-

ПИСЬМА ЕКАТЕРИНЫ II К ГРАФУ СТАКЕЛЬБЕРГУ.

1773-1793.

XLI. ¹

Князь Александр Алексеевич ². Отправляемому ныне в Стокгольм нашему тайному советнику графу Стакельбергу повелеваем за проезд и на расходы его выдать четыре тысячи червонных из казначейства, для остаточных сумм учрежденного. Пребываем вам благосклонны. Екатерина.

В С.-Петербурге, апреля 16, 1791 года.

XLII.

Господин граф Стакельберг. Так как, вследствие моего второго разговора с вами, легко могло возникнуть какое-нибудь недоразумение, то я очень рада высказать вам письменно свое мнение о настоящем положении дел наших с королем шведским ³, по поводу которых вы будете с ним объясняться. Прежде всего вы должны согласиться со мною, что нам было бы хуже всего, если б он пошел на нас в союзе с другими врагами. Вам известны [606] условия, которые он предлагал мне, желая заключить союз, и без сомнения мне было бы гораздо приятнее видеть в нем союзника, нежели врага. Его условия невыгодны для России особенно в военное время, вот почему их старались смягчить в контрпроекте. Если контрпроект не понравится шведскому королю, тем более что он (король) выставляет нам на вид все выгоды, которые вытекают для него из союза с королем прусским, английским и турками, в таком случае следует попытаться склонить его по крайней мере к нейтралитету, предлагая некоторые уступки с нашей стороны, т.-е. те, которые содержатся в нашем ответном проекте, чтобы он не перешел на сторону наших врагов. Говорят, будто-бы англичане хотят, с позволения его величества шведского короля, занять Ловизский порт; это было бы в высшей степени невыгодно для нас, — порт этот превратился бы в очень короткое время в складочное место контрабанды. Надеюсь, что король шведский не согласится на это. Такая легкая уступка своих портов другим народам не может согласоваться с его интересами; правда, в Готенбурге он устроил нечто подобное для французов, но там это не имело никаких последствий. Если шведский король, как прежде казалось, выскажет вам желание присоединиться к нам в смысле союза и приметь обширный проект семейного договора (pacte de famille) во имя вечного нерасторжимого мира трех северных держав — России, Швеции и Дании, то я с радостью соглашусь на это и сделаю, конечно, все, от меня зависящее, сообразно с интересами моей земли; [607] точное определение границ было бы прямым следствием подобного договора, и, может быть, тотчас же обнаружило-б всю его пользу. Я это последнее предположение считаю почти невозможным: Швеция и Дания без сомнения выставят условия, которые затянуть дело. Впрочем, относительно всего сказанного мною необходимо сообразоваться с обстоятельствами и выбрать лучшее; настоящее же положение дел требует, во чтобы то ни стало, предупредить нападение государя, который уже доказал, как мало его связывают всякого рода трактаты, на добросовестность которого никто уж более не рассчитывает. Но, с другой стороны, шведский король очень умный человек и далеко не равнодушен к славе; я думаю, он не захочет пренебречь случаем добыть ее сообща с нами в деле освобождения Севера от англо-прусской диктатуры и постановки надежного оплота против дерзких ее притязаний. Его величество едва-ли предпочтет для своей державы подчиненное положение относительно этой диктатуры семейному договору и дружбе с Россией, которая со временем может поддержать наследного принца, его сына. Вот когда обнаружатся отеческие чувства шведского короля. Для большей ясности сказанного мною, я кончу тем, с чего по настоящему следовало-бы начать: ваши переговоры должны заключать в себе три главных пункта: во-первых, — помешать королю присоединиться к нашим врагам для общего на нас нападения; во-вторых, постараться склонить его к нейтралитету в том случае, если бы, в третьих, не удалось привлечь его к семейному северному союзу. [608] Вот все, что я хотела вам сказать; затем молю Бога да благословит Он ваше дело. Екатерина.

В СПБ., сего 17 апреля.

XLIII. ⁴

Граф! Ваши два письма от 10/21 мая и 15/26 того же месяца были мне доставлены, одно за другим, в свое время. Из первого я с удовольствием узнала о вашем приезде в Стокгольм и о той поспешности, какую приложил король шведский для вашего с ним свидания. Частые переговоры, которые были следствием этого до его отъезда, кажется не оставляют никакого сомнения на счет его намерения придать, по крайней мере, видимую искренность обнаруженному им желанию — сблизиться со мною посредством союза. Я не стану входить в рассуждение о том, произошло ли изъявление такой поспешности в отношении к вам из желания увеличить предложения со стороны дворов английского и прусского, или же оно было внушено этим. Уверение ваше, что король до сих пор ни о чем еще не договорился с этими дворами, меня успокоивает в настоящую минуту; отъезд его в Ахен и Спа служит указатель в пользу того мнения, что нынешним летом е. в. не решится ни на какое наступательное против меня предприятие, и что, сообразуясь с положением дел в королевстве, он не двинется [609] вперед, чтобы доставить удовольствие упомянутым дворам, которые бы очень желали снова побудить его к этому, обещая ему помощь и поддержку. Поддаться опять на такую приманку будет не безопасно для шведского короля; небольшая помощь, которую он получил прежде, — когда считал себя участником их игры, — должна была заставить его испытать все неудовольствие. Кроме того, вам должно быть не безъизвестно, что договариваясь с королем шведским, с целью напустить его на нас, оба двора чрезвычайно затруднены тою ролью, какую они принялись играть в отношении к нам. Результатом таких затруднений не была посылка английского флота в Балтийское море, как об этом, казалось, заявило извещение короля английского, сделанное парламенту; но вследствие малой охоты, какую выразил английский народ, начать с нами несправедливую, без всякой положительной причины войну, — английское министерство нашло удобным с чрезвычайною поспешностью отправить в Петербург сэра Фокнера, секретаря при тайном совете короля английского, для того, чтобы обратить в переговоры и мир, и войну. С другой стороны высокие союзники не во всем согласны между собой; они взваливают один на другого ошибки в том, что произошло, сознавая как те, так и другие под рукой, что Очаков и его территория до Днестра (которую никакая человеческая сила не может отнять у нас, потому что я желаю только прочного мира и это, как вы знаете, ставлю очень умеренным условием sine qua non, возвращая все другие мои завоевания) не [610] составляют столь важного предмета ни для них, ни для требуемого равновесия в Европе, чтобы одни истощали свою казну, на половину уже пустую вследствие преждевременных вооружений, а другие с радостью в сердце погрузили бы на дно свою торговлю для того, чтобы принудить меня к уступке. Я говорю вам об этом для сведения, дабы вы видели, что если я с одной стороны желаю союза и дружбы короля шведского для того, чтобы упрочить Верельский мир и спокойствие на севере, то с другой стороны положение дел не таково, чтобы мы спешили заключить теперь же мир на столь тягостных условиях, для избежания еще больших неудобств; мир же, заключенный по необходимости, будет впоследствии непрочен, и условия его будут не исполнены, или неисполнимы.

Что же касается рыцарства, то вы в отношении его успели выше всякого ожидания. Я отозвала барона фон-дер-Палена с приказанием, как вы мне это предложили, чтобы он следовал за шведским королем на воды, потому что сам король желает этого, и потому что барон Армфельдт находит это необходимым. В тоже время я отправила барону фон-дер-Палену письмо, в котором говорится о контр-революции во Франции, и которое барон фон-дер-Пален прочтет королю шведскому, а этот последний в состоянии обсудить его лучше, нежели я. Но он найдет там воспламеняющие материалы по этому делу, в особенности, если оно уже пустило корни в его голове, что, как кажется, доказывает ваше третье письмо от 20/31 мая, которое мне принесли, когда я писала [611] настоящее мне письмо, и на которое я буду отвечать после того, как исчерпаю до дна все, что имею сказать вам по поводу ваших двух первых писем.

Анекдот, который вы мне передаете об ответе короля шведского его прусскому брату и кузену, очень хорош и остроумен. Хотя оба государя близкие родственники, но, по моему, они не симпатизируют друг с другом по уму. Засвидетельствуйте барону Армфельдту мою признательность за все его добрые и честные поступки в отношении к нам. Приходится иметь дело с таким светским человеком, который всю жизнь был чрезвычайно щекотлив на счет признательности. Я охотно свела бы счеты с этим истинным и полезным патриотом; научите меня, чем и как? Я, по истине, ничего так не желаю, как сделать из шведского короля такого друга и союзника, па которого бы я могла рассчитывать Перехожу теперь ко второму вашему письму от 15/26 мая. Я с удовольствием вижу, что моя материя, сделанная в Москве на турецкий манер, была получена еще вовремя, прежде отъезда короля на воды, и что она была принята им, как знак моей дружбы, что и было на самом деле.

Англо-пруссаки не должны ни на минуту задерживать наш союз, особенно в такое время, когда шведский король спрашивает вас о важных проектах и о таком, который вы должны были представить ему, как дело и предположение, соединенный с более верною славою, нежели химерические и дурно задуманные системы [612] высоких союзников. Вы найдете ниже мои размышления об этом проекте и контрпроекте короля шведского. Вы хорошо сделали, что ослабили подозрение е. в. против моего министерства; генерал Стединг говорил уже мне об этом, и я была очень удивлена, услышав, что он называет имена принца Нассаусского ⁵ и г. Маркова ⁶, как главных, по его выражению, противников моего желания заключить союз с Швецией.

Я ему сперва сказала, что принц Нассауский не принимает иного участия в делах, кроме начальствования над дивизией гребной флотилии, и что это хотя и дает ему доступ в адмиралтейц-коллегию, но что там никогда не рассуждают о политике. Что же касается г. Маркова, то хотя он и состоит в коллегии иностранных дел, но, конечно, нелепо было бы предполагать, что он может противиться делам, мною однажды решенным и оконченным. Потом я отозвалась обо всем этом, как о таких сплетнях со стороны подчиненных, который не стоят того, чтобы на них обращал государь свое внимание, и я удивляюсь, что король говорил вам обо всем этом. Вообще кажется, что этот государь [613] видит способность в умении возбуждать некоторого рода тревогу, которая столько же вредит его собственному спокойствию, сколько» и спокойствию других. Надобно желать, чтобы он имел более постоянства в своем уме. Если он еще способен к тому, так это по делам французской контр-революции, которая может ему это доставить. Если он может согласить свою славу с своими наклонностями и в состоянии будет удовлетворить себя чем-либо, то он разовьет все дарования, какие дал ему Господь, и из которых каждого у него не в избытке. Но так как мы наконец пришли к тому убеждению, что мы — король шведский и я, — имеем довольно сходный мысли на счет дел во Франции, то хорошо было бы обсудить: первое, какое право имеем мы оба вмешиваться в эти дела? Ответ на это незатруднителен: так как Швеция гарантировала вестфальский мир ⁷, и Россия сделала тоже самое в силу Тешенского договора ⁸, то относительно такого права нет никакого сомнения. Итак, имея право, мы посмотрим, что нужно [614] сделать, и о чем договориться. Второе: шведский король и я согласна в том, что вестфальский мир очевидно нарушен многими декретами, посягающими на этот мир и провозглашенными национальным собранием ⁹. Имперские князья, которых декреты эта касаются ближайшим образом, и у которых они отнимают обеспеченные за ними владения, соглашаются уже между собой, чтобы помочь этому, и как только они условятся на счет способов, то им и нужно будет обратиться к поручителям. Это они сделают сами по себе, или же их нужно будет побудить к тому и договориться с ними по этому предмету. Как кажется, из всех имперских князей таким соглашением наиболее заинтересован курфюрст Майнцкий. По моему мнению, его ответ французскому двору и на ноту г. Окелли, министра этой державы, не оставляет никакого сомнения касательно его чувств. С другой стороны князь Тур-Таксис, уполномоченный императора ¹⁰, снова вручил Ратисбонскому ¹¹ сейму запросы, для представления их на разрешение государству обсуждавших это дело. Следовательно, венский двор, или, точнее, [615] глава империи действует, или обязан действовать, сообразно с своим званием, если не по доброй воле, которая могла быть сдержана прежде всего щекотливостью положения французских короля и королевы при настоящем кризисе, и во-вторых из боязни вдаться в новые затруднения прежде, нежели уничтожатся те, в каких ныне находится венский двор.

Россия находится в том же точно положении, как и римский император. Каковы бы ни были желания ее, чтобы Франция заняла свое место в системе европейского равновесия, нам все-таки нужно кончить одну войну и еще предотвратить многие другие войны. Ни одна из держав не заинтересована настолько продолжением французской анархии, как Англия, а, быть может, и вся англо-прусская лига; нужно ожидать, что она употребить много различных средств для того, чтобы разрушить спасительные виды на счет восстановления порядка и тишины во Франции — такого предположения, которым равномерно заняты, и король шведский, и я, и относительно которого мы сделали друг другу взаимные конфиденциальные сообщения. Но эти размышления не воспрепятствуют мне понять, поставить третий пункт и войти в секретное соглашение с королем шведским относительно этого дела, не только для восстановления Вестфальского трактата, — старейшим поручителем которого состоит король, — но и для того, наконец, чтобы возвратить королю Франции его законные права и преимущества, смотря на это, как на дело государей, и предоставить французскому королю и его государству, то [616] место, какое следует ему занимать для действительного, а не химерического равновесия в Европе. Четвертое: я приняла на себя проведать об этом у венского двора и сообщить шведскому королю самые достоверные, — какие только я могу достать, — сведения о решении и о тех способах, какие римский император пожелает употребить для того, чтобы помочь его наихристианнейшему величеству, как в качестве императора, так и в качестве владетеля наследственных государств австрийского дома, с тем, чтобы, пятое, король шведский дал мне обещание с своей стороны, что он сообщить мне те сведения, какие он может приобрести касательно средств и намерений курфюрстов, князей и других имперских государств относительно французских дел. Шестое: я готова войти в соглашение на счет плана по водворению во Франции порядка, согласно с принятыми нами основаниями. Седьмое: поручители договоров Вестфальского и Тешенского не должны действовать после сделанного им об этом предупреждения иначе, как через представителей. Восьмое: но в случае, если этот способ будет недействителен, то король шведский обязуется лично привести в исполнение условленный план, и хотя он будет в этом случае действовать от своего имени, но будет советоваться и обсуждать образ действий со мною. Девятое: я не буду помогать в этом предприятии королю шведскому прежде, чем заключу мир с турками. После этого я могу обеспечить полмиллиона рублей, выплаченных с разу и приготовленных в Генуе или в Ливорно, с тем, [617] чтобы на эти деньги, по нашему рассчету, производилось содержанье и жалование десяти тысячам войска, которое потом должно быть содержимо на счет Франции, когда туда вступит.

Что же касается Остендского порта и других портов Голландии, то я думаю, что было бы сомнительно рассчитывать на подобные переговоры, потому что собственно на счет Остенде существуют трактаты между Англией и австрийским домом. Между тем я смотрю на Англию, как на державу, всего более противящуюся восстановлению порядка и тишины во Франции, так как никто столько не выигрывает, как Англия, от нынешней анархии в этом государстве. Англо-прусская лига крепко подозревается в соглашении с клубом якобинцев, членам которого м-р Питт не упускает выдавать гинеи, когда это требуется, между тем, как еврей Ефаим ¹² играет около этих господь роль чиновника короля прусского, во имя которого он возбуждает умы.

Я думаю еще, что всякое морское вооружение и переправа войска, с целью употребить его для контр-революции во Франции, несомненно привлечет внимание Англии, и, быть может, она сама вооружится, чтобы воспрепятствовать этому. Итак, десятое: нужно озаботиться на такой случай о безопасности Балтийского моря. В отношении Дании я приму на себя не только побудить тамошний двор [618] к нейтралитету, но и воспрепятствовать его нападению на Швецию, а в случае такого нападения я не затруднюсь защитить Швецию от всякого несправедливая и наступательного предприятия. Это составит, впрочем, один из пунктов союзного договора. Одиннадцатое: договор должен быть» весьма секретный, равно как и все его условия. Двенадцатое: вся эта конвенция не будет иметь ни силы, ни действия прежде подписания союзного трактата между Россией и Швецией. Тринадцатым пунктом будет назначение срока ратификации. Я не считаю нужным упоминать о 9-й статье королевского проект, потому что Франция, — если удастся восстановить ее, — сама займет соответствующее ей место. Я была бы очень довольна, если бы вы через барона Армфельдта могли получить некоторые, более определенные сведения о намерениях Испании и сардинского двора, потому что мои собственный справки до сих пор обнаружили весьма мало признаков по этому предмету, который, впрочем, заставляют предполагать только совершенно пассивную роль этих дворов.

Поговорив с вами о делах, занимающих в настоящее время короля шведского, я хочу поговорить о наших делах с этим государем. Во-первых, я никогда не видела надобности изменять границу, так как со времени Абоского мира в продолжении 50-ти лет довольствовались тою, какая существовала. Но так как в Верельском, а также и в Абоском трактатах упоминается об определении границы, то и нужно обратиться к этому. Когда вся Финляндия, в 1743-м году, была в руках России, то для того, чтобы возвести на шведский престол отца ныне царствующего короля, [619] Poссия отдала Швеции Финляндию от Або до р. Кюменя. Она сохранила для себя за озером Сайма только Нейшлот и то, что принадлежало нам в этой стороне со времени Абоского мира, и что осталось и было утверждено за нами по смыслу Верельского трактата. Кроме того, благодаря Бога, не уступив еще ни разу, по договору, ни одной пяди земли, я до сих пор не знаю, как это делается, но думаю, что оно не может быть исполнено иначе, как при условии справедливые вознаграждений. Шведы должны предложить мне такие вознаграждения, потому что касается меня, то, говоря по правде, я охотнее сохранила бы то, что предшественники мои считали своею собственностью, и не вижу никакой необходимости отступаться от этого, а также и вновь приобретать что-либо. Если же шведские уполномоченные будут делать вам новые предложения на счет Нейшлота, то вы отстраняйте их, сколь возможно долее, не рискуя однако ни миром, ни союзом, который мы имеем заключить с шведским королем. Но если миру и союзу будет угрожать неудача, а между тем, если мир с турками не будет заключен, тогда нам нужен будет по крайней мере, взамен срытого Нейшлота, Пумула-Зунд с частию земли, прилегающей к Карелии, как вам об этом предпишется подробно в приказаниях, которые к вам будут посланы согласно подписанному уже протоколу моего совета, который я имею теперь перед собою. Что касается обмена Геекфорса, то я не могу слышать об этом и признаюсь, что лучше предпочту дать деньги, нежели уступить хоть одну пядь земли; но пусть это останется между нами. Относительно этих денег вы будете следовать предписаниям, которые получите из коллегии. [620]

Прощайте, будьте здоровы и старайтесь одолеть ту скуку, какую вам причиняет Стокгольм. Екатерина.

В Царском Селе, 27-го мая, 1791 г.

P. S. Я имею известия о том, что ландграф Кассельский не возобновит вовсе договора с Англией. Об этом нужно было бы предуведомить короля шведского: его войска хороши и надежны и могли бы быть взяты на субсидию.

XLIV.

Господин граф Стакельберг. Вследствие моего письма от 27-го мая, в котором вы в точности должны были усмотреть мне мнение о делах ваших с королем шведским, я передам вам то, что дошло до меня в эти дни касательно поведения берлинского двора в отношении дел Франции; вы узнаете и тут то двоедушие, которое проглядывает во всех делах этого двора уже несколько лет. Король прусский обещает золотые горы германским принцам, оскорбленным в своих правах национальным собранием; он опорожнит свои карманы и заставит действовать войска в их пользу. Во Франции же он распускает, что император — душа затеваемой контрреволюции и что следовательно он тут ни причем; в сущности же, не изменяя заключенному им договору с Англией, он не может действовать иначе, чем потребуют того интересы Великобритании. Что же касается Испании, не думаю, чтобы она приняла какое бы то ни было участие, не будучи вполне уверена в благоприятном исходе. Вслед за этим я выведаю намерения венского двора и извещу вас о всем том, что я узнаю; надеюсь [621] в скором времени получить известия. Прощайте, будьте здоровы. Вы увидите из рескрипта, что я ничего более не имею сказать. Екатерина.

Царское Село, 7 июня 1791.

Передайте мой поклон барону Армфельту и сообщите ему содержание этого письма, чтобы он воспользовался им у своего государя ¹³.

XLV.

Господин граф Стакельберг. Я только что узнала из письма вашего от 5/16 июня, поданного мне вчера, что барон ¹⁴ Пален уже четыре дня как в дороге, желая нагнать шведского короля. Я знаю, что последний переехал в Росток, где граф Левенгаупт, [622] присутствия которого барон Армфельт казалось боялся из патриотических видов, заболел и отстал; таким образом и с этой стороны всякие попытки могли бы на время прекратиться. Впрочем, если верить выражениям письма короля к названному барону Армфельту, копию с которого вы от него получили, то кажется, что король шведский теперь именно чуть ли поддастся влиянию, которое могло бы отклонить его от его любимого предмета ¹⁵, однако надо посмотреть, каков будет тон его писем по разлуке с герцогом брауншвейгским ¹⁶ и спасется ли он от остроумного, хотя лукавого и обманчивого, красноречия этого кузена, который два раза сказался больным перемежающеюся лихорадкой, чтобы прилично отделаться от начальства над войском против нас в Пруссии; но я думаю, вполне верно то, что оба друга на самом деле питают к политическим и военным действиям третьего не больше доверия и уважения, чем мы сами ¹⁷.

Князь Потемкин вероятно хотел сделать свое письмо через-чур прекрасным и потому оно до сих пор не написано; он из тех людей, которые не знают ни часа, ни числа, ни года. Мне досадно, что я не узнала этого во-время, а то бы я сама написала письмо и послала бы ему его только для подписи. Вы, вероятно, [623] усмотрели из моего длинного письма от 27-го мая то, что я думаю о проекте, изложенном вами на бумаге, на что вы уполномочены не были. Оба письма, которые вы сочли нужным отправить королю шведскому, я нахожу очень дельными и такими, какими она должны были быть для поддержания хороших отношений с нами этого государя. Я вижу, что заметки, посланные Палену, произведи свое действие и на него; его письмо ко мне преисполнено усердия; это очень хорошо. Я не сомневаюсь, что это усердие сообщится и других. Надеюсь, что письма ваши к королю шведскому отправлены с курьером во избежание того, чтобы великий проект не был разглашен прежде времени и в особенности, чтобы он не попал в злые руки чиновников толстого и тяжеловесного друга ¹⁸. Фокенер ¹⁹, прочтя ответ, данный обоим союзникам ²⁰, в котором не прибавлено ни слова к тому, о чем мы уже сто раз говорили, счел нужным найти его прекрасным и на другой день он просил вице-канцлера выхлопотать ему аудиенцию у меня, чтобы представить кредитив на звание уполномоченного министра. Аудиенция эта будет в воскресенье, после чего мы еще увидим, чего он [624] от нас хочет; но перед тем не преминуть спросить у него письменное изложение всего того, о чем он намерен говорить; крайне сомнительно, чтобы он был уполномочен на что-нибудь такое, чего нельзя было бы передать письменно. Если эти переговоры протянутся до Петрова дня, то очень вероятно, что английский флот появится в Балтийском море не ранее осени и бурь; правда, бури этих стран ничто в сравнении с теми, с которыми англичанам приходилось встречаться в морях Америки и Индии. Что же касается моих кораблей, то они все еще стоят на якоре на кронштадтском рейде. Я разрешила на этих днях барону Стедингу ²¹, но только ему одному, осмотреть наши вооружения, так как я знаю, что он достоин этого доверия, что он благонамеренный человек, любит своего государя и отечество, и наконец у меня нет никакой причины ему не доверять. Он может писать докладную записку, й в следующее воскресенье я ему лично скажу: я боюсь только Бога, дорогой Абнер, и не знаю другой боязни. Я разрешаю всем вам не бояться за меня, потому что я всегда слыхала, что страх ни к чему не ведет. Что же касается разъяснения, вами просимого, насчет тех 500,000 рублей, которые шведский король может взять за моим поручительством, то я думаю, что по справедливости это должно быть таким долгом или такой выдачей, которая когда-нибудь будет уплачена Францией своими средствами, насчет чего, я полагаю, шведский король условится с ними. Прощайте; будьте здоровы. Екатерина.

сего 13 июня, 1791. [625]

XLVI.

Господин тайный советник, граф Стакельберг. Я получила вашу депешу от 11/22 октября с известием о заключении союза с шведским королем, вследствие переговоров, которые были поручена вам. Я довольна вашими трудами и действиями по этому делу. Вице-канцлер передает вам, что я утвердила этот трактат, несмотря на те изменения, которые вы сочли нужным сделать в проекте, присланном вам отсюда.

Условия договора, решенные и подписанный вами и уполномоченными Швеции, так точны и определенны, что не допускают никаких перетолкований или новых требований. Льщу себя надеждой, что и в протоколах ваших переговоров вы позаботились выразиться настолько точно, что не представляется ни малейшей возможности потребовать от меня чего-либо сверх условленного.

Пишу сегодня письмо к королю, прилагая его к вашему, вы доставите его его величеству. В нем главным образом говорится о делах Франции. При передаче письма вы заявите королю о неизменности моего расположения помогать ему и действовать с ним заодно во всем, что касается этих дел; кроме того выразите ему самым энергическим образом, как я довольна нашим новым союзом. Но если он при этом случае вновь выскажет желание видеться со мною нынешней зимой, постарайтесь отклонить его от этого, выставляя на вид неудобства времени года; скажите, что я в этом году расстроила свое здоровье, и что, наконец, нахожусь в грустном расположении духа, вследствие смерти фельдмаршала [626] князя Потемкина-Таврического, одного из полезнейших и верных моих слуг, вследствие смерти человека, отличавшегося особенным усердием и преданностью мне. Одним словом, приложите все старания, чтоб убедить короля отложить исполнение своего намерения на более удобное время, когда я буду иметь возможность принять его со всем блеском и великолепием моего двора. Затем молю Бога, да сохранит Он вас своею милостью. Екатерина.

С.-Петербург, 10 ноября 1791 год.

XLVII.

Господин граф Стакельберг. Барон Пален передал мне письмо ваше от 18/29 октября, которым вы извещаете меня о тайне, поверенной вам кавалером Экартом касательно нового проекта бегства французского короля; тайна эта читается во всех газетах; я уже и без того дала знать принцам, братьям короля, что тайны их плохо хранятся, что все их предприятия слишком известны всюду, и что это часто мешает их успеху. — Вы хорошо-бы сделали, если б по дружбе внушительно поговорили об этом с кавалером Экартом и намекнули ему, на это. Поздравляю вас с успехом в ваших переговорах; я своею подписью вчера утвердила оборонительный трактат. Прощайте, будьте здоровы. Екатерина.

Сего 11 ноября 1791 года. [627]

XLVIII.

Господин граф Стакельберг. Король шведский осведомился у меня, допущу ли я новый французский флаг в моих портах и не считаю ли нужным воспротивиться этому? Я велела ему сказать, что так как французский король сам утвердил постановление об изменении флага нации, и каждый народ имеет право делать у себя какие угодно перемены особенно в отношении цвета, то я думаю, что мне не подобает вмешиваться, что к тому же дело французского короля — дело всех королей и государей мира; это было сказано конфиденциально генералу Стедингу, так как король шведский видимо хотел знать мне мнение о французской революции. Но при случае, который не замедлит представиться, когда шведский король будет говорить с вами о французской революции, вы повторите ему мои слова и скажете, что это дело всех государей после водворения мира достойно внимания, что зная ум и рыцарский дух короля шведского и его заботливый характер, я полагаю, что можно было-бы представить ему восстановление французской монархии, как дело в высшей степени славное и достойное его политических и военных соображений, что я далеко не буду противиться успеху этого предприятия, но что, напротив того, была-бы не прочь способствовать ему.

Сообщ. гр. О. О. Стакельберг и гр. Э. К. Чапский.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», т. III, стр. 310-325; 474-484. — Ред.

2. Вяземский, бывший в то время генерал-прокурором.

3. Густав III — р. в 1746 г., вступил па престол в 1771 году и в следующем году усилил королевскую власть в Швеции, уничтожив значение дворянства и сената. В 1788 году он начал войну с Россиею, но шведский флот бил разбит при Гохланде. Дания заключила союз с Россиею, по под влиянием Англии, Пруссии и Голландии принуждена была объявить себя нейтральной. Швеция одна вела войну с Россиею и после неудачного сражения вашего флота с шведским, Екатерина II заключила в 1790 году мир с Густавом IV и стала стараться о сближении с ним в виду совершившихся в то время событий во Франции. Вся переписка императрицы от носится к этому предмету. — Ред.

4. Перевод этого письма принадлежит Жозефине Константиновне Пиотровской. — Ред.

5. См. примечание на стр. 482-й.

6. Марков или правильнее Морков, Аркадий Иванович, впоследствии граф (р. 1747, ум. 1824 г.), был при Екатерине II посланником в Голландии, потом временным послом в Париже, где в 1783 году содействовал заключению версальского мира. В то время, к которому относится письмо императрицы, он был членом коллегии иностранных дел и пользовался большим влиянием. — Ред.

7. Мир этот, окончивший тридцатилетнюю войну, был заключен в 1648-м году, в городах Мюнстере и Оснабрюке. Постановленные в нем условия считались до венских трактатов 1815-го года главным основанием всей европейской политики; поэтому Екатерина II и придает такое важное значение вестфальской у миру. — Ред.

8. Договор этот был заключен в 1779-м году в городе Тешене (в Силезии) собственно между императрицею Мариею-Терезиею и прусским королем Фридрихом II, по случаю столкновения за баварское наследство. Россия приступила к этому договору в качестве союзницы Австрии, и допустив те территориальные перемены, какие произошли вследствие него, в то же время признала statu quo, установленное вестфальским миром — Ред.

9. Речь идет о французском национальном собрании.

10. Леопольд II, бывший императором с 1790 по 1792 года.

11. Ратисбон (в Баварии), в нем в течение времени от 1656 до 1806 года происходили заседания германского имперского сейма. — Ред.

12. По настоящему Ефраим, один из богатейших берлинских банкиров того времени, влиявший своими оборотами на политику. Он был известен Екатерине II и по польским делам. — Ред.

13. Барон Густав-Маврикий Армфельт (р. 1757 г.), человек замечательный по своему уму и по предприимчивому характеру, был другом короля шведского Густава III. В 1790 году он заключил с Россиею мир в Вереле. После смерти Густава III, Армфельт, опасаясь регента, герцога Зюдерманландского, как личного своего врага, бежал в Италию, а в Швеции был заочно приговорен к лишению чинов и дворянства. По уничтожении регентства, Густав IV пригласил Армфельта в Швецию и оказывал ему особенное доверие. При вступлении на престол герцога Зюдерманландского (Карла XIIІ) барон Армфельт переселился в Россию и в 1811 году вступил в русское подданство: при этом он был пожалован генералом от инфантерии и генерал-адъютантом, с назначением членом государственная совета. В 1812 году император Александр I возвел его в графское достоинство. Он умер в Царском Селе в 1814 году. — Ред.

14. Барон Петр Алексеевич (Петр Людвиг), р. 1745, ум. 1824 году впоследствии граф, с.-петербургский военный генерал-губернатор при императоре Павле. В это время он был губернатором прибалтийского края.

15. Дело идет о проекте Густава III, касательно восстановления королевской власти во Франции. — Ред.

16. Герцог Фридрих-Карл Вильгельм (р. 1735, ум. 1806), состоял в прусской службе и приобрел громкую известность в семилетнюю войну. Он был врагом французской революции и в 1792 году командовал австро-прусскими войсками, действовавшими против Франции. — Ред.

17. Намек на короля прусского Фридриха Вильгельма II. — Ред.

18. На кого делается тут намек — неизвестно, но можно полагать, что дело идет о прусском короле, который, по мнению Екатерины, поддерживал, из своих политических рассчетов, анархию во Франции и следовательно был противником того проекта, который против нее составляли Екатерина II и Густав III. — Ред.

19. Дипломатический агент великобританского кабинета, с которым в ту пору Екатерина II находилась в холодных отношениях по случаю вмешательства Англии в войну Швеции с Россиею. — Ред.

20. Англии и Пруссии.

21. Шведский посол в Петербурге.

Текст воспроизведен по изданию: Письма Екатерины II к графу Стакельбергу. 1773-1793 // Русская старина, № 5. 1871