Письма Е. П. Ковалевского Ник. Ив. Любимову.

(Егор Петрович Ковалевский известный путешественник и писатель. Он родился 1811 году, окончил курс в Харьковском университете и в 1829 году поступил на службу в горный департамента, в 1830 году он переименован был в горные инженеры и служил на алтайских и уральских заводах. В 1837 году, по просьбе владыки Петра, Ковалевский был отправлен в Черногорию для отыскания и разработки золотоносных пластов. В начале 1853 года, при нападении Омера-паши на черногорцев, Ковалевский был отправлен в Черногорию комиссаром и посредником. К этому времени и относятся помещаемые нами письма.

Николай Иванович Любимов был в то время членом совета министерства иностранных дел и директором азиатского департамента того же министерства. Ред.)

1.

26-го декабря 1853. Цетинье.

Князь (Черногорский) очень заботится о том, что не получил своего пансиона в течение года (последнюю треть, как помните, я отвез ему в прошлом феврале). Если я хорошо понимаю, то этот пансион пожертвовал ему или в первый раз, на войну с туркою или в этот раз на покупку хлеба. Я не высказал ему ничего положительного в ожидании ответа на его просьбу, которую он послал еще до приезда моего, тем более, что в бумаге посольства венского (В то время посланником в Вене был Петр Казимирович барон Мейендорф) положительно сказано, что деньги пожертвованы государем императором. Во всяком случае потрудитесь мне разъяснить это обстоятельство. Я нашел здесь настоящую кутерьму, но теперь все улаживается, и министерство ни сколько не должно озабочиваться этим, потому что это никак не помешает делу. [666]

Из донесения моего увидите, что а отправляюсь, вам известно куда, а потому вы не ожидайте от меня известий ранее двух недель, если благополучно совершу поездку. Донесения отправлю со Ступиным и тогда напишу о многом другом. В горах наступили мятели, в это будет благоприятствовать поездке. В Цетинье приходил русский полковник Милашевич и, вообразите, с женою, которые шли по полям в снегу несколько часов: охота пуще неволи.

Прощайте, будьте счастливы и сохраните добрую память об искренно вам преданном покорном слуге Е. Ковалевском.

2.

12-го (24-го) января 1854. Каттаро.

Отправив Ступина курьером, как это было условлено еще в Петербурге, я остаюсь один и почти больной; надеюсь, что вы будете так добры и замените его, если барон Мейендорф не подумает об этом. В Триесте я нашел пятерых, говорят, столько же в Афинах и в Одессе чиновников консульства, ничего не делающих. Курьерскую дачу я выдал Ступину до Вены. Деньги князю-правителю я выдал все, чтобы не возбудить его подозрений, но я наблюдаю за расходом их. Нельзя не сознаться, что князь плох, но где же взять лучшего! Само собой, что мы с ним ладим, но не думаю, чтобы он, подозрительный по преимуществу, смотрел без зависти на мое влияние, хотя я всячески стараюсь скрыть его; надеюсь однако, что при настоящих обстоятельствах он будет полезен. Газеты и письма нынче очень воинственны: вот почему я действовал несколько решительнее: вы бы много обязали меня, почтеннейший Николай Иванович, если бы уведомили хоть словом, как приняты мои предположения. Вы сами знаете, что мы должны действовать здесь, как в потемках, ощупью. К Льву Григорьевичу (Сенявину, товарищу министра иностранных дел) я решился писать несколько откровенней, чем в донесении, уверен, что он сделает такое употребление из письма, какое сочтет нужным.

В Черногории, особенно в нахии Белонкевич большой голод; проклятые турки заперли их с трех сторон и не пропускают хлеба со своих границ, и в Каттаро также ничего нет, да и далеко от северных границ Черногория.

Поправившись, я поеду в пограничные православный племена Албании. Ради Христа не держите меня без дела; если я еще держусь на свете, то постоянною нравственною деятельностью. [667]

Прощайте, почтеннейший Николай Иванович. Будьте счастливы; будьте добры пишите! Не забывайте искренно и всегда вам преданного Е. Ковалевского.

3.

25-го января (6-го февраля) 1854. Каттаро.

Искренно вас благодарю, почтеннейший Николай Иванович, за письмо ваше от 8-го генваря. Оно душевно меня обрадовало и оживило, и здесь дух не хуже. Только бы средства; да вола. Ожидание всех истомило. С нетерпением жду известий впоследствии своих предположений, посланных со Ступиным, которым а конечно доволен. Князь, пользуясь моим здесь пребыванием, отлучился к невесте в Триест и еще не бывал. Я недавно приехал из разъездов и потому на прошлой неделе ничего не писал. Стратимирович едет в Корфу и посылает другого в Салоники. Увидим, что из всего этого будет.

С этой же почтой я имел честь получить депешу от Льва Григорьевича (Сенявина, товарища министра иностранных дел), прочел и принял к сведению и надлежащему, когда нужно будет, исполнению. Промежуток между приходом и уходом парохода едва несколько часов и то ночи, а потому я не мог бы отвечать о получении этой депеши, если бы и хотел. Дело Васовичей имело очень хорошее влияние на соседей.

Если раз благодарю душевно за память, прошу не забывать и на пред преданного вам искренно и душевно Е. Ковалевского.

Всякий раз по возвращении на место я хвораю: следствие ли это утомления или сидячей жизни. Эй, скорее к делу, а то пропаду.

4.

Через три дня. Каттаро.

Я было совсем изготовился в дальнейший путь, как получил предписание нашего посланника ехать в Вену, по случаю изъявленного неудовольствии австрийского правительства за васовичевское дело, а потому вместо данного пути, отправился в Каттару, к приходу парохода, где нашел инструкции министерства и жду новое предписание посланника. Не имея времени написать донесение канцлеру, а выразил в письме к Льву Григорьевичу все затруднения, в которые меня [668] поставили эти противоречия. Такое мое положение ни на что не похоже; к этому надо прибавить, что австрийцы всячески меня выживают из Черногории. Все это конечно ничего, если бы можно было действовать, а иначе я не знаю, что и будет? Ради Бога подумайте об этом.

Жаль, что между приходом и отходом парохода только ночь, и я решительно не имею времени написать вам больше: как обрадовали меня инструкции министерства, так опечалило письмо барона Мейендорфа. Искренно вам преданный и покорный слуга Б. Ковалевский.

5.

24-го февраля (8-го марта) 1854 г. Цетинье.

Вам конечно давно уже известно донесение мое о Васовичевском деле; я не сопровождаю его никаким письмом и вполне верую в министерство. Оно знает мой образ мыслей и действий, знает, что я никогда не нарушу долга чести и справедливости, и потому покойный отправляюсь я внутрь Черногории, проскучав довольно долго в нетерпимом мною Каттаре, в угоду австрийцам. Простите, что я несколько времени не отвечал на ваше письмо, но я ожидал все курьера в ответ на свои предположения и на некоторые вопросы из Вены, с которыми хотел многое, многое написать.

Здесь мы имеем сведения вернее, чем вы, о восстании в Эпире, особенно те из нас, которых это занимает. Весьма замечательный факт, впрочем естественный, как там, так и в других местах: две тысячи турок присоединилось к инсургентам; число последних теперь около 11 т., жаль, что нет единства в деле, но оно, должно полагать, скоро последует, потому что некоторые люди уже заметно выставляются из массы своими дарованиями в храбростию.

Скажите пожалуйста, неужели же вы забудете меня в своих представлениях к Святой? Неужели.... но это было бы уже слишком, и я не хочу возмущать себя этой мыслию, чтобы совсем не потерять куража, и то мне иногда очень плохо приходится....

Прощайте, почтеннейший Николай Иванович! Искренно благодарю вас за память и остаюсь преданным и покорным слугой Е. Ковалевский.

P. S. Писано до приезда курьера.

6.

24-го апреля (6-го мая) 1854 г. Цетинье.

Несколько недель не доносил я министерству, не потому что нечего было, а потому, что не знал, как доносить. Положение мое [669] сделалось невыносимо: едва подымутся черногорцы, иена вызывают, как увидите вы из донесения, и а подвергаюсь Бог знает какой ответственности, оставаясь здесь, точно как будто я для своего удовольствия здесь живу, — хорошо удовольствие! По своему обыкновению а отдал бы им себя безусловно и всего делу; но какая возможность действовать! Вы дайте инструкции начинать. Из Вены а получил, чтобы не двигался с места под ответственностью. Конечно, и вы и в Вене совершенно правы, но ва что же а отвечаю? Спрашиваю а тысячу раз, — ответа нет. Черногорцы было пошли (Точки в подлиннике).... но вам конечно все известно. Отправьте мена в армию, потому что сидеть в такую минуту я не могу; наконец, вам известен образ моих мыслей, и потому при нынешнем требованию оставаться я не могу. Будьте добры, почтенный Николай Иванович, доложите Льву Григорьевичу: нельзя же бросать человека между двух огней. А тут еще обещают австрийцы окружить нас, ничего не пропускать и выморить голодною смертью. Как видите, придумано очень хитро, а главное человеколюбиво.

Будьте счастливы и хоть что-нибудь напишите. Искренно и всегда преданный вам Б. Ковалевский.

7.

9-го (21-го) Июля 1854 г. Вена.

Вот уже несколько месяцев прошло, как от вас нет ни строчки: видно, вы сердиты на меня, неужели мало бед на мена обрушилось? Неужели, вы думаете, легко мне было оставить дело, к которому так давно, так постоянно стремился и у цели которого находился? Неужели вы думаете, не болею мое сердце покинуть Черногорию на жертву австрийских интриг? Ведь я знал хорошо и Черногорию и Даниила, это ведь не Сербия, куда русским и носа нельзя ткнуть без предварительных сообщений.

Князь Г. (Горчаков?) задержал меня несколько дней здесь, как кажется, вместо пугала, которым грозится Австрии, но выпустить меня он не решится, и я дня через три еду на Дунай, где первое мое дело будет проситься в какой-нибудь полк волонтером.

Здесь дело меняется каждый день. Князь живет в том отеле, где и я, и по старой памяти он хорош со мной, а потому я часто вижусь с ним. Он близко принимает вещи к сердцу и потому настоящий мученик. По моему мнению, он может протянуть это агоническое положение, но удержать Австрию от разрыва едва ли возможно, [670] и в один прекрасный день, когда в Вене будет все покойно, Гес пошлеть сказать Горчакову (Дунайскому), чтобы он в 24 часа очистил Молдавию, неисполнение чего сочтет объявлением войны. Австрийское правительство на все способно и может быть уже бы это и сделало, если бы твердо положилось на свое разноплеменное войско.

Прощайте, почтеннейший Николай Иванович! Пишите ко мне ради Аллаха, — иначе будет значить, что вы точно сердитесь, на имя Xaлчинского полагаю всего лучше. Будьте счастливы и сохраните добрую память на преданного вам искренно и покорного слугу Б. Ковалевского.

Будьте добры переслать это письмо хоть в дом к брату, которого впрочем нет в Петербурге.

8.

6-го сентября 1854 г. Кишенев.

Искренно и премного благодарю вас, почтеннейший Николай Иванович, за письмо ваше, которое я получить на пути из Фокшан в Яссы. Вчера пришли мы в Кишенев. Князь Горчаков (Мих. Дмитр.) заехал смотреть Хотинские укрепления и будет сюда после завтра. И так мы в пределах России, воя надежда на промысл Божий, на мудрость государя, но грустно!... (Точки в подлиннике) Вчера приехал курьер и сообщил, что 106 вымпелов показались у Евпатории и что слышна канонада. Да поможет нам Господь! Если будут отсюда посылать подкрепление, то отпрошусь и я. Бездействие губить меня; я ослабь и душою и телом; головою бросился бы куда ни попало. Если нам суждено ничего не делать всю зиму, то окажите мне милость: упросите Льва Григорьевича взять меня отсюда. Спешу однако прибавить, для избежания всякого недоумения, что я не могу нахвалиться внимание ко мне нашего благородного начальника князя Горчакова и людей окружающих его, но жить без всякого дела, право, грустно; в Петербурге все еще найдется дело.

Вам вероятно известно, что я имею агентов в Боснии, Герцеговине, Албании и Софийской Палестине, которые путями отдельными писали ко мне и в Вену. Письма их конечно я отдавал нашему посланнику, перед отъездом моим из Вены. По совету князя я дал знать, чтобы не писали ко мне; но из Скутари и Софии все еще пишут, и князь А. М. (Горчаков), по прочтении, доставляет мне письма; последние очень любопытны, относительно бедствий в крае; [671] полагаю, что он сообщит вам. По мере отступления нашего, холера овладевает местами, нами оставляемыми; но в нашей армии состояние здоровья самое удовлетворительное, слава Богу и заботливости начальства.

Душевно поздравляю вас с новорожденным: давай Бог вам всякого благополучия и почтеннейшей супруге вашей здоровья. Искренно от души вам преданный и многоуважающий вас Е. Ковалевский.

Князь Горчаков (М. Д.), узнав о высадке, приехал сюда; отправляется одна дивизия и то в Одессу, а одесские войска, вероятно, пойдут к Севастополю.

Если нужен предлог для моего вытребования отсюда, то нельзя ли сказать для заготовления китайской миссии или чего другого; впрочем, вы сама знаете, как это сделать, была бы милость.

Сообщ. Мария Богд. Аничкова.

Текст воспроизведен по изданию: Письма Е. П. Ковалевского Ник. Ив. Любимову // Русская старина, № 1. 1901

© текст - Аничкова М. Б. 1901
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1901