-

ОЧЕРК ЖИЗНИ В КАЛИФОРНИИ. Страна обширная и плодоносная, Калифорния вполне заслуживает общего внимания. Уже теперь она обладает двумя превосходными портами: Jan-Francisco и Monte-Rey, и может быть ей предназначено играть важную роль в будущей политике и промышленности старого и нового света. Представляем о ней читателям нашим сведения, заимствованные нами из любопытной книги, изданной в прошлом году в Лондоне: Lyfe in California, by in American (Жизнь в Калифорнии, сочинение одного американца). (Очевидно опечатка в слове «Lyfe». Далее даётся верное написание «Life». — OCR)

Калифорния разделяется на верхнюю и нижнюю. Последняя бесплодна, зато почва первой чрезвычайно богата и плодоносна. Здесь все горы, идущие вдоль морского берега, покрыты густым величественным лесом, что придает стране характер оригинальный и живописный. Сверх того здесь много золотой и серебряной руды и соли, добывание которых могло бы быть производимо без больших затруднений. Известно, что Калифорния была первоначально образована иезуитами. После них водворились здесь Францисканцы. Мы расскажем в коротких словах, как християнские миссионеры организировали эту страну.

«Миссия» составлялась из нескольких тысяч человек, предававшихся под управлениям немногих духовных лиц разнообразным занятиям и мастерствам. Одни занимались землепашеством, другие воспитанием скота; кроме того были столяры, каменьщики, [132] седельники, сапожники, ткачи, и т. д. Каждый цех был под начальством особого смотрителя, подчиненного в свою очередь власти одного или нескольких майордомов, которые были назначаемы властию миссионера-директора. Женщины и девушки трудились отдельно, под присмотром старших из них... но послушаем самого сочинителя:

«Обедню здесь служат каждый день. В шесть часов утра мы отправились в церковь, где служба уже началась. Величественность обрядов, роскошь украшений, освещений, — все было соединено для полного очарования впечатлительных индейцев. Я не мог не удивляться наружному благочестию прихожан; казалось, что все они были совершенно погружены в молитву. Музыка была торжественна и хорошо выбрана; голоса индейцев прекрасно соединялись с звуками Флейт и скрипок, составлявших аккомпанимент. Выходя из храма, музыканты поместились около небольшой боковой двери, в которую должен был выйти священник, и провожали его до дому. После же стали играть вальсы и военные марши, потом им роздали денег, и наконец они разошлись...»

«Вообще, индейцы охотно посещают церкви, но случается, что и принуждают их к посещению служб. Судьба их так печальна, что постоянное желание и попытки их выйти из-под владычества дисциплины миссионеров вовсе не удивительны. — Если поймают бежавшего из миссии, что часто случается, то бедняк должен вынести порядочное число ударов бича, и кроме того его заковывают в цепи».

Видно, что управление миссии, еще отзывающееся преданиями об иезуитах, не отличается особенной кротостью. Однако автор отзывается с похвалою о членах духовенства, ныне заведывающего управлением, и о всеобщем уважении к ним индейцев.

«Калифорнийцы строго соблюдают все, что касается внешних обрядов католического исповедания, и с ужасом взирают на всякое нарушение церковных постановлений. Они питают большое уважение к духовенству, которое, во всех обстоятельствах жизни, имеет на них огромное влияние... К счастию страны, первые проповедники христианства были истинно-благочестивые люди, а последователи их почти всегда шли по пути, ими указанному».

С 1767 года мексиканские вице-короли начали учреждать на ряду с миссиями разные военные установления, известные под именем presidios. Потом pueblos, или военные поселения, составленные из женатых солдат и белых колонистов, довершили занятие страны европейцами. Миссия существовала вместе с presidios’ами и pueblos’ами.

до тех пор, пока не произошло окончательного разрыва между Мексикою и Испанией в 1822 году. Тогда стали говорить о секуляризации миссий; но монахи, поддерживаемые любовью жителей, которую они умели внушить к себе, противились потоку событий до 1830 [133] года. Черев четырнадцать лет Санта-Анна насильственно присвоил имущества миссии, продав их за два миллиона пиастров.

«В это время (повествует г. Мофра в своем сочинении об Орегоне и Калифорнии) почтенные монахи удалились из страны, обагренной их кровию и оплодотворенной их словом, — и все богатство, взятое ими отсюда, состояло только в грубом шерстяном платьи».

Теперь главные президиосы San-Francesco, Monte-Rey и Santa совершенно раззорены. Еще существует Монте-рейское укрепление, владеющее самой несчастной батареей; но неустройство всей страны дошло до высшей степени. Здесь, как и в Мексике, офицеров столько же, сколько и солдат; но, несмотря на то, армия, взятая вся вместе, весьма незначительна; флот же состоит из одной шкуны, купленной прежним губернатором, Альварадо, и из другого какого-то судна, недавно спущенного на воду.

Доходы Калифорнии не превышают 70 или 80,000 пиастров в год, тогда как расход ежегодно доходит до 120,000 пиастров. Город Монте-Реи есть единственный открытый для внешней торговли порт. Можно приблизительно обозначить ежегодный вывоз цыфрою: 280,000 пиастр., а ввоз — 150,000 пиастр.

Говорить об образе правления в Калифорнии нельзя, оттого, что здесь что ни день, то переворот. Калифорния только тогда приблизится к внутреннему устройству, когда сделается частию американского союза.

Американец-путешественник с удивлением говорит о живописном положении города Монте-Реи. Город расположен на склоне высокого холма, увенчанного прекрасным еловым лесом. По мере понижения земли, местность покрыта либо густым лесом, либо цветами в тысячи оттенках. Цитадель примыкает к городу с разных сторон; в центре же красуется дом коменданта, выстроенный из соломы с сухой грязью и выбеленный мелом: притом, он выстроен в один этаж, как и все вообще строения тропической Америки. В окрестностях города раскидано множество селений и дач, куда туземцы отправляются для празднования своих торжеств. По соседству города встречается также множество отмелей, покрывающихся зимою стадами диких уток, а на луга слетается столько диких гусей, что трава, в буквальном смысле слова, скрывается под их стадами Здешние леса также богаты дичью. Прибавим еще, что страна вся покрыта бесчисленным множеством лекарственных растений.

Мы уже сказали, что автор путешествия человек торговый; он охотно восхищается видами, но не забывает и своего дела. Вот живо очерченная им небольшая картина:

«Когда мы приплыли в пристань Сан-Педро, друзья наши со всех сторон стали собираться к борту корабля. Лодки живо зашевелились на волнах между берегом и нашим судном; [134] множество нагруженных лодок перевозили наши вещи на берег. Палуба взгромоздилась мужчинами, женщинами, детьми, и все это кричало, прыгало, смеялось. Такое же смущение было и на берегу. Там появились кареты и волы, нагруженные кожами и салом, белые и индейцы прилежно занялись разменом товаров, и каждый старался побольше получить и поменьше отдать. Тут были кружки людей собравшихся около костров, тут скакали всадники по всему протяжению равнины, и все это длилось целый день и даже за полночь».

Интересны также посещения к миссионерам, рассказанные автором легко и живо. Приведем здесь рассказ о ночи, проведенной в San-Juan-Baptista. Миссионер отец Филиппе-Аррайо не выходил из дому, вследствие дурного состояния здоровья, и для развлечения после продолжительных ученых занятий приглашал иногда к себе маленьких детей и заставлял их при себе прыгать и бегать. Следуя во всем своему классическому направлению, он давал своим резвым посетителям имена знаменитых в древности людей, так что между ними много встречалось Цицеронов и Катонов. Добрый пастырь ни за что в свете и никогда не отступил бы от обязанностей гостеприимства; поэтому и нашему путешественнику он уступил последнюю из своих комнат.

«Отправившись спать, мы на постелях не нашли одеял; вместо их были вам приготовлены толстые простыни, а так как мы не могли выйти из дому иначе как через комнату уже успокоившегося хозяина, то мы решились покориться судьбе, т. е. остались без одеял. Приятель мой Денпе скоро заснул, но я не мог сомкнуть глаз. Сон бежал от меня, простыни меня кололи, духота была невыносима, и мне казалось, что тысячи иголок проникали в мое тело. "Отчего же это происходит? сказал я наконец самому себе: — от простыни ли, или от блох?" и с этим вместе соскочил с постели на пол. Но здесь я почувствовал, что ноги мои погрузились в рой тех же насекомых, которые, вероятно, выползли на ночь из своих приютов в щелях худого пола. Я поневоле должен был снова лечь в постель и вступил в отчаянный бой с беспокойными врагами. Всхрапывания приятеля Денпе становились не так звучны, он ворочался и вскакивал на своей постели, наконец громкий кряк показал, что и он не спит более. Остальную часть ночи мы провели в борьбе с блохами и стенаниях.

Когда на другой день мы проходили через комнату миссионера, он встретил нас спокойным поклоном и словами: Buenos dias! сото pasarondos la noche? Какой пыткой иногда становится вежливость! Мы должны были отвечать: bien, gracias. Здешний край, так сказать, наводнен блохами, и туземцы до того свыкаются с ними, что уже не чувствуют их укушений». [135]

Город Sam-Jose состоит из ста домов с небольшим, в числе которых одна церковь, одна школа и ратуша. Около некоторых жилищ вьются лозы винограда. Водяной проток доставляет средства для поливания садов и служит двигателем мельницы. Дома выстроены из древесных ветвей, слепленных глиною и состоят обыкновенно из двух комнат, с несколькими кроватями, довольно опрятной наружности. — Здесь часто у бедняка увидишь кружево и атлас на одежде, между тем кушанье себе он готовит под открытым небом. Невдалеке от находится миссия Санта-Клара, куда лежит путь через прекрасную крытую аллею. В Аламеду, — так называется это место, — стекается по воскресеньям народ и по выслушании обедни в храме Санта-Клара предается разного рода увеселениям. Вдоль дороги встречаются сотни людей обоего пола, разодетых в шолк и атлас, и идущих пешком либо верхом, медленным шагом. Здесь не в употреблении экипажи, и оттого вид отправляющихся на молитву здесь менее разнообразен, чем в Мексике. Зато нигде нет такого множества очаровательнейших женщин. Глаза, зубы, цвет лица, формы, — все у них удивительно!...

Калифорнийцы, в миссиях, завели обыкновение звонить в колокола, в честь приближающихся к церкви священников. Этот обычай возбудил зависть губернатора, вследствие чего было приказано звонить в колокола также и в честь губернаторов, когда они посещают миссию; приказание было исполнено и теперь также обратилось в обычай.

Каждый год в Сан-Иозе празднуется великолепное торжество, начинающееся обедней, после которой следуют увеселения. Фейерверк сменяется танцами, множество индейцев, мужчины и женщины, изукрашенные перьями и раскрашенные в черную либо красную краску, становятся в кружок и принимаются плясать самым странным образом. Они не выделывают никакой фигуры, но, прикованные к месту, только бьют такт ногами, между тем как другие аккомпанируют им, сидя на земле, странными напевами... В такой пляске одна группа сменяется другою, другая третьею и т. д. Потом происходит бой хищных зверей.

Если какое-нибудь семейство получило от миссии благословение, то поэтому случаю всегда бывает празднество. В тот дом приглашаются все друзья и близкие люди, и все должны собраться около полудня. После молебствия обедают, а после обеда начинается музыка. Но в это время танцуют немного и немногие, потому что настоящие танцы, в сопровождении fandango, начнутся вечером. До наступления этой минуты все удаляются. Вечером же все отправляются в благословенный дом, не ожидая вторичного приглашения. Leperos, т. е. люди низшего класса, окружают дом извне или запружают двери и шумно аплодируют танцующим внутри дома. [136]

«Мы с большими усилиями могли проникнуть в дом, получивший благословение. Посреди валы встретили мы танцующую пару, которая с такой точностью била такт ногами, что стукотня ее производила даже довольно стройные звуки. Танцовщица держалась несколько гордо, с головою немного склоненною к правому плечу, и глазами, стыдливо опущенными вниз. Она грациозно приподнимала свое платье и открывала вполне прекрасную ножку. Кавалер же ее плясал и вертелся с непостижимою легкостью. Он плясал с закинутыми на спину руками, которыми придерживал свою serape, или покрывало, укрепленное на плечах, и во все время пляски не снимал с головы шляпы.

Музыканты заиграли что-то живое, веселое; тогда один из распорядителей бала подошел к какой-то женщине и, хлопая под музыку руками, отвел ее на середину залы. Она же оставалась там в продолжении нескольких минут и тихо ударяла ногами в пол под такт музыки. После этого она повернулась два или три раза и возвратилась к своему месту. Тоже самое делали и прочие дамы, находившиеся в зале. Такой танец называется Son. Если у танцующей есть возлюбленный, то он объявляет ей свою любовь, надевая ей на голову свою шапку в то время, как она стоит посреди залы. Шапка, таким образом надетая, отдается назад не иначе, как за какой-нибудь подарок.

Во время танцев часто слышится мужской голос, повторяющий за музыкой мотив танца; к концу же вечера, благодаря частым водочным возлияниям, делается невыносимо шумно.

После сона начинают вальсировать, придумывая множество новых фигур. Фанданго длится до утра. От времени до времени позволяют леперосам плясать их жерабы и жоты».

Калифорнийцы довольно странно одеваются. Костюм их состоит из широких суконных панталон с разрезом до колен, из полотняной с вышивками рубашки, из черного галстуха, толкового пояса, круглой ситцевой куртки, либо куртки суконной, обшитой позументами, наконец, из башмаков оленьей кожи и черной с широкими полями шляпы, обшитой большим галуном. Иногда шляпы украшаются с двух сторон небольшими серебряными орлами. Под шляпой носят они фуляр из крученого шолку. Serape служит им вместо плаща; еще покрываются они длинными плащами, с закругленными углами, которые называются manza. Одежда женщин точно такая же, как у мексиканок.

В здешнем краю мужчины вообще ленивы, обжорливы и развратны. Они мало заботятся о своих детях, а от этого наследники всегда бывают достойны своих отцов. Женщины не таковы: почти все без изъятия трудолюбивы, нравственны, веселы и понятливы.

Калифорнийцы страстно любят все конные упражнения, и потому почти всегда верхом отправляются на прогулки или по делу. [137] Старики и юноши равно любят лошадей. Некоторые даже обедают к седле. С такою же страстью предаются они игре: проиграв все состояние, они играют на своих жон и детей.

В Калифорнии нет ни одного врача, а потому в каждом иностранце непременно предполагают уменье лечить. Простой американский матрос здесь приобрел славу врача только тем, что все лекарства свои мешал с водкою, которую сам пил предварительно, говоря, что прежде он сам на себе хочет испытать действие лекарства.

Автор книги: «Life in California», оканчивает свое описание желанием, чтобы описанная им страна когда-нибудь присоединилась к федеральному союзу. Много есть поводов думать, что его желание современен сбудется. Кто в настоящее время может вести Калифорнию путем успеха и просвещения? неужели Мексика, слабая м пожираемая нравственными и политическими язвами? Но она едва может справиться сама с собою!

Текст воспроизведен по изданию: Очерк жизни в Калифорнии // Современник, № 6. 1848