нахий на совещание с ним в Острожском монастыре. Дужские иноки объявили мне, что все отказались явиться на его зов. Они спрашивали у меня совета на этот счет; я сказал им, что считаю их образ действия вполне благоразумным, и советовал им и впредь не входить ни в какие тайные сношения с князем Данилою.
Покорнейше прошу у вашего превосходительства извинения в поспешности и небрежности этого письма. Оно было беспрестанно прерываемо, а я не хотел упустить случая отправить его с уезжающим отсюда верным человеком.
С совершенным почтением и истинною преданностью имею честь быть, милостивый государь, вашего превосходительства покорнейшим слугою
А. Гильфердинг
АВПР, ф. ГА V-А2, д. 607, л. 6-10 об. Автограф.