ДАВЫДОВ Г. И.

ДВУКРАТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В АМЕРИКУ

МОРСКИХ ОФИЦЕРОВ

Положение Кадьяка с около лежащими островами, число жителей оного, называемых Конягами,

Остров Кадьяк, или как обыкновенно называют Кадик, лежит между 56°. 48' и 58^о северной широты; а в ширину занимает пространство, не весьма точным образом определенное, между. 206°. 30’ и 208°. 30’ восточной долготы от Гринвича. Прежде Русские называли его Кыхтак, слыша сие слово от островитян, на языке коих оно значит большой остров. Жители Кадьяка, Афогнака, Тугидака, Ситхинака и других прилежащих к Кадьяку малых островов, говорят одним языком с некоторым малым в наречии различием, примечаемым [2] между жителями восточной и западной стороны. Тугидак и Ситхинак лежат к югу от Кадьяка и отделяются от него не большим проливом, к северу же находится Афогнак, которой величиною не больше четвертой части Кадьяка. Жителей на всех вышеупомянутых островах, и других близь Кадьяка лежащих, считалось в 1803 году не многим менее семи тысяч; то есть взрослых и детей обоего пола. На Шуехе, что севернее Афогнака, нет настоящих жителей, но приезжают иногда островитяне для промыслу тюленей и сивучей; по осеням же тут ловят довольно лисиц. К востоку от сего лежащий остров называется Еврашечьим, от имени зверьков, коих там ловят, и для чего на время только приезжают. На островках, севернее Шуеха находящихся, Руские стреляют Сивучей. Ванкувером они названы бесплодными, ибо суть почти голые камни; Рускими же именуются перегребными от того, что лежат почти на средине между Шуеха и Кинайской губы, и служат всегда отдохновением [3] отправляющимся за бобрами островитянам, кои переплыв греблею чрез широкой пролив, останавливаются на оных. В шестидесяти Английских милях, к югу от Тугидака, лежит небольшой островок Уканок, на коем живет всегда несколько островитян и Руских, для ловли еврашек и птиц.

Описание жителей по виду. Уборы их и украшения.

Жители Кадьяка и всех вышесказанных островов, называют себя Конягами; но кажется что и Аляксинцов под сим же именем разумеют. Росту они среднего и больших очень мало; станом вообще довольно складны, чему может быть причиною не принужденное воспитание их в ребячестве. Цвет кожи смугловато-медяный, происходящий кажется более от беспрестанного почти пребывания их на воздухе; также и от того, что летом ездят они в байдарках нагие, да и в [4] домах, когда только тепло, сидят нагие же. Мне потому сей цвет их кажется не природным, что многие между ими женщины весьма белы, вероятно от того, что меньше бывают на открытом воздухе. Глаза у них черные, волосы такие же, которые мущины завивают косой, или просто распущают. Иные, перенимая у Руских и Англичан, начали стричься спереди, однако нет на то общего поверья. Женщины имеют волосы весьма длинные и завязывают их в пучки у самого затылка, а спереди обрезывают на ровень с глазами. Многие же к остриженному вокруг и оставленному только на теме клочку волос привязывают пучки. Маленьких совсем остригают, оставляя один только клочок на теме.

Люди обоего пола вообще здоровы и в глубокой старости не кажутся дряхлыми; ибо и тогда находятся в тех же почти упражнениях, как и молодые, дабы доставать себе ежедневное пропитание. Но по соразмерности числа островитян, стариков кажется [5] немного, потому может быть, что ведя трудную и сопровождаемую всегдашними опасностями жизнь, редкие из них достигают старости. В лице Коняг нет ничего особенного, могущего отличать вообще народ сей от других. Есть круглые, плоские, и продолговатые лица, только в обоих полах мало видно приятных, и мущинам должно отдать в том преимущество. Дети от Руских и островитянок вообще хороши. Многие и из женщин, казались бы приятными, когда бы не украшали себя совершенно противным нашему вкусу образом; ибо кроме пучков, о коих выше сказано было, прокалывают они носовой хрящ в низу, куда вставляют кости, или бисер и корольки. Можно посудить, сколько сии костяные усы обезобразили бы и самую прекраснейшую женщину; но вкус их не истощился еще сею выдумкою: они прокалывают потом несколько дыр в нижней губе, куда вешают пронизки, или вкладывают бисер и небольшие белые косточки. Число сих дыр бывает от двух [6] до шести; оные прокалываются ближними родственниками, и потому придают некоторое уважение той островитянке, у которой их больше. Сверх сего щегольство их состоит еще в вышивании себе бород: для сего намазывают нитку сажею, смешенною с некоторым черным составом, и посредством иголки протягивают сию нитку позакожью, делая таким образом на бороде черный рисунок, который остается на всю жизнь, так что украшения сего ни чем уже свесть нельзя. Иные вышивают еще по две черты, идущие от ушей к бороде. Когда девка выйдет замуж, то в знак любви вышивает узоры на теле, или на руках своих. У многих по всему телу вышита лента идущая с одного плеча, под пазуху другого; и в сем случае всякая следует своему вкусу. Уши проколоты вокруг, куда вешают бисер, корольки и многие другие украшения, самые драгоценнейшие из коих суть цукли. Колюжи сказывают, что получают их с матерого берега, противу Шарлотских островов лежащего; а [7] может быть и из дальнейшего еще места. Цукли, посредством торговли, переходят из рук в руки до Кадьяка, и даже их видели на Алеутских островах, прежде нежели Руские были в Америке. Тогда думали, что они идут из Чугацкой губы, но теперь известно, что оные не находятся ни где в тех местах, до коих Руские доходили. Колюжи рассказывают, что на матерой земле противу Шарлотских островов в одном озере водятся червяки, для доставания коих дикие опущают в воду умершего, или нарочно убитого невольника, тело коего чрез несколько дней вынимают, с прилипшими к оному червяками, которых раковина носишь имя цуклей. Длина оной обыкновенно около вершка, иногда более, но редко в два. Черепок сей кругл, толщиной против малого гусиного пера, несколько загнут и притом один конец всегда уже другого. Сие украшение, как я сказал, считается самым дорогим, так что за пару хороших цуклей на Кадьяке платят Еврашечью парку. Женщины носят их [8] в носовом хрящу и в ушах, куда вешают также кусочки выкидываемых временами жемчужных раковин; а многие носят серьги. На руках женщины носят столько колец и перстней, сколько у кого есть, или уместиться может; на шею же, ручные кисти и ноги, делают ожерелья из бисеру и разноцветных каменьев; но желтый янтарь всему предпочитают. Вкус и цвет бисера переменяется; но более других нравится черный и красный — стеклярус предпочитается бисеру (*) (Бисер много потерял цены на Кадьяке, ибо жители набрали оного много и не знают куда выпускать. Сей товар идет более к Китайцам, Чугачам и на медную реку, где народы имеют торговлю с другими живущими внутри земли.). Ныне обыкновение вышивать себе бороду, и прокалывать нижнюю губу и носовой хрящ, совсем оставляется, и даже некоторые покидают пучки свои и начинают носить косы, глядя на руских женщин.

Мущины на Кадьяке также не [9] оставляют себя без украшения: некоторые из них прокалывают в нижней губе дырья, как женщины, а иные совсем оную прорезывают, так что кажутся двуротыми. Когда они пьют или едят, то сквозь нижнюю губу течет; от чего прикраса сия еще отвратительнее делается. Большая часть мущин прокалывают уши вокруг, дабы носить в оных бисер. Бороды у островитян небольшие, да и расти начинают оные позже нежели у Европейцев Давно ли люди не выходившие век из кабинета перестали утверждать, что Американские народы не имеют бород? У Лаперуза видим, что в Хили, самые Гишпанцы не могут еще в том согласиться между собою.

От островитян вообще неприятно пахнет, так что всегда по запаху можно узнать, когда кто из них войдет в комнату. Причин сему довольно: платья их всегда худо выделаны и пахнут жиром. Дикие едят много китового жиру и бывают даже выпачканы им; а притом по неопрятности своей редко моются. [10]

Все народы Северо-западной Америки при разных случаях красят лице свое, и каждый следует в том своему воображению. Когда Коняга собирается на какое важное предприятие, или на промысел, или должен перегресть большое расстояние морем, то марает лице свое красным карандашом (находимых на Яколицком мысу и в других местах), тоже самое делает принимая гостей.

Одежда островитян и приуготовление оной.

До прибытия Руских, оба пола одевались одинаким образом, и платье их состояло из камлеек и парок. Последние делались из шкур птичьих, еврашичих, бобровых и иных зверей. Парка, камлейка и многие другие слова, ничего не значат на языке островитян, но введены рускими, [11] слышавшими оные в Камчатке и восточной Сибири. Парки такие же как и Камчатские, то есть походят на длинные рубашки, у которых воротник так узок, что только голова пройтить может. Камлейка имеет тот же покрой, но к ней пришивается еще нахлобучка, надевающаяся во время дождя. Птичьи парки делаются из Арьих, Топорковых, Урильих и Ипаточьих кож, кои сдираются с перьями. Женщины высасывают из них жир, намазывают потом заквашеною икрою, а чрез несколько времени соскоблив оную, мнут до того как кожа будет суха. Островитяне выделывают и инымь образом птичьи шкуры: кладут их на двое или трое суток в мочу, и обмыв потом мнут. Приготовив кожи, сшивают их нитками (сии получаются с полуострова Аляски) из оленьих или Китовых жил ссученными. Надобно иметь превеликое терпение для делания сих ниток, ибо прежде раздирают сухую жилу на самые тонкие волоски, потом соединяют их и ссучивают. Из [12] птичьих парок одни только Урильи считаются хорошими, да и в самом деле красивы: оные делаются из шеек, где перья у сей птицы весьма малы и гладки, так что не скоро можно угадать, что это птичьи шкуры. Их однако трудно собирать, ибо надобно убить около 140 урилов, дабы из шеек их сделать большую парку. Платье сие носят женщины; оно украшается всем лучшим, как то: раздерганным в нитки красным и зеленым стамедом, оленьими или козлиными волосами, горностаем или бобром изрезанным в тонкие ремешки, носами птицы топорка, орлиными перьями и многими другими вещами, имеющими в глазах дикарей великую цену. Все сие пришивается одним концом к парке, и составляет по оной висячие ряды из разного сбору. Весною на шее у Урилов бывают длинные, тонкие, белые перья, или волоски; и таковые по пестроте своей, предпочитаются доставаемым в иное время года. У простых птичьих парок, верх около воротника подкрашивают красным [13] цветом; а по платью с той же стороны, нашивают в некоторых местах урильи шеи. По недостатку большого числа, пришивают две спереди и две сзади; а за неимением оных, парка остается без прикрасы. Между платьями из птичьих кож сшитыми, топорковые предпочитаются арьимь. В сырую погоду надевают их в верх перьями, по коим дождь скатывается не промочив платья; из урильих же шей сделанные, всегда надеваются перьями наружу.

Еврашек сшивают в парки, не отрезывая даже хвостов и голов; только последних не видно. Платье сие делается как бы два вместе, одно шерстью вверх, а другое вниз оною. Кожи только на верхней стороне сшиваются головками, а низ остается несшит; от чего парка кажется из многих несвязных между собою рядов состоящею. Прежде нежели начнут шить еврашечью парку, разрезывают каждого зверька на двое: на спинку и брюшко, как здесь то называют; из первых [14] составляют верхнюю, а из последних исподнюю сторону. У еврашечьих парок рукава очень короткие, а под ними прорезывают дырья, в кои продевают руки, или держат их под платьем; но никогда в рукавах. Еврашечьи парки более женскому полу принадлежат, однако и мущины иногда носят оные.

Вышеописанное одеяние Островитяне сами достают, но кроме того имеют Тарбаганьи и оленьи парки; первые выменивают от Китайцев, Чугачей, и далее к востоку живущих народов, а вторые от Аляксинцов, кои продают также выделанные оленьи кожи и шитые из них камлейки. Оленьи парки, подобно урильим, украшаются разными безделками. Медвежьих и бобровых парок ныне совсем нет, ибо Островитяне обязаны непременно шкуры сих зверей отдавать в компанию.

Камлейки делаются из кишок сивучьих, тюленьих, медвежьих и из горл сих зверей, из коих однако сивучьи горла употребляются Рускими [15] боле на голенища к сапогам. Шьют также камлейки из китовых кишок, и из кожи содранной с языка и печенки сего животного; но только когда выкинутый морем кит еще свеж. Из кожи с языка большого кита, выходит восемь камлеек. Сии хотя кажется должны бы быть лучше, ибо по величине китов имеют менее швов, а когда делаются из кожи с языка, то состоят из двух или трех только лоскутов; но их не иначе носят как по недостатку других, ибо они тяжелы и скоро ломаются. Во всех сих платьях кишки сшиваются длиною поперек камлеек, которые потому и называются кишошные; сделанные же из горлов, горловые. Последние тяжелы, толще и грубее; но долее выдерживают мокроту и прочнее для носки; почему употребляются Рускими на берегу и на судах, но для езды в байдарке совершенно неудобны. Из кишошных камлеек лучшие медвежьи; ибо чище, тонее и крепче; худшие же тюлени, исключая однако китовых.

Для выделки кишок употребляется всегда один способ. Выворотив [16] их, соскабливают жир и нечистоту раковиною, потом пёремывают в моче, сполощут в воде, дают высохнуть и вымнут руками.

Камлейка есть непременно нужная вещь островитянину; ибо сверх того, что защищает его от дождя, Коняга не может ехать без нее в байдарке. Когда платье сие готово, тогда завязав рукава наливают в оное воды, которая если нигде не проходит, то и камлейка хороша. Ежели в ясное время, буря принуждает Конягу надевать оную; то наперед опрыскивает ее, да и после брызгает воду, дабы от солнца не трескалась.— Камлейку, как уже сказано, убирают раздерганным в нитки красным и зеленым стамедом, и волосами козлиными или оленьими. Иные обкладывают подол и рукава, вышитою на подобие лент крашеною кожею.

Шляпы плетут весьма искусно и крепко из еловых кореньев, с широкими полями, низкою несколько острее к верху тулейкою и раскрашивают их разными узорами. На верху шляпы рисуют рака, тюленя или иное [17] животное. Если хотят чтобы краски на шляпе, или ином чем, долго держались, то разводят ее на отстое крови, пущенной из нарочно разбитого носа. Некоторые щеголи, носят шляпы с высокою тулейкою, похожею на цветошный горшок. У Китайцов оные еще страннее. На верху обыкновенной шляпы приплетают столбик, к коему привязывают чучелу горностая.

Иные Коняги носят деревянные колпаки, остроконечные и выкрашенные, в верхнюю часть коих вставляют сивучьи нанизанные бисером усы; другие прикрывают одни только глаза навесками, в кои вставляют различные камушки; многие имеют деревянные выкрашенные шляпки на подобие тюленьих голов, чаще употребляемые при ловле сего зверя. Словом сказать: Островитяне из тонкого дерева и коры делают различных образов шляпы, и разными образами красят и убирают их с довольным вкусом.

Других одеяний Островитяне до прихода к ним Руских не употребляли; но ныне сверх сих [18] выменивают на звериные кожи суконное или китайчатое платье, и женщины лучше любят, когда оное сделано по прежнему покрою, то есть Паркою. Ныне они привыкают к рубахам, о коих доселе понятия не имели. Многие, как то равно в Сибири и в Камчатке водится, делают верх оных лучше нежели подол. Вышедшие за муж за Руских носят иногда кофты и юбки, и даже длинное платье, которое кажется нисколько им не пристало; но всего страннее видеть Американку в башмаках с высокими каблуками. И здесь женщины тоже что везде: они очень любят щеголять. Иногда видишь их в хорошем платье, идущих по грязи с башмаками в руках. Впрочем как здешнюю женщину ни наряди, но и тогда бисер, стеклярус и разноцветные камушки не перестанут ей нравиться. Роскошь приметно начинает вкрадываться между дикими; ибо Американцы любят одеваться в Европейское платье, когда могут только достать оное.

Островитяне лето и зиму ходят [19] почти все босиком, а немногие имеют сапоги из тюленьих или сивучьих кож сделанные; но и те ничто иное как мешки, с пришитыми к ним китовыми подошвами. Богатые, а особливо женщины, имеют теплые сапоги, из еврашечьих или тарбаганьих кож.

Описание Жилищ.

Домы свои Коняги строят следующим образом: врывают в землю бревна, или колотые доски, несколько наклонно к внутренней стороне; а крышку делают плоскую, или кругловатую. Потом обкладывают все сие травою и землею. Это их общая кухня, в кою входят чрез небольшое отверстие, закрываемое тюленьею кожею; в середине сего шалаша разводят огонь, а над оным в крышке оставлено полое место для выходу дыма. Вместо пола стелют сухую траву; а по бокам кладут некоторые домашние снаряды. В иных есть лавки, но всегда шалаш [20] сей весьма не чист и представляет неприятное для европейца зрелище; ибо сор, рыбьи кости, раковины и всякие остатки от обедов, весьма редко выметаются. Из кухни в сторону есть не большое круглое отверстие, закрываемое доскою, куда с великим трудом только пролезть можно, дабы взойтить в теплый покой, называемый Рускими Жупан, и занимаемый обыкновенно двумя или тремя семействами, а весьма редко одним. Таких жупанов у каждой кухни бывает по два и по три, смотря по числу семей живущих вместе. Пол сего покоя всегда ниже поверхности земли, стены в нем наклонные, крышка сводится по верх земли и в ней, или в боку, находится окно. Вместо стекла служат бобровые или другие тонкие и прозрачные кишки, а вместо рамы, четыре палочки: свету в покой очень довольно входит. Жупаны содержатся чисто, в них стелют пол из досок, если лес не далеко; а в противном случае сухую траву и чисто сплетенные из травы рогожки. Во всяком селении построен [21] большой шалаш называемый Кажим, в коем бывают игрища. Крышка оного сводится кругловато, в ней сделано большое окно закрываемое сшитыми кишками, а внутри во круг лавки.

Если несколько семей живут вместе, то каждая имеет свое место для спанья, отделенное просто положенною на пол плашкою. Оное так узко, что иначе нельзя в нем спать, как совершенно скорчившись. Для грудных детей сделаны колыбели, кои ставятся на пол; но взрослее спят между большими, да и собаки почти всегда тут же. Медвежьи, или тюленьи кожи служат им постелями; за неимением же тех, стелят травяные рогожки, а иногда только сухую траву. Жупаны суть купно и бани их, которые были им до прибытия еще Руских известны. Жар производится в оных наноскою каленых каменьев, а вместо веника употребляется некая выкидываемая морем трава, столь жесткая, что человеку понежнее конечно обдерет всю кожу. Коняги в бане парятся только, [22] а моются по выходе из оной в море или в речке, зимою равно как и летом.

Всего отвратительнее нечистота вокруг шалашей, ибо Островитяне ни для чего далеко от оных не отходят. Сие конечно не может подать выгодного мнения о их опрятстве.

Место для житья, Коняги выбирают по большой части около речек, дабы удобнее в прок рыбою запасаться; притом чтобы непременно тут же была, открывающаяся во время отлива, отмель с раковинами; ибо оная есть запасный магазейн Островитян. На лесном острове и в некоторых других местах, около селений нет речек; но дикие потому не переменяют жилищ своих, что тут, говорят, отцы их жили.

Душевные свойства Коняг.

Наблюдая прилежно и во всяких случаях Островитян, я уверился, что они столько имеют ума и [23] предприимчивости, столько при бедности способов усовершенствовали все свои рукоделия, что по сим качествам не могут назваться совершенно дикими. Правда, круг занятий их весьма тесен, но все ими выработанное придумано и сделано искусно, не смотря на скудость орудий, каковыми европейской художник мало бы что сделать мог. В прежнее время каменный топор, костяная игла, (которые надобно также обделать) и раковина, или у редкого кусок железа, составляли все их механические пособия. И ныне они не много более инструментов имеют, однако обрабатывали и обрабатывают очень хорошо кость и другие вещи; перенимают некоторые поделки от Руских и мало уступают своим учителям.

Привычка, а может быть и неупотребление соли, причиною хорошего у них зрения и верности глаза. Глядя на столярную работу, Американец без нитки угадает, что совершенно равно и что нет. Случалось ездить в байдарках в самые густые туманы, [24] когда не возможно было видеть далее пяти сажен; но Американцы показывают в то время берег и приезжают прямо туда, куда хотят. Если находишься с судном в опасном месте ночью, или во время тумана; то можешь быть спокоен, когда имеешь на баке (передняя часть судна) Американца; ибо он всегда увидит каменья в довольном расстоянии; и удивительно, как они умеют различать их в бурное время, когда все море столько же бело и волнуется, сколько и около подводных камней.

Память их, не обремененная учением и познаниями, очень исправна: они по преданиям, рассказывают во время игрищ, давние деяния своих соотечественников. Надобно им однажды что-нибудь услышать, или увидеть какое-либо место, чтобы никогда не забыть того. В губе, где Коняга проезжал, он знает уже все каменья, и на него можно положиться как на самого исправного лоцмана.

Употребляя всегда и на все со вниманием чувства свои, они довели их [25] до совершенства непонятного Европейцам. Они ездят по морю с такою же верностию, как по сухому пути: мне случалось несколько раз переезжать чрез довольно широкие проливы, в бурное и туманное или снежное время, и находить прямо селение, в котором быть намеревались. Многие из них предузнают в точности хорошую и бурную погоду. Кто собирается на промысел по далее в море, тот встав до восхождения солнца, садится на шалаш свой, или на пригорок и смотря на то, как сие светило поднимается на горизонт, решается ехать или нет. Сие у них до того взошло в привычку, или лучше сказать образ жизни столько их к тому понуждает, что редко хорошее утро проходит без того, что бы дикие не встретили восходящего солнца с полным на него вниманием, как будто для усовершенствования опытов своих, в рассуждении предвозвещаемой тем погоды. Иные могли бы подумать, что некое верование тому причиною, но я точно уверен в противном. [26]

Таковые качества Коняг совершенно достойны похвалы; но к сожалению, в сравнение с ними должен я теперь поставить другие, узнав кои, едва ли кто прельстится состоянием дикого человека. Неблагодарность, непримиримое мщение к неприятелям, жестокость с каковою с ними обходятся, непривязанность к родным и равнодушие к нещастиям самых ближних, составляют также нрав их. Островитяне весьма притворны и лукавы: никогда не увидишь Конягу в бешенстве; он умеет скрыть сильнейшую даже ненависть, и всякое мщение располагает спокойным духом. Если они приезжают в селение с Руским, разумеющим язык их, то вошед в шалаш на первое сказывают, что Руской сей добрый человек, и знает их язык, дабы тем предостеречь других говорить при нем излишнее. Ему показывают всякие услуги, даже выносят его из байдарки, входя в воду, но верно не удастся ничего от них выведать, и самые услуги их есть не иное что, как действие [27] слабости и страха, без которых конечно превратились бы оные в злоумышление и лютость. Несколько лет назад, когда партия Коняг возвращалась из Ситки, четыре байдарки уехали наперед и устав от многой гребли, расположились отдыхать на островку, близь новой гавани. Чрез три или четыре дни, нашли всех сих людей убитыми, не известно кем; а думают, что другие Островитяне, питающие вражду к ним, нашли их нечаянно сонными, и не оставили случая исполнить мщение свое.

При всех сказанных свойствах Коняги, как и вообще все дикие народы, беспечны в вышней степени и так ленивы, что крайность только может понудить их приняться за что либо. Живучи зимою в селениях Островитян я видел, что целый день никто почти ничего не делает; лежат все в теплом покое, дремлют и даже мало говорят. Иной возьмет бубен, начнет бить в него, как будто по неволе заставленный, и запоет зевая; а там по времени, также как будто не [28] хотя, и другие пристанут к нему. Иногда вечером поют все при звуке бубнов.

Случается что в жаркой день, после большого перегребу, вышед на берег, Островитяне лягут отдыхать близь ручья. Всякой говоришь: Тана-Юхту, воды хочу; но никто за ней не встанет. Если находящийся тут Руской велит кому-нибудь принести оной и потом скажет ему, чтобы сам пил; то Островитянин не преминет поблагодарить. Тоже увидишь, когда они лежат в жупане: хотя начальник селения говорит, что пить хочет; но и тогда никто не тронется с места, если тут нет сына его, или какого мальчика. Приехав в зимнее время в селение, верно услышишь, что тут много голодных. Спроси кого-нибудь: для чего не отправляется рыбу удить? получишь в ответь, что ныне оная не ловится.— Неправда, ловится.— Да как я поеду, жене без меня скучно будет.— Пошли его, он наудит рыбы, и поблагодарит еще.

Однако ныне Островитяне [29] начинают делаться прилежнее. Если мудрено покажется, что такое небольшое число годов, могло произвести некоторую перемену в сих диких; то скажу, что не число лет было тому причиною, но предметы им представившиеся. Часто маловажная между нами вещь производит великую перемену в состоянии диких народов. Топор, завезенный к ним, произвел такие успехи в их понятиях, что ныне делают они в неделю то, над чем прежде целый год трудились. Привыкнув к табаку, для получения оного начинают быть деятельнее; да и сколько таких безделиц, в коих Коняга поставляет теперь роскошь свою, и желание приобретения которых понуждает ум его придумывать все способствующие к тому средства. Роскошь по малу и здесь вкрадывается: прежде дикой не скучал не имея и птичей парки, а ныне хочет одеться в Еврашечью или суконное платье. Жены начальников, или Тоионов, как их Руские называют, покупают красной бархат, или красное сукно на парки; [30] но не должно думать, чтобы в сем наряде они более береглись; ибо и в оном, точно также садятся на землю и по неосторожности пачкаются в жиру.

Коняги конечно беспечны в домашней жизни, но выехав на промысел звериной, или предпринимая что-либо, совсем переменяются: тогда всякой труд для них сносен, голод и возможную крайность переносят терпеливо.

Случается, что буря принуждает их просиживать по нескольку суток в байдарке, в открытом море; но и о семь они рассказывают, как о обыкновенном происшествии и с обычайным равнодушием.

Тело свое островитяне приучают с самого ребячества к перенесению боли, и дети из хвастовства, разрезывают оное до крови. Иногда по окончании игрища велят мальчику придти в Кажим с изломанною острою раковиною. Сей подходит к кому-нибудь и спрашивает: молодец ли я? Тот обыкновенно отвечает: удалой, да и [31] отец твой и дед были также удалые. Тогда мальчик острым краем раковины, разрезывает свою руку, от плеча до кисти, и вытерпевши сие пляшет, хвастаясь подвигом своим, достойным его праотцев. От сего у многих из них увидишь разрезы на руках, груди и спине; у иного (особливо у Колюжей) их так много, что на всем теле нет на три пальца целого места.

Почти все Американцы всегда ходят босиком, даже когда морозь более двадцати градусов. Я сказал уже, что после бани, в самую жестокую стужу, Коняга идет в море, просидит в воде с четверть часа и вышед на берег сидит еще нагой на оном, довольно долго. Кажется как будто он совсем не чувствует холода. Случается, что Коняга, сидевший во время морозу долго в море, пришед в Кажим, вызывает всех сечь себя: вытерпя сие добровольное наказание, имеет он право выбирать любую женщину.

Иногда Коняги кажутся любопытными, смотрят на все со вниманием [32] и всегда у приехавших из гавани спрашивают: что нового?

Островитяне весьма пристрастны к азартным играм и я видел их проигрывающих в один день все свое имение. Разность между сими мотами и Европейскими та, что дикие при всем несчастии сохраняют хладнокровие свое.

Я сказал, что равнодушие к несчастиям даже соотечественников своих, есть обыкновенная в них жестокость. Она так велика, что когда едут многие байдарки и одна из них опрокинется, то другие проезжают мимо, если утопающие не одного с ними селения.

Живущие на Северо-западной стороне Кадьяка смелее и проворнее других своих соотечественников; от того что до прибытия Руских островитяне находились в беспрестанных войнах между собою, а более с соседственными народами, как то с Аляксинцами и Кинайцами; то те по положению своему будучи ближе к неприятелям, чаще имели нужду прибегать к [33] храбрости и осторожности. Они и ныне хорошо стреляют из луков, а в остальной части острова не многие умеют.

Равнодушие сих дикарей к жизни, достойно удивления. Самоубийства здесь от самых малых причин иногда происходят и об отвращении оных мало заботятся. Когда кто скажет, что он хочет убиться, или утопиться; то его не станут ни удерживать, ни уговаривать об оставлении сего намерения, и даже увидев его утопающего, никто не поедет спасать.

Вообще все здешние народы любят вольность и независимость. Название Калги (Невольника), побуждает самого труса презирать смерть. Когда Руские пришли в первый раз в Кинайскую губу, то Начальник судна отрядил несколько людей для захвачения диких, дабы ознакомиться с ними. Сии нашед семь или восемь семей Кинайцов, повели их к судну; но дикие думая, что влекутся в неволю, передавили по дороге всех своих жен и детей, а потом и сами удавились. Таковые [34] примеры не редко здесь случались.

Некто из переводчиков спросил одного Дикаря о домашних его. У мена родился сын, отвечал он; я хотел убить его, но жена пожалев оставила. За чем хотел ты сделать такое злодеяние? вопросил тот с ужасом. Пусть лучше теперь умрет, нежели подросши сделается Каюрою (рабом), отвечал он.

Один молодой Американец привез к себе приятеля и угощал оного всем что было в доме; а разумеется, что в таком случае гость много ест. Отец сказал ему только, что будет, когда ты весь запас истратишь? ведь после сами потерпим голод. Когда тебе жаль, отвечал сын, то я завтра же утоплюсь и избавлю тебя от убытку. В самом деле, на другой день он сел в байдарку, выехал на средину губы, опрокинулся и утонул.

Другой лет пятнадцати или шестнадцати Американец, обучавшийся у медника, украл однажды у хозяина своего какую-то безделицу, был уличен и пристыжен в дурном сем поступке; [35] да и после, товарищи не переставали упрекать его. Мальчик стал задумываться и час от часу делался печальнее. В один день слышат за селением выстрел, приходят на звук, находят нещастного преступника застрелившегося и возле него лежащий пистолет.

Коняги не имеют порока свойственного почти всем диким, а именно воровства: я не слыхал, чтоб оное когда-либо случалось между ими. Можно оставить Американца одного, в месте наполненном всякими по его мнению сокровищами, и он конечно ничего не возьмет, кроме нужного количества табаку: за что никогда уже нельзя поручиться, столь он сделался им необходим.

Такое отвращение от зависимости и презрение смерти могли бы угрожать совершенным истреблением не многого числа Руских, рассеянных на большом пространстве земли, если бы между сими народами к принятию постоянных мер существовало общее согласие и взаимная доверенность. [36] Однако, не взирая на недостаток сего, несколько раз нападали они на заведения наши и побивая людей истребляли оные.

Островитяне ленивы, хладнокровны, кажутся даже глупы; но умеют наблюдать свои выгоды без всякой за оные благодарности. Кто им более дает, от того они всегда и просят более. Зимою, когда нега ничего свежего, привозят они в гавань уток, свежую рыбу и продают за разные нужные им безделицы, особливо за табак. Приметив, что люди наши охотнее у них покупают, тот же час стали брать с них дороже. Когда Американец принесет несколько уток, то покажет наперед одну; потом, продав ее, другую, а наконец третью и далее, в надежде, что порознь получит за них больше, нежели за всех вместе. Иногда они просят за утку, или какую иную безделицу, дороже нежели компания платит им за бобра, и когда приметят, что нет охотника купишь, то после отдают за несколько листков табаку. Никогда Коняга не понесет к одному [37] всей трески, или уток, но к разным, думая, что сим способом также более получит.

На Кадьяке никто из Руских не любопытствовал собирать рукоделья Островитян, как-то: снурки плетеные из жиляных ниток, вышитые сумки, и тому подобное. Мы наказывали привозить к себе таковые вещи: торговля шла с начала довольно порядочно; но наконец Американцы приметив, что мы много оных собираем, начали дорожиться. Один принес изрезанной колпак, каковые надевают во время игрищ, и просил за оный отменно дорого. Приметив, что торг не может состояться, пошел в казарму и продал колпак за несколько бисеру. Один из промышленников дал ему требуемую им цену Коняга очень был тем доволен; но когда узнал, что вещь сия отнесена к нам, то пришед говорил, что ему очень мало за нее дано, и требовал от нас прибавки. Мы возвратили ему колпак, и запретили впредь ходить к нам.

Когда Коняги не имели уток и [38] рыбы продавать, то случалось приносили ягод с китовым жиром; хотя знали, что мы их не едим и притом оных много и в гавани. Иногда предлагали купить золу для молотья табаку, или что иное, нисколько не нужное. Некоторые приходили дарить чем-нибудь, с намерением взять гораздо более, нежели бы сколько дали за то при покупке. Если станешь платить Американцу табаком из ящика, или сумы; то он, видя великое количество оного, все станет просить прибавки, хотя бы ему заплатили уже в десятеро более нежели чего вещь стоит: так что в таком случае не возможно будет удовольствовать сего дикаря. Ныне подари ему самую драгоценную вещь, на завтрее он принесет тебе какую-нибудь безделицу, станет просишь за оную плату и даже большую нежели с другого.

Священники, имеющие более нежели я случаев и времени наблюдать нравы Островитян, хотя и весьма защищают их, однако же признаются, что едва ли можно полагать в них [39] чувствование благодарности. В некоторое оправдание им приписывают они жадность их ребячеству дикого человека и новости наших вещей. Я на сие заключение охотно с ними соглашаюсь.

Когда Островитян начали приводить к присяге ь верности к Государю, то они спросили, а прислал ли Государь нам подарки?

Коняга для приобретения нравящейся безделицы, не подорожит жизнию приятеля. Аляскинцы в брани, часто упрекают их таким образом: мы убиваем, но явно; вы же умерщвляете приятелей своих, найдя их только бессильнее себя и часто из одной Парки. В самом деле, в прежнее время, Островитянин, увидя другого удящего рыбу, осквернялся убийством его, если парка на нем, или иная вещь, ему нравилась.

До приходу Руских, Островитяне воевали между собою по разным причинам: иногда побуждал их к тому голод, иногда желание получить добычу, состоящую в платье, байдарках или чем ином. Иногда чтоб отнять жен [40] и приобресть невольников; но чаще всего вооружает их непримиримая вражда, из рода в род переходящая. Пленные осуждаются быть вечно невольниками.

Коняги телесное наказание почитают за великое бесчестие, оно ужаснее им самой смерти. Однажды они сговорились не ездить в партию; но Руские захватили начальника, бывшего в великом уважении у всех Островитян, и стращали, что с ним строго будет поступлено, если дикие не переменят своего намерения. Он сказал на то правителю компании: мы не боимся смерти. Испытай это сей час, вели ударить меня копьем в сердце, или под мышку (дикие уверяют, что в сие место столь же легко человека убить, как в сердце и голову), ты увидишь как я спокойно умру; только не приказывай бесчестить меня, сечь линьками.

Несколько Коняг быв на промысле, провели двое суток праздно, когда приставленной к ним Руской отлучился: а может быть, что и погода [41] им помешала. Боясь, чтобы промышленный не сказал о сем байдарщику (старший в артели Руских) и чтобы тот их не побил, они убили Руского и сказали, что он умер. Однако преступление открылось: одного из убийц привезли в гавань, высекли, заковали в железа сказав, что завтра еще высекут. Ночью Американец сей потихоньку вышел из-под караулу и бросился с берегу, а как тогда был прилив, то он не убился, но имел дух окунуться в воду и захлебнуться.

Однажды промышленный, убив Тюленя, ударил бывшего тут Островитянина за то, что не скоро вытаскивал сего зверя. Дикарь, быв озлоблен сим поступком, при первом случае отмстил свою обиду, умерщвлением Руского. Когда поступок сей сделался известен, то Конягу привезли в гавань и спрашивали: Ты убил Руского? — убил — за что? — Он ударил меня.— Чего ты заслуживаешь? — Смерти.— Его секли и держали потом закованного; но дикарь, нашед [42] случайно острую раковину, перерезал себе горло.

Один молодой Коняга, также убивший Руского, был закован вместе с матерью, которая однако не участвовала в его поступке, как то после открылось. Мать была ему и женою. Сей Американец по оплошности часового вышел из казармы и с берегу бросился в море; но как тогда была малая вода и он не мог скоро утопиться; то мать или жена опасаясь, что его вытащат и сечь станут, вскочила ему на шею, задушила в воде и вышла на берег. Можно ли вообразить что-нибудь ужаснее сего?

Но нельзя описать всех примеров равнодушия Островитян к жизни и ненависти их к Руским. Они всегда убивают промышленых, когда только надеются скрыть то, и может быть еще бы дерзновеннее были, если б пуще смерти не боялись сеченья. Когда с ними один Руской, то всячески берегут его, зная, что не поверят если он и своею смертию умрет; но когда в партии случатся двое или [40] больше Руских промышлеников, то не заботятся спасать того, кому из них приключится бедствие, надеясь на свидетельство других, что не Коняги были причиною его погибели.

Воспитание Детей.

Но мы перестанем дивиться сему зверскому нраву, когда узнаем образ воспитания сих Американцев. В прежние времена, дети часто имели перед глазами своими примеры неслыханного жестокосердия. Когда отцы их привозили пленников, то заставляли ребят колоть их или стрелять из луков по сим несчастным, дабы наслаждаться продолжительным их мучением; ибо слабая рука детская не сильна еще дать смертельного удара. Иногда (поверить трудно таким злодействам) распоров брюхо заставляли их вытаскивать кишки из живых еще пленников! Как не ожесточиться, привыкая к сим зверствам с самого малого возраста?

Женщины здешние редко родят более четырех или пяти детей, но большою частию меньше, а многие и ни одного. Когда Островитянка почувствует, что скоро должна избавиться от беременности, то заставляет другую давить себе кулаками брюхо, или стянуть живот, в мнении ускорить минуту разрешения, или уменьшить чревоболение. Можно подумать, сколь таковое действие пагубно, и для матери, и для ребенка; и конечно от сей причины не редко родятся мертвые. Со всем тем родильница весьма скоро оправляется и принимается за обыкновенные упражнения. Детей кормят до трех лет, а иногда и долее, если нет вновь родившихся. Маленьким делают колыбели, только не качают в оных, а ставят на пол и никогда детей не пеленают.

Весьма странно, что ни один Островитянин не учится и не умеет плавать, хотя казалось бы оное необходимым для людей провождающих не малую часть жизни в байдарках, и столь часто подверженных [45] опасности утонуть. Стараются как наивозможно приучишь детей к переношению с твердостию болезней и суровости воздуха. С самого младенчества нарочно держат их в сухом, или сыром месте. Если ребенок раскричится, то опускают его в воду, хотя бы то было зимою, и держат в оной пока не перестанет плакать. Когда дитя начнет ходить, то уже не смотрят за ним: он волен бегать босиком, по полям и камням, в теплое и студеное время; а от сего после столикою твердостию переносит сырость и непогоды. Зимою, даже в сильный мороз, гоняют всех детей в море, где и держат довольно долго. Колюжи тоже делают, только в прибавок вышедших из воды дрожащих ребят секут розгами. Отец радуется когда сын бросит в него или в мать камнем и зашибет до крови. С самого ребячества дети начинают строить байдарки, спущают их на воду, обделывают луки и стрелы, учатся стрелять в птиц, или просто в цель. Отец сажает пяти или [46] шести лет сына в байдарку с собою и обучает ездить; а скоро потом сделав ему маленькое веселко, пущает одного в таких местах, где крутые валы с шумом и пеною разбиваются о берега. С начала отец привязывает к байдарке веревку, дабы помощию оной вытащить на берег сына, если он опрокинется; а после и того не делает.

Я сказал, что они еще маленькие хвастаются разрезывая себе тело, и сия склонность к мучительствам возрастает кажется в них вместе с силами; ибо не токмо ребенок, но и большой не пройдет никогда мимо птицы, чтобы не оросить в нее камнем. Если вытянутая в неводе рыба шевелится, то мимоидущие останавливаются, дабы иметь удовольствие бить оную по голове. Поймав ворону, или сороку выколют ей глаза, или переломят ногу и пустят. Когда рыбы очень много, то для забавы втыкают в иную палку, или выкалывают глаза, и опять пускают в воду. Если подстрелишь утку, то Американец вместо того [47] чтобы дорезать ее, раскусит ей голову.

Девочки учатся шить, разводить узоры, вышивать сумки, плесть снурки, привязки или мауты к стрелкам, шляпы, рогожки, шкаты или ведра и словом: всем принадлежащим их полу рукоделиям. Должно подивиться искусству и вкусу некоторых работ островитянок. Правда, что все сие делается очень мешкотно: часто за колпаком, приготовляемым к игрищу, женщина просиживает несколько месяцев; да и тот после отдает за несколько листков табаку.

Родители не токмо не занимаются непорочностию дочерей, но по большей части сами за бездельные подарки, поощряют их к нарушению целомудрия, хотя бы дочь была еще в не зрелых летах. [48]

Продолжение о нравах и обычаях Коняг.

Описывая новый народ, который наиболее подходит к первобытному состоянию, должно иметь в виду не одно удовольствие читателей, но пользу могущую произойти от точности наблюдений. Следуя сему правилу я предлагаю здесь все, что мне о том узнать и самому видеть случилось.

У всех диких народов женщины более рабы, нежели подруги мущин; здесь же напротив имеют они великую власть, и даже не мужья жен, но жены выбирают себе мужей. Повествуют о подобном сему обыкновении у жителей Марианских островов, но там мущины, говорят, уродливы; а здесь муской пол очевидно превосходнее женского. При всем однако ж кажущемся владычестве женщин, не допускают их в заседания, когда рассуждают о делах общественных, и даже за обедом не бывают вместе с [49] мущинами. У Колюжей напротив женщины почти как дворовой скот, употребляются во все тяжкие работы, но участвуют в советованиях о важных делах. Как согласить такие противности! Любовь между мужеским и женским полом начинается здесь весьма рано: девочки десяти или одиннадцати лет оказывают уже оную к мальчикам такова ж возраста. От сего происходит, что сохранение девственной до брака чистоты есть вещь почти неслыханная в здешнем краю. Может быть рыба, почти единственная пища Островитян, способствует возрастать склонностям и ускоряет действие природы. Сверх того отцы и матери не только не воздерживают дочерей своих от сего разврата, но даже поощряют их к тому и примером своим и наставлениями. Мудрено ли, что первейшая женская добродетель, целомудрие, здесь вовсе неизвестна? Женщины здешние, напротив, полагают все свое тщеславие в том, чтобы понравишься большему числу мущин. Кажется, как будто они [50] поставляют пороком сделать отказ какому б то ни было волоките, хотя бы старику, ни мало не стыдятся открывать одна другой всех своих любовников, и даже хвастаются тем. От сего между женщинами бывает превеликая зависть: мужья же редко ревнуют к женам. Однако был здесь жестокой тому пример: жена одного Начальника полюбила Руского, за что муж отрезал у ней нос, сказав: теперь никто тебя не полюбит. Чрез несколько времени, женщина эта нашед удобный случай, отрезала мужу тайный уд, примолвив: теперь, если кто тебя и полюбит, то тебе не будет уже в том пользы. Правда, таковые примеры здесь весьма редки, и хотя случается иногда видеть женщин без носа, однако смело утверждать можно, что худая болезнь тому причиною, а не муж отрезал за частые неверности.

Противных примеров гораздо более. В доказательство равнодушия в сем случае Коняг, приведу один их обычай. Некоторые женщины имеют по два мужа: первый есть настоящий, [51] выбирающий другого с согласия жены. Сей в то же время делается и прислужником, то есть носит воду, дрова, и другие разные работы отправляет. Он может спать с женою в отсутствие только настоящего мужа, по возвращении же его лишается сего права. Таковых мужей Руские называют половинщиками.

Разврат и неистовство сладострастия простираются в сем полудиком народе еще далее: здесь есть мущины с вышитыми бородами, отправляющие единственно женские работы, живущие всегда с женщинами и подобно им имеющие у себя мужей, иногда и по два. Таковых называют Ахнучиками. Люди сии не токмо не в презрении; но напротив того, в селениях их слушаются и они бывают колдунами. Коняга, имеющий вместо жены Ахнучика, считается даже счастливым. Отец или мать назначает сына в Ахнучики с самого еще ребячества, если он покажется им похожим на девочку. Иногда отец или мать загадывают наперед, что у них [52] родится дочь, и если в предположении своем обманутся, то сына делают Ахнучиком.— Сверх сего Коняги женятся иногда на матерях своих, хотя подобные примеры весьма редки и не одобряются даже и самими Островитянами. Говорится пословица: что город то норов, что деревня то обычай. У всех почти здешних женщин есть весьма странное обыкновение. Когда кто станет им объясняться в любви, то они делают множество притворных кривляний, сопротивлений, начинают плакать и хохотать. Если кто, не зная обычая их, примет то за знак не согласия, и отступится от ней, то она расскажет об нем как о бесчестном человеке, с коим после ни одна женщина не захочет быть знакома.

Прежде Островитяне предлагали жен и дочерей своих тем из Руских, кого захотят угостить, и ныне предлагают еще, особливо последних, за небольшие подарки. Нет кажется ничего, чем бы Коняга не пожертвовал для своей выгоды; всякая красавица [53] делается чувствительною за несколько табаку, бисеру, красного стамеду, или иные безделицы; за таковые же мать и муж соглашаются отдавать и дочь и жену.

Мудрено решительно сказать, любят ли Островитяне родных своих или нет: последнее кажется ближе к истине. Бывали примеры мщения за них, но сии перечесть можно и между прочими, один был весьма странный: медведь съел девку, два родные брата ее положили мстить за то медведям, и всех их бить, пока в желудке которого-нибудь из них не найдут пронизок, висевших у сестры в ушах, или другой верной приметы. Оба были славные промышленики, перебили на Кадьяке много медведей, переехали на полуостров Аляску, и там в одном, сказывают, нашли точно такие вещи, какие были на их сестре. Конечно мудрено, чтоб медведь, съевший девку на Кадьяке, очутился на Аляске; ибо сии две земли разделяются проливом в сорок верст, но могло случиться, что там какая-нибудь [54] нещастная в подобном уборе, потерпела таковой же жребий. Я не отвергаю справедливости сего предания, но оное есть почти единственное, показующее пример любви Островитян к родным своим. Противных же тому примеров можно много сыскать, часто сироты, оставленные по смерти на попечение другого брата, или иной ближней родни, живут без всякого призрения; их не одевают, и кормят, как собак, костями; когда же они подрастут, тогда продают их в невольники. Коняги любят, более жен своих нежели детей. Когда последних отдают в тали (Аманаты), то и не думают об них, говоря, что других наживут, если же возьмут у них жену (что прежде случалось), то платят за нее большой выкуп.

Сын Начальника Угалахмютов, содержался у Руских, в талях: когда Отец приехал в новую гавань, велели позвать ребенка: я был свидетелем сего свидания их после трехлетней разлуки. Угалахмют не взглянул даже на сына и сохранил обыкновенное свое [55] равнодушие. Мне случилось также быть при свидании мужа с женою; но сии обрадовались друг другу и бросились обниматься.

Состояние бедных везде тягостно, а между дикими оное еще хуже, нежели между просвещенными народами. Может быть спросят: кто у диких богат, и кто беден? Тот богат у них, кто имеет байдарку. Такового Руские и поныне еще называют почетным; ибо Коняга, хозяин байдарки, имеет всегда пропитание: он достает зверя, за которого хотя весьма не много, но все что-нибудь получает от компании; между тем как товарищ его, вместе с ним разъезжающий и равно трудящийся, может почестся весьма счастливым, если сыт и сколько-нибудь одет. [56]

Продолжение о нравах и свойствах Коняг. Суеверие их. Примеры образа мыслей диких Северо-Западной Америки.

Прежде Островитяне все еще думали когда-нибудь избавиться от Руских. Они имели в том надежду на одного из Начальников своих, который был ужасом всех соседственных народов. Коняги предлагали ему отважное дело истребить Россиян. Шелихов узнав о том призвал его к себе и упрекал за худые намерения. Дикой отвечал ему следующее: Ты знаешь, что я не боюсь умереть и могу подвигнуть Островитян на истребление ваше; но если после Руские придут в большем количестве, то что будет с нашими женами и детьми? К тому же вы избавили нас от междоусобных убивствь, а потому пока я жив, Коняги пребудут мирны с Россиянами. Он сдержал свое слово, но конечно от невозможности только не устоять в оном. [57]

Коняги имели весьма странное понятие о Русских: когда увидели их в первый раз пришедших на Кадьяк, то думали, что это черти вышедшие из воды. Неудивительно, что огромные (в сравнении с челноками их) суда, двигающиеся по морю без весел, люди каких они не видали, огнестрельное оружие, и все совершенно для них новое, устрашило их и подало повод к нелепости сего заключения. С начала Островитяне отнюдь не думали, чтобы Руские навсегда между ими поселились, но как в последствии число приходящих судов увеличилось, то они начали того опасаться. Даже и поныне еще имеют они весьма темное о России понятие. Я прежде упоминал, что когда пять лет сряду ни одно судно не приходило из Охотска, и потом привезено было с Уналашки несколько стариков, то Коняги заключили, что сии Руские конечно уже последние, и так твердо в том уверились, что начали поговаривать о истреблении наших промышленных, но приход Св. Александра и Св. Елизаветы вывел их заблуждения. Со всем тем однако же не [58] верят они, что бы Руских было так много, и не умея считать далее двадцати, часто спрашивают: уставятся ли все Руские в большой песчаной губе, что на западной стороне Кадьяка? Им обыкновенно отвечают, что и на всем острове не уставятся.

Когда что-либо превосходит понятие диких, то для изъяснения мыслей своих употребляют они простые, но сильные выражения. Однажды случилось, что Руские в Чугацткой губе были в небольшом числе. Жители места показывали себя доброжелательными к ним; ибо от них взяты были Аманаты, а потому и не можно было им ничего предпринять, не подвергнув опасности детей Начальников своих, или других, жизнию коих они дорожили. Байдарщик (начальник над Рускою артелью) в Чугацкой губе, послал одного из промышленных на медную реку, названную потому так, что около четырех сот верст от устья оной, впадает в нее другая река, по берегам коей находят самородную медь. Отыскание сего крутца (металла), или места на [59] коем оный сыскивается, составлял предмет посылки. Для охранения промышленного, дано ему было несколько диких, живущих на устье медной реки, и от коих также имели Аманатов. Отошед несколько от устья, Американцы сии положили убить промышленного, и возвратясь в Чугацкую губу сказать, что напавшие на них другие дикие народы, убили Руского, а если в сие время оставшиеся выдут по оплошности без оружия, то переколоть всех их спрятанными под платьем кинжалами. Начальник диких долго сопротивлялся сему намерению, говоря: что Руские конечно придут снова и отмстят за побиение своих товарищей. Мы и тех убьем, отвечали они ему.— Руские еще придут.— еще перебьем — и опять придут — да неужели река ими течет? отвечали дикие. Наконец Начальник должен был, согласиться, и тогда пустили они в спящего промышленного стрелу из лука. Тот вскочив ухватился за ружье, но не мог из него выстрелишь, потому что оно [60] облито было водою. Между тем получил он несколько ран; тогда упав на землю притворился мертвым. Дикие положили его в байдарку и приехали в артель. Вышедший к ним байдарщик спросил: где Руской? — его убили напавшие на нас люди — а из ваших много ли убитых? — толмачь не ожидая сего вопроса, смешался и запинаясь сказал: ни одного. Сие ввело байдарщика в подозрение: он велел всем Руским выдти с заряженными ружьями, и когда принесли убитого, то сей встав уличил своих охранителей в злодеянии. К большему злоумышления их доказательству нашли у всех спрятанное оружие.

Чугачи кажется хитрее, храбрее и осторожнее других народов. Когда они узнали, что Баранов едет в Чугацкую губу, то скрылись из селений, так что ни в одном никого не находили, а видели только повсюду поставленные шесты с привязанными к ним поперек палками. Руские думали, что палки сии означали направление оставленные для показания стороны побега их, [61] тем из соотечественников своих, кои при оставлении селений не были дома и не могли знать о происшедшем. Догадка сия казалась справедливою, однако прямо по направлению палок нигде никого не нашли, и тайна о сем даже и поныне твердо сохраняется между Чугачами.

Все дикие подвержены суеверию, от которого, правда, и просвещенные народы не всегда бывают чужды. Женщины между Конягами не берут в руки красного или выкрашенного красным дерева, опасаясь, что от сего сделаются сильные кровотечения. Подобных примет у них множество.

Коняги имеют великую доверенность к колдунам и без совету их не начинают никакого важного предприятия. Зимою, по окончании игрищ, колдуны предсказывают будущее счастие или несчастие, и хороший или худой промысел звериный. Они будучи конечно умнее и предприимчивее других Островитян, нередко подстрекали их противу Руских, коим посему всегда были неприятны.

Некогда на Андреяновских [62] островах Руские подъехав в байдарках к одному селению на ружейный выстрел, просили Аманатов. Алеуты прибегли к колдунам, двое из коих советовали защищаться, а одна старая колдунья уговаривала исполнить требуемое Рускими. Все они кривлялись с голиками в руках и кричали несвязные слова, но вдруг одного колдуна убили из ружья. Островитяне подбежав к нему не могли понять отчего он упал, и еще более дивились, видя текущую кровь и не примечая ни какой стрелы. Они заткнули рану его травою, ставили убитого на ноги; но тщетно. Между тем другой колдун и старуха продолжали ворожить: первый не советовал сдаваться, и делая разные насмешливые над Рускими кривлянья, говорил: что они нам сделают? мы удалые, собака на свет нас произвела, мы также как и она скоро бегаем, и тому подобное. В сие время его застрелили, старуха хлопала руками торжествуя, что она точную правду предсказывала: и тогда уже Алеуты согласились дать Аманатов. Я прежде сказал, что Американцы в разных случаях, красят лице свое, [63] между прочим когда должно им сделать большой перегреб; но в то время сверх сего суеверного обряда, имеют другой чрез опыты полезным признанный и состоящий в том, что они перед отъездом, или ничего не едят или весьма мало; ибо совершенно справедливо, что несытой сильнее и легче гребет, и долее может выдержать сию работу.

Иногда на Укамоке море выкидывает каштаны: кто найдет оный, тот почитает сие предвозвестием счастия, смело и с надеждою пускается на промысел, а каштан носит всегда на шее.

Когда у женщин повременные кровотечения бывают, то они в сие время выходят из юрты и живут особенно; даже нарочно для того делаются маленькие шалаши, как будто собачьи конуры. В продолжение сего времени женщина не выходит из оного, есть ей приносят; когда же все кончится, то она вымывается и тогда только может придти в юрту.

Когда говоришь Островитянину по-руски и он не понимает, то показав [64] на ухо отвечает: Аситок, то есть худо. Якуты в подобном случае говорят кулга сох, уха нет. Не заключить ли из сего, что большая часть непросвещенных народов смешивают в одно значение, слышать и разуметь. Бедность языка для выражения отвлеченных понятий, конечно тому причиною. Чугачи имеют особенное от всех здешних народов обыкновение: они меняются именами, с теми, коих в друзья себе выбирают. Подобный обычай находится у Островитян Южного Океана; но в прочем конечно нет другого сходства между сими отдаленными народами. Один Чугач просил позволения у Баранова, поменяться именем с сыном его: так дикие сии называли большую собаку его, называемую Саргачь, видев в ней отменную привязанность к хозяину. И так старик стал называться Саргачь, носил своему другу рыбы и другого кушанья и всячески старался ласкать его. Однажды Чугач пришел потчевать своего друга, когда Баранова не было дома: собака бросилась на него, сшибла с ног, и стояла [65] над горлом, не смотря на все представления нежной дружбы. Бывшие в близи промышленные отбили старика, который однако и после того не переменил своего расположения к Саргачу и крайне тужил, когда тот околел.

Образ прежней жизни Коняг, корда они находились в беспрестанных войнах и опасности от оных, и нынешнее обладание над ними Руских, сделали то, что дикие сии научились притворяться и редко говорят правду. Не спрашивай Островитянина: где более зверя? что говорят про Руских? или тому подобное; ибо он всегда обманет, или скажет не знаю.

Коняги, как и все дикие, часто из повстречавшихся с ними каких-нибудь необыкновенных явлений, пророчат будущее. Например предсказывают, что партия, отправляющаяся зя промыслом бобров, потонет или будет побита; но Руские в сем случае мало им верят и не смотря на предсказание, сбудется ли оно или нет, всегда посылают их на промысл.

Все островитяне уверяли меня о [66] некоем не давно бывшем здесь чудном явлении: в 1801-м году в Генваре месяце была на Кадьяке весьма сильная гроза, что там редко случается. В одном селении в то время отправлялось игрище. Вдруг сказали диким, что близь шалаша камень прыгает. Все выскочили из кажима смотреть и увидели, что овальной камень время от времени приподнимается и двигается на гору. Коняги перепугались и один из них посмелее ударил копьем камень, который и после того не преставал двигаться во все продолжение грозы, так что оный переменил до десяти сажен места. Баранов, услышав о сем, велел привезть к себе тот камень, и нашел его около трех пуд величиною. Положив оный в огонь, вытопи и довольно серы. Железные опилки приставали к нему в небольшом количестве. Я предоставляю естествоиспытателям решить, могло ли действие грома произвесть такое явление.

Американцы умеют рассчитывать свои выгоды. Можно из многого то приметить: Островитянин никогда [67] почти не возьмет из компании за бобра табаку, особливо когда оного много, будучи уверен, что может достать оный зимою за уток и треску.

Коняга поймав палтуса (большой род камбалы) для себя, убивает его по носу, дабы не испортить головы, как самого лакомого куска. Если же ловит для руских рыбу, то выудив палтуса, тотчас разбивает ему голову.

Образ жизни и прокормления Островитян. Новые привычки их.

Сказывают, что в прежнее время Коняги по причине беспрестанной между самыми ближними селениями войны, жили летом всегда на отдаленных и неприступных камнях, с коих, для доставания даже воды, спущали и подымали людей по веревкам. Сие весьма вероятно, ибо и ныне во многих оставленных местах видны еще таковые укрепления. Подобная осторожность тем более кажется нужна была, что летом почти все [68] мущины разъезжались на промысл зверей, или на лов рыбы, или на войну, так что дома не многие из них оставались. Но я не стану продолжать о прошедшем, хотя по рассказам довольно известном, а начну говоришь о нынешнем времени.

Островитяне встают всегда до восхождения солнца. Всякой из них, прежде нежели встанет, посидит непременно несколько минут на постеле, а потом выходит мыться. Но как любовь к чистоте не всем обща, то и не всякой то делает; за то женщины щеголихи не только моются водою, но часто и мочою, приписывая оной качество делать лицо белее и чище. После сего всякой принимается за дело, иной едет на промысел, иной починивает байдарку или что другое; женщины также что-нибудь работают; но таковая общая деятельность более летом приметна. Тогда женщины запасают ягоды и коренья; а мущины, когда кто не употреблен от компании на промысел, помогают сушить рыбу, которую иногда на один конец жерди вешают, а с другого, не много подсохшую, есть уже [69] начинают; хотя стоит только руку опустить в речку, дабы достать свежей. Рыбу и все кормовые припасы всякая семья запасает для себя; но едва достает им оных до Генваря, то есть до окончания игрищ. В сие время отмель с раковинами становится главною их питальницею. Сверх сего достают еще, что могут, случайно, когда погоды позволяют выезжать в море.

Зимою Островитяне почти ничего не делают, и по большей части лежат, исключая только время игрищ: тогда они неутомимо пляшут, ездят друг к другу в гости, дарятся между собою; но с тем, чтоб быть взаимно отдарену, и не в наклад; иначе разменяются подарками, хотя бы тому и много времени прошло. Начальники селений отплачивают иногда посещения чрез два, или три года, и тогда оные бывают самые нарядные. Угощение состоит в великом обжорстве: едят день и ночь, так что многие занемогают.

Но более всего и с великим удовольствием занимаются Островитяне [70] ловлею морских зверей. Преимущественно стараются промышлять тюленей, которых кожи нужнее им всех других кож. Живущие на северной стороне Кадьяка выезжают на ловлю морских свинок (Marfouins), некоторые же ездят удить треску или ловить птиц. Островитяне едят почти все без исключения. Нет ни одной раковины, ни какого черепокожного, никакого гнусного червя морского, и никакого почти произрастения, коих бы не употребляли они в пищу.— Американец, когда удит рыбу и захочет есть, то поймав треску или палтуса у живых еще съедает жабры или голову. Гнилую, или по здешнему наречию кислую рыбу, как на Кадьяке, так равно в Камчатке и Охотске, любят лучше свежей; а Кинайцы дают нарочно лежать оной несколько дней в куче, дабы начала гнить и получила столь приятный для них запах. Таковая рыба в Камчатке и во всей северо-восточной Азии, даже многими из Руских, почитается лакомством, хотя пища сия производит столь отвратительное [71] рыгание, что не возможно быть в одном доме с человеком, наевшимся сего прекрасного кушанья. Особливо же рыбьи головы гнилые, или кислые, в великой чести; но еще лучшим кушаньем у Островитян почитается гнилая, или заквашеная икра, от коей происходит преотвратительный и нестерпимый запах. Убив оленя, Американец в ту же минуту съедает нечистоту, находящуюся у него в желудке, что также почитается сладким яством. Руские промышленные привыкли ко всем почти вышесказанным прекрасным пищам, конечно от недостатка в других. Коняги до того небрезгливы, или лучше сказать скверноядливы, что видали их собирающих в летнее время медвежье кало, которое они варят с ягодами, и употребляют в пищу. Даже едят вшей, таская оных из голов своих. Я слышал, что один Островитянин, во время игрищ, из хвастовства ел человечье кало, но после того долго был болен. Меня уверяли также, что в бытность Шелихова на Кадьяке, когда на Афогнаке убили [72] Руского, то одна женщина ела оного; однако если сказанное и справедливо, то можно скорее причесть сие мщению; ибо из всех народов Северо-западной Америки, известных Руским, нет человекоядцев. Слухи только носятся, что живущие около вершины медной реки, подвержены сему зверскому обычаю.

После всего сказанного не удивительно ли покажется, что ни один Островитянин не ест свинины под предлогом, что сие животное питается всякою нечистотою?

Главное прокормление Островитян состоит в рыбе, которую заготовляют к зиме под именем Юколы и Качемаса; однако запаса сего редко становится за половину зимы. Остальное время питаются тем, что доставит им море, и раковинами, кои едят сырые, или поджарив немного на угольях; в прочем Островитяне во всякое время, даже при изобилии, охотники до раковин.

Между яствами Коняг китовое мясо есть одно из первых яств. Островитяне великие охотники до [73] китового и всякого жиру, без коего жить почти не могут, и никак не будут довольны, хотя бы имели множество рыбы и мяса. Китовой жир имеет отвратительный запах, так что по одной только сей причине кажется невозможно к нему привыкнуть, но получишь еще большее отвращение, когда узнаешь, каким способом оный приготовляется. А именно: собираются для сего старики, старухи и дети, то есть люди, не могущие ничего другого работать. Они режут жир на куски, жуют и выплевывают в какую-нибудь посуду. Потом варят оный с ягодами, и примешивая еще к тому несколько толченых кореньев, кладут оное в так называемые толкуши и употребляют в пищу.

Островитяне приготовляют также себе кушанье из макарши (змеиный корень), мешая оную с брусникою и китовым жиром. Руские же из брусники и корня папоротника делают квас.

Все ягоды, запасаемые Островитянами на зиму, варятся с жиром, даже и для промышленных; малая только [74] часть оных остается для тех Руских, коим приправа сия не по вкусу. Сверх того Коняги запасают ольховую кору заквашенную в жиру, что также составляет одно из весьма не вкусных кушаньев.

Коняги считают хвастовством (как и Якуты) есть много, отчего иногда долго и больны бывают.

Если прежде Американцы терпели недостаток в съестных припасах от лени, то ныне происходит сие от другой причины, а именно: женщины запасают рыбу, ягоды, сарану и прочее для компании во все то время, когда ход рыбы в реки продолжается; мущины же проездят все лето за промыслом бобров морских и птиц, возвращаясь осенью, то есть не задолго до отходу рыбы в море. Таким образом работая в лучшую пору на других, не имеют они почти нисколько времени сушить рыбу и запасать оную собственно для себя. Правда в случае совершенного голода островитян, компания помогает им Юколою; но надлежало бы, по правилам истинны и благоразумия, с такою умеренностию [75] пользоваться трудами других, чтоб прочность корысти нашей и прибыли основана была на их благосостоянии.

Коняги любят огородные наши овощи, а редьку почитают даже лекарственною. Думаю, что при спокойнейшей жизни и старании Руских, можно бы было приучить их к разведению огородов, но компания не обратит никогда на то своего внимания, поелику посылание Островитян за промыслом бобров гораздо для нее выгоднее.

Коняги, а особливо женщины, когда только не едят или не спять, то жуют еловую серу.

Островитяне чрезвычайно пристрастились к табаку: без него почти быть не могут и живущие подалее, не имея возможности получать оный, всегда бранят Руских, за чем они их к тому пристрастили. Мущины и женщины держат табак во рту, весьма редкие из них нюхают, и ни один не курит, ибо думают, что от сего дыхание становится тяжело и не столь легко ходить можно. Жители Кадьяка, да и все Дикие Северо-западной Америки, [76] начинают чрезвычайно пристращаться к горячим напиткам; однако Коняги и до приходу Руских до пьяна напивались, заквашенным соком малины и черники. Руские же из сего двоят очень хорошую водку. Из бочки ягод, выходит одно только ведро оной.

Коняги терпят иногда великие бедствия от пищи. Они великие охотники до сладкой травы, от коей нередко помирают. В мою бытность на Кадьяке, целое семейство Американцев от оной умерло. Должно думать, что между сею травою есть какой-нибудь особой род, который весьма ядовит; ибо все Коняги едят оной чрезвычайно много и без всякого вреда, только стараются евши не дотрагиваться губами, кои всегда обмечет от остроты сока.

Некоторые Коняги умирали от мяса выкинутых морем китов, конечно издохших в заразительной болезни. Но чаще всего Американцы терпят от раковин, коих роды не все им известны, а притом случается, что те же раковины в одно время вредны, а в другое хороши. В 1797-м [77] году партия, возвращаясь из Ситки, остановилась ночевать у одной речки, где было великое множество раковин. Американцы тотчас начали их есть: чрез полчаса один Чугач умер, а скоро за ним еще пять Коняг. Тогда все, евшие раковины, чрезвычайно перепугались, но никто не знал чем тому помочь. Иные ели серу, иные гнилую юколу, иные табак, или порох, дабы произвесть рвоту, и все сии спаслись. Со всем тем в продолжение нескольких часов умерло более восьмидесяти человек. Странно, что евшие раковины на одной стороне речки, где оные не были прикрыты морскими растениями (фукус), почти все перемерли; да и спасшиеся чувствуют и по ныне еще онемение членов, летом и зимою, во время самых больших отливов; евшие же на другой стороне речки, где раковины лежали под морскими растениями, ничего не претерпели. Еще должно к удивлению заметить, что все страдавшие от раковин, начали чувствовать облегчение с приливом, и совсем сделались здоровы, когда оный исполнился. [78]

Уверяют, что вареной в воде перец, весьма помогает в подобных случаях.

Болезни Островитян и способы лечения.

Кажется, что главная болезнь Островитян есть чирьи, кои опасны всюду, где большую часть прокормления составляет рыба, жир и другая сырая пища. Иногда чирей не нарывает, а распространяется в ширину, и часто занимает всю спину; тогда разрезывают кожу острою раковиною и высасывают гной. Если же чирей очень глубок, то берут твердый завостренный камень, вставленный в дерево, так что камня с-пол вершка остается наруже; втыкают оный в ядро, или середину чирья, по самый черен и поворачивают во все стороны. Можно посудить о боли, производимой сим действием. Когда таким образом проколят до гною, то высасывают его, а остальной сам по времени выходит. [79]

Если долго болит спина, то сажают страждущего на стол, или иную какую доску, и втыкают такие же два камня в поясницу, по обе стороны спинной кости. Потом велят ему лечь и лежать до того времени, покуда кровь перестанет идти.

При всякой болезни Островитяне первым правилом считают, воздерживаться как возможно от пищи, даже в венерической, единственно почти сим средством лечатся. Ныне одна женщина славится на Кадьяке искусством лечить сию болезнь. Она всякой день вымывает два раза раны больного и все тело морскою водою, или мочою; дает есть некоторые коренья и пить настоянную ими воду. Коренья сии, по уверению Баранова, имеют некоторое сходство с Сансапарелью. Женщина сия не открывает никому способа врачевания своего, довольно удачного; ибо она вылечивала людей, страдавших по нескольку лет сею болезнию и дошедших до последнего изнеможения.

Сей бич человечества не столь [80] губительно действует между Конягами, почему должно кажется заключишь, что они давно подвержены сей заразе, ослабшей от долгого времени. Руские в Америке скорее от оной погибают, да и способы их лечения весьма тому содействуют. Обыкновенно сажают больного в самую теплую комнату, окуривают его киноварем, велят глотать дым оного, трут сулемою со ртутью и дают пить настоянную сулему. Удивительно ли, что самое твердое сложение не может устоять противу такой меркуриальной бури? К тому же промышленные, по неимению здесь хлеба, едят обыкновенно худую пищу и пьют часто кислое. Впрочем Венерическая болезнь совсем не так много на Кадьяке распространилась, как Руские о том говорят; ибо они всякую почти болезнь, как-то простуду и другие, за нее принимают, и лечатся вышеупомянутыми средствами.

Островитяне не редко страдают болью в груди, конечно от случающейся усильной и продолжительной гребли в байдарке, к чему они иногда [81] в бурное время принуждаются. Когда партия отправится с Кадьяка на дальний бобровый промысел, то на больших перегребах случается, что у Каюр (Руские промышленные, сидящие обыкновенно в середине троелючной байдарки, никогда не гребут) начинает идти кровь носом и ушами. Многие из таковых гребцов, съездив два раза в партию, впадают в чахотку и совершенно лишаются сил; ибо троелючная байдарка, будучи гораздо тяжелее двулючной, требует, по соразмерности того, большего усилия от двух человек, дабы не отставать от других.

В некоторых болезнях Коняги пускают кровь из разных мест, как-то: из рук, ног, лба и других; только способ их пускания весьма отменен. Они обрезывают кожу около той жилы, из которой хотят кровь пустить, потом поддевают под жилу иголку или тонкую кость и открывают кровь острою раковиною. Должность цирюльников по большой части женщины отправляют. – От [82] удушья, Коняги пускают кровь из-под бороды.

Они делают некоторые операции, как на пример будучи ранены, вырезывают пули и стрелы, также вправляют вывихнутые руки, ноги, и проч. Я видел как один Островитянин рубив дрова, рассек себе брюхо, которое тот же час ему зашили и он скоро выздоровел,

Некоторый Островитянин страдал долго каменною болезнию, но не мог никого сыскать, кто бы вырезал ему Камень. Наконец один старик взялся за то, и хотя Коняга, после сделанной над ним операции, суток семь лежал в таком состоянии, что едва можно было различить его от мертвого; однако же мало по малу начал оправляться и наконец совсем выздоровел.

Многие из Руских уверяли меня, что они сами видели как Островитяне сводят бельма с глаз, но описав способ сей, оставляю каждому на волю верить; потому что не быв свидетелем того, не могу утверждать в справедливости оного. Сказывают, что [83] Коняги берут большую вошь, привязывают ее на волос, пускают на глаз положенного человека и подергивают за волос так, чтобы оная хваталась за бельмо.

Горячка совсем не известна Конягам, да и Руские весьма редко оною занемогают.

Я видел несколько диких страждущих от ран, по большой части на ногах бывающих. Один восемь лет уже страдал: вся правая нога была усыпана ранами, а в промежутках наросло дикое мясо. От всех, зараженных сею болезнию, бывает несносный и ядовитый запах.

На острове Сутхуме роют корень, называемый Конягами Шишкук. Растение оного имеет весьма короткой стебель, с четырью или пятью продолговатыми листками. Шишкук довольно хорошо пахнет; им курят, а родильницы пьют настоянную из него теплую воду. [84]

Обряды при похоронах.

В доме, где умрет человек, никто более жить не станет; но ломают оный и делают новый, если же кто пожалеет своего, то отчаянно больному (разумеется у кого нет родных) за живо еще выкапывают яму, и кладут его в оную. В бытность мою на Кадьяке, в одном селении в зимнее время, бедная и безродная старуха сделалась столь больна, что казалась долженствующею умереть скоро. Хозяева дому, в коем она лежала, дабы избавиться от постройки нового в тогдашнее суровое время года, вырыли для старухи яму, положили в оную и заклали лесом. Три дни после сего слышан был голос сей несчастной, но жалость не вмещается в сердцах диких Американцев. Коняги кладут покойников в землю просто, богатых же во всем платье, могилу зарывают землею, потом заваливают каменьями и обгораживают не [85] высокими деревянными досками, но крышки не делают. Над могилою оставляют изломанную байдарку покойника. Впрочем я никогда не слыхал, чтобы они клали с мертвым съестные припасы, стрелы, или что иное; а посему можно судить о различии мнения их с другими народами, в рассуждении будущей жизни. Коняги однако столь скрытны. касательно своих обрядов веры, что не возможно дознаться до оных в точности.

Не столько замечательны обряды сих диких при похоронах, сколько равнодушие их во время приближения смерти. Они сами говорят о том с великим хладнокровием, как будто о постороннем деле, и ожидают без ропота и желания сего неминуемого всем предела. Ближние родные изъявляют о том соболезнование, и для оказания горести, по смерти, обрезывают себе волосы, как мущины, так и женщины. Но можно быть уверену, что дальние родственники, или большая часть из них, делают то для одного только обряду. Память умерших, [86] отличившихся на войне и на промыслах звериных, весьма уважается. Во время игрищ, в честь им говорят речи. Не замечено, чтобы Островитяне из Суеверия приносили жертвы по смерти родных; Колюжи же всегда то делают. Если у них умирает Начальник, или богатый человек, то, для услужения ему на том свете, выбирают несколько невольников, призывают их в собрание народа и заставляют плясать, сказав наперед, что их убьют. В них пускают излегка стрелы, или заставляют детей колоть копьями; а как жертвы сии ослабеют и не могут более плясать, то их докалывают.

Когда Островитяне делают игрища в память родных своих, то по окончании оных дарят присутствующих. Во время сих поминок, один говорит похвальную речь покойнику, за что получает весьма щедрые подарки. [87]

Распространение Христианской веры. Вера Островитян.

По прибытии на Кадьяк Архимандрита и Монахов, стали стараться о приведении Островитян в Христианскую веру; но в исполнении сего намерения встретилось много препятствий. Первое от суеверия и страха, бывающего в каждом народе при перемене верования; а второе от незнания священниками языка Коняг. Для сего священники должны были преподавать свои поучения чрез переводчиков диких, знающих несколько Руской язык: сии не могли понимать совершенно новых и высоких для них мыслей, а еще и того менее растолковать оные своим соотечественникам. Чего ради священники, для уменьшения тяжелого труда в исполнении своих обязанностей, нашли наконец легчайшее средство, а именно: взрослых загонить по нескольку вдруг в море, прочитать над ними молитву и надеть кресты, [88] что и делало дикарей совершенными христианами. Для крещения же младенцев, священник объезжает чрез несколько времени остров, совершая в то ж время и другие потребы, нисколько непонятные Конягам. Можно посудить, что таковой образ приведения к христианскую веру, весьма малое оставляет впечатление в понятиях диких, кои вероятно и не стали бы принимать крещения, если бы при сем обряде не получали креста, рубашки и исподнего платья. Священники принуждают венчаться новых христиан, а по незнанию языка их, соединяли иногда самых ближних родственников, что не согласовалось с понятиями Коняг вообще. От сего дикие в селениях перестают быть христианами; бросают и ныне жен как прежде, когда им то вздумается, и не имеют ни малого уважения к раздаваемым на бумаге печатным образам, в коих мне самому случалось видеть завернутый табак. Правда, что при Руских иные стараются показать, будто знают некоторые обряды, как [89] например крестятся пред начинанием всякого дела, но от не ясного о сем понятия, крестятся иногда пред начинанием таких поступков, кои между христианами грехом считаются.

Те только из Коняг, коих священники берут к себе на воспитание с ребячества, выучившись читать и писать, и от всегдашнего примеру получают должное познание о христианском законе. Заведенная вновь школа для ста мальчиков, конечно могла бы послужить к распространению веры, если бы были способы к содержанию сего училища; но в 1805 году, перемерло в нем много детей от голоду и цинги, что конечно и впредь будет случаться.

Когда бы приведенные в христианскую веру имели какое-либо отличие от других Островитян, то может быть они охотнее бы стали принимать оную, ибо дикие не могут ни к чему побуждаться, как только видами выгод в настоящей жизни, не постигая бесплотного блаженства будущей: но как и христиане и неверные, равно [90] посылаются в дальние места за промыслами и равно употребляются в другие работы компании; то не видя отличия, Островитяне не находят нужды в принятии православной веры. Сверх того не уважение к священникам, некоторые из коих однако весьма почтенные люди, хотя не все таковы, и развращенность вообще Руских, не суть сильные примеры для возбуждения диких к оставлению своего суеверия.

Я ни как не мог дознаться имеют ли Коняги понятие о Боге; только известно, что чрезмерно боятся чертей, хотя и не приносят им никакой жертвы. Во время игрищ представляют, как дьяволы соблазняют людей, или причиняют им зло. По окончании таковых игрищ, женщины боятся даже глядеть на тех, которые представляли злых духов.

Островитяне думают, что человек имеет душу; но не ведают, что с нею сделается по разрушении тела. [91]

Свадебные обряды.

Оные весьма не продолжительны и не сопровождаются никаким суеверием. Любовник дарит отца своей прекрасной, мать, ее самую, и спрашивает потом; хочет ли она жить с ним? Ибо для сего только и требуется согласие дочери. Зять после того делается почти работником тестя, приносит ему всегда лучшую добычу, отдает лучшую выменянную вещь и большую часть всего что ни получит. По прошествии некоторого времени, новобрачный отходит в свой дом; но если жена того не захочет, то остается жить с тестем. Разводятся по воле каждого и без всякой ссоры, только разводы сии не часто бывают. Дети, в таком случае, до возрасту живут с матерью, а потом где хотят. В прочем муж и жена, по разводе могут тот же час вступать в новый союз, не опасаясь ничьей хулы. Выше я говорил, что верность [92] супружеская не всегда почитается у Островитян добродетелию; а не редко и сам муж уступает жену за небольшой подарок.

Коняга считает себя довольнее, когда имеет дочерей, а не сыновей; ибо сии по женитьбе могут оставить его, зять же обязан доставлять всегда тестю прокормление.

Игры Островитян.

Коняги в азартные свои игры проигрывают все что имеют, только к похвале их должно сказать, что в сем они весьма честны, никогда не спорят, хотя игра может подать к тому множество случаев, и не редко бывает, что когда кто много выигрывает у другого на одну вещь, то отдает ему свою.

Первая игра называется Каганак, и состоит в том, что расстилаются две выделанные тюленьи кожи, не много вогнутые к середине, в расстоянии 3 1/2 или 4 аршин одна от другой. [93] В средине оных кладутся по костяному кружечку, величиною поболее гроша, на краях коих назначено по четыре черных пятнышка. В каганак играют двое, и четверо, разделясь по полам, и положив с каждой стороны какую-нибудь вещь для проигрышу. Игроки, или обе партии, берут по ровному числу палочек, служащих вместо марок, коих обыкновенно бывает от 21 до 26, судя по тому холоднее или горячее игроки; ибо меньшее число марок скорее проиграть можно. Всякой игрок имеет по пяти ровных деревянных кружочков, у коих одна сторона сведена несколько остро к середине. От края одной кожи, бросают по очереди сии деревянные кружочки на другую, стараясь закрыть лежащий там костяной кружочек, или сбить когда другой закрыл уже его. Когда выдут все десять деревянных кружков, то идут к коже смотреть, где чьи лежат; ибо оные все с заметками. Если чей совершенно закрыл костяной, то говорят погас и за сие берут три марки; если же чья дощечка [94] закрывает только черное пятнышко, находящееся на краю костяного кружечка, тот берет две марки; а из остальных получают лежащие ближе.

После сего собирают деревянные дощечки и от сей кожи, начинают бросать к другой; если двое играют то те же, а если четверо, то другие двое. Когда одна сторона выиграет у другой четыре раза все марки, то получает вещь.— Сия игра самая мотовская у Коняг, ибо случается взять одним разом десять и более марок, а потому игра не очень продолжительна.

Хорошие промышленики опасаются играть по ночам, думая, что от сего они будут несчастливы в ловле звериной.

Для другой игры собираются по десяти и пятнадцати человек, одни противу других. Ставят в расстоянии 20 ими 25 сажень две толстые сухие былины, и от которой-нибудь из них начинают бросать стрелы: сперва один человек с одной стороны, а потом другой с противной, покуда не перешибут былины. Когда же выдут все стрелы [95] (всякой имеет по одной), а никто не попал, то смотрят с чьей стороны легла ближе; потом собирают их и начинают бросать в другой раз. Сия игра весьма продолжительна и часто расходятся ничего не сделав.— Былины, и кожи в Каганаке, для того только употребляются по две, чтобы собрав здесь стрелы, а там дощечки, не возвращаться назад, а прямо начинать играть.

Коняги бросают кость из тюленьего плеча и смотрят, которая сторона ляжет вверх; одна берет, а другая платит.

Иногда несколько человек на море соглашаются кидать стрелы, следующим образом: один бросает свою так далеко как может, а другие стараются перебить оную. Кому сие удастся, тот берет себе кость и маут, то есть снурок плетеный из жил. И так по очереди всякой бросает свою стрелу для цели. [96]

Игрища Островитян. Пляски. Песни.

Суеверие Коняг, было первою причиною основания игрищ, кои обыкновенно начинаются с Декабря месяца. Открываются оные некоторым таинственным торжеством, при коем женщины и дети присутствовать не могут. Берут пук соломы, каждый окуривает его шишкуком, потом зажигают, и промышленики просят духов о послании им хорошей ловли зверей. По окончании сказанного обряда, мущины выходят из кажима; жители всего селения, от мала до велика, зажигают лучины и крича бегают по полю и вокруг домов. После сего, начинаются уже игрища, при коих все могут присутствовать, и продолжаются почти до тех пор, покуда достает у Коняг съестных припасов на потчивание гостей.

Девка или мальчик, дабы иметь право находиться на сих увеселениях, должны быть введены первый раз [97] отцом, который изрезывает лучшее свое платье и дарит присутствующих по лоскуту. Место отца занимает иногда мать, или ближняя родня. Кажим, где обыкновенно празднества сии происходят, принадлежит всему селению. По окончании игрищ ломают оный, разбивают на куски личины, режут колпаки, портят все служившее к украшению действовавших лиц, и бросают в лес. Иногда Коняга, по окончании сделанного им в кажиме своем игрища, изрезывает лучшее платье и дарит по лоскуту гостям, дабы отблагодарить тем за сделанную ему посещением честь.

В первой части сего путешествия описаны уже некоторые игрища Коняг, почему и не считаю нужным снова о том говорить; скажу только, что оные весьма различны, как по причинам подавшим повод к их установлению, так и в самом исполнении. представлений.

Коняги пляшут только во время игрищ. Пляска их так единообразна, что не приносит никакова удовольствия тому, чье любопытство [98] видеть ее было уже удовольствовано. Женщины еще менее к тому способны. Коняги любят однако пляски других народов, кои несравненно живее и разнообразнее нежели их.

Голос Островитян в песнях довольно приятен, много имеет перемен; но часто бывает унывен. Женщины преимущественно в том отличаются.

Коняги имеют свое стихотворение, состоящее только в сочинении любовных песен, иногда похвальных, иногда насмешливых; последние особенно привлекают внимание сих диких. Касяты суть по большей части сочинители сих произведений, доставляющих им не малое уважение между соотечественниками. Чаще однако ж Коняги, как и Якуты, берут какую-нибудь речь и поют ее на один голос, как на пример: я тебя люблю и ты меня любишь. От скуки дикарь распевает сию столь короткую песню час и более. [99]

История, География, Арифметика, Астрономия Коняг.

Разумеется, что у народа столь близкого к природному состоянию, и науки сии должны быть весьма недалеки от ничтожества. О происхождении своем Коняги имеют престранные мнения: иные говорят, что байдарка с первыми людьми упала с неба; иные, что на Кадьяке была сука, а на Аляске большой пестрой кобель, переплывший на остров, и что от них породились жители оного; некоторые же думают, что на Кадьяке была девка, к коей приплыл с Уналашки кобель и от них произошли как Коняги, так и собаки. Есть еще о сем и другие столь же нелепые предания согласующиеся однако в том, что Американцы сии почитают себя природными жителями Кадьяка.

Познания Коняг в Географии также не весьма обширны. Прежде прибытия Руских, они знали уже о них по [100] слухам с Алеутских островов; слышали также, вместе с Аляксинцами, Кинайцами и Чугачами, в другой стороне о Колюжах и некоторых иных народах матерой Америки.

Далее сего географические познания их не простираются, или по крайней мере представляются воображению или в весьма смутном образе. Спросишь: есть ли конец свету? — отвечают нет. Да почему? — от нас говорят давно люди ездили в байдарках, отправились молодые, а возвратились старые, но и тут не нашли конца земли. Сие говорят они по какому-то преданию о бывшем некогда продолжительном предприятии Коняг, на котором основывают все свои исторические происшествия, кои переходя из рода в род, становятся не складны и разновидны. Но история и диких народов, равно как просвещенных, более сохраняет военные действия и подвиги людей отличившихся на сем поприще. Дела сии кажутся повсюду блистательными и вперяют страх или удивление.

Коняги считают по пальцам на [101] руках и ногах, то есть знают счет не далее двадцати. Когда же надобно означить большее число, то к двадцати прилагают один, два, три, или считают пальцы на руках и ногах у другого и у третьего человека. Весьма редкие из них могут счесть до 40; а женщины никогда более десяти. Если должно означить великое количество, то Коняга кажет очень много, и хватает себя за волосы для показания, что число сие равняется числу волос на голове его.

Островитяне различают несколько созвездий на небе, как то: большую медведицу, Плеяды, Орион и пр. Медведицу называют они кабьяхтах, а Плеяды тугат. Не зная различать времени дня как только полднем и полночью, Американцы считают свои малые сведения в Астрономии весьма достаточными.

Год начинается у них с Августа и разделяется на двенадцать месяцев, которые вообще называются Ягалуп; частно же каждый месяц имеет свое название и значение, как ниже следует: Август — Кабьяхгун, т. е. Плеяды восходить начинают. [102]

Сентябрь — Тугахгуч или Тагагун: Орион восходит.

Октябрь — Канчаун: иней на траву падает.

Ноябрь - Кангушаучи: на горах снег появляется

Декабрь — Каклагвик; реки и озера замерзают.

Генварь — Агвиных: шестой месяц считая с осени.

Февраль — Кыпныахчик: юколу режут на кусочки.

Март — Квигит-Аннит: лед ломает.

Апрель — Манихчихвак: вороны яйцы несут.

Маий — Манихчичак: водящиеся зимою около острова птицы, как-то утки и другие, яйцы несут.

Июнь - Каиг Яат: нерпы плодятся.

Июль — Манагхат: морские свинки плодятся.

Из сего видно, что разные действия природы подали причину к названию месяцев, кои по сему самому делаются не ровными. Кыпныахчик, например, есть самый длинный месяц, ибо продолжается чрез все то время, как островитяне терпят великой недостаток в съестных припасах, питаются только раковинами, или кусочками оставшейся юколы, коей однако по большой части со всем не остается. [103]

Коняги очень мало занимаются счислением годов и ни один из них не знает, сколько ему от роду лет.

Рукоделия Островитян.

Выше сего видели мы, что жители Кадьяка приготовляют для себя всякие платья, из коих иное делают с довольным вкусом; также плетут весьма чисто снурки, рогожи, шляпы, шкаты, и прочее.

В прежнее время орудие употребляемое Конягами для работы, состояло в каменном топоре, острой раковине или обвостренном железе. Металл сей задолго до прибытия Россиян известен был диким: они находили иногда железные вещи, выкидываемые морем на берег и весьма ими дорожили. Топоры делались клином, из твердого черного и зеленого камня, привязывались к короткой кривой рукоятке и имели вид наших шляхт. Американцы так привыкли к ним, что ныне и [104] железные делаются для них тем же подобием.

Можно посудишь, какого труда стоило обделание каменного топора, и сколь медленно производилась оным работа, а потому железный топор, нож, иглы, и некоторые другие вещи, долженствовали произвесть великую перемену в упражнениях Коняг.

Островитяне делают и красят деревянную посуду, как-то блюды и проч. Каменья для краски находят в разных местах на острову, или чрез промен получают с матерой Америки, пережигают оные, толкут и разводят на отстое рыбьей икры или крови, а иногда и на воде, что не столь уже прочно. Ложки употребляют деревянные, выкрашенные, или выделывают их из рог диких Баранов, получаемых из Чугацкой и Кинайской губы.

Из глины делают плошки, в коих топят жир китовой. Прежде же умели и горшки обжигать, но ныне искусство сие потерялось по причине, можешь быть, что Коняги нашли котлы [105] наши удобнее. Хорошо просвещать диких привозом удобнейших для рукоделия орудий, но и опасно ибо что будет с Конягами, когда Руские совершенно их оставят? они не возмогут получать орудий и других наших вещей, а трудно им будет опять к употреблению своих привыкать.

Коняги очень искусно обделывают кость, небольшим согнутым ножичком. Особливо стараются чисто и гладко обделать ту, которая у них на стрелах; для того беспрестанно примеривают и поверяют глазом. К распиливанию кости употребляют они простое помачиваемое часто жиром или водою железцо, а к просверливанию дыр небольшое долотцо, сооруженное так, что оно помощию обернутой, вкруг него веревки может вертеться.

Огонь достают посредством завостренной палочки, которая, равно как и брусок для сего употребляемый, делается из дерева Чаги, выкидываемого на остров морем и растущего на матерой Америке. По середине сей палки, которой конец обмазывается [106] жиром, обвертывают несколько раз веревочку и взяв концы оной в руки, вертят в обе стороны сколь можно поспешнее, пока от приставленного к бруску конца палки покажется дым: тогда берут затлевшуюся от того стружку, кладут ее в сухую траву, размахивают в руке, и огонь появляется.

Образ войны. Обхождение с пленными.

Все народы Северозападной Америки склонны к войне; но никогда не ведут оной открытым образом, а стараются нападать на неприятелей тогда, как они оплошны. Для исполнения таковых предприятий, дикие одарены величайшим терпением, способны пробыть несколько суток в траве или за каменьями, до наступления благоприятной им минуты. Учинив же нападение, убивают всех и разве женщин только и детей берут пленными. Кадьякские жители оставляли иногда мущин пленных рабами; а иногда, [107] подобно другим, замучивали привезя в свое селение.

Из всех известных нам народов северной Америки, Коняги менее других способны к войне. Если они иногда и убивали наших промышленных, то разве по одиночке; в прочем заговоры на общее истребление Руских, всегда заблаговременно были открываемы. Несогласие островитян вообще, служило большим спасением для Руских, нежели осторожность их. Другие народы всегда для них опаснее. В 1760 году или несколько после, на разных Алеутских островах, находилось четыре Руских судна, принадлежавших различным торговым обществам. Алеуты согласились перебить промышленных; а как должно было исполнить сие вдруг в разных местах и в одно время, дабы другие узнав о погибели соотечественников, не успели принять мер осторожности; то разделили они между собою по равному числу лучинок, бросая всякой день по одной в огонь. Когда последняя была кинута, тогда напали отовсюду [108] на всех промышленных и перебили их, исключая шести человек, отстрелявшихся и ушедших в пещеры Уналашки. Они пробыли там до приходу Передовщика Соловьева, который в отмщение истребил более 3000 Алеутов, засыпая их иногда под развалинами юрт целыми селениями; ибо на Уналашке в одном доме жило всегда по многому числу людей.

Не задолго до приходу Шелихова на Кадьяк, четыре байдары Лисьевских Алеут приезжали в Уяцкую бухту (на Кадьяке), в намерении перебить и ограбить Коняг, напав на них на рассвете. Но Коняги, усмотрев своих неприятелей, подкрались к ним ночью, перекололи всех мущин, а пять женщин оставили невольницами.

Руские в Америке часто умерщвляемы были по оплошности их. Лебедевская компания от того рушилась, ибо все ее заведения истреблены одно за другим и люди перебиты. В Кинайской губе дикие собрались к казарме, в которую просились торговаться на принесенные ими звериные шкуры. [109] Взошед в оную сели по обыкновению на пол и приметив, что Руские не вооружены, бросились на них вдруг по голосу Начальника, и всех перекололи спрятанными под платьями кинжалами.

Жители Медной реки, перебив всех Руских, захватили байдарщика, или Начальника оных, живого. Распяли его на крест, отрезали у него детородный член и положа ему в рот оный, говорили “Вы у нас отнимали женщин, теперь пользуйся ими коли можешь.,, Потом, выколов ему глаза, принесли пред него шкуры разных зверей и говорили: ,.за ними мы ходили для вас в хребты гор, в зимнее время, и вы не чувствовали сколько мы терпели от холоду и голоду; вот тебе лисицы и соболи. Наконец, сказали ему “ты был добрый человек; мы тебя для того мало мучили, что ты с подчиненными своими был кроток; иначе не так бы еще поступили." После сего убили и тело бросили к воду.

В 1801 году, Колюжи истребили селение компании на острове Ситке, где Руские были в малом числе, худо [110] вооружены, всегда оплошны, и при том наделали множество оскорблений окружающим их диким. Несколько поселенных вместе промышленных составляют артель, над которою управление поручается одному из них, названному байдарщиком. Сии обыкновенно или сами огорчают диких, или не сильны воспретить делать то другим промышенным. Обхождение Руских в Ситке не могло подать Колюжам доброго о них мнения; ибо промышленные начали отнимать у них девок и делать им другие оскорбления. Соседственные Колюжи укоряли Ситкинских в том, что попущают малому числу Руских властвовать над собою, и что наконец сделаются их рабами. Они советовали им истребить промышленных и обещали дать нужную для того помощь. Один Начальник долго не соглашался на истребление Руских, говоря: “что с нами после будет? ведь их более нежели травы у нас“ Однако чрез несколько времени Руские, по некоторому пустому подозрению, связали дядю сего преданного к ним Начальника; и тогда уже [111] дикие решились неминуемо истребишь их. В артеле жило несколько матроз оставшихся с судов Соединенных Штатов и принятых для пропитания. Сии способствовали диким, зажегши казарму и стреляя по Руским, во время нападения Колюжей. Промышленные защищались в казарме, но принуждены были выдти, когда оная сильно занялась пламенем, и были некоторые переколоты, а некоторые живые взяты, иные же ушли в лес и спаслись по множестве претерпений. Со взятыми в плен поступлено жесточайшим образом: с них наперед содрали кожу с головы, что Колюжи хранят вместо знаков побед, потом или заставляли детей колоть их, или жгли малым огнем, или пилили сделанными из рыбьих костей пилами; словом, сии нещастные долженствовали вытерпеть все возможные истязания. Мертвых подпирали копьями для позора, или бросали на взморье на съедение собакам и воронам.

Скоро после сего в Ситкинской залив (называемый Англичанами Норфильк [112] Зоунд) пришли три судна, принадлежащие Американским Соединенным Штатам. Некоторые из нещастных промышленных добрались до сих судов. Дикие стали приезжать по обыкновению для торговли; но Начальник оных, по просьбе Руских, был задержан с тем, чтоб они отдали вместо его пленных. Колюжи согласились на сие, но возвратили одних почти Кадьякских женщин. Американцы Соединенных Штатов стали требовать всех прочих пленников, угрожая в противном случае повесить помянутого Начальника. Колюжи решились отнять его силою, приехали к судам во множестве лодок, были перетоплены и перебиты картечью, и принужденными тогда нашлись возвратить всех пленных и прибавить к тому множество бобров, дабы выкупишь только Начальника своего.

Дикие народы сии чрезвычайно предприимчивы. Суда, приходящие торговать к ним, должны быть хорошо вооружены и находиться во всегдашней осторожности; со всем тем, пять или [113] шесть, на северозападном берегу Америки, взяты Колюжами. Американцы Соединенных штатов чрезвычайно их ненавидят и всякое судно долгом почитает, получив весь груз при отправлении в Кантон, сжечь несколько селений природных жителей.

Текст воспроизведен по изданию: Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним. Часть II. СПБ. 1812

© текст - Давыдов Г. И. 1812
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Чернозуб О. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001