№ 148
Письмо Г. А. Строганова М. Обреновичу в связи с подачей сербскими депутатами в Константинополе прошения султану
№ 302
12 мая 1820 г.
Буюкдере
Милостивый государь!
С нарочным из Букореста получил я 6-го числа сего месяца почтеннейшее письмо ваше от 13 апреля 1, доставленное генеральному консульству доверенным вашим чиновником Дмитрием Георгиевичем, равно как и приложенную к оному копию с прошения, посланного вами на имя султана от имени народа сербского через трех народных депутатов.
Приняв предварительное сообщение ваше, м[илостивый] г[осударь], о сем важном обстоятельстве новым доказательством вашей доверенности и благоразумной осторожности при столь решительном поступке, нетерпеливо ожидал я появления ко мне оных депутатов вследствие данных им от вас предписаний с тем, чтоб подать им с моей стороны во исполнение вашего желания полезные советы к успешнейшему исполнению их поручения. Хотя и сожалел я, что вы, м[илостивый] г[осударь], при отправлении депутатов из Сербии не успели еще иметь в виду подробное письмо мое, от 2 апреля пущенное, и которое конечно побудило бы вас повременить еще несколько [с] сим посольством, не менее того имел я надежду, что посредством некоторых перемен или, лутче сказать, некоторых переставок в настоящем прошении вашем к султану, кои я хотел предложить депутатам, сие прошение могло бы послужить, как полезное приуготовление к желаемой цели. Я даже начал уже заниматься сими переправлениями, как получил нечаянное и неприятное сведение, что означенные депутаты немедленно по прибытии в Константинополь подали 7-го или 8-го числа сего месяца оное прошение Порте и при оном донесении белградского паши в том же смысле 2. При том известился я, что сие прошение представлено уже на [222] рассмотрении Дивана, а потом и самого султана, следственно, ожидать уже надобно скорого разрешения.
Я не могу понять причин, побудивших депутатов ваших столь решительно отступить от наставлений ваших о предварительном со мною совещании. Тем менее ожидал я такого с их стороны поступка, что чиновник ваш Дмитрий Георгиевич точным образом уверил консульство наше в Букоресте, "что в случае, естьли настоящая цель прибытия сих депутатов сделается известною турецкому правительству прежде, нежели они успеют представиться российскому министру, то дабы не повредить положению дел подачею просьбы, имеют они приказание не объявлять об оной, а наименоваться просто депутатами, прибывшими из Сербии на смену ныне в Константинополе находящихся". Сия благоразумная предосторожность, таким образом, совершенно упущена из виду депутатами. Не зная причин, их руководствовавших, не могу конечно судить, достаточны ли оные к оправданию их поступка, но между тем с крайним сожалением усматриваю, что подача просьбы вашей в настоящем ее виде возыметь должна самые предосудительные последствия, коих отвратить я не буду в состоянии. Вы сами признать изволите, м[илостивый] г[осударь], что Порта имеет теперь средство окончить дела сербские простым ферманом или хатти-шерифом, в коем именно поставит три или четыре пункта, в прошении вашем исчисленные, потом пошлет комиссара или уполномочит пашу белградского для принятия присяги на верность и, ссылаясь на сие прошение, утверждать будет, и с наружною основательностью, что участь Сербии определена по согласию с народом, следственно, и VIII статья точно исполнена, между тем как в самом деле столь много недоставать будет к утверждению в Сербии того внутреннего управления и прочного блага, каковое желает доставить ей российский двор.
В письме моем от 2 апреля имел я честь пространно объяснить вам великодушное расположение государя императора в пользу народа сербского и в собственную вашу пользу. Изложил главные основания будущего благосостояния Сербии, просил от вас подробных и дополнительных сведений и местных соображений и занимался уже, с моей стороны, приуготовлением материалов, дабы составить проект полного прошения, объемлющего все, что могло бы соответствовать выгодам вашего отечества и собственным вашим и обещать Сербии судьбу благополучную. Теперь же подача просьбы не только преждевременной, но и несоотвествующей положению дел, возрождает против столь спасительной цели препятствия, кои, опасаюсь я, едва ли возможно будет преодолеть в будущее время.
Я долгом поставил себе изложить вам откровенно, м[илостивый] г[осударь], все предосудительные последствия, кои произойти должны от печального для меня оборота дел: погрешность очевидна, но может быть не вовсе еще потеряна надежда к поправлению оной, естьли вы успеете воспользоваться средством, по мнению моему, единственным в нынешнем положении дела. Перемена, которую намеревался я предложить вашим депутатам, состояла в том, чтобы вместо того, чтобы прежде всего просить фермана об определении разных податей и образа взноса оных, домогаться только о назначении со стороны Порты комиссара для выслушания всех прошений народных не только о податях, но и о всех предметах внутреннего устройства, а потом уже просить о утверждении ферманом или хатти-шерифом всех пунктом, народом представленных, после чего и последовала бы присяга, тогда бы заслуженная прочными пользами, доставленными Сербии от Порты. Сия же статья поставлена в ныне поданном прошении вашем самою последнею и столь неясным и поверхностным образом, что не имеет ни силы, ни цели, ибо вычисчислено уже малое число пунктов, коих требуется формальное утверждение ферманом.
Ежели вы, м[илостивый] г[осударь], с благоразумною твердостию и с ревностным усердием стараться будете сколько можно настоять на необходимости выслушать сперва посредством полномочного со стороны Порты комиссара все прошения народа, а потом уже утвердить оные ферманы, а также и поспешнейшим образом послать в [223] сем смысле новые наставления вашим депутатам, словом сказать, естьли вы успеете представить сие прошение не окончательным изъявлением нужд и желаний народных, а только предварительным начертанием чувствований ваших соотечественников, в таком случае есть еще надежда отвратить те предосудительные последствия, мною предвидимые и здесь объясненные. Между тем как попечения ваши клониться будут к сей цели, я, по получении вашего отзыва на письмо мое от 2 апреля, поспешу доставить вам полный проект прошения, который бы назначенному от Порты комиссару мог быть предоставлен, как заключающий в себя права, выгоды и постановления народные, а также и потомственное возвышение вашей фамилии, коих Сербия просить будет от Порты.
Вот м[илостивый] г[осударь], единственный совет, который остается мне предложить вам. Я не могу сомневаться в ревностном вашем попечении в деле столь спасительном, каково есть благо вашего отечества. Всякое покровительство и участие России, чтоб возыметь всю силу и пользу, непременно должны опираться на благоразумных и усердных подвигах верховного вождя, коего долг посвящает все труды и усилия к беспрепятственному действию сего покровительства и участия. Настоящая минута решительна, чтобы оказать незабвенную услугу вашим соотечественникам приобресть право на их признательность и особенное благоволение августейшего покровителя.
Имею честь быть...
Помета: Отпр[авлено] через поср[едство] бухарестского генер[ального] консульства с[его] ч[исла] при № 59. Список с сего письма отпр[авлен] к генеральному] к[онсулу] Пини 15 мая 1820 г., № 64, а также гр[афу] Нессельроде 9 июня 1820 г., № 71.
АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Оп. 517/1. Д. 2661. Л. 129-132 об. Отпуск.
Комментарии
1. См. док. 146.
2. Подача прошения Порте была предпринята депутатами вопреки приказанию М. Обреновича. 2 мая 1820 г. М. Ф. Герман писал Г. А. Строганову, что депутатам приказано "без сведения вашего превосходительства не дерзнуть никакого представления представить султану" (АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Оп. 517/1. Д. 2661. Л. 40). Им было дано распоряжение тайно явиться к посланнику. Однако депутаты по приезде в Константинополь этого не сделали. Только 13 мая, т.е. по истечении двух недель со времени приезда, один из депутатов, Летич, принес Строганову копию прошения и "самое непонятное расписание о сумме податей Сербии, коих даже не был в состоянии растолковать мне настоящее существо и употребление, объявляя притом, что никаких других наставлений они от вас не получали и что не было приказано им совещаться со мною прежде подачи прошения Порте, а только вообще просить при случае моих советов” (Г. А. Строганов-М. Обреновичу 15 мая 1820 г. // Там же. Л. 133-134 об). В этом же письме Строганов советовал князю потребовать от Порты назначения специального комиссара для "выслушания прошений народных".