-

Проехав все пространство Европейской России, простирающееся от Москвы до Екатеринбурга, и всю Западную Сибирь — страны, представляющие много любопытного, но уже довольно хорошо известные нашим Русским путешественникам и промышленникам, я приближался к Иркутску, первому торговому в Сибири городу.

В 5 верстах от Иркутска стоит монастырь св. Иннокентия чудотворца, где все проезжающие непременно останавливаются на поклонение мощам этого угодника, почивающим в великолепной раке. — Сибиряки твердо уверены, что если при проезде мимо монастыря не отслужить молебна преподобному чудотворцу, то на пути непременно случится какое-нибудь несчастие. По поверьям тамошних жителей, угодник Божий милостию своею предохраняет город от всех недугов, заразительных болезней и сильных пожаров, — и действительно, до сих нор еще не слышно было, чтоб случались в той стороне, когда-либо такие события, которые на земле почитаются казнями небесными.

Иркутск построен на правом берегу реки Ангары, которая так быстра, что жестокие морозы, свойственные тамошнему климату, покрывают ее исковерканным льдом не ранее Января месяца; а бывают годы, что во всю зиму переправляются через Ангару на плашкаутах. Берега ее утесисты; по ней встречается много крутых поворотов и порогов, однако при искусном и привычном управлении [206] суда проходят благополучно. Прорываясь сквозь озеро Байкал и впадая в реку Енисей, Ангара облегчает сообщение с Кяхтою и служит источником обогащения Иркутскому купечеству. По ней отправляются суда, нагруженные шерстяными, пушными и металлическими товарами в Кяхту, или обратно из Кяхты, с чаями, съестными припасами, особливо скотским мясом, которое в большом изобилии находится за Байкалом, где скотоводство в самом цветущем состоянии; равным образом, не маловажную статью торговли составляет привозимая, тоже через Ангару, рыба, добываемая в озере Байкал, в особенности омули.

Иркутск есть складочный средоточный город всей Сибири; отсюда развозятся в большом количеств как туземные, так и Европейские произведения во все окружные места. При наступлении весны, все оживляется необыкновенною деятельностью: товары отправляются в Якутск, Охотск, Камчатку и в Российско-Американские колонии. Главные товары суть: табак черкасский, мука, крупа разного сорта, вино, порох и различные товары, выделываемые на фабриках и заводах — предметы, необходимые для Восточной Сибири, ибо в отдаленных восточных городах того края нет никаких произведений растительных, тем более мануфактурных.

Все товары укладываются в сумы, ящики и фляги, так чтоб в каждом месте было не более 2 1/2 пудов весу, для удобного навьючиванья лошадей во время переправки чрез Охотскую дорогу; потом зашивают эти места в лавтаки или сыромятные кожи, для предохранения от подмочек при переходе каравана в брод.

Иркутск производит также значительную торговлю с Бурятами или Братскими, которые живут большими улусами в окружности этого города и занимаются хлебопашеством, звериною ловлею и частию скотоводством. Из них есть значительные богачи, и многие жалованы от Российского Императора кафтанами, саблями и медалями. [207]

Народ этот сильно привязан к черкасскому табаку и к вину. Никоторые из них имеют по нескольку жен, кои живут отдельно, каждая в своей юрте. Муж навещает их по очереди, живет у каждой по нескольку недель, потом переходит к другой, и так проводит все свободное от занятий время; зимою же отправляется на звериную ловлю в пространные Сибирские степи или леса. По окончании лова они съезжаются в Иркутск для продажи или вымена своих промыслов.

При проезде в какое-нибудь место, останавливаясь на постоялом дворе, или находясь в лавке, Бурят непременно старается что-нибудь украсть. Если, во время кражи, его поймает кто-нибудь из Русских, то может бить сколько душе угодно, Бурят терпеливо выдержит всю боевую операцию, — но если напомнят ему про полицию и погрозят отправить туда, он начнет кланяться, просить, умолять, чтоб его продолжали бить, лишь бы только не отправляли в такое страшное место. — За то и Буряты не остаются у Русских в долгу: попади к ним Русский в улус в позднее время, — они ограбят его совершению до последней нитки, без всякой жалости.

В половине Мая вся дорога из Иркутска покрывается обозами с товарами, вплоть до селения Качуги, расположенного на самом берегу реки Лены. Тут стоит множество разной формы судов, лодок, паозков, которые с виду похожи на барки, но только гораздо меньшего объема. Все эти суда нагружаются пришедшими из Иркутска товарами, и чрез пространство 2500 верст, вниз по Лене, плывут к Якутску целый месяц, а в обратный путь, слишком 2 месяца тянутся лошадьми и народом, с величайшим трудом.

Лена — одна из величайших рек в России. Во время плавания по ней, тело как будто погружается в сон и чувствует какую-то особенную склонность к бездействию. Берега этой реки более низменны и ровны; течение тихое, спокойное; по пути не встречается ни [208] крутых поворотов, ни порогов. Время от времени представляются взорам гигантские утесы; в грозном безмолвии смотрятся они в зеркало спокойных вод... вокруг все дико, пустынно, самобытно... ни звука, ни следа человеческого.

Лена вскрывается в Мае и несет огромные льды свои в Ледовитое море; при разлитии она возвышается почти до 3-х саженей, затопляет низменные места и образует род озер.

Жители расселены небольшими селениями по обеим сторонам Лены, отстоящими одно от другого на довольно большое расстояние, и вообще очень нуждаются в продовольствии. В иные годы им недостает даже хлеба и других произрастений: причиною тому климат и почва, неблагодарная к трудам земледельца. — По большой части они пользуются привозимыми на торговых судах как хлебом, так и другими товарами, которые выменивают на пушные промыслы, слюду, кедровые орехи и холст, довольно грубый и годный более для упаковки.

Скотоводство по берегам Лены очень в плохом состоянии; за то большое изобилие в рыбе: там стерлядь живая, в 3/4 арш., стоит 25 коп. асс. или одну панушку черкасского табаку.

Самая главная промышленность береговых жителей Лены состоит в звериной ловле, особливо белок, за которыми они уходят далеко от своих селений в лес, живут там, начиная от Покрова до самой весны, и изредка извещают свои семейства, где, запасшись провизией, снова уходят в лесные шалаши. Большим пособием при ловле белок служат им собаки, которые очень хорошо приучены к этой охоте, по духу слышат, где находится белка, и если завидят ее на дереве, то, не упуская из виду, лают до тех пор, пока не подойдет хозяин и не убьет винтовкою маленького зверка. При счастливой ловле охотник добывает в неделю более 100 белок. [209]

Вообще есть замечание у тамошних жителей, что если большой урожай кедровых орехов, то в этот год будет много белок. Лучшие по Лене белки, отличающиеся как черным цветом, так пухом и величиною, добываются в Олекме и продаются там от 20 до 40 коп. асс. за шкуру.

Добывание слюды считается у жителей Лены важным промыслом, но редкие занимаются отысканием ее: они твердо уверены, что этот клад не всякому дается, а только попадается на счастливого. Если кто из туземцев решается на этот промысел, то надевает на себя чистое белье, и, не говоря никому о своем намерении, отправляется в путь. — Когда по особым признакам удастся ему найдти слюду, он старается один, без помощи других, воспользоваться этим кладом; но часто одному представляется большой труд в разбивании скалы, заключающей в себе слюду; в таком случае, промышленник собирает партию товарищей и делит добычу с своими сотрудниками.

По обеим сторонам Лены ростут в изобилии кедровые орехи. — Тамошние жители в конце лета собирают кедровые шишки, сушат их, кладут в мешок и колотят до тех пор, пока орехи не вывалятся из гнезд, потом провевают их, чтоб отделить от шелухи. В урожайные годы, кедровые орехи продаются не дороже двух руб. за пуд; большое количество их закупают в Иркутск, где выжимают из них масло.

Во время плавания по реке Лене, беспрестанно представляются взорам дикие живописные виды, которым эта величественная река еще более придает красоты. Но вот, вдали уже виден низменный берег, заставленный судами, пришедшими из Иркутска с разными товарами. Это город Якутск. Он стоит на левом берегу Лены, имеет 9 церквей, гостинный двор, довольно хорошо выстроенный, и свечной завод — вот все, что можно [210] сказать про этот город; так в нем скучно, однообразно. За то в Июне месяце, при открытии ярмарки, этот тихий, отдаленный город оживляется, делается многолюдным, шумным, деятельным. В Якутск собираются торговцы из окружных и дальних мест; тут бывает также складка мамонтовой кости.

В Якутск собираются Якуты и Тунгусы и ведут с Русскими значительную торговлю. Оба эти народа исповедуют христианскую веру и ужасно робки, особливо Тунгусы. — Когда последним, при переправ на оленях из одной долины в другую для жительства, попадается на встречу кто-нибудь из Русских проезжих, они останавливаются всем своим рогатым караваном, снимают свои клинообразные шапки и почтительно кланяются проезжему.

Как странно бывает тогда смотреть на эту полудикую, смиренную толпу, тихо пробирающуюся по дико-пустынным местам!

В летнее время Тунгусы ведут кочевую жизнь, переезжая с одного места на другое. Это делают они собственно для прокормления оленей и для собирания ягод, в запас на зимнее время. Переселение с одного места на другое не представляет для них большого труда. Походные юрты их делаются из бересты и походят на вертикально стоящий растянутый колпак. Во время переходов Тунгусы свертывают их в трубку, навьючивают на оленей, сами с женами и детьми садятся тоже на оленей и тянутся длинным караваном на новое жилище, которое также оставляют как и прежнее.

Тунгусы и Якуты очень хорошо приготовляют бересту: они варят ее, сшивают лошадиными волосами и выделывают разную посуду. Мне неоднократно случалось плавать в Тунгусских ветках, в которых они ловят рыбу. Это плоскоовальные, остроконечные с обеих сторон, берестяные лодки, крепко переплетенные внутри дранками; они очень скоры и легки на ходу и подымают 4 человека, если имеют в длину 5 арш., а в ширину 1 ар. [211]

При первом снеге Тунгусы удаляются на зимнее жилье, где у них довольно хорошо устроены бревенчатые юрты, обсыпанные землей и довольно теплые. В это время олени их питаются подснежных кормом и древесным мхом; Тунгусы же употребляют в пищу оленье молоко, мясо, сушеную рыбу и ягоды. Они не занимаются хлебопашеством и не имеют нужды в этом промысле. Все богатство их состоит в оленях, которых у зажиточного хозяина насчитывается иногда голов до 200.

Главная промышленность Тунгусов заключается в ловле соболей, лисиц, куниц, медведей, зайцев и бурундуков; они привозят шкуры в Якутск и частию в Охотск, и продают там очень дешево. Хороший, выходный, довольно темный соболь, за который у нас можно взять 100 руб., продается по 25 руб. Вообще все пушные промыслы покупаются или вымениваются у Тунгусов очень выгодно.

Тунгус робок с человеком, но посмотрите, как он смел и отважен в борьбе с медведем. Вооруженный одною винтовкою или ножом, — и не приглашая в товарищи никого, чтоб не делить добычи, Тунгус один идет на неровный бой и одолевает великана. Редкий из них делается жертвою свирепости лютого зверя. Тунгус управляется с ним как с равным себе; он встречает его, как позванного гостя в этом дремучем пространстве, которое тянется от Якутска до Охотска, и в котором, как хозяин на своем дворе, он никогда не заблудится, как бы далеко ни зашел.

Якуты очень сходны с Тунгусами как по лицу, так и по одеянию, но в отношении образа жизни весьма различествуют друг от друга. Якуты живут рассеянными малыми селениями в окружности Якутска, постоянно на одном месте, занимаются скотоводством, имеют большие табуны лошадей, возят вьюками товар из Якутска в Охотск, и приготовляют коровье масло, которое в большом количестве продают в Якутск; там его топят, [212] наливают в берестяные тунтаи (формою совершенно сходные с ранцем), не более 2 1/2 пуд. в каждый, для удобности перевозки вьючным транспортом, и отправляют в Охотск и другие места. — В нынешнее время Якуты стали приучаться к хлебопашеству; но жаль, что тамошний климат не позволяет совершенно созревать хлебу. Якуты собирают его еще не доспевший, сушат, толкут и добывают муку в самом малом количестве.

Любимая пища Якутов — масло, конское мясо и кумыс, который делают из коровьего или кобыльего молока. Между Якутами особенный почет отдается тому, кто больше съест или выпьет. Во время их пирушек выискиваются такие, что съедают по 50 фун. коровьего масла, или выпивают по ведру кумысу, и притом с таким проворством, которое всякому, не бывшему очевидным свидетелем столь необыкновенной вместимости и деятельности желудка, покажется невероятным. Якуты с самого малолетнего возраста приучаются курить табак, и в высшей степени охотники играть в карты и в кости Нередко случается, что Якут проигрывает табуны лошадей, скота, и преспокойно идет к кому-нибудь в работники, разживается, и потом снова все проигрывает. Якуты не жалуются на эту страсть: она сделалась для них такою же потребностью, как воздух или пища.

Весною Якуты собираются в Якутск на подряды для доставления туда товаров; здесь заключают с ними контракты или условия, потому что на чести с Якутом не возможно иметь никакого дела: он непременно обманет или обокрадет, в особенности во время перевозки товаров через Охотскую трудную и неудобную дорогу, где иногда действительно случается, что пропадают места с товарами и вместе с конем.

В начале Мая начинается отправление товаров из Якутска в Охотск; масло и свечи, как собственные произведения Якутска, составляют первый транспорт; потом следуют привозимые на судах по Лене: черкасский [213] табак, винный спирт, порох, мука, крупа и разные шелковые, бумажные, льняные, шерстяные и металлические товары; иные из них укупоривают, другие упаковывают, потом укладывают в лодки и перевозят на противоположный берег Якутску; отсюда уже верхом, караванами, с запасной провизией, отправляются в месячный путь до самого Охотска.

Какую оживленную картину представляет тогда этот берег, как будто внезапно пробудившийся от глубокого сна, в который был погружен в продолжение целых одиннадцати месяцев. Белеющиеся палатки, разложенные вокруг них огни, смешенный гул голосов, топот и ржание коней, оживляют на время эти пустынные места. С рассветом дня все приходит в движение; минутные гости, посетив на краткое время печальный Якутск, уже спешат или в Охотск, или в Камчатку, или далее — в Российско-Американские колонии, снимают палатки, вьючат лошадей, и чтоб они не разбегались, связывают их гусем, по 12-ти в ряд; на переднюю садится Якут. Но ни что не удерживает полудиких животных: забыв прошлогоднюю ношу и чувствуя на себе тяжесть, они хотят освободиться от нее, отрываются одна от другой, сбрасывают вьюки и разбегаются в разные стороны. Вот тут-то Якут выказывает всю свою ловкость: стремглав несется он по долинам, по кустарникам, перепрыгивает через овраги, ловит бешеных животных, отыскивает разбросанные вьюки, и снова приведя все в порядок, спокойно продолжает путь. Это продолжается до тех пор, пока лошади не умучатся в дороге.

А что сказать о пассажирах? Это страдальцы в полном смысле слова. Особенно нельзя без жалости смотреть на тех, которым еще в первый раз приходится ехать верхом. Тут начинают они сильно раскаиваться в своей решимости. Пешком идти препятствуют болота и реки, а об езде на телеге и думать нечего.

До Алдана дорога еще хороша; тут мало болот и рек; по большой части встречаются обширные луга, [214] заставленные стогами сена, которое Якуты запасают на зимнее время своим лошадям, да кой-где Якутские юрты с женами и детьми, потому что сами Якуты в летнее время бывают в разброде по разным занятиям, и оставляют в юртах одних только жен и детей. Последние, завидев еще издали приближающийся к ним большой караван с людьми, покидают юрты, бегут в лес, и издали посматривают, что будут делать проезжающие. Звать убегающую Якутку было бы совершенно напрасно; этим только более можно навести на нее страха. Случается, что некоторые из опытных пассажиров, бывавших уже и прежде в этих местах, преспокойно входят в оставленные жилища, располагаются там как им угодно, слазят в подземный погреб, где хранятся ягоды, молоко, кумыс, и достав там себе чего нужно, без опасения продолжают путь.

Эта робость у жителей юрт произошла более от того, что с соловаренного Охотского завода в прежнее время много раз бегивали преступники, которые останавливали иногда караваны и делали значительные грабежи и неистовства в юртах; поэтому-то жители этих мест, при виде проезжих, и до сих пор думают, не беглые ли это? Впрочем, теперь побеги эти прекращены, и караваны, идущие по Охотской дороге, не встречают более никакой опасности.

При наступлении вечера караван останавливается в тех местах, где есть вода и хорошее кормовище для лошадей; пассажиры раскидывают палатки, разводят кругом огни и стараются как можно более дымить, для уничтожения комаров, которых такое множество но всей дороге, что без сетки на голове невозможно пробыть на одном месте. — В этом отношении нельзя не позавидовать Якутам: они не носят сеток, не устроивают палаток, спят почти полунагие, под открытым небом, и комары не дотрогиваются до них, как будто знают, что земляки их сильно пропитаны дымом. [215]

Как радостно во время долгого пустынного переезда встретит какое-нибудь жилое селение. Первое, попадающееся по пути к Охотску, есть небольшое селение, расположенное на левом берегу Алдана, при устье реки Маи; в нем живут сосланные из разных городов скопцы. При этом селении пассажиры переправляются на правый берег Алдана.

Тут дорога совершенно изменяет вид свой: то едешь извилистыми тропинками, пролегающими сквозь густой лес, поросший кустарником, или через болото, в котором лошадь вязнет по брюхо; то взбираешься на длинный косогор или на крутую каменистую гору, и прелагаешь путь по снежной вершине; то спускаешься прямо в реку; то подымаешься на распавшуюся скалу, где с осторожностью пробирается по острому камешнику бесподковный конь; то вдруг встречаешь лес, обгорелый от жару, который в Июле месяце доходит здесь иногда до чрезвычайности и очень много способствует переправке каравана. Не дай Бог быть застигнуту на дороге продолжительными дождями. В это время болота делаются непроходимыми, реки разливаются; через них уже не возможно переходить в брод, а перевозов нет. Караван поневоле должен ждать, пока перестанут дожди и опадут реки, встречающиеся на пути очень часто, особливо Белая река, которая течет извилистыми протоками и которую приходится переезжать более нежели в 30-ти разных местах.

Правительством было обращено внимание на устройство Охотской дороги, но в этом отношении не возможно ожидать успеха, именно по причине высокого разлития вод в дурное время года; в некоторых местах устроены чрез болоты бревенчатые мосты, но и те все переломаны водою. Теперь можно посудить, каких неимоверных трудов стоит переправка товаров в Охотск. В это время караван теряет совершенно свой прежний оживленный вид. Пассажиры, разбитые, усталые, ждут не дождутся [216] вожделенного прибытия в Охотск; кони их, за месяц и того бодрые, неукротимые, превращаются теперь как бы в движущиеся тени, и едва в состоянии держать 5-ти-пудовую тяжесть. Хорошо, если в транспорте бывает много заводных лошадей, могущих служить в замену усталым; сильно изнуренную лошадь оставляют тогда для поправки в какой-нибудь луговине, на произвол судьбы; в обратном пути Якут непременно найдет ее, как будто по духу чуя, где гуляет его конь.

По переправе через Становой хребет, встречается, неподалеку от реки Охоты, другое небольшое селение, в котором живет станционный смотритель и есть перевоз на левую сторону реки Охоты. Отсюда до Охотска остается 200 верст и дорога становится гораздо лучше, в сравнении с Алданской.

Еще на расстоянии 10-ти верст от Охотска слышен по лесу глухой рев волны, ударяющейся об высокие морские скалы и рассыпающейся дробью по отлогой лайде Охотского порта. В лесу чувствуется уже дыхание свежего морского воздуха и вдали чуть виднеются мачты стоящих на реке Охоте казенных судов. — Если транспорт успеет придти к берегу в то время, когда вода идет с моря на прилив, то он сейчас же переправляется через реку в порт; когда же вода идет на убыль, то довольно опасно пускаться но широкому разливу реки, потому что последняя, впадая в море, может, при быстрой убыли воды, — легко унести в него и переправляющихся ней

В прежние годы Охотский порт был устроен на левом берегу реки Охоты, в 50 верстах от устья; но так как берега этой реки большею частию низменны и ровны, то при сильном разлитии воды она затопляла строения жителей. В отстранение этого неудобства, порт перенесли на отлогий мыс, находящийся между морем и дугообразным устьем реки Охоты. Но и это место также оказывается невыгодным по следующим обстоятельствам: [217]

1) Прямо с открытого моря дуют жестокие ветры и в зимнее время заносят весь порт снежною вьюгой;

2) Жители крайне нуждаются в воде, ибо от всегдашних приливов с моря соленой воды в реку, вода в последней делается негодною к употреблению, и они принуждены ездить за нею вверх по Охоте, к старому порту что составляет 50 верст расстояния. Хотя в городе и есть колодезь, устроенный казною на избранном месте, но в зимнее время он замерзает от сильных морозов.

Охотский порт служит защитою с восточной стороны Сибири. В нем находится приморское управление, 2 батареи с огромными пушками, привезенными на кругосветных казенных судах, 1 церковь, 13 лавок, и не более 100 жилых деревянных домов. Прежде здесь был устроен казенный соловаренный завод, но так как от близости реки Охоты соленая морская вода разжижалась на довольно большое пространство, чрез что в заводе добывалось очень мало соли, то его и перенесли в Ину, верстах в 60 от Охотска.

Охотский флот состоит из 4-х бригов и 2-х ботов, которые стоят в реке, а на зимнее время, по случаю замерзания последней, вытаскиваются на берег.

Большое затруднение встречается при проводе судов с моря в реку, или из реки в море, потому что между морем и устьем Охоты протянулся дресвяный риф поперег всего пролива, и беспрестанно изменяет свою глубину от наносимой неровною волною дресвы. Кроме самых сильных приливов, вода редко поднимается до 12 футов на самом рифу, чрез который проходят суда, но и то с помощию искусного и опытного лоцмана; случается же иногда, что некоторые самонадеянные судовые командиры, не узнав настоящей глубины на форватере, и без помощи лоцмана, решаются пройти риф и задевают за него судном, так, что без выгрузки не возможно бывает стянуться с рифа; между тем огромная волна [218] колотит судно о грунт с такою силою, что от удара падает рангоут, в судне делается значительная течь, и когда вытащат его, то оно требует больших починок, или, в противном случае, становится неспособным к плаванию. В это самое время выбрасывают в катера находящийся в судне груз, что сопряжено с величайшею опасностью и не редко с погибелью в мутных волнах Охотского моря.

Российско-Американская Компания имела в Охотске, на самом мысу, факторию для складки своих товаров; но все эти неудобства, как в отправлении пушных промыслов через Охотскую дорогу, так и в худом проходе больших ее судов чрез форватер, заставили ее перенести факторию в Аян.

Жители Охотска не занимаются ни скотоводством, ни хлебопашеством; они пользуются привозным хлебом, а скот пригоняется к ним из Якутска. Главная промышленность их состоит в рыбной и звериной ловле. В Августе месяце открывается здесь ярмарка. Отсюда товары отправляются во все окружные места и острова Охотского моря, где их продают или выменивают на пушные промыслы, оленью кожу и моржовый зуб. Теперь Охотским купцам не выгодно посылать товары в Камчатку, потому что торговые Северо-Американские суда стали посещать этот край, и сверх того Российско-Американская Компания открыла в Петропавловске свой магазин.

Все товары Охотские торговцы развозят, за хорошую плату, на казенных судах, находящихся при Охотском порте; собственных же судов не имеют, из опасения, что их разобьет в море. Но сколько выгод могло бы приобрести Охотское купечество, еслиб составило между собою компанию и завело свои суда, которые могли бы ходить чрез Восточный и Атлантический океаны в Европу, нагружаться Европейскими товарами, или, смотря по выгодности, брать некоторые товары с островов означенных океанов и привозить их в пределы Охотского [219] моря; тогда открылись бы для них несравненно изобильнейшие источники богатства, нежели при теперешней торговле, ограничивающейся только окружностями Охотского моря. В этом отношении не представляется никаких препятствий; кроме того, и Правительство оказало бы с своей стороны пособие в таком предприятии, которое неминуемо послужило бы к распространению Русской промышленности в отдаленных морях.

Я означу здесь небольшую выписку цен товарам в Охотске, именно:

Мука ржаная	от 8	до 10 руб.	пуд.
Крупа гречневая	— 12	— 14 -
Сукно семирублевое		18 -	арш.
Простой шерстяной 2 р. платок		8 -
Пуд меди в чайниках или кубиках	— 120	— 130 -
Пуд железных гвоздей	— 40	— 50 -
— — черкасского табаку	— 50	— 55 -
— — коровьего масла	— 25	— 30 -

Соображаясь с этими ценами, существующими в Охотске, можно судить, как должны они возвыситься в местах, прилегающих к Охотску, где жители занимаются единственно звериною и рыбною ловлею, и совершенно не имеют никаких мануфактурных заведений.

Наконец, простившись с берегами твердой земли, надлежало пуститься в открытое море. Мне предстояло плавание на Российско-Американском судне к острову Ситхе, с заходом в Петропавловский порт. Признаюсь, я не без страха вступил на бриг, который видел внутри еще в первый раз. В грозном величии расстилалось передо мною Охотское море, — и я с грустию смотрел на эту обширную, влажную могилу, от которой одна слабая доска [220] будет отделять меня. — Настал день отплытия; выкатили якорь; отдали паруса, сделали семивыстрельный салют крепости, и мы поплыли по огромным, зыбким хребтам пенящихся волн. День был ясный. Дул попутный ветер. С каждым часом мы удалялись от земли на 5 миль, и к вечеру уже чуть были видны высокие берега Морекана, которые издали казались как будто густым облаком, потом совершенно исчезли на горизонте.

Взошла луна; ветер затих и едва едва надувал паруса: море было светло, спокойно, тихо; в серебристых волнах играл кит: то с шумом он проносился по ним, выпуская высокий фонтан, то как будто с леностию нырял, выказывал свой гигантский хвост, и надолго уходил в глубину морскую. Но эта картина природы магическим очарованием своим не привлекала моих взоров; меня мучила тошнота, которая бывает почти у всех, кто в первый только раз пускается в море; особливо усиливается она, когда поминают при том про ром, масло и сахар.

Миновалось три дня по отплытии нашем из Охотска — и робость моя исчезла, тошнота прошла, во мне явилось желание увидать поскорее берега Камчатки.

Во все время плавания по Охотскому морю, мы не встретили штормов или продолжительно противных ветров; в противном случае нам бы пришлось плыть до Камчатки недели три, а может быть и более. Ветры большею частию были попутные, и погода благоприятствовала успешному ходу нашего судна.

На 8 день нашего плавания мы увидели непрерывную цепь гор с снежными вершинами, представляющимися издали в виде белых палаток раскинутого лагеря. То были берега Камчатки.

Обогнув мыс Лопатку, мы стали приближаться к Петропавловскому порту, где встретили с Авачи противный ветер, который потом утих, и за ним последовал штиль. Находясь кругом в берегах и не имея возможности [221] лавировать, мы принуждены были, в ожидании благоприятного ветра, бросить якорь на большом рейд, чтоб течением не прибило судна к берегу. Цепь загремела и гул протяжно прокатился по высоким горам. Время было довольно темное; кой-где в сторон виден был свет от горящих сопок; вокруг царствовала глубокая тишина, и это торжественное молчание ночи изредка нарушалось или падением камня, сорвавшегося со скалы и глухо ударявшегося об воду, или воем голодного волка, повторявшимся в ущельях гор, и потом снова все погружалось в мертвый сон.

Штиль продолжался во всю ночь. На отдаленном горизонт начинала заниматься заря. Мы известили жителей Петропавловска о своем прибытии, сделав сигнал выстрелом из пушки, и требовали лоцмана с катером для буксировки судна. Немного времени спустя, явился лоцман с 2-мя катерами, которые повели судно в гавань.

Мы прошли песчаный мыс. Первым встретившимся нам предметом была батарея, сделанная из земли, в род вала с окнами, из коих выглядывали четыре медные пушки; потом взошли в круглую спокойную гавань, и стали на якорь в глубине 8 саженей. По правую сторону гавани расположено было 80 домов, возвышалась одна церковь, стоял бот для разных посылок, и весь берег был усеян собаками, кои служат жителям Камчатки вместо лошадей — вот Петропавловская крепость.

Летом невозможно попасть в Камчатку сухим путем, по причине больших рек, а зимою нельзя пристать судном, потому что берега Охотского моря обмерзают на далекое пространство довольно толстым льдом, и притом, в зимнее время сообщение между Охотском и Камчаткою делается очень затруднительным.

Но нужда научила жителей сих стран переезжать такое большое пространство на собаках, запряженных в нарту. Нарта ни что иное, как длинные сани, шириною в 1 арш., с широкими тонкими полозьями; они очень легки [222] и не тонут в глубоком снегу. 13-ть собак везут в нарте 50 пуд. грузу и по хорошей дорог перебегают в сутки 150 верст. Не охотно и с воем позволяют они впрягать себя в нарту. Их впрягают цугом в 6-ть пар, тринадцатая, передовая, показывает задним собакам дорогу, знает команду направо и налево, предвещает ураган, дает знать путешественнику, чтобы он заранее отыскивал в горах удобное место, где бы мог укрыться дня на 3 или более, если не хочет быть занесен снегом. Хорошая передовая собака чувствует в который день начнется ураган и ни за что не дастся запрягаться в нарту, как будто предупреждая тем ездока, чтоб он не отправлялся в опасный путь.

При переезде чрез какую — нибудь снежную долину не возможно сидеть прямо лицом к собакам, потому что от быстрого бега они делают ногами вьюгу, и притом, от них довольно дурно пахнет. Если собаки заметят, что из них какая-нибудь худо везет, то вся свора останавливается, зачинает с ленивицей драку и перепутывается в ременной упряжи, из которой собак надобно выпутывать по крайней мере 1/4 часа; если же замечание в лености вторично падет на ту же собаку, то во время корма, когда дают собакам запасную сушеную рыбу, они отнимают ее у виновницы.

Жители Петропавловска ездят по всему Камчатскому полуострову, ведут значительную торговлю с Камчадалами Коряками, и выменивают у них пушные промыслы, которые, по величине шкур, по их цвету, длинной, ровной, густой и шелковистой шерсти, считаются лучшими по сравнению с добываемыми во всех странах земного шара.

Преимущественно находятся здесь соболи, лисицы всех сортов, песцы, куницы, тарабаганы, зайцы, россомахи, медведи, волки; попадаются также выдры и бобры. Все эти промыслы вымениваются очень выгодно, так что лучшая пара соболей, за которую в наших местах надо дать 500 р., обходится в 80 руб. Самые нужные для мены [223] товары: суть: черкасский табак, чай, сахар, патока, порох, свинец, сукно, ситец, миткаль, холст, медная и железная посуда, оружие и разные галантерейные вещи, которыми Коряки переторговывают с Чукчами из своего барыша.

Здесь был некогда для Охотского купечества самый лучший сбыт товаров, так что последних не доставало на годичные расходы Петропавловского порта, и жители крайне нуждались в разных домашних потребностях. Но Российско-Американская компания, открыла в Петропавловске магазин, наняла тамошнего купца в коммиссионеры, снабдила его всеми нужными товарами на 200 т. руб., и наложила на них, разумеется не без собственной же выгоды, самые умеренные цены, по сравнению с теми, которыми пользовались Охотские торговцы, — чрез что отстранила их от ввоза товаров, не представлявшего уже и им самим ни каких выгод.

Главная промышленность жителей Петропавловска состоит в звериной ловле и в переторжке у дальних Камчадалов пушных промыслов, которые продают они приезжим купцам.

Местность, почва и суровый климат не позволяют жителям заниматься хлебопашеством. В Нижне-Камчатске бывают в некоторых местах посевы, но весьма в малом количестве. Скотоводство в Петропавловске в бедном состоянии: пуд свежего мяса стоит там 25 руб.; за то в рыбе такое изобилие, что ее можно брать руками близ берегов; в летнее время собаки, по мелким местам, всегда ловят рыбу сами, а на зиму им ее запасают. Здесь также множество разной дичи; домашних же птиц не разводят, потому что их рвут собаки. — В Петропавловске находится приморское управление и местопребывание главного начальства.

В последних числах Сентября бриг наш вышел из Петропавловска, и направил путь чрез Восточный океан к острову Ситхи.

Когда отделились мы на довольно далекое пространство от берегов, ветер начал свежеть, и бриг наш [224] несся по волнам, подобно легкой чайке. На расстоянии 100 миль ветр час от часу становился свирепее; мы убрали верхние паруса, взяли по рифу марселей, и к ночи принуждены были привести судно в дрейф. Горизонт стемнел кругом и тучи быстро закрывали светлое небо; гигантские волны Восточного океана беспрестанно увеличивались; морские разбойники — предвестники бури, с криком летали вкруг нашего брига. Закрапал дождь, сверкнула молния и глухой гром прокатился по густым облакам. На палубе было смирно; по временам слышалась команда вахтенного штурмана, который беззаботно стоял у рулевого и посматривал на компас. С полуночи сделался совершенный шторм; с одним средним парусом бриг наш утопал в волнах, которые были величиною до 6 саж.; вздымая белые хребты свои, они рассыпались у борта брига; на палубе невозможно было стоять, не держась за что-нибудь надежное от сильной качки; временем воду черпало бортом; каждая снасть издавала свой звук от жестокого ветра; море сердито шумело, как будто силилось задавить волнами ничтожную точку, которая осмелилась вступить в борьбу с грозною, всеразрушающею стихиею.

Три дня мы штормовали в открытом океане; на четвертый день с полудни пошел крупный дождь, сильнее прежнего; волны по немногу стали опадать и ветер переменился почти, в штиль. Мучительная качка продолжалась целые сутки от безветрия.

Наконец, горизонт стал мало по малу очищаться, небо прояснилось, подул легкий ветерок. — Тут мы увидели с правой стороны большое 3-х-мачтовое судно, из средины которого беспрестанно показывался огонь и густой черный дым; чрез несколько времени оно было почти в полуверсте от нас; на нем развевался Американский флаг. Это было перемаранное и закоптелое от дыму китоловное судно, с несколькими ялботами.

Мне неоднократно случалось видеть китовую ловлю во время моего плавания по Восточному океану, где киты [225] водятся в большом количеств, начиная от самого северного тропика до Берингова пролива, по широте, — и от северо-западных берегов Америки до Японских островов. Все это пространство усеяно множеством китобойных судов разных наций, кроме Русских. — Вот как происходит китовая ловля.

Кит, по своей наружной форме, более походит на рыбу, но принадлежит к породе млекопитающих, — имеет мягкие губы и сосцы и детей своих питает молоком. Он не может быть долгое время в воде без присутствия воздуха, и хотя глубоко ныряет, но опять выплывает на поверхность, выпускает из себя фонтаном поглощенную воду, и снова запасается свежим воздухом.

В это время, когда стоит тихая погода, киты играют на поверхности моря. В китоловном промысле киты разделяются на два сорта: одни выпускают из верхних ноздрей по одному фонтану, а другие по два; этих-то последних и стараются ловить китоловы, потому что из них получают самый лучший жир, известный под именем спермацета.

Вообще китоловные суда бывают трехмачтовые, между гротовою и фаровою мачтами устроивается в них кирпичная печь, в которую вмазан котел для топки жира. Вокруг бортов судна, на боканцах, вешаются ялботы, коих на каждом судне бывает не менее 10-ти, всегда в готовности и со всеми принадлежностями для ловли. В каждом ялботе находится кокусовая веревка, длиною до 800 саж., толщиною в палец; она очень крепка и не тонет на воде. Одним концом привязывают ее за харпун: это ровная, прямая, 5-х-аршинная палка, у которой на конце прикреплена острая с обеих сторон железная стрелка. Когда харпун бросают в кита, эта стрелка глубоко уходит в тело, и при вытаскивании из него назад, принимает положение костылька, так что ее ни как невозможно вытащить, не разрезав того места, где она находится. [226]

На судне стоят часовые с зрительными трубками, и едва заметят вдалеке фонтан, тотчас дают знать вахтенному. В одно мгновение на воде является ялботов до 5-ти, готовых к отплытию. На каждом ялботе находится шесть человек ловких и проворных матросов; из них четверо гребцов, один на корме правит длинным гребком для скорых поворотов, и шестой, самый важный, с харпуном.

Все спущенные на воду ялботы с легкостию ласточки пускаются в то место, откуда виден фонтан; между тем за ними следует судно и ни на минуту не теряет их из виду.

Когда ялботы подплывут на близкое расстояние к страшному животному, тогда каждый харпунщик старается кинуть харпун в заднюю часть кита, ближе к хвосту, и если кто-нибудь из них удачно попадет, то все ялботы с неимоверною быстротою отплывают в противоположное направление от кита. Животное, почувствовав рану, глубоко погружается в море, потом вдруг почти все выказывается на поверхности, начинает метаться в разные стороны, широко раскидывая волны и быстро пускается вдоль океана.

В это время выпускается из ялбота веревка, привязанная за харпун, и сам ялбот следует за китом; лишь только кит вздумает отдохнуть, тогда опять собирают выпущенную веревку про запас на то время, когда кит снова погрузится в воду.

Горе тому ялботу, который не успеет во время отвернуться от кита: одним легким ударом хвоста животное превратит его в щепки, и матросам предстанет неминуемая смерть, если не подоспеют к ним на помощь товарищи с ближайших ялботов.

Эта борьба громадного животного с человеком — существом слабым и бессильным, и вместе столь могущественным в соединении с подобными себе, — продолжается иногда по целым суткам, и как кит ни увертывайся, он ни за что не избегнет предназначенного ему жребия. [227] Когда животное совершенно утомится н до того обессилеет, что уже не в состоянии погружаться в море, тогда подплывает к нему судно, ложится в дрейф и начинается операция. К гротовому марсу привешивают огромные тали с гаком, которым задевают за мертвого кита и с борта судна режут жир в виде лент, нарочно сделанными для того ножами. Обрезав его совсем, выбирают кости, которые у китоловов употребляются вместо дров для топки жири.

При счастливой и удачной ловле китов, судно, величиною в 500 тонн, наливается жиром не более как в 10 месяцев. Все китоловные промышленника, при распродаже груза, получают из него часть в свою пользу, начиная с самого командира и до последнего матроса.

Самый лучший лов бывает в Апреле месяце, потому что в это время появляются сельди, за которыми гоняются киты, употребляющие их в пищу.

Кроме человека, кит имеет у себя еще других неприятелей: это морские свинки или касатки. Они нападают на него стадами и острыми зубами своими наносят ему раны, от которых кит непременно умирает, потому что соленая морская вода постепенно их разъедает, и они, вместо того чтоб заживать, с продолжением времени увеличиваются все более и более.

Во время нашего перехода из Камчатки в Ситху, нам по пути много встречалось китоловных судов, по большой части Американских. Последние заходят иногда и в Ситху, для разных поправок на судне или для того, чтоб налиться свежею водою; но ни одно из них не смеет производить там торговли с дикими: в противном случае его оконфискуют.

Текст воспроизведен по изданию: Русские на Восточном океане // Москвитянин, № 8. 1849