ГИЛЛЬСЕН КАРЛ

ПУТЕШЕСТВИЕ

НА ШЛЮПЕ «БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ»

для исследования берегов Азии и Америки за Беринговым-Проливом с 1819 по 1822 год. ¹

16-го марта 1820 года, поверив хронометры, окончив поправки в такелаже, поврежденном во время продолжительного и богатого сильными бурями плавании от Мыса-Доброй-Надежды до Новой-Голдандии, и запасшись значительным количеством разной провизии — потому-что отсюда мы на-долгое время направляли путь свой к таким странам, где нельзя было надеяться, что-либо получить в этом роде — мы вышли из Порта-Джексона, страны очаровательной, особенной, не имеющей ничего общего с прочими частями Света, ни в царстве животном, ни в растительном.

По выходе из этого порта наш командир, капитан-лейтенант Шишмарев, объявил нам о полученном им от командующего шлюпом «Открытие» и всею экспедициею капитан-лейтенанта Васильева, предписание — отдельно отправиться в Новую-Калифорнию для заготовления пшеницы, нужной на сухари, в которых мы начинали ощущать недостаток, потому-что большая часть взятых из России — испортились; оттуда идти на Кадьяк и Уналашку для забора переводчиков североамериканских языков и Алеутов с байдарами; потом стараться для сосдинения с «Открытием», намеревавшимся отправиться прямо в Камчатку, быть к концу июня в Зунде-Коцебу. [214]

Когда мы оставили Порт-Джексон, ветры нам не очень-благоприятствовали и мы только к 22 числу того же месяца дошли до южной широты 30°54' и восточной долготы 160°29' ². Здесь ветер переменился в сделался для нашего назначения совершенно-благоприятным; капитан наш приказал, посредством телеграфа, спросить капитана Васильева, должен ли он следовать немедленно по данному назначению. Получав удовлетворительный ответ, мы старались приблизиться к «Открытию», как для прощания с товарищами, так и для-того, чтоб перебросить завернутые в один пак письма к родственникам и друзьям нашим в отечестве; но старания наши были тщетны; довольно-большое волнение препятствовало сблизиться на нужное для этого расстояние, и письма наши упали в море, чрез что родственники лишились радости получить известие от своих приближенных из среды неизмеримого Океана.

Взяв противоположный с «Открытием «курс, мы скоро, при довольно-свежем ветре, удалялись друг-от-друга и еще до захождения солнца потеряли товарища из вида.

Единообразие плавания по неизмеримому водному пространству этих морей, редко прерывается встречею с мореплавателем; тем более, на рассвете 25 числа, мы были удивлены, увидев на горизонте трех-мачтовое судно, в котором по приближении узнали американского китолова. Не входя с ним в ближайшие сношения, мы продолжали путь свой, и на другой день подошли к Острову-Норфолку. Сверив ход наших хронометров с долготою этого острова, отправились далее, не имея ни нужды, ни времени приставать к этой безлюдной земле, обросшей густым дубовым лесом, за которым часто присылают сюда из Порт-Джексона. Отсюда мы имели довольно-благоприятные ветры и уже 30 марта, в долготе 173°57' вступили в тропики; но тут ветер нас оставил и мы принуждены были бороться с маловетриями от востока, совершенными штилями и непомерными жарами, изнурившими весь экипаж; термометр даже ночью не показывал ниже 27°. С величайшим нетерпением ожидали мы юго-восточного пассата, который, способствуя плаваию, прохлаждает воздух и тем уменьшает страдания мореходца. Но надежды и желания наши не осуществлялись: маловетрие и штили продолжались, изредко-прерываемые шквалами и сопровождаемые сильною грозою и проливным дождем. Как ни опасны на море гроза и внезапные порывы, но мы всегда с радостью встречали этих, в других обстоятельствах неприятных, гостей. Воздух, хотя на короткое время, прохлаждался и так-называемые проливные экваторные дожди доставляли нам, в привешанные недра, свежую воду для питья. Воду эту добывали мы посредством растянутого тента, на котором она скоплялась и стекала в привешанные по сторонам ведра. Кроме-того, мы затыкали шпигаты ³ и в скопившейся на палубе воде купались, или лучше сказать, раздевшись валялись в ней.

6-го апреля в южной широте 16° увидели мы к SO, в расстоянии не более одной мили, при совершенном штиле и ясном горизонте вдруг образовавшийся смерч. Густое черное облако все ниже [215] и ниже спускалось к поверхности океана; из средины облака выдвинулся длинный, толстый рукав, имевший в соединения с облаком вид воронки. Вода, бывшая под ним, вертясь колесом, стала подниматься к-верху и, соединясь с облаком, составила одну, медленно на нас подвигающуюся и беспрестанно крутящуюся, черную массу, из которой, по-временам, вылетала молния, с шумом, подобным реву разбивающихся о скалы волн океана. На шлюпе для встречи такого страшного неприятеля сделали все нужные приготовления. Крик матросов, звон колокола и барабанный бой продолжались беспрерывно, и, кроме-того, чрез каждые две минуты стреляли из трех пушек, заряженных ядрами для усиления гула. Все это делается обыкновенно для сотрясения воздуха, отчего смерчи распадаются. Между-тем убрали все верхние паруса, потому-что подобного рода феномены, часто оканчиваясь ужаснейшими порывами ветра, могут у неосторожного мореходца переломать весь рангоут. Старание наше произвести сотрясение в воздухе увенчалось желанным успехом, и через четверть часа смерч с ужасным шумом рассыпался; черное облако низверглось в океан и небо осталось по-прежнему ясно и безоблачно. Опасения наши на-счет шквала были напрасны; вместо его подул легкий SO, и мы тихо продолжали плавание наше к NO. Мы надеялась, что ветер этот приймет, наконец, настоящую силу пассата, но и в этом рассчет наш не оправдался: к рассвету следующего дня ветер опять совершенно затих и штили продолжались до 8-го числа. Жары были еще нестерпимее прежних: днем термометр стоял на 30 и 31 градусе, а ночью понижался не более как на два или на три. В этом месте сделаны были наблюдения над температурой воды в разных глубинах и оказалось, что она на глубине 100 сажен уменьшалась только от 5 до 6 градусов, а на несколько футов от поверхности — на половину или один градус. От этого стены корабля, нагретые солнцем, а подводная часть — водою, делали воздух внутри корабля столь-душным и тяжелым, что вовсе невозможно было долго находиться внизу и только под растянутым тентом мы ощущали некоторое облегчение. Жар был столь-велик, что смола, которою заливаются пазы, кипела, и если бы не были взяты предосторожности, если бы мы не покрывали палубы и не завешивали бортов брезентами, беспрестанно поливаемыми водою, то шлюп надводною частью неминуемо бы потек. В эти дни около корабля во множестве показывались бониты и акулы, и мы не упускали случая ловят их на удочки, употребляя приманки для первой кусок трески, а для второй — солонину. Бонита, рыба чрезвычайной красоты, чешуя ее играет всеми радужными цветами, пока она в воде или пока жива; заснув — она теряет весь свой блеск и становится мутно-серою; длина ее редко больше одного аршина. Она первый враг летучей рыбы. Из пойманных нами акул одна была замечательна своею величиною, более 9 футов. Мясо ее имеет недурной вкус: сваренное, рассыпается в небольшие крупники. Команда с охотою употребляла его в пищу, наскучив соленою рыбою. В воздухе парили фрегаты и фаэтоны.

8-го апреля, матрос, находившийся на марсе, объявил, что на горизонте к NNO видно трех-мачтовое судно. Ветер был весьма-слаб, на видимом судне стояли одни марсели; мы же несли все возможные паруса, и за всем этим только к вечеру открылся корпус [216] судна, по конструкции которого и по оснастке мы полагали, что это шлюп «Открытие». Когда совершенно стемнело, капитан приказал зажечь фальшфейр и засветить на бушприте и фор-марсе фонари. Видимый корабль тотчас отвечал тем же, и этим мы убедилось в справедливости нашего предположения; но штили продолжались до 11-го числа, и мы не могли сблизиться. В ночи на 12-е число подул легкий О, и к-утру мы подошли к виденному кораблю, который был действительно «Открытие». Мы не замедлили отправиться к нему на катере и узнали, что и на нем еще более нашего терпели от штилей и маловетрия.

Потеряв столько времени, нам нельзя было надеяться, сохранив прежнее наше направление к Калифорнии, во-время поспеть в Зунд-Коцебу; поэтому капитан Васильев предписал остаться, пока, с ним в соединении и потом следовать прямо в Уналашку, где забрав Алеутов с байдарами, спешить в Берингов-Пролив и ожидать в Зунде его прибытия.

Согласно этому назначению мы следовали за «Открытием», корабль этот держался по-возможности к N; но частые штили, изредка-прерываемые жестокими шквалами, по-прежнему нас задерживали и замедляли плавание наше до-того, что мы только к 17 числу достигли восьми градусов южной широты.

В этот день мы находилось впереди «Открытия», тихо подвигаясь при SO ветре по упомянутому курсу, как-вдруг с фор-салинга провозгласили, что прямо перед нами виден берег. Мы не хотели этому верить, потому-что определенная при ясном горизонте по лунным расстояниям долгота, сходная с хронометрическою, не дозволяла предполагать неверностей в исчислении; на картах же здесь не находилось никаких островов, почему мы и предположили, что видимый берег есть одно из обыкновенных явлений, так часто обманывающих мореплавателей и происходящих от рефракции при сгущении воздуха на горизонте; но вскоре увидели мы перед собою группу низменных коралловых островов, большая часть которых была покрыта лесом, над коим кокосовые пальмы величественно подымали свои увенчанные вершины. Широта этой группы была 8°4' S и долгота 178°24' О. Принимая ее за новое открытие, мы телеграфом донесли об этом капитану Васильеву, который, соглашаясь с этим млением, назвал их Островами-Благонамеренного, по имени нашего шлюпа, с которого в первый раз их увидели. Около полдня приблизились мы к южной оконечности группы; она состоит из 4-х больших и 12-ти малых коралловых островов, соединенных между-собою таким же подводным рифом, ясно обозначавшимся желтизною воды и буруном. При взаимном между-собою положении, они образуют сферический треугольник и западная дуга, впалая, имеет по средине проход во внутрь, шириною кабельтова в полтора. Свойство грунта и глубину, как в проливе, так и в самой лагуне, мы за недостатком времени не исследовали; и тем более не могли на это решиться, что известность эта не принесла бы ни какой существенной пользы мореходцам, потому-что эти острова, как уже сказано, коралловые, имеют всегда недостаток в главной потребности, то-есть, в пресной воде; и притом они лежат слишком в стороне от обыкновенных путей по этим морям; при всем том открытие и верное определение их на карте [217] весьма-важно. Известно, что такого рода острова весьма-мало возвышаются над поверхностью океана и при самом ясном горизонте открываются взору не прежде, как в расстоянии 10 или 15 миль; при пасмурной же погоде или в темные тропические пони нет ничего легче, как наткнуться на них и подвергнуться почти неминуемой гибели. Множество подобных островов еще не открыто, потому-что они выростают со дна морского и, достигая поверхности, распространяются в ширину; поэтому все мореходцы, приближаясь к этим широтам в Тихом-Океане, обыкновенно по ночам ложатся в дрейф, или идут под самыми малыми парусами, но и при этой предосторожности опасность немногим уменьшается, потому-что беспрерывная зыбь океана всегда раздробляет корабль, севший на коралловый риф.

Подойдя ближе, мы увидели, что из всей группы только четыре острова поросли лесом, три или четыре покрыты зеленью, а остальные желтым песком и раковинами. Селений по берегам не было, а из чащи леса подымался во многих местах дым, из чего мы заключили, что эти острова обитаемы. В этом мы вскоре удостоверились, увидев сначала три, а потом до десяти плывущих вдоль берегов, довольно-больших лодок, которые по приближении нашем направились к нам.

Не доехав кабельтова на три, они остановились и, казалось, с удивлением смотрели на нашу движущуюся громаду. Капитан приказал лечь в дрейф и спустить шести-весельный ялик, на котором поручил старшему лейтенанту Игнатьеву отправиться на встречу диким и войдя с ними в дружественные сношения, стараться привезти их шлюп или, по-крайней-мере, приблизить, как-можно более к нему. Сначала все его покушения подойдти к ним, были тщетны; они на легких лодках своих всегда от него уходили; наконец он и матросы стали махать белыми платками, в знак нашего миролюбия; тогда они, оставя недоверчивость, подъехали к ялику. Лейтенант Игнатьев, для приобретения доверенности их, роздал им стеклянные бусы, оловянные кольца и маленькие зеркала; всякий одаренный изъявлял свою радость криком и рукоплесканием. Потом стали выменивать у них оружие, украшения и фрукты, как-то: кокосы, бананы и хлебный плод. Между-тем он медленно подвигался к шлюпу и остановился с ними у самого борта. Тут он стал приглашать их взойдти на палубу; но никакие убеждения не могли склонить к этому диких.

Из всех вещей, которые они видели, более всех понравились им матрозские фуражки из толстого солдатского сукна; предлагаемые же куски железа они с презрением бросали за борт, и только когда им растолковали и показали употребление этого металла, они его тщательно прятали, а за ножи, ножницы и иголки, после этого, отдавала все, что у них было. Из этого обстоятельства мы заключали, что они еще не имели сообщения с Европейцами или другими народами Океании.

Жители этих островов большего роста, темно-каштанового цвета и очень-хорошо сложены; физиономия их малайская и, следовательно, очень-неприятная. Одежда состоит только из повязки вокруг пояса, сделанной из многих разноцветных лент собственного изделия. Оружие их заключается в палицах и копьях весьма-искусно вырезанных из какого-то темного тяжелого дерева. Всего [218] страннее постройка их лодок. Они состоят из полукругло-заостренного с обеих концов, выдолбленного дерева и к одной из открытых сторон пришитой доски, так-что лодка с одной стороны выпукла, а с другой плоска; от этой последней стороны идет от лодки футов на пять отвод, удерживающий ее в равновесии, дабы она не могла опрокинуться. На каждой из них находилось четыре человека гребцов и один, половинкою кокосового ореха, беспрестанно отливавший воду стремившуюся во внутрь лодки, чрез паз и дырья, в которые проходит пришивная нить из кокосовых волокон. Длина их простирается до 30 футов. Женщин на лодках не было.

Около трех часов мы пролежали в дрейфе. Все было высмотрено и выменено у диких, а как они ни как не соглашались взойдти на шлюп, то мы, подняв ялик, наполнили паруса и легли на прежний наш курс к NNO. Пройдя около трех миль, боцман вдруг закричал с бака, что мы держим прямо на камень. Тотчас положил и право-на-борт: шлюп, имея около пяти узлов ходу, с быстротою уклонился под ветер и почти коснулся правым своим бортом мнимых камней, которые превратились в два огромные рядом на поверхности спящие кашалота. От шума, произведенного ходом корабля при разрезывании волн, чудовища проснулись, брызнули из ноздрей целое облако вонючей водяной пыли, ударили исполинскими хвостами о поверхность и погрузились в бездны океана.

Тупоголовый кит или кашалот, обитает в жарком и умеренном поясах земного шара. Величиною обыкновенно гораздо-более северного и острорылого кита. Уродливая тупая голова его занимает, целую треть всего тела; мозг его составляет драгоценный спермацет и в ней же часто находят серую амбру. Торгующие с Китаем жители Соединенных-Штатов сильно преследуют их. Сначала они идут к северо-западным берегам Америки для вымена мягкой рухляди, оттуда возвращаются на Сандвичевы-Острова, нагружаются сандальным деревом; и оба эти предмета, дорого ценимые в Китае, отвозят в Кантон, забирают, там чай и другие товары и идут на промысел кашалотов. Дополнив спермацетом груз свой, они возвращаются в отечество, или часто идут прямо во Францию, и в Англию, для продажи всего этого. Отсутствие их редко бывает менее трех лет, за-то и редкий возвращается из одного такого вояжа не сделавшись богачом.

Жары все-еще с одинаковою силою продолжались. Пассат хотя и дул от настоящего своего направления, но так слабо, что не мог прохлаждать воздуха. Команда совершенно ослабела и малейшее движение около полдня производило нестерпимую головную боль. В это время можно было подумать, что весь экипаж вымер; всякий старался быть как-можно менее в движении, и, лежа на одном месте, ожидал с нетерпением заката солнца. Тогда палящий жар уменьшался, корабль оживлялся, и команда пронималась за обед, оставленный до этого временя. Жарам этим мы приписали потерю одного из лучших наших матросов. Стоя у руля, он вдруг упал на палубу, и никакие старания медика не могли его возвратить к жизни.

Уже 23 числа перешли мы, в долготе 171°34', во второй раз через Экватор, а 25, в день упомянутого несчастия, солнце у нас стояло в зените, отчего тела наши не бросали тени; солнечные лучи падали на наши головы вертикально. Матросы рассказывали, что они [219] видели Кузмина (так звали умершего рулевого) за несколько часов до его смерти, на баке без фуражки, и что он с того времени жаловался на сильную головную боль. Наш штаб-лекарь г. Заозерский утверждал, что он мог быть спасен, если бы об этом объявил заблаговременно. По этому поводу отдан был строжайший приказ — не ходить с обнаженною головою и доносить о малейшем недуге; вследствие чего, того же вечера открыли двум человекам кровь.

Приближаясь к северному тропику, пассат усилился и жары уменьшились; 7-го мая мы перешли его в долготе 169°28' О. Здесь море покрыто было каким-то пузырчатым животным, пожираемым огромными стадами бурных птиц коричневого цвета. Этих птиц мы прозвали глупарями, потому-что садясь на рангоут и на сетки, они давали ловить себя среди дня просто руками. Мы очень-обрадовались этим гостям, они несколько дней доставляли нам весьма-приятную перемену в пище; мясо их, похожее на утиное, очень-вкусно.

До 12-го мая однообразие плавания ни чем не нарушалось, иногда только являлись у корабля, особливо при быстром ходе, стада дельфинов, которые, выныривая из-под носа, перегоняло шлюп и как-бы валялись в пене, образуемой под скулою от сопротивления воды при стремлении корабля разрезать волны. Матросы били их острогами с блинда-рея, но могли только одного вытащить, остальные срывались с нее и тотчас при виде крови были раздираемы остальными. Мясо их довольно-вкусно. В этот день мы дошли до параллели 31°34'; к нашему капитану приехал с «Открытия» мичман Галл с бумагами; капитан немедленно отправился с ним вместе. Около 3-х часов пополудни капитан возвратился и шлюп «Открытие», поставив все возможные паруса, скрылся из вида, направив свой курс более к NW. С ним вместе простились мы и с обитателями теплых стран — бонитами и летучею рыбою. Особливо мы жалели о последней, она часто забавляла нас своим полетом и доставляла нам превосходную уху. Эта рыба величиною не более фута; подымаясь из воды для спасения от преследования бонит, она всегда следует стремлению воздуха и полету своему не может дать произвольного направления. Вообще должно полагать, что они только при ветре в-состоянии держаться на воздухе, подвигаясь в нем с быстротою существующего ветра и не более как на расстояние двух или трехсот сажен. Весьма-часто, поднявшись с на ветру и летя по направлению его, она ударялась о такелаж и падала на палубу, и только таким-образом попадалась в наши руки. Часто до 30 штук ее и более упадало на шканцы.

В широте 32° оставил нас пассат и ветры сделались переменные, дуя большею частью от W и SW с неравною силою, и мы только к 18-му числу достигли широты 43°. На этом месте мы заштилели и оставалась в этом положении до 20-го числа. С рассветом, в этот день поднялся самый слабый SW, почему мы поставили все возможные паруса. Около восьми часов, вахтенный лейтенант приметил к стороне ветра небольшое туманное белое облако, которое с невероятною быстротою расстилалось по всему горизонту. Об этом страшном предзнаменовании тотчас дано было знать капитану. Зная, что у нас стояли все паруса и приметя необыкновенно-скорое [220] понижение ртути в барометре, он приказал поспешить убором их, выходя вслед за посланным на шканцы; но он но успел еще подняться до половины трапа, как буря узко над нами разразилась с ужасною свирепостью. Рев ветра заглушал командный крик лейтенанта; никто не знал, что делать, и все стояли как онемелые от ужаса, глядя на бушующие стихии. К-счастью нашему, тогда привязанный комплект парусов был самый старый, и они не устояли против внезапного воздушного напора; в противном случае мы неминуемо потеряли бы стеньги, а может-быть и самые мачты; теперь устояла одна, в тот день вновь-привязанная, бизань и бросила шлюп к ветру, отчего он так повалился на бок, что люди повисли на снастях. Между-тем буря час-от-часа усиливалась и превратилась в ужаснейший ураган, который капитан наш назвал тифоном. Стремление воздуха было так велико, что сначала не давало подниматься волнам, срывая верхушки их. Хотя дождя не было, но чрез полчаса ни на ком из нас не осталось сухой нитки. Срываемая пена ломающихся волн, неслась по воздуху в виде густого тумана и вмиг проникала до самого тела. Не было возможности смотреть на ветер; давление воздуха препятствовало свободному дыханию, и соленые капли, ударяющие в глаза с силою, производили нестерпимую боль и воспаление. Бизань все-еще держалась и шлюп, сбиваемый волнами, не мог дойдти до линиибейдевинда, а оставался в перпендикуляре к направлению ветра. Волнение бросало его до-того, что подветренные пушки при каждом вале погружались в воду. Крен шлюпа препятствовал всякой работе и покушения поставить фок-стаксель для уклонения его под ветер, остались безуспешны. Мачты трещали в своих основаниях, стеньги сгибались в дугу, и мы с трепетом ожидали, что и те и другие повалятся, что при таком урагане повлекло бы за собою непременную гибель нашу: но, благодаря Бога, ванты выдержали, сломившиеся грот и фор-брам-стеньги облегчили тяжесть вверху, а мы, в то же время, успели врезать отверстие в бизань, отчего в одно мгновение остались от нее только одни шкаторины. Шлюп поднялся, поставили фок-стаксель, и он уклонился под ветер. Убрав по-возможности висевшие в снастях брам-стеньги и реи, опять поставили штурмовую бизань, спустили фок-стаксель и легли под нею в дрейф. Почти 24-ре часа продолжался свирепый ураган и развел ужаснейшее волнение. Бедный наш шлюп стонал во всех своих составах; его так сильно бросало, что он черпал обоими бортами; никогда ни прежде, ни после, штормуя по семи и девяти дней, мы столько не претерпели и не опасались, как в эти 24 часа; но отличное скрепление нашего шлюпа спасло нас. Бросаемый ужаснейшим волнением, и несмотря на то, что ломающиеся около борта волны часто со всею своею тяжелою массою упадали на палубу, вода в нем, против обыкновенного, прибыла, может-быть, только на дюйм или на два.

21-го числа, к полдню, ветер начал постепенно стихать и к вечеру совершенно заштилел. Огромная зыбь продолжала качать шлюп и не давала нам приняться за необходимые исправления, к которым мы только на другой день к вечеру могли приступить. Выставив новые брам-стеньги и привязав совершенно-новый комплект парусов, направили мы путь свой при ровном SW к гряде малых островов. Обыкновенный проход из Океана в Камчатское-Mope для [221] кораблей, идущих в Уналашку, идет Умнакским-Проливом, по средине которого стоит огромный, похожий на корабль под парусами, камень, почему его так и назвали. По этой причине и по узкости пролива, и котором течение бывает весьма-сильное, равно и потому, что капитал намеревался обозреть более к западу лежащий и в исходе прошлого столетия явившийся Остров Иоанна Богослова, направились мы к проливу у Острова-Амчитки.

27-го числа увидели мы на рассвете весь северный горизонт окраенным длинною цепью высоких, диких островов и прямо перед нами Амчитку. Около полдня подошли мы к этому острову, а к трем часам прошли благополучно пролив и вступили в Камчатское-Море. Остров Амчитка ниже всей остальной Лисьей-Гряды; длиною он от О к W около 1 1/2, а шириною от N к S около 3/4 мили. Он состоит из красного голого камня, на котором не видать ни малейшей зелени. На низменных берегах его тысячами лежали сивучи-тюлени и морские коты, которые при нашем приближении с шумом и ревом бросились в воду, тесня друг-друга. К северо-западу, на расстоянии шести миль от Амчитка, представляется взорам единственный, по виду своему, в мире Семпсопочный-Остров; он получил свое название от семи конусообразных волканов, называемых в тех странах сопками, почти одинаковой вышины. Три из этих волкана беспрерывно дымятся и недавно еще, по словам Алеутов на Уналашке, имели сильные извержения.

Со вступлением в Камчатское-Море, постоянные SW ветры нас покинули и, вместо их, дули переменные, слабые, более от SO и О, которые весьма-замедляли наше плавание, и мы только к 1-му июлю могли подойдти к Острову-Иоанна-Богослова.

Остров этот, при сильном землетрясении и извержении умнакской и уналашкинской сопок, в 1797 году, вышел из воды, поднявшись до настоящей своей высоты, т.-е. до 250 футов над поверхностью Океана. Так-как он никем еще не был ближе исследован в погода стояла тихая, ясная, то капитан приказал спустить катер для отвоза туда нашего натуралиста. Управление катером поручено было лейтенанту Лазареву, а в помощь ему дан младший штурман Веденеев. Запасшись — на случай тумана или встречи других непредвиденных препятствий, когда он принужден будет воротиться на шлюп и отправиться прямо к Уналашке, отстоящему от Острова-Иоанна-Богослова на 40 миль — провизиею и водою на семь дней; взяв карту Камчатского-Моря, компас, хронометр, секстан, и лаг — они в 6 часов утра отправились. К 9 часам они подошли к острову и, обогнув восточную его оконечность, скрылись за ним. В 10 часов прежний тихий SO зашел к NO и нагнал густой туман. Положение нашего катера становилось весьма-неприятным; мы с своей стороны употребили все возможные средства, чтоб вывести его из этого положения, подошли ближе к острову, легли в дрейф и начали барабанить, звонить и чрез каждые десять минут палить из пушки для показания ему нашего места; но так-как это средство вблизи высоких берегов весьма неточно и гул, отражаясь от них, бывает слышен с разных сторон, то капитан положил — пролежать в дрейфе до прочистки тумана и потом уже принять соответственные положению дел меры. К трем часам туман начал редеть и мы увидели наш катер, идущий прямо к нам; через час он пристал к борту. [222]

Лейтенант Лазарев донес, что они еще до тумана подошли к острову так близко, что могли бы пристать к длинной, низменной, песчанистой косе, простиравшейся от восточной оконечности почти на милю в море, еслиб этому не попрепятствовало несметное множество сивучей, на ней расположившихся. К этим морским чудовищам весьма-опасно приближаться, когда они на берегу. Сивуч бросается на людей, когда они ему преграждают путь к воде и может ужасною своею пастью, усаженной острыми, круглыми зубами, с одного раза откусить руку, как это и случилось за несколько лет перед тем с одним уналашкинским тойоном. Видя невозможность пристать к косе, г. Лазарев пошел вдоль берега для отъискания другого удобного к тому места, но везде берега возвышались отвесно над водою и бурун не давал приблизиться к ним. При таких обстоятельствах, они принуждены были довольствоваться тем, что могло рассмотреть с катера. Остров имеет около трех миль в окружности и образует одну крутую гору из глинистой и каменистой земли, местами покрытой густым слоем застывшей лавы. На вершине находится кратер, извергающий беспрерывно черный столп дыма. Из царства прозябаемого, природа ничего здесь кроме мха не производитУналашкинские и умнакские Алеуты часто приходят сюда для ловли сивучей, мясо и жир которых они употребляют в пищу, кишки для камлеек, усы на украшение своих деревянных шапок, кости для стрел и вместо дров на топливо и, наконец, кожу — для обтяжки своих байдар.

Приметя приближающийся туман, г. Лазарев оставил бесполезные попытки пристать к острову и отправился обратно к шлюпу, который вскоре скрылся от него; но следуя взятому направлению, он, по приближении, явственно мог различать направление гула от выстрелов и, держа на него, как мы видели, благополучно достиг шлюпа.

Все-еще продолжавшиеся тихие переменные ветры привели только третьего числа ко входу в Капитанскую-Гавань на Уналашке, войдти в которую мы однако не решались, потому-что до Острова-Амакнака нет якорного грунта, и высокие берега Уналашки заслоняют слабые ветры от NO кругом через S до NW. Капитан приказал палить из пушек, и мы часа через три увидели три большие байдары, идущие к нам из гавани, которые в соединении с нашими гребными судами, взяли шлюп на буксир и втащили его к вечеру в гавань до северной оконечности упомянутого острова Амакнака. Здесь мы стали на якорь до другого утра, в которое с хорошим NO ветром прошли остальные семь миль до селения Иллюлюк, отсюда в расстоянии полумили бросили якорь, и в тот же день принялись за нужные исправления. Мы еще не успели стать на якорь, как уже при ехали к нам управитель Компании на острове, все остальные русские промышленики, числом шесть человек, и алеутские тайоны; все они знали нашего капитана, уже два раза бывавшего здесь на бриге «Рюрике» с капитаном Коцебу.

Описывать остров, нравы и обычаи жителей его, считаю излишним, потому-что это было бы только повторением сказанного многими путешественниками, прежде и после нас там бывшими. Окончив поверку хода хронометров и исправив такелаж к 15-му числу, мы, около полдня, при тихом SO снялись с якоря; но дойдя до [223] оконечности Острова-Амакнака, от которой во внутрь гавани простирается длинная песчаная коса, ветер начал стихать и, наконец, с закатом солнца, совершенно заштилел, так — что мы принуждены были опять бросить якорь. К полуночи ветер задул от NO, усаливаясь постепенно, так-что он к трем часам превратился в шторм. В открытом море дул он NO, но здесь, прорываясь сквозь ущелины гор, нападал на нас с разных сторон, а иногда со многих вдруг, с такою яростью, что шлюп стало дрейфовать. Положение было не только весьма-неприятное, но и опасное. Мы от вышепомянутой косы были не более как в 300-х саженях, песчаный грунт худо держало, якорь, ослабляемый еще более беспрерывным движением шлюпа с одной стороны в другую. Вытравили канат до 50 сажен, но дрейф продолжался, тогда бросили другой якорь и выпустили от первого 100 от 50 сажень каната; тогда шлюп остановился. Коса за кормою была уже очень-близка, и еслиб якори не удержали, то мы неминуемо должны были бы сесть на нее, хотя и нельзя было опасаться разбития, но больших повреждений не миновать было. Между-тем порывы еще усилились, канаты вытянулись как струнки и шлюп опять тронулся. Тотчас спустили барказ, положили на него третий становой якорь и завезли его на 100 сажень; взяв канат на шпиль, его вытянули вровень с другими двумя и тогда уже шлюп совершенно остановился. Для большей безопасности спустили брам-стеньги и обрасопили реи; мы от косы находились не более, как в 50 саженях и оставались в этом положении весь вечер 18 числа; тогда начало стихать и мы, подняв два якоря, остались до утра на одном, а 19 поутру снялись вовсе и вышли из гавани. Во время стоянки нашей на этом опасном месте, мы забавлялись смотря на необыкновенное множество лисиц, приходивших, особливо под вечер, на косу ловить морских репок, которыми они охотно питаются; между ними мы приметили и несколько чернобурых. Весьма-легко было бы их бить с самого шлюпа из винтовок, но, во-первых, шкуры их в это время года линяют и ни и чему негодны, а во-вторых, всякое животное на островах и в море — достояние Компании.

Пребывание наше на Уналашке ознаменовалось многими свадьбами и крестинами. На нем около двенадцати лет не было священника и из этого можно заключить, сколько дела было нашему.

Вышел из гавани, мы с легким SO-м ветром взяли наш курс на остров св. Георгия, весьма-верно определенный адмиралом Сарычевым, дабы по нем еще более удостовериться в ходе наших хронометров. Капитан также намеревался, если состояние погоды позволит, съездить на остров, чтоб взять там — для промысла сивучей, котиков и аар — поселенных от Компании Алеутов, чтоб хотя сколько-нибудь доставить команде свежей пищи — предмет весьма-важный в этих широтах, где люди, более чем в других, подвержены цынге, развитию которой способствует солонина аары, морской птицы, величиною и телом похожей на утку, с тою разностью, что она имеет клюв острый, а не плоский; спину и крылья черные, а брюхо белое; перья и пух ее так густы, что дробь не пробивает их. Они составляют главную отрасль промысла поселенных на Острове-Георгия Алеутов; их ловят сетями, растянутыми против гнезд их, в ущелинах скал, обращенных к морю. Яица и мясо [224] их употребляют в пищу. Оно очень-вкусно, когда сжарено без кожи; с нею же сохраняет рыбий, весьма-неприятный вкус.

20-го числа, на рассвете, ты увидели высокие голые скалы острова и вскоре подошли к нему; но так-как ветер был довольно-силен, то намерение наше выйдти на берег мы не могли исполнить, и сравнив только ход наших хронометров с долготою острова, продолжали плавание и держали на Остров-св.-Лаврентия, чтоб по-возможности описать его.

Имея тихие переменные ветры, мы медленно и подвигались вперед: погода стояла— что редкость в этом море — ясная. Обитатели его, киты, играли на поверхности, и мы видело их по нескольку тысяч. Они прыгали из воды и, упадая всем телом, приводили поверхность в колебание, похожее на след, оставляемый колесами парохода. Испуская из ноздрей целые тучи водяной пыли, они сообщали воздуху нестерпимое зловоние. Здешний кит имеет острое рыло и гораздо меньше кашалота.

23-го числа мы имели несчастие лишится от удара нашего повара. Надеясь на другой день достигнуть Острова-Св.-Лаврентия, капитан приказал не бросать тело в море, желая его похоронить на берегу.

В пять часов утра, когда расселся туман, мы увидели берег на NNO, в расстоянии 15 миль. Это был Остров-Св.-Лаврентия, представившийся глазам нашим во всем величии дикой бесплодной своей природы. Довольно-высокие внутренние горы покрыты и в это время года почти до подошвы снегом. Отлогости их, простирающиеся с южной стороны острова до самого берега, являют печальный вид, бесплодный, дикий, неотененный ни малейшею зеленью. Когда солнце, при косвенном своем небесном пути, поднялось от горизонта на несколько градусов, поднялся с ним и густой туман, скрывавший этот вид от наших глаз. Мы уже отчаивались в возможности дать нашему покойнику местечко отдохновения от земных трудов в недрах ее, но около десяти часов туман начал подыматься, и, образуя густые черные облака, покрыл весь небесный свод. Между-тем мы приблизились к южному мысу, и когда его обогнули, нашим глазам представилось в глубине открытого залива множество юрт, из которых десять или двенадцать стояли немного поодаль, тесно одна подле другой расположенных и также вдоль берега. Последние были летние жилища обитателей острова и состояли из конусообразных палаток, обтянутых моржовыми шкурами; другие же были землянки наподобие уналашкинских, с тою только разницею, что они гораздо просторнее внутри.

Подойдя к берегу на расстояние полу-мили, мы спустили два ялика; на один погрузили тело покойного повара и крест, на котором вырезаны были имя матроса и шлюпа, год, месяц и число его похорон; на другой сел сам капитан и двое наших офицеров. Матросы на обоих яликах и мы были вооружены. Шлюп лег в дрейф и мы отправились. Подходя к берегу мы увидели, что островитяне с детьми и женами удаляются в ближние горы, и только человек десять старых мужчин остались на берегу. Они были без оружия и держали в руках вяленую рыбу и моржовые клыки. Мы пристали к песчаному берегу прямо против них, и они нас дружелюбно встретили своим обычным приветствием, т.-е. поплевав в ладонь, мазали нас по лицу. Уклониться от этого приветствия, значило обидеть [225] их и потому мы с стоическим равнодушием переносили это неприятное и противное мазание. Ознакомясь с ними немного, вынесли тело покойника и начали саженях в двухстах от берега выкапывать могилу, но эта работа шла весьма-медленно, ибо земля, начиная на аршин ниже поверхности, твердо промерзла; с помощию ломов наконец углубились футов на шесть, опустили тело, зашитое за неимением досок для гроба, в койку, зарыли его и поставили крест. Дикари по все это время смотрели на нас с удивлением и, казалось, только тогда поняли в чем дело, когда им посредством знаков, переводчики Агалагмюта растолковали, что это умерший человек, который, если они не оставят его и крест в покое, выйдет и начнет их преследовать. Конечно, мы не имели права на такое средство охранять покой нашего умершего, но кратким нашим пребыванием мы верно не могли бы уничтожить все существующие у них по этому предмету суеверия.

Исполнив этот долг, начался у нас с жителями меновой торг; мы им предлагали разные мелочи, но они не очень-охотно их брали, даже топоры и чугунные котлы; эти вещи у них менее были в цене, чем простой листовой табак. Зная название его, они беспрестанно кричали: табаго, табаго; и за листок его отдавали все что у них было: моржовые зубы, оружие свое, состоящее из копий и луков с стрелами, сани и даже свои оленьи парки. Они табак не курят и не нюхают, а просто едят: разжевав, они его не выплевывают а проглатывают. Между-тем ушедшие в горы, увидя наше миролюбивое обращение, всею гурьбою возвратились к своим юртам. Желал видеть внутренность их жилищ, мы объявили об этом старшине, который тотчас повел нас в зимнее свое жилище, т.-е. в землянку. Она имела внутри около двух квадратных сажень пространства и вход был проложен через единственное отверстие в самом верху, служащее дверью, трубою для отвода дыма и окном. Одна половина этой юрты была обита шкурами белых медведей, другая находилась за завесою от потолка или, лучше сказать, свода землянки до пола. За этим пологом все семейство, раздевшись до-гола, обыкновенно спит, а зимою проводит все свое время. От спертого воздуха и вечно-горящего моржового жира, жар там так велик, что мы и одной минуты не могли пробыть в этом пространстве; духота и вонь превышает всякое вероятие. Жители Острова роста малого; лицо у них широкое, плоское, цвета грязно-желтого, как-бы закопченное, с выдавшимися скулами, толстыми губами, широким носом и узкими глазами. Одежду их составляет парка из оленьих шкур с капюшоном, брюки и сапоги из тюленьей кожи. Женщины гораздо-белее и красивее мужчин и одеваются точно так же, только парки [их длинн]ее мужских. Из домашних животных у них есть одни [собаки] камчатской породы, т.-е. большие, косматые, остромордые, с стоячими острыми ушами, которых точно так же, как и в Камчатке употребляют зимою для езды. Оленей у них на острове нет, и они шкуры их выменивают у соседних Чукочь на моржовые зубы и юколу, или вяленую рыбу.

Пробыв часа три на берегу, мы отвалили, провожаемые криками жителей. Отъехав на несколько сажен, они начали бросать в нас камнями, но ни один не упал в наши ялики. Зная как метко они их бросают, попадая в чаек на-лету, мы заключили, что это [226] должен быть какой-нибудь вовсе не неприятельский, но прощальный обычай, и продолжали наше плавание, не обращая на это внимания. По прибытии на шлюп, мы подняли якорь и снялись с дрейфа, взяв курс на NO, чтоб обогнуть восточный мыс острова для дальнейшего плавания к Берингову-Проливу. На другой день, то-есть 25 числа, подошли мы к этому мысу и увидели невозможность отправиться к N, потому-что все видимое пространство моря было покрыто густо-сплотившимися льдинами, образующими бесконечное ледяное поле, на котором расположились по краям сотни тысяч моржей; иные плавали вокруг льда и часто приближались к шлюпу. Мы покушались стрелять в них из ружей и винтовок, но безуспешно: пули на самом близком расстоянии отскакивали от толстой их кожи. Крик их, подобный реву разъяренного быка, оглушителен; одни бросались со льда в воду, другие опять, с помощью своих длинных клыков, с трудом вылезали на лед, бросаясь с яростью на тех, которые уже на льду лежали, и бывали или опрокинуты обратно в воду или сами успевали прогонять своих неприятелей.

Видя невозможность с этой стороны острова проникнуть к Берингову-Проливу, капитан приказал поворотить и идти вдоль южного берега острова к западному его мысу. Имея благоприятный ветер, мы начали снимать остров посредством углов; продолжая это действие до южного мыса, мы, поднявшимся туманом, принуждены были покинуть эту работу и продолжать плавание к упомянутому мысу; мы его обогнули и обратясь к N, тихо подвигались вперед. 30 июня, в восемь часов утра, туман рассеялся, и мы увидели перед собой, в самом Беринговом-Проливе лежащие Гвоздевы-Острова. Через час открылись мысы Восточный и Принца-Валлийского. В три часа прошли мы пролив, и вступя в Ледовитое-Море, взяли курс к Зунду-Коцебу. Имея хороший ветер, мы к десяти часам 1-го июля подошли к устью этого залива, но нашли его запруженным льдом. Не имея возможности в него войдти, капитан приказал опять поворотить к Берингову-Проливу, чтоб осмотреть его и удостовериться в существовании острова, виденного капитаном Коцебу, и названного им Островом-Ратманова. Подойдя к Гвоздевым-Островам, возле которых должен был находиться и Остров-Ратманова, при совершенно-ясной погоде, мы удостоверились, что этот остров не существует, и Коцебу был, вероятно, обманут здесь обыкновенным явлением, т.-е. оптическим действием лучей света на облака, которые находятся на горизонте, что и полагал наш капитан, находившийся тогда же с ним на бриге «Рюрике». Поправив эту ошибку, мы под самыми малыми парусами лавировали назад к Зунду, встречая большие толстые глыбы льда, сопровождаемые почти беспрестанно туманом. К вечеру 9-го числа он прояснился, и мы опять увидели вход в Зунд, все-еще покрытый льдом. Ветер был весьма-тих, почему мы, чтоб не быть увлеченными течением, стали на якорь на глубине двенадцати сажен. Около полуночи стал на нас напирать такой густой лед, что мы принуждены были сняться и вступить под паруса. Остальную часть ночи провели мы в частых поворотах и переменах нашего курса для избежания удара о льдины. К-утру 10 числа море очистилось и мы увидели вход свободным. Не теряя [227] времени мы вошли в бухту, по имея весьма-слабый ветер, могли только к вечеру пройдти до середины ее, где и стали на якорь.

Зунд-Коцебу, от мыса Крузенштерна до северо-восточной оконечности его, простирается на 75 миль, а самая большая его ширина до 20. Глубина его от 5 до 8 сажен. Северный берег горист и высок, южный отлог и низмен. Пятьдесят-шесть миль от входа, в том месте, где губа начинает съуживаться, находится на самой середине островок, названный капитаном Коцебу островом Шамизом, по имени находившегося у него натуралиста и астронома, От этого острова залив опять расширяется и принимает вид круглого лагуна, восточные берега которого только синеются вдали.

Мы не успели стать на якорь, как уже увидела гостей на трех больших байдарах. Они безбоязненно вошли на палубу и выменяв на куньи и выдровые шкурки — топоры, чугунные котлы, ножи и иглы, тотчас отправились обратно, не продав и десятой доли своего груза. Табак они почти не брали, а требовали только больших ножей, ружей, пороха и свинца; но как эти предметы запрещено было им продавать, то они прекратили торг и отправились обратно к берегу.

11-го числа подул W ветер. Мы снялись с якоря и вошли глубже в Зунд. Пройдя остров Шамизо, мы, желая укрыться от наружного волнения, зашли за высокие его берега и бросили якорь в расстоянии полумиля от острова. Скалистые берега его круто подымаются на сто и более футов; поверхность же совершенно-ровно покрыта слоем чернозема, на котором растет низкая сухая трапа, мох и множество морошки — единственный плод, который мы видели в этих странах. В береговых скалах его гнездилось несметное множество аар и топорков. Первая птица мною уже описана; вторая телом совершенно похожа на нее, и имеет только плоский и длинный клюв желтого и красного цвета, фигурой похожий на клюв попугая, почему его иногда называют морским попугаем. Мясо их так же вкусно, как аар, и мы обеих бивали по нескольку сот в день. Взятые из Уналашки Алеуты, на трех своих байдарках, выезжая поутру, к вечеру возвращались с полным грузом. Они стреляли их стрелами, с пятью концами.

«Открытия» еще не было, погода была пасмурная, почему мы и не могли заняться астрономическими наблюдениями, и ужасно скучали в этом бездействии. Для развлечения капитан предложил отправиться осмотреть северо-восточную часть залива, и именно на то место, где он в 1816 году видел целые горы из льда, стоящие на берегу. Все с благодарностью приняли это предложение. Тотчас начали приготовляться к двух или трехдневному отсутствию; вооружили барказ, поставили на него четыре фальконета, взяли провизии на три дни, двух Алеутов с одною байдарою и отправились в числе двадцати человек в путь. Это было 14-го июля поутру, в семь часов; ветер дул довольно-свежий от W, и мы уже к полдню увидели горы. Капитан нам говорил, что эти берега вовсе необитаемы; тем более мы были удивлены, увидев на длинной песчаной косе, простирающейся от высоких берегов мили на полторы во внутрь залива (единственное место, где по мелководно можно приставать) большое селение, [228] состоящее изо ста и более конусообразных кожанных палаток. Против каждой лежала на берегу опрокинутая байдара. Как-скоро жители нас приметили, они в числе полутораста человек высыпали на берег, с ног до головы вооруженные копьями, луками, а некоторые даже — длинными ружьями. Видя это, капитан приказал убрать паруса и стать на дрек, чтоб посоветоваться, идти ли к берегу или воротиться. Дикари, увидев это, начали махать разными шкурками и кричать «токи, токи», что значило, как мы после узнали, торговать.

Положено было идти к берегу и дли отражения всякого нападения зарядить фальконеты, ружья, пистолеты, и приготовить холодное оружие, Окончив все это, мы снялись с дрека и уже на веслах подошли к самому концу упомянутой косы, от которого селение находилось в расстоянии двух или трех кабельтовов. Главною побудительною причиною к этому действию был прилив и мы не могли надеяться против ветра и течения ни вылавировать, ни выгрести, почему и хотели ожидать отлива у берега, тем более, что все очень проголодались и жаждали поесть теплых щей, к чему все нужное было с нами. Итак мы подошли к берегу, но не так близко, чтоб прямо с барказа можно было выйдти. Между-тем дикари, следуя нашему направлению, также подошли к оконечности косы и сели полукружием от одного берега к другому, положив все свое оружие на землю за занимаемой ими чертою. Лейтенант Лазарев, у которого надеты были высокие охотничьи сапоги, вышел из барказа, в брод, а мы переехали на байдаре. Когда лейтенант вступил на берег, из круга встал один старшина и приветствовал его длинною речью, из которой и наши Алеуты и Кадьякцы ничего не поняли; потом начал точно так же, как и на Острове-Св.-Лаврентия, плевать в ладони, но ими не дотрогивался до лица, а как-будто водил по воздуху. Индийцы, казалось, очень обрадовались нашему прибытию и беспрестанно всем хором кричали «токи! токи!» Тот-час началась мена. Табака и безделиц, очень-ценимых другими народами, они вовсе не брали и требовали только ножей, топоров, иголок, ножниц, чугунных котлов, а более всего пороха и свинца. Но видя, что этого они не могли получить, перестали просить и довольствовались упомянутыми вещами, за которые отдавали свои оружия, одежду, и куньи, выдровые, медвежьи и лисьи шкуры; но вообще их очень-дорого ценили.

Между-тем наши матросы раскинули палатки, развели огонь и начали варить обед; а мы в сопровождении старшины, которому растолковали знаками наше намерение, отправились к ледяным горам, куда надо было идти по всей косе мимо селения. Оно состояло из ста-одной конусообразной кожаной палатки весьма-чистой отделки; но внутренности нам не удалось видеть, потому-что старшина попрепятствовал подобному покушению, став между вами и юртою с длинным обнаженным ножом, который он вытащил из-под парки через голову со спины. Видя это, мы более не настаивали и отошед к самому берегу, продолжали путь свой, что ему очень-понравилось. Не дойдя сажен двадцать до гор, старшина, с видом страха, хотел нас удержать от дальнейшего шествия, но видя нашу решительность, остался на месте и пустил нас одних продолжать дорогу. [229]

Горы эти начинаются там, где коса кончается. Они отстоят от берега сажени на три и более; это пространство состоят из песчаного тонкого грунта, принявшего это последнее свойство оттого, что лед, тая, производит беспрерывные малые потоки. Наружная сторона льдяной скалы поднимается отвесно на 20 и более футов, и когда солнечные лучи отражаются от этой стены, как от полированной поверхности, нужно отворотить глаза, так ослепителен блеск. Плоская поверхность этой ледяной массы к внутренности земли постепенно понижается и покрыта, как исследовали зонтом, слоем земли до двух футов толщиною. Слой этот порос мхом и другими северными болотными растениями. Вечное гниение этих трав производит пронзительный болотный запах. Удовлетворив любопытство свое, мы поспешили назад к палаткам, опять сопровождаемые старшиной, и женщинами, которые на этот раз присоединились к нам и которых сначала не было видно.

Племя это само называло себя Татуи, и на вопрос, откуда пришли, они показывали к юго-востоку. Их было до трехсот человек обоего пола. Ростом они высоки, стройны, с приятными лицами и их можно бы назвать весьма-красивым народом, еслиб в чертах их не отражалась какая-то дикая свирепость. Мужчины и женщины носят волосы, заплетенные в две косы с боков; первые украшают себя запонками из моржовой кости, вдетыми в прорези у обоих концов рта; вторые красят себе глаза сверху и снизу, соединял эти круги чертою через нос и подбородок темно-голубою краскою; богатые надевают пенка и ожерелья из больших стеклянных голубых бус. Мужчины и женщины одеваются, смотря по состоянию, в куньи или оленьи парки и тюленьи штаны и сапога.

Отобедав, мы начала собираться в дорогу; хотя ветер все-еще дул довольно-сильный от W, но мы надеялись с отливом вылавировать; и тем-более спешили отвалить, что приметили, как Индийцы, прежде вовсе безоружные, за исключением своих длинных ножей за плечами, теперь, не получив желаемого пороха и свинца, начали толпами собираться в полном вооружении и задирать наших людей. Уложив все на барказ, мы отвалили и вы гребя на глубину, поставили паруса и начали лавировать; но это продолжалось недолго. Ветер к вечеру начал крепчать и развел такое волнение, что каждый вал поддавал в барказ. Начало смеркаться, но мы, зная направление, держали куда нам следовало и хотели лучше промокнуть, нежели воротиться на берег, где нас наверное ожидали неприязненные действия с Индийцами. Вдруг нашел ужасный шквал и сломил обе мачты; выгрести против ветра и волнения было невозможно; чтоб пристать к берегу, другого места мы не знали и в темноте искать не могли; нам не оставалось иного средства, как воротиться на берег. Положение наше было критическое, потому-что огнестрельное оружие наше было замочено: его надо было сначала привести в надлежащий порядок и потом уже решиться пристать опять к берегу. Для этого мы стали на дрек, и окончив эту работу, опять пошли к берегу. Индийцы, видя это, с криком бросились к пристани и, казалось, хотели нам запретить высадку. Мы не обращали на них внимания и только помахивали платками и кричали: «Токи! токи!». Они успокоились, дали нам выйдти на берег и раскинуть палатки. Тогда капитан приказал одарить остальными вещами, взятыми с собой для [230] мены, старшину и главных воинов, которых легко можно было отличить по почтению, оказываемому им остальною толпою. Мы просили их удалиться в свое селение и оставить нас в покое; все было тщетно, они толпились около палаток, кричали: «токи! токи!» и даже начали похищать у матросов разные вещи, между прочими, крышу с большего медного котла и длинный кухонный нож. Верно бы мы во всю ночь от них не избавились и, Бог-знает, чем бы все это кончилось, еслиб г. Петров, наш старший штурман, не вздумал воспользоваться их суеверием, чтоб прогнать их. Он взял багор с барказа, подошел к одному берегу косы и идя к другому, провел глубокую черту в песке, бормоча что-то в-пол-голоса и плюя по-временам к стороне наших палаток, около которых стояли Индийцы. Они только-что увидели этот маневр, опрометью бросились через черту и побежали к селению. Тогда-только, поставив часовых с заряженными мушкетами и один фальконет на черте, могли мы предаться необходимому отдыху, однако не раздеваясь, несмотря на то, что все мы промокли до нитки. Ночь была очень-холодная, и мы с нетерпением ожидали утра, особенно когда увидели, что ветер после полуночи стал стихать. Наконец, несмотря на сырость и холод, утомленные трудами и беспокойствами дня, мы к-утру заснули; но спокойствие наше было непродолжительно. С рассветом разбудил нас крик часовых, возвестивший нам, что дикие прорываются через черту вооруженные. Тотчас со всею возможною поспешностью перенесли все в барказ, между-тем, как мы, незанятые этой работой, старались удерживать их добром. Отъискали последние вещи, нам ненужные и пустили в торг, но это имело худые последствия. Одни из наших матросов, отдавая Индийцу за четыре или пять куньих шкурок свой складной нож, хотел отрезать отсчитанные, от других, искупленных кож, но был так неосторожен, что сильно порезал палец Индийцу, державшему шкурки. Дикарь свирепо посмотрел на него, отступил на шаг и вытащил длинный свой нож, которым непременно убил бы матроса, еслиб этого не увидеть другой матрос, Иван Сальников, который имел необыкновенную телесную силу; одним ударом кулака в голову, он поверг его на землю, вырвал нож и начал его, им же, бить до-того, что тот вскочил и с криком побежал к селению. Почти в то же время один из наших офицеров имел подобный случай с другим диким. У него был турецкий пистолет, у которого курок легко спускался с первого взвода; зарядив его порохом и желая достать пулю, он положил его подле себя на камень. Индиец взял его в руки и начал играть у собачки; офицер, увидев это, отнял у него пистолет и, желая ему изъяснить, что играть этим пистолетом опасно, голосом подражал звуку выстрела. Дикарь пантомиму эту истолковал иначе, мигом выхватил нож и кольнул им его, но попал только в патронташ, застегнутый кругом пояса. Чтоб удержать его от повторения удара, офицер выпалил ему в лицо холостым зарядом, и по причине весьма-близкого расстояния, пыжом сильно ранил его в щеку. Индиец с криком бросился к селению, а за ним и, все остальные, когда увидели текущую кровь. Тут уж медлить долее нельзя было, потому-что наверное можно было полагать, что они все толпою скоро воротятся, чтоб отмстить за своих [231] товарищей; все бросились в барказ к отвалили, хотя вода шла еще на прибыль. Мы недалеко успели отгрести от берега, как на нем явились уже все Индийцы и пустили в нас целую тучу стрел, которые, однако, не причинили никакого вреда, потому-что мы прикрывались моржевою кожею, вьмененною у островитян Св.-Лаврентия. Мы на стрельбу их по отвечали и старались только уйдти от выстрелов; но когда они стали стрелять из ружей и пули начали пробивать кожи, капитан приказал выпалить ядром из фальконета им через головы. Услышав свист ядра, они на-минуту утихли, но вскоре, подняв ужасный крик, пустили опять стрелы и пули в нас и бросились к своим байдарам, спихивая их в воду, чтоб нас преследовать. Тогда уже капитан приказал навести фальконет на самую большую из них. Пушка грянула и ядро вырвало весь бок у байдары, поранив одного человека, Тогда они покинули дальнейшее покушение нападать на нас и отретировались к своим жилищам. Мы также оставили их в покое и при переменившемся течении через три часа благополучно прибыли на шлюп.

«Открытия» еще не было, но мы тотчас начали приготовляться к дальнейшему походу, то-есть, подняли барказ и налили пустые бочки водою из ключа на Острове-Шемизо.

16-го июля, поутру, в семь часов, увидели мы шлюп наш, идущий к острову; он остановился во внешней части залива. Тотчас мы подняли якорь и, пройдя пролив, бросили его опять подле него. В четыре часа пополудни вошел американский бриг в залив и бросил якорь в недальнем от нас расстоянии. Капитан его, по фамилии Пигет, приехал на «Открытие». Он объявил, что пришел сюда с Сандвичевых-Островов для вымена мехов у здешних жителей. Мы советовали ему перейдти в малую часть Зунда и то как-можно ближе к северо-восточным берегам его; самому не съезжать на берег и пускать Индийцев на бриг, только приняв все предосторожности, потому-что это народ хитрый и злой; в доказательство рассказали ему наши приключения с ними и объявили о главном предмете ими требуемом. Через девять месяцев мы с ним опять увиделись на Острове-Вагу и узнали, что он имел богатый торг, следуя нашему совету.

17-го июля снялись мы с, якоря и 18-го, пройдя Мыс-Крузенштерна, отправились к северу. Около полудня поднялся густой туман, скрывший от нас «Открытие» и берег. Тогда стали мы чрез каждые четверть часа подавать друг другу туманные сигналы. К вечеру туман прочистился и мы увидели опять и «Открытие» и берег; последний так близко, что мы простым глазом рассмотрели на нем большое селение, из которого вышло на берег множество жителей, которые махали нам лисьими и другими мехами. Но мы, не обращая на них внимания, продолжали наше плавание по сказанному направлению. Ясная погода недолго продолжалась; после полуночи туман опять сгустел и уже продолжался беспрерывно до 22-го числа. Сначала мы все слышали выстрелы «Открытия», а потом уже не получали ответа на наши; туман разлучил нас. В этот день он прочистился, мы опять увидели печальный берег Америки в этих широтах, но нашего товарища не было. Между-тем мы дошли до широты 69°; часто встречали целые поля из толстого льда. Стараясь держаться как-можно выше к северу, мы [232] пробирались во всякую прогалину между им и дошед до названной широты, встретили сплошной лед, простирающийся к N и занимавший весь горизонт. Мы повернули назад в надежде отъискать «Открытие». До 25-го мы имели ежедневно туманы около полудня, поутру же и ввечеру ясное небо, но ничего не видели, кроме длинной и неизменной косы, простирающейся вдоль берега на несколько миль, лежащей между мысами Лизборном и Мюлгравом, и на ней небольшого селения Американцев. Во все время мы имели сильное течение от NO.

28-го числа дошли мы до высоты Мыса-Мюлграва, места разлуки нашей с «Открытием», которого не было видно. Мы опять поворотили назад и здесь настиг нас ужасный шторм от SW, который продолжался до 31-го числа, и во все это время падал густой мокрый снег, так-что люди не успевали сгребать его с палубы. В этот день он начал стихать и обошел к NO. Снег перестал, и вместо его сделался мороз, простиравшийся до семи и более градусов; все снасти оледенели и с большим трудом двигались в блоках; паруса совершенно окостенели, так-что при взятии рифов у людей выходила кровь из-под ногтей. Это положение наше жестоко измучило команду и нас, ибо нет ничего несноснее мороза под парусами, особенно вскоре после сырой и ненастной погоды; на палубе холодно, а внизу душно от спертого, сырого, нагретого каминами, воздуха. В ночь, на 1-е августа, ветер обошел к SW и с ним опять повалил густой, мокрый снег. К-утру мы увидели прямо перед нами «Открытие», державшееся под малыми парусами. Мы чрезвычайно-обрадовались этому случаю, потому-что соскучились крейсировать без цели на одном месте, и могли теперь надеяться получить наставления для дальнейших наших действий. К-полдню погода совершенно прояснилась и ветер заштилел; мы находились тогда в широте 68°34'. При первом нашем нахождении в этой широте, мы заметили сильное течение от NO, которое теперь при штиле не подвергалось никакому сомнению. Находясь вблизи неподвижных ледяных полей и берега, мы ясно видели по этим предметам, как нас тащило к SW. Чтоб сохранить свое место, нам не оставалось другого средства как стать на якорь; мы бросили его на глубине 18 сажен. Для измерения силы течения кинули лаг и оказалось, что оно было до двух узлов. Капитан Васильев потребовал телеграфом нашего капитана к себе, а некоторые из наших офицеров, пользуясь хорошею погодою, отправились на охоту за моржами, ко льдам; но она была весьма-неудачна. В этих широтах их весьма-мало, да и те так пугливы, что не подпускали нас на расстояние выстрела. К-вечеру наш капитан воротился с «Открытия» и вслед за этим мы снялись с якоря, взяв при слабом NW направление к S вдоль американского берега.

В Кронштадте, на наш шлюп нагрузили приготовленные части мореходного, мелко-сидящего одномачтового судна или бота, необходимого для описи и изъискания берегов Америки от Мыса Принца-Валлийского до Полуострова-Аляксы; предположено было собрать его и построить в Камчатке или в Ситхе, так, чтоб он поспел к навигации 1821 года. Имея всего восемь человек корабельных плотников, должно было заблаговременно приняться за постройку, дабы он был готов к упомянутому времени. По положению льдов, простирающихся, как мы уже сказали, на [233] необозримое пространство к северу, нам нельзя было надеяться без большой потери времени проникнуть выше к полюсу. Мы приняли теперешнее направление наше к югу.

Отсюда мы хотя не имели таких частых и густых туманов, как прежде, но они заменились снежными бурями от N и NW, от которых жестоко терпели, особенно когда они были сопровождаемы морозами; притом же у нас — от сырости, холода, редкого спокойствия, плавания вблизи берегов и льдов, где были принуждены часто, в узких местах, бороться с бурями — начала появляться цынга между матросами. Болезнь эта, если раз возьмет верх на каком-либо судне, будет самая страшная. Виды ее так различны, что иногда и не полагаешь, что это цынга; она еще опаснее, когда не дадут скорой помощи, и бывает всегда смертельна. Как ни хорошо была снабжена команда наша платьем и бельем, но беспрерывное ненастье и невозможность просушивать промокшее, произвели зародыш этой болезни; притом соленая пища, которою команда должна была довольствоваться почти уже пять месяцев, способствовала развитию ее. Из Англии взято было готовое, свежее мясное кушанье в жестяных банках, которому мы обязаны, что болезнь не распространилась более, и в это лето у нас ни одного не похитила; сверх этого старались всеми средствами предохранять команду. Движение — одно из лучших средств против цынги, которое они и имели, а для поддержания сил давали людям поутру чай, после обеда по чарке мадеры или портвейна, а в холодную и сырую погоду вечером пунш и, сверх-того, варили спрюс-бир или пиво из елевых почек. Но все эти средства верно не могли бы надолго сохранить вас, еслиб еще остались в этих странах, и потому мы, видя новое направление, очень обрадовались.

2-го августа, в шесть часов утра, когда туман поднялся и снег, шедший во всю ночь большими хлопьями, перестал, мы стали приближаться к берегу и подойдя к нему на возможно-близкое расстояние, взяли курс вдоль его и начали съемку. Погода была ясная, ветер N, дипольно-свежий и мы, с помощию его, успели в этот день снять 90 миль. В снятое пространство вошла и выше-упомянутая длинная песчаная коса, оконечность которой капитан Васильев назвал Мысом-Головина, по имени знаменитого нашего путешественника, имевшего несчастие быть в плену у Японцев. К вечеру ветер стал крепчать, и мы должны были отложить наше намерение на другой день продолжать опись, и отошли от берега. Вышед более на чистое место привели в бейдевинд и держались под малыми парусами. В-продолжение ночи ветер так усилился, что мы принуждены было взять у марселей все рифы; он продолжался до вечера 3-го числа, потом смягчился, по туман и пасмурность опять начались, так-что мы не могли продолжать начатую опись, почему, следуя движению «Открытия», мы спустились к Капу-Ориэнталь или Восточному-Мысу Азии. Недолго мы шли благополучным ветром; он обошел к SW и превратился почти в бурю, задержавшую нас, и мы только 9-го числа достигли упомянутого мыса. Он предстал нам на рассвете этого дня во всем величии своей дикой природы. Высокие скалы подымаются отвесно и волны морские, разбиваясь о них, производят громообразный шум, слышимый по ветру на 20 и более миль. Кое-где в ущельях и на скатах [234] усмотрели мы летние юрты прибрежных Чукочь, поселившихся здесь для ловли морских птиц, гнездящихся в щелях скалы, тюленей и рыбы.

В тот же день мы обогнули Восточный-Мыс и взяли курс к Губе-Св.-Лаврентия, лежащей почти на одной параллели с островом того же имени. Намерение наших капитанов было войдти в нее для покупки у Чукоч оленей, дабы доставить команде свежую пищу, необходимую для предохранения от цынги, тем более, что отправляясь отсюда на Уналашку и в Ситху, в этом роде верно мы ничего бы не могли получить и должны были бы ждать до прибытия в Калифорнию, куда предположено было идти из последне-названного места. Около девяти часов мы дошли до входа в губу, но найдя его затертым льдом, не могли войдти. Надеясь, что лед в-продолжение ночи вынесет течением, мы легли до утра в дрейф; но обманулись, лед стоял по-прежнему, и мы должны были, за неимением времени, отправиться далее.

Взятый курс к западной оконечности Острова-Св.-Лаврентия привел нас на вид этого острова к 11 числу. В этот день капитан Васильев телеграфом приказал нашему капитану продолжать опись острова и потом соединиться с ним в Уналашке. Самый же шлюп «Открытие» отправился для исследования американского берега между Нортоновым-Зундом и Бристольскою-Бухтою. Следуя этому направлению, он скоро скрылся от наших глаз; мы же, так как уже поздно было в этот день начать опись, поворотили и удалились на ночь далее от берега, где и держались под малыми парусами.

Ночь была очень-темная, мы лежали бейдевинд на левый галс, имея одни зарифленные марсели, форстеньги, стаксель и бизань. По нашему исчислению мы находились более к северу, почти против средины пролива между островом и материком Азии, почему поворот на другой галс предположен был только к полуночи. Часов в одиннадцать вахтенный боцман пришел с бака доложить, что с под ветру слышен шум буруна. Вахтенный лейтенант, зная, что мы в 8 часов находились от обоих берегов более чем в 30 милях, и имея не более 3 узлов ходу, в 3 часа сделали только 9 миль, не хотел верить этому, но наконец бурун услышали и на шканцах; сквозь мрак ночи показалась темная высокая масса с светлыми полосами т.-е. лежащим в ущелинах снегом. Тотчас поворотили оверштаг на другой галс и тем избегли этой опасности. Во время поворота бросили почти у самого берега лот, но на 200 саженях не достали дна; из этого видно, как была велика опасность, которой мы подвергалась; ибо если бы шлюп при таких малых парусах не попоротил, то на якорь надеяться нельзя было и нам не миновать бы удара о скалы. Спросят, отчего же мы очутились так близко к острову? Счисление наше было верно; но нас снесло течением, стремившимся из Берингова-Пролива. Уже прежде я упомянул о течении, существующем в самом Ледовитом-Море, беспрерывно стремящемся от NO; откуда бралась эта масса воды, текущая всегда по одному направлению? мы могли только с достоверностью полагать, что берег Америки не простирается до полюса и далее, и имеет широкий пролив, чрез который стремятся воды Ледовитого и Атлантического-Океана в Тихий. Итак стоило только отъискать этот пролив, а что он существует, мы не [235] сомневались; но не нам суждено было совершить этот подвиг, встретив, как из продолжения описания этого путешествия увидят, непреодолимое препятствие в стоящих льдах.

На другой день, при ровном ветре от NNW вы начали опись северного берега острова от западного мыса его; к полдню пришли за средний, выдавшийся тупым углом в море, и находилось во впадине берега простирающейся между этим и восточным мысом. Это было около 3 часов по-полудни, и тогда довольно уже свежий ветер начал крепчать. Капитан, опасаясь чтоб нас не прижало к берегу, приказал привести в бейдевинд; но волнение сильно нас сбивало и дрейф был при зарифленных марселях так велик, что невозможность отлавироваться была очевидна. Надо было прибавить парусов или — мы погибли. Заложили на стенг-топы в помощь стенг-вантам перлиня, оставили марсели зарифленными в два рифа, поставили на них брамсели и посадили фок и грот. При таком ветре такая огромная парусность произвела желанное действие, шлюп взял ход, по его конструкции и волнению, почти невероятный — мы шли пять узлов. Стеньги гнулись как прутики, и мы опасались, чтоб они, несмотря на взятую предосторожность, не сломались. Шлюп лежал совершенно на боку. Таким-образом мы, между страхом и надеждой, провели два с половиною часа. Наконец достигли точки, откуда можно было спуститься; положили лево руля, обрасопили реи, взяли грот на гитовы, и шлюп, как-бы чувствуя опасное свое положение, уклонился под ветер, убегая от места опасности, и полетел к юго-востоку. Укрывшись от волнения за восточным мысом, убрали брамсели, взяли фок на гитовы и направили путь свой к Острову-Св.-Матфея, не имея надежды без большой потери времени выполнить данное поручение.

14-го августа, поутру в 6 часов, открылся нашим глазам упомянутый остров. Предвестниками его были несметное множество морских птиц, как-то: топорков, аар, чаек и гагар. Около полдня мы подошли к острову и определили, широту его 60°13' и 48' N, а долготу 187°, 45 48' O от Гринвича. Он состоит из высоких голых скал, в которых гнездятся мильйоны упомянутых птиц. У северной оконечности находится отдельный маленький островок, а у южной огромный камень похожий на седло и прознанный капитаном Клерком Пенникль. Это большой остров, длиною около 60 миль, но совершенно бесплодный и необитаемый. Множество выходящих на его прибрежные низменности сивучей, тюленей и морских котиков, побудило бывшего управляющего колониями Американской-Компании г. Баранова, поселить на нем для промысла этих зверей несколько десятков Алеутов; но уже через три года он нашелся вынужденным оставить это предприятие и перевести остальных людей обратно на Уналашку и Умнак, откуда они и были взяты. Я говорю «остальных», потому-что бомльшая половина их погибла от жестоких морозов существующих на высоком и со всех сторон открытом острове, и от цынги; притом осенью приносятся льдами ужасные бичи для живущих в этих странах, и людей и зверей, т.-е. белые медведи, от которых также погибали каждую зиму несколько человек.

Отсюда мы отправились к Уналашке и 17 числа увидели Остров [236] Св. Павла, принадлежащий, как и Остров-Св.-Георгия, к Островам-Прибылова, и отделенный от него каналом шириною в 60 миль.

22-го увидели мы Макушинскую сопку с ее вечно-дымящеюся вершиною. Имея довольно свежий NW ветер, мы уже к 10 часам подошли к гавани, где догнали три однолючные байдары с Алеутами, возвращавшимися с полным грузом наловленной ими трески. Они объявили нам, что «Открытие» уже три дня на Уналашке. К-полдню мы вошли в сопровождении упомянутых байдар в гавань и бросили недалеко от «Открытия» якорь. Входя в гавань, шлюп имел ходу семь с половиною узлов, а байдарки его обгоняли; из этого видно, как ходки и легки эти кожанные суда.

На другой день после прибытия, начались необходимейшие исправления такелажа; приготовляясь к плаванию по самому бурному, особливо около равноденствия, и весьма-несправедливо названному, Тихому-Океапу, мы вытянули ннжнил и степы-ванты и в помощь им наложили сухерванты.

Управляющий Крюков рассказал нам, что в северо-восточной стороне, почти при входе в гавань, у подошвы высокой горы находится горячий клюнь; натуралист наш, желая исследовать его свойство, был туда отправлен 25 числа на катере, в сопровождении не занятых службою офицеров и сына Крюкова, Нам рассказали, что он бьет из земли на аршин и более, что он в объеме толст как рука человеческая; но что ж мы нашли? печальные остатки некогда существовавшего ключа, едва приметного из-под пепла, которым в 1819 году засыпало весь остров при извержении Умнакской сопки. Это извержение сопровождалось сильным землетрясением, которое чувствовали на всех островах Алеутской-Гряды, и кончилось провалом прибрежной низменности на острове Умнаке, пространством на семь верст в окружности.

На Уналашке было во время нашего пребывания несколько довольно-сильных землятрясений, сопровождаемых подземным гулом.

Невозможность получить здесь свежее мясо и зелень, так необходимые для восстановления и поддержания здоровья команды, заставила нас спешить поправкою и наливкою водою, тем-более, что мы, по всем вероятиям, до Калифорнии ничего не могли получить и должны были ожидать трудных и изнурительных плаваний сначала до Ситхи, а потом до порта Св. Франциска, к которому стремились общие наши желания, как к земле обетованной. Некоторым-образом мясо заменялось превосходною свежею рыбою, а зелень — диким чесноком или черемшою; но это не могло произвести желаемого действия, и команда хотя поправилась, но все-еще хворала. Из рыб нам доставляли род лососины, отличной доброты, а треску мы сами ловили следующим-образом: на шест, длиною в одну сажень, навязывали десятка по полтора удочек наживленных трескою же; к средине шеста, вместо грузила, прикрепляли ядро и спускали его на дно гавани; часа через два, вытащив шест, мы на каждом крючке находили треску. Ловля так была обильна, что рыбу ежедневно варили для команды и еще посолили ее восемь бочек.

В эту бытность нашу на Уналашке, выбросило на берег Острова-Амакнака мертвого кита, убитого одним умнакским Алеутом, что [237] узнали по стрелке торчавшей еще под левым ластом его, на которых каждый китобой кладет свою заметку. Ему тотчас дали знать об этом, и он на другой день приехал в сопровождении многих байдар для дележа, потому-что половина каждого животного, употребляемого на месте, кроме шкуры, которая всегда есть достояние компании, принадлежат ей же. Алеуты употребляют мясо кота, сивуча, тюленя и морского котика в пищу, особливо первого животного; жир они также едят, употребляя его как приправу, но более жгут в своих юртах вместо свечей и дров.

Как ни искусны Алеуты в плавании на байдарах и метании стрел, но на китовый промысел решается только малое число из них, потому-что он требует особенного проворства и искусства. По рассказам, они бьют их следующим-образом. В ясный солнечный день, когда киты греются и играют на поверхности, китобой пускается в открытое море на маленькой своей байдарке. Усмотрев кита, он подъезжает к нему, не иначе как с левой стороны, шагов на 50, т.-е. на такое расстояние, на которое он может метнуть стрелу, помеченную, как уже сказано, своим знаком. Она длиною в 1 1/2 аршина; в один ее конец, на фут длиною, вставлена кость из моржового зуба с зазубринами и острым кремнем, вместо железка, другой конец оперен; бросают ее с досчечки, которая длиною в одну треть самой стрелки. Подъехав на близкое расстояние, он следует за всеми движениями кита, удерживая его всегда с правой стороны у себя и ожидает, пока не выйдет из воды левый ласт его; тогда он бросает с обыкновенною меткостью стрелу и вонзает в тело животного. Получив удар, кит обыкновенно с яростию выпрыгивает из воды и, ударив хвостом о поверхность, погружается обратно. Это самое опасное мгновение для ловца. Байдарки Алеутов чрезвычайно валки, и если ловец не успеет отгрести тотчас после удара, внезапное волнение его опрокинет или удар хвоста раздробит непроворного. Обыкновенно Алеут довольствуется добычею, если убьет одного кита, хотя и мог бы убить еще несколько находящихся в теплый солнечный день на поверхности.

Сивучей и котиков также бьют стрелками, но не иначе как на логовищах их. Этот род стрел гораздо длиннее и толще китовых, и их употребляют как копья. На промысел этот отправляются не по одиначке, а все взрослые Алеуты вместе. Подъезжая к месту, где лежат эти животные, выходят все вдруг на берег и дубинами стараются оглушить их, или прямо вонзают им в открытую пасть свои копья. Сивуч или морской лев неуклюже-большое животное, похожее на тюленя, но только цвета более грязно-желтоватого, с короткою шерстью. На берегу, как уже выше сказано, весьма-опасно приближаться к нему прямо спереди, потому-что он, имея необыкновенную силу в ластах и хребте своем, может на десять и более шагов вдруг надвинуться вперед и схватить ужасною своею пастью; зная это, Алеуты обыкновенно стараются вдруг и сбоку подбежать к чему, чтоб, как сказано, оглушить его ударом толстой, тяжелой дубины по лбу. В июне и июле происходят между самцами ужасные драки, и они часто загрызают до смерти друг друга, между-тем-как самки остаются спокойными зрительницами. У каждого самца бывает до двадцати и более самок, [238] эту партию старается другой, еще небогатый, отбить, и тогда начинаются описанные драки; побежденный или остается на месте или убегает обратно и воду и идет отъискивать слабейшего противника: победитель остается полным хозяином своей партии самок, угоняет их в море или на берег, как ему вздумается, и они добровольно ему повинуются.

На промысел драгоценной морской выдры, называемой у нас несправедливо бобром, также как на китовый, пускаются только редкие из Алеутов, но не потому, что он сопряжен с большими опасностями; а потому, что требуется особый навык и искусство . во-первых, отъискивать и, во-вторых, бить его. Эти животные, сильно преследуемые, ушли из этих стран более к югу и во множестве теперь являются в Калифорнии; оставшиеся так осторожны и пугливы, что подпускают к себе только когда, лежа на спине, спят на поверхности моря. Стрелки, которыми их бьют, другого устройства, но той же величины и того же вида как и употребляемые для китов; костяной конец их, когда они вонзятся в тело, отделяется от древка, к средине коего привязан пузырь и от которого идет длинная из тюленьих жил или сивучьих кишок плетеная нить к первой части стрелки. Животное, получив рану, погружается в глубь, древко отделяется и плавая на поверхности, показывает место, где выдра борется с смертью. Алеуты спокойно ожидают, пока он выплывет наверх и тогда, ежели более одной байдары, вместе сплачивают их и тут же сдирают шкуру, бросая мясо обратно в море; ежели же только один Алеут, то он тащит зверя до первого берега и уже там производит эту операцию.

Искусство и смелость Алеутов плыть на своих байдарках, почти невероятна. Они на них пускаются … с острова на остров, но плывут до Кадьяка и даже до са…. …., держась как-можно более к берегу; но ежели их в о….ом месте настигает внезапная буря, они сплачивают по пяти, шести и более байдар вместе своими веслами, которые просовывают в нарочно для этого сделанные на палубах ременные ушки.

Окончив поправки и налившись пресною водою, мы 29-го снялись с якоря, но за сделавшимся штилем не могли идти далее и бросили его опять около оконечности Острова-Амакнака; только 30 числа могли при легком SO ветре оставить гавань, взяв курс к проливу между островами Унимак и Угамак; 31 прошли мы его и вступили в Тихий-Океан. В проливе волнение, от спорного с ветром течения называемое сулой, было так велико, что поддавало на шлюп. Отсюда мы имели частые, крепкие ветры и туманы, разлучившие нас 6 сентября с «Открытием», 10 открылась конусообразная гора Эджкомб находящаяся на северном берегу входа в Норфолк-Зунд, в глубине коего лежит крепость Ново-Архангельск, главное место правления Американской-Компании в колониях. На другой день мы подошли к нему, но не могли войдти, ибо ветер обошел к SSO, и мы должны были лавировать до 21 числа, штормуя в виде спокойного порта три дня. «Открытие», подходя уже 15 числа более с юга к Зунду, вошло в тот же день.

Комментарии

1. Это путешествие, никем еще неописанное, ни в целом, ни отрывками, хотя уже за 27 лет пред сим совершенное, как по цели своей, так и по результату, заключает в себе столько любопытного, что описание его всегда будет возбуждать живейший интерес, тем более, что после его не было совершено подобного.

Экспедиция, подвиги которой описываются в этой статье, состояла из двух шлюпов: «Открытие» и «Благонамеренный», под командою капитан-лейтенанта (после вице-адмирала и флота генерал-интенданта) Михаила Николаевича Васильева, и имела назначение исследовать берега Америки, начиная от Полуострова-Аляски к северу доколь возможно, а азиатские только от Восточного-Мыса. Экспедиция достигла возможной высоты и в два лета, проведенные ею в Ледовитом-Море, преодолев препятствия почти непреодолимые, решила вопрос о возможности с этой стороны проникнуть выше к северу до того пункта, до которого проникли ее суда.

Автор, г. Гилльсен, избрал началом повествования своего время отплытия из Порта-Джексона, потому-что места дотоле им посещенные, как-то: Бразилия, Мыс-Доброй-Надежды и Новый-Южный-Валлис уже слишком-известны.

2. Долготу во всем путешествии мы считали от Гринвича.

3. Шпигат — отверстие в бортах, для стока воды с верхней палубы.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие на шлюпе "Благонамеренный" для исследования берегов Азии и Америки за Беринговым-Проливом с 1819 по 1822 год // Отечественные записки, № 10. 1849

© текст - Гилльсен К. 1849
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Отечественные записки. 1849