Печатаются с разрешения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Константина Николаевича.

В ноябрьской книге «Русской Старины» текущего года ¹ помещены письма Великого Князя Павла Петровича к императрице Екатерине II за время 1783–1787 гг., письма кн. Потемкина к Великому Князю и его на них ответы, а также приведен весьма замечательный «Разговор Екатерины II с Павлом Петровичем», им собственноручно записанный. Важность последнего документа, без сомнения, будет оценена историками борьбы России с Польшею, разделов и присоединения последней к империи; в немногих словах, сказанных наследнику престола, Екатерина II изложила всю систему своей политики в отношении к беспокойной соседней державе. В той же книге «Русской Старины», для уяснения отношений Императрицы к ее сыну, невестке и внукам, мы привели несколько писем Екатерины II к великому князю Павлу Петровичу и его супруге за время 1783–1787 гг.

Так как письма, приведенные нами, достаточно знакомят с семейным бытом великой государыни, то мы опускаем большую часть дальнейшей переписки за время с 1787-го по 1790-й год (включительно), ограничиваясь печатанием только некоторых, наиболее любопытных. Впрочем, считаем не лишним заметить, что переписка Екатерины II исключительно с великой княгинею Мариею Феодоровною, за упомянутые ходы, т. е. по 1790-й ход, целиком, без пропуска даже не важных, по значению, записочек, появятся в XIII-м томе «Сборника Русского Исторического Общества», как окончание корреспонденция, начатой в ІХ-м томе этого почтенного издания.

Затем, начиная с нынешней книги, в «Русской Старте» будет помещаться только та переписка Екатерины II с ее августейшими детьми, [854] а также письма великого князя Павла Петровича, кн. Потемкина, гр. Мусина-Пушкина и друг., которые не вошли в собрание документов «Сборника Русского Исторического Общества». — Ред.

____________________________________________

14-го апреля, Киев.

С величайшим удовольствием, любезный сын мой, усмотрела я из вашего письма, от 3-го апреля и полученного мною вчера, что вы и ваши дети здоровы. Примета, что за вскрытием Двины следует непременно вскрытие Невы, до сего года оправдывалась. Петербургская Академия должка бы ежегодно печатать ведомости вскрытий всех рек империи, как она печатает о вскрытии и замерзании Невы; это было бы полезно для торговли. Я сообщу эту мысль г-же директрисе ². Здесь весенние воды запоздали и в нынешнем году разливаются очень медленно. Я хотела выехать 16-го апреля, но буду принуждена отложить мой, отъезд до 22-го, по множеству причин, о которых пришлось бы слишком долго рассказывать, из них же всех первая та, что еще слишком холодно; не смотря на это, вал и возвышенности зеленеют. Прощайте, обнимаю вас.

Помета: «Получено 24-го апреля».

____________________________________________

24-го апреля.

После моего последнего письма от третьего дна, могу сообщить вашему императорскому величеству одни только добрые вести об инокулированных детях. Они продолжают быть здоровы и пользуются хорошей погодой. Надеюсь, государыня, что непосредственные [855] мои сообщения вы изволите признавать не менее верными, как и сообщения «Гамбургской Газеты», выдаваемые, ею за истинные; а мало-ли о чем ни говорит она. Впрочем, ваше величество уже изволите знать, в чем дело, из последнего письма жены моей.

____________________________________________

Светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический — великому князю цесаревичу Павлу Петровичу. ³

Кременчуг, 23-го июня 1787 г.

Ваше императорское высочество всемилостивейший государь цесаревич!

Ее императорское величество благополучно и в совершенном здравии кончить изволила путешествие во въверенных мне губерниях я сътоль был счастлив, что везде удостоился высочайшей апробации, сверх моих заслуг пожалован титлом таврического в приставление к моему фамильному наименованию.

По разным местам ее императорское величество изволила видеть всю легкую конницу и 3 драгунские полка с оказанием всемилостивейшего благоволения, флот и адмиралтейство того-же удостоены.

я препроводя ее императорское величество из пределов моего начальства ⁴ остался ради наблюдения соседних движений, которые к границам нашим придвинули несколько войск, часть флота их стоит у варны, а другая — у очакова, всё сие сделано от них для собственной безопасности и по возвращении нашего министра в царь-град уповательно с божиею помощью кончится всё. остается мне еще свести гранодерские полки, которые еще по частям, и разделить рекрут на укомплектование других пехотных полков после [856] чего буду иметь столь желаемое мною счастие повергнуть себя стопам вашего императорского высочества и ее императорского высочества любезнейшей супруги вашей, будучи во всю мою жизнь вашего императорского высочества всемилостивейшего государя цесаревича вернейший подданный К. Потемкин-Таврический.

____________________________________________

Гатчина, 5-го июля, 1787 г.

Письмо ваше, князь Григорий Александрович, от 23-го прошедшего я получил. Принимаю участие в успехах ваших и в приобретении наименования, признаюсь вам, что сколь чистосердечно сие участие, то не менее и удовольствие оное, узнав, что дела наши того края идут с желаемым успехом; вы, зная мои расположения к вам, можете судить как и об удовольствии, с каковым я буду ожидать вашего возвращения. Жена моя поручила мне вас благодарить. За сим есмь и буду вам благосклонный — Павел.

____________________________________________

10-го сентября 1787 г. Гатчина.

Манифест вашего императорского величества об объявлении войны туркам только что получен мною. Приемлю смелость просить у вас того же самого дозволения — отправиться в качестве волонтера, о котором просил в 83 году, во время тогдашних приготовлений к войне, и напомнить вам о том, что тогда произошло. Цель моя и намерения должны быть вам известны, государыня, и к сему могу только присовокупить уверения в чувствах, с коими есмь навсегда и проч. [857]

____________________________________________

10-го сентября, 1783 г. С.-Петербург.

Чтобы ответить, любезный, сын ной, на письмо, сегодня вами ко мне писанное, с изъявлением желания отправиться в армию волонтером, мне необходимо войдти в некоторые подробности.

К несчастию, пора, избранная вами, для вас, далеко не благоприятна и не имеет никакого сходства с 1783 годом, на который вы ссылаетесь. Для лучшего уяснения скажу вам, что на этот раз Порта объявила нам войну 5-го августа — в весьма неожиданную пору, так как дворы венский и версальский, — признав справедливость статей примирения, с которыми мой министр Булгаков ⁵ отправился из Херсона, — готовились вступить в переговоры совокупно со мною. Под разными предлогами, Порта с самой весны начала стягивать небольшие отряды войск на границах и держала наготове несколько эскадр, появившихся на Черном море, так что я ожидаю ежеминутно вести о каком-нибудь вторжении в наши пределы. Так как сии последние весьма обширны, трудно будет защитить их все своевременно. Войска на походе для образования армий двух фельдмаршалов: графа Румянцева и князя Потемкина. Оба они, в данную минуту, находятся в величайших затруднениях касательно снабжения их армий провиантом, вследствие неурожая во, многих губерниях. Кроме того, в Херсоне и в Тавриде свирепствуют болезни, распространяющиеся даже до Кременчуга. Князь Потемкин и все его окружающие — больны: болезни же эти — диссентерии, сопровождаемые желчными лихорадками. На эти опасности и различные затруднения, любезный сын мой, вы прибудете в исходе сентября в южный климат, в которому вы [858] не привычны. Кампания будет весьма непродолжательна в виду позднего времени года ⁶. Вы слишком справедливы, слишком рассудительны, любезный сын мой, чтобы не могли сами сознать, что значительно умножите обоим фельдмаршалам настоящие затруднения и беспокойства, которых и без того немало. Подумайте сами, любезный сын мой, как их озаботят и отвлекут от дела одни только попечения о вашем здоровье и вашей безопасности. Повторяю, кампания будет весьма коротка по случаю поздней осени. Единственный план, которому последуют, будет заключаться в возможном отражении нападений. То, что я вам говорю, любезный сын мой, говорю — как вы можете посудить — с крайним сожалением; но должна, по совести, сказать вам это, как сущую правду и истинное положение дел, и что, видя желание, — без сомнения весьма похвальное, выражаемое вами, — никому, может быть, не прийдет охоты представить на ваше обсуждение пункты, столь важные сами, по себе и по своим последствиям. Прощайте, обнимаю вас.

____________________________________________

11-го сентября. Гатчина.

Чувствительнейшие признателен вашему императорскому величеству за сказанное в ответ на мое вчерашнее письмо. Заботливость ваша [859] глубоко меня трогает, но я принужден возобновить мою вчерашнюю просьбу, потому что причина, заставляющая меня действовать, побудит меня преодолеть затруднения, возникшие, повидимому, в настоящую минуту. Не думал я точно также, чтобы присутствие мое теперь могло причинить одному из фельдмаршалов, в которому ваше величество изволили бы рассудить за благо прикомандировать меня, более затруднений, нежели в 1783 году. Впрочем, государыня, если обстоятельства настоящего времени не допускают войны наступательной, всякие военные действия равномерно могли бы мне быть поучительны и подготовить меня к летней кампании будущего года, которая вознаградила бы меня за мои ожидания. Вот, государыня, что я осмеливаюсь повергнуть на произволение вашего величества, пользуясь правом, данным мне тем доверием, с которым вы благоволили объясниться со мною, — доверием, коего всю цену вполне сознаю, за которую усугубляю мою к вам признательность и есмь и проч.

____________________________________________

11-го сентября, 1787 г. С.-Петербург.

В ответ, любезный сын мой, на ваше сегодняшнее письмо могу только повторить сказанное мною вчера, и вследствие этого могу [866] только отговаривать вас в нынешнем году не ехать в армию в качестве волонтера, будучи уверена, по настоящему положению вещей, что причины, выраженные в моем предъидущем письме, достаточно важны и вески, чтобы отклонит вас от вашего намерения. Кланяюсь моей милой дочери, а вас обнимаю.

____________________________________________

Переписка, касающаяся увольнения от службы принца Фридриха Виртембергского.

Манифест о войне с Турцией пробудил и в принце Фридрихе Виртембергском желание отличиться на поле брани и он обратился к императрице с просьбою, — дозволить ему участвовать в предстоящей кампании. Не получив ответа, принц, под влиянием обиды и досады, написал к императрице два письма, хотя и почтительных, но без соблюдения некоторых условий, требуемых этикетом. Екатерина II отвечала ему увольнением от службы. Принимая живейшее участие в судьбе своего брата, великая княгиня Мария Феодоровна и супруг ее ходатайствовали пред императрицею о прощении принца; но старания их не увенчались успехом: императрица была непреклонна и принц выехал из России ⁷. — Ред.

Великая княгиня — императрице.

Дрожайшая матушка! Обращаюсь к вам, с тем доверием, внушить которое может мне только доброта ваша, подающая надежду на все, зависящее от великодушия и любви вашей, так как [861] чем более благодеяние, ожидаемое от вас, тем более надежды, что вы его окажете. Прося у вас, дорогая матушка, дозволения сопровождать мужа моего сколь возможно далее и оставаться сколь возможно ближе к местам, где он будет находиться, я прошу вас о счастии и спокойствии жизни коей: заклинаю, умоляю вас согласиться на мою просьбу. Для самой себя я ничего не прошу, никакое лишение для меня чувствительным не будет; свиты мне не надо; счастие — провести несколько лишних недель с мужем своим и увидать его несколькими неделями ранее — заменит мне все.

Именем самого Бога умоляю вас, дорогая матушка, оказать мне это новое благодеяние, — заклинаю вас согласиться, оказать милость, которая составит мое счастие; и вы, столь любящие видеть счастливых, не откажете мне в этой милости, ради удовольствия, находимого вами в содеянии людей счастливыми. Еще раз позволяю себе повторить, дорогая матушка, соблаговолите сократить, на сколько возможно, свиту мою; мне ничего не нужно, я буду довольна всем, не откажите только сыну и дочери вашим в счастии видеться несколькими неделями больше и оставаться сколь возможно ближе друг к другу: соблаговолите избрать место, где я должна буду остаться после разлуки с мужем, — я всем буду довольна, и чем ничтожнее будет местечко, тем мне будет приятнее. Что же касается до расходов, то содержание штата моего, так как я никого не буду там видеть, не обойдется дороже, нежели здесь. Во всяком случае благодеяние, ожидаемое от вас, чрезвычайно велико, а потому мы, льстясь надеждой тронуть ваше сердце, уверены, что вы не откажете в этом новом доказательстве вашей любви, [862] доброты и великодушия к детям своим. Если выражения мои недостаточно убедительны, чтобы тронуть вас, я полагаюсь на сердце ваше: оно будет говорить за нас, к нему я прибегаю, ибо мне известна доброта ваша, дозволяющая надеяться на все.

У ног ваших, дорогая матушка, с чувством глубочайшего уважения и покорности, и проч.

____________________________________________

29-го ноября, после обеда.

Я получила ваши сегодняшние послеобеденные письма. Дорогой сын мой знает очень хорошо, что на случаи с частными лицами не всегда прилично ссылаться в занимаемом им положении, ибо неисполнимое и невозможное в одном случае бывает исполнимо и возможно в другом. Что же касается до вас, любезная дочь моя? то, отдавая полную справедливость вашим чувствам, позвольте мне сказать вам, что мужу вашему нет никакой необходимости, ни обязанности ехать в армию; что он сам добровольно заявил о своем желании отправиться в качестве волонтера, на что я и согласилась, без всякой необходимости или обязанности, а единственно ради снисхождения, — и если бы он не ехал, или не выразил [863] своего желания, то поступил бы так, как поступают тысячи лиц одинакового с ним происхождения, а против турок и татар даже не бывало тому и примеров. Впрочем, по неимению чего-либо прибавить в предыдущим моим письмам, я ссылаюсь на них и кончаю, целуя вас.

____________________________________________

29-го ноября 1787 г. С.-Петербург.

Дрожайшая матушка! Я получила письмо ваше с невыразимым чувством, ибо в нем вы, повидимому, не так поняли мои намерения и желания; нет, дрожайшая матушка, я понимаю долг моего мужа, повелевающий ему ехать в армию, и заглушила в себе все те чувства, которые могли пробудит во мне это решение. Испрашивая у вас, дрожайшая матушка, как милости, как благодеяния, дозволения сопутствовать ему сколь возможно далее и оставаться сколь возможно ближе к тем местам, в которых он будет находиться, я хотела этим сказать, дрожайшая матушка, что мы готовы к разлуке и съумеем расстаться, когда необходимость того потребует; но мы желаем только отдалить эту необходимость, но [864] не избегнуть ее вследствие моей просьбы, ибо никогда взаимная нежность наша не будет мужу моему помехою к его отъезду в армию, ибо я умею пожертвовать ему всеми чувствами души моей, так как его долг и слава для меня дороже моей собственной. Я этим хотела сказать, дрожайшая матушка, что я никогда не была и не буду помехою его желаниям, но, что на доброту вашу мы надеялись. Во вчерашнем вашем письме ж нему, дрожайшая матушка, вы сами говорили об опасностях, болезнях и случайностях, которым, может подвергнуться муж мой, — мы и подумали, что даже при этих несчастных случаях, если я буду близ него, то мне возможно будет поспешить к нему на помощь и расточить ему свои попечения (которые, смею сказать, никем не могут быть заменены). Вы сами, дрожайшая матушка! точно так же как и мы, были бы спокойнее. Соблаговолите снисходительно прочитать эти строки — это язык сердца, доверия и покорности; да обретут же они милость в глазах ваших — в том единственное желание той, которая дерзает именоваться, дрожайшая матушка, вашей всепокорнейшей и послушнейшей слугою и дочерью — Мария.

____________________________________________

29-го ноября, 1787 г.

Речь идет, любезная дочь моя, не о великодушии или каких [865] других чувствах, не о страсти, не о просьбах — дело в том, что следует слушаться рассудка и повиноваться ему; я вам советывала не думать об этом путешествии, сказала это и повторяю; могу только в этому прибавить, что если вам уже так трудно расстаться и быть друг без друга, то, вместо бесконечных стенаний, всего лучше обоим вам остаться в Петербурге — вам и моему любезному сыну: тогда исполнятся желания и ваши, и мои, и всей империи; да и не вижу я никакой настоятельной надобности в путешествии моего сына, находя в том более опасности, нежели существенной пользы. Так как, во всяком случае, порицанию подвергнусь я одна, то весьма охотно принимаю на себя вину, говоря сама, что не пустила вас обоих. Прощайте.

Адрес: Ее высочестве.

____________________________________________

1788 год. ⁸

2-го января 1788 г.

Шталмейстер Ребиндер вчера в вечеру был у меня, сказывал, что государыня спрашивала его о поворочении экипажа: он ей доложил, что нет, а он идет вперед; на это сказала ему: «за чем же ему идти вперед? Теперь там содержание его будет [866] дорого, надобно его поворотить, а если нужда в нем будет, тогда его можно отправить отсюда, скажи о сем графу Пушкину». Я ожидаю от вашего высочества, что прикажите мне на это отвечать?

____________________________________________

2-го января 1788 г.

Извольте отвечать от меня, что я не мог лошадей поворот, ибо государыня взводила мне писать, чтобы я отложил отъезд свой до родин жены моей; только лошадям ходу туда два месяца с лишним, то когда же после родов посылать, которым быть в половине мая? Теперь им месяц ходу назад по малой мере, что будет март, — и так все время пройдет в пусто и лошади будут измучены. Лучше бы было сказать, что не хотят меня пустить, нежели волочить. Извольте сие сказать и можете сие письмо все показать.

____________________________________________

2-го января 1788 г.

Граф Валентин Платоныч! Письмо, присланное от вас, писанное с тем, чтобы мне показано было, я получила. В ответ вам объявляю, что я из оного поняла и вижу, что судят и в сем случае криво и косо о моих намерениях. Мне осталось предать оное забвению; пусть лошади идут вперед, но может-ли он ехать за ими после жениных родов, на сие ни я, ни вы, ни кто, окроме единого Бога, ручаться не может, понеже будущие обстоятельства, возможности и случай Ему Единому, а не нам, известны.

____________________________________________

16-го января 1788 г.

Так как граф Пушкин довел до моего сведения, дорогой сын мой, что вам угодно было назначить день отъезда вашего в [867] армию на 7-е февраля, причем вы требовали заготовления подстав к этому времени, то я, вследствие такового обстоятельства, принуждена сказать вам, что об этом думаю. Первое: полагая, что вы, наехав отсюда 7-го или 9-го февраля и пробыв восемнадцать дней в дороге до Елисаветграда, прибудете туда, по весьма плохим дорогам, в начале марта; да и что делать там так рано? Не только там, в Молдавия, даже ранее половины апреля и травы на полях нет, следовательно, кампания так рано начаться не может. Судя по тому, что я видела весной прошлого года, это истинна, в которой я убеждена. Второе касается другого более важного обстоятельства: по городу не только ходят слухи, но весь город убежден в беременности великой княгини; но так как ни вы, ни она до сих пор мне об этом ничего не говорили, а я никак не могу предполагать, чтобы вы желали хранить это в тайне, не зная, на сколько оно справедливо, то обращаюсь к вам и прошу дать мне обстоятельный ответ, что мне обо всем этом думать? В случае-же малейшего сомнения, советую вам, дорогой сын мой, отложить отъезд ваш до времени, когда то или другое подтвердится; и если любезная дочь моя беременна, предпочесть всякому иному влечению или склонности, сладостные, прямые и священные обязанности супруга и отца и остаться здесь, не подвергая горести разлуки, заботам, беспокойству и опасениям, неизбежным в подобных случаях, обожаемую супругу, нежно вас любящую, и жизнь, и здоровье третьего невинного существа, которое она носит в своем чреве; посвятить все внимание ваше драгоценному сохранению и той, и другого. Я убеждена, что если только оправдаются предположения всего города, вы тем охотнее уступите, дорогой сын мой, желаниям моим, а также и всего общества, что еслибы, Боже упаси, что случилось с матерью или ребенком в ваше отсутствие, вы подверглись бы упреку за то, что сами были тому причиной, а я — за то, что имела неблагоразумие согласиться на отъезд ваш. [868]

____________________________________________

Петербург, 16-го января 1788 г.

Дрожайшая матушка! Если я намереваюсь отправиться отсюда в начале февраля, тому причиною мое желание избежать дурных дорог, по которым мне пришлось бы ехать позже, — здешние испортились бы в то время, как южные дороги стали бы хороши. Впрочем, я уже представлял вашему императорскому величеству, что желаю ехать, чтобы поспеть к открытию военных действий. Касательно второго пункта письма, я никак не думал, чтобы беременность жены могла когда-нибудь быть помехою к исполнению моей обязанности. Мы ничего не говорили об этом вашему величеству потому, что ожидали вашего о том вопроса, особенно в настоящую минуту; когда же вы однажды нас об этом спрашивали, мы и сами ничего не знали. Впрочем, если вы, государыня, столь милостивы, что принимаете так близко к сердцу то положение, в котором мы можем находиться, то, конечно, можете? себе представить, что мне было бы весьма тяжело остаться тогда, когда я уже совсем приготовился к походу с вашего же собственного соизволения. Я слишком хорошо знаю чувства жены моей, чтобы ни минуты не сомневаться в участии, которое она принимает в славе моей, и чтобы положение, в которое может быть поставлено мое [869] сердце, не причинило ей более страданий в случае, если бы я остался, вместо того, чтобы ехать. Вот настоящее положение дела; пусть ваше величество будет моим судьею; я к сказанному не имею присовокупить ничего иного, кроме уверений в тех чувствах, с которыми я есмь и проч. Павел.

____________________________________________

17-го января 1788 г.

Полагаю, любезный сын мой, что имею множество прав на то, чтобы узнавать о случаях беременности великой княгини не из распросов, не из городских слухов и не после всех. В прошедшем году, когда я из Киева прислала вам «Гамбургскую Газету», вы отвечали мне, что если бы действительно так было, то мне прежде всех было бы сообщено об этом. В начале декабря, когда у дорогой моей дочери была лихорадка, вы сами создались, что тогда дали мне ответ отрицательный. С какого же времени великая княгиня беременна? Прошу вас сообщить мне об этом. Чтобы справедливо судить о чем-либо, надобно взвесить с обдуманностью доводы и за, и против. Доводы в пользу вашу заключаются в выраженном вами желании — отправиться в армию в качестве волонтера, дабы видеть военные действия; это желание в [870] настоящее время вы называете обязанностью, хотя положительно никакой обязанности на вас тут не налагается. С сентября месяца вы дважды просили меня разрешить вам эту поездку; в первый раз я вам это отсоветовала; во второй согласилась, потому что не видела к тому никаких препятствий. В настоящее время обстоятельства изменились. Отдавая полную справедливость душевным качествам великой княгини, я, тем не менее, убеждена, что усилие, которое она должна сделать над собой, может не поблагоприятствовать ей и подвергнуть опасности жизнь третьего лица и все это ради прихоти, без всякой необходимости. Коль скоро подобное сомнение существует, было бы бесчеловечно и жестоко не обратить на него внимания. Что же касается до меня, то я обязана, я поставлена в необходимость убедительнейше просить вас покуда отказаться от этой поездки и отложить ее на несколько месяцев, т. е., до разрешение от бремени любезной моей дочери, срок которого мне неизвестен, и когда оно последует — летом, или зимою?

____________________________________________

18-го января 1788 г.

Письмо ваше, любезный сын мой, от 18-го сего января и сущность его содержания согласуются с моим желанием и я могу только выразить вам, на оное мое удовольствие. Касательно отсрочки поездки вашей и предлагаемого мне вопроса, именно: на кого вы похожи в глазах всей Европы? отвечать не трудно: вы будете похожи на человека, покорного моей воле, исполнившего мое желание и то, о чем я убедительнейше просила вас. Впрочем, вся Европа знает, и не с сегодняшнего дня привыкла видеть, что принцы, вам подобные, поступают не по прихоти, но согласно требованиям приличия и по обстоятельствам; которые, в свою очередь, не всегда зависят от нас, а подчиняются требованиям данного случая. [871] Думаю, что этого за-глаза достаточно, даже более нежели достаточно, для целой Европы. Прощайте, обнимаю вас и кланяюсь любезной моей дочери.

____________________________________________

Гатчина, 24-го января 1788 г.

Дрожайшая матушка! С прискорбием отношусь к положительному повелению вашего величества, препятствующему моему отъезду, не смотря на все мои доводы. Трудно мне будет полагаться на неопределенную надежду, вами мне подаваемую в таком деле, которое не должен считать прихотью с моей стороны, в виду собственного же вашего одобрения я согласия, — вследствие права, данного мне примером моих современников и равных мне. После всего свершившегося я должен покориться воле вашего величества; но никогда не буду в состоянии заглушить чувств, меня одушевляющих, в которых мы не властны, ибо эти чувства основываются на чести и убеждении сколько же непоколебимых, сколько и те чувствования, с которыми есмь, дрожайшая матушка, и проч. Павел.

Жена моя повергается к стопам вашего величества.

____________________________________________

Повинуясь державной воле своей родительницы, великий князь отложил свой отъезд на пять месяцев. Совет императрицы, данный цесаревичу, чтобы он не оставлял своей супруги в положении, при котором его присутствие было необходимо, был совершенно основателен: 10-го мая 1788 года великая княгиня Мария Феодоровна разрешилась от бремени дочерью, нареченною Екатериною ⁹. В первых числах июля великий князь отправился в Финляндию. Граф В. П. Мусин-Пушкин, радея о безопасности цесаревича, отдалял его от принятия участия в доенных действиях; оно ограничилось, незначительною рекогносцировкою, как явствует из нижеприведенного письма. — Ред. [872]

____________________________________________

Великая княгиня — императрице.

Спешу, дорогая матушка, сообщить вам новость, которая, благодаря доброте вашей к нам, доставит вам такое же удовольствие, как и нам: муж мой понюхал пороху, — сделана была рекогносцировка, во время которой произведены были пушечные выстрелы; благодаря Бога, убито только несколько лошадей. Муж мой здоров и весьма доволен, что видел неприятеля, и что дал ему возможность видеть сына, сражающегося за правое дело нежно-обожаемой матери.

____________________________________________

С.-Петербург, 7-го июля 1788 г.

Милостивый государь брат мой! Я глубоко тронута сочувствием, выраженным вашим императорским величеством в письме от 16-го июня, по случаю рождения четвертой моей внучки, а также внимательностью, изъявленною вами по этому поводу и лично до меня относящеюся.

Нисколько не сомневаюсь, что единственно вследствие важных воинских соображений ваше императорское величество доныне [873] откладывали осаду Белграда. Приближение неприятеля к крепости, доставляя вам случае победить его, вслед за победою повлечет или падение крепости, или, по крайней мере, облегчит ее взятие. Прошу ваше императорское величество быть уверенным, что мои вам пожелания успехов и славы вполне искренни, что они на сколько же, и даже более, относятся к августейшей особе вашей, как и к нашим общим выгодам.

Соперник героя Ламанчского ¹⁰, о котором ваше императорское величество упоминаете в письме вашем, теперь окончательно снял личину. Я узнала, что он вырядился в одежду Густава-Адольфа, в доспехах, в налокотниках и набедренниках проник в мои пределы между скалами Финляндии: подвиги его покуда ограничились убийством старика-офицера и двух гарнизонных солдат, которые, ничего не подозревая, мирно плыли на барке, нагруженной дровами, к Нейшлоту ¹¹ (Nyslott). Отправляясь из Стокгольма, шведский король пригласил дам на завтрак, который он намерен дать им в Петергофе. Войскам своим он обещал превзойти Густава-Адольфа и окончить начатое Карлом XII; но, на сколько я помню, первый имел притязания драться с неверными, от которых [874] подражатель его берет деньги, а второй — начал раззорение Швеции. Ваше императорское величество изволите усмотреть из нот и деклараций, сообщенных послу вашему, до какой степени достигло самохвальство его шведского величества. Ваше императорское величество найдете смесь непристойности выражений с нелепостью предложений. Это — чистый бред. Не могу, однако, скрыть, что неожиданное это событие по истинне огорчает меня, вследствие того, что оно неминуемо замедлит прибытие моего флота на место его назначении. Не могу с точностью определить, долго-ли еще его шведское величество и чем именно может продержаться.

Вполне полагаясь на дружбу вашего, императорского величества, при каких бы то ни было обстоятельствах, прошу вас быть в уверенности, что я никогда не премину доказать вам ненарушимую привязанность и глубочайшее уважение, с которыми есмь и проч.

____________________________________________

31-го июля 1788 г.

Дрожайшая матушка. Обращаюсь к вам, дрожайшая матушка с тем почтительным доверием, которое питаю к вам в моем сердце, и вполне подчиняю решению вашему и мою просьбу, и мое [875] желание. Зная, что с отступлением шведов, теперь всякая опасность миновала для Выборга, мне весьма естественно пришло на мысль сделать сюрприз моему мужу-побывать у него день, другой. По чувствам, которые я питаю к нему, вы можете судить о радости, о счастии, которые возбуждает во мне эта мысль, как дорога она моему сердцу; но тем не менее я ее вполне подчиняю вашему решению, любезная матушка, и какова бы ни была ваша воля, вы увидите, что я, как и всегда, ей подчинюсь с почтением и доверием. Не распространяюсь о том счастии, которое вы доставили бы мне дозволением вашим, которое дерзаю у вас испрашивать, ибо сама себе говорю, что ваши милости во мне таковы, что если вы удостоите снизойти в моей просьбе, то вас к тому побудит мысль доставить удовольствие вашим детям. Осмелюсь признаться, что я обращаюсь к вам с настоящею просьбою с тем доверием, которое мне внушает ваша материнская нежность. Для этой доездки нет надобности ни в каком предварительном приготовлении. Мне нужны только одна карета для меня, коляска — для одной из моих дам и для камердинера и еще коляска — для прислуги этой дамы, так что всего-на-все мне понадобится только шестнадцать или восемнадцать лошадей. Выехав рано утром, я очень [876] удобно буду в Выборге к вечеру; останусь там один или два дня, как вы позволите, и возвращусь тоже в один день, чтоб повергнуть в вашим стопам дань нашей признательности. Судите, дрожайшая матушка, об удовольствии моего мужа — свидеться со мною в ту минуту, в которую он этого так можно ожидает, и этим неожиданным счастием мы опять были бы обязаны вашим милостям. Соблаговолите на минуту остановиться на этой мысли и видеть, что она запечатлена доверием и почтительною, безграничною привязанностию, которую я повергаю к стопам вашим, осмеливаясь, дрожайшая и возлюбленнейшая матушка, именоваться вашей покорнейшей, послушнейшей и преданной слугою и дочерью Марией.

1789 г.

Дрожайшая матушка! Милостивое участие, которое вы, дрожайшая матушка, благоволили принять в неприятностях, постигших родителей, моих, дает мне смелость препроводить к вам копию письма, только что полученного от отца моего и снятую мною, так как я знаю, что вашему императорскому величеству трудно разбирать его почерк. Повидимому, в их критическом положении нет иной перемены, кроме того, что эта бешеная шайка дала им время сделать необходимые распоряжения, вследствие чего они взяли с собою все, что только было возможно взять в столь короткий промежуток времени. Что же касается до последствий, какие может иметь это [877] неприятное дело, их не возможно и исчислить, так как нельзя предвидеть поступков неистовой черни. Вот уже две почты, как я не имею ни строки от моей матери. Привыкнув получать от нее письма два раза в неделю, не знаю, чеку приписать столь необыкновенное молчание. Может быть, так как она находится на французской территории, ее письма перехватывают. Передаю все эти подробности моей доброй и дорогой матушке с сердцем, преисполненным доверия и нежности в ней. Осмеливаюсь просить ее, чтобы в случае получения каких-либо известий, касающихся моих родителей, она не оставила меня в неведении. Мой муж повергает себя к стопам вашим, любезнейшая матушка, равно как и все наши маленькие дочери. Мысли наши заняты вами, так как вы почти постоянный предмет наших разговоров, для меня любимейший: он дает свободный ток чувствам уважения и нежности, с которыми я пребываю и пребуду на всю жизнь.

____________________________________________

Герцог Виртембергский — великой княгине Марии Феодоровне.

В столь ужасную минуту я едва имею время написать вам два слова, так как третьего дня, в пятницу, мне помешали распоряжения, которые я постоянно должен был принимать для защиты здешнего края города Монбельяра с замком и Этюпа против толпы злодеев и разбойников, которые, захватывая в плен целые общины соседних деревень, принуждают их всех за собой следовать, чтобы, раззорять, разрушать, жечь, и грабить замки знатных господ. Я вооружил, на сколько мог, монбельярских граждан, у меня было несколько отрядов конных стрелков и [878] пеших из Бельфортского гарнизона. С этими небольшими средствами, с Божьей помощью, мне удалось предохранить здешний край и наши замки от нападений и грабежа. Но злодеи в конец раззорили и разрушили нашу значительную соловарню в Сомбра, что для меня составляет свыше сорока тысяч ливров ежегодного убытку. Словом сказать, опустошение страшное и Франция видит ужасы, беспримерные в истории! Эти презренные изверги, число которых едва превысило тысячу или полторы тысячи человек, раззорили все дворянские замки, какие только могли раззорить в Франш-Конте; все дворяне бежали в Швейцарию, это было в высшей степени трогательное зрелище! Если-б я не принял столь хороших мер, я бы здесь погиб; но они устрашили злодеев. Правда, они угрожают мне нападением не сегодня, так завтра; но я готов их встретить и они не явятся сюда без того, чтоб я не знал о том за несколько часов. Впрочем, теперь я сильно сомневаюсь, чтобы это могло случиться. Я получил вчера и еще в эту самую минуту известие чрез моих объездных, что их преследуют драгуны; что эта разбойничья шайка хотела напасть на Везуль, но что ее хорошо помяли и часть ее была изрублена и загнана до Арсэ, как и в нашей баронии де-Гранж. У меня повсюду ходят патрули и я получаю постоянные известия; меня с точностию уведомляют о всех движениях шайки. Любезная матушка ваша, по моей настоятельной просьбе, удалилась в Б., где она в совершенной [879] безопасности и принята, как нельзя лучше. Мои добрые монбельярцы — молодцы, неутомимые и благонамеренные люди. Они мне вполне доверяют, а — я им; они ко мне чрезвычайно привязаны. Прошу вас, любезное дитя мое, при малейшем удобном случае повергнуть меня в стопам ее императорского величества и нашего дорогого великого князя Я убежден, что они соблаговолят выразить сочувствие нашему ужасному положению и моим потерям. Ваша любезная матушка, вероятно, напишет вам обо всем остальном, я же только имею время и проч.

Забыл вам сказать, любезное дитя мое, что эта разбойничья шайка вооружена только топорами и дубинами, но она очень многочисленна. По всем вероятностям, однако, скоро уменьшится.

____________________________________________

27-го августа 1789 г.

За исключением некоторой слабости, милая дочь моя, кажется, что гадкая колика моя перестала; к Александрову дню я надеюсь выйдти. Бегство его Густавовского величества (Sa Majeste Gustavienne), как его называете, любезная дочь моя, на этот раз изрядно было похоже на бегство собаки, выгнанной из кухни. Надеюсь, что порошок, приготовленный для Машутки и ею принятый, принесет ей пользу. Прощайте, обнимаю вас, также как и любезного сына моего и детей ваших. [880]

____________________________________________

Гатчина, 11-го октября 1789 г.

Дрожавшая матушка! Я должна исполнить три обязанности в отношения вас, дрожавшая матушка, тяк как мне следует дать вам отчет о здоровья Машутки, которой день это дна лучше...

...................Вторая моя обязанность, дрожавшая матушка, — выразить вам признательность мужа моего и мою за прелестное, милостивое письмо ваше вчерашнего дня; осмеливаемся уверять вас, что если вы удостоиваете нас любовью вашей, то и мы любим, и обожаем вас от всего нашего сердца, как нашу милую и обожаемую матушку, как нашу государыню, и что мы гордость нашу полагаем в том, чтобы превзойти всех ваших подданных в любви и верности. Еще остается мне исполнить третью обязанность, а именно: повергнуть к стопам вашим, дрожавшая матушка, дань глубочайшего уважения моих родителей и их поздравления с решительной победой, одержанной вашими судами над шведами; родители мои пишут мне, что для верной оценки храбрости русских войск, им можно только сказать: вы достойны августейшей монархини, царствующей над вами для вашего счастия и для вашей славы.

Маленькие мои девочки целуют ручки ваши, дрожайшая матушка, я также и есмь с глубочайшим уважением, дрожайшая матушка, ваша всепокорная и послушная слуга и дочь Мария. [881]

____________________________________________

26-го августа 1791 г.

Пишу вам, любезные дети мои, это письмо с грустью и сокрушением сердечным о, печальном положении, в котором, как предвижу, находится моя любезная дочь. Живо чувствую ее горе, принимаю в нем искреннейшее участие и надеюсь, что оно не повредит ее здоровью, о котором прошу ее прилагать возможное попечение. Отправляю это письмо и посланного нарочно за тем, чтобы осведомиться о состоянии ее здоровья. Прощайте, любезные дети; обнимаю вас от всего сердца и детей ваших также.

____________________________________________

16-го сентября 1791 г.

Я совершенно здорова, любезная дочь моя, но сильно раздосадована тем, что матушка ваша так тревожится о своих сестрах и племяннице и что возмущение проникло до города Монбельяра. Говорят, в Фальсбурге случилась еще странная история с Оверньским полком, который не признает более над собою никакой власти, овладел городом, своевольничает и намеревается выдержать осаду. Я убеждена, что король неаполитанский с большим удовольствием примет у себя принца — вашего брата. Прощайте, любезная дочь моя; обнимаю вас вместе с вашим мужем. [882]

____________________________________________

Императрица — великой княгине.

Изъявляю вам нежнейшую признательность за выражения любви, которыми вы сопровождаете только что принесенные мне от вас драгоценные подарки; я была ими тронута до слез. Да благословит вас Бог с вашим мужем и вашими детьми. Я нахожу, что камея очень похожа и превосходной работы, точно также, как и лампа.

____________________________________________

Императрица — великой княгине.

Благодарю вас, любезная дочь, за вашу миленькую работу из воску и за шерстяной снурок, которые вы мне прислали. Я в нем имею большую надобность, так как хожу не без труда, но пятно и опухоль уменьшаются. Обнимаю вас обоих от всего сердца и пишу вам из комнаты, куда я поместила все ваши рисунки: их набралось уже порядочное количество.

____________________________________________

6-го октября 1792 г.

Сию минуту получила я, любезная дочь моя, ваше сегодняшнее письмо, за которое много вам благодарна. Вам известны мои чувства и потому не могу вам надоедать повторениями. Увы! хотела бы я, чтоб видели и поменьше хвалили моих бедных баденских принцесс ¹²: [883] признаюсь вам в том откровенно, потому что мне хотелось бы, чтоб к ним не были пристрастны ни в хорошем, ни в дурном, тем более, что им трудно, или будет трудно, произвести то впечатление, которое было бы желательно. Прощайте; обнимаю вас обоих.

____________________________________________

16-го октября 1792 г.

Поздравляю вас, любезная дочь моя, с вашим прибытием в Гатчину я желаю, чтоб вы были там здоровы. Кажется, опасения наши остаются все теже; вот, я полагаю, предмет разговора, о котором вы упоминаете и который вам не прискучил. Кланяюсь моему любезному сыну и обнимаю вас обоих.

————

Императрица — великой княгине.

Благодарю вас, любезная дочь моя, за присланный вами прекрасный рисунок, хотя предмет его весьма грустен. Я его оставляю у себя, а вас обнимаю от всего сердца за милые и нежные вещи, которые вы мне говорите.

____________________________________________

23-го октября 1792 г.

Благодаря вас за содержание вашего письма, любезная дочь, [884] вновь повторяю вам выражение моих чувствований. То, что вы говорите мне о нищете эмигрантов, служит подтверждением слухов, доходящих до меня со всех сторон, и поддерживает удивление, в в котором находятся все военные, по случаю выступления в поход первых полководцев вашего времени; вероятно, на это есть десяти причин, пан не известных. Прощайте; обнимаю вас, также как и моего любезного сына.

____________________________________________

Императрица — великой княгине.

Чувства, которые вы мне выражаете, любезная дочь моя, мне всегда дороги. Я привыкла, чтоб обо мне говорили и хорошего, и дурного более, нежели я заслуживаю. Отдаю справедливость матушке вашей; я знаю, что она желает мне добра. Я прочла из ее письма только подчеркнутые строки. Обнимаю вас, любезная дочь, и посылаю вам письмо, которое вы мне сообщили.

____________________________________________

Императрица — великой княгине.

Я была весьма удивлена, получив вашу записку, любезная дочь. Если я могла вас утешить, то вполне вознаграждена вашею чувствительностью; но, Бога ради, будьте как можно спокойнее, не пишите и не думайте ни о чем, что могло бы расстроить ваши нервы избытком чувствительности. Прощайте, обнимаю вас.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. в «Русской Старине», изд. 1873 г., т. VIII, стр. 649–690.

2. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1743, ум. 1810 г.), именовавшаяся директором, а в последствия президентом Академии. Ред.

3. Правописание подлинника соблюдено.

4. «Наместничества» — в отпуске, снятом великим князем Павлом Петровичем. Ред.

5. Яков Иванович Булгаков (1748–1809 г.), тотчас по прибытии в Константинополь, был заключен в семибашенный замок (Эдикул). В этом заточении, презирая угрозами турок, наш посланник занимался переводом с французского сочинения аббата де-ла-Порт: Всемирный Путешествователь и перевел несколько томов. Они были напечатаны. См. о Я. И. Булгакове: «Рус. Стар.». т. V. стр. 223. 224, 616, 617, 620, 767–768. Ред.

6. Сверх ожидания императрицы, вторая война ее с Турками была довольно продолжительна, именно с 1787-го по 1791-й год. Ред.

7. Брат великой княгини Марии Феодоровны, принц Фридрих Ввртембергский в 1784 году был Выборгским губернатором, но за многие беспорядки был уволен от службы и вообще не пользовался расположением Екатерины II, как за нерадение к службе, так я за странное обхождение с супругою. Еще в декабре 1786 года принцесса жаловалась на него императрице; дальнейшее его поведение истощило меру терпения Екатерины и он был уволен из службы. Взяв с собою детей, принц выехал за границу, оставив супругу при нашем дворе. Она скончалась в сентябре 1788 г. (О принце Фридрихе упоминают в своих Записках — граф Сегюр и А. В. Храповицкий).

Всех писем, до этого случая относящихся, четырнадцать, из них шесть писаны императрицею; все они будут напечатаны в XIII т. «Сборника Русского Исторического Общества». Ред.

8. В январе 1788 г. Екатерина II разрешила-было великому князю отправиться на театр военных действий. Готовясь в этой поездке, цесаревич 4-го и 15-го января того года составил завещательные письма и особое «предписание» о порядке управления Россиею, на тот случай, если он будет убит и взойдет на престол его сын. Эти весьма замечательные документы найдены нами и напечатаны в «Вестнике Европы» 1867 г. т. I, стр. 297–330. — Ред.

9. Великая княжна Екатерина Павловна 18-го апреля 1809 года сочеталась первым браком с принцем Георгием Ольденбургским; овдовев — 15-го декабря 1812 года, великая княгиня 12-го января 1816 года вышла за Вильгельма, герцога (впоследствии короля) Виртембергского. Скончалась 26-го декабря 1818 года. Ред.

10. To-есть, король шведский Густав III. Ред.

11. Или Нистадту? Трудно разобрать по связности почерка и по сходству имен. Ред.

12. Дочери маркграфа Дурлах-Баденского Луиза-Мария-Августа, и Фридерика-Доротея. Старшая (род. 13-го января 1779 г.), во святом миропомазании нареченная Елисаветою, сочеталась браком с великим князем Александром Павловичем. Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Исторические материалы в библиотеке дворца города Павловска // Русская старина, № 12. 1873

© текст - Семевский М. И. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1873