СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ, ВЫБРАННЫХ ИЗ МЕСЯЦОСЛОВОВ НА РАЗНЫЕ ГОДЫ.

ЧАСТЬ IV.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ, 1790 года,

Иждивением Императорской Академии Наук.

XI. О РОССИЙСКИХ ОТКРЫТИЯХ НА МОРЯХ МЕЖДУ АЗИЕЮ И АМЕРИКОЮ.

(Из Месяцослова на 1781 год.)

Предуведомление.

Путешествия Российских мореплавателей по восточному Окиану, и обретение многих совсем неизвестных островов, толикого достойны внимания, что мы надеемся не малое доставить читателям нашим удовольствие, когда сообщим описание всего того, что по сие время о таковых открытиях известно; и мы тем охотнее приступаем к сему описанию, чем более служит оно к славе Российского народа, подавшего чужестранцам сведение о такой стране света, о коей в прежние времена ни малейшего не имели понятия.

Г. Коксе, родом Агличанин, живучи в 1779 году несколько месяцев в Санктпетербурге и Москве, прилагал всевозможное старание, собрать все известия до оных открытий касающиеся, по тому особливо, что славный мореплаватель Капитан [264] Кук, путешествуя около света, заезжал в оную страну, и что таковые известия по сему случаю казались ему тем более достойными любопытства и собственных его единоземцев.

Но между тем, как г. Коксе снискивал таковые известия, осведомился он, что в Лейпциге еще в 1776 году издано на Немецком языке сочинение, под заглавием: Известия об открытых вновь островах на морях между Азиею и Америкою. Сие сочинение почиталось сперва неосновательным, но напоследок г. Коксе получа от одного надежного человека уверение с засвидетельствованием достоверного Историографа г. Статского Советника Миллера, что содержащиеся в оном сочинении известия достоверны и справедливы, начал переводить сию книгу, и заимствовал из нее наибольше предметов к тому описанию, которое он по возвращении своем в Англию 1780 году издал в Лондоне под заглавием: известия о Российских открытиях на морях между Азиею и Америкою. Сии известия можно почесть самыми полными и достоверными, ибо г. [265] Коксе обогатил свой перевод и собственными примечаниями, к распространению которых нашел он и в самой Англии новые источники.

Великая и бессмертная ЕКАТЕРИНА, которая во все время славного своего царствования изъявляет наукам высочайшее Свое покровительство, и которая мудрыми Своими распоряжениями толико к умножению и распространению полезных знаний споспешествует, благоволила приказать, сообщить дневные записки Капитана Креницына славному Аглинскому писателю г. Робертсону, просившему для Истории своей о Америке известий о Российских около сей страны открытиях. Робертсон же сообщил оные дневные записки г. Коксе, который напоследок издал их в свет.

Из всех таковых известий сообщаем мы здесь пространный перечень, в котором покажем все то, что внимания и примечания достойно. [266]

* * *

Россияне покоря власти своей Сибирь, Камчатку и всю область даже до Восточного Окиана, начали помышлять об открытии новых земель на море; и ПЕТР Великий начертал первое расположение к сему важному предприятию, которому после, соответственно намерению его, старались споспешествовать и все престола Его Наследники.

Беринг, родом Датчанин, бывший долгое время в Российской морской службе, путешествовал неоднократно по Камчатскому морю.

В 1728 году вышед он из Камчатки в море обще с Капитаном Чириковым в том намерении, чтобы исследовать, не соединена ли Азия с Америкою, держался Восточного берега Сибири, и доходил даже до 67 гр. 18 минуты широты, но не видал никакой насупротив лежащей матерой земли.

В 1729 году отправился он паки в море; однако и сие вторичное его путешествие было столь же безуспешно, как и первое. [267]

Наконец в 1741 году Беринг и Чириков предприяли было дальнейшее обоих первых путешествие для открытия берегов Америки; и сие предприятие можно почесть первою стезею, отверзшею путь ко всем прочим Российским открытиям: но Берингов корабль разбился в том же году, и сей мореплаватель умер на острове, названном по его имени, а Чириков 9 Октября 1742 года возвратился в Камчатку.

Что же касается до успехов сего путешествия, то и по ныне заподлинно еще не известно, к Америке ли принадлежала та земля, которую видели Беринг и Чириков: ибо тот берег, к коему приставал Беринг, и которой он назвал мысом св. Илии, лежит по его счислению под 58 град. 28 мин. северной широты и 236 град. долготы, считая от острова Ферро. Чириков же подъезжал к берегу лежащему под 56 град. широты и 241 град. долготы.

Стеллер, сотовариществовавший Берингу в его путешествии, почитает берег, к коему приставал Беринг, [268] Американским, и утверждает при том, что он был крутой, и что вдоль оного простирались непрерывным хребтом толь высокие горы, что у некоторых вершины покрыты были снегом. По сторонам гор виден был частой и густой лес; напротив того на всех вновь обретенных островах, как то ныне нам известно, находили только кустарники.

Стеллер был токмо несколько часов на оном берегу: однако и в сие короткое время видел там разные породы птиц, в Сибири совсем неизвестных, и как уверяют, одной токмо Северной Америке свойственных. Он приметил также, что земля там совсем не такова, как на соседственных островах, и видел такие растения, кои, как Ботаники утверждают, ростут в одной токмо Америке. Но естьли и все сии свидетельства не довольно еще убедительны, то они удостоверяют нас по крайней мере в том, что Беринг весьма близко подходил к Америке. В дополнение ко всем сим свидетельствам можно присовокупить еще и то, что жители помянутого берега [269] выходили на встречу Берингу и Чирикову с мирными дудками или так называемыми калуметами; обыкновения же сего нет нигде кроме Северной Америки.

И так хотя сумнение сие остается и нерешимо, однако дабы объяснить его сколько можно более светом истинны, то приобщаем здесь некоторые известия о расстоянии Северовосточного мыса Сибири от Америки, по крайней мере такие, какие могли мы почерпнуть из известий Чукчев, из первого путешествия Берингова, и из путешествия Порутчика Синда.

Чукчи, один только такой народ в Сибири, который остался не зависим от России, живет в Северовосточном краю Сибири. По сказкам сих Чукчев еще в половине прошедшего столетия известно было, что насупротив обитаемой ими земли лежит не в дальнем расстоянии обширная матерая земля: но таковые сказки дикого народа казались сперва недостоверными; ныне же, когда известия и новейших времен то же самое подтверждают, достойны они нашего внимания. [270]

В 1760 году г. Плейснер, родом Курляндец, пожалован был Командиром в Охоцк, и в том же самом году получил от двора повеление, ехать в Анадырск и стараться собрать сколько возможно известий о Северовосточном краю Сибири и о лежащей насупротив матерой земле. Г. Плейснер отправясь в Анадырск, лежащий на Южной границе Чукотской земли, ездил также в Ковымской острог, смежной в западной стороне с Чукотскою землею, и собрал там все известия, какие токмо мог получить от соседственных Юкагирец и Коряков; сверх же того посылал он туда Дауркина, который был из Чукчев, но с малолетства взят будучи в плен, взрос между Россиянами. Сей жил у единоземцов своих два года, и неоднократно езжал с ними на соседственные острова, лежащие в Восточной стороне они Сибири. По возвращении же своем уверял он г. Плейснера, что Чукотской Нос есть узкой полуостров, коего жители производят торги с Американцами посредством обмена товаров; что они препровождают в пути целые шесть [271] дней, переезжая на гребле морской пролив, обе части света разделяющий; что в сем проливе лежит много островов в таком близком один от другого расстоянии, что они приезжают всегда к ночи на какой ни будь остров; и что далее в Северной стороне обе части света, по уверению Чукчев, так между собою близки, что между ими лежат только два острова.

В 1764 году Порутчик Синд отправлен был из Охоцка в море для открытия матерой земли Америки, и ему дано было повеление, держаться более Северовосточной стороны; прежние же мореплаватели получали приказание итти из Камчатки прямо к Востоку. А как по прежним путешествиям заподлинно уже известно, что Америка может быть близка к Азии токмо в Северной стороне, то обстоятельные известия о сем путешествии тем более нужны. Доселе же имеем мы только карту оного и следующее весьма недостаточное известие.

Порутчик Синд вышел из Охоцка в море в 1764 году, но не прежде прошел Южной мыс Камчатки и Шушу, [272] первый из Курильских островов, как в 1766 году: причина же тому не известна. По том продолжал он путь свой в Северную сторону и держался ближе к берегам Камчатки: но прошед недалеко, зимовал в сем году в Южной стороне от реки Уки.

В следующем же году отправясь он от Укинского Носа в Восточную и Северовосточную сторону, находил между 61 и 62 градусом широты и 195 и 202 градусом долготы много островов лежащих в Южновосточной и Восточной стороне от Чукотского Носу. Некоторые из сих островов к Чукотской земле весьма близки и чаятельно суть те самые, к коим Чукчи пристают на пути своем в Америку. Кроме сих небольших островов видел он также гористой берег, в расстоянии на один градус от Чукотского Носа между 64 и 66 градусом Северной широты; западная же часть оного лежала под 38 гр. 15 мин. долготы от Охоцка, или под 199 гр. и мин. от острова Ферро. Сей берег изображен на карте сочиненной Порутчиком Синдом так как [273] часть Америки: но не известно, какие он имел к тому побудительные причины. В прочем кажется, что он не долго был на оном берегу, и вместо иного, чтобы рассмотреть помянутый берег, или итти далее к востоку, предприял он путь прямо к западу, а по том продолжал оной к югу и в южнозападную сторону, и прибыли наконец к Хатирскому Носу. После сего путешествовал он далее вдоль Камчатского берега, обошел мыс, и в 1768 году возвратился в Охоцк.

Долгота Якуцка от острова Ферро есть 147

— Охоцка 160° 7'

— Болшерецка 174° 13'

— Петропавловской гавани 176° 10'

А как далее Петропавловской гавани не делано было ни каких астрономических наблюдений, то и не можно показать с точностию долготы северовосточного мыса Азии. Судя по Берингову, Синдову и другим путешествиям, берег Азии должен простираться по крайней мере до 200 гр. долготы, считая от острова Ферро. [274]

По елику сотовариществовавшие Берингу в Путешествии его мореходцы вывезли с собою множество драгоценных мехов; то вскоре после того многие частные люди, поощряемые надеждою на получение равной прибыли, начали предпринимать путешествия на собственном своем иждивении из Камчатки к Берингову или так называемому Коммандорскому острову.

По прошествии же некоторого времени найден неподалеку от Берингова острова и Медный остров; и сии два небольшие ближние Алеутские острова долгое время одни токмо были известны. Но когда тамошние звери перевелись так, что не могли уже удовлетворить корыстолюбию промышлеников, то начали помышлять об открытии новых земель и островов.

Некоторые из вышедших в таком намерении в море судов, занесены были бурею в южновосточную сторону, и нашли Алеутские дальные острова, простирающиеся почти до 195 градуса долготы.

Первое путешествие к сим островам предприято было, как кажется, в 1745 году, и в 1750 году в первый раз [275] привезены оттуда в Охоцк мехи вместо ясака. В сие время в Камчатки был командиром Порутчик Лебедев; а с 1755 по 1760 год Капитан Чередов и Порутчик Кашкарев. В 1760 году Сибирский Губернатор Федор Иванович Соймонов обратил внимание свое на сии острова; и от Капитана Ртищева, командовавшего в Охоцке, дана была Порутчику Шмалеву инструкция, сколько возможно споспешествовать кораблеплаванию по Камчатскому морю, и оказывать путешествователям всевозможное вспоможение.

Все открытия после Берингова путешествия до сего времени, были плоды предприятий одних только частных людей; и сии люди были по большой части купцы из разных городов в Сибири торговавшие. Они вступали между собою в не большие общества и снаряжали суда на общем иждивении. Суда же употребляемые для таковых путешествий, бывают по большой части двухмачтовые, которые строят обыкновенно так, что железа совсем не у потребляют: да и вообще строение оных столь худое, что весьма [276] удивительно кажется, как они могут противиться свирепости бурного моря. Они называются шитиками, по тому что доски как будто сшиты ремнями, и иногда строят их на реке Камчатке, а больше в Охоцкой гавани. Корабельных служителей на самых больших судах бывает по 70, а на самых малых по 40 человек; и большая половина состоит из Россиян, а другая из Камчадалов, которые за труды свои не дорогую берут плату, и по тому промышленники тем больше получают прибыли. При том Камчадалам и самая цынготная болезнь не так бывает пагубна, как Российским мореходцам, которых берут больше для того, что они предприимчивее Камчадалов, и что на них гораздо надежнее полагаться можно.

Издержки на постройку и весь снаряд сих судов бывают нарочито велики, по тому что в Охоцке кроме леса нет никаких других потребных к тому вещей. Канаты, паруса и от части съестные припасы привозятся гужем из Якуцка. Рожь же и мука получается из месте лежащих около реки Лены, и она столь дорога, что [277] не можно запасаться довольным количеством оной для такого путешествия, которое три или четыре года продолжается: по чему обыкновенно берут на суда муки не более, как сколько надобно для делания из нее для морских служителей квасу.

Рогатый скот в Охоцке и Камчатке так же весьма дорог; и мореходцы по большой части довольствуются мясом морских зверей, коих промышляют и солят на Беринговом острову, где суда обыкновенно зимуют.

При таковых обстоятельствах снаряжение судна становится в 15, 20, а иногда и в 30 тысяч рублей; груз же принадлежит нескольким складчикам, коих число простирается обыкновенно от 30 до 50 человек, и каждый из них кладет от трех до пяти сот рублей.

Мореходцы претерпевают во время таковых путешествий великие опасности: ибо Камчатское море преисполнено подводными камнями, и при том весьма бурно, по чему суда весьма часто погибают; к тому ж мореходцы подвергаются опасности, быть [278] истреблены дикими островскими жителями, которые по том и суда их разоряют.

По сколь ни страшны соединенные с сими путешествиями опасности, однако и прибыль получаемая от удачливой поездки бывает чрезвычайно велика. Ежели судно возвратится благополучно, то складчики получают в пятеро против того, что на снаряжение оного издержали, а иногда и более. Естьли же тоже самое судно отправляется вторично в путь, то снаряжение оного становится несравненно дешевле первого: по чему и паи бывают тогда не там велики.

Когда судно, отправленное купцом Иваном Поповым к островам лежащим в Камчатском море, возвратилось в Камчатку 2 числа Июля 1772 года с весьма богатым грузом; то он за отдачею десятой доли в казну разделил остальные мехи на 55 частей, и каждый складчик получил по 20 морских бобров, по 16 черных и бурых, да по 10 красных Лисиц, и по 3 хвоста бобровых; всякая же такая часть продавалась на месте по 800 и по 1000 рублей. Следовательно весь [279] груз стоил около 50,000 рублей. По сему счислению можно судить о прибыли получаемой и от других путешествий.

В числе мехов, привозимых с островов, морские выдры почитаются наидрагоценнейшими; и они наиболее водятся на Алеутских и на Лисьих островах. Россияне называют их Камчатскими бобрами.

Наилучшими бобрами почитаются те, кои имеют густую и длинную ось черноватого и лоснящегося цвета.

В Камчатке продаются самые лучшие бобры по 30 и по 40 рублей, средней руки по 20 и по 30 руб. а самые простые по 15 и по 25 рублей.

Они привозятся из Камчатки в Охоцк водяным путем, а оттуда отпускаются в Кяхту, где продают Китайцам старых и средней руки бобров по 80 и по 100 рублей, а самой последней доброты по 30 и по 40 рублей.

А как сей производимый в Кяхте торг весьма прибыточен, то Камчатские бобры продаются внутрь России весьма редко; иногда же откупают купцы и тех самых бобров, кои в Москве продаются из казны [280] по 30 рублей, и отвозят их в Кяхту для продажи Китайцам.

Из Сибири и с островов вывозятся разные лисицы, между которыми черные суть наилучшие.

Самых лучших черных лисиц промышляют по большой части в Северных странах Сибири между реками Леною, Индигиркою и Ковымом. Черные же лисицы с Лисьих островов не столь хороши, как Сибирские: ибо хотя они черны и довольно велики, однако ось их обыкновенно там жестка, как волчья шерсть. Причиною же сего различия может быть то, что на островах стужа бывает не столь жестока как в Сибири; и что там при недостатке лесов лисицы скрываются в ущельях гор и в норах. Напротив того Сибирь изобильна обширными и густыми лесами, где они живут свободно. На отдаленнейших к Востоку лежащих островах есть также местами леса; по чему иногда ловят и там весьма дорогих лисиц. Однако Китайцы платят за черных лисиц с сих островов не дороже, как по 20 и 30 рублей. [281]

Некоторые острова весьма обильны песцами, кои по большой части бывают голубые: однако иные переменяют в разные времена года свой цвет, и зимою бывают белы. Сии песцы при рождении своем имеют обыкновенно серой цвет, а когда весною и осенью линяют, то на коже по большой части выступают пятна.

В Кяхте продаются разного рода лисицы с подвалу от 50 копеек до 2 2/3 рублей; в Качатке же покупаются они по 1 и по 2 1/2 р.; а красные лисицы по 80 коп. и по 1 р. 80 копеек.

В Кяхте цена лисиц простирается от 80 копеек до 9 рублей; волчьих шуб от 2 до 16 руб. а соболей от 2 1/2 до 10 рублей.

Для лучшего же объяснения всего того, что касается до путешествий Российских мореплавателей к новообретенным островам и производимых ими в тамошней стране торгов, присовокупляем еще следующее.

Российские промышленики отправляются осенью на Беринг и на Медной остров, где и зимуют. На сем последнем острове промышляют они разных морских [282] зверей, а особливо сивучей (Сивучи называются они некоторых и морскими коньми, для того что имеют гриву. Окладом они тюленям подобны, величиною с моржа и больше; а весом они 55 до 40 пуд. Шея у них голая с небольшою гривою из лестких и курчавых волос состоящею; шерсть по всему телу бурая. Головы имеют посредственные, уши короткие, мордки короткие ж и к верху вздернутые как мопсы, зубы превеликие, ноги ластами.), коих мясо весьма вкусно, и кожи сих морских зверей берут с собою на Восточные острова.

По наступлении летнего времени продолжают они путь свой к Лисьим островам и там опять зимуют. По прибытии своем стараются они прозьбами, а иногда и силою получить в залог детей островских жителей, а особливо Тоионов (Тоионами называются начальники, производящие суд и расправу.); после чего дают из клепцы для ловли лисиц и кожи для байдар, а от них получают мехи и съестные припасы на содержание свое во всю зиму. Иные мехи берут у них вместо подушной [283] подати, и дают им в том росписки; прочие же выменивают на бусы, бисер, медные котлы, топоры и сим подобные вещи. Весною отбирают они у них клепцы свои обратно, и возвращают им их детей. А как островские жители их не любят, то они не осмеливаются никогда выходить на звериный промысел в малом числе людей. Диким долгое время казалось странно, по чему Россияне берут с них дань для отсутствующей особы: ибо Тоионы их не имеют ни каких доходов. При том поелику народы сии приобыкли кочевать все вместе, то думали они сперва, что нет в свете ни каких других Россиян, кроме тех, кои к ним приезжали. Ныне же имеют уже они понятие о Камчатке, которое получили от Камчадалов и Коряков, приезжающих к ним вместе с Россиянами и охотно у них живущих, по тому что образ жизни сих народов много сходствует с обычаями островских жителей.

После сего предварительного уведомления намерены мы предложить читателям нашим и самые перечни из всех [284] поденных записок самих мореплавателей, сколько оных по сие время нам известно.

В 1745 году некто Емельян Басов, путешествуя по морю, доходил не далее, как до Берингова острова, и еще до двух других небольших островов, лежащих от Берингова в Южной стороне, и возвратился из путешествия своего 31 Июля 1746 года.

В том же 1745 году Сентября 19 дня Михайло Неводчиков, уроженёц города Тобольска, вышед в море из реки Камчатки на шитике Евдокии, который построен был иждивением Афанасья Чебаевского, Якова Чупрова и некоторых других промышлеников, нашел три неизвестные острова, без сумнения к Алеутским принадлежащие, у него были с собою толмачи из Камчадалов; но никто не мог разуметь языка жителей сих новонайденных островов. Россияне взяли оттуда с собою в Камчатку одного из диких, который, научась несколько по Руски, объявил, что остров, где он родился, называется Атт; и что в некотором расстоянии от оного находится [285] другой большой остров, называемый Сабия и обитаемый Когами. Россияне по разным невразумительным его словам сперва думали, что жители сего острова крестятся, имеют книги и огнестрельное оружие, и ездят на байдарах в море для рыбной ловли. Он объявил также, что неподалеку от того острова, где они зимовали, лежат в Южновосточной и Восточной стороне два довольно населенные острова. Сей дикой крещен напоследок в Християнскую веру и отослан в Охоцк.

Некоторые обстоятельства, по коим подозревали, что бывшие на помянутом судне люди поступали жестоко с островскими жителями, подали повод к точнейшему исследованию сего путешествия, и содержание забранных при том сказок состояло в следующем.

По выходе в море препроводили в пути сии Российские мореплаватели целые шесть дней, а по том 24 числа Сентября около полудни усмотрели первый остров, которой миновав прибыли к вечеру к другому, и тут простояли ночь на якоре. [286]

Сентября 25 дня увидели они на берегу многих тамошних жителей, и хотели было к оному пристать; но приметя, что их собралось до ста человек, не отважились выпили на берег, хотя дикие маханием рук к себе их приглашали. Они перебросили к ним только несколько иголок, а дикие бросили обратно к ним в бот урилов, принадлежащих к роду Бакланов. Напоследок прошивные ветры воспрепятствовали сему судну стоять долее на море; и оно отнесено будучи к другой стороне острова, стало там на якорь.

Сего же месяца 26 числа Чупров вышед на берег с некоторым числом людей, дабы запастись свежею водою, встречался со многими дикими, коих он дарил табаком и маленькими Китайскими трубками; а от них получил трость, на которой вырезана была тюленья голова. Они давали так же знать, чтоб он уступил им свое ружье; но как он на то не соглашался и шел к своему боту, дикие погнавшись за ним уцепились было за веревку, которою бот привязан был к берегу. Чупров принужден будучи сею наглостию [287] выстрелить по них из ружья, ранил одного из них в руку. Дикие же увидя на нем рану, сбросили с себя шубы, понесли его в воду и обмыли раненое место. После сего происшествия Чупров не осмелился со своими товарищами здесь зимовать, но стал на якорь у ближайшего острова.

По выходе Российских мореплавателей на тамошний берег, все дикие от них бежали и скрывались в своих подземельных жилищах. Россияне же усмотрев некоторых на вершине горы, бросали к ним сушеную рыбу, дабы подманить их к себе поближе: но не имев в том успеха, Чупров приказал некоторым из своих провожатых взойти на гору и стараться поймать одного из диких, дабы узнать, каким языком они говорят. Посланные принуждены были вступить в бой с дикими, кои отражали их костяными своими копьями, и поимав одного из них, отвели на свое судно. По том сии мореплаватели бурею носимы были по морю от 2 до 9 Октября, и наконец пристали к тому же острову. [288]

По возвращении своем нашли они на сем острове двух мертвых диких, кои без сумнения убиты были во время прежнего сражения. Они встречены были пожилою женщиною, бывшею прежде у них в полону и по том на волю отпущенною, которая обще с другими дикими обоего пола плясала по бубну, и дарила их красками; Россияне же отдаривали их платками, наперстками и иголками. Дикие побывав в своих жилищах, возвращались к ним паки на берег, и приносили с собою птиц, рыб и другие съестные припасы, да и всю ночь с ними провождали. Они обходились весьма ласково и променивали байдары и некоторые мехи на рубашки; при чем примечено было, что дикие имели топоры из обостренного камня, и иглы из костей, и что они питались мясом бобров, тюленей и сивучей.

Того же месяца 24 числа Чупров посылал десятерых человек под командою Лариона Беляева, для обозрения всего острова; при чем сии посланные поступили неприятельски с дикими, кои оборонялись своими костяными копьями, и Беляев [289] перестрелял их около 15 человек. Однакож Чупров оставил Беляева без всякого наказания за сию жестокость, хотя и делал ему, и то как думают, некоторые выговоры.

Россияне пробыли на сем острове до 14 Сентября 1746 года, и наловя там множество бобров, вышли было паки в море для дальнейшего распространения своих открытий. Но вдруг поднялась жестокая буря, которою они носимы были даже до 30 Октября, и наконец судно их разбилось у каменистого берега; при чем они почти всех своих надобностей и мехов лишились. Наконец нещастные сии мореплаватели отважились итти далее внутрь острова, который был весьма горист и каменист, и нашед некоторые шалаши, узнали по оным, что находятся на острове Караге. Жители сего острова, будучи уже тогда России подвластны, так как единоплеменники Коряков, пособили им построить две байдары, на коих они отправясь в море Июня 27 числа, прибыли в Камчатку Июля 21 дня. Во время сего путешествия погибло вообще 32 человека. [290]

В 1747 году с дозволения Большерецкой Канцелярии отправлены были из Камчатки для бобрового промыслу два судна; и одно, на котором было 46 человек Россиян и 8 козаков, принадлежало Андрею Всевидову, а другое Федору Холодилову, Андеяну Толстых и их товарищам: на сем последнем было Россиян и Камчадалов 41, да козаков 6 человек.

Сие последнее судно перезимовав на Беринговом острову, продолжало долго путь свой в южновосточную сторону: но не нашед ни единого нового острова, и имея недостаток в съестных припасах, возвратилось 14 числа Августа в Камчатку. Оно привезло 250 старых морских бобров, больше 100 молодых и 148 песцов. Все сии звери промышлены были на Беринговом острову.

О путешествии Всевидова не имеем мы обстоятельных известий, и знаем токмо то, что он 25 числа Июля 1749 года возвратился в Камчатку, и чаятельно был на котором нибудь из Алеутских островов. [291]

Емельян Югов, Иркутской купец, получа от правительствующего Сената для себя и товарищей своих исключительную привилегию построить четыре судна и промышлять на Беринговом и на Медном острову морских бобров, с тем, чтобы десятую долю всех мехов, которые им оттуда вывозимы будут, отдавать в казну, вышел в морем 1750 году 6 Октября с 25 корабельными служителями и с двумя козаками: но сие первое предприятие его было нещастливо; ибо бурею принесен он был к Камчатскому берегу.

В следующем же 1751 году отправясь он вторично в море, был на помянутых островах, и судно его возвратилось оттуда 22 числа Июля 1754 года с богатым грузом из мехов состоявшим; Югов же умер во время путешествия.

Благополучное возвращение сего судна послужило новым ободрением к таковым предприятиям; и построенные вновь многими купцами суда были в открытиях своих еще благополучнее прежних.

Никифор Трапезников, Иркутской купец, получа дозволение отправить в море [292] одно судно, с тем, чтобы сверх ясаку отдавать в казну десятую часть всех мехов, какие он промыслит, взял с собою для собирания ясаку козака Силу Шавырина, отправился с ним в море в Августе месяце 1749, и возвратился 16 числа Августа 1753 года с богатым грузом. Весною сего года приставали они к одному неизвестному острову, который без сумнения принадлежал к числу Алеутских островов, и собрали там со многих жителей ясак.

Андреян Толстых, Селенгинской купец, отправясь из Камчатки 19 числа Августа 1749 года, возвратился 3 числа Июля 1752 года. Он приставал к тем же Алеутским островам, на коих впервые был Неводчиков.

Жители сих островов, как казалось, никогда еще не бывали ясашными, и почитали себя единоплеменниками Чукчев. Они вышивали так же на коже своей разные изображения, и разность состояла токмо в том, что они прорезывая в нижней губе две скважины вставливали в них моржовые зубы. Сии островские жители, не [293] будучи в прочем ни чем раздражены, убили двух Камчадалов с помянутого судна. На третьем острову собран был с некоторых жителей ясак, и все оружие сего острова состояло токмо из 12 рогатин с каменными копьями и из костяного дротика, на котором копьецо было так же каменное. Тут видели они два деревянные изображения, кои походили на сивучей.

В 1750 году в Августе месяце корабль св. Симеона и Иоанна, на котором было 14 человек Россияне и 30 Камчадалов, отправясь в море под командою козака Воробьева, принесен был бурею к небольшому безлюдному острову, который по всей вероятности был из числа лежащих неподалеку от Берингова островов. Корабль сей поврежден был так, что Воробьев, почитая его неспособным к продолжению путешествия, построил новое небольшое судно из лиственичного лесу, которое он наименовал кораблем св. Иеремия, и в 17,52 году осенью возвратился на оном в Камчатку

Семен Новиков, уроженец города Якуцка, и Иван Бахов, Устюжанин, желая [294] избежать опасностей на сухом пуши из Анадырска к Камчатке, вознамерились путешествовать по морю, и построя во 130 верстах выше Анадырска судно, в 1748 году пустились вниз по Анадыру, прошли Копейкину и Онеменскую губу, и продолжали благополучно путь между множеством мелей. Они прибыли наконец к Берингову острову, и стояли там от 15 Сентября до 30 Октября; после чего восставшая сильная буря судно их посадила на медь и совсем разбила. Нужда принудила их прибегнуть к остаткам разбитого Берингова корабля, из коего выбрали они лучшие канаты и железо, и во всю зиму собирали наносной лес; напоследок же построили себе вновь небольшое судно, длиною в 17 аршин с половиною, на котором предпринимали они сперва путешествие в северовосточную сторону, где привиделась было им неизвестная земля, но не нашед оной, отправились на Медной остров, а оттуда прибыли в Камчатку 24 Августа 1749 года.

Сие судно уступлено было Ивану Шилкину в награждение претерпенного им при [295] прежнем его мореплавании убытка и для предприятия нового по морю путешествия, в которое отправился он 7 Октября 1757 года с 20 человеками Россиян и с толиким же числом Камчадалов. Козак Студенцов сотовариществовал ему для собрания ясаку. Но о сем путешествии будем мы говорить ниже сего пространнее.

В Августе месяце 1754 года Никифор Трапезников, построя собственным своим иждивением шитик св. Николая, отправил его в море под командою козака Дурнева, который был сперва на двух Алеутских островах, а по том нашел третий совсем неизвестный остров, и в 1757 году возвратился в Камчатку.

Путешествие его до Атаки, одного из Алеутских островов, продолжалось 10 дней. Он пробыл там до 1757 года, и жил весьма дружелюбно с островскими жителями. Другой остров, ближайший к Атаке и наиболее населенный, назывался Аятаку, а третий Шемия. На всех сих трех островах было токмо 60 человек жителей мужеского пола, коих обложил он ясаком. Тоион или начальник [296] первого острова давал ему знать, что в Восточной стороне есть еще три большие и многолюдные острова, Ибия, Рикса и Олас, и что жители оных говорят одинаким с ними языком.

Здесь найдены были три круглые медные доски, на коих вырезаны были некоторые буквы, украшенные лавровыми ветвями; но сии доски конечно из моря выброшены были на берег.

Другое судно, которое также Трапезниковым иждивением построено было из лиственичного леса, и в 1752 году под командою Алексея Дружинина отправлено было в море, разбито бурею близ Берингова острова, где нещастные Российские мореходцы сооружа из остатков оного другое судно, продолжали путь свой к отдаленнейшим островам. Однако противные ветры, противуборствуя их неустрашимости, принесли их паки к Берингову острову, где встретились они с кораблем св. Николая, и перешед на оной, оставили новопостроенное свое судно четырем матросам. В 1753 году снаряжены были для распространения новых открытий три [297] судна, одно Холодиловым, другое Серебряниковым, а третье Красильниковым, Камчатским купцом.

Холодилово судно вышед из Камчатки в море 19 Августа с 34 человеками, стало на якорь 28 числа того же месяца у Чернигова острова, и тут зимовало для того, чтобы запастись съестными припасами.

В следующем же 1754 году судно сие отправясь паки в море 30 числа Июня для открытия новых земель, было в великой опасности как от бурной и туманной погоды, так и по причине оказавшейся в нем течи: но нечаянно пришло оно к одному из Алеутских островов, и простояло там с 15 числа Сентября до 9 числа Июля 1755 года. Осенью 1754 года приходили к сему судну Коряк и Камчадал, кои обще с четырьмя другими сбежали с Трапезникова корабля и промышляли на острову для себя собственно морских бобров. Четыре человека из сих беглецов убиты были дикими, заставшими их со своими женами; остальным же двум, то есть помянутому Куряку и [298] Камчадалу, кои не изобличены были в оном преступлении, дали они жен и жили с ними весьма дружелюбно. Наконец в 1757 году возвратилось судно сие в Камчатку благополучно.

Серебряниково судно, на котором было также 34 человека Россиян и Камчадалов, отправясь в море 1753 года в Июле месяце, нашло вновь многие острова, конечно некоторые из отдалениейших, и продолжая путь свой в южновосточную сторону, стало на якорь 17 числа Августа у неизвестного острова, коего жители говорили совсем особливым языком, а по том отнесено будучи бурею в восточную сторону, открыло там еще четыре острова, не в дальнем расстоянии от первого: да и далее в восточной стороне видели сии мореходцы еще три острова, однако ни к единому из них пристать не могли, но тому что бурею носимы были по морю даже до 2 Сентября; после чего пристали было они к одному острову, но наконец погодою паки занесены были в море, и по разбитии судна спаслись с великим трудом на острове. [299]

Сей остров, по сказке их, лежал пряло против Хатырского Носа, что в Камчатке, и около его видели они еще три другие острова. Спасшиеся от кораблекрушения ходили в некотором числе далее внутрь острова, где напала было на них великая толпа диких людей, кои пускали стрелы с какой то деревянной дощечки. Однако дикие вскоре прогнаны были огнестрельным оружием. У них лица были также вышиты, а в нижних губах торчали куски костей.

По том приходили к Россиянам жители сего острова с весьма ласковым видом, и приносили с собою мяса морских зверей и бобров; за что получали от Россиян разные безделушки. Россияне прибыли на сем острове до Июня месяца 1754 года; построили себе небольшое судно из остатков разбитого своего корабля; отправились на нем в море; пристали к Хатырскому Носу, где собрали 140 моржовых зубов; и наконец прибыли благополучно к устью реки Камчатки.

По сказке их тот остров, где судно их было разбито, простирается в [300] длину на 70, а в ширину на 20 верст. По близости же оного лежат 12 других разной величины островов, отстоящих один от другого от 5 до 10 верст. Восемь из сих островов имеют по видимому токмо по пяти верст в длину, и на всех их жителей не больше 1000 человек. Домашние вещи сих островских обывателей состояли из скамеек и из травяных рогож. Рубахи их (парки) сделаны были из птичьих кож, а верхнее платье из сшитых вместе кишок. Голову покрывали они деревянными шапками, у коих с переди торчали небольшие дощечки для отражения стрел. Ножи их были почти все каменные, и редко кто имел железные. Оружия не знали они ни какого кроме стрел с каменным или костяным востреем, кои спускали они с особливой деревянной дощечки. На сем острове не было ни каких дерев, а находили токмо сладкую траву (Heracleum), ростущую в Камчатке в великом множестве. Климат там весьма умеренной, и снег держится не долее одного месяца. [301]

Красильниково судно вышед в море в 1754 году стало на якорь 18 числа Октября того же года у Берингова острова, где обыкновенно зимуют все суда, предприемлющие путешествия для открытия новых земель, и там обыкновенно запасаются соленым мясом морских зверей. Отсюда же отправилось оно далее в море 1 числа Августа 1755 года, и в десятый день путешествия своего приближилось было к неизвестному острову: но как на берегу стояла превеликая толпа диких людей, то Российские мореходцы не осмелились вышний на оной, и наконец пристали к Медному острову, где запаслись свежею водою и вышли было паки в море: однако противные ветры отнесли их назад, и судно лишась обоих своих якорей, разбилось близ острова; при чем иные погибли с голоду, а другие потонули. Оставшиеся в живых спасли было некоторые корабельные спасти, порох и тому подобное; но во время прилива большая часть и сих остатков снесена паки в море. Остальным же порохом застрелили они 103 морских бобров и 1390 голубых песцов. [302]

По наступлении весны переправились они со всем своим имуществом на двух байдарах на Берингов остров, и застали там небольшое судно св. Авраама, и четырех матросов, коих Трапезников на сем острове оставил. Но как судно сие было столь малое, что они с мехами своими ни как в нем поместиться не могли, то ожидали прибытия судов Серебряникова и Толстых.

В 1756 году судно снаряженное Андреяном Толстых, Селенгинским купцом, вышед из реки Камчатке в море 17 Сентября того же года с 38 человеками Россиян и Камчадалов, продолжало путь свои к Берингову острову, и пробыло у оного до 12 числа Июня 1757 года. А как сею зимою не выходили на берег морские бобры, то Российские промышленики били больше сивучей и мясо их употребляли себе в пищу, а кожи собирали для покрывания байдар.

Июня же 13 числа 1757 года отправились они оттуда в море, и в 12 день путешествия своего прибыли к Атаке, одному из Алеутских островов, в то [303] самое время, когда Трапезниково судно отходило оттуда обратно в Камчатку: по чему все жители как сего, так и обоих соседственных островов стояли на берегу толпою. Они подарили Тоиона их, который прозывался Тунулгасан, медным котлом, шубою, суконным платьем, штанами, чулками и сапогами; в знак же благодарности обязался он платить ясак. Три тамошние женщины и один мальчик вскоре научились говорить по Руски.

На сем острове Россияне пробыли даже до 17 числа Июня 1758 года, и зимою в разных частях острова промышляли зверей. Перед отъездом же их отдал им Тоион ясак за год вперед.

Чрез сие путешествие получены об Алеутских островах гораздо обстоятельнейшие прежних известия.

На обоих больших островах было около 50 человек мужеского пола, которые жили с Россиянами мирно и дружелюбно. Российские мореходцы осведомились тут еще и о четвертом острове, которой островские жители называли Ивиею. [304]

Первый остров был в длину около 100, а в ширину около 25 верст; расстояние же его от другого, лежащего к югу простиралось до 30, а второго до третьего, лежащего в южновосточной стороне, до 40 верст.

Островские жители обыкновенно носят платье из птичьих перьев, морских бобров и тюленьих кож: однако они в то время по большой части выменивали у Россиян собачьи кожи и овчины, кои они берут с великою охотою и употребляют для нижнего платья. Сии жители любят много говорить, понятны и к Россиянам казались весьма ласковы. Жилища свой дела ют они в земле, с деревянною покрышкою, на подобие тех, каковы у Камчадалов. Они питаются по большой части мясом морских зверей, коих бьют костяными копьями, и едят также разные ягоды и коренья. В реках их водится много лососей, а в море палтусов.

На сих островах не ростут никакие крупные дерева, и попадается токмо небольшой ивняк и ерник с весьма низменными кустарниками. Но море выбрасывает на [305] берег елового и лиственичного лесу столько, сколько надобно для строения юрт.

Первый остров весьма изобилен песцами и морскими бобрами. Во время бури прилетают на тамошний берег дикие гуси и утки в великом множестве.

На сем судне вывезено в Камчатку 5,030 старых и молодых морских бобров, 1040 старых и молодых песцов, и 330 так называемых медведков или молодых морских выдр.

В 1757 году вышло также в Камчатское море судно Московского купца Ивана Никифорова: но мы о путешествии оного ничего иного не знаем, кроме того, что оно доходило до Лисьих островов, не далее Умнака.

В том же 1757 году Сентября 27 дня отправилось в море с козаком Игнатием Студенцовым и то небольшое судно, которое построено было на Беринговом острову, и о коем выше сего уже упомянуто. Но оно вскоре по отходе своем село на мель близ Камчатки, и стояло там до следующего года: после чего путешествовало с 39 человеками прямо к Берингову [306] острову, приставало на пути к некоторым Алеутским островам, и доходило после до отдаленнейших островов, лежащих между восточною и южновосточною стороною. Тут Российские мореходцы став на якорь у одного острова, переехали было на байдаре на берег оного: но дикие учинили на них столь незапное нападение, что они с великим трудом спаслись на свое судно, которое сильный вихрь тогда же сорвал с якоря и унес в море, где оно наконец разбилось у небольшого острова, лежащего неподалеку от того, где они находились. Люди с сего судна спаслись на остров, и успели только взять с собою несколько ружей, пороху и свинцу.

Тут напала на них немедленно целая толпа диких, приехавших на байдарах с западной стороны острова. Большая же часть Россиян, изнурены были холодом и мокротою так, что токмо 15 человек в состоянии были защищаться: по чему некто из них, разумевший несколько язык диких, старался их умилостивить; но как они не отвечая ничего на его слова, [307] беспрестанно пускали стрелы, то Россияне начали по ним стрелять из ружей, и убили двух, а остальных принудили оставить остров.

Сии мореходцы претерпевали от 6 Сентября до 23 Апреля великой голод. Наилучшая их пища состояла из рыбы и кореньев; иногда же принуждены они были есть и кожу, которую море на берег выбрасывало. Наконец 16 человек умерли от голоду, а прочие избавясь от сей мучительной смерти издохлым китом, которого море выбросило на берег, построили себе в 1760 году летом небольшое судно из остатков прежнего своего корабля, и отправясь на оном в море, дошли токмо до одного из Алеутских островов, где претерпели вторичное кораблекрушение. Но по щастию их в то самое время случилось там судно Серебряниково, на котором остальные тринадцать человек возвратились в Июле месяце 1761 года в Камчатку.

В Сентябре месяце 1758 года снаряжены были Семеном Красильниковым и Никифором Трапезниковым два судна, из коих одно, называемое св. Владимир, [308] вышло в море 28 числа того же месяца под командою Дмитрия Пайкова. На сем судне отправлен был так же козак Сила Шавырин для собирания ясаку; и оно дошед в одни сутки до Берингова острова, там зимовало. В следующем же 1759 году Июля 16 числа вышед в море держалось оно южной стороны, дабы открыть какую либо новую землю: но не имея в том успеху, продолжало путь в северную сторону к Алеутским островам. Однакож противные ветры воспрепятствовав ему пристать там к берегу, принудили его итти прямо к отдаленнейшим островам, называемым ныне Лисьими Островами. К первому из сих островов, которой тамошние жители называют Атху, а Россияне Горилым Островом, прибыло оно и Сентября: но как берега сего острова были весьма круты и каменисты, то оно миновав его пристало к другому небольшому острову Амлаху, лежащему неподалеку от оного, и рассудило тупи зимовать. Российские мореходцы разделились по том на три артели, и первая под предводительством Алексея Дружинина [309] отправилась на небольшой остров, которой они и звали Ситкиным; а другая под начальством козака Шавырина вышла на остров Атах; остальные же люди остались на судне с Семеном Полевым. Все сии острова были довольно населены, и у тамошних мущин продеты были в ушах, губах и ноздрях кости; а у женщине вышиты были на коже черные изображения, точно такие, какие примечены у некоторых Чукиев. Железных вещей не имели они никаких, и остреи у стрел их были костяные и каменные.

Сперва думали они, что Амлах совсем безлюден: но по прошествии некоторого времени увидели на оном малолетного мальчика, которого взяли с собою и научили говорить по Руски. По том нашли они один шалаш, в коем жили две женщины, четверо мущин, и толикое же число мальчиков, и обошедшись с ними весьма дружески, употребляли их для звериного промысла, для рыбной ловли, и для вырывания из земли кореньев. Ласковые их поступки вскоре привлекли к ним и других островских жителей, которые часто [310] их посещали и променивали мясо и рыбу на козью шерсть, конские гривы и на бисер.

По наступлении весеннего времени все артели паки соединились, лишась токмо одного человека, который на острове Атаху убит дикими. В Июне же месяце 1760 года ездили паки сии мореходцы артелями на те же самые острова; но сия поездка была для них не столь благополучна, как первая: ибо вскоре после того Шавырин с одиннадцатью человеками по неизвестной причине убит дикими на острове Атаху. Дружинине же сев на судно намерен был для избежания опасности предприять обратной путь. Но как в то самое время прибыло туда судно Иркутского купца Бечевина, то Российские мореходцы соединились все вместе с тем, чтобы делить между собою все, что ни промыслят. Корабль св. Владимира зимовал у Амлаха, а Бечевино судно стало на якорь у острова Атху.

Сие последнее одним Бечевиным снаряженное судно называлось св. Гавриилом, и на нем было Россиян 40, да Камчадалов 20 человек, и еще некоторые другие спутешествователи. Оно вышло в море из [311] Большой реки Июля 31 числа 1760 года, и прошед второй пролив между Курильскими островами, прибыло 24 числа Августа к Алеутским островам, а 25 Сентября к острову Атху, где соединилось с кораблем св. Владимира. В Июле же месяце следующего года судно сие отправясь паки в море, пристало сперва к Умнаку, и запасшись там водою и дровами, продолжало путь свой к отдаленнейшему острову Алаксу. Сей мнимый остров довольно был населен, и жители обходились сперва с Россиянами столь благосклонно, что давали им даже детей своих в аманаты: но Российские промышленники паруша союз дружбы, огорчили напоследок островских жителей так, что они начали поступать с ними по неприятельски, и многих убили; Россияне же в отмщение лишили жизни семерых бывших у них в залоге детей. Напоследок сии Российские мореходцы для избежания опасности, коей они сами себя подвергли чрез огорчение противу себя островских жителей, отправились к Умнаку, и взяли оттуда с собою двух островских жителей с их женами и детьми, дабы они [312] показывали им путь к новым островам. Но буря отнесла их в западную сторону к берегу Камчатки, и оборвав все паруса на их судне, пригнала оное к Аваче, где они 25 числа Сентября вошли в Калачеву Губу.

Пушкарев, который из Охоцкого гарнизона командирован был на сие судно, поступал обще с находившимися при нем людьми столь жестоко с островскими жителями, что по доносу в 1764 году был под следствием.

В 1759 году Августа 4 числа снаряженное купцом Рыбенским судно св. Петра и Павла, на коем находилось 33 человека, вышед в море, продолжало путешествие свое до 20 Сентября в южную сторону; но не нашед никакой земли предприяло путь к Алеутским островам, и прибыв туда 27 числа Сентября, простояло до 27 числа Июня 1761 года; между тем же промыслили Российские мореходцы на сих островах 1,900 старых и молодых морских бобров.

Но из всех вышеописанных путешествий ни единое не может почесться [313] толико достопамятным, как то, которое предпринято было на судне св. Адриана и Наталии, построенном иждивением купца Андреяна Толстых. Оно вышло из Камчатки в море Сентября 27 числа 1760 года, и держась восточной стороны, прибыло 29 числа к Берингову острову, у которого простояло всю зиму. В следующем же 1761 году Июня 24 числа вышед паки в море, и миновав Медной остров, продолжало путешествие свое в южновосточную сторону к Алеутским островам, к коим однакож пришло не прежде, как 6 числа Августа. Тут простояв оно до 19 числа того же месяца, и отправясь паки в море для открытия отдаленнейших островов, направляло путь свой они северовостока к востоку, и 28 числа сильным ветром принесено было к некоторому острову, у коего стало оно на якорь. По том послано было с сего судна на берег несколько человек для сыскания лесу: но они не нашли на всем острову ни каких больших дерев. Находившийся на сем же судне некто Лазарев, был уже на сем острову с Серебрениковым [314] судном, и называл его Агая или Каяху, а другой, лежащий в 20 верстах от сего, Канага. Лазареве узнал тут одного жителя острова Канаги, который был прежде Российским толмачом, и взяв его с собою переехал на гребле с некоторыми из своих сотоварищей на остров Канагк, и просил тамошнего Тоиона, дабы он их посетил на Каяге. Тоион согласясь на прозьбу его действительно к ним приехал и был принят весьма хорошо: после чего все островские жители единодушно согласились быть подданными России и платить ясак. Они по большей части питаются сушеною рыбою и другими морскими зверями. Камбалу ловят они костяными удами, для коих снурки делают из липкой и длинной морской травы, которую мочат несколько в пресной воде, и по том вытягивают.

Сии Российские мореплаватели приведши судно свое в безопасность, отправились по том на четырех байдарах на остров Канагу, а оттуда некоторые переехали на остров Четхин, отделенный от Канаги одним токмо морским проливом, шириною [315] в 7 верст. Жители сего острова принимали их весьма ласково и обещались платить ясак. Да и все вообще промышленические артели с сего судна принимаемы были они островских жителей весьма дружески: по чему оно и пробыло у сих островов до 1764 года. А как первые достоверные о сих островах известия получены были с судна св. Адриана и Наталии; то они и по сие время обыкновенно называются Адриановскими островами.

Остров Аяга содержит в окружности около 150 верст, и на нем есть многие высокие и каменистые горы, промеж которых лежат болота и тундра: но высокие дерева совсем не ростут. Растения тамошние суть почти те же самые, какие находятся и в Камчатке. Из ягод есть водяница или тикша (Empetrum), но голубика (Myrtillus) изредка попадается. Числа жителей определить не можно, по тому что они беспрестанно переезжают на байдарах с одного острова на другой.

Канага лежит в западной стороне от Аяги, и имеет в окружности 200 верст. На сем острове есть высокая огнедышущая [316] гора, около которой жители собирают летом серу, у подошвы сей горы находятся горячие ключи, в коих жители варят себе пищу. В прочем же остров сей не имеет ни каких текущих вод, и число жителей простирается только до 200 человек.

Четьхин лежит в 40 верстах от Канаги в восточную сторону, и в окружности содержит около 80 верст. На нем есть многие каменистые горы, из коих достопамятнейшею почитается так называемая Белая Сопка. На низменных местах находятся так же горячие ключи, однако изобильных рыбою текущих вод совсем нет. На сем острове живут токмо четыре семьи.

Тагалак имеет в окружности 40 верст, и лежит в 10 верстах к востоку от Четхина. На сем острове каменных гор мало, а изобилующих рыбою текущих вод вовсе нет. При том же ростут на нем и такие травы, которые бы можно было в пищу употреблять. Берега его сплошь каменисты, по чему опасно приставать к оным на байдарах. Жителей же токмо четыре семьи. [317]

Атху лежит они Тагалака к востоку же в 40 верстах, и окружность его простирается до 360 верст. Неподалеку отсюда есть пристань, где суда безопасно на якоре стоять могут. На сем острове много гор, из коих проистекают разные речки, в море впадающие, и в одной из них, текущей к востоку, водится весьма много рыбы. Жителей на нем около 60 человек.

Амлаг, гористый остров, лежит к востоку в семи верстах от острова Атху, и содержит в окружности своей 300 верст. На нем жителей так же 60 человек: но он имеет изрядную пристань и отменно изобилен годными в пищу кореньями. Малых рек на сем острове много: но рыба водится токмо в одной, текущей к северу.

Кроме сих островов видны были в восточной стороне и многие другие, до которых однакож сии мореходцы не доходили.

Жители всех вышепомянутых островов беспрекословно согласились платить России ясак. Они живут в подземельных [318] пещерах, в коих и зимою огня не разводят. Рубахи или парки свои делают они из кож птицы Ару (Colymbus Troile) и Топорка (Alca arctica), коих ловят силками. Во время дождливой погоды носят они еще и другое платье, сшитое из тюленьих и сивучьих кишок. Рыбу камбалу ловят они деревянными удами и едят сырую. Они никогда и ничем в прок не запасаются: по чему, ежели во время бурной погоды не могут выезжать на рыбную ловлю, принуждены бывают питаться морскою травою и улитками, коих собирают около берега и едят так же сырых. Морских бобров ловят они в Маие и Июне месяце следующим образом: во время тихой погоды выезжают они на нескольких байдарах в море, и увидя бобра, бросают в него гарпуны, а по том подъезжают к нему так близко, что он ни как уйти не может. Равным образом ловят они и тюленей. Они и во время самой жестокой стужи обыкновенного своего платья не переменяют; в чрезвычайные же морозы, жгут только сухую траву, и греют около огня свое одеяние. Женское и [319] детское платье шьется у них из бобров, и точно таким же образом, как у мущин. Ежели случится им ночевать вне своего жилища, то вырывают они в земле яму, и ложатся в оную спать: при чем одеваются токмо платьем и рогожами из травы сплетенными. О будущем совсем не помышляют, и думают единственно о настоящем: о законе не имеют ни малейшего понятия, и не полагают ни какого различия в рассуждении благопристойного и неблагопристойного; да и вообще от несмысленных тварей весьма мало разнятся.

Как скоро Российские мореходцы приготовились к обратному путешествию, то к судну их собрались Тоионы помянутых островов, сопровождаемые великою толпою островских жителей, и отдавали добровольно ясак, дарили сушеных лососей, и оказывали Россиянам удовольствие свое за кроткое их поведение. Россияне же отдаривали их разными безделушками, и предприяв обратное путешествие в 1764 году Июня 14 числа, стали на якорь 19 числа того же месяца у одного из Алеутских островов, называемого Шемия; откуда [320] куда продолжая путь, прибыли 20 числа Августа в Атху по претерпении на море сильной бури, а 4 числа Сентября усидели берега Камчатки, и намерены были 18 числа войти в реку Камчатку: но жестокая буря пригнала судно их к берегу и разбив оное лишила сих мореходцев большой части их груза.

В Августе месяце 1760 года снаряжено было так же Терентием Чебаевским одно судно; но о его путешествии не имеем мы ни каких известий.

В 1762 году отправлены были к Лисьим Островам четыре судна, из коих однакож одно токмо возвратилось.

Первое путешествие предприято было Дружининым на судне св. Захария и Елисаветы, снаряженном Вологодским купцом Кульковым. Сие судно, на котором было 34 человека Россиян и Камчадалов, вышед 6-го числа Сентября из Охоцка в море, прибыло 11-го Октября к Петропавловскую гавань, где и зимовало. В следующем же 1762 году Июня 24-го числа отправясь оно паки в море, пристало по одиннадцатидневном путешествии к [321] ближайшему из Алеутских островов и стало на якорь у острова Атаху; где простояв до 17-го числа Июля, вышло паки в море, и в том же месяце прибыло к одному острову, на котором застало промышлеников с судна св. Адриана и Наталии, и запасшись тут водою продолжало путешествие свое далее. В начале же Сентября месяца прибыло оно к Умнаку, одному из Лисьих островов, у которого стояло тогда и Глотово судно. Тут вышедши несколько человек с сего судна на берег, ходили к восточному краю острова, отстоявшему на 70 верст от судна, видели следы клепцов, кои ставлены были Россиянами на лисиц; находили островских жителей, кои показывали им ерлыки, данные им в исправной очистке ясаку; и возвратясь благополучно, 22-го числа отправились к северному, краю острова Уналашки, отстоящего на 15-ть верст от Умнака. Вскоре по прибытии их туда пришли к ним двое Тоионов из ближайшего селения, и дали им добровольно аманатов; после чего и отдаленнейших селений Тоионы сему примеру последовали. [322] Россияне же разделясь на три артели, из коих в каждой было по 11-ти человек, пошли на звериной промысел. Но нам известно только то, что происходило с артелью, бывшею под предводительством Чекалева; из других же никто не возвратился. Чекалев прибыв к острову Иналоку, нашел там около 30 человек островских жителей, с коими поступал весьма дружественно, и построя себе тут шалаш, содержал беспрерывной караул. Декабря же 4 дня, когда отправлено было из сей артели шесть человек в лес к клепцам, и в шалаше осталось из Россиян только пятеро, а именно Петр Чекалев, Степан Корелин, Дмитрий Брагин, Григорий Шавырин и Иван Коковин, вздумали Чекалев и Шавырин посетить островских жителей, ничего худого от них не ожидая. Но дикие без всякой причины незапно ударили Чекалева дубиною по голове и закололи его ножами, а по том бросились на Шавырина: однако сей оборонялся топором, и хотя тяжело был ранен, но возвратился к своим товарищам. Брагина и Корелин случились на [323] то время в шалаше, и по тому удобно могли из своих ружей стрелять: на Коковина же напали они неподалеку от шалаша, и повалив его на землю кололи ножами, пока не прибежал на помощь к нему Корелин, который разогнав сих варваров, отвел его полумертва в шалаш. Вскоре по том окружили островские жители и шалаш, в котором Россиянами для предосторожности сделаны были заблаговременно особливые отверстия, чтоб в случае нужды сквозь оные стрелять. Осада продолжалась беспрерывно целые четыре дни, так что они не могли вытти и за водою. Но наконец Шавырин и Коковин, будучи смелее прочих, отважились с ружьями и копьями своими учинить вылазку на островских жителей: при чем троих убили, многих ранили, а прочих разогнали. Во время осады дикие, как бы торжествуя, показывали оружия и шляпы принадлежавшие тем шестерым из Россиян, кои в лес посланы были, и там ими умерщвлены.

Россияне избавясь таким образом от смерти похвальною смелостию двух человек, спустили немедленно байдару свою на [324] воду, и подъехав к селению Калактаку, куда так же отправлена была одна артель, палили там с высоких мест; но не получа ответа, заключили, что и она конечно умерщвлена. Вскоре по том показалась толпа островских жителей и их преследовала: но они помощию темноты пришли к одной горе, где нашли безопасное себе прибежище, и производя оттуда из ружей своих пальбу обратили островских жителей в бегство. По том прибежав они к своему судну, увидели оное разбитое, а мертвые тела своих сопутников по берегу разметанные, и не предусматривая ни какой надежды к спасению, кроме неустрашимости, собрали съестные припасы, кои островские жители на берегу оставили, и пошли паки к горам, где следующего дня сделали себе пещеру у подошвы одной горы, отстоявшей на 3 версты от гавани, и покрыли оную лоскутом паруса. В вечеру ходили они к гавани, и нашед в ней одни только кожаные для провианта мешки, взяли и те с собою в пещеру. Тут жили они от 9-го Декабря, по 2-е Февраля 1764 года, и между тем построили себе небольшую байдару, [325] которую покрыли провиантными кожаными мешками. Напоследок же вышли они ночью на оной в море, и держались северного берега Уналашки, думая тут найти где нибудь Трапезниково судно. Они находились всегда в некотором от берега отдалении, и на другой день увидя пятерых островских жителей, кои гребли к селению Мкуши, рассудили для ночного времени вытти на береге. На рассвете же усмотрев они, что Мкушинские жители едут к ним на 50 байдарах, избрали способное к защищению своему место. Дикие начали бой пусканием стрел, и сшибки продолжались целые сутки, хотя Российское оружие и изрядно действовало. Под вечер же дикие отступили назад, а Россияне подъехали на своей байдаре к одной пещере, в коей они трои сутки пробыли: но по елику морская вода во время прилива до самой сей пещеры доходила, то они принуждены были перейти в другую неподалеку от первой на вышшем месте лежавшую.

Тут жили они пять недель, и стояли всегда поочередно на карауле. Они не смели почти на десять сажен от пещеры [326] отходить, и утоляли жажду свою одною только снежною водою и влажностию внутрь пещеры каплями ниспадавшею. При том претерпевали они и не малый голод, поелику принуждены были питаться одними только морскими улитками. Наконец крайняя нужда принудила их отважиться спустить байдару свою в море, и они уехали так тихо, что никто из диких приметить не мог.

Они ехали только ночью, а днем скрывались около берегов, и таким образом 30 Марта 1764 года приехали к Трапезникову судну: после чего Шавырин умер от болезни, а прочие трое, то есть, Корелин, Коковин и Брагин возвратились благополучно в Камчатку. Неустрашимость, с коею сии мореходцы претерпевали свои бедствия, достойна нашего удивления, и по тому имена их да будут предохранены от забвения.

На втором 15 Сентября 1762 года из Камчатки вышедшем судне св. Троицы, которое снаряжено было Никифором Трапезниковым, было под командою Ивана Коровина 38 человек Россиян и шестеро [327] Камчадалов. Они пришед к Берингову острову 8 Октября стояли там на якоре до 1 числа Августа 1763 года, и промыслили между тем 500 песцов и 20 бобров. Последних на сем острову ныне не так уже много, как прежде было, по тому что Российские промышленики весьма часто их беспокоят.

Коровин видел тут судно под командою Медведева, четвертое из числа тех, кои в 1762 году из Камчатки отправились. Но как после того все бывшие на оном люди умерщвлены дикими, то и не имеем мы о успехах его мореплавания ни каких известий.

Коровин продолжал путешествие свое от Берингова острова с 37, а Медведев с 49 человеками, и они на пути своем Алеутских островов не видали. Напоследок же Коровин прибыл к острову Уналашке, где Глотов стоял на якоре, а Медведев к Умнаку, и оба судна отстояли одно от другого только на 150 верст.

Коровин став на якорь, вышел с несколькими человеками на берег, и был принят весьма ласково островскими [328] жителями, коих числом было до 300; Тоионы же дали им добровольно аманатов, коих собственными своими детьми называли, и показывали ерлыки, данные им преждебывшими у них Россиянами в исправном получении от них ясаку. Они ездили по том на двух байдарах далее около острова; и как жители повсюду дружелюбно их принимали и давали им аманатов, то они почитая сей остров для себя безопасным, сделали в Октябре все возможные к звериному промыслу приготовления, и по разным местам острова разосланы были артели, о коих после Коровин неоднократно получал благополучные известия.

Но в один день вдруг прибежали к Коровину трое Камчадалов, бывших на Кульковом судне, с вестью, что все бывшие на оном побиты островскими жителями и судно разорено. Сие нечаянное известие привело Россиян в такой страх, что они приготовились немедленно от сего острова удалиться, и ожидали только возвращения своих спутников разосланных артелями для звериного промысла. [329]

Между тем же островские жители собрались в великом множестве, и осадив шалаш их со всех сторон, бросали в оной целые четверы сутки свои стрелы: при чем двое из Россиян убиты, а прочие все пришли в изнеможение. Сие происходило Декабря 10 числа. В пятые же сутки после того засели дикие в одной близ лежащей пещере, и держали Россиян целый месяц в заперти, там что никто из них не осмеливался далее 50 шагов отходить от своего шалаша. Напоследок рассудил Коровин разорить свое жилище, и вступя на судно, для большей безопасности отошел от берега на 50 сажен. Тут стояли они от 5 Марта до 26 Апреля, и не мало претерпевали частию от недостатка съестных припасов, а частию и от цынготной болезни. Островские жители подъезжали в сие время к судну их на 40 байдарах в великом множестве, покушаясь нечаянно на них напасть: но Коровин будучи предуведомлен о сем умысле, ожидал их в такой готовности, что они, как скоро Россияне убили одного из их общества, немедленно все удалились. [330]

Коровин с товарищами своими, о коих прежде упомянуто, возвратился 30 Марта: и тогда все общество Россиян состояло из 18 человек. Они вышли отсюда в море Апреля 26 числа, и взяли с собою своих аманатов: но по нещастию их на другой день после отъезда судно их село на мель в Умнакском заливе: при чем двое из Россиян погибли, а 8 человек аманатов убежали. Остальные же 16 человек огородили себя своими байдарами и бочками, кои покрыли сперва кожами, а сверху парусами на подобие палатки, и двое стояли на карауле, а прочие спали.

На рассвете подъехало к ним тайно с морской стороны около ста человек диких, кои остановясь в 10 саженях они берега, бросали в них стрелы столь сильно, что многие сквозь байдары и кожи, а некоторые и сквозь парус пролетали. Россияне нечаянным сим нападением, при котором двое стоявшие на карауле и три аманата были убиты, а прочие все ранены, в толикой приведены были страх, что позабыв об огнестрельном своем оружии, учинили вылазку с одними только [331] рогатинами, и двух диких убили, а прочих обратили в бегство. По наступлении ночи жестокая буря севшее на мель судно их разбила, и тем нещастие их довершила. Выброшенные же на берег остатки почти все разбросаны были дикими, так что Россияне несколько токмо отломков от судна своего собрали.

Апреля 30 числа подступало опять около 150 человек диких к палатке, и стреляли по Россиянам в 50 саженях из огнестрельного оружия, однакож без всякого вреда. Они зажигали также траву, от коей пламя ветром наносимо было на палатку. Но Россияне вскоре прогнали их пальбою и пожар затушили.

Болезни и нужда продержали тут Коровина до 21 Июля, после чего он с товарищами своими, коих было всех шестеро Россиян и шестеро Камчадалов, на новопостроенной байдаре вышел в море, и по десятидневном путешествии прибыл к некоторому месту того же самого острова Умнака. Тут нашли они остатки сожженного судна, а по том увидели и жилище Россиян, в коем лежало 20 мертвых во [332] всем их одеянии, у каждого было на шее по кожаному ремню или по поясу, коими они были задавлены; и Медведева еще можно было узнать. С судна сего никто не возвратился, по чему и не известно ничего о бедственной его участи.

Коровин похоронив всех мертвых, начал было неподалеку от того места строить шалаш: но как в сие время Степан Глотов с осмью человеками сухим путем к нему прибыл, то Коровин вместе с ними отправился в следующий день к своему судну.

Коровин имел после того на острове Умнаке еще и вторичную сшибку с островскими жителями; к зиме же рассудил он ехать к восточному краю Уналашки, и услышав, что Соловьево судно стоит там на якоре, шел прямо к гавани: при чем островские жители на него напали, и он убил из них десятерых. Побыв несколько дней у Соловьева, ездил он обратно к тому месту, где в последний раз учинено было на него нападение: но островские жители принимали его весьма благосклонно, не возбраняли ему ходить на [333] звериной промысел, и дав аманатов, променивали ему мехи на пронизки.

Коровин и бывшие с ним пятеро Россиян оставя Глотова возвратились с Соловьевым в Камчатку.

Не менее достопамятно и то путешествие, в которое отправлено было судно Адриана и Наталии, под командою Степана Глотова. Сие судно, на котором было 38 Россиян и 8 Камчадалов, отправясь в море 1 Октября 1762 года зимовало на Медном острове. Июля же 26 числа 1763 года вышед паки в море, прибыло 24 Августа к Умнаку, но не высаживая никого на берег, продолжало путь свой далее для открытия новых островов. Проехав оных восемь, кои все отделены были морскими проливами, пространством от 20 до 100 верст, Глотов прибыл к одному далее прочих к востоку лежащему острову, которой тамошние жители называют Кадьяком, и от коего, по словам их, находится не в дальнем расстоянии большая лесом поросшая матерая земля. Но с небольшого острова, от жителей Актунаком называемого, и лежащего к востоку в [334] 30 верстах далее Кадьяка, не видно было ни какой земли.

Глотов имел при себе одного Алеутского толмача, которой однакож не мог совершенно разуметь языка островских обывателей; и поелику их ни как не можно было склонить дать аманатов, то Глотов принужден был всех своих людей держать при себе.

По прошествии нескольких дней островские жители подкравшись к Россиянам на самом рассвете так тихо, что и караул приметить их не мог, вдруг начали пускать стрелы на палубу. Но как Глотов приказал стрелять по ним из ружей и метить прямо в головы, то все дикие немедленно обратились в бегство. По отступлении их найдены были на том месте, где они стояли, лесницы, сено, сера и береста, оставленные ими в расторопности. По сим приготовленным вещам довольно видно было, какой имели они умысел, и сколь нужна была предосторожность.

Октября 4-го вторично приступали к судну 200 человек островских жителей, кои неся перед собою деревянные щиты, [335] бросали в Россиян стрелы; но и сии вскоре прогнаны.

Того же месяца 26-го числа приступали дикие еще и в третий раз, но Россияне вскоре их приметили и все вооружились. У них видно было 7 щитов, и за каждым шло от 30 до 40 человек вооруженных костяными копьями. Кроме сих шли еще некоторые особливо, и несли китовые усы или деревянные щиты. Россияне старались сперва удержать их от неприятельских действий ласковыми словами; но как они не взирая на то пускали в них стрелы; то Глотов приказал также по ним стрелять. Однакож пули из мелкого ружья не пробивали их щитов, и дикие все ближе подступали; по чему все на судне находившиеся люди напали на островских жителей со своими копьями и оружием, и вскоре обратили их в бегство.

По том Россияне построили себе из наносного лесу зимний шалаш, и хотя дикие между тем их не беспокоили, однакож они друг от друга не отходили, и не помышляя о зверином промысле, ловили токмо на близлежащем озере рыбу. [336]

Декабря 23-го числа подходило еще несколько человек из островских жителей к судну: однако они ничего о мире и торговле слышать не хотели. Между тем же оказалась между Россиянами цынготная болезнь, и девять человек от оной умерли.

Апреля 4-го числа пришли наконец к Российскому судну четыре человека миролюбивых островских жителей, кои променивали лисьи мехи на пронизки, а другие товары, как то рубашки, холст и китайку совсем пренебрегали. Сие начало торговли и ласковое обхождение Россиян препровождалось столь благополучным успехом, что они возвратясь вскоре со своими земляками, торжественно объявили, что впредь ни какими неприятельскими действиями Россиян беспокоить не будут. С сего времени Россияне жили действительно в мире с островскими жителями, кои приносили им лисиц и морских бобров, и за то получали пронизки. Иные из них уговорены были также платить мехами ясак, и Россияне давали им в том ерлыки. [337]

Островские жители приносили им для промену и два небольшие ковра, кои весьма искусно тканы или сплетены были, и с одной стороны густо покрыты были бобровым пухом на подобие косматого бархату. Однако Россияне не могли от них доведаться, сами ли они сии ковры делали. Они приносили также порядочно выделанные бобровые кожи, на коих ось подрезывали они сверху завостренным камнем, а остальная, которая была кофейного цвету, походила на бархат. Шапки их имели вид весьма странной: однакож некоторые со вкусом были украшены. у иных были спереди гребни с конскими гривами; а у других, и как казалось у одних токмо женщин, шапки сделаны были из кишок, кои они искусно сшивали оленьими волосами и жилами.

Жители сего острова одеждою и языком весьма отличаются от жителей других Лисьих островов. На Кадьяке найдены также разные роды зверей, коих не было на других островах, как то: горностаи, куницы, бобры, выдры, волки и медведи. Россияне сих последних хотя и не [338] видали, однако находили их следы. Платье сих островских жителей сделано было из кож оленьих и еврашечьих. Сей последний зверок принадлежит к роду сурков, и может быть они как его, так и оленьи кожи, получают с матерой земли Америки. Но сие последнее полагаем мы по одной только догадке: ибо хотя из записок других путешествователей известно, что олени водятся и на Алаксу, однакож они могли быть завезены туда из Америки.

На сем острове видно было также великое множество черных, красных и бурых лисиц; около берегов же водятся тюлени, сивучи и бобры. Из птиц есть там журавли, гуси, утки, грачи, вороны и сороки; но неизвестных доселе птиц не видно было ни каких. Из прозябаемых растут там малина, голубица и дикие саранные луковицы. На Кадьяке есть также ивы и ольхи; и сие самое может служить доказательством, что он лежит неподалеку от матерой земли Америки. Величина сего острова не известна, по тому что Россияне опасаясь островских жителей не могли его рассмотреть. [339]

Жители его по примеру Алеутов и других соседственных островов обывателей, делают скважины не токмо в нижней губе, но и в носовом хрящу, и продевают в оные кости птиц и зверей; одежду же шьют из птичьих кож, также из лисиц, бобров, молодых оленей и сурков, и стачивают кожи жилами. Они носят также чулки из оленьих кож, но нижнего платья не имеют.

Оружия их суть: лук, стрелы, деревянные щиты и рогатины, у коих копье, равно как и острее у топоров, сделано из кремневого камня. Иные делают также как ножи, так и копья из ланьих костей.

Нравы их чрезвычайно суровы, и они приезжих принимают без всякой ласки. При том кажется, что между ими нет ни начальников ни подчиненных.

Некоторые челноки их там малы, что в них только один или два человека усесться могут; однако они имеют и байдары подобные тем ботам, кои у Гренландских женщин в употреблении. [340]

Они по большой части питаются сырою и сушеною рыбою, которую ловят от части на море костяными удами, а от части в ручьях неводами из жил сплетенными, и сами себя называют Канагистами. Имя сие немалое имеет сходство с именем Каралит, коим называют себя Гренландцы и Ескимансы на берегу Лабрадорском; Россияне же может быть не вслушались в произношение. Число их казалось весьма велико на том краю острова, где они имели постоянные свои жилища.

Остров Кадьяк составляет с Акутанакою, Умнаком и с другими между оными лежащими небольшими островами, целой ряд островов, простирающийся от югозапада к востоку близ Америки. Сей остров лежит по корабельному счислению около 30 градуса долготы, так что и тот берег Америки, к коему подходил Беринг, не может быть в далеком от него расстоянии.

Мнимый остров Алаксу лежит к северу от Кадьяка; и хотя жители сего последнего острова говорят, что в северовосточной стороне от Кадьяка есть [341] мыс матерой земли, которую они называют Атахтаном, однакож по всей вероятности кажется, что мыс сей есть тот же остров Аласка или Алаксу.

На Южном берегу острова Кадьяка видели они также растущие на долинах между камнями ольхи, кои были такие же, как и Камчатские. Самые толстые лесины имели в поперешнике от двух до четырех вершков.

Отправясь из Кадьяка 24 числа Маия ехали они мимо Алаксу, приставали еще к новому острову Сактуну, и 3 числа Июля стали на якорь близ Умнака. Они нашли на сем острове одного убитого из числа тех Россиян, кои были на Медведевом судне. Островские жители неоднократно покушались и их побить: однако всегда назад прогоняемы были. Глотов от них же осведомился, что Коровин с людьми своими находится на другой стороне острова. О соединении их упомянуто уже нами выше сего при путешествии Коровина.

Глотов зимовал на острове Умнаке, но во все сие время не видал ни единого из диких; и конечно в ту зиму на сем [342] острове вовсе жителей не было. Он обошел единожды весь остров кругом и осматривал его повсюду, однако не нашел ни единого человека, а видел токмо пустые их жилища. По мнению его Умнак содержит в окружности около 300 верст; и на нем находятся многие небольшие ручьи, проистекающие из озер и впадающие в море. Лесу не находил он на всем острову ни какого; и из растений видел те же самые, какие есть в Камчатке.

По наступлении же летнего времени попадались паки небольшие артели островских жителей, из коих некоторые склонены были давать ясак. Они променивали так же лисиц и морских бобров на пронизки.

Напоследок предприял Глотов в Июле месяце 1766 года обратное путешествие, и в Августе возвратился в Камчатку с богатым грузом.

В 1764 году Иркутский купец Яков Уледников, снарядя судно св. Петра и Павла, препоручил оное Ивану Соловьеву, которой 25 числа Августа вышел из Камчатки в море с 55 человеками Россиян, да с 13 Камчадалами. [343]

Они прошед 31 числа мимо Берингова острова по левой стороне, увидели 16 числа Сентября землю, которую почитали Умнаком: но не находя тут выгодного залива, в которой бы судно войти могло, продолжали путь свой к острову Уналашке, отделенному от Умнака одним токмо узким проливом.

По прибытии их к сему острову приходили к ним двое из тамошних жителей, с коими Соловьев был знаком еще в первую свою бытность на сем острове, и поздравляли его с благополучным прибытием. Один из них был прежде сего толмачом.

Сии островские жители уведомили его обстоятельно о побиении людей с Медведева и Трапезникова судна, и что Тоионы с островов Умнака, Акатонула и Тошко, согласились с жителями Уналашки, не беспокоить Россиян при их прибытии, но стараться истребить их тогда, когда они разделясь на разные артели, пойдут на звериной промысел.

Островские жители неоднократно нападали на Соловьева; при чем всегда некоторые из них получали раны. [344]

На сем же острове жители многих селений были к Россиянам отменно благосклонны, и давали им аманатов.

Но некогда зашел Соловьев с товарищами своими в такое селение, коего жители были великие враги Россиян, и по потому тотчас по прибытии их разбежались. В оставленных ими жилищах находили они стрелы и луки, кои все ломали. Иные из убежавших возвратясь назад, напали было на Россиян, но сии многих из тех перебили.

Соловьев слышал от жителей сего острова, что к Умнаку пришло было также Российское судно, но тамошние жители оное разбили; и по словам их догадывался он, что помянутое судно было конечно Трапезниково. Но о нем не получено ни каких других известий.

Наконец Соловьев возвратя жителям сего острова аманатов и даровав толмачу вольность, коему дал так же свидетельство в его верности, 1 числа Июня вышел паки в море.

В сем же году некоторые купцы снарядя судно, коему дано было имя Святый [345] Павел, препоручили оное Афанасью Очередину. Оно построено было в Охоцке, и на нем находилось 62 человека Россиян и Камчадалов, да сверх того двое жителей с Лисьих островов, кои привезены были в Камчатку и там крещены.

Сии мореходцы отправились в море Сентября 10 числа и зимовали в Большерецке; Августа же 1 числа 1766 года предприяли они путешествие далее, прошли мимо второго Курильского острова, и 24 числа прибыли к одному из близлежащих Лисьих островов, которой толмачи называли Ачаком, и которой в одном из прежних путешествий назван был Атху. Сего же месяца 31 числа пришли они к Умнаку, и вознамерились тут перезимовать. Островские жители поступали с ними миролюбиво до тех пор, пока Россияне не стали требовать от них ясаку: но с сего времени Россияне должны были опасаться их на всякой час, и много в зимнее время претерпели от голоду и цынги.

Весною же, когда болезнь сия пресеклась, послано было несколько человек на остров Улягу, для собрания с тамошних [346] жителей ясаку. Но дикие учинили на них нападение; и хотя были ими сперва прогнаны, однакож напоследок конечно их преодолели; ибо никто из сих посланных назад не возвратился.

Августа 21 числа отправлено было на Уналашку 28 человек, которым наказано было, в случае благополучной погоды, и ежели не будет других каких препятствий, итти к островам Акутану и Акуну, ближайшим в восточной стороне; но при том также приказано им было далее оных отнюдь не проходить. На острове Акутане приняты они были тамошними жителями благосклонно; и некоторые из сей артели переехали на Акун, лежащий в двух верстах от Акутана. По том послано было еще пять человек к соседственным островам, по тому что островские жители уверяли, что там весьма много лисиц.

Россияне жили всю осень спокойно; но 12 числа Декабря жители многих островов, собравшись в великом множестве, учинили на них нападение, и давали им при том знать, что посланные для звериного [347] промысла разные артели уже побиты, и что два судна, стоявшие близ Умнака и Уналашки, разграблены и разорены. Но сие последнее известие было ложно: ибо хотя они и нападали на суда, однако не имели в умысле своем ни какого успеха; бывшие же на зверином промысле две артели, из коих одна состояла из шести, а другая из пяти человек, действительно ими перебиты.

Россияне прогнав благополучно диких как при сем первом, так и при другом нападении, жили на острове Акуне до 20-го числа Февраля; Маия же 10 числа возвратились они паки к Очерединову судну.

У острова Уналашки зимовало также судно Лальского купца Ивана Попова, которое приготовясь в Апреле месяце к выходу в море, отдало Очередину 40 человек бывших в залоге островских жителей. Июля 30 числа пришло туда от Берингова острова еще и другое тому же самому Попову принадлежавшее судно, и стало на якорь в том же самом заливе, где находился Очередин; после чего корабельные служители разделясь на разные артели, ходили на звериной промысел, и [348] добычу делили между собою. А как Очередин имел уже тогда довольно при себе людей, то принудил некоторых островских жителей давать ясак.

Очередин в бытность свою на сем острове получил также письмо от Лейтенанта Левашева, которое писано было Сентября 18 числа 1768 года, и в коем он его уведомлял, что он с судном св. Павла стоит у Уналашки. Он требовал также обстоятельного известия о их путешествии, а по том и четырех залогов из знатнейших островских жителей обще с собранными ясашными мехами. Все сие послано было к нему весною.

Оба судна простояли у Умнака до 1770 года; и как во все сие время островские жители совсем их не беспокоили, то звериный их промысел был столь благополучен, что Очередин на свою долю получил 530 старых бобров, 40 молодых и 30 самых малых; также 656 преизрядных черных лисиц, 100 похуже и более 1250 красных лисиц.

Очередин предприял обратное путешествие Маия 22 числа 1770 года, и прибыл [349] Июля 24 числя в Охоцк. Он привез с собою двух островских жителей, кои крещены были в Христианскую веру и по том посланы в Санктпетербург. но они по нещастию на дороге умерли.

Описав все те путешествия, кои для открытия новых островов на восточном Окиане предприемлемы были на иждивении частных людей, обратимся теперь к тому достопамятному времени, в которое ВЕЛИКАЯ ЕКАТЕРИНА между столь многими своими попечениями о пользах государственных, споспешествовала распространению и сих открытий.

В 1768 году Июля 23 числа Капитан Креницын вышед на галиоте св. Екатерины из реки Камчатки в море, направлял путь свой к Америке обще с Лейтенантом Левашевым сопровождавшим его на гукере св. Павла. Данная же им инструкция сходствовала с известиями, какие собраны были о Беринговом путешествии.

Продолжая благополучно путь свой увидели они 27 числа того же месяца Берингов остров, который по описанию их лежит весьма низко и каменист, а [350] особливо в южнозападной стороне. По том прибыли они к Медному острову, и отправясь оттуда не видали более ни какой земли, пока не прибыли к Лисьим островам. Сии показались им почти все низкими, не имели заливов, и около берегов их везде мелко. Ко время путешествия их как туда, так и обратно, туманы бывали так часто, что посреди лета редко пять дней с ряду продолжалась ясная и хорошая погода.

Галиот св. Екатерины зимовал у острова Алаксу; и хотя в инструкции Капитана Креницына упомянуто было, что судно некоторого частного человека видело там в 1762 году выгодную для кораблей гавань, однако он не нашел оной. Вход в морской пролив, за коим лежит сей остров, с северовосточной стороны весьма труден по причине сильного морского течения как во время прилива, так и отлива; да и воды там весьма мало. С южновосточной же стороны вход гораздо удобнее: ибо глубина оного простирается до пяти с половиною сажен. На Аляске видны были следы огнедышущих [351] гор, но растений весьма мало находилось. По всему сему можно думать, что или произошли на оном берегу с 1762 года великие перемены, или первые об нем известия были неисправны.

Дерева растут на некоторых токмо из сих островов; да и те находятся в долинах подле ручьев. На Уналге и Алаксе видно их больше нежели на других. На сих двух островах есть так же не только ручьи, но и реки.

Судно се. Павла зимовало у острова Уналашки, лежащего по наблюдениям Левашевым под 53° 29' северной широты, и под 27° долготы, считая от устья реки Камчатки к востоку.

Напоследок Креницын и Левашев возвратились осенью 1769 года в Камчатку.

Таковы были те путешествия для открытия новых островов, о коих мы надежные имеем известия. Что же касается до других, кои может быть после предприемлемы были, то мы не получили еще об оных ни каких достоверных известий. Однакож имеем надежду, что вскоре изданы будут в свет записки [352] путешествия славного Аглинского мореплавателя Капитана Кука, помощию коих можно будет решить некоторые по сие время сомнительные обстоятельства.

Окончав описание путешествий намерены мы теперь показать обстоятельнее по запискам путешествователей положение разных островов в Восточном Окиане; при чем не упустим также предложить вкратце и рассеянные в разных корабельных записках известия о нравах и обычаях островских жителей.

Но как число всех сих островов точно еще не определено, то за нужное почитаем сообщить здесь росписание открытым вновь островам по преданию одного Тоиона с Алеутских островов, который в 1771 году был в Петербурге, и коего г. Статский советник Миллер в Москве нарочно о том расспрашивал.

Он разделял сии острова на четыре отделения, сообразуясь при том от части сходству языков островских жителей, а от части и самому их положению.

Помянутый Тоион называл первое отделение САЗИГАНАН, в коем [353] находятся: 1) Берингов остров, 2) Медной остров, 3) Отма, 4) Самия или Шемия, и 5) Анатта.

Второе отделение называется ХАО, и к нему принадлежат восемь островов: 1) Иммек, 2) Кыска, 3) Четхина, 4) Ава, 5) Хавия, 6) Чагулак, 7) Улягама и 8) Амчигда.

Сии два отделения состоят почти из одних Алеутских островов.

Третие отделение называется НЕГО, и содержит в себе так называемые Адриановские острова, к которым помянутый Алеут причислял следующие: 1) Аматкинег, 2) Улек, 3) Уналха, 4) Навоча, 5) Уляга, 6) Анягин, 7) Хагулак, 8) Иллаше или Аллак, 9) Такованья, на котором есть огнедышущая гора, 10) Канага, где находится такая же гора, 11) Ляг, 12) Четшуна, 13) Тагалун: около сих трех островов лежат еще многие небольшие гористые острова; 14) остров, которому Тоион не знал названия, и которой Россияне называют Горелым: но Российские мореплаватели почитают сей Горелой остров и Атху за один, и причисляют их к Лисьим островам; 15) Атху, 16) Амля. [354]

Четвертое отделение называется КАВАЛАНГ, и заключает в себе 16 островов, коп Россияне называют Лисьими островами: 1) Амухта, 2) Чигама, 3) Чегула, 4) Униска, 5) Уляга, 6) Танагуляна, 7) Кагамин, 8) Кигала, 9) Шелмага, 10) Умнак, 11) Агун Аляска, 12) Унюмга. Неподалеку от Унюмги лежит к северу мыс, которой островские жители называют Землею Черных Лисиц. Тут есть небольшой ручей, называемый островскими жителями Алашка, и впадающий насупротив сего острова в залив, которой может служить корабельным пристанищем. Величина сего мыса не известна. В южной же стороне от оного лежат еще четыре небольшие острова: 13) Улиган, 14) Антун Дусум, 15) Семидит, 16) Сенагак.

Многие из сих названий островов не находятся ни в прежних путешественных записках, ниже на картах, а напротив того попадаются там такие имена, коих нет в сей росписи Алеута: но сему удивляться не должно, ибо имена островов Российскими мореплавателями [355] неотменно переменены и испорчены. Они часто называли разные острова одним именем; иногда же одному острову давали разные названия. Сию перемену можно видеть в Российских путешественных записках, где одни и те же самые острова различно называются, как напр.

Ат, Атак, Атаку.

Шемия и Сабия.

Атху, Атхак, Атах, Горелой.

Амлах, Атхак, Амлег.

Аяг, Каяху.

Алаксу, Алагшан, Алахшак.

Агуналашка, Уналашка,

ОПИСАНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ НОВООБРЕТЕННЫХ ОСТРОВОВ.

Все известия Российских мореплавателей подтверждают, что от запада к востоку простирается от Камчатки к Америке целый ряд островов; но мы имеем точное сведение о тех токмо, до которых Россияне доходили, о прочих же ничего достоверного сказать не можем.

Берингов или Командорской остров безлюден, имеет низкое положение и [356] каменист, а особливо в южнозападной стороне, и лежит в 250 верстах прямо на восток от реки Камчатки, под 185 градусом долготы.

Сей остров содержит в длину от 70 до 80 верст, и простирается от северозапада к юговостоку в таком же направлении, как и Медной остров, получивший сие название от того, что море выбрасывает на берега большие и малые куски самородной меди, которой там такое множество, что можно бы производить оною весьма выгодной торг с Китайцами, у коих сей металл весьма дорог. Некоторые из сих медных кусков имеют такой вид, как будто бы прежде были растоплены. Хотя местоположение сего острова и не высокое, однако он имеет много холмов. Море выбрасывает иногда на сей остров настоящее канфорное, и еще другое дерево, которое имеет белой цвет, мягко и благовонно. Медный остров лежит в 60 или 70 верстах от южновосточного носу. Берингова острова, и в длину имеет около 50 верст. [357]

Алеутских островов число не известно; однако все те, которые Алеутский Тоион разумел под общим названием Хао или Сазиньян, должно к ним причислять. В путешественных наших записках положение их показано следующим образом:

Алеутские острова лежат почти и трех стах верстах от Медного острова, и простираются от востока к югу, Аттак есть ближайший. Он кажется обширнее Берингова острова, и лежит от запада к юговостоку. В 20 верстах от оного к востоку находится Самия, неподалеку же от восточного краю лежит еще другой небольшой остров. В южной стороне от морского пролива, отделяющего оба сии острова, находится Анатта почти в том же самом положении, и в длину имеет не более 25 верст. Все сии острова лежат между 54 и 55 градусом северной широты. Но о большей части оных не имеем мы ни каких известий; а что известно, то предложено выше сего при описании путешествия Адриана Толстых в 1756 году. [358]

За Алеутскими островами следуют Адриановские острова, кои простираются даже до Лисьих, и дополняют ряд островов от Камчатки до Америки. Из сих островов те, кои лежат далее прочих к северовостоку, столь близки к первым Лисьим островам, что иногда и их Лисьими почитали; и они без сумнения принадлежат к тому отделению островов, которое Алеут называл Него, и которое Россияне называют Адриановскими островами по той причине, что Адриан Толстых вовремя своего путешествия в 1760 году был почти на всех сих островах. При описании путешествия сего мореплавателя сообщили мы описание шести островам точно такое, какое в поденной его записке находится.

Наконец позади сих островов лежат Лисьи острова, о которых известия основаны на путешественных записках Соловьева, Глотова и Капитана Креницына. Они находятся в северовосточной стороне от Алеутских, между 53 и 55 град. северной широты, и между 210 и 218 град. долготы, и по всей вероятности простираются даже [359] до Америки. Ближайший из них Атхак отдален на 800 верст от последнего Алеутского острова, лежит под 52 1/2 гр. северной широты, и простирается от югозапада к северовостоку. Он много походит на Медной остров, и в северной стороне имеет спокойное пристанище. Все же прочие Лисьи острова лежат отсюда к востоку.

Ближайший к Атхаку остров, отстоящий на 15 верст, есть Амлак, который величиною почти равен первому, и имеет в южной стороне пристанище.

За сим островом следует Сигуям или Сигаугамак, лежащий почти в таком же расстоянии, но он немного поменьше. От сего острова до другого небольшого каменистого острова Амухты, где есть огнедышущая гора, считается 50 верст. Они оного же в таком же расстоянии лежит другой небольшой остров Юнаксан.

Отсюда верстах в 20 находятся пять небольших каменистых островов, а имянно: Кигалгист, Кагамила, Чигулак, Улага и Тана-Унок. Россияне называют их Пятью Сопками. Тана-Унок, на [360] котором есть ключи такой горячей воды, что можно варить в ней пищу, лежит далее всех сих островов к северовостоку, и западный край Умнака отстоит от оного верст на двадцать.

В записках Коровина показано, что острова Умнак и Уналашка лежат не далее к северу, как устье реки Камчатки; и по расчислению мореплавателей отстоят они от оного на 1700 верст. Соловьев же пишет, что Уналашка лежит между 1500 и 2000 верст прямо к востоку от устья реки Камчатки; а другие восточные острова простираются к северовостоку.

Умнак лежит рядом с Лисьими островами, и простирается от югозапада к северовостоку. Он имеет в длину 150 верст, а в окружности от 250 до 300 верст. На западном краю северного берега находится довольно пространный залив, в коем лежит небольшой каменистой остров Адулаг: на южной же стороне есть и другой каменистой островок Шемалга.

Западный край Уналашки отделяется от восточного краю Умнака морским [361] проливом, который в ширину имеет около 20 верст. Креницын утверждает, что Уналашка лежит под 52 гр. 29 мин. северной широты; да и по наблюдениям славного Капитана Кука широта его выходит почти такая же (53° 55'), а долгота от острова Ферро от 213 до 215 град.

Уналашка содержит в длину около 200 верст, и в северной стороне имеет три залива, из коих один называется Удага и простирается по северовосточной, и югозападной стороне почти до самой половины острова.

Другой залив называемый Игнук, лежит в северовосточной и югозападной стороне, и может служить изрядным для кораблей пристанищем. Во время прилива имеет он воды на три с половиною сажени; дно же его песчаное.

На сем острове есть две огнедышущие горы, из коих одна называется Аягишь, и неподалеку от оной находится горячий ключ. Остров сей повсюду каменист, а земля глиниста: трава же ростет жесткая и для корму не способная. Лесов на нем нет ни каких. [362]

Неподалеку от Уналашки лежит к востоку небольшой же остров Скиткин.

В 20 верстах от северовосточного мыса Уналашки находятся еще четыре острова, из коих первый Акутан казался величиною в половину Умнака. В одной версте отсюда лежит небольшой остров Акун, по близости же сего последнего находятся Акунок и Кигалга, который меньше сих четырех островов, и так же, как Акун и Акунок, лежит от севера к югу. Кигалга находится под 61 градусом широты.

Во 100 верстах далее лежит остров Унимак.

Кадьяк описан уже выше сего довольно пространно по дневным запискам Глотова.

На Алаксе за Унимаком зимовал Креницын.

В дневных записках разных путешествователей встречались нам выше сего разные такие обстоятельства, по которым можно думать, что Лисьи острова весьма близки к матерой земле Америки; и сколько иные из сих [363] доказательств неосновательны, столько другие достойны уважения.

Ивы и ольхи, которые Глотов находил на Кадьяке, не так были крупны, да и не в таком множестве, чтобы по сим деревам можно было заключать, что Лисьи острова лежат точно в близи Америки. Но речные выдры, волки, медведи и дикие свиньи, на том же острову найденные, могут кажется служить большим на то доказательством. Там найдены были также и куницы, коих нет ни в восточной Сибири, ни на других островах. Все сии звери, кроме куниц, попадались и на полуострове Алаксу, лежащем от Кадьяка к северозападу. Тут водятся также олени и дикие собаки. К сим доказательствам присовокупляем еще и то, что по сказкам жителей островов Унимака и Кадьяка находится в некотором от них расстоянии гористая земля Атахтак, которая вся поросла лесом и вышла в море большим мысом (Мореплавание капитана Кукка удостоверило нас совершенно, что сей мыс или полуостров, называемый нашими мореходцами островом Аляскою, есть действительно часть Америки.). [364]

Лисьи острова весьма каменисты, однако высоких гор не имеют. На них нет и лесов, но ручьев и озер, в коих обыкновенно ни какая рыба не водится, весьма много. Зима там не столь сурова, как в Сибири. Снег редко выпадает ранее первых чисел Генваря, и держится до конца Марта.

Лисиц на сих островах чрезвычайно много, по чему и называются они Лисьими островами. Лисицы по большей части черны и чернобуры; и днем кроются в норах и ущельях гор, а ночью выходят на берег промышлять себе корм. Островских жителей совсем они не боятся, но Россиян узнают даже по духу.

Острова сии довольно населены, однако числа жителей определить не можно, по тому что они не всегда живут на одном острову, но переезжают на байдарах своих с одного острова, на другой. На острове Уналашке, который больше всех, считают около 1000 душ; а островские жители уверяют, что они были прежде [365] гораздо многолюднее. В 1762 м году многие из них померли от голоду. Здоровью их вреден наипаче новый род их жизни: ибо с того времени, как они познакомились с Россиянами, нужды их умножились, и прежняя простая жизнь переменилась в роскошную. Они ходят на звериной промысел для того, чтобы мехи променивать Россиянам, и при том не редко забывают запасаться рыбою и кореньями: по чему дети их весьма часто умирают от голоду.

Островские обыватели живут обществами, в коих бывает человек по 50, а иногда по двести и по гири ста, в больших подземельных юртах или пещерах, которые имеют в длину от 60 до 80, в ширину от 6 до 8, а в вышину от 4 до 5 аршин. Кровли у жилищ их решетинные и покрываются сперва травою, а по том землею. На кровле бывает от двух до трех отверстий, а на иной от пяти до шести; и в сии отверстия входят и выходят они по леснице. Каждая семья имеет в пещере особенное отделение, которое означено столбами. Мущины и [366] женщины сидят одни от других особо, а дети лежат на земле; и им связывают ноги, дабы они научились сидеть на гокке.

В жилищах их гораздо больше чистоты, нежели у Камчадалов; и хотя они не держат в них огня, однако при всем том бывает там столь жарко, что мущины и женщины сидят обыкновенно нагие. Естьли же они зимою, будучи в отлучке, перезябнут, то пришедши домой зажигают сухую траву, которою запасаются летом, а по том становятся над огнем, и таким образом нагревают кожаные свои рубахи. В нутри жилищ их темно, по чему держат они в больших лампадах огонь, а особливо зимою. Лампады же выделывают из камня, и кладут в них светильну из травы ситника. Такой выточенной камень называется Чадук.

Островские жители росту среднего, телом желты, лицом плоски и черноволосы. Мущины бреют у себя обостренным камнем или ножом всю голову вокруг: однако на верхушке оной оставляют небольшой кружок волосов, кои висят со всех сторон. Иные мущины отращивают [367] бороды, а другие их бреют или выщипывают волосы и с корнем. Женщины подрезывают с переди волосы на ровне со лбом, на зади же связывают в пучок.

На лице, на спине, на руках и под мышками выводят они разные узоры, которые сперва накалывают иглою, а по том натирают некоторою черною глиною. В нижней губе прорезывают они по три скважины, и в середнюю продевают плоскую кость, или небольшой цветной камень; а в посторонние вставливают длинные обвостренные кости, которые достают до самых ушей. Такие же скважины делают они и в носовом хрящу, и продевают сквозь оные небольшие кости, они чего ноздри их всегда бывают приподняты к верху. Они делают и в ушах скважины, в коих носят разные украшения, а наипаче пронизки, также янтарные куски, которые жители разных островов выменивают у обывателей острова Алаксы на стрелы и камни.

Мущины носят рубахи из птичьих кож, длиною по колена, и надевают их через голову. Сии рубахи в переди и на [368] зади как будто облипают около тела. В дождливое же время надевают они верхнее платье или кашлей, делаемое из пузырей и других внутренних частей сивучей и китов, которые они надувают и сушат.

Женское платье покроем такое же, как и мужское, и отличается только тем, что делается из кож морских бобров и медведей. Сии кожи подкрашивают они некоторою красною землею, и изрядно сшивают жилами. Сверх того украшают они платье свое бобровою опушкою и кожаною бахрамою. На шее же носят пронизки. Они шьют костяными иглами, а вместо ниток употребляют жилы.

Некоторые носят шапки из пестрых птичьих кож, у которых оставляют от части крылья и хвост. У обыкновенных их шапок, в которых ходят на рыбную ловлю и звериной промысел, торчит в переди небольшая дощечка, украшенная коренными зубами сивучей, или пронизками, у Россиян вымениваемыми. Во время же праздников своих носят они еще лучшие шапки. [369]

Обменные торги производят они между собою морскими бобрами, платьем из птичьих кож, рубахами из кишок, большими кожами сивучей к покрыванию байдар употребляемыми, деревянными шапками, стрелами, и нитками из жил и из оленьего волосу, которой они получают с полуострова Аляска.

Домашние их вещи состоят из четвероугольных ведер и больших корыт, кои делают из лесу морем на берег выбрасываемого. Вместо топоров употребляют кривые каменные или костяные ножи. Однако они имеют и железные ножи, кои без сумнения получили от Россиян.

Огонь высекают они иногда из двух кремней, ударяя один об другой над бобровым пухом с серою перемешанным, или над сухими листьями. Обыкновенный же их способ доставать огонь состоит в том, что они по примеру Камчадалов делают в доске дыры, и просунув палку вертят с великою скоростию до тех пор, пока дерево не начнет загараться; после чего ловят искру на трут. [370]

Суда имеют они двоякие, большие и малые. К первым принадлежат байдары, кожею обшитые, и имеющие по обеим сторонам веслы; в них могут поместиться от 30 до 40 человек. Малые же суда, подобные Гренландским ботам, делаются из весьма тонких решетин, и обыкновенно обшиваются кожею, которая покрывает судно как по бокам, так и сверху, и плотно обтягивается около тела того, кто сидя в нем гребет. В некоторые из сих последних судов садятся и по два человека, и один гребет, а другой ловит рыбу. Однако сей род судов предоставлен кажется для преимущества одним только Тоионам, и их правят двулопатистым веслом; весом же ни когда не бывают они более 30 фунтов.

На сих судах переплывают они с одного острова на другой, и в тихую погоду проходят далеко в море, где ловят треску и камбалу костяными удами, для коих снурки делают из жил или из морской травы.

В ручьях бьют они рыбу стрелами. Море выбрасывает иногда на берег китов [371] и других морских зверей, коих они также употребляют себе в пищу. Они никогда не промышляют ни зверей, ни рыб столько, сколько для них надобно, и по тому питаются больше улитками, морскою травою, и всем тем, что море выбрасывает. Наибольше же любят они сарану и другие коренья, также и разные ягоды. Пищу употребляют обыкновенно сырую; естьли же вздумают поесть чего ни будь вареного, то кладут рыбу или мясо в выдолбленной камень, и накрыв другим, замазывают глиною и разводят под ними огонь. Съестные же запасы сушат всегда без соли на вольном воздухе.

Российское масло постное и коровье едят они весьма охотно, но хлеба не любят. Когда им в первой раз показали сахар, то они не смели его отведать, пока не увидели, что Россияне и сами оной едят. Узнав же, что он сладок, спрятали к себе, дабы попотчивать им своих жен.

Нюхательной табак, которой также от Россиян впервые получили, употребляют они теперь с великою охотою. [372] Они кормят и самых малых детей грубою пищею, и обыкновенно сырым мясом. Ежели младенец раскричится, то мать вынесши его на морской берег, окунывает в воду, хотя бы то было летом или зимою, и держит в оной до тех пор, пока он кричать не перестанет. Но сие не причиняет детям ни малейшего вреда, а напротив того укрепляет и предуготовляет их к стуже: по чему они во всю зиму, не чувствуя ни малейшей боли, ходят босые. Они принуждены также часто купаться в воде: ибо островские жители вообще думают, что они бывают от того смелее, предприимчивее и впредь щастливее в рыбной ловле.

Ежели островские жители имеют у себя съестное в запасе, то едят не разбирая времени; естьли же ничего не имеют, то могут и несколько дней с ряду сносить голод.

Они ни мало не брезгливы, и глотают не только насекомых, кои беспрестанно по ним ползают, но и мокроту из носу вытекающую. Моются же они сперва мочою, а по гном водою. [373]

Оружия их суть: лук, стрелы, рогатины и дротики. Сии последние бросают они с небольшой доски, по примеру Гренландцев, аршин до 50. Дротики бывают длиною в полтора аршина, и ратвище, которое судя по тому, чем они его обделывают, довольно хорошее, составляется не редко из двух курков. Копья были прежде как у стрел, так и рогатин их каменные и костяные: но ныне обыкновенно делают их из железа, которое получают от Россиян. Железо точат они между двумя камнями, поливая оное часто морскою водою, и делают из него также ножи и топоры, которыми строят свои байдары.

По словам престарелых людей на островах Умнаке и Уналашке, жители сии не вели никогда ни между собою ни с соседями своими войны, выключая токмо один случай, по которому имели они брань с жителями Алашки. Поводом же к сей брани служило следующее обстоятельство. Сын Уналашкинмкого Тоиона имел вывихнутую руку, в коей некоторые жители с острова Алашки, проехавшие гостить на [374] Уналашку, вздумали привязать бубен, и на смех заставили его плясать. Сродники сего мальчика, почитая себя чрез то обиженными, завели с ними ссору, и с того времени жители обоих сих островов живут всегда во вражде, чинят одни на других нападения, и стараются друг друга разорять.

Но Капитана Креницына известия несколько с сим несогласны.

Жители Уналашки, говорит он, нравами не столь суровы, как другие островские обыватели, и они гораздо вежливее и ласковее их к чужим людям: но при всем том ведут непрестанно кровопролитные войны, во время которых стараются больше хитростию одержать победу. Жители Унимака почитаются сильнейшими всех прочих; и они нападают в великом множестве на обывателей других островов, и похищают у них жен; что бывает главным к войне поводом. Остров Алаксу наиболее они нападениями своими беспокоят, по тому конечно, что он многолюднее и обширнее других. Они ненавидят всех Россиян, почитая их общими своими неприятелями, нападающими везде, где токмо [375] надеются получить себе корысть, и по тому побивают их везде, где бы они им ни попались. Жители Уналашки гораздо дружелюбнее прочих; и когда Лейтенант Левашев услышал, что одно Российское судно стоит в морском проливе близ Алаксы, то некоторые из них охотно согласились доставить туда его письмо, не взирая на опасность, которую они должны были претерпевать, проезжая мимо других на пути лежащих островов.

В записках Креницына упомянуто, что жители Уналашки называются Когголагами, обыватели же Акутана и еще более в восточную сторону отдаленных островов насупротив Унимака, Кигигузами, а обитающие на Унимаке и Алаксе Катагаекиками именуются. Они и сами не знают, по чему доселе там назывались: ныне же начинают они именоваться Алеутами; и сие есть общее имя, которым Россияне оные острова называют. Когда Россияне спрашивали их об их происхождении, то они ответствовали, что издревле обитают на сих островах: и ни какой другой земли не знают; и все, что из речей их [376] заключить было, можно состояло в том, что большая часть из них переселилась с Алаксы, и что они не ведают, имеет ли сия земля пределы или нет. Судя же по роду их жизни и по нравам вероятнее кажется, что они одного племени с Камчадалами. При том же на окружающем сии острова море дуют беспрестанно западные ветры; по чему плыть в западную сторону весьма трудно. Беринг и Чириков, не могли иначе подойти под восточной ветр, как чрез направление пути своего в южную сторону.

Каждое селение, по описанию Креницына, имеет особливого начальника, которого они называют Туку (Тоион), и который пред прочими ни саном, ни почестию не отменит. Он решит споры с общего согласия соседей; и ежели выезжает на судне в море, то имеет при себе служителя, который называется Хате, и гребет вместо его. В сем заключается все его приметное преимущество; в прочем же работает он так как и другие. Сие звание не наследственное, но дается тем, которые отличают себя отменными [377] качествами, или имеют у себя много друзей. И по тому весьма часто бывает избираем в Тоионы тот, кто самое большое имеет семейство.

Ежели они бывают ранены, то прикладывают к ране некоторой желтой корень, и постятся несколько времени. Естьли же чувствуют боль в голове, то каменным ланцетом пускают кровь из какой нибудь головной жилы. Когда они насаживают копьеца на свои стрелы, то бьют себя в нос по тех пор, пока не пойдет кровь; и сею кровью приклеивают они свои копья.

За убивство нет у них ни какого наказания, по тому что они не имеют судей.

Соловьев упоминает в своих записках, что ни единому чужестранцу не дозволено промышлять зверей или рыбу в близи какого либо селения; равно запрещено брать с собою какие либо съестные припасы. Естьли у островских жителей во время разъездов издержатся все собственные их припасы, то они, переходя из одного селения в другое, просят милостыню, или требуют вспоможения от друзей своих и сродников. [378]

Свадебных обрядов не имеют они ни каких, и всяк берет столько жен, сколько он содержать в состоянии: однакож никто более четырех не имеет. Иные удовлетворяют также похоти своей и противным природе образом по примеру Камчадалов; и такие мужчины носят женское платье. Жены живут не все вместе, но в разных юртах, как у Камчадалов. Мужья часто жен своих променивают на какие ни будь надобности, а во время голоду отдают их и за пузырь с жиром. Некоторые из таковых мужей стараются так же получить жен своих обратно; если же не могут выручить, а особливо таких, коих больше других любили, то не редко сами себя убивают, как пишет Креницын. Ежели чужестранцы прибудут в какое ни есть селение, то женщины по общему их обыкновению выходят на встречу, а мущины остаются дома; и сие почитается знаком дружества и доказательством того, что приезжие могут быть безопасны. Ежели хозяине имеет многих жен, то он одною ссужает своего гостя; естьли же и у самого только одна, то отдает ему служанку. [379]

Ежели муж умрет в юрте своей жены, то она удаляется в темную пещеру, и живет там сорок дней. То же самое делает и муж после смерти любезнейшей из жен своих. Когда же умрут отец и мать, то дети должны сами себе промышлять пропитание. Россияне нашли многих в таком горестном состоянии, и некоторые приводимы были к ним для продажи.

Празднества бывают у островских жителей весьма часто, а особливо когда обыватели одного острова приезжают гостить на другой. Мущины выходят гостям на встречу и бьют в небольшие бубны; пред ними же идут жены, кои поют песни и пляшут. По окончании пляски, хозяин просит гостей принять. в празднестве участие; и по том возвращается в свое жилище, укладывает порядочно рогожи и ставит для гостей наилучшее свое кушанье. Гости же пришедши садятся, и наевшись до сыта начинают веселиться.

Сперва пляшут ребята, и прыгая бьют в свои маленькие бубны; а старшие обоего пола поют в сие время песни. По том пляшут мущины почти совсем нагие, и [380] занавешиваются только в переди. Они идут малыми шагами один за другими, и бьют в большие бубны. А когда устанут, то сменяют их женщины, кои пляшут во всем своем платье иногда по одиначке, а иногда попарно; при чем имеют они всегда с собою довольно надутые пузыри, коими пляшучи размахивают. Между тем мущины беспрестанно бьют в бубны и поют. Но окончании же пляски гасят огонь, разведенной в юрте нарочно для сего празднества; и ежели случится тут волшебник, то начинает в темноте колдовать; естьли же его нет, то гости отходят в свой шалаш, которой делают обыкновенно из байдар и рогож.

Зверей промышляют они наибольше, начиная с последних чисел Октября до начала Декабря месяца, и в сие время бьют много молодых морских медведей или котиков, коих кожи употребляются на одеяние. Во весь же Декабрь месяц они веселятся; и сии забавы разнятся от вышепомянутых тем токмо, что мущины пляшут в деревянных личинах, изображающих разных морских зверей, и [381] подкрашенных красною, зеленою и черною землею, которую на сих островах находят.

Во время празднества жители посещают одни других не только из разных селений, но и с больших островов. По окончании игрищ ломают они свои личины и бубны, или кладут их в пещеры гор, откуда никогда их более не берут. Весною промышляют старых морских бобров, сивучей и китов; а летом ловят на море рыбу.

Иные из Российских мореплавателей утверждают, что островские жители не имеют о Боге ни какого понятия: но мнение сие не справедливо; ибо и между ими действительно видны следы хотя непорядочного, однакож такого богопочитания, какого от непросвещенного народа ожидать можно.

Выше сего упомянуто уже нами, что они при празднествах своих употребляют волшебников, которые объявляют, что они внушаемы бывают Куганами или демонами. Естьли они что нибудь предсказывают, то надевают деревянные личины, изображающие тех самих Куганов, которые, по их сказкам, им являлись; а [382] по том они пляшут, ломаясь чрезвычайно, и бьют в бубны покрытые рыбьею кожею. Островские жители носят также на шапках своих некоторые изображения, и ставят их сверх того около юрт для отвращения диаволов или злых духов. Все сие довольно доказывает, что и они имеют некоторую веру.

Скудных покойников завертывают они в их платье или в рогожу, а по том кладут во гроб и засыпают землею; богатых же укладывают в платье и с оружием в небольшие байдары, которые делают из наносного лесу, и вешают их на столбах, поставленных крестообразно; после чего мертвое тело истлевает на вольном воздухе.

Нравы и обычаи жителей Алеутских островов весьма много сходствуют со нравами и обычаями жителей Лисьих островов Алеуты платят ныне ясак и совсем подвластны России. Некоторые из них научились уже несколько от Российских промышленников и по Руски. Да и все вообще жители островов в восточном окиане лежащих отменно склонны к [383] учению и весьма скоро Российской язык понимают.

ПРИМЕЧАНИЯ.

Хотя с 1773 года, когда от Академии Наук издана при Историческом и Географическом Месяцовлове первая карта новообретенных островов между Камчаткою и Северною Америкою, получены уже многие надежнейшие известия и карты оных островов: однакож со всеми теми сведениями, какие мы об них доселе имеем, не можно было показать на приобщенной к сему Месяцослову карте ничего совершенно исправного и достоверного. Между тем же ласкаем себя надеждою, что она при всем том гораздо исправнее, нежели все доселе изданные чертежи сих столь мало известных стран, и по тому может сколько нибудь удовлетворять любопытству общества в ожидании лучших карт. Для предоставления же на карте больше места для сих островов, последовал я Меркаторову чертежному порядку, и думаю, что оный подаст явственнейшее об них понятие. [384]

Берега всей северовосточной Сибири, выключая Чукотской Нос, начертил я обще с полуостровом Камчаткою по наилучшим картам, какие только мы из Сибири имеем. Особливо же берега Охоцкого и Пенжинского моря означил я по согласной с остроумными догадками славного нашего Историографа г. Статского Советника Миллера карте Подпорутчика Синда, находящегося при Охоцкой команде; а Курильские острова расположил по новейшему описанию дворянина Антипина. Камчатку снял я с поправленной г. Маиором Бемом карты сего полуострова. Чукотскую землю, по известной уже теперь из описания славного Капитана Кука ее долготе и широте, означил я несколько подлиннее, нежели как она обыкновенно изображается на картах; между тем же старался я сообразить особливо главные реки и заливы берегов той карте, которая сочинена Прапорщиком Переваловым по случаю Чукотских походов в 1744 и 1745 годах, при коих главноначальствовал Майор Павлуцкой. Однакож я при всем том остаюсь в сумнении, не шире [385] ли должна быть земля с южной стороны от нижнего краю до Анадырского залива. Северные берега расположены по примечаниям Беринга и Кука, и представлены накось простирающимися от Носа к северовостоку.

Судя по тем известиям об открытиях славного мореходца Кука, какие мог я получить как здесь, так и из Англии, должен противулежащий Сибири берег и край северной Америки иметь почти такой вид и положение, какие показаны мною на приложенной карте. При сем достойно примечания, что означенный на наших старых картах, по открытиям Геодезиста Гвоздева, берег матерой Американской земли против Чукотского Носу, нарочито сходствует положением длины и широты с тем, какое определяет Капитан Кук. Помянутый Геодезист Гвоздев посылан был в сии места на боте Гаврииле вскоре после путешествия в северную сторону Капитана Беринга в 1728 и 1729 годах; и кажется, что он действительно приставал к тому краю Америки, который лежит насупротив Чукотского Носа. [386]

Те части берегов, которых Агличане по причине бури или тумана не могли довольно обозреть, означены у меня на карте точками. Нос же называемый Аласка, которой Камчатские наши мореходцы долго почитали островом, по свидетельству Кука изображен здесь в виде полуострова или Носа матерой земли. Части Американских берегов, до которых доходили Беринг и Чириков, нашел г. Кук гораздо далее к востоку, нежели как они на картах их показаны: и по тому для сравнения отметил я сии берега так, как они от них показаны; равно и многие другие берега и острова, у которых были Беринг и Чириков, означил я точками же, и более ни в чем им не следовал, по тому что щеты их мореплавания вообще кажутся весьма ненадежными, как по причине противных бурных ветров и морских порывистых течений, так и для того, что они не имели случаю исправить посредством наблюдений происшедшие от того погрешности. Положение же мыса св. Илии показано и в корабельных записках мореплавания Гишпанцев в 1775 году под [387] командою Дона Бруно де Гецета из гавани Сент Блас к северу, такое же, какое определено Капитаном Куком.

Тот ряд островов, который простирается от Камчатки до Американского Носу Аляска называемого, расположил я большею частию по письменным и изустным известиям, сравненным с некоторыми картами Камчатских мореходцев: по чему сия часть карты наибольшего требовать будет поправления. Ближайшие Алеутские острова показал я по карте штурманского ученика Очередина; положение Уналашки принял я по Кукову астрономическому определению; прочие же острова расположил особливо по сказке взятой г. Статским Советником Миллером с одного Алеута, сравнивая ее при том с другими известиями и картами, а по оным присовокупил также и обыкновенные общие названия, как употребляемые самими жителями оных островов, так и данные Россиянами.

В заключение же сего почитаю за нужное присовокупить и следующие изъяснения прописных букв, находящихся на [388] приложенной карте при означенных точками берегах и островах.

А. Означает страну, где по свидетельству Стеллера на Беренговом пути к берегам Америки примечены разные знаки в близи лежащей к югу земли или острова; о чем однако не имеем мы еще ни какого обстоятельнейшего известия. Тогда же отменен был путь к северу прежде, нежели можно было открыть оную землю.

Б. Разные берега и острова, к которым Беринг и Чириков на возвратном своем пути в разных местах приставали, или которые они видели и означили на картах своих от части островами, от части же матерою Американскою землею. Но кажется, что оные по большей части были из числа Адриановских и Лисьих островов.

В. Означает места, которые кажутся быть действительными частями берегов Американских с лежащими в переди их островами, которые однакож Беринг на карте своей отнес с лишком далеко к Западу. [389]

Г. Положение мыса Илии, по Берингову свидетельству, которой однако по уверению Кука должен быть несколько поболее отдален к востоку.

Д. Показанное Чириковым положение Американских берегов, которые он объехал, и которые также, судя по запискам путешествия Кука и Испанского фрегата, должны кажется лежать подалее к востоку.

Е. Означает берега и острова, виденные от части Чириковым, а от части Берингом на возвратном пути, и расположенные на карте по корабельным исчислениям. Вероятно, что они были те же самые, которые называются Адриановскими, и предбудущие наблюдения должны подать нам сведение о точном астрономическом положении сих островов.

Ж. Остров св. Маркиана по Берингову определению.

З. По его же начертанию остров св. Авраама, и обманчивые острова.

И. По его ж определению остров св. Юлиана. Все сии острова могут быть сравниваемы с Алеутскими островами. [390]

К. Остров св. Феодора, вместе с островком св. Стефана, кои оба видел и назвал Чириков на возвратном пути, и к коим он в следующем году нарочно предпринимал паки путешествие. По сему определенное Чириковым положение сего острова кажется достоверным, и вероятно, что он тот же самый, который по известиям новейших мореплавателей означен мною несколько повыше к северу под именем Иммяк.

Л. Положение Аляски, каковое означено на карте флота Капитана Креницына, изданной господином Коксе; оно показано ближе к востоку, нежели как ему должно быть по Куковым наблюдениям.

Наконец отметил я также точками многие острова, означенные Порутчиком Синдом к востоку около Чукотского носу, по колику Аглинские мореходцы кроме четырех островков, на карте показанных, ни каких других тут не находили; и следственно на сие сумнение должно ожидать решения от новых мореплаваний и наблюдений. К северу же от начертанного по свидетельству К. Кука пролива [391] между Чукотским Носом и Американским мысом означил я те места Ледяного моря, где Капитан Кук по причине непроходимого льду, как около Американского берега под 70 1/2 градусом широты, а под 218 градусом долготы от острова Ферро, так и около Сибирских берегов под 69 градусом широты, и 198 долготы, далее путешествия своего продолжать не мог, но принужден был возвратиться чрез пролив назад к югу, и прибыл тогда к острову Уналашке.

Предмет мореплавания Капитана Кука к сим местам, сколько известно, был тот, чтобы открыть путь из Южного Окиана или к северозападу чрез Ледяное море, или к северовостоку по Гудзонскому заливу в Европу. Но ни сам он, ни главнокомандовавший после его Капитан Клерк, который, по возвращении своем в Авачинскую гавань что в Камчатке, умер, не имели в сем предприятии успеху. В прочем же вероятно кажется, что таковые мореплавания к северу впредь еще реже предпринимаемы будут: ибо по известиям из Англии, недавно окончено с [392] благополучным успехом путешествие по матерой Американской земле от Чурчилской крепостцы, что при Гудзонском заливе, даже до Ледяного моря, и при том не найдено ни рукава, ниже другого какого проезда в тех местах, где сумнительные проходы Гишпанского Адмирала де Фонте и мореходца Бернарда означаемы были. И так остается теперь только исследовать часть берегов северной Америки между 50 и 40 градусом широты, которой по причине бурной погоды не могли осмотреть ни Капитан Кук, ни вышеупомянутой фрегат Испанской, и в которой должны находиться славные заливы или проходы Дефука и Агвилара совокупно с устьем большой реки Орегона к южному Окиану текущей, и чрез то положить предел, каким бы то образом ни было, частым предложениям о плавании чрез сии места к Южному Окиану.

П. Паллас

© текст - Паллас П. С. 1790
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001