ИМПЕРАТРИЦА ЕКАТЕРИНА II И КН. ПОТЕМКИН.

Подлинная переписка.

(Из сборника профессора Николаевской акад. ген. штаба П. С. Лебедева).

1787 г. ¹

Ноября 11-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Напиши ко мне. правда-ли, что ногайские татары учинили нападение на Таман? здесь пруссаки таскаются с ложным слухом, будто татары ногайские не токмо учинили нападение, но и завладели Таманом et qu’ils ont prit pied ²; но я полагаю, что сия весть выдумана вот каким образом: когда получено известие, что Павел Потемкин ходил за Кубань, то приняли или конфондировали с Таманом, а зломыслящие или желающие сложили прочее, ибо имея от тебя столь подробное описание состояния дел, нельзя, кажется, статься, чтоб ты не упоминал о чем подобном. Прощай, мой друг, Бог с тобою, будь здоров, бодр, весел и благонадежен на лучшего твоего друга, то есть я (меня), и напиши ко мне, что признаешь меня таким.

Ноября 23-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. По двенадцати-дневном ожидании от вас писем, наконец курьер приехал с вашими пнсьмами от 12-го ч. сего месяца. От добрых ваших распоряжений осталось теперь ожидать, что татары в зимние свои операции не более преуспеют, как турки в осенние и в прошедшую войну: при впадении татар, где они нашли хотя малой отпор, тут вскоре обратились вспять. Что цесарь доныне не объявил [442] еще туркам войну, сие приписываю я интригам прусским и английским; сии дворы рассевают, что они нашли способ нас к себе переманить, несмотря на то, что они турок противу нас возбудили на объявление войны, и что мы долженствуем плясать по их дудке.

Данцигом прусскую политику манить нельзя, ибо и в лучшее время дружбы, за казус федерис положено и признано было, буде до Данцига коснется. Сему городу даны предками моими и мною подписанные гарантии о их вольности и пребывании как ныне существует, и в раздельной конвенции о Польше сие еще подтверждено.

Касательно цесаря еще скажу то, он не более ожидал войны, как и мы, также не готов, а теперь до марта и ждать от него нечего, понеже в трактате написано, что декабрь, январь и февраль исключаются для движения войск; а что приготовления у них великие идут, о сем везде известно. Я здесь послу напоминать велю почаще, а вы говорите Линье (принцу де-Линь). Правда и то, что мы в прошедшей войне воевали одни противу турок и воевали счастливо, но имея трактат и надежды к получению помощи, на оные в нынешнее время и положиться прилично, и по крайней мере надежнее, нежели на услуги и добрые намерения или расположение тех дворов, от которых за опыт имеем злодейственный поступок их в объявлении войны. Система с венским двором есть ваша работа, она и издревле, по полуденным делам и границе, предпочитаема была, ибо существует по локальному положению тех стран и общему интересу. Сам Панин, когда он еще не был ослеплен прусскими ласкательствами, на иные связи смотрел, как на pis alle ³, которые не награждали в рассуждении общего врага, то-есть турок, австрийского союза. Из многих ваших писем мне бы казаться могло, что вы колеблетеся в выполнении вами же начертанного и уже начатого плана, в рассуждении турок, и относительно до того, но я сии мысли себе никак не дозволяю и выбиваю их из головы, понеже не могу себе вообразить, чтоб в мыслях ваших находилась подобная колебленность, ибо нет ни славы, ни чести, ни барыша, предприяв какое дело и горячо оное поведя, потом, не доделав, самовольно исковеркать, паки начать оное. Оборону границ вы вели с совершенным успехом, даст Бог здоровья, мой друг поведет с успехом и наступательные действия.

Морское здешнее вооружение приготовляется, к графам Орловым я писала и получила их ответ, которой, кажется, отклоняет их езду, и я-б его почитала отказом от принятия команды, [443] буде бы тут же (не) написали, что едут сюда. Сия поездка теперь остановилась на несколько времени смертию старшего сына гр. Владимира Григорьевича (Орлова), чаю, что для сего остались на несколько в Москве. Теперь для сего морского здешнего вооружения адмирал Грейг полагает до пяти тысяч регулярного войска; в прошедшую войну послано было всех: как из гвардии, так шлиссельбургской полк, артиллерия, кирасир, всех чинов 2,370 человек; теперь требую от тебя совета, что послать? Мне кажется, Грейг требует много, и кирасиры суть излишни; из которых полков послать? послать-ли полками или из разных полков батальонами?

Еще при сем наряде войск требуется генерал сухопутный на флот; сей может ехать прямо в Италию, и желалось бы, чтоб он был таков, чтоб от него можно было надеяться пользы; дай совет, кого послать?

С сим курьером получишь рескрипт о посылке князя Юрия Владимировича Долгорукова к цесарской армии.

Фельдмаршал Румянцов пишет: 1) о рогатках и о подвижных мостах, и о сем полагается на здешнее усмотрение; естьли то и другое нужно, то советую вам снестись между собою и исправить на счет экстраординарной суммы. 2) О казаках, что не бывали к нему, — но я надеюсь, что пока он писал сюда, оные уже от тебя отправлены или пришли к нему. 3) Об артиллерии для гренадерских полков, — нужно, чтоб вы оба, снесясь, назначили каким числом и какого калибра орудиями снабдить сии полки и откуда людей для оных взять, и потом, приказав кому следует, о доставлении того сюда донести обстоятельно. 4) О старых и увечных, тоже и о малолетних, — и тут прошу согласиться, кому и где оставить.

Касательно построения фрегатов на Дону, я генерал-прокурору и Пущину приказала, чтоб они, снесясь с тобою, сколько тебе надобно, старались тебя оными снабдить. Отпиши ко мне, правда-ли (что турки и прочие недоброжелательные расславляют), будто корабль «Сл. (слава) Екатерины» у них в руках, и они будто его взяли у дунайского устья, и будто Войнович на шлюбке с оного съехал?

Пожалуй, переименуй сей корабль, буде он у нас; не равен случай, не хочу, чтоб злодеи хвастались, что слава Екатерины в их руках. Прощай, мой друг, Бог с тобою, будь здоров и благополучен, а мои мысли непрестанно с тобою.

Декабря 16-го ч.

Сим свидетельствую, что я сама видела (и естьлиб не видала, не поверила), что Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов сам [444] резал присылаемую с сим аттестатом сердоликовую печать, и что Лебрехт к оному делу ни которую руку не приложил, а работал вышеписанный генерал-маиор месяц целой ежедневно один, весьма прилежно. Екатерина.

Декабря 16-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович, не имея от вас уведомления месяц целой, наконец получила письма ваши от 30-го ноября с уведомлением о успехе генерала Текелия; сии вести были полнее тех, с коими давно носились по городу, но лжи опровергнуть было нечем, понеже я находилась между опасением и надеждою, и в том неприятном положении, в котором нахожусь, когда так долго от вас писем нет. К Текелию посылаю Владимира 1-го класса.

Из Смоленска и Белоруссии хлеб собран весь.

С 12-го числа я не очень здорова, — простудная лихорадка; сегодня я первой день, как на ногах, но голова слаба и писать не могу; прощай, Бог с тобою.

Декабря 30-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Тебе известно, с чем Нассау сюда приехал, и приехавши я его выслушала; вскоре потом Сегюр послал курьера во Францию, которого он и Нассау нетерпеливо ждали; сей курьер на сих днях действительно возвратился, и Сегюр, после того, имел конференцию с вице-канцлером, в которой искал своему разговору дать вид такой, будто я ищу с Францией установить союз и чтоб для того отселе посланы были полномочие во Францию, чтоб о том деле там трактовать, а не здесь. Нассау же просил, чтоб я его к себе допустила, и, пришед, мне сказал, что он в крайней откровенности ц с глубоким огорчением долженствует мне сказать, что французский двор его, во всем здесь сказанном, совершенно desavoui’ровует, и что оной двор с лондонским в негоциации находится, чего он от меня не скроет. Сколько во всех сих или предыдущих разговорах правды, или коварства, оставляю тебе самому разбирать, но о том ни мало не сомневаюсь, что то и другое более со стороны двора, нежели Нассау и Сегюра. Первой теперь едет к тебе, ибо более здесь остаться не хочет, и естьли поступит сходственно желанию его двора, то будет искать тебя отвратить от всякого предприятия противу турок, к которым, кажется, наклонность, как французского, так и англинского министерства и двора равносильна в нынешнее время; гордое и надменное письмо лорда Кормортена к здешнему политичному щенку Фразеру к тебе послано; отчет [445] подобной никакой двор у другого требовать не властен, они же нам в замен ничего не предлагают, да и посла своего бешеного, нам в сатисфикацию, не отзывают, одним словом, и тот, и другой двор поступают равно коварно и огорчительно, тогда, когда они от нас не видали огорчения или каверзы противу себя и мы их во всяком случае менажировали.

О неудачном предприятия на Белград со стороны цесарской, вам, чаю, уже известно; лучшее в сем случае есть то, что сей поступок обнаружил намерение цесаря пред светом, и что за сим уже неизбежно война воспоследует у него с турками.

Я тобою, мой друг, во всем была бы чрезвычайно довольна, естьлиб ты мог себя принудить чаще ко мне писать и непременно отправлять еженедельно курьера; сей бы успокоил не токмо мой дух, сберег бы мое здоровье от излишних беспокойств и отвратил бы тысячу не одну неудобств. В сей час ровно месяц, как от вас не имею ни строки; из каждой губернии, окроме имени моего носящей, получаю известия дважды в месяц, а от вас и из армии ни строки, хотя сей пункт есть тот, на котором вся мысль и хотение устремлено, c’est me faire mourir de mille morts, mais pas d’une ⁴; вы ничем живее не можете мне оказать привязанность и благодарность, как писать ко мне чаще, а писать из месяца в месяц, как ныне, сие есть самой суровой поступок, от которого я страдаю ежечасно, и который может иметь самые злые и неожидаемые и нежелаемые от вас следствия. Прощайте, Бог с вами.

С новым годом вас поздравляю.

Января 11-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Письма твои от 25-го декабря и от 3-го января до моих рук доставлены; из первого с удовольствием усматриваю, что ты с оскорблением принял мысли, будто бы в твоих мыслях колебленность место иметь могла, чего и я не полагала; прусский двор менажируем, пока его вражеское поведение при разрыве в Цареграде смотря: немного доброго от него ожидать там; при сем посылаю тебе примечания о польском плане. Что ты был болен, возвратясь из Херсона — о том весьма жалею, и я несколько похворала, но теперь оправилась. Здесь, в один день и оттепель и от двадцати до двадцати-пяти градусов мороза. [446]

Что твои заботы велики, о том ни мало не сомневаюсь, но тебя, мой свет, станет на все большие и малые заботы. Я дух и душевные силы моего ученика знаю, и ведаю, что его на все достанет: однако будь уверен, что я тебя весьма благодарю за твои многочисленные труды и попечения; я знаю, что они истекают из горячей твоей любви и усердия ко мне и к общему делу; пожалуй отпиши ко мне, что у тебя пропало судов в прошедшую осень, чтоб я могла отличить все местное вранье от истины, и в каком состоянии теперь эскадра Севастопольская и Днепровская; дай Бог тебе здоровья в таких трудных заботах; будь уверен, что хотя заочно, но мысленно всегда с тобою и вхожу во все твои беспокойства по чистосердечной моей к тебе дружбе, и то весьма понимаю, что будущие успехи много зависят от нынешних приготовлений и попечений. Помоги тебе Всевышний во всем и везде.

Естьли тебе удастся переманить запорожцев, то сделаешь еще дело доброе, естьли их поселишь в Тамане, je crois que c’est vraiment leur place ⁵. Пугают меня больные и болезни; я во флот Михельсона не пошлю, а думаю уговаривать Заборовского, он сюда будет; Михельсон в подагре, да он же и здесь нужен, буде шведы зашалили.

Что предприятие цесарское неудачно было на Белград, то хотя для них не очень хорошо, но для нас добро, понеже заведется дело далее и сие сомнение решилось. Авось-либо решатся, как ты предлагал. О Польше и о казаках приказания заготовлять буду. О покупке же деревень по Бугу (вычеркнуто: «не ведаю еще, откуда денег взять, а как сыщу, то ассигную», и вместо того написано): спора нет, понеже сам отыскал деньги.

Кингсберг, чаю, уже ангажирован; давно курьер в Голландию поехал с сим приказанием, а что будет, то к вам отправлю. Что пишешь о окончании укрепления Кинбурна, оборонительном состоянии Херсона и о заготовлении осады Очаковской, — все сие служит к моему успокоению и удовольствию. Предприятия татарские авось-либо, противу прежних, нынешний раз послабее будут; а естьли где и чего напакостят, то и сие вероятно, что будет немного-значущее и им дорого станет; двух обещанных приложений я не нашла в моем пакете, разве находятся в других, а именно — какие ты отметки сделал в требовании графа Петра Александровича (Румянцева), а другое о Белграде, разве под сим ты разумеешь французский перевод. Зорич под чужим именем уехал [447] из империи, был в Вене, и оттудова уехал же, сказав, что вскоре возвратится из Венгрии, но не бывал. Прикажи спросить у Неранчича, куда брат его поехал? Прощай, мой друг сердечный, будь здоров; я молю Бога, чтоб укрепил твои силы душевные и телесные.

Великий князь сбирается теперь ехать в армию, а как надежда есть, что она беременна, то особливо сие его остановит, только заверно ничего еще сказать нельзя. Adien mon Ami...

Января 13-го ч.

Графы Орловы отказались ехать-во флот, а после сего письменного отрицания по причине болезни, граф Алексей Григорьевич сюда приезжал и весьма заботился о сем отправлении флота и его снабжении; но как они отказались от той службы, то я не рассудила за нужное входить уже во многие подробности, но со всякой учтивостью отходила от всяких объяснений, почитая за ненужное толковать о том с неслужащими людьми. Потом просил паспорт ехать заграницу к водам, но, не взяв оной, уехал к Москве.

С чужестранными консулами в Херсоне можешь поступить без церемонии; вели им сказать учтиво, что, до заключения мира, Херсон не торговой город, но крепость военная, в которой пребывание их более не может иметь места по военным обстоятельствам, и чтоб ехали во свояси, а здесь дворам о сем не дастся знать.

У тебя, мой друг, кригсрехт над сержантом Преображенского полка, о котором я требовала мнение; пришли оное, родня его мучит о решении, а он украл во дворце ⁶.

Еще тебе скажу, что поручик Иевлев так промотался, что чужие вещи закладывает и уже должники ко мне начали жалобы приносить; ему в гвардии едвали прилично остаться по дурному поведению ⁷. Прощай, мой друг, продолжи Бог милость свою над тобою и на твои предприятия, и будь уверен, что я тебя люблю и полную справедливость отдаю твоей службе и горячему усердию ко мне; спасибо тебе и за то, что любишь Сашу, и что ты ему отдаешь справедливость, он тебя любит всем сердцем. Adieu mon cher Ami, portes Vous bien, — estampe к тебе посылаю киевского портрета.

Января 26-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович, твои письма от [448] 15-го января до меня дошли; дай Боже, чтоб сие отправление застало тебя в совершенном здоровье; здесь все люди больны насморком и кашлем, я думаю, что треть города, по крайней мере, сим обеспокоена и простудными лихорадками.

Великая княгиня брюхата и в мае родит, и он до ее родин не поедет уже. Пишешь ты ко мне, чтоб прислать в осаде очаковской Преображенскую бомбардирскую роту. В каком она числе и комплекте, при сем посылаю Татищева поданной список; буде ее комплектовать из прочих рот, кои и без того весьма слабы, то едва останется довольно людей ходить на караул; естьли комплект набрать из напольных, то нынешний рекрутский набор оной не наградит, паче же тогда, когда на флот теперь из них наряжают пять тысяч человек; и так отложила сей наряд до тех пор, что от тебя получу ответ; прошу тебя дать совет, как рассудишь за лучшее.

Что у тебя больных много, сие весьма печально слышать; дай Боже, чтоб болезни скорее пресеклись.

Медные деньги к вам отправлены; дороговизна во всем ужасная, дай Боже силу снести все видимые и невидимые хлопоты; доныне я здорова.

Пришло мне на ум, что ты мои шубенки любишь, а которые есть, я чаю, уже стары, и для того вздумала снабдить тебя новою: носи ее на здоровье, прощай, мой друг, будь уверен, что я тебе чистосердечный друг и люблю, как всегда.

Саша без ума от твоих писем, и он тебя любит, как душу, и крайне благодарен.

Правда-ли, что ты Кременчугской дом перевез в Елисавет (град).

Елисаветград. — Февраля 5-го ч.

Прибегаю с моею подданническою просьбою вторично о присылке сюда, ежели принят в службу, адмирала Кингсбергена. Мне крайне он здесь нужен, понеже в трех местах надобно будет флотом брать... К тому же ему известен берег, он же, будучи старее других, может тверже повелевать. Пред сим просил я об определении в флигель-адъютанты к генералу Суворову его родного племянника, князя Горчакова, сержанта Преображенского. О сем повторяю мою подданническую просьбу. [449]

Февраля 10-го ч.

Друг мой сердечной, князь Григорий Александрович. Письмо твое от 23-го января, в котором пишешь, что ты опять занемог, не мало меня тревожит. Божусь тебе, что я почти дрожу всякой раз, что имею о твоем здравии известия не такие, как мне желается; дай Боже, чтоб ты скорее выздоровел.

Вчера получен из Вены курьер с ведомостью, что цесарь объявил туркам войну. Заборовский приехал, и есть ли возьмется, то пошлю его для командования войском во флот, буде нет, то думаю удержать князя Василия Долгорукова, которой сюда приехал с женою. Поудерживает меня маленько то, что не очень знаю, колико он тебе надобен; однако русской кто именитый во флот необходим, и так надеюсь, что в случае нужды его уступишь на сию посылку. Слушай, Papa, я тебя очень люблю и хочу, чтоб ты был всячески здоров и благополучен; я здорова, Бог с тобою.

Февраля 13-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. В американской войне именитой английской подданной Павел Жонес (который, служа Американским колониям, с весьма малыми силами сделался самим англичанам страшным) ныне желает войти в мою службу; я, ни минуты не мешкав, приказала его принять, и велю ему ехать прямо к вам, не теряя времени; сей человек весьма способен в неприятеле умножить страх и трепет; его имя, чаю, вам известно. Когда он к вам приедет, то вы сами лучше разберете, таков-ли он, как об нем слух повсюду. Спешу тебе о сем сказать, понеже знаю, что тебе небесприятно будет иметь одну мордашку более на Черном море; дай Боже тебе здоровья, а мне скорее получить известие о твоем выздоровлении: последнее твое письмо меня тревожит, понеже ты разнемогался; обещанный курьер через день доныне — не бывал. Прощай, мой друг.

Февраля 22-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. К тебе князь Василий Долгорукий везет мое письмо, чрез которое тебя уведомляю, что именитой Пауль Жонес хочет к нам войти в службу; а как я вижу, что приезд Кингсбергена весьма в даль тянется, и буде приедет, то приедет поздно, а быть может, что и вовсе не приедет, то я приказала Пауль Жонеса принять в службу и прямо поехать к вам; он у самих англичан считается вторым морским [450] человеком: адмирал Гок первой, а сей — второй; он четырежды побил, быв у американцев, англичан; Кингсбергена же постараюсь достать, но по причине того, во-первых, что он от генеральных штатов имеет лишь годовой отпуск, по конец которого он должен в мае явиться в Голландию, где имеет дело расчетное в Средиземном море по своей экспедиции, и потом взять увольнение, которое еще неизвестно получит-ли, также тестя своего фан-Гофта, которого хочет вывезти или на покое заставить жить, ибо боится, чтоб его за патриотизм не повесили на восьмидесятом году, из чего вы сами увидите, что Кингсберген к весенним действиям никак не поспеет, а другой авось-либо доедет ранее первого.

Что ты, мой друг, при отпуске последнего своего письма, был слаб и что у тебя больных много — о том весьма жалею; о сих пришли ко мне хотя ежемесячно рапорт, также о убыли. Что ты о больных печешься, о сем я весьма уверена. Подкрепи Бог твои силы.

Татарские предприимчивости, повидимому, против прежних лет и веков поубавились. По заграничным известиям, везде христиане единоверных своих ожидают, как израи(ль)тяне Мессию.

Что верные запорожцы верно служат, сие похвально, но имя запорожцев современем старайся заменить иным, ибо Сеча, уничтоженная манифестом, не оставила по себе ушам приятное прозвание; в людях же незнающих — чтоб не возбудилась мечта, будто за нужное нашли восстановить Сечу, либо название.

Достохвальные твои распоряжения держали во всю зиму неприятеля в великом респекте. Зима здесь очень сурова и вижу, что и у вас на оную жалуются. Мне кажется, что цесарцы под Хотиным сделали петаду ⁸, немного разнствующую от белградской; манифест их об объявлении войны повсюду опубликован.

Поляков решить теперь приказано будет. Гр. Браницкого бригада примкнет к войскам, под твоим руководством и командою находящимся, да и прочих поляков ждать под команду тебе не трудно уже будет тогда.

Касательно волонтеров я тебе скажу, что я доныне не давала дозволения ни нашим, ни чужестранным ехать в армию, по той причине, что в прошедшую войну, в последние кампании, уже положено было волонтеров никаких не принимать. Знатнейшие были командирам в тягость. Ныне же, когда повсюду недостаток и дороговизна в хлебе (а подымалось волонтеров сотнями), то я [451] думала, что много едунов излишних в армии умножат дороговизну и недостаток; вы же жаловались на писателей ложных вестей; из Херсона и консулов я велела выслать, а тут бы нашлось число их еще умножено; представить себе не можете, сколько их наподымалось: действительно сотнями; тут же разбора делать нельзя, и сказать — доброй поезжай, худой останься. Датчан ехало 30, пруссаков 50, наши целыми полками записались; французов, итальянцев, испанцев, немцов, шведов, голландцев, — дождь волонтеров шел; сим я отделалась, что никого не приняла. Когда Бог даст пропитание достаточно и не скудно, тогда можно будет повсюду сообщенной уже отказ разрешить, mais а toute armee les bouches inutiles l’on tache de les eloigner ou diminuer ⁹. Граф Дамас пускай с вами останется. Буде иные французы явятся, то с разбором впредь посмотрим, кому дать дозволение, о своих же, когда у вас кормление облегчится, тогда о них разрешить не долго, но сам пишешь, что дороговизна и оскудение в хлебе тебя озабочивают. Молитву к Богу я воссылаю и стараюсь, колико возможно моим силам, не оплошать.

Касательно требований фельдмаршала гр. Румянцева я усматриваю, что все сделано и не остается о чем, кажется, грустить.

Севастопольской гавани неудобство то, что не имеет реки, по которой довести бы можно, но сие не в нашей возможности поправить и вы делаете, подвозя сухим путем таковые тягости, конечно, сверх возможности. Советую в экиноксию ¹⁰ не высылать никакую эскадру в Черное море, но пережди бури.

О Кременчугском доме по городу носился слух. Что ты не гордишься, сие мне мило: кто не гордится, тот никогда не унывает.

Только, Бога ради, будь здоров, меня сие более всего стращает, что ты часто жалуешься головою и доныне прямо не оправился, и сие приписываю ужасным трудам твоим и заботам.

Штаты польским войскам, также о кавказских народам, о кабардинцах и о Фатали-хане, буде что до меня доставишь, то будь уверен, что не оставлю без надлежащего уважения. Что Попов болен, о том жалею.

Во всех газетах огромность нашего флота написана.

Прощай, мой друг, радуюсь, что шубка моя тебе понравилась; китайские два шлафрока посылаю; я не сомневаюсь, что везде увижу твою ко мне любовь, верность и усердие; я сама, ваша светлость, вас очень, очень и очень люблю. [452]

Прости, Бог с тобою.

Преображенских бомбардиров к тебе отправлю на почтовых.

Саша тебя любит и почитает, как отца родного, и ко мне и к тебе чрезвычайно привязан, что ясно видно из всех его слов и поступков.

Кингсберген, быв в Вене и узнав, что я его хочу взять в службу, сказал, что он охотно бы пошел, но жена не пускает, понеже у ней отец, имя его Гофт, которой из главных противников штатгальтера; что он его постарается вывезти из Амстердама, куда назад едет, а там, взяв у Штатов отставку, буде отпустят, к нам приедет. Voila bien des betises ¹¹, а все сие пишет Чернышев, увидев и говоря с ним в Вене, куда нарочно для свидания из Италии поскакал; дай Боже, чтоб Чернышев своим разговором дело не запутал только.

Февраля 26-го ч.

Друг мой любезной, князь Григорий Александрович. Усматривая из твоего письма последнего, что у тебя Попов и вся канцелярия так больны, что ты сам принужден писать текущие дела, и опасаясь, чтоб сие не умножило твою слабость, на которую жалуешься, пришло мне на ум послать к тебе Турчанинова; оставь его у себя, дондеже тебе в нем будет нужда, а там возврати его; буде же он излишен вовсе, то отправь его хотя на другой день, ибо он только с тем и послан, чтоб его употребить, буде годиться может, наипаче же, чтоб тебе доставить привычного человека, а Попову дать время оправиться, буде Бог изволит, чтоб жив остался. Прощай, мой друг, Бог с тобою, не сердись за присылку, ибо от самого доброго намерения.

Того-же числа.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Из письма твоего от 15-го февраля вижу я, что, при несовершенном здоровье твоем, ты принужден, по причине болезни твоей канцелярии, все сам писать; а как и Попов очень болен, то пришло мне на ум прислать к тебе, на время, твоего старого правителя канцелярии Турчанинова, естьли инова; по крайней мере, он проворен, как сам знаешь; употреби его, либо возврати его обратно, как тебе угодно.

Пока у вас реки вскрываются и грязи, у нас еще зима глубокая, лед толстой и снег ежедневно умножается. Добрым твоим распоряжением, сия война с турками есть первая еще, в которой [453] татары в Россию не ворвались никуда. Происшествия хотинские суть третья петада ¹², по моему счету, которую цесарцы сделали. Послу, со всякою благопристойностию, сказано, что мы имя цесаря без его дозволения или согласия не употребляем никогда, и для того на сии польские вести мало полагаемся, ибо оттудова часто приходят ложные и непристойные.

Касательно польских дел, в скором времени пошлются приказания, кои изготовляются для начатия соглашения; выгоды им обещаны будут; естьли сим привяжем поляков и они нам будут верны, то сие будет первой пример в истории постоянства их. Естьли кто из них (исключая пьяного Радзивила и гетмана Огинского, которого неблагодарность я уже испытала) войдти хочет в мою службу, то не отрекусь его принять, наипаче же гетмана гр. Браницкого, жену которого я от сердца люблю, и знаю, что она меня любит и памятует, что она русская, храбростью же своею известна; также воеводу русского Потоцкого охотно приму, понеже он честной человек и в нынешнее время поступает сходственно совершенно с нашим желанием. Впрочем, поляков принять в армию и сделать их шефами подлежит рассмотрению личному, ибо ветренность, индисциплинность или расстройство и дух мятежа у них царствуют; оные же вводить к нам, наипаче же в армию и корпуса, ни ты, ни я, и никто, имея рассудок, желать не может, но всячески стараемся оные отдалить от службы, колико можно. Впрочем, стараться буду, чтоб соглашение о союзе не замедлилось, дабы нация занята была.

Что рекруты собраны поздно, сему причиною отдаленность мест, и образ, и время, когда объявлена война; я о сем сведала в конце августа, а в первых числах сентября первый набор приказан был, которого, я думала, по первым известиям, достаточно; вскоре же потом и второй последовал. Дай Боже, чтоб болезни прекратились. Естьли роты сделать сильнее, то и денег, и людей более надобно; вы знаете, что последний набор был со ста душ; деньгами же стараемся быть исправны, налогов же наложить теперь не время, ибо хлеба недорода, и так недоимок не малое число.

Отгон скота в семи верстах от Очакова донцами и верными запорожцами и прогон турецкой партии я усмотрела с тем удовольствием, которое чувствую при малейшем успехе наших войск.

Что князь Нассау мною доволен и оказывает ревность к службе, мне весьма приятно. [454]

Из письма моего, посланного чрез генерал-порутчика князя Долгорукова, ты увидишь, что с Пауль Жонесом я уже вступила в переговоры, и что он прямо к тебе поедет.

Оригинальное письмо Ломбарда я к тебе послать велела; из оного увидишь все его происшествие и сколько он пострадал и в полон попался от своих. Признаться должно, что мореходство наше еще слабо и люди непривычны и к оному мало склонны; авось-либо в нынешнюю войну лучше притравлены будут. Морские командиры нужны паче иных. На Кингсбергена не считаю, понеже разные связи его вяжут доныне. Дела в Голландии не кончены: принц Оранской старается сделаться владетелем, жена его собирает под рукою себе партию, а патриоты паки усиливаются. Надо ждать весны, что тамо покажет.

Прощай, мой друг, будь здоров, Бог с тобою; я здорова.

Марта 8-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. В ожидании от вас курьера, я здорова. В проекте польского трактата, буде встретятся, как чаятельно, многие затруднения, то думаю, чтоб вы взяли от графа Браницкого и воеводы русского кондиции, на каких бы отдавали бригады свои на наше содержание и диспозицию, и тогда, что скорее и удобнее покажется, на то и согласиться с нашей стороны скорее можно будет; я без тебя, как без рук, и сама затруднения нахожу тут, где с тобою не нахаживала; все опасаюсь, чтоб чего не проронили; прощай, Бог с тобою, каков Попов? и доехал-ли Турчанинов?

Марта 24-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Слух носится в Швеции, будто бы король шведский в намерении имеет нас задирать; граф Разумовской, о сем слухе говоря с старым графом Ферзеном, сей ему сказал, что без сумашествия сему верить нельзя, mais d’un cerveau un peu derange ont peut tout attendre ¹³; что заподлинно в сем деле есть, — то, что в Карлскрону послано приказание вооружить двенадцать военных кораблей и несколько фрегатов, деньги в Голландии негосирует и в Финляндии Шведской делаются приготовления к лагерям; также три полковника из Финляндии призваны к королю в Стокгольм, и паки отправлены в Финляндию; генерал Пось объезжает границу и делает магазин — 14,000 бочек всякого хлеба, сам же король поехал в Упсал на несколько времени. Все сие видя и слыша, благоразумие требует, не тревожась, [455] взять приличные случаю осторожности, дабы пакости какой неприличной не учинил, и для того, кроме вооружения флота, которой пойдет в Архипелаг, вооружить здешние пять, да от города Архангельского столько же кораблей и фрегатов, держать наготове галеры и гребные суда, и оным предписать разъезд для сбережения наших берегов от нечаянной высадки и тому подобное; здешние полки и остзейские гарнизоны приводить в комплектное состояние, такожде артиллерию и тому принадлежащее; на все сие, касательно людей, требуется до восемнадцати тысяч рекрут; от архиереев подано еще прежде сего, что излишних церковников есть до двадцати четырех тысяч, — из оных годны в военной службе быть могут; иные сами требуют записаться в оную.

Петербургская губерния еще никогда не давала рекрут, с нее брать и набрать можно до семи сот. Я перечитала на сие время все прежние планы, и почитаю, что ныне остаться должно при демонстрации на демонстрацию, буде же заподлинно вздумает нас задирать, то оборону обратить в наступление; есть подозрение, будто целит на Лифляндию; он туда посылал полковника Алмфельда, нивесть чтоб его сбыть, либо заподлинно узнать тамошние места, но потом отменил. Еще бы был способ к комплектованию, но к сему также приступить еще опасаюсь по причине родить могущихся неудобностей, то есть: в столицах обеих находящихся беглых, к оружию способных, отдать в полки, чтоб служили дондеже сданевые (?) отыщут, либо с зачетом; из сего родиться будет ропот, сие не известь, но и умножить может побеги, а люди надобны; буде бы крайность была, я чаю, и подпискою самих помещиков в городе здесь соберется великое число, но во всем недели две розницы не сделает большую розницу: рассудила писать к тебе, дай совет, как комплектовать; магазины мы соберем и все приготовления прочие сделаем без огласки. Пока флот еще в Балтике, опасаться нечего; естьли пакости быть, то по выходе оного; шевелится его величество, нельзя чтоб и датчане с нами общего дела не делали, и так, чаю, поодумывается, но хорошо, на всякой случай, приводить здешний край в почтительное состояние; башкир и калмыков приведем сюда хотя тысячи две.

Письма твои от 4-го марта я получила и на оные не ответствовала доныне, чтоб привесть в некоторую ясность вышеписанное. Видно, что грек, которой взял в Аджибее ¹⁴ судно, а тобою произведен мичманом, встревожил весь тот берег и до самого Очакова, [456] что пальбу их везде слышно было. Добрым твоим распоряжением надеюсь, что все во времени поспеет, жалею лишь о том, что ты из сил выбился.

Морских офицеров надеюсь до тебя доставить добрых; Павел Жонес приехал уже в Копенгаген и думаю, что скоро получу известие, что принят и к тебе поедет; принц Оранской к Кингсбергену послал увольнение, я думаю, что тот ему в тягость, понеже не переставал ему твердить о умножении флота, а сей ту часть терпеть не может, а старается о сухопутной, чтоб иметь чем обуздать голландцев.

Французских артиллеристов, наипаче же инженеров, я приказала принять и сам господин Дево (De Vaulx) едет. Я чаю, Нассау его знает. Которых ты выписал, за то тебя хвалю.

Прощай, мой друг, будь здоров, Бог с тобою. Я достала от Кениха твой портрет марморной; чрезвычайно хорош и с него сделано empreinte en pate ¹⁵ и положено в моей коллекции. C’est charmant ¹⁶.

Апреля 14-го ч.

Любезный друг мой, князь Григорий Александрович.

Письмо твое от 27-го марта я получила; замечания твои на польской трактат тем же курьером привезены и теперь на станке; буде тебе ружья нужны для поляков, то напиши к Кречетникову, ему от меня писано, чтоб отпустил по твоему требованию.

Третьего дня, с великим (?) курьером, получено известие чрез Венецию, будто турки, Булгакова освобождая, отправляют возвратно, но куда — не ведаю; не знаю еще верить-ли сему, понеже глухо Кауниц пишет к Кобенцелю; увидим, что почта привезет, она, по причине разлития вод, не бывала еще. С первым курьером о сих двух артикулах, то есть, польском деле и освобождении Булгакова, яснее писать можно будет. У нас река прошла и время сырое и холодное, я чаю, у вас потеплее. С наступающим праздником тебя поздравляю. Здесь больных много; дай Боже, чтоб у вас здорово было, и считаю, что ты, на сих днях, уже войска приведешь в движение, считая по прошлогодней погоде в тамошних местах, понеже чрез неделю год будет, что я из Киева выехала. Посмотрим сборы турок куда наклониться удобности найдут, желаю, чтоб нигде прощелины не нашли. Канонерских судов знатное, кажется, у тебя число. Ни о Пауль Жонесе, ни о Кингсбергене [457] не имею снова известий, разве почта привезет прежде запечатания сего письма, тогда припишу.

Трудности в починке кораблей весьма понимательны, понеже места безлесные около Черноморских наших гаваней; прикажи, для будущих веков, горстьми раскидать около гаваней дубовых желудей. Естьлиб до нас живущих сие делали, то бы мы нашли лучше удобности; не пренебреги, при своих бесчисленных хлопотах, и сей совет.

Апреля 20-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Письма и рапорты твои от 6-го апреля я получила в самой день праздника, с которым тебя поздравляю и желаю тебе счастия и здоровья, и силы душевной и телесной в высшей мере.

Спасибо тебе, что немешкатно ты ответствовал на мои письма о шведском вооружении; они в самом деле существуют, но будут ли употреблены в действие противу нас — сие время докажет; между тем здравой рассудок требует, чтоб с той стороны были всячески обезобочены мы, наипаче во всех тех способах, кои от нас самих зависят, и для того на море изготовляются, как тебе уже известно, 10 кораблей и прочее, а вчерашний день я подписала набор из церковников, и так наша постура ¹⁷ теперь весьма почтительна; датчанам также сказано, чтоб свой долг не упустили, в чем не откажут, я уверена. Лишней же тревоги никакой, конечно, не окажем. Нолькен сам собою изъяснился, по городовым слухам, о войне с шведами, с вице-канцлером, и между прочими речами сказал, что король его без сумашествия подобной шаг предпринять не может, но что от молодежи, его окружающей, всякую нелепость ожидать немудрено, и естьли сие сделается, то он, Нолькен, поедет жить в Лифляндию. Сказывают, что шведская нация на сие не будет взирать с приятностию; а очень статься может, что король, выманя деньги у других держав, под видом вооружения, потом оные покинет.

Отселе писано к Разумовскому, и надеюсь, что все на речах кончится. Перлюстрованное письмо Линьева сына не великое уважение прибавляет к распорядку нашего союзника, но лучше его иметь для, нежели противу нас, как в прошедшей войне.

Пришли ко мне чертеж двойных шлюпок, как у тебя строятся и какие советуешь употребить. Касательно мещан и ямщиков пришли план и штат, как их формировать на казацкой [458] образец. Я надеюсь теперь получить вскоре известие о выступлении войск, понеже и у нас уже трава показалась и погода весенняя и красная. — Прощай, мой друг, будь здоров и весел; по полученным из Цареграда известиям, то капитан-паша выжидает только первую неудачу турков, чтоб сильно домогаться о мире, и повсюду разнесся (слух), что под осень заключен будет. Дай Боже, я сие от сердца желаю, и чтоб ты сюда возвратился и я-б не была бы без рук, как ныне.

Как возьмешь, с Божиею помощию, Очаков, тем и кончится; а Булгакова я считаю теперь уже в Ливурне, понеже хотели его отпустить к половине марта морем ¹⁸.

Царское Село. — Мая 1-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Сожалею, что ты простудился и от того почти оглох; прошу вспомнить, что твое здоровье мне нужно, и мои увещания, чтоб иметь о себе всякое попечение. Я вчерашний день из города сюда переселилась, понеже день был теплой, а к вечеру у нас слышен был издали гром. Сегодня год, как я была в Кременчуге.

Пауль Жонес приехал сюда и дня через два или три поедет к вам; он ищет переводчика, которого дать ему приказала; он охотою к нашей службе пылает; он мне говорил, что для нашего флота полезно бы было иметь Синоп, либо гавань на той стороне, ради случиться могущих бурь; я на сие ничего не отвечала, чтоб тебе ничем руки не связать, а ты расположишь к лучшему. Теперь ожидать буду от тебя писем и известий о предприемлемых действиях и в чем вы с фельдмаршалом Румянцевым условитесь. Александра Матвеевича (Мамонова) я сделала шефом Казанского кирасирского полка и полковникам разменяться приказано. О Браницком к тебе рескрипт подписан. Прощай, мой друг, будь здоров.

(Без числа, но полагать должно — мая 2-го ч.). — Из Царского Села.

В ответ, мой друг, на твое письмецо тебе скажу, что приезду твоему обрадуюсь; но хотя и знаю, что отъезд твой необходимо нужен, однако об оном и думать инако не могу, как с прискорбием. Я вчерась сюда приехала и с большим удовольствием глотала загородный воздух. [459]

Царское Село. — Мая 7-го ч.

Друг мой, князь Григорий Александрович. Вручителю сего письма контр-адмиралу и кавалеру Пауль Жонесу я долженствую отдать справедливость, что он показывает великую охоту оказать свое усердие, служа под вашим предводительством или руководством, где за благо найдете его употребить. Письма ваши, от 28-го апреля, я получила и на них вскоре ответствовать буду; пребываю к вам доброжелательна и прошу быть здоровым. Екатерина.

Прочтя сие письмо, хне оно показалось очень чинно написано и для того заблагорассудила сказать, что я тебя, мой друг, очень люблю запросто.

Елисаветград. — Мая 10-го ч.

Матушка, всемилостивейшая государыня, полки частию подходят к Бугу, а и прочие в движении. Я скоро туда отправлюсь, и что придет передовых войск, то переправлю от Крымских степей к Очакову и Бендерам. Из приложенных писем Витта и показаний взятых турок изволите усмотреть в какой крайности Хотин; цесарской полковник Фабри взял и с деньгами транспорт, идущий в Хотин. Пора нашим в той части, где жилье и продовольствие, и по самой границе разом оказаться, да и переходить. Не должно оставлять цесарцов, которые уже не шутя повели действия в Молдавии. — Матушка государыня, в той части еще наш ни пистолет не выстрелил.

Мой мичман Глези уже в третий раз себя показал. Пожалуйте ему володимирской крест, для поощрения других. Также и Платову, армии полковнику и старшине Донскому. Какое прекрасное войско из однодворцев, — далеко перещеголяли донских.

Лодок канонерских, речных и мореходных, построенных в Кременчуге, числом сто; половина пришла в Херсон, часть в пути, а последние с катерами на сих днях отправятся. — Мало у меня только пороху, также бомб и ядер для флотилии. Транспорты, подвижные магазейны все в Елисавет (град) пришли, оприч трех сот фур из Харькова; мосты на своих местах; лошадей не получил еще для полевой артиллерии, на которых год уже, как деньги отпущены, но они покупались в Петербурге и в Москве; однакож я здесь велел других скупить. Кавказскому и Кубанскому корпусам приказал идти; в Крыму предписал защищаться, стараясь впустить неприятеля в землю и отрезать от судов. — Дай Боже [460] помощь; но при том помяну мою прежнюю мысль, что, не имея тамо крепостей надежных, ни флоту еще сильного, гораздо-бы лучше было его оставить, и, дав войти неприятелю, его выгнать. — Войска же его тамошние, находясь за Перекопом, могли, по обстоятельствам, действовать и умножить наше пититное ¹⁹ число, а теперь они, кроме обороны, по которой привязаны к Севастополю, в Тавриде, как в кошеле, лежать должны.

Матушка, всемилостивейшая государыня. — Я и пойду и буду действовать со всею ревностию, не смотря на новость моей пехоты, которая почти вся из рекрут; я везде собою показывать стану пример, с охотою принесу на жертву жизнь мою, вам, моей матери, государству, и, можно сказать, христианству, надеясь несомненно, что Бог мне поможет. Я везде сделал всевозможные распоряжения противу неприятельских покушений, но как, успехи военные перемене подвержены, то если бы, за всеми моими стараниями, где либо неприятель получил выигрыш, не причтите, всемилостивейшая государыня, мне в вину. Бог видит, сколько я распален желанием принести вам славу.

————

В Польше в большой фермантации, а особливо молодежь, а не меньше всех их г. Браницкий; матушка, прикажи поспешить, ибо их другой наклонить может. Пользуйтесь их расположением к нам. Ко мне приехал Пулавской, храбрый человек, известный на Волыни; он противу Пугачова дрался, спрашивает только, чтобы мундир надеть и сюда явиться, а люди у него готовы; он хочет быть везде с Браницким...

(Конца письма в Сборнике нет).

Царское Село. — Мая 11-го ч.

Любезный друг, князь Григорий Александрович. Вчерашний день великая княгиня родила дочь, которой дано мое имя, следовательно, она — Екатерина; мать и дочь здоровы теперь, а вчерась материна жизнь была два часа с половиною на весьма тонкой нитке; видя крайность, я решилась приказать Ассофеиру ²⁰ спасти ей жизнь, за что теперь мне и муж, и жена много благодарят.

Твои письма от 28-го апреля я получила; из коротенького вижу, что ты летал повсюду, на сухом пути и на воде, и распорядил [461] все нужное; курьера, обещанного из Елисавета, — буду ждать нетерпеливо. Брюс не хочет ехать, говорит, что ты в 1783 году, когда он просился в армию, ему от меня сказал, что он здесь оставляется ради командования против шведов; а что он говорил о том с Безбородкою, которому я приказала с ним о сей поездке говорить, то пускай сам к тебе напишет.

Прощай, мой друг любовной, я здорова. Пауль Жонес к тебе поскакал. Будь здоров и дай Боже тебе всякое счастие и благополучие.

У нас так холодно, что я пишучи почти замерзла.

Елисавет. — Мая 19-го ч.

Матушка, всемилостивейшая государыня! Я получил (известие) о разрешении ее императорского высочества и на другой день праздновал. В тот же день было освящение знамен казацкого прекрасного войска, что вы позволили составить из однодворцев Екатеринославских.

Греки крейсирующие весьма храбро и охотно поступают; хорошо, воли бы наши морские подобились им, но их погубила наука, которую они больше употребляют на отговорки, нежели на действия. Я произвел мичманами тех, кои сражались в близости флота неприятельского. Повидимому, турки смотрят, куда мы обратим свои силы, дабы туда же и им собраться. Войска почти все к Бугу пришли, выключая казаков, которых Днепр удерживает. Подлежащее к осаде приходит в готовность; я был бы уже на Буге, но присутствие мое здесь нужно, для побуждения задних, дабы скорее шли. Переход за Буг будет в двух местах: 1) мост понтонной ниже Ольвиополя в двух верстах, где, с частью пехоты, переправятся почти все легкие войска и передовая конница, которую я составил из полков легкоконных Ольвиопольского и Воронежского. Сии состоят из чужестранцев, которые хотели все взять абшиды, но я их уговорил служить, согласясь на их просьбу — быть по-гусарски одетым, что и легко было сделать, перемени токмо одни камзолы, коих минул срок, на дулеманы. И тут была мне пакость: рассказали им, что из малороссийских полков брали карабинер в гренадеры, то и с ними будто тоже будет, а они все почти из служивших в других армиях гусаров, то и не желали от страха остаться, разве бы сделать их гусарами. Сии два полка и [462] полк волонтеров гусарской, да корпус казаков Екатеринославских регулярной, назвал я передовою конницею и впредь поднесу доклад, как сему корпусу быть в военное и мирное время. Как первая часть, перейдя Буг, достигнет тою стороною до места, противу Александровки лежащего, тогда наведется тут другой мост и перейдет все остальное. Соединя тут войски, пойду вперед до Аджичиола, где присоединятся ко мне, переправяся судами из Херсона, 6 баталионов пехоты и осадная артиллерия — переправляться будут у Русской косы на устье Буга. В тоже время все суда подступят к Очакову и Александр Васильевич (Суворов) своими войсками наступать будет с моря, а я с сухого пути, да благословит Бог.

Матушка государыня, я слышу, будто император вам и, чрез посла, вице-канцлеру жаловался на несодействие армий. С какой стати меня они тут припутывают. Войски, мне вверенные, большею частию хранить должны границы, наступательное же у меня на один пункт, то-есть на Очаков, которое не может им служить диверсиею и для чего я должен путем собраться и взять все меры, чтобы не плакаться так, как они с Дубицею, местом почти без укрепления. По нечаянной войне, мне было нужно сделать в 4 месяца то, чтобы должно было в два года произвести. Пускай другой мог бы возыметь кураж чинить совсем разбитой погодою флот, настроить гребных судов, могущих ходить в море такое множество и сформировать совсем вновь шестнадцать баталионов пехоты, до десяти тысяч совсем новой конницы, составить большой магазин подвижной, снабдить артиллерию ужасным числом волов, изворачиваться в пропитании — и все это в 4 месяца, охраняя границы ваши, на которых, благодаря Бога, все сохранено, на степях, без достаточных квартир, а паче на Кинбурнской стороне, где слишком на десять тысяч людей в три недели было должно построить жилища.

Им в содействие по своему положению следует единственно от армии украинской, которая всюду могла обращаться, имея везде выгодные селения. Я весьма доволен Неранчичем: он, в короткое время, вывел уже тысячу гусар на службу ²¹. Скоро и другая довербуется, и очень хорошо вооружены. Я признаюсь, что в нем много способностей, матушка всемилостивейшая государыня, вы увидите, с какою я охотою пойду. [463]

Р. S. У нас Александра Васильевна ²² отошла было на тот свет, но вдруг и неожиданно Бог помог.

Мая 27-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Вчерашний день, когда я сбиралась ответствовать обстоятельно на твое письмо от 10-го сего месяца, тогда приехал Рибопьер с его отправлением от 19-го мая. Исправное и подробное твое описания состояния дел и действий, также отправление ко мне курьеров чаще прежнего, служит к моему удовольствию и спокойствию душевному. Я вижу из твоих писем вообще разумные твои распоряжения, что все уже в движении, и что во всех случаях и везде соответствует, в полной мере, моей в тебе доверенности и моему выбору; продолжай, мой друг, как начал; я надеюсь, что Бог благословит твою ревность и усердие ко мне и в общему делу, и увенчает твои предприятия успехами, а во мне, будь уверен, имеешь верного друга. От фельдмаршала Румянцова давным давно я писем не имею и не ведаю, что он делает, а только о сем знаю чрез письма его, которые ты ко мне присылаешь; ужо скажет, я чаю, что смерть матери его погрузила в такую печаль, что писать не мог ²³.

Мичману Глезие и полковнику Платову Владимирские кресты даны в крестины великой княжны Екатерины. Мне Рибопьер сказал, что ты Пауль Жонеса весьма ласково принял, чему я тем паче радуюсь, что он несколько опасался, что он тебе не понравится, но я его уверяла, что с усердием и ревностью тебе весьма легко угодить можно и что ты его приезд ожидаешь нетерпеливо, с чем и поехал. Вслед за ним, для подкрепления его в добрых расположениях, я к нему послала оригинальное письмо Симолина ²⁴ тогда полученное, в котором прописано было, как ты домогался Пауль Жонеса достать, что служить могло ему доказательством, как ты к нему расположен и о нем думаешь.

На оставление Крыма, воля твоя, согласиться не могу: об нем идет война, и естьли сие гнездо оставить, тогда и Севастополь, и все труды и заведения пропадут, и паки восстановятся набеги [464] татарские на внутренние провинции, и кавказский корпус от тебя отрезан будет, и мы в завоевании Тавриды паки упражняемы будем, и не будем знать куда девать военные суда, кои ни в Днепре, ни в Азовском море не будут иметь убежища. Ради Бога, не пущайся на сии мысли, коих мне понять трудно и мне кажутся неудобны, понеже лишают нас многих приобретенных миром и войною выгод и польз. Когда кто сидит на коне, тогда сойдет-ли с оного, чтоб держаться за хвост. Впрочем, будь благонадежен, что мысли и действия твои, основанные на усердии, ревности и любви ко мне и к государству, каков (бы) успех ни был, тебе всеконечно в вину не причту.

В Польшу давно курьер послан и с проектом трактата, и думаю, что сие дело уже в полном действии; универсал о созыве сейма уже в получении здесь. Граф Чернышев сюда возвратился.

Из письма твоего от 19-го мая вижу, что ты получил мое извещение о рождении моей внуки Екатерины; при сем случае родители ее оказались, противу прежнего, ко мне гораздо ласковее, также почитают, некоторым образом, что я матери спасла живот, ибо жизнь ее была два часа с половиной в немалой опасности от единого ласкательства и трусости окружающих ее врачей, и, видя сие, ко времени и кстати удалось мне дать доброй совет, чем дело благополучно кончилось и теперь она здорова, а он сбирается к вам в армию, на что я согласилась, и думает отселе выехать двадцатого июня, то-есть, после шести недель чрез день, буде шведские дела его не задержат; буде полуумной король шведской начнет войну с нами, то великий князь останется здесь, и я графа Пушкина назначу командиром армии против шведов, а Брюс бесись, как хочет: как мне дураку, который неудачу имел где был, вверить такую важную в теперешнее время часть ²⁵.

Шведские дела теперь в самом кризисе; что по оным делается и делалось — усмотришь из сообщаемых тебе с сим курьером бумаг. Вооружения наши для Средиземного моря, о которых всем дворам сообщено, и следовательно, и шведскому, король шведской притворяется будто принимает, что то все противу него, и в Карлскроне делает заподлинно великое вооружение; команду сего флота дал своему брату, поехал теперь в Карлскрону выводить корабли на рейд, а пред тем собрал сенат и оному объявил, что как [465] Россия противу него вооружается и его всячески к войне провокирует ²⁶ (в сему прибавил лжей и клевет на нас и на своего министра Нолькена), то он должен готовиться в войне же — все сенаторы хвалили его бдение. Выехавши из сената, приказал галеры вооружить, и его гвардии и еще шести полкам готовиться к переправе в Финляндию, куда, возвратясь из Карлскроны, сам отправиться намерение имеет; подозревают, что Порта ему дала денег на сие вооружение. Пока король сии распоряжения делал, его министр призвал датского министра и ему говорил, что, видя российское вооружение, он должен вооружиться и что надеется на их дружбу, что ему сие не почтут в недружбу. С сими вестьми курьер приехал от Разумовского ²⁷. К сему разговору Оксенстиерны с датским министром, и от сего последнего сюда сообщенного, теперь возьмем повод к объяснению: вице-канцлер скажет Нолькену, а Разумовский в Стокгольме Оксенстиерне, как ты увидишь из бумаг, и может быть, что дело кончится тем, что король, приехавши в Финляндию, со мною обо шлется, как обыкновенно, комплиментом и своею демонстрациею будет доволен; но буде вздумает воевать, то стараться будем обороняться, а что с кого-нибудь получил деньги — о том сомнения нет. Средиземную эскадру теперь выводят на рейд, такожде войска отчасти уже посажены на суда. Датские и англинские транспортные к нам явились с тем только, чтоб имели наш флаг — сей им я дозволила и о том и спора нет. Посмотрим, будут-ли шведы сему флоту препятствовать выйти из Балтики или нет, и получили-ли на то денег; все сие в скором времени откроется.

Что греки у тебя весьма храбро поступают — сему радуюсь, а что наших наука погубила, быть легко может. Турки кажутся в немалом замешательстве; странно, что чужестранные у тебя захотели лучше гусарской наряд нежели иной, а с сим нарядом пошли в передовую конницу. Александр Васильевич Суворов сделает, как я вижу, контр-визит Очакову. Бог да поможет вам. Кто, мой друг, тебе сказывал, будто император мне и, через своего посла, вице-канцлеру жаловался на несодействие твоей армии, тот совершенно солгал: о сем ни единого слова ни я, ни вице-канцлер ни в какое время не слыхали ни прямо, ни стороною. Впрочем, кому известно столько, как мне самой, с открытия войны сколько ты трудов имел: флот чинил и строил, формировал [466] вновь пехоту и конницу, собрал в голодное время магазины, снабдил артиллерию волами и лошадьми, охранял границу, так что во всю зиму ни кота не пропускал (NB. Сему еще примеру не было и сему же я много крат подивилась) и Кинбурн предохранил. Естьли для Неранчича желаешь иметь крест Владимирской, которого класса, то дай мне о сем знать. О болезни Александры Васильевны ²⁸ много сожалею; присланные от нее ко мне деревья принялись, но выдержат-ли зиму — не ведаю, садовники говорят, будто нет.

Усердие к России при тебе находящихся поляков мне весьма приятно. Друг мой, я бы рада была тебе дозволить набрать войско, но не знаю, станет-ли у меня на прибавку войск денег. Копию с письма гр. Петра Александровича ²⁹ я у себя оставила; что за письма Зертис-Еффендия, кои пропали? Известия же гр. Салтыкова о намерении поляков, почитаю за ложь. Прощай, мой друг, Бог с тобою, желаю тебе здравия, счастия и благополучия.

Александру Матвеевичу (Мамонову) от цесаря прислано графское достоиноиво………………………………………………….ты его любишь как сына и так не сомневаюсь, что ты в сем возьмешь приятное участие.

Пришли ко мне скорее свой план о формировании казацких войск из ямщиков и мещан, такожде старшины казацкого.

Бог видит, я не сомневалась, что будешь поступать как честь и добрая вера приписывает, а теперь еще больше надеюсь на твое доброе и беспорочное расположение.

Елисавет. — Мая 27-го ч.

Капитан-паша с огромным флотом прибыл к Очакову; отправил я Пауль Жонеса на лиман и в Кинбурн для осмотра, но еще не могу дождаться ответа: по причине большой бури на лимане не мог он переехать. Я бы, матушка всемилостивейшая государыня, был уже сам за Бугом, где войски теперь находятся, но нужно дождаться из Херсона от Пауль Жонеса уведомлений. Флот неприятельский многочислен и силен людьми. Как они пришли, то стоящая на брант-вахте наша дупель-шлюпка от Кинбурна лишь [467] отвалила, то за ней более тридцати разных судов кинулись. Командир оной, капитан-лейтенант Сакен, не могши более уходить, полетел с судном на воздух. Столь мужественная решительность заслуживает воздаяние его оставшим. Здесь дело, матушка, идет не на шутку, нужно, чтобы армия (украинская) действовала, а то все на один пункт обратится. Моя наступательная сила состоит в 22-х баталионах пехоты; конницы достаточно, прочие все на карауле; я должен и флот беречь и Кинбургскую, так называемую, крепость. Простите, матушка, всемилостивейшая государыня, я во всю жизнь, и проч.

Июня 4-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Вчерашний день до моих рук дошло твое письмо от 2-го (27-го?) мая, с известием о приезде турецкого флота в Очаков. Мужественной поступок капитан-лейтенанта Сакена заставляет о нем много жалеть; я отцу его намерена дать мызу без платежа аренды, а братьев его приказала отыскать, чтоб узнать какие им можно будет оказать милости ³⁰. Ко мне пишет фельдмаршал Румянцов, что он к тебе поедет за Буг для свидания, чтоб с тобою согласиться о действиях согласных. Пока сила турецкая на вас обращена, король шведский, получа от турок деньги, вооружил военных кораблей до двенадцати и перевозит войска в Финляндию; все сии демонстрации идут, я думаю, на тот конец, чтоб флот, снаряжаемой в Средиземное море, тем остановить; но сей, не смотря на то, пойдет в свой путь, и буде ему сделают на дороге препятствие, то будет искать истребления препятствия. У нас же мысли разделены, вице-канцлер говорит: «не выходя отселе, бить шведской флот, хотя и задерет»; другие говорят: «как наш флот уйдет, тогда шведы задерут», а мне кажется, они не задерут, а останутся при демонстрациях. Осталось решить лишь единой вопрос, терпеть ли демонстрации? Естьлиб ты был здесь, я-б решилась в пять минут что делать, переговоря с тобою. Естьлиб следовать моей склонности, я-б флоту Грейга да эскадре Чичагова приказала разбить в прах демонстрацию; в сорок лет шведы паки не построили бы кораблей; но сделав такое дело, будем иметь две войны, а не одну, а, может быть, потянет за собою и следствия непредвиденные; и для отдаления сего, как шведской министр в Стокгольме [468] говорил датскому посланнику, что сей сюда сообщал, то и писано, чтоб дело довести до объяснения; а между тем пиши ко мне скорее свое мнение, оно мне нужно, чтоб я могла установить бродящие мои мысли, — дней же двенадцать розницы не сделают никакой, — только скорее скажи, что думаешь, и хотя бы и Грейг пошел в море, у нас будут двенадцать кораблей, кроме датских, а с Грейгом всего двадцать семь военных кораблей, кроме фрегатов; смотря на сие, руки чешутся, но не без оглядки, правду сказать. Разбитие шведской морской силы дало бы и туркам острастку, но однако не хочется и шведского короля оправдать, который расславляет, будто он вооружается, имея опасение, что мы готовимся на него напасть, и будто для того привели к его границам калмыков и татар, что сущая ложь, как сам знаешь. У нас препакостная холодная погода и пятые сутки буря, что деревья ломает.

Прощай, мой друг, хлопот нам обоим довольно; но Бог милостив, Он знает как выведет, дай Боже благополучно; будь здоров и счастлив.

Начать нам и потому никак не должно, что если он нас задерет, то от шведской нации не будет иметь, по их конституциям, никакой помощи; а буде мы задерем, то они дать должны, и так полагаю, чтоб ему дать свободное время дурить, денег истратить и хлеба съесть.

Лагерь на Буге между Чигаклей и Чортица — Июня 8-го ч.

Матушка, всемилостивейшая государыня, выехав из Елисаветы не очень здоров, от сильных жаров в дороге захворал, чрез что пришел в слабость, да и не имев при себе до сего моей канцелярии, ни курьеров, замедлил несколько присылкою писем.

Теперь, слава Богу, мне гораздо лучше.

Неприятель день от дня усиливает флот свой под Очаковом, наипаче гребными судами, которые и поворотливее и многолюднее наших, много меня заботят; я иду к той стороне, преодолевая все трудности, которые, по причине многих переправ, не мало меня удерживают, а если бы обходить все речки и рвы, то-бы еще больше труда было, и в воде недостаток последовал бы. Партии мои открывают (сообщение?) в самому почти Очакову, но неприятель столь осторожен, что от пушек не отделяется, одним словом, не те турки и чорт их научил.

Граф Петр Александрович необходимо должен оказаться [469] Бендерам, а без того все силы устремлены будут ко мне, и так уже довольно, притом, все что ни лучшее, то здесь. Я повторяю, что флотилия их на лимане сильна и тяготит меня много.

Неранчичу крест второго класса владимирского пожаловать прошу, ибо он трудился много.

Журнал Ефендию Фериери.

Об отправлении старшин для формирования казаков из ямщиков и мещан я приказал оставить.

Получил я договор с императором о препятствии королю прусскому на Польшу устремляться. Сие и без того могло быть. Будьте уверены, что они откроют, и тем решат короля прусского на предприятие. Венский двор добивался сего не для чего иного, как для того, чтобы сцепить нас с прусским королем, а и без того хлопот много, нужно крайне помириться здесь, а то трудно будет ладить с другими, и почти против всех. Сие я говорю…. ³¹ как верный ваш подданный.

Что касается до Швеции, то на что наш министр церемонится? Я думаю нетокмо письменно подать, но и напечатать можно, что вы не намерены с ними нарушать мир, а что приготовляете к защитам свои границы, видя их ополчения.

Эскадра наша близко турецкой; ежели что будет, тотчас донесу.

Г. Александра Матвеевича ³² я уже предварительно поздравлял. Во всю жизнь, и пр.

Р. S. Из Тавриды не имею известия, последнее было от 31-го мая, и тогда еще было спокойно.

Император поставил себя в оборонительное положение — ничего не делает.

Июня 8-го ч.

Всемилостивейшая государыня. При отправлении сего курьера получил я, чрез бригадира Корсакова, с лимана рапорт, что наш флот был атакован шестьюдесятью турецкими судами. Всевышний даровал нам победу: три большие судна их взорвали, все суда их прогнаны с большою конфузиею под крепостные пушки; ветер нам был противный, так что суда наши буксированы были запорожцами. В самом сражении капитан-паша стрелял по своим, чтобы их остановить; но ничто не помогло. Адмирал Пауль Жонес, бригадир Алексиано и все генерально офицеры и рядовые поступали мужественно. С нашей стороны вся [470] потеря состоит от разорванных чугунных собственных пушек. Но принц Нассау поступал как герой и, по справедливости, сия победа ему принадлежит.

Естьли бы брандеры наши из Херсона поспели, та бы, конечно, дело было решительное, ибо они (турки) все в беспорядке стеснились в кучу под Очаковом. Всемилостивейшая государыня, за сим донесу подробно о сем происшествии; сражение продолжалось четыре часа.

Из лагеря на Буге, — Июня 15-го ч.

Матушка, всемилостивейшая государыня, мысль ваша святая, чтобы шведов не задирать, а флот в Средиземное море отправить, ибо, задравши, нация отдаст королю и власть, и способы. Хорошо, если бы наверно можно было истребить флот их; но они, приметя первое наше движение, отойдут к портам укрепленным, и так дело начнем напрасно и удержим флот свой, который единственною диверсиею для морских сил турецких, ибо вы изволите знать, какое ужасное неравенство между нашими силами на Черном море. Лучше стоять на дефензиве и уверять гласнее двор шведской, чтобы народ узнал, сколь ваше расположение есть вечно с ними сохранять мир, что сие есть непреложное правило государства нашего; еслибы дошло как нибудь, что завелась у вас прямо с королем переписка, тут бы всему конец был; тогда бы в откровенности можно было ему сказать: пусть он от Порты возьмет сколько хочет, что для вас это еще выгодно, да лишь бы сидел смирно. В друзья бы (?) сими обстоятельствами нужно приобрести короля прусского, а без того ей (Богу) много хлопот будет. Я крайне скорблю о постановленном условии с цесарем, пусть оно токмо на случай, который не существует, и что от него зависит не привести сего в действо; однакож, по желанию австрийскому нас сцепить со всеми, дадутся другие стороны. Я бы думал нам самим открыть ему.

О, колибы нашелся способ нам примириться здесь скорей, тогда бы путным образом и стремительно можно было проучить шведского короля, но сие долженствует остаться весьма тайно.

Я уже о сию пору был бы под Очаковом, но дожди сильные и необычайные отняли у меня способ переправиться в том месте, где была удобность. Буг, вылившись из берегов, сделался неприступен. Насилу нашли место, подавшись назад 35 верст. Какое затруднение было подымать мосты вверх, того описать нельзя, однакож все исправлено и завтра все будет за Бугом. Половина давно уже между Солонихи и Чичаклеи.

В числе остающегося флота в Балтике прикажите на [471] фрегатах прибавить, укрепления ради, 18-ти фунтовых пушек: они сим сделаются линейными. Тоже умножить на кораблях и фрегатах гаубиц и единорогов: их чиненые заряды несравненно вреда больше сделают. 7-го июня, в один миг три судна турецкие полетели, иные на воздух, иные в воду, и ежели-бы капитан-паша постоял еще час, то бы много сгорело.

Матушка, всемилостивейшая государыня, все сие дело произведено от флотилии принца Нассау, и он неутомим и ревностен. Не оставьте его отличить, чрез сие повернете головы у всех французов, да и справедливость требует.

Пауль Жонес весьма нам будет полезен, чрез него сделано приобретение не малое для службы, он знающ и в сооружении судов, много совершенно доволен и я, конечно, ему подам все выгоды, но не могу скрыть от вас сколько принятием его людей огорчилось: почти никто не хотел остаться. Англичане все хотели оставить службу; тоже и наши многие морские. Бригадир Алексиано, — командир был эскадры, которую я Пауль Жонесу поручил, — чуть было съума не сошел от печали; он и с ним все греки хотели оставить службу. Что мне стоило хлопот это все устроить. Я послал дежурного бригадира, писал ко многим и ласками и угрозами насилу удержал.

Алексиано, человек доброй, но упрямой и прямой, так была озлился, что насилу уговорили. Сказал, что он сердит на меня, да и на вас тут-же; это было по утру, а в вечер пришел и объявил, что остается для того, что неприятель враг нашего закона, и греки все остались по его примеру. — Чтож сделалось потом? — 7-го июня во всех такое было рвение, что друг перед другом рвались, и как, по причине ветра противного, парусные суда не могли тронуться с места, а в дело вошла только флотилия принца Нассау, то все, даже больные, приехали на шлюбках. Пауль Жонес на шлюбке у Нассау был вместо адъютанта, а Алексиано вел запорожцев, которыми тянули суда на буксире и все кричал, чтоб целили на капитан-пашу; он с такою был холодностию, что всех удивил; доверенность к нему чрезвычайная. — Помилуйте, матушка, сделайте с ним милость, произведите его; ей, ей, он достоин; жаль будет его потерять, даже сам Пауль Жонес об нем просит,

В рассуждении морских, нельзя-ли прибавить у них одной степени, которой у них нет — сделать капитана-лейтенанта секунд-маиорского чина. Чрез сие прибавился бы способ в нынешнее время ко одобрению. [472]

Молодой граф Дамас храбр, усерден и трудолюбив; в короткое время выучился уже по русски.

Простите, матушка всемилостивейшая государыня; по смерть, и проч.

Июня 16-го ч.

Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Письма ваши от 8-го июня, из лагеря на Буге между Чичаклеей и Чартала, вчерашний день я получила; сожалею весьма, что, выехавши из Елисаветы, от сильных жаров на дороге ты занемог и пришел в слабость и что сим и иными препятствиями остановилось отправление писем к нам; мы же жили две недели в ожидании посреди пресильных жаров, что духоты, признаться должно, не уменьшало; радуюсь, что тебе есть гораздо лучше. Неприятели, усиливая день от дня под Очаковым наипаче гребными судами флот свой (хотя оные поворотливее и многолюднее наших), однако, заботя вас много спекулятивно, в самом деле, подали случай к преодолению всех трудностей, что усматриваю из письма вашего, писанного при самом отправлении курьера, на которое ниже сего особенно ответствовать буду. — Я надеюсь, что трудности в переходе за Буге вы равномерно преодолеете. Что турки осторожнее стали и от пушек не отходят, сие не столь приписывать, может статься, должно искусству, колико опасности. Петр Александрович ко мне пишет, что он на Буге с вами хотел съехаться. Имеете-ли вы какие вести — где визирь или та часть турецкой армии, наряженная противу нас? Неранчичу крест второго класа владимирской посылаю.

По случаю Жернак-ефендия можно сказать, что гора мышь родила.

Здесь слухи о шведском вооружении и намерении шведского короля нам объявить войну ежедневно и ежечасно умножаются; он в Финляндию перевел и переводит полки; флот его уже из Карлскроны выехал и его самого ожидают в Финляндии на сих днях; графа Горда он из Берлина выписал, чтоб командовать финляндской армиею противу нас. Сему человеку мы спасли живот, ибо его покойная императрица Елисавета Петровна, имея пленником, не выдала шведам, кои хотели его казнить, как казнили Горна и Брага в 1756 году. В договоре или министерством данном венскому двору подтвердительном обнадеживании о целости польских посесий иного ничего не включено, как то, что уже в трактатах включено было, что им и сказано было, но они неотступно просили и для этого, казалось, браниться было не за что. [473]

Июня 18-го ч.

Датчане начали с шведами говорить тоном твердым; я весьма рада буду мириться, но сей мир ничем не пойдет поспешнее, как успехами вашими, наипачеж взятьем Очакова, которого, дай Боже, услышать скорее.

Июня 19-го ч.

Вчерашний день получено известие в шведском флоте, что он встретился с тремя стопушечными кораблями нашими, кои пошли вперед к Зунду, и шведы требовали, чтоб контр-адмирал фон Дезин им салютовал, на что послал в ответ сказать, что по трактату между Россиею и Свейскою короною, 1743 года, 17-й артикул, положено друг другу нигде не салютовать; но понеже герцог Зюдерманландский брат королевский и двоюродный брат императрицы, то он его поздравил и выстрелил из 13-ти пушек, а шведы ответствовали из 8-ми пушек, и потом наши пошли к Зунду, а их от Готланда на восток.

Теперь приступлю к ответу на твои письма, писанные при самом отправлении курьера: наша публика здесь несказанно обрадована победою, в лимане одержанною, с которою тебя от всего сердца поздравляю; на три дня позабыли говорить о шведском вооружении; я вести, от тебя о сем полученные, скорее разослала повсюду. Теперь ожидаю от тебя подробности и с радостию раздам награждения по сему случаю и по всякому такому, где польза и одобрение службы того требуют. Прости, мой друг любезный, будь здоров и благополучен, и да поможет и благословит тебя Господь Бог.

Лагерь на марше к Солонихе. — Июня 19-го ч.

Всемилостивейшая государыня. Всевышний даровал вашему императорскому величеству победу: капитан-паша гребною флотилиею разбит: шесть кораблей линейных созжено, два отдает, будучи на мели, но не знаю можно-ли будет снять, тридцать судов разбиты, кои спаслись под пушки своей крепости. Между кораблями истреблен капитан-пашинской и вице-адмиральской. В плен взято людей с три тысячи, побито неменьше, наш урон мал. Генерал Суворов много вреда сделал неприятелю батареями, на косе сделанными.

Принц Нассау неутомим ни в усердии, ни в трудах — все сие его дело. Бригадир Алексиано во всем споспешествовал. [474] Капитан-паша прогнан со стыдом и укрывается в Варну. Флаг генерал адмиральского корабля и вымпел в наших руках, которые с обстоятельною реляциею за сим повергну освященным стопам вашего императорского величества, а теперь повергаю себя и командовавших, как и всех бывших в действии; войско усердием и храбростию заслуживает высочайшее благоволение.

Вашего императорского величества вернейший подданный.

Лагерь на марше в Солонихе (без числа).

Матушка родная, вс?милостивейшая государыня, поздравляю с победой знаменитой: капитан-паша, хотевший нас поглотить, пришед с страшными силами, ушел с трудом. Бог видимо помогает. Мы лодками разбили в щепы их флот и истребили лучшее, а осталась дрянь, с которою он уходит в Варну. Матушка, будьте щедры к Нассау, сие дело его трудов и усердия, и к Алексиану, который его сотрудником... ³³.

Воздайте всем трудившимся. Я, по Кинбурнскому делу, имел столь великую доверенность, что вы мне вверили несколько егорьевских крестов, из которых я не сделал злоупотребления! Ежели я буду столь же счастлив и теперь, то пришлите, матушка, 16 крестов, в том числе 4 третьего класса. Ежели дожидаться подробной реляции, то сие протянется, а моряков наградим, то в последствии произведем еще больше пользы.

Принцу Нассау за первое дело я просил о втором кресте, но за сие нужно щедро его наградить имением, и тем привязать навсегда. Сколько он сделал и сколько подвергался смерти ³⁴! Тоже и Алексиано.

Как я счастлив, что сие припало к празднику, от которого мое все истекло благополучие. Я от радости вне себя, и мочи нет много хлопот: все должно понуждать. Сейчас еду к первому корпусу. О есть ли бы Бог даровал повергнуть стопам вашим Очаков. Матушка родная, я по смерть вернейший и благодарнейший подданный.

Р. S. Вот, матушка, сколько было заботы, чтобы в два месяца построить то, чем теперь бьем неприятеля.

Не сказывая никому, но флот Архипелажской теперь остановить совсем можно, а вместо того прислать в самой скорости тысячи [475] две хороших матросов, еще и штурманов, с прочими нужными (нижними?) чинами, также и офицеров. Бог поможет — мы и отсюда управимся, а то в Архипелаге, ежели они не выдут, да теперь и не с чем, то флот тамо будет понапрасну. Прикажите на переменных обывательских подводах прислать.

Без числа.

Матушка, всемилостивейшая государыня. Сколь велика милость Господня, того изъяснить довольно не можно, ибо если бы им удалось, то нечем бы держать их было. Тут были сбиты самые прыткие. Запорожцы показали великую услугу: естьли бы не они, то бы не могло ни одно наше судно двинуться. Я, получа подробное донесение, отправлю и буду просить для одобрения о награждении. Целую ручки ваши.

Р. S. Все с такою охотою были, что и больные выехали. Бригадир Рибас, от меня посланной, много показал услуги, и, будучи в горячке, был в передовом сражении; он согласил раздоры, которые возникли по причине приезда Пауль Жонеса: никто почти не хотел оставаться в службе.

Без числа.

Вы, матушка, всемилостивейшая государыня, всегда щедры были в возданиях. Как наши поколотили капитан-пашу при всех препятствиях от ветра противного и какое рвение было во всех, и чем мы дрались противу сильного числа и людей столь знающих действовать гребными судами, — Богу слава!

Я представляю на аппробацию:

Принцу Нассау второй класс егорьевской. Пауль Жонесу — анненскую, тоже и Мордвинову — за большие заботы и труды.

Алексиано, который здесь старший бригадир, — контр-адмиралом, чего он весьма достоин.

Командирам батарей и судов, бывших в сражении: подполковникам и капитан-лейтенантам — шпаги золотые, червонцев в двести каждую, с надписью: за мужество, оказанное в сражении 7-го июня на лимане Очаковском.

Тоже бригадиру Корсакову и графу Дамадеражер ³⁵.

Запорожского Кошевого Сидора Белаго — полковником.

Походного атамана подполковника и кавалера Исаева — полковником.

Прочим, коим я могу сделать произвождение, дадутся чины.

Рядовым и запорожцам — по рублю.

Бригадиру Рибасу третий класс Владимирского (ордена). [476]

Июня 20-го ч.

Сего утра из Стокгольма приехал курьер с известием, что король свейской прислал к Разумовскому сказать, чтоб он выехал из Стокгольма, привязавшись к нему за то, что он в ноте, поданной для изъяснения о вооружении, написал: король и нация, выражение, которое во всех трактатах со всеми державами однако употребляется, и королю шведскому казалось оскорбительно, из чего видно, что лишь искал слабой случай.

Пушкин, которого я наряжаю командовать в Финляндию, говорит, что генерал-маиоров у него мало; я ему говорила, чтоб с Москвы, хотя из отставных или неслужащих, достал, а буде можно, пришлите сюда кого отделить можете; правду сказать, из Москвы скорее доедут. С графом Ангальтом мы почти в ссоре: je ne sais quelle mouche le pique ³⁶, когда ехать пришло, тогда начал требовать чин и команду, и буде не уймется, то заверное расстанемся, ибо закона себе предписать я, конечно, никому не дозволю.

Теперь Грейг разделается наперед со шведами, а там отправится.

Июня 24-го ч.

Друг мой любезной, князь Григорий Александрович. Вчерашний день я получила твои письма от 15-го июня; радуюсь, что твои мысли сходствуют с моими по шведским делам; Разумовского король выслал; видя сие, хотя три стопушечные корабля уже и пошли к Зунду, но флот Грейга, состоящий в двенадцати, и здешняя эскадра в пяти линейных кораблях, будут крейсировать пред Ревелем, дондеже решится опасение, что, надеюсь, не замедлится, а буде Бог тучу пронесет, либо в нашу пользу будет решительное, тогда конечно отправлю флот в Архипелаг, а между тем и Архангельгородская эскадра подойдет, и из тридцати кораблей будет что отправить; на сухом пути теперь собираем и все идет со всех сторон, и стараемся недостаток или некомплект комплектовать. Графу Валентину Платоновичу ³⁷ я дала команду в Финляндию, великий князь едет с ним, Николай Иванович Салтыков будет сидеть до возвращения президентом или вице-президентом в военной коллегии; Брюс и он, я написала, при мне остаются.

Когда Нолькену сказали, чтоб ехал, тогда спросил: его миссия останется-ли? я велела отвечать, что смотря на то, что с миссиею [477] нашею будет в Стокгольме; потом просил конвой; сей не дан будет, дабы не сказали, что выслан под караулом; он же едет чрез Финляндию. Везде запрещен первый выстрел и велено только поступать оборонительно. Мне нельзя переписаться теперь самой с королем; он же и в ноте Разумовского привязался не к делу, но слова лихо и развратно толковал; из Берлина есть известие, будто король прусской хочет вступить в медиацию между нами и шведами; я от сего не прочь, лишь бы кондиции были непостыдные, а сохранить мир настоящий либо на разоружении, что противу шведов мы согласиться можем, лишь бы с обеих сторон равное было. Для меня, конечно, выгодно, что денег взял у турок, ибо у них меньше будет.

Дай Боже вам способы примириться скорее. Простой народ у нас короля шведского хочет бить кнутьями, и на него ужасно сердиты.

Слава Богу, что ты преодолел все препятствия; каковы сильны у вас дожди в начале июня, таковы у нас были две недели.

Июня 25-го ч.

Сегодня мы пели молебен за дарованную от Бога нам победу 7-го июня; вышедши с молебна, великий князь свой кирасирский полк вел здесь мимо, а как сей прошел чрез двор, я получила весть от Нейштлотского исправника, что шведы подослали потихоньку к заставе солдат, увезли к себе таможенного надзирателя и осмотрщиков; я приказала, чтоб исправник и губернатор свою должность наблюдали, у себя ловили воров, а на шведских жаловались где надлежит. Из Дании есть известие, что они шведам сказали, что они обязаны нам дать помощь и дадут; естьли король прусский предложит медиацию, то прииму.

Храброе дело на лимане Очаковском меня и всех много обрадовало, я награждения с сим же курьером посылаю, к герою князю Нассау-Зигену, к Пауль Жонесу, к Алексиано, к Мордвинову и ко всем от тебя представленным, а тебе скажу, что ты мой друг любезный и что я тебя много, много и очень много люблю и качества твои чту и надеюсь от тебя видеть величайшие услуги, будь лишь здоров и благополучен. Что морские все сбесились от Пауль Жонеса, о том жалею; дай Боже, чтоб перестали беситься — он нам нужен. Я приказала к тебе послать несколько крестов егорьевских и Владимирских в запас, кого рассудишь за благо отличить. Алексиано сделан контр-адмиралом по твоему представлению; а как у тебя их теперь четыре, то если неравно нужно их ввести под одну шапку, так тебе подписала я особой [478] рескрипт. Что буде нужно будет и усмотришь надобность, то тем самым дозволяю князю Нассау употребить и поднять мой вице-адмиральской флаг, он же испанской генерал-поручик. О капитан-лейтенантских чинах посмотрим. Для Рожер-де-Дамаса шпага пришлется. Прости, мой друг крайний, Бог с тобою, я ни единую минуту праздную или без забот теперь не имею, однако я здорова…………….

Еще прибавить тебе за нужное нахожу, что я гр. Ангальтом недовольна; когда пришло его нарядить в Финляндию, тогда начал требовать главной команды и генерала полного чин; я велела сказать, что тут будет случай оный чин заслужить; он ответствовал, что шпагу не вынет без того чина и так он не вписан в р?портиции; у нас 23 человека военно-служащих его старее, да и по его старшинству в саксонской и прусской службе наши много старее. Он говорил: «qu’il ira planter des choux» et j’ai repondu: bon voyage ³⁸. Мне казалось, что я и так для него много делала, а ему бы заслуживать, — и так, его поступок в такое нужное время мне весьма, весьма не нравился — оно глупо и неуместно. Я же его нашла, в разные случаи, нечто торопливым и не так, как люблю людей видеть.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1876 г., том ХVI, стр. 33–58; 239–262.

2. И там утвердились.

3. Ловушку.

4. Это заставляет меня умирать не одною, а тысячью смертей.

5. Я думаю, это их настоящее место.

6. См. в «Русской Старине» изд. 1875 г. том XIII, стр. 148–149; доклад кн. Потемкина о сержанте Золотухине.

7. Об этом Иевлеве см. в Записках Гарновского, «Русская Старина» изд. 1876 г. том XV, стр. 489–491.

8. Petaud — беспорядица.

9. По во всей армия стараются удалить или уменьшить бесполезные рты.

10. Equinoxe — равноденствие.

11. Вот довольно глупостей.

12. Безурядица.

13. Но от помешанного всего можно ожидать.

14. Нынешняя Одесса.

15. Оттиск из массы.

16. Это прекрасно.

17. Положение.

18. Яков Иванович Булгаков — чрезвычайный посланник в Константинополе с 1781 г.; заключен в Семибашенный замок, по повелению султана пред началом войны с Россиею, где и просидел 27 месяцев. Л.

19. Малое.

20. Акушеру.

21. Давид Гаврилович Неранчич, сводный брат Зорича, в 1789 г. генерал-маиор, фл.-адъютант. Л.

22. Графиня Браницкая, рожд. Энгельгардт, племянница кн. Потемкина.

23. Графиня Марья Андреевна Румянцева, рожденная гр. Матвеева, скончалась 4-го мая 1788 г., на 96-м году от рождения.

24. Иван Матвеевич Симолин, полномочн. министр в Париже. Л.

25. Мусин-Пушкин, гр. Валентин Платонович, ген.-аншеф, ген.-адъют., вице-президент военной коллегии. — Брюс, гр. Яков Александрович, ген.-адъют., сенатор. Л.

26. Вызывает.

27. Гр. Андрей Кириллович Разумовский, полномочный министр в 1786–1788 гг. в Стокгольме. Л.

28. Браницкой, племянницы Потемкина.

29. Петр Александрович Румянцев.

30. См. Записки Гарновского, «Рус. Ст.» 1876 г. том ХVI, стр. 14.

31. Слово, которое совершенно невозможно разобрать. Несколько похоже на так.

32. Димитриева-Мамонова. Л.

33. Три слова, которые разобрать невозможно.

34. Принц Карл-Генрих Нассау-Зиген, вице-адмирал, род. 1745, ум. 1805 г.; служил во Франции, Испании и в 1788 г. принят в русскую службу. Л.

35. Граф Рогер-Дамас — французской волонтер.

36. Не знаю, какая муха его укусила.

37. Мусину-Пушкину.

38. Что он поедет садить капусту, на что я ответила: счастливый путь.

Текст воспроизведен по изданию: Императрица Екатерины II и кн. Потемкин. Подлинная переписка. (Из сборника профессора Николаевской акад. ген. штаба П. С. Лебедева) // Русская старина, № 7. 1876

© текст - Семевский М. И. 1876
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1876