-

ГИЛЛЬСЕН КАРЛ

ПУТЕШЕСТВИЕ

НА ШЛЮПЕ «БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ»

для исследования берегов Азии и Америки за Беринговым-Проливом с 1819 по 1822 год.

Статья вторая. ¹

Норфолк-Зунд, открытый и описанный капитаном Венкувером, находится на острове Ситхе — одном из бесчисленных островов, составляющих архипелаг около северо-западных берегов Америки; зунд этот образуется большою бухтою и островом, на оконечности которого лежит гора Эджкомб. Норфолк-Зунд простирается от входа до гряды малых островков, поросших высоким сосновым лесом, за которыми находится настоящая гавань или порт Ново-Архангельск, на 14 миль. До этих островков в заливе нет якорного грунта; но множество подводных и открытых камней, так — называемых, Вице-Кари, очень-опасно, потому-что при штиле течение обыкновенно прибивает к ним; поэтому нельзя войдти иначе, как при совершенно-благоприятном ветре.

Между цепью островов образующих гавань, находится три пролива способные для прохода судов; остальные, так-сказать, завалены подводными камнями, и нет возможности пройидти по ним. Лоцман, высланный на-встречу к нам, повел шлюп Маячным-Проливом, и мы к-вечеру бросили якорь у острова того же имени, названном так по устроенному на нем маяку. «Открытие», пришедшее прежде нас, стояло около крепости, куда и мы на другой день перешли н стали около одного компанейского пустого блокшипа, па который должны были выгрузиться, ибо части помянутого бота находились на самом низу интрюма. [2]

Хотя гавань совершенно закрыта от морской зыби и имеет отличные якоряый грунт, но в осеннее время она весьма-беспокойна. Несмотря-на-то, что она окруженная высочайшими горами, покрытыми, отчасти, густым сосновым лесом, ветер волнует ее; дуя с юго-запада, он отражается от гор, делается северным и северо-восточным, прорывается с удвоенною силою иногда сквозь многие ущелины вдруг, и заставляет стоящее на якоре судно бросаться из стороны в сторону. При таких обстоятельствах невозможно было без опасности совершенно выгрузиться, оставаясь оснащенными, и мы в тот же день начали разгружаться, а потом и выгружаться. Эти работы шли чрезвычайно-медленно от беспрерывных дождей, так-что части бота успели достать не ранее как в первых числах октября. Эти части все вырезаны были из дуба и многие из них, лежа в трюме под водяными бочками без прикосновения воздуха, сгнили или подрябли; их должно было заменить новыми, но, за недостатком здесь дуба, решились заменить их сосновыми. Поэтому отрядили одного офицера с двадцатью матросами для вырубки в восточной бухте, где леса простираются до самого берега, годных дерев, что, между таким множеством прекраснейших сосен, весьма-легко было исполнить — и в два дня успели приготовить не только, нужные деревья для бота, но в запас, вместо сломанных, две брам-стеньги и около тридцати сажен дров. Хотя с Колошами (так называют себя природные жители острова Ситхи). Компания имела мир, однако коварство их заставляло брать возможные предосторожности. Поэтому все люди были вооружены ружьями, мушкетонами и пиками. На месте работ расставили в лесу часовых и, по-возможности, спешили работою; срубив деревья, их только очищали от вершин и сучьев, спускали на воду, сплачивали в гонки и потом буксировывали под крепость, где уже начинали их отделывать сообразно назначению.

Так-как постройка бота требовала неусыпного надзора со стороны опытного офицера, то предписано было старшему лейтенанту шлюпа «Благонамеренный», Игнатьеву, перебраться на берег и стараться окончить работы к концу марта 1821 года; к нему откомандировали одного ученого тиммермана унтер-офицерского звания, одного урядника, четырех плотников, одного кузнеца и одного конопатчика.

16-го числа, по установлении элингов, заложили бот и отслужили молебен.

После-этого начали снова нагружаться. Вместо убывшего груза, который состоял из частей бота, нужно было положить булыжник; для этого отрядили баркасы, и наши все, и один портовой, к тому ж берегу, где вырубали леса — единственному месту, на котором его можно было, и то с трудом, найдти; мы едва могли набрать его до 3,000 пудов. Все эти работы задержали наст, до 25-го числа, и этот день сделался праздником для всех нас, потому-что мы снялись с якоря и оставили посещенный нами край с самым несносным климатом; мы отправились в Калифорнию или, лучше, в Новый-Альбион, где нас ожидало изобилие во всем и отдыха, от понесенных трудов в-продолжение восьми месяцев.

Во время нашей стоянки на Ситхе, прибыли туда: для исправления, американский бриг под командою капитана Мика; из Охотска — компанейская шхуна «Баранов» под командою лейтенанта де-Ливрона; и [3] из Европы — большое трех-мачтовое судно «Бородино», под командою капитана Панафидина. Это судно, принадлежавшее Американской-Компании, пришло с разными европейскими и китайскими товарами для колонии, и должно было взять из Ситхи груз мехов. На пути своем оно заходило в Маниллу, где во время пребывания его открылась холера. Капитан Панафидин, потеряв несколько человек и далее самого медика своего, нанял там другого и поспешил оставить порт, в надежде, что переменный воздух прекратит болезнь; но она еще более усилилась, и до прибытия в Ситху он лишился более 30 человек; здесь он имел еще пятерых больных матросов, из которых четверо выздоровели, а один умер, чем болезнь и прекратилась. Но, по прибытии своем в Кронштадт, мы узнали, что после отплытия его из Ситхи, холера возобновилась. Благодаря Бога, зараза не распространилась ни на берегу, ни между нашими командами.

За несколько дней до нашего прихода в Ново-Архангельск, прибыл туда новый главноуправляющий американскими колониями, флота капитан 2-го ранга Муравьев, в сопровождении мичмана Храмченки, в качестве капитана над портом, секретаря Грибанова и лекаря Волкова; итак, там собралось довольно-большое общество офицеров, старавшихся вознаградить взаимною беседою — скуку от вечной непогоды и удаления от всякого образованного общества. Мы все, кроме занятых службою, всегда были вместе, или на судах, или у начальника, занимавшего дом самый-обширный во всей крепости. Для разнообразия мы разъигрывали маленькие пьесы, давали маскерады, балы и предпринимали поездки к окрестным берегам гавани и к горячим ключам. Таким-образом время прошло еще довольно-приятно; но при всем, этом мы, как уже сказано, были чрезвычайно-рады, когда оставили Ситху.

Во время шестинедельного пребывания нашего, мы не имели ни одного совершенно-ясного дня; напротив, шел почти беспрерывный мелкий дождь. По словам старожилов, такая погода стоит почти весь год, кроме двух зимних месяцев; но и тут она, при западных ветрах, делается также сырою. Морозы более восьми градусов редки, так-что гавань почти никогда не замерзает, и навигация продолжается круглый год.

Крепость Ново-Архангельск заложена в 1804 году, расположена по берегу, у подошвы высоких гор, оплясювающих весь залив, и находится прямо против среднего прохода в гавань. Она состоит из двух отделений, верхнего и нижнего. Верхняя крепость лежит на огромнейшем плоском камне, вышиною до 60 и более футов, называемом, в тех странах, Кекуром. Она обнесена сплошным забором из толстых брусьев, вышиною в 9 Футов; кое-где в нем прорублены ружейные амбразуры; она защищается двумя шестиугольными башнями, в которых в два яруса поставлены пушки; на одной из этих башень поднят флаг Американской-Компании. В верхней крепости находится дом начальника колоний в два этажа и главные магазины. Нижняя часть крепости обнимает верхнюю с трех сторон и состоит из такого же брусчатого забора, защищаемого несколькими башнями; заключает в своих стенах казармы, верфь, разные мастерские и лазарет, помещенный в возвышенном блок-шипе, на берегу. За крепостью, вдоль берега, идет предместье, [4] состоящее из церкви, ветряной мельницы и двенадцати жилых домов, занимаемых чиновниками Компании. В этом предместья отвели квартиру и нашему лейтенанту Игнатьеву. Все эти строения деревянные и большею частию были тогда в ветхом положении; напротив того, верфь и мастерские были в лучшем состоянии; и если бы доставка железа, меди и такелажа не была сопряжена с такими затруднениями и издержками, здесь можно бы строить самые большие корабли, потому-что лучшего строевого леса здесь неисчерпаемое множество; поэтому и Компания редко строила тогда новые корабли, и адмиралтейство устроено более для починки уже существующих.

В Ново-Архангельске было тогда около трехсот жителей, большая часть которых состояла из перевезенных туда Алеутов Лисьих-Островов и Острова-Кадьяка; остальные были русские промышленики, употребляемые при работах на верфи и исправлявшие должность матросов на судах Компании; Алеуты же ловили рыбу и ходили па своих байдарах по проливам архипелага для добывания бобров. Тойоны их каждое воскресенье приезжали к нам на шлюп, поздравить капитана с праздником и получить по чарке рома и по нескольку листов табака.

Тогдашнее положение колонии, в-отношении запасов продовольствия, было весьма-хорошо. Хлебные анбары были полны; но при всем этом, из магазинов отпускали только по одному пуду пшеничной муки на человека и Правление отправило, на большом судне, управляющего конторою, г-на Хлебникова, в Калифорнию для закупки новых припасов. Такая предосторожность необходима в колониях, непроизводящих собственного хлеба; потому-что если калифорнийским монахам вздумается не продавать пшеницы, или если с отправленным судном случится несчастие, то жители должны будут кормиться одною юколою и рыбою, весьма-недостаточною для такого множества жителей. И в этот раз такая мера оказалась полезною. Г. Хлебников, которого ожидали назад в половине сентября, не возвращался и прибыл только в конце января следующего года. Он претерпел кораблекрушение около Бодяги — места, где находилась наша калифорнская колония, под названием «Селение Росс». Все люди были спасены; но корабль, груз и время — пропали. С величайшею поспешностью принялся он за постройку нового корабля, и в короткое время, с августа по декабрь, успел в этом, нагрузил судно в порте св. Франциска пшеницею и солониною и, как сказано, в январе прибыл в Ситху. Для отклонения голода в таких случаях можно бы заняться скотоводством; по этому препятствует, с одной стороны, недостаток пастбищ и сенокосов, а с другой — Колоши, внезапно разрывающие заключенный мир и не щадящие тогда даже самых людей, не только принадлежащий поселенцам скот.

Этот народ, нравом самый зверский и коварный, ведет кочующую жизнь, приходя весною и на лето, для ловли сельдей и другой рыбы, к морским берегам, а на зиму удаляясь во внутрь земли. Когда мы прибыли в Ситху, оставалось только два племени около крепости. Предводители их или тойоны, по имени Катлиан и Сагинак, часто нас посещали; они приезжали, каждый в особой, из одного огромного дерева выдолбленной, лодке, которые поднимала по десяти и более человек. Взойдя на палубу, они тотчас начинали плясать [5] и петь, потом садились в кружок и ожидали, чтоб им поднесли по чарке рома и несколько листьев табака. Наевшись и напившись, они отправлялись обратно на берег — каждый старшина в свое селение, один по одну, а другой по другую сторону крепости. Селение Катлиана, которое мы иногда посещали, лежало на морском берегу, в нескольких стах саженей от лазаретного блокшипа, и состояло из пяти юрт; они построены из воткнутых в землю жердей, связаны в вышину мужского роста, поперечниками, на которые опять наложены три или четыре таких же жерди, служащих для поддержания еловой коры, которою обшиты стены и крыша. Фигурою эти юрты четырех-угольные, величиною до двух квадратных сажен; сторона обращенная к морю, у всех была совершенно открыта.

Колоши — большею частью роста выше среднего, широкоплечи и весьма-хорошо сложены. Черты их лиц более красивы, чем дурны, но имеют какое-то зверское выражение, делающее их весьма-нелриятными. Начальники, которых мы видели, одевались в мужские рубахи из холста или пестряди, и на плечах носили, в виде мантии, звериные шкуры или одеяла собственного изделия из шерсти аргали и дикого барана, с желтыми и черными вышивками по краям; затем, все тело их было голое. Волосы у черные, длинные и жесткие, как конские. Вовремя войны или на игрищах, они надевают на голову шапки, весьма-искусно из дерева вырезанные, представляющие головы разных зверей и птиц, как-то: медведей, лисиц и орлов. При плясках они не надевают этих шапок, а посыпают волоса орлиным пухом. Лица у женщин не так противны, и некоторые можно было бы даже назвать приятными, еслиб они их не обезображивали отвратительнейшим украшением: они вставляют в нижнюю губу дощечку, длиною в полтора и шириною в один дюйм. Чем эта дощечка, называемая «калугою», больше, тем украшение это лучше. Рог от этого всегда открыт, и они не могут удержать текущую слюну; это так отвратительно, что невозможно смотреть на них равнодушно. Сверх-того они красят лоб, нос, и подбородок красною и черною красками; одежда у жен старшин точно та же, что у самих старшин, а простой народ обоего пола носит одни вышеописанные одеяла; невольники же их, называемые «калгами», ходят вовсе нагие и надевают только повязку кругом тела, покрывающую нижнюю часть живота до колен. Эти невольники или «калги» покупаются у соседних островитян или делаются невольниками, как военнопленные. Существование их самое жалкое в мире: их содержат весьма-худо, обходятся с ними не как с людьми, а как со скотом и, наконец, их приносят, в случае войны или перемены жилища, в жертву богам. Вся вера Колошов состоит в жертвоприношениях какому-то злому духу, которому даже нет имени. Обряд жертвоприношения совершается без всяких приготовлений или церемоний; когда предстоит один из вышеупомянутых случаев, выбирается жертва, обыкновенно из «калгов» старшины, остающаяся до минуты совершения жертвоприношения в неведении относительно своей участи; тогда на него нападают тайком, сбивают с ног дубиною и потом поражают широким кинжалом о двух лезвеях, рукоять которого находится в средине. Тело оставляют на том же месте, где его лишили жизни, на съедение птиц и зверей. [6]

Летом они питаются рыбою, а зимою заготовленною юколою и мясом медведей, аргали и оленей, водящихся в лесах.

Пляски Колошов состоят из кривлянья тела и топанья ногами, сопровождаемых без-аккордным, диким криком, называемым ими пением.

К проливах архипелага водятся морские бобры, уже довольно-редко попадающиеся, сивучи и тюлени; воды обильны рыбою: весною до июня здесь бывает ход сельдей, а далее — красной рыбы. Палтус ловится почти круглый год. В лесах живут: маленький черный медведь, лисицы, волки и куницы, меха которых Компания выменивает у Колошов; в горах водятся дикие бараны; огромные орлы гнездятся на высотах, а летом в долинах порхают колибри. Колоши ловят всех зверей силками или бьют их из ружей, которые получают с американских судов, приходящих в проливы для мены; наша Компания, для собственной безопасности, не продаст им ни пороха, ни свинца, и выпросила у правительства дозволение учредить военных крейсеров, как для прекращения этой мены, так и для защиты монополии Компании, которая одна имеет право торговать с туземцами.

Вот состояние, в каком находились колонии Американской-Компании в конце 1820 года; но они с-тех-пор чрезвычайно улучшились от неусыпного старания барона Врангеля, бывшего начальником здесь после г. Муравьева.

25-го октября мы снялись с якоря и пошли Маячным-Проливом в море. «Открытие», стоявшее прямо против среднего пролива, хотело им пройдти, но ветер зашел, и оно должно было покинуть это намерение и обратиться к тому же пути, по которому шли и мы. От этого, вышед в море, мы легли в ожидании его в дрейф; к-вечеру, и оно вступило в Океан, а мы наполнили паруса, направив курс к S.

На рассвете 20-го числа увидели мы «Открытие» на горизонте к NW. У нас стояли все возможные, по силе ветра, паруса; но зная, что «Открытие» ходило гораздо-лучше нашего шлюпа, мы не убавляли ни одной нитки. К полуночи ветер зашел к SW и скрепчал; мы убрали, брамсели, зарифили марсели и легли в галфвинд на SO. Тогда только «Открытие» догнало нас и к-утру скрылось из вида. Описывать дальнейшее плавание, было бы лишним трудом, потому-что оно не представляло ничего замечательного. Во все время мы имели крепкие ветры от NW и W, с помощью которых уже 10 числа прошли мы камни, лежащие против входа в порт Св.-Франциска и называемые «фаралонесами». Тут мы заштилели и только на другой день, с помощью прилива, могли войдти в губу и стать на якорь. «Открытия» еще не было; поэтому капитан послал лейтенанта Лазарева на берег, чтобы условиться на-счет салюта с комендантом, кавалерийским капитаном, доном Луи Аргуэльо. Он воротился перед захождением солнца, и тогда же мы отсалютовали девятью выстрелами, получив столько же в ответ.

Плавание наше от Ситхи до Калифорнии было, по времени года и принимая в рассуждение то, что мы ехали по самому бурному океану — необыкновенно-счастливо. [7]

В 15 дней прошли мы по прямому расстоянию более 3,000 верст и, как-бы волшебством, перенеслись из глубокой осени в прекраснейшее лето. Никогда, ни прежде ни после, мы столь живо не ощущали действия такой быстрой перемены. В Ситхе и на пути имели мы холодную сырую погоду — и вдруг очутились под итальянским небом, в земле, одаренной щедрою природою всеми прелестями полуденных стран, и без утомительных жаров.

Наружные берега Калифорнии, около Порта-Св.-Франциска, представляют вид бесплодных песчаных гор и голых утесов, за которыми вдали виднеются цепи высоких гор. Вход в губу ясно обозначается двумя высокими мысами, между которыми показывается вдали берег покрытый прекраснейшею зеленью, ограничивающий огромный залив. На южном мысу построен редут, вооруженный восемнадцатью пушками разного калибра, из которых только пять были годны к употреблению, да и те лежали в амбразурах на бревнах, а не на станках; тут подымался еще тогда испанский флаг. Пройдя этот редут, мы вошли в пространный, почти круглый бассейн, окрашенный зелеными холмами, покрытыми дубовыми и лавровыми рощами, зеленые листья которых нисколько не поблекли, несмотря на то, что это было в половине ноября. В расстоянии двух или трех верст от южного берега, представляется глазам, на плоской возвышенности, единственное строение на этой стороне, называемое Испанцами «Президио Св.-Франциска»; это — жилище коменданта, двух офицеров и десятков четырех солдат. На северном берегу видны разбросанные строения миссионерства Св.-Рафаэля. Лежащий посреди бухты небольшой высокий конусообразный Остров-Сан-Анжело скрывал от наших глаз — пролив в другой бассейн, о котором будет говорено ниже.

Порт-Св.-Франциска, особенно на нашем якорном месте, недалеко от входа, против «президио», довольно-беспокоен. Зыбь океана при SW и W идет прямо в губу, и хотя волнение, ломаясь о «фаралонесы» и потом о мысы, ограничивающие пролив, ослабевает, однакож все-еще бывает так велико, что мы при этих ветрах раза два принуждены были вытравить по другому канату якоря, обращенного к морю; потому-что мы стояли фертоинг ². Бурун почти постоянно продолжался у песчаного берега против «президио», иногда вовсе не-дозволял приставать к нему, и выбрасывали, гребные суда на сушь; таким-образом наливание водой, производимое посредством этих судов, делалось, ежели и не совершенно-невозможным, то по-крайней-мере весьма-затруднительным и медленным. Для отклонения этого неудобства, капитаны наши приказали сделать из крупного булыжника насыпь, простиравшуюся при отливе сажени на две от берега: но несмотря на то, что насыпь была сделана из больших камней, ее раза два смывало до основания.

12-го ноября поехали мы на берег, сделать визит здешнему коменданту; там мы узнали, что часовые из крепости дали знать о [8] подходящем другом русском военном судне. Предполагая, что это было «Открытие», мы поспешили назад, и еще не успели отвалить от берега, как оно, действительно, вошло в залив. Оно стало на якорь рядом с нашим шлюпом. От товарищей узнали мы, что они разлучась с нами держались более к S, между-тем-как мы продолжали прямой курс на SSO, почему и прибыли ранее их. Став фертоинг и отсалютовав флагу на крепости, капитан Васильев отправился на берег; на другой день перевезли нас в «президио», где комендант отвел нам одну комнату; мы взяли с собой все астрономические инструменты и хронометры, чтобы устроить обсерваторию в этой комнате.

Главная цель нашего прихода в Калифорнию была — заготовить необходимо-нужное количество сухарей, которых оставалось у нас весьма-немного, да и те сделались уже почти негодными к употреблению. Они все заплеснели от сырости и в большей части из них завелись черви; и потому их надо было бы бросить за борт, но они годились еще на корм свиньям. У нас в трюме было довольно места, поэтому их уложили в пустые бочки, хотя этих животных еще у нас не было, но предположено было этою живностью запастись на Сандвичевых или, правильнее, Гавайских-Островах. Тотчас были сделаны распоряжения к закупке в миссионерствах Св.-Франциска, Св.-Клары и Св.-Рафаэля нужного количества пшеницы; но теперь оказалось затруднение, как превращать зерно в муку; ибо единственная мельница, приводимая в действие лошадьми, была испорчена, и Испанцы мололи пшеницу для собственного обихода на ручных мельницах, что для такого количества, какое нам нужно было, почти невозможно или, по-крайней-мере, дело шло бы весьма-медленно. Поэтому послали наших плотников в миссионерство, которые скоро поправили мельницу; но теперь оказался другой недостаток: во всем «президио» не было годных печей. И это препятствие мы преодолели: кирпичей, конечно необожженных, мы нашли довольно; в глине также недостатка не было — и мы в одну неделю сложили за стенами «президио» две огромные печи, сделали над ними навес из теса, отрядили из команд обоих шлюпов восемь человек хлебопеков, и дело с желаемым успехом пошло в ход; в-продолжение двух месяцев выпекли все количество сухарей, потребное на остальное время путешествия, не считая продовольствия команд свежим хлебом во время трех-месячного нашего пребывания в Калифорнии. Между-тем на шлюпах исправляли такелаж, конопатили палубы, борты и выкрасили их вновь снаружи. В устроенной обсерватории поверяли хронометры и долготу порта; по множеству лунных и звездных расстояний, и по прохождению юпитеровых спутников, выведена из всех — средняя 122°27'24'' W. Прилив и отлив в полнолунии доходили до 8 футов.

Упомянув о весьма-неинтересных занятиях наших во время трехмесячного пребывания в Калифорнии, перейду теперь к замечательным происшествиям, случившимся в-продолжение этого времени, и к описанию тогдашнего положения этой земли, нравов и обычаев ее жителей, как белых, так и краснокожих, и к произведениям этой прекрасной страны.

«Президио Св.-Франциска», как уже упомянуто, лежит на плоской возвышенности и состоит из огромного кирпичного строения, [9] имеющего пространный квадратный двор, на который обращены все окна и двери; наружные же стены глухие, кроме двух ворот и ружейных бойниц. Один флигель занят церковью, пустою комнатою, нам отведенною — бывшею квартирою одного монаха, переехавшего в миссионерство Св.-Клары — квартирою коменданта и кавалерийского поручика дона Игнацио Мартинеса. К другом флигеле находились: общая зала, в которой производились парадные празднества, и квартиры: артиллерии поручика, дона Лун Панчо и двух сержантов — кавалерийского и пехотного. В остальных двух — помещались солдаты и цейхгауз. Церковь была очень-хороша, а алтарь даже богато убран; это было единственное здание во всем «президио», имеющее окна со стеклами. Жилые комнаты, как офицерские так и солдатские, были не что иное, как огромные сараи, мёблированные наподобие русских изб, со скамьями кругом и с большим столом в переднем углу: ни одна — не имела рам со стеклами, и окна запирались от солнца подвижными решетками, а от стужи деревянными задвижками вместо ставней.

В пяти лигах от «президио», далее внутрь земли, находится миссионерство Св.-Франциско. Два францисканских монаха, падре Хозев и падре Блазиус, им управляли. Оно состояло из жилища этих монахов, совершенно подобного, описанным выше, офицерским комнатам в «президио»; за ним стояла отдельно огромная церковь без колокольни, весьма-богато убранная; потом следовало множество строений, в которых помещалось несколько кавалеристов; туземцы, обращенные в христианство, числом обоего пола до 800; хлебные амбары и другие магазины и мастерские, в которых производились разные работы Индийцами. В кузницах и столярнях приготовляются земледельческие орудия, подковывают лошадей, делают вссьма-хорошия сабельные лезвея и сверлят ружейные стволы — все это не машинами, а руками. Выделывают также из оленьих и бараньих шкур хорошую замшу, красную и белую, а из бычачьих — подошвы и выросток; замшу тиснят узорами — не вдруг машинкою, по насечками и молотком по трафареткам. Эти насеченные кожи употребляются Испанцами на обувь вместо голенищ. Женщины прядут и ткут шерсть на одеяла, пончо — род мантия, шириною в аршин, в средине с продольною дырою, в которую продевают головы, так-что концы свешиваются на грудь и спину, оставляя руки свободными — и сукна, которые красят синею, черною и красною красками.

Новая-Калифорния или, иначе, Новый-Альбион лежит, на западном берегу Северной-Америки, простирается от 25-го градуса северной широты до неопределенных границ к северу; тогда она составляла провинцию Мехиканского Вице-Королевства; управлялась губернатором, имевшим свое пребывание в Монтареи, по словам Испанцев таком же «президио», как Сан.-Франциско, и делилась на одиннадцать миссионерств. В каждом из этих миссионерств находилось по два, по три и по пяти монахов-францисканов, которые имели сообразную, с величиною миссионерств, конную воинскую защиту, нигде, однако, не превышавшую 40 солдат, так-что весь гарнизон Калифорнии состоял только из 500 человек этого рода войска; сверх-того в Св.-Франциско и Монтареи, где были крепости, находилось до 150 чел. [10] пехоты и артиллеристов. Число Индийцев, поселенных при миссионерствах, простиралось до 10,000 человек; из них, самое малое число добровольно поступило в поселенцы, а все остальные пойманы насильно кавалеристами, которые ловят их как зверей, арканами, и приводят в миссионерства; там постепенно приучают их к оседлой жизни и всегда обходятся с ними очень-ласково и хорошо. Когда Индиец привыкнет, то его посылают обратно к своему племени для привода с собою, если имеет, жены и детей; случается, что они, вырвавшись от Европейцев, остаются в лесах, но это — очень-редко; большею частью, они приводят с собою назад нескольких из своих приближенных. Этому причиной не одно предпочтение оседлой жизни, но и боязнь; потому-что если беглец опять поселен, его заковывают в кандалы, принуждают к самым тяжким работам и вообще очень-жестоко обходятся; за вторичный побег вешают. Трудно согласить, как шесть сот или семьсот человек Европейцев могут держать не только в повиновении до 10,000 поселенных Индийцев, но и ежедневно увеличивать число их; этому обязано правительство только коннице, рожденной там, наследовавшей от отцов и передавшей детям звание, ловкость в езде верхом и бесстрашие. Это воинство можно сравнить с нашими казаками. Пехоту при всем этом нельзя считать большою подмогою для конницы; она, сидя на одном месте в президиях, не входят ни во что, касающееся до управления области и исправляет только гарнизонную службу. Тамошняя кавалерия одета следующим образом: мундир состоит из синей куртки с красным воротником и обшлагами; из такого же нижнего платья, покрывающего только колена; из пестрых, синих с белым, гарусных чулков и полусапожек, покрывающих только ступень ноги. Полусапожки эти делаются из черной и красной замши с толстыми подошвами; у них каблук более полдюйма — для поддержания огромных шпор, висящих у седла, когда человек не на коне, и надеваемых перед тем, как садиться на лошадь, с необыкновенным проворством и ловкостью. Икры от колен до сапога обернуты, вдвое сложенною, по низу тисненною замшею и выделанною бараньего шкурою. Вооружение кавалеристов состоит из замшевой рубашки, без рукавов, сшитой из семи оленьих кож, одна на другую наложенных; рубашка эта идет от шеи до колен и служит вместо панцыря, который не в состоянии пробить стрелы диких, часто напитанные ядом; на голове имеют они поярковую шляпу с круглою тульею и широкими полями; лицо они защищают небольшим щитом, с изображением испанского герба. Когда они отправляются на поимку одного из иноземцев для миссионерств, или для поимки беглеца, лошади их покрываются вальтрапом из тисненой воловьей кожи, так-что голова, шея и все тело их закрыто от стрел. Эти вальтрапы украшаются стальными или медными побрякушками, так-что поезд нескольких кавалеристов, по брянчанию этого украшения, издали слышен. Владеют они пиками, короткими карабинами, висящими у них через плечо, пистолетами в чушках и Саблею, ножны которой наглухо прикреплены к вальтрапу, так-что она всегда остается при лошади; главнее же оружие их состоит из аркана, и туземцы боятся его более чем ружья; и, точно, они имеют к тому, причины, потому-что Испанцы умеют владеть им с необыкновенною ловкостью и проворством, доказательством [11] чего может служить следующее. Вывезенные с материка лошади и рогатый скот, огромными стадами бродят, дикие, по лесам и горам; из пихт, они выбирают себе копя, какого им нужно. Когда кому предстоит подобная надобность, он отправляется, на хорошо объезженной лошади отъискивать табун. Отъискав его, бросается за избранною лошадью, опустив поводья на шею, с арканом в правой и бухтою, длиною сажен в пятьдесят, в левой руке; эти арканы сделаны из конских волос, толщиною в полдюйма и чрезвычайно-крепки. Настигнув дикого коня, бросает он аркан на одну из задних ног, обгоняет его, объезжая кругом, запутывает и сваливает с ног; тогда он в-миг соскакивает с лошади, надевает на пойманного коня приготовленную узду, к которой приделан широкий, подвижной, кожанный ремень, закрывающий глаза лошади, распутывает ноги и ударом бича поднимает ее; озадаченная внезапною слепотою, она стоит как вкопанная; тогда он снимает с своего коня седло и надевает на нового, затягивая подпругу до невозможности; садится на него и снимает с глаз повязку. Лошадь, чувствуя непривычную тяжесть, делает все возможные усилия, чтоб освободиться от нее; она прыгает, вертится и бросается на землю: но все напрасно — Испанец сидит как пригвозжденный. Наконец она пускается в бег; тут ей дают не только полную волю, но, в-добавок, погоняют шпорами и бичом, пока она устанет и сама уже остановится; тогда начинают приучать ее к узде и дают снова чувствовать острия огромных шпор до-тех-пор, пока она совершенно выбьется из сил. Измучив ее совершенно, снимают седло и отводят на аркане, домой, где ее объезжают по-правилам. Порода этих лошадей отличная: они легки на бегу, послушны, статны и вообще среднего роста. Жеребцы, особенно недавно пойманные, чрезвычайно-сердиты; имея это свойство, общее почти со всеми дико-взросшими лошадьми, они кусают и бьют всякого, кроме своего хозяина, которого до-того боятся, что прячутся при виде его, и послушно следуют одному голосу его. Они так легки на бегу, что всадник, догоняя на ней дикого оленя, бросает ему аркан на рога, и лошадь, как-будто зная, что хозяин ее никогда не дает промаха, в ту же минуту, как аркан вылетит из рук, останавливается, садясь почти как собака на задние ноги и твердо упираясь передними. Олень продолжает бег свой, но с разгона остановленный вытянувшимся арканом, другой конец которого прикреплен к седлу, падает; тогда охотник стрелою налетает на него и закалывает копьем или саблею перебирает становые жилы в затылке; вынув внутренность на месте, наваливает оленя, если он не очень-велик, за седло на лошадь; а в противном случае тащит его за собою по земле, потому-что добычу, и на самое короткое время, нельзя оставить в поле: ее верно тотчас съест бесчисленное множество шакалов здесь обитающих.

Когда нам для команды нужно было свежее мясо, Испанцы доставляли живых быков, пойманных ими в бесчисленных стадах, бродящих по лесам. Для этого отправлялось пять человек верховых, из которых четверо вооружались арканами, а пятый длинным бичом. Выбрав жертву, двое, заехав с разных сторон, накидывали петли на рога; другие двое, следуя за ними, набрасывали петли на передние ноги, а пятый погонял быка бичом. [12] Животное, чувствуя препятствие и удары погопщпка, с яростью бросалось на одного из ловцов; но в тот же миг передние ноги выдергивались из-под пего, и он поневоле должен был следовать данному ему направлению; тогда он начинал взрывать землю рогами и уступал только сильным и беспрерывным ударам бича.

Смелость и искусство этих наездников покажутся невероятными, если я скажу, что двое из них не только ловят, но приводят домой живого медведя, которые там огромны и свирепы. Найдя его, они разделяются; один из них, бросая в него поленьями, раздражает животное, оно, поднявшись, идет с отверстою пастью на обидчика; другой, улучив секунду, когда медведь подымет одну из задних лап, накидывает на нее аркан, оборачивает лошадь и сваливает его на передние ноги; медведь тогда оборачивается на этого всадника, но не может ступить и одного шага, потому-что и другая нога его уже опутана арканом второго Испанца; тогда один из них, описав полукруг, соединяется с товарищем и вместе тащат несчастное животное, старающееся ухватиться передними лапами за всякий, представляющийся ему, удобный предмет. Но все напрасно; если видят, что невозможно его далее тащить, ослабляют арканы и медведь, упуская предмет, им ухваченный, бывает снова увлечен далее. Все здесь описанное служит не только для добывания шкур или пищи, но и для забавы, потому-что редко эта охота бывает сопряжена с опасностью. Испанцы показывают ту же ловкость и смелость при поимке беглеца из миссионерств, или одного из туземцев, несмотря-на-то, что здесь опасность бывает несравненно-более. Вооруженный вышеописанным образом, один или, много, двое конных Испанцев пускаются на целую толпу дикарей, осыпающих их целою тучею ядом напитанных стрел; но Испанец, защищенный своими кожанными доспехами, не обращает внимания на это, подъезжает на близкое расстояние, опутывает своим арканом шею ближайшего, и тащит его за собою. Если ему нужен только беглец, он, отъехав на некоторое расстояние, останавливается и начинает переговоры, имеющие целью выменять беглеца на пойманного; но Индийцы редко выдают беглецов, и несчастная жертва должна в-замен того отправиться в миссионерство. Если же выдадут требуемого, то тотчас, для сохранения доверенности, отпускают пойманного.

Вот описание тамошней конницы; о пехоте нечего говорить: она одета почти так же как конница, по слаба и ленива; впрочем и первая не свободна от последнего порока, общего всем Испанцам; которые проводят все время, свободное от занятий, в dolce far niente. Других, кроме упомянутых, жителей в Калифорнии нет; вся колония населена служащими и монахами; настоящих колонистов европейского происхождения ни одного не было, и поэтому я полагаю, что провинция, не приносящая никаких доходов, и, напротив, дорого стбющая испанскому правительству, совершенно заброшена. Калифорния никогда не имела прямого сообщения с Европою, а только через Мехику; губернаторы назначались вице-королем, и, монахи, душа калифорнского правления, присылались оттуда же; их набирали большею частью из мехиканских креолов. Поэтому невежество их было неимоверное; многие из них даже не умели писать, не говоря уже о невежестве в науках; из латинского языка, так [13] необходимого для католического духовенства, они вытвердили только наизусть литургию: таким людям поручено было образование диких народов! Единственная их заслуга заключалась в том, что они могли дать поверхностное понятие о вере; но и тут учение их, наполненное разными суеверными догматами, искажало христианство до-того, что его и узнать нельзя было; сверх-того заслуга их была в том, что они обучили поселенных Индийцев разным искусствам, относящимся к земледелию и необходимым при оседлой жизни. Впрочем и тут труды их не очень-велики. Благословенный климат и девственная природа этой страны, почти без забот земледельца производит все потребное для жизни. Единственные породы засеваемого хлеба — пшеница и кукуруза, дают сто зерен на одно и более, притом с полей худо вспаханных и вообще небрежно обработанных. Собрав обильную жатву, бросают поля на несколько лет; во-первых, потворствуя своей лени, и во-вторых, потому, что имея случай избыток свой продавать нашей только Американской-Компании, они не знали бы куда девать его, если бы всякий год регулярно стали собирать жатвы. Из огородных овощей здесь, почти дико, растет картофель и капуста; огурцов вовсе нет, но за-то превосходные арбузы и дыни растут без всякого присмотра и попечения. Что значит удабривать землю, здесь и понятия не имеют; об улучшении породы фруктов, посредством прививков, не хлопочут. Здешние яблоки малы и кислы, так же, как и вишни. Виноград растет по отлогостям холмов, стелясь по земле, и при всем том он доставляет превосходное вино, которое простояв несколько лет имеет большое сходство с портвейном. Вообще, много можно бы сделать из Калифорнии, поселив в ней трудолюбивый народ. Климат способен производить все продукты полуденных стран; разведение шелковичных червей, сахарного тростника и даже кофе, принесло бы существенный доход; а апельсины, лимоны и прочие фрукты, доставили бы приятное и здоровое разнообразие в пище; притом, как легко все эти работы произвести поселенными Индийцами, не имея нужды покупать для того черных невольников. Теперь туземцы перенимают лень от наставников своих и лучше живут тем, что предлагает им природа, нежели хотят трудиться. Но тогдашнее испанское управление много виновато в этом, ибо всем народам воспрещена была торговля с колониями, кроме нашей Компании, и то только дозволялось ей покупать пшеницу и рогатый скот на поселение, за чистые деньги. За то жители Калифорнии нуждаются во всех предметах роскоши, так-что просили нас платить за взятую провизию не деньгами, а вещами. У них нет не только чаю, но даже и произведений других американских колонии, принадлежавших тогда Испанцам, как-то: сахара, кофе, рома и пряностей. Морем решительно ничего не доставлялось, потому-что и нечего взять отсюда в-замен, а доставка из Мехиеи сухим путем сопряжена была не только с большими затруднениями, потому-что могла производиться только посредством вьюка на мулах — но и то с опасностями при переправах чрез Анды и от диких Индийцев тех стран. По этой же причине, вообще, сообщения с Мехикою бывали тогда только раз, много два раза в год, и Испанцы жили в совершенном неведении об остальном Свете. Об инсурекции Перуанской-Области они узнали только за год до нашего прихода, и то от двух фрегатов, [14] пришедших из Лимы в Монтерей. Эти фрегаты сожгли «президио», взяли контрибуцию, состоящую из пшеницы и всех найденных наличных денег и отплыли обратно. Здешние Испанцы, все, очень набожны, а при всем том не наблюдают постов, и я полагаю, что причиною этому совершенный недостаток во всякой другой, кроме мясной, пищи. Хотя у них и есть капуста и картофель, но они не охотники до овощей и почти вовсе не употребляют их; растительного масла никакого нет, и рыба хотя водится в реках и заливах, однакож они из лени не ловят ее. Вся пища их состоит в разнородном мясе, приготовляемом почти одинаким образом. Нас, во время нашего пребывания в Порте-Св.-Франциска, много раз угощали обедами, как в миссионерствах, так и в «президио», и чтобы дать понятие о всех этих угощениях я опишу одно. Вскоре после нашего прибытия, монахи упомянутого миссионерства пригласили нас, по случаю осмотра мельницы, к обеду. Для нас в «президио» были приготовлены верховые лошади, и мы в сопровождении испанских офицеров отправились в путь. Спустившись с возвышенности, на которой расположено «президио», мы поехали широкою песчаною равниной, окраенной цепью прекрасных зеленых холмов; по ним дорога, или лучше тропинка, не шире как на сколько нужно для одного ездока, пролегала между низменного кустарника, постепенно превращавшегося в лес. По этим местам лес преимущественно дубовый, который прекращается за пол-мили до миссионерства, лежащего в безлесной и обширной равнине; на краю глубокой и длинной рытвины, по дну которой протекает ручей, превращающийся, в январе и феврале, когда здесь господствуют дожди, в быструю, глубокую реку. Осмотрев миссионерство и отслушав в церкви католическую обедню, мы пошли в столовую, т.-е. в длинный, угрюмый сарай, совершенно-подобный выше описанным. По середине стоял стол, без скатерти, уставленный множеством глиняных блюд с кушаньем и такими же тарелками; не было ни ножей, ни вилок, ни ложек; но мы, зная это уже из рассказов капитана Шишмарева, бывшего здесь на бриге «Рюрик», запаслись этими вещами и избавились тем от необходимости употреблять вместо них пальцы. Вместо стульев, вокруг стола стояли длинные скамьи; мы сели и нам, первым блюдом, подали любимое испанское кушанье olla podrida, до-того напитанное стручковым перцем, что его есть нельзя было; потом следовала вареная и в кубики изрезанная говядина, плавающая в топленом масле; совершенно разваренная баранина; такая же оленина; жаренный дикий гусь и кадарнисты (род куропаток, о которых ниже будет говорено); в-заключение явились арбузы, дыни и сушоный виноград. Почти все кушанья были напитаны перцем. Вот образец тамошних испанских обедов, которыми нас угощали монахи, комендант и по-очереди все офицеры; на некоторых только являлись и овощи, как-то: вареная капуста и отварная кукуруза в колосе.

1-го декабря, по старому стилю, в день покровительницы Северной-Америки, Святой Девы-Марии-Гваделуппы, производятся торжества во всех католических землях этой части Нового-Света; и здесь они продолжались два дня. В первый, изваяние Богоматери, обвешанное разными материями и украшенное золотою короною, носили в процессии кругом двора и стен «президио»; в это время с крепости палили беспрерывно из пяти орудий, единственно годных для стрельбы; чему [15] следовали и наши шлюпы, и это было высоко оценено Испанцами. За следовавшим после этого обедом, впрочем совершенно-похожем на описанный выше, и где офицеры, монахи, солдата и гости, т.-е. мы, сидели за общим столом, пили нами подаренное шампанское за здравие Его Величества Императора Александра и за короля Фердинанда VII. После обеда начались пляски, при которых музыку заменяли гитары и песни женщин. Любимый испанский танец, «фанданго», был почта единственный, который они танцовали. Этим заключился первый день. Второй начался такою же процессиею, после которой конница стала показывать свое искусство в верховой езде, в метании копий и бросании арканов; искуснейшему определено в награду полное вооружение, как-то: латы из оленьих шкур, щит, копье и аркан; награду эту заслужил один молодой солдат, по имени Бернардо Хило. После этих игрищ принялись, как и в предъидущий день, за пляски, потом представили какую-то пьесу, после которой опять танцовали до другого утра. Во всех этих празднествах и мы участвовали, потому-что нас принимали с почестями, не только как гостей, но и как угощателей, ибо общими силами мы на этот праздник пожертвовали много рома и вина, которыми они, к-вечеру почти все напились, давно не имев случая их отведать. Этот день кончился не так счастливо как первый: у коменданта дон-Луи Аргуэльо жила его сестра с дочерью, очень-хорошенькою девочкою четырнадцати лет, имевшею двух обожателей, из которых одного предпочитал дядя, а другого — сама племянница; последнему показалось, что она слишком-ласково обходится с дядюшкиным фаворитом и — ревность воспылала; он выхватил нож, обыкновенно носимый вместо кинжала за поясом, и нанес сопернику глубокую рану на шее, к-счастию не смертельную. Наш лекарь, г. Заозерский, зашил и перевязал ее, так-что влюбленный еще до нашего отплытия совершенно выздоровел. Это происшествие нисколько не помешало веселью других, и когда об этом доложили коменданту, он преспокойно сказал: «пусть они, собаки, режутся, коли им хочется: мне что за нужда».

12-го декабря, в день рождения Государя Императора Александра Павловича, шлюпы наши были украшены флагами и салютовали из всех орудий. Испанцы, в ответ оказанной им учтивости в их праздник, также палили без умолка, пока у нас пальба продолжалась. В этот день мы угощали на нашем шлюпе — шканцы и каюты которого были просторнее, чем на «Открытии» — всю тамошнюю аристократию с женами и дочерьми. После обеда все мужчины и женщины стали танцовать и петь. Песни девиц с очень-милыми голосами, были весьма-приятны; особенно отличалась младшая дочь поручика Мартинеса, донья Инкарнасион, и племянница коменданта, которую звали донья Хозсфа де-Сола.

Несколько дней после этого приехали монахи миссионерства Св.-Рафаэля и пригласили нас к себе на какое-то празднество: мы вместе с ними отправились. Это миссионерство, как уже упомянуто, лежит на северном берегу бухты, не у самой воды, но на расстоянии полу-лиги от нее, и расположено на скате нескольких холмов. Дорога туда от берега очень-затруднительна: она идет через тундры и болота узенькою тропинкою, так-что даже верхом нельзя по ней ехать. Тут опять во всем своем блеске являются лень и небрежность Испанцев: принужденные почта ежедневно ходить этою [16] дорогою, они кое-как пробираются по ней, и не хотят употребить незначительного труда на исправление ее. Все в болотной грязи и усталые, мы, наконец, достигли цели; там нас встретило все народонаселение миссионерства, состоящее из четырех или пяти сот Индийцев обоего пола, под предводительством пяти конных Испанцев.

Со шлюпов наших видно было одно большое издали очень-красивое строение; поэтому мы полагали, что найдем здесь нечто подобное миссионерству Св.-Франциска, но жестоко ошиблись. Замеченное нами строение, вмещающее в себе церковь, весьма-незначительную по богатству и украшениям, также жилище монахов и испанских всадников, выстроено из дерева и вблизи похоже на сараи. Вокруг этого дома разбросаны до полусотни низких хижин, покрытых соломою. Тут нет ни мастерских, ни мельницы, и поселенцы занимаются одним хлебопашеством. Обширные поля простираются от миссионерства, вдоль морского берега, на значительное расстояние. Оно заведено только за три года до нас, по повелению губернатора, дона Пабло-Винченцо де-Сола, брата здешнего коменданта. Почва земли, по близости моря, менее, плодородна, и мы не могли понять, почему именно-туг заведено миссионерство, отделенное от прочей части Калифорнии широким заливом, препятствующим, при недостаточных способах, свободному сообщению. На наши расспросы положительно нам не отвечали; а по намекам мы могли заключить, что причиною этому было близкое соседство нашей колонии в Калифорнии, называемой «Селение-Росс» и опасение, чтоб она не распространялась до Залива-Св.-Франциска. По словам Испанцев, берегом было до этого селения не более 40 лиг, и они намерены были распространить свои поселения еще далее к северу.

Испанцы часто упоминали о двух заливах, соединенных с бассейном, в котором мы стояли на якоре, и о впадающей в них, реке Рио-Гранде или Великой. Они рассказывали, что река эта действительно заслуживает своего названия, что она шириною более лиги и что до вершины ее никто еще не достигал. Для поверки этих рассказов, капитан Васильев предписал капитану Шишмареву отправиться на баркасе нашего шлюпа, в сопровождении двух офицеров, и описать, если они только существуют, а также эти заливы отъискать устье Великой-Реки. Господствующие с исхода декабря дожди и сильные ветры не дозволяли нам до 17 января начать исследование. В этот день погода прояснела и хотя тогда была зима, но мы имели опять теплые, даже жаркие дни. Вооружили баркас и капитан, в сопровождении меня, мичмана Галля, двенадцати человек матросов и одного унтер-офицера, отправился в поход, взяв провизии на десять дней, карманный хронометра, два секстана, два артпфициальных горизонта, цепь, окружный инструмент, азимуф и два простых компаса; сверх-того запаслись мы теплою одеждою и двумя палатками; что охотничьи и рыболовные приборы не были забыты, само-собою разумеется.

Отвалив в девять часов утра от шлюпа, мы, при среднем SO, направили путь наш к Мысу-Св.-Рафаэля, стараясь достигнуть его до полудня, чтоб, по обсервациям определить широту и принять его починным пунктом следующей описи; но ветер начал стихать и тяжело-нагруженный баркас весьма-медленно подвигался вперед, [17] так-что мы не могли дойдти во-время до упомянутого мыса, и должны были, чтоб не потерять такого ясного дня для взятия полуденной высоты — пристать к небольшому островку. Определив его широту 37°57' и 17'N и отобедав на нем, мы отправились дальше. Когда мы приблизились к проливу между двумя мысами, на нас нашел от NO ужасный шквал, и мы спасли мачты только заблаговременною уборкою парусов. Шквал этот был сопровождаем сначала проливным дождем, а потом густым снегом, который в одну минуту так охладил жаркий воздух, что мы, промокшие до-нитки, должны были взяться за теплую одежду; к-счастию, шквал продолжался не более получаса, по прошествии которого опять восстановилась прежняя температура. Зная, что ничего нет вреднее такой внезапной перемены, мы поспешили пристать к берегу, чтоб обсушиться и укрыться под палатками оп, зноя. Избрав удобное место, мы вышли на северном берегу мыса, после полудня в пять часов. Глубина от островка, до мыса, на котором мы пристали, простирается от полуторы до пятнадцати сажен, имея около берегов илистый грунт, а к средине мелкий песок.

Ошвартовив баркас у самого берега за пни, мы раскинули палатки на краю лавровой рощи, развели огонь и начало обсушиваться. Непосредственно за рощею возвышаются довольно-высокие скалы из песчаника, за которыми далее поднимаются значительные горы, идущие в некотором расстоянии от берега к северу и потом, образующие полукружие, в виде синих холмов. Песчаная почва от рощи до берега представляла нам сухой ночлег. Ночь была темная, как обыкновенно в этих широтах, особенно зимой, хотя на небе не было ни одного облачка, и звезды ярко светили на почти-черной тверди небесной. Ни малейший ветерок не колебал листьев ближней рощи; на южном берегу видно было несколько огней, которые мы приписали какому-нибудь племени туземцев, хотя Испанцы нам и рассказывали о каком-то «президио» в той стороне, где виднелись огоньки. Испанцы говорили, что в «президио» этом обитали неизвестные люди, белые, но не Испанцы, полагая это потому, что те, которых они видели, вовсе не так были одеты, как они. Днем мы с высшего пункта на мысу и в лучшие трубы ничего не видели в той стороне, а как нам было известно, что на таком расстоянии нельзя было различить шалашей диких от окружающих кустов, то мы и полагали, что предположение наше справедливо. Из опыта мы знали, что зеленые смолистые листья лавра с треском, горят светлым, ярким, пламенем; чтоб узнать, какое действие произведет воспламенение такого дерева, мы зажгли одно, стоящее поодаль от прочих. Вмиг все ветви его занялись и осветили всю окрестность; с этим вместе мы выпалили из фальконета, и противолежащие огни исчезли.

В десять часов и сорок-пять минут была полная вода, и прилив достиг высоты семи футов и четырех дюймов.

18-го числа имели мы ясную погоду и легкий ветер от NW. Капитан приказал мне опять подняться на высоту соседней горы и осмотреть весь берег, представляющийся нам в виде круглого лагуна, залива: не видно ли будет где-либо устье реки. Южный берег высок и лесист, восточный также, и между скалами к NO я приметил довольно-широкий рукав, который принял за устье искомой [18] реки. На несколько миль от этого места, возвышенности удаляются во внутрь и простираются к северу, оставляя низменное болотистое пространство между ими и берегом залива, который описывал полукружие почти до места нашего ночлега. К SO, на самом краю горизонта, я увидел вчера непримеченное большое белое строение, которое мы приняли за «президио» неизвестных обитателей; но, как ниже видно будет, мы ошиблись. Что касается до огней, виденных нами в прошедшую ночь, то они не могли быть огнями из этого строения, потому-что были слишком-ясны и горели на гораздо-большем протяжении, чем длина строения.

Взяв углы для определения приметнейших мест и полуденную высоту, мы оставили наш ночлег и отправились на противолежащий мыс. Глубина была здесь от 13 до 15 сажень, грунт — ил с песком, а склонение компаса на мысу — 13°30'О. Взяв надлежащие углы, мы тотчас отправились дальше. Сначала мы держались вдоль берега, чтоб лучше определить его изгибы; но быстро уменьшающаяся глубина, до нескольких только футов, принудила нас оставить это намерение и идти прямым переходом к дальнейшему мысу. Около середины расстояния между обеими мысами, капитан приказал, для снятия видов, бросить дрек. Пока это производилось, выплыл у самого баркаса молодой морской бобр; один из матросов, державший в руках весло, ударил его вальком по голове; удар этот ошеломил его, и мы вытащили его; через несколько минут он очнулся и начал кусать всех, кто приближался к нему — по-этому мы его совершенно убили. На берегу, сначала низменном и потом уже возвышавшемся, мы видели бесчисленное множество дикого рогатого скота и лошадей. Окончив снятие видов, мы снялись с дрека и около пяти часов пристали к новому мысу, где и расположились ночевать. Берег этого мыса хотя высок, но поверхность его тонкая, так-что мы едва могли отъискать удобное место для палаток. Вообще это место было весьма-неудобно; за дровами люди должны были ходить довольно-далеко, а пресной воды вовсе не было; но у нас был запас, взятый на такой случай. В ночь поднялся сильный ветер, со снегом и дождем, который иногда лил так сильно, что палатки не могли удержать его потоки; дождь этот не давал вам во всю ночь сомкнуть глаз. К-утру ветер стих и дал нам несколько часов уснуть спокойно; потом мы для сокращения действий протянули вдоль берега магистральную линию в 250 сажен и, взяв с обоих концов углы, готовились уже к отплытию, как увидели двух, всадников, прямо к нам скачущих. Когда они подъехали, мы узнали в них двух Индийцев, которые приехали из виденного мною поутру дома, принадлежавшего к миссионерству Св.-Франциска, и называемого Сан-Пабло. Они видели-наш фейерверк и слышали выстрелы фальконета; что касается до виденных нами огней, то, по словам их, они точно принадлежали одному кочующему индийскому племени, пребывавшему несколько времени в этом месте, и, вероятно, с перепуга от нашей стрельбы, в ту же ночь удалившемуся.

Около десяти часов мы оставили мыс и не успели проплыть нескольких сот саженей, как нашел на нас от W ужасный шквал с градом, снегом и дождем. Так-как он был совершенно нам по пути, то мы обрадовались ему более, нежели первоначальному [19] штилю; шквал продолжался целых полтора часа и потом начал стихать; из согнанных облаков повалил такой густой снег, что матросы едва успевали его выбрасывать за борт, а мы не могли различить предметов на длину баркаса; но это продолжалось недолго и небо совершенно прояснилось. С помощью этого шквала мы, подобно птице, летели и берега, только мелькали перед нами. Пройдя еще один мыс, мы вступили в пролив, шириною в милю, который и приняли сначала за устье Великой-Реки, тем более, что встретили здесь сильное противное течение; но вскоре мы по вкусу воды уверились, что ошиблись. Вода была солона, как в море. Далее берега еще больше сходятся. Южный — высок, горист и порос лесом, а северный — хотя тоже горист, но вовсе безлесен, и на нем паслось множество оленей, которые при нашем приближении быстро удалялись.

Между-тем, ветер совершенно стих, и мы принуждены были взяться за вёсла, чтоб не быть вынесенными течением. Тут мы попали в водоворот, образовавшийся от восьми сильных спорных течений, из которых одно шло настоящим своим путем, а другое, отделившись от него, ударяло в берег губы, где отражаясь, возвращалось к мысу и встретя новое течение, образовало, водоворот такой сильный, что баркас вмиг начал вертеться, и мы с трудом могли выгрести из него. Здесь на островке расположилось множество тюленей, но они не дали нам подойдти к себе, и проворно побросались в воду.

К трем часам подошли мы к мысу, и найдя его весьма-удобным для ночлега, втянули баркас в речку, впадающую тут в залив, и раскинули палатки. Этот мыс возвышался над поверхностью воды на 250 футов, отвесною скалою, поддерживающею оконечность цепи гор, идущих из внутренней земли к морскому берегу. Мы поднялись на крайнюю гору с зрительными трубами и, наконец, увидели цель нашего путешествия то-есть Великую-Реку. Устье ее находилось в восточной оконечности залива; от него виднелась широкая голубая полоса воды, теряющаяся за горизонтом и окраенная, как нам казалось, безлесными зелеными лугами. Вправо от мыса простирались, в расстоянии от пяти до семи миль от берега, упомянутые горы, из которых вытекала речка, служившая гаванью нашему баркасу; на ее берегу, не в дальнем расстоянии от устья, мы в первый раз увидели несколько шалашей диких Индийцев, а в самой реке три или четыре лодки из еловой коры. Из движения около шалашей мы заключили, что и дикие нас уже приметили и, боясь насилия, хотели оставить свой лагерь. Капитан, не желал первый их тревожить, и хотел войдти с ними в сношения; почему приказал мичману Галлу, в сопровождении трех матросов, отправиться к ним и стараться удержать их на месте. Без труда он успел исполнить желание капитана; дикие, видя что мы не Испанцы и надеясь достать от нас разных мелочей и рома, который они очень любят, остались на месте. Видя дружеские отношения наших посланных к Индийцам, и мы пошли к ним. Селение, или, лучше сказать, временной их лагерь, состоял из семи шалашей, построенных из древесной коры и совершенно похожих на те, которые мы видели у Колошов в Ситхе; в них обитало человек двадцать обоего пола. [20]

Калифорнцы — среднего роста, сухощавы, но широкоплечи и мускулисты; цветом они темнокаштановые, и черты лица их хотя показывают что-то угрюмое, но вовсе не неприятное. Одеваются они в одеяла, сплетенные из черных и белых перьев; носят их через плеча в виде мантии до колен; средняя часть тела обернута цыновкою собственного их изделия, а остальные части остаются голыми. Нравом дикие казались нам тихими; но Испанцы утверждали, что они коварны и злы. Между женщинами, которые одеваются так же, как мужчины, мы видели несколько молодых, довольно-приятной наружности. Оружие диких состоит из луков и стрел, весьма-искусно сделанных из какого-то пористого и гибкого дерева; наружная сторона первых оклеена оленьими шейными жилами; они чрезвычайно упруги и в-состоянии метать стрелы — из которых иные с кремнистым, а другие просто с деревянным острием — на пятьдесят и более шагов; сверх-того они употребляют палицы и копья. Все эти оружия и одежду мы выменяли у них за ром и разные безделицы. Возвратившись к палаткам уже после захождения солнца, капитан приказал, несмотря на то, что Испанцы описали Индийцев трусами, поставить у баркаса и около палаток часовых с заряженными ружьями и зарядить фалконеты; но ночь прошла спокойно, и мы, взяв узлы, отправились для исследования реки.

В шесть часов утра, мы оставили место нашего ночлега, и не имея ветра, погребли при прекрасной погоде к северо-восточной оконечности залива, где видели устье реки, стараясь достигнуть его до полудня и с намерением взять там полуденную высоту солнца, для определения по ней широты устья реки. Из трех больших заливов, соединенных узкими проливами и составляющих порт св. Франциска, этот последний залив, с востока и запада окружен высокими горами; северный же берег имеет вид необозримой равнины, простирающейся через южный берег реки до цепи гор, идущих от места нашего последнего ночлега к востоку в расстоянии почти семи и более миль.

Изменение вкуса воды, переходящего постепенно от горько-соленой к пресной, показывало нам близость устья значительной реки. Около 11-го числа мы вошли в нее, пробираясь ясно обозначавшимся, между песчаных банок, фарватером глубиною от одного до шести саженей. Около южного берега находится небольшой островок, на котором расположилось несколько сивучей, бросившихся, при нашем приближении, с шумом и ревом в воду. Капитан сначала хотел пристать к этому островку для взятия полуденной высоты, но приняв в рассуждение, что для этого должны будем ждать около двух часов и через то потеряем драгоценное время для дальнейшего исследования самой реки при такой прекрасной погоде, вознамерился взять высоту дальше в самой реке. Мы отправились далее, беспрерывно меряя глубину, которую находили от трех до семи сажень и менее, над песчаным грунтом. Берега были болотистые, поросшие тростником и так топки, что мы нигде не находили возможности выйдти, для взятия высоты; наконец мы нашли несколько бревен, вместе лежащих в тростнике на северном берегу, к ним пристали и поставили артифициальный горизонт; но напрасно — ртуть беспрерывно колебалась, так-что мы принуждены были покинуть наше [21] намерение и довольствоваться определением широты реки по пройденному расстоянию и по углам от известного пункта.

Отсюда капитан приказал воротиться назад, во-первых, потому-что глубина начинала очень убавляться и, во-вторых потому, что видя бесконечность этих болотистых и низменных берегов, мы не могли надеяться, в-продолжение нескольких дней достигнуть конца их, что слишком изнурило бы людей; притом же мы не имели столько провизии. К пяти часам прибыли мы обратно к последнему ночлегу и расположились провести на нем другую ночь, которая была тиха и тепла. Друзей наших, Индийцев, уже мы не нашли здесь: они удалились на северный берег; заключаю это аз того, что там видели их лодки и тростниковые связки, употребляемые ими вместо лодок, когда число последних недостаточно, при скорых переправах.

Здесь мы наблюдали высоту прилива в 35 минут по полуночи и нашли ее в 8 футов и 4 дюйма; а на другой день — полуденную высоту, по которой вычислили широту мыса 38°2'29''N и склонение компаса 13°59''О.

В половине первого мы оставили во второй раз этот мыс и гребли, для измерения глубины, к противолежащему мысу; там глубину нашли мы у южного берега 7, в средине 14, а к северному опять 7 сажень. Отсюда мы взяли-углы и отправились к близлежащему островку, около которого бросили дрек для измерения течения и нашли, что оно доходило до трех с половиною узлов. Тут мы застрелили двух тюленей. Расположившись ночевать здесь, на другой день отправились к полуострову. Исследовав малую бухту между этим полуостровом и берегом и увидев на нем огромное стадо диких оленей, капитан, желая добыть оленины, для команды, приказал высадить на берег четырех человек лучших стрелков; сами же мы направились к перешейку, соединяющему полуостров с берегом, для выгона оленей на оставленных стрелков. Отряженным четырем человекам было приказано, до условленного сигнала, т.-е. выстрела из фалконета, прятаться под скалой у самого края воды. Вышед на берег, мы соединили оба берега цепью стрелков и, подвигаясь на добычу, подали условленный сигнал. Олени, услыхав выстрел, с быстротою бросились на оконечность полуострова, где встреченные новыми выстрелами, которыми был убит один олень, оборотились назад, но и тут их ожидала такая же встреча — еще один повалился, а остальные кинулись с крутого берега в воду и, переплыв малый залив, скрылись в горах. Нагрузив добычу нашу на баркас, мы отправились сначала к северному берегу залива, а потом к мысу первого нашего ночлега. Описав на другой день малый залив, и переночевав, мы отправились обратно к нашим шлюпам куда и прибыли к вечеру 24 числа. На последнем нашем ночлеге мы едва не лишились трех ваших матросов. Имея недостаток в воде, капитан отправил их в лощины между гор с анкерами для отъискания ключа или речки. Они ушли далеко, еще до заката солнца, но мы, и по захождении его, напрасно ожидали возвращения их. Капитан начал беспокоиться, не заблудились ли они в горах, и когда совершенно стемнело, приказал зажечь лавровое дерево, на вершине самой высокой горы около нашего лагеря, и через каждые пять минут, палить, из фалконетов. Но все было напрасно: [22] ночь прошла, а люди не возвращались. Тогда отрядили всю остальную команду, кроме двух часовых, для отъискания пропавших, расставив прежде, по ближайшим горам, знаки сообщения. Еще отряд не тронулся с места, как мы увидели наших люден, спускающихся с горы к нам и тащивших каждый по анкеру воды. Они рассказывали, что долго искали ключа и, наконец, нашли его; между-тем во время наливания анкеров совершенно стемнело: тогда не надеясь найдти в темноте свой след и боясь заблудиться, они решились переночевать у ключа. Хотя они и слышали выстрелы, но гул, отражаясь от высоты гор переломлялся в лощинах и доходил до слуха их то с одной, то с другой стороны, огненного же сигнала они вовсе не видали; итак они провели ночь холодную и сырую, без пищи и огня, под открытым небом.

Северный берега, этих заливов мы назвали по миссионерству, на нем лежащему, берегом Св.-Рафаэля, южный же уже Испанцами назван землею Св.-Павла или по-испански St.-Pablo.

Описав землю и людей на ней обитающих, остается прибавить только несколько слов о ее произведениях.

Калифорния обилует лесом, как лиственной так и хвойной породы. Пользы он не приносит потому, что Испанцы употребляют его только на мелочные изделия и на стропила под кровли, крытые обыкновенно соломою или тростником и весьма-редко черепицею или дранью; из лиственных замечательны: дуб, клен, бук, ясень, лавр, тополь и разные породы с цветною древесиною; из хвойных: кедр, сосна и лиственица. Все эти породы растут или в смешении одна с другою или составляют особые рощи и необозримые леса. Размеры самых деревьев огромны и могли бы доставить отличный материал для кораблестроения.

Во внутренних горах находится, по словам Испанцев, медь; но рудники не разработываются.

Моря и реки обилуют рыбою, свойственною этим широтам Тихого-Океана. Сверх-того водятся в водах, омывающих берега Калифорнии, сивучи, имеющие свои логовища особенно на камнях фаралонесах, тюлени и морские бобры. В реках и озерах живут выдры и бобры. - . ,

Медведи черные и сребристо-серые; последние весьма-велики и свирепы до-того, что часто нападают на людей, еще не раненные, а только встревоженные в своем логовище. Испанцы ловят их арканами, как выше описано — и для мехов, употребляемых ими вместо постели, и для мяса, которое будучи выкончено, весьма-вкусно и составляет любимую пищу их во время переездов.

Ягуар или американский тигр, живет в горах; по часто спускается в долины за добычею, подходя иногда к самым жилищам, где производит жестокие опустошения в стадах о вещь — единственном домашнем животном туземцев. Ягуары почти единственный зверь, на который Испанцы употребляют огнестрельное оружие; на все прочие — аркан; он употребляется не только преимущественнее, потому-что жители, как описано, владеют им с удивительным искусством, но и по причине недостатка в порохе и свинце, которые доставляются сухим путем из Мехики.

Шакалы, животное среднее между волком и лисицей, бродят многочисленными стаями около жилищ и в лесах. По ночам вой [23] их слышен за несколько миль, и в это время они так смелы, что подходят к самым жилищам и из оград похищают овен в присутствии сторожа. Во время путешествия нашего для описи северного залива, мы имели случай удостовериться в смелости их; они подходили так близко к нашим палаткам, несмотря на огонь обыкновенно разводимый в нескольких местах, что вой, ими производимый, не давал нам покоя, и мы могли избавиться от этих незваных гостей неиначе, как сделав несколько выстрелов по направлению, откуда слышно было, завывание.

Кроме этих хищных зверей, здесь водятся олени, живущие большими стадами вместе; в низменных лесах и на холмах — кролики, куницы, муравьеед и другие.

Из птиц мы видели и, некоторых из них, имели случай застрелить:

Орлов, разной величины и разных пород; всех чаще встречается белоголовый огромный орел, живущий на высоких приморских скалах.

Коршунов, с голою шеею, которая не меньше самого коршуна. За ним, по величине, следует сова с длинными ушами, и множество других больших и малых ястребов и сов.

Кроме этих птиц, частию постоянно здесь живущих, частию прилетающих сюда, водятся здесь: журавли, аисты, траффы, бесчисленное множество мелких птиц, большею частью красивых, между которыми отличаются прекрасный колибри и разнородные кулики; наконец, только в Калифорнии живет кадарнист, птица величиною и вкусом похожая на нашего рябчика, очень-красивая; ее спинка и крылья коричневого цвета, грудь и брюшко серые; каждое перышко на них окрашено узенькою черною каймою; головка черная, с двумя в верх торчащими перышками; хвост черный. Кадарнист живет стадами, бегает в траве весьма-скоро, но за то летает тяжело и с шумом. Его весьма-легко стрелять или ловить. На ночь они поднимаются на деревья. Приметя это, мы над деревом устроили сеть, которую вдруг стянули, когда их набралось довольно-большое число. Поутру мы таким-образом насчитали до ста штук пойманных кадарнистов. Они весьма-скоро делаются ручными.

По прибытии нашем, мы видели здесь бесчисленное множество диких гусей и набили их столько, что не знали куда девать их. Под-конец нашей стоянки, они сделались пугливы и подпускали к себе неиначе как верхом; потом и совсем улетели. Разных родов диких уток, пеликанов или бабы птицы и других пород морских птиц, здесь множество.

Наконец, все работы на шлюпах и печение сухарей были окончены; 8-го февраля мы перебрались с берега, но только 12-го в 9 часов могли оставить порт по причине противных ветров, очень обрадованные, что кончилась скучная трех-месячная стоянка в порте, лежащем хотя в хорошем климате, но за-то безлюдном, не представляющем моряку никаких развлечений. Непрерывное однообразие в жизни так надоело нам, что, когда кончался день, мы благодарили Бога и желали лучше претерпевать бури в море и не погоду, чем оставаться здесь. И в-самом-деле, мы были правы; необразованные, полудикие, сонные и ленивые Испанцы того края и в то время, не могли доставить нам удовлетворительную беседу, а [24] астрономические наблюдения, ежедневная охота и верховая езда также невообразимо нам наскучили, и мы очень обрадовались, когда снялись с якоря и вышед из порта отсалютовали испанскому Флагу, долженствовавшему вскоре после нас на век спуститься в этих странах, Радость наша при отплытии еще более увеличилась, когда узнали мы, что идем на Гавайские-Острова.

Комментарии

1. См. первую статью в «Отечественных Записках» кн. 10-ю, октябрь 1849. Т. LXVII. — Отд. VIII.

2. Фертоинг значит стоять на двух якорях, брошенных в противоположные стороны, на расстояние от судна на канат и более, т.-е. на 100 и на 150 сажен, так-что судно стоит в средине. Этот образ якорной столики обыкновенно употребляется в таких местах, где бывают приливы и отливы, и тогда кладут якори по направлениям течения.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие на шлюпе "Благонамеренный" для исследования берегов Азии и Америки за Беринговым-Проливом с 1819 по 1822 год // Отечественные записки, № 11. 1849