Отрывки из журнала плавания г. Хромченки, в 1822 году.

(Продолжение.)

Коль скоро наступила ясная погода, я тотчас отправился на берег. Прикащик Карсановский следовал за мною, по торговым видам; мы пристали у каменьев, находящихся против селения Ужигалит. Невозможно изобразить той радости Американцев, с какою они нас встречали. Слова: «Кашат Куянна!» много раз были громко повторяемы присутствующею толпою дикого народа; многие тесня друг друга, бежали к байдаркам нашим и со всею осторожностию выносили их из воды. Наконец успокоясь несколько, они разошлись и составили уже во многих местах группы. Женщины совершенно были особо от мущин; они разведя огонь, готовили для мужей ужин и ни сколько не участвовали в их разговорах. Карсановский тотчас приступил к мене, [298] а я, в сопровождении Американцев, отправился к озерам, находящимся неподалеку от селения. Провожатые мои следовали за мною до первого выстрела сделанного по кулику (Сей род куликов егери называют травниками.). После того ни один из них не смел ко мне приближаться, и когда я звал их к себе, то они молчали.

Прогулка моя к озерам была не понапрасну: я настрелял довольно дичи, и вечером уже возвратился к месту нашего привала. Мена с Американцами была прекращена, и Карсановский изготовлял байдарки к отъезду. Во время мены он узнал от Американца Тунган о Руских, коих сей называл: Васильев и Воробьев.

Сколь ни было уже поздно, однако я решился еще остаться на берегу с тем, чтоб разведать обстоятельнее о Васильеве и Воробьеве. Тунган долго не соглашался на мою прозьбу о повторении своих рассказов, отговариваясь, что он не может долго говорить с нами, по чрезвычайной боли своих глаз. Наконец убедился, и рассказал нам [299] следующим образом: При переезде от селения Ныхта, (что на мысе Принца Валлиса) в залив Головнин, однажды внезапно восставшею бурею, говорил Тунган, был он отнесен в открытое море, на однолючной байдарке. Две ночи (Американцы, вообще рассказывая о каком-либо большом переезде, исчисляют путь числом ночей.) буря его несла неизвестно в которую сторону, а на третью он пристал к неизвестной ему земле. Жители оной тотчас приняли его ласково, и он в сем месте находился очень долго; однако никак не мог сказать, сколько он жил лет вместе с упомянутыми жителями. Он узнал в последствии, что земля, на которую попал, был длинный остров, обитаемый бедным народом, который питается китовым и моржовым мясом; кожами сих последних торгует с соседственною землею, находящеюся от западной оконечности острова на одну ночь езды. Землю ту он называл Куслит. В сей-то земле он не один раз виделся с Рускими (о коих было упомянуто выше). [300]

Тунган желая объяснить те места, кои он нечаянно посещал, избравши на песку ровную площадь, сначала начертил Американский берег, от самого того места, где мы находились, до Берингова пролива; потом острова лежащие не в дальнем от него расстоянии. Первый от залива Головнина, он называл остр. Азияк, другой подалее от берега Укивок: он говорил, что сей остров обитает. Народ живет совершенно на крутых скалах и большею частию занимается меною мехов с теми народами, кои живут в земле Куслит; после того означил два больших, а по южную оных сторону маленькой островок, отличая каждый особенным названием; под конец окончил Американский берег тем, что против означенных островов сделал мыс, и от него продолжил берег, как должно думать к N; при назначении вышеупомянутого берега, он часто проведя черту не так, снова оный перечерчивал, и обращаясь к своим землякам говорил, что в том месте берег такой имеет изворот.

Реку Кавсяк он начертил против острова Укивок, говоря об ней, что жители [301] острова часто ее посещают, а иногда под осень переезжают и в залив Головнина. После продолжал чертить ту землю, где он долгое время находился, означая оную длинным островом, сказывая, что жители называют его Чуакак (Может быть несходство названия остр. Св. Лаврентия, который Г. Коцебу называет Чибоно, а Тунган Чуакак, происходит и от того, что Тунган был там иностранец, а может быть от самого несовершенства или свойства языка, как например: умершего Сандвичевского Короля иные Европейцы называют так, а другие иначе, и всякий себя считает правым.). У восточной оконечности назначил три небольшие островка; про северной говорил, что на нем есть крутая гора и у подошвы оной находится жилье; островок сей он называл Пунук. Наконец означил землю Куслит, говоря, что в ней он видел Руских Васильева и Воробьева, и в доказательство сему, он произносил несколько слов, часто им слышанных от сказанных Руских. Тунган произносил те слова следующим образом: Папуш табаку, трубка табаку и прошка табаку, в добавок, к оным он произносил также некоторые ругательные слова, употребляемые простым нашим народом. [302]

В заключение сих рассказов л должен упомянуть, что Тунган отнесен был бурею к острову Св. Лаврентия, что можно видеть из того чертежа; что он также мог часто посещать восточные берега Азии, и видеть Руских, в том нет кажется никакого сомнения, ибо он уже сказывал, что жители острова Св. Лаврентия часто ездят на Азиатский берег, для промены моржовых шкур. Следовательно сравнивши все, можно полагать, что Тунган мог быть у реки Анадыри, где, как должно думать, видел Васильева и Воробьева, которые, по его рассказам, занимаются торговлею с дикими народами, которая может быть производится от частных людей.

Тунган сказывал, что он в прошлом году приехал вместе с Укивокцами из земли Куслит, а потом чрез реки Кавияяк и Квийгат Туксмук, достиг на свою родину.

По окончании наших разговоров, я отправился на бриг и просил нового знакомца проезжать завтра ко мне на судно.

В 4 часа утра, приехали к нам Американцы, в том числе и Тунган. Я позвал его к себе в каюту, и повторил опять то, о чем мы вчера вечером [303] говорили. Он начертил на бумаге все те берега, которые он представлял на песке, совершенно в таком положении, как и прежде им были означены. Посредством Тунгана, я мог узнать о языке жителей острова Чуакак или Св. Лаврентия; слова, кои собраны мною, означены ниже:

Американцы бывшие у нас на бриге гостили до 2 часов; после все разъехались по разным местам. При отправлении Тунгана на берег, я дал ему серебряную медаль из тех, которые были даны мне для раздачи диким народам. Тунган выпросил у меня клепец, объясняя, что он покажет своим соотечественникам его употребление; но сам прежде нам об нем рассказывал, что много раз видел у Васильева и Воробьева, знает как [308] должно его настораживать и какую при том должно иметь осторожность.

Американец сей ничем не отличался от своих соотечественников в рассуждении одежды и украшения, но более обращал наше внимание по природному уму. Не смотря, что понятия его были темны о других землях, он очень любопытствовал знать, с которого места мы пришли, много ли еще там осталось народу и кто оным повелевает. Когда узнал обо всем, то непременно хотел иметь чертеж тем странам: он попросил у меня лоскуток бумаги и все те отдаленные страны сам обвел карандашом по моим рассказам, и спрашивал так ли? Потом обратясь к своим землякам, долго с ними об оном говорил и наконец сказал: «вот сколько народов кроме нас, еще в той стране находится!»

Вскоре после отбытия Американцев, я, и Г. Этолин на байдарках отправились к Каменному мысу; на пути мы встретили Алеут и прикащика Карсановского, который ездил на жилье, для мены пушных товаров; я велел всем следовать за мною. Не доезжая Каменного [309] мыса, мы пристали против небольшого селения, где были встречены Старшиною Чевысмяком и Американцами с ним находившимися, которые повели нас к своему жилищу, находившемуся в 50 саженях от моря. На пути мы видели много помостов, на которых сушилось множество разных родов рыб. Жена и небольшая дочь Старшины Чевысмяка, прислуживали во время угощения; нас потчивали китовым мясом и вареною рыбою, но по отвратительному запаху, никто из нас не мог их отведать, кроме Алеут, которые считали сие великим лакомством. Мы имели случай видеть Американскую пляску, про которую Чевысмяк нам сказывал, что они употребляют только во время игрищ. Она начиналась следующим образом: мущины сначала стали в кружок, по том один ударял в бубен и пел унывным голосом; другой вошел в середину, наклонясь несколько вперед; при каждом телодвижении, он притопывал ногою, оглядываясь во все стороны, как будто кого опасаясь, украдкою натягивал лук и спускал стрелу; все сие повторяемо было одинаким порядком, до четырех раз и более, всегда в сопровождении некоторых слов, произносимых испуганным [310] голосом; после того мущины, женщины и взрослые дети, плясали все вдруг, до тех пор, пока не устали. Пляска Американцев так единообразна, что не приносит никакого удовольствия зрителям. Женщины еще менее к тому способны. Американцы любят однако пляски других народов, кои несравненно живее и разнообразнее.

Голос Американцев в песнях очень груб и неприятен для слуха, мало имеет перемен и часто бывает унывен. Американцы, сколько мне известно, имеют свои стихотворения, состоящие только в воинских песнях, иногда похвальных, иногда насмешливых; последние особенно привлекают внимание сих дикарей. Особенные люди, называемые Кашаты, суть по большей части сочинители сих произведений, доставляющих им чрез то немалое уважение между соотечественниками. Часто Американцы, как Алеуты или Якуты, берут какую-нибудь речь и потом поют ее на один голос, как например: я табак крошу, а ты нет. От скуки, дикарь иногда распевает сию столь короткую песню час и более. [311]

После всех плясок, мы смотрели, как Американцы иногда опрокидывались на воде в байдарках, и невыхода из оных проворно опять поднимались. Чавысмяк нам сказывал, что искуству сему они обучаются еще с малолетства, так что взрослый Американец непременно должен знать оное.

Здесь я видел случайно молодую девушку, которая имела уже мужа, хотя ей еще не было и 10 лет; напротив того муж ее был лет около 20 и более. Когда я спросил, для чего столь молодую девушку так рано выдали за муж, то мать ее ответствовала, если бы она в ее лета не имела мужа, тогда всякий бы над нею смеялся и в последствии она была бы уже всеми пренебрегаема. Сие честолюбие, или самые выгоды тестя, может быть заставляют так заблаговременно выдавать молодых девушек за муж. Мне кажется, свадебные обряды Американцев совершенно сходны с Кадьякскими Алеутами; ибо зять после того делается почти работником тестя, приносит ему всегда лучшую добычу, отдает лучшую вымеленную вещь, и большую часть всего, что ни получит. [312]

Американец считает себя довольнее, когда имеет дочерей, а не сыновей; ибо сии по женидьбе могут оставить его, зять же обязан доставлять всегда тестю прокормление.

Американцы променивали нам байдарки со всем вооружением, из коих одну выменял Г. Этолин на Чукотское копье и табак; но никто из них не хотел уступить своих мехов, потому, что мы не могли им дать много Черкасского табаку, на который единственно они стараются променивать своих лисиц. Они большие мастера в производстве мены, торгуются чрезвычайно скупо, всегда советуясь между собою, и наконец крайне радуются, когда думают, что им удалось кого-либо обмануть.

(Продолж. впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Отрывки из журнала плавания г. Хромченки, в 1822 году // Северный архив, Часть 11. № 18. 1824

© текст - Булгарин Ф. В. 1824
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Северный архив. 1824