-

БЛАШКЕ Э. Л.

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ

О ПЛАВАНИИ В БАЙДАРКАХ И О ЛИСЬЕВСКИХ АЛЕУТАХ.

Во время нахождения моего на службе на Северо-Западном берегу Америки (с 1835 по 1840 г.), в Российских колониях свирепствовала натуральная оспа. Несмотря ни на какие средства предосторожности, болезнь распространялась более и более, и становилась злокачественнее, как то обыкновенно бывает при ее [116] первом появления. Около 3000 туземцев погибло, прежде нежели введено было прививание коровьей оспы. Причины медленности, с какою прививание оспы вошло здесь во всеобщее употребление, суть следующие: 1) Трудность получения свежей оспеной материи, по причине отдаленности этого края от Европы. 2) Большая потеря времени, в случае, если оспа окажется недействительною, для получения другой, потому что сообщение бывает только один раз в году. 3) Отвращение туземцев от операции, для них непонятной, и выдаваемой шаманами за средство, которым Европейцы хотят истребить их, и наконец 4) Затруднительное сообщение между отделами колонии (Российские Американские колонии разделяются, для удобства управления, на 6 отделов: 1) Ново-Архангельский, 2) Кадьякский, 3) Уналашкинский, 4) Атхинский, 5) Северный и наконец 6) Курильский.), происходящее также только однажды в год. К счастию, взятая мною из Европы и Сибири оспа принялась, и тем спасено было множество жертв.

Все вышеприведенные препятствия встретил я во всей их силе, и только в Мае 1838 года было возможно Правителю колонии, Капитану 1-го ранга И. А. Купреянову (ныне Контр-Адмирал), послать меня в Уналашкинский отдел, для принятия нужных мер к ослаблению действий эпидемии.

Бриг Российско-Американской компании Полифем, под командою прапорщика Корпуса Штурманов Д. Ф. Чернова, привез меня из Ново-Архангельска в Иллюлюк, главное селение Уналашкинского отдела, лежащее на северном берегу острова Уналашки. Отдел простирается на запад от острова Унга, чрез часть полуострова Аляска, до острова Умнак, на протяжении около 150 географических миль. Он разделяется на восточную и западную части и имеет до 1400 жителей, живущих там и сям, в более или менее значительных селениях. Восточная часть имеет: на острове [117] Уналашке 4 селения, на острове Уналге 1, на острове Акуне 2, на острове Аватаноке 1, на острове Тигальде 1, на острове Унимаке 1, на полуострове Аляске 3, и на острове Унге 1. Западная: на острове Уналашке 5, и на острове Умнаке 2. Следственно, всех селений, считая и главное, 22. Сверх того, к этому отделу принадлежат острова Св. Георгия и Св. Павла, с селением на каждом из них.

Распределение народонаселения, завися от средств к пропитанию, весьма неровно; в иных пунктах живут не более 15-20 Алеутов; в других, как на пример в Унге, в Бельковском на полуострове Аляске, в Речешном на острове Акуне, в Николаевском на острове Умнаке, от 80 до 100 и до 150; в главном же селении до 200 человек.

Данною мне инструкциею, было предоставлено моему произволу, или самому объехать отдел, или снабдив оспенной материей находившегося при Иллюлюкском лазарете Фельдшера, отправить его. Я решился на первое.

Привив оспу всем жителям главного селения и запасшись достаточным количеством материи, я начал заниматься приготовлением к моему путешествию. Приготовление это заключалось, со стороны правителя конторы (который, вместе с священником, делает ежегодно это путешествие), в выборе трех новых трех-лючных байдарок и в назначении шести искусных гребцов из Алеут, знакомых с течениями и местами, где можно пристать. Одна байдарка была назначена для меня, другая для моего слуги, третья для клади. Кладь состояла из маленькой палатки, котла для нагревания воды и для варки пищи (если б случилось что варить), небольшого количества сухарей, мешка муки для Алеутов (если б не случилось для них другой пищи), из большого количества табаку, чаю и сахару для подарков и промена на другие припасы в поселениях, и наконец из нескольких бутылок рому. Когда эти приготовления и мое богатство, особенно в [118] табаке, сделалась известными, то все стали завидовать Алеутам, имевшим счастие сопровождать меня.

Одеться надо было по тамошнему обычаю. Необходимы длинные непромокаемые сапоги, делаемые из пищеприемного горла сивучей, и камлейка, род рубашки, доходящей до икор, с кулем (капишоном), сделанных из медвежьих кишок (это лучшие) или из сивучьих. Шнуром стягивается куль под подбородком и рукава у кистей. Все это размачивается прежде в морской воде, потому что в сухом виде слишком жестко и легко рвется. Алеуты носят еще деревянную шляпу, разрисованную и украшенную усами сивучей, для предохранения себя от солнца и морской воды.

Построение байдарок весьма искусно. Остов составлен из круглых палок, толщиною в диаметре от 4 до 5 линий, из дерева чага (Taxodium sempervirens). Эти палки соединены между собою и с килем, более толстым, и составленным для гибкости из нескольких кусков, связью из китового уса. Это дерево собирается по берегам, куда его прибивает течением из Калифорнии, потому что вся гряда и большая часть полуострова Аляски, совершенно безлесны, так что редко можно найти низкий уродливый ольховый куст (Alnus rubra Bong.); о деревьях нет и помину. Смотря по длине от 10 до 14 фут и по назначению ее для двух или трех человек, оставляется в байдарке столько же люков или отверстий и все обтягивается лафтаком (тюленьими или сивучьими шкурами, сшитыми жилами). Путешественник сидит в среднем люке. Весла употребляются двойные, т. е. снабженные с обоих концов лопастями. Байдарки Алеутов с Лисьевских островов всех легче на ходу, но за то и всех опаснее. Малейшее боковое движение, если гребцы к нему не приготовлены, опрокидывает их; повиснет голова вниз и тогда не легко выкорабкаться из узкого люка, в который без привычки и влезать трудно. На люк натягивается еще обтяжка, также сшитая из кишок, которую седок [119] подвязывает под своими мышками так, что если волна окатит его, то кроме лица и рук, все ост тело остается совершенно сухим. Вышедшее ныне из употребления раскрашивание Алеутами лица, служило без сомнения также предохранительным средством от морской воды, которая имеет весьма неприятное влияние на кожу. У меня, в продолжение этого путешествия, кожа совершенно сходила с лица два раза.

Ловкость и терпение этих земноводных людей превосходят все, что самое живое воображение может себе представить. Их надобно видеть в маленьких однолючных байдарках, во время бури и при большом волнении.

Мне давали в проводники от селения до селения Алеута в однолючной байдарке, который, зная подробнее местность, служил вместе и лоцманом. По целым часам, смотрел я с удивлением, как он, то скрываясь за волной, то выплывая из за нее, с изумительной ловкостью избегал вершины волн, которые легко могли опрокинуть его байдарку. Самое трудное, впрочем, заключается в том, чтоб приставать к открытому берегу и отваливать от него, потому что бурун у здешних берегов весьма значителен, даже при спокойном состоянии моря. Чтоб пристать, необходимо выждать самую большую волну: на ней то и должно быть вынесенным на берег, и в одно мгновение, прежде чем подоспеет второй вал, выскочить и вытащить байдарку на берег. Еще труднее отправление. Едва можно понять, как Алеуты, с отходящей волной, успевают в один миг сесть, зашнуроваться и действовать веслом, потому что, от малейшего промедления, байдарка или наполнится водою или опрокинется. Если море спокойно, то они с большим искусством отличаются один пред другим в бросании стрел в морских птиц; за отсутствием же их, избирают целью свои же наперед пущенные стрелы, что также приводит путешественника в удивление на счет их глазомера и меткости. [120] Подобно всем детям природы, наблюдая внимательно за окружающими их явлениями, они всегда плывут в прямом направлении к цели, хотя бы берег и был скрыт от глаз густым туманом, или пришлось переплывать через широкие проливы. В этом удостоверялся я часто, глядя на имевшийся со мною компас. В этих случаях, они только следят за направлением волн и за переменою их форм, произведенною поворотами ветра. На положение солнца и созвездий они обращают менее внимания. Алеуты в точности знают время прилива и отлива и пользуются этим при плавании. Подобное знание в особенности важно при переезде чрез проливы, когда, при спорном течении, море, до тех пор совершенно спокойное, вдруг, в продолжении каких нибудь 5 или 10 минут, от сулоя до того начнет кипеть и короткие волны воздыматься так круто и высоко, что невозможно переплыть, не опрокинув или не переломив байдарку. Поутру старики садятся на возвышенное место и наблюдают восхождение солнца. Тут не упустят они из виду ни одного облачка, ни одной полоски на горизонте, и по форме и направлению их и также по отливам цвета утренней зари, с большою верностию делают свои метеорологические заключения на весь день. Если небо облачно, то они справляются с движением моря и с направлением волн. На их предвещание должно вполне полагаться, и если Алеут, качая головой, лаконически скажет: «однако худо», что значит: «я думаю, сегодня не хорошо ехать», то надобно преспокойно оставаться на месте. Если же показать недоверие к его словам или укорить его в лени, он с величайшим равнодушием приготовит байдарку, пригласит садиться и разве скажет только: «я не виноват в этом». В начале, когда мне было наговорено много преувеличенного на счет алеутской лени, я настаивал на отплытие при казавшемся мне спокойствии моря, и чрез это как себя, так и их подвергал большой опасности. [121]

Во время продолжительных и беспрерывных плаваний, байдарка делает в час семь верст; на небольшом же расстоянии, когда гребцам не нужно сберегать силы, до десяти и более.

Сила Алеутов удивительна; они гребут безостановочно от 10 до 12 часов, прерывая работу разве на несколько минут, чтоб напиться воды. Раза два случалось мне плыть 16 часов сряду. Едва доставало у меня терпения оставаться все в одном и том же вытянутом, неловком положении, при чем должно избегать всякого движения. Мои Алеуты по прежнему были при этом веселы, бодры и свежи. После каждого долгого переезда, они охотно, где только удастся, парятся в бани.

Места, где можно получать пресную воду и дрова для разведения огня, не многочисленны и все им известны. На больших переездах часто нет возможности пристать, по крутости берегов. К числу таких принадлежит северный берег Унимака и остров Унга, где можно приставать почти только у селений. В 12 или 16 часовых переездах, метеорологические предсказания весьма важны, потому что при случающихся на этих морях частых бурях, несмотря на изведанное мною искусство Алеутов, спасение возможно только по какому нибудь чуду. На одном из таких переездов, лопнул лафтак у самого киля байдарки моего слуги, и вода, хотя и удерживаемая сопротивлением воздуха в закрытой на глухо байдарке, вливалась довольно сильно. Слуга мой, находившийся не много позади нас, по весьма уважительным причинам, поднял ужасный крик. Когда мы подошли к нему, ему пришлось усесться в довольно неловком положении на верх моей байдарки, между мною и передовым гребцом. Его байдарку тотчас опрокинули, вытянули воду деревяным насосом (который составляет непременную принадлежность байдарки, как помпа на судне) и заткнули двух дюймовую диру куском сырой рыбы, которую Алеуты всегда имеют при себе, для подобных случаев. Сделав это и посмеявшись над [122] трусливостью моего слуги, они продолжали трест в самом веселом расположении духа. Чтоб иметь возможность выпутаться из подобных бед, принято за правило никогда не выезжать в море менее двух или обыкновенно трех байдарок вместе, в особенности там, где мало пристаней.

Все путешествие мое из Уналашки, в восточной и западной части этого отдела, продолжалось с 19 Июня по 25 Августа. Если я останавливался в поселениях, то меня занимали больные и прививание оспы; но в ненаселенных местах, где сильные ветры задерживали меня иногда по 4 и по 5 дней, при дурной погоде, путешествие делалось тягостным, особенно когда еще, в добавок, недоставало съестных припасов. Алеуты довольствовались небольшим количеством муки, называемой бурдук; из нее варили род каши, приправленной жиром, который они всегда возят с собою. Сверх того, они получали чай и табак, две вещи, доставляющие им высшее наслаждение и для которых они охотно откажутся от всего другого, в особенности же для табаку. Признаюсь, чай, сухари и саго приелись мне самому до того, что когда нам удавалось добыть молодого тюленя, то суп из него нравился мне лучше всяких лакомых блюд самого взыскательного гастронома. Прибыв в какое нибудь селение, я был снабжаем в большом количестве рыбой, свежим и соленым китовым и сивучьим мясом, иногда даже курами. Что касается до кур, которые, как и все в колониях, принадлежат к ихтиофагам (рыбоедам), то они, равно как и яйца, вследствие этой пищи, до того пахнут рыбьим жиром, что непривыкший к этому вкусу не может вовсе их есть.

Самое трудное и утомительное, это собственно путешествие. Разнообразные формации скал, в которых, при живом воображении, можно подметить сходство с самыми необыкновенными фигурами и предметами, вид дымящихся сопок, оживленное море, с сотнями [123] китов, сивучей, морским свинок, окружающих иногда байдарку и глядящих на нее с удивлением, или равнодушно плывущих мимо, все это, конечно, составляет величественную, прекрасную картину, и возбуждает различные мысли и чувства; но неудобное положение и окоченевшие члены не дозволяют восхищаться долго (При этом случае, нельзя не заметить, что киты выкидывают не массивный столп воды, подобно фонтану, но только мелкие брызги, в виде пара, имеющие весьма дурной запах, и издали кажущиеся настоящим фонтаном.).

Когда я выходил на берег, то раскидывали мою маленькую палатку и постилали медвежью шкуру, которая исправляла должность постели, дивана и пр. Алеуты устроивали себе также что-то в роде палатки из шкур, служивших настилками внутри байдарок. Вскоре зажигали веселый огонь, и когда Алеуты начинали пить чай и имели еще к тому по глотку рому, то на лицах их выражалось величайшее удовольствие и счастие. Когда мы приближались к селению, все жители выходили на берег и кланялись нам. Каждый приносил мне какой нибудь подарок: мущины — стрелы, вещи вырезанные из моржовой кости, минералы и т. п., женщины — снурки из китовых жил, вещи, плетейные из травы, кишечные чехлы на фуражки и пр. — Надобно было отдаривать каждого чаем, сахаром и табаком. Непринятие их приношений считают они презрением и обижаются этим.

Вскоре после моего возвращения из путешествия, прибыл бриг Байкал, под командою флота лейтенанта С. В. Воеводского, который должен был везти меня в Ново-Архангельск. Я простился с этим добродушным народом, с уверенностью, что если и не совершенно избавил их от ужасной оспенной эпидемии, то по крайней мере значительно уменьшил ее силу, потому что во многих селениях, особенно западной части, [124] были, до того, смертные случаи от оспы и от вариолоидов.

Э. БЛАШКЕ.

(Э. Л. Блашке — бывший главный врач в Российско-Американских колониях и автор книги: Topographia medica, portus Novi-Archangelscensis. Petropoli, 1842. 8. Этнографический кабинет его, составленный из самых интересных вещей, какие он собрал во время разнообразных своих путешествий, известен многим. Прим. Ред.)

(Продолжение впредь)

Текст воспроизведен по изданию: Несколько замечаний о плавании в байдарках и о лисьевских алеутах // Морской сборник, № 3-4. 1848