ПИСЬМА А

ПИСЬМА А. В. СУВОРОВА

Хранящийся в рукописном отделении Гос. публичной библиотеки в Ленинграде «Суворовский сборник» представляет собою ценнейшее собрание документов, относящихся к биографии Суворова (Описаний «сборника» било помещено в «Отчетах пап. Публичной. библиотеки», 1881 г.). Он был передан в Публичную библиотеку в 1882 г. потомком великого полководца — кн. А. А. Суворовым и, в большей своей части, до сих пор еще не опубликован. Большинство материалов, заключающихся в «Сборнике», составляют подлинные письма самого Суворова. К их публикации приступил В. А. Алексеев, издавший в 1901 г. «Письма и бумаги Суворова из Суворовского сборника имп. Публичной библиотеки», но на 1-м выпуске это издание прекратилось. В 1916 г. В. А. Алексеевым снова было предпринято издание «Писем и бумаг Суворова» уже по самым различным источникам, но и оно остановилось на I томе.

Для настоящей публикации выбраны наиболее интересные из писем Суворова, относящиеся к его пребыванию в Варшаве в 1795 г. и в Тульчино в 1796-1797 гг.

Тяготившийся своей деятельностью в Херсоне, Суворов с радостью встретил свое назначение — командовать русскими войсками в Польше.

Война с Польшей дала ему возможность к длинному ряду одержанных им блистательных побед прибавить еще и взятие Варшавы.

1795 год Суворов провел в Варшаве, а в 1796 г. был назначен командующим русской армией в Новороссии. Там главною своею квартирою он избрал Тульчин, где и оставался до 1797 г., т. е. до того момента, когда вскоре после воцарения Павла I попал в положение опального и должен был выехать в свои имения — сначала в Кобрин, а затем в Кончанское.

Письма Суворова за эти годы интересны с нескольких точек зрения. Во-первых, они содержат характеристику положения в завоеванной Польше; во-вторых, в них имеются многочисленные, — всегда веские и точные, — высказывания Суворова по вопросам общеполитическим и военным; в-третьих, они дают интересный материал для истории взаимоотношений Суворова с последним временщиком Екатерины II — кн. Платоном Александровичем Зубовым и, наконец, в них заключаются отзывы Суворова о Павле 1 и о его нововведениях в армии.

Центром писем из Тульчина является, так называемая «персидская экспедиция». Бездарному, но весьма высоко о себе мнившему П. А. Зубову не давали спать лавры Потемкина. Имя последнего было соединено с неосуществившимся, но широко задуманным «греческим проектом». Зубов решил связать свое имя с проектом еще более грандиозным: для установления сообщений России с Индией занять все важнейшие торговые пункты от Персии до Тибета... Сначала главою «экспедиции» был назначен Суворов; однако, это назначение не состоялось. Вероятнее всего, от него отказался сам Суворов, которому гораздо больше хотелось принять участие в войне коалиции европейских держав с Францией, а вступление России в эту коалицию ж концу царствования Екатерины было делом почти решенным. Командующим русскими войсками, отправленными в «персидскую экспедицию», был назначен граф Валериан Зубов, столь же бездарный, как и его браг и, вдобавок, стяжавший печальную славу в польской войне, в которой он участвовал.

Известен финал этого зубовского предприятия: в ноябре 1796 г. Екатерина II скончалась, и Павел I немедленно приказал русским войскам вернуться из похода.

В письмах Суворова, посвященных «персидской экспедиции», встречается одно, как будто бы, противоречивое обстоятельство. В одних письмах Суворов резко отрицательно отзывался о Валериане Зубову, а в других — называл его «героем» и писал о его действиях подробные и хвалебные реляции.

Для понимания этого противоречия следует знать и иметь в виду общий характер суворовских писем и двоякую цель, преследовавшуюся Суворовым при их написании.

Адресат почти всех публикуемых писем — Дмитрий Иванович Хвостов, — родственник Суворова, подполковник, дослужившийся впоследствии до поста обер-прокурора синода. Хвостов являлся своеобразным доверенным Суворова. С ним Суворов состоял в постоянной оживленной переписке, давал ему подробные инструкции, как себя держать, и что с кем говорить, охраняя интересы Суворова в высших военных и придворных кругах Петербурга. Суворова не интересовали придворные интриги до тех пор, пока они, — прямо или косвенно, — не затрагивали его интересов. Но на все, связанное непосредственно с ним, с его военной карьерой, он реагировал живо и нервно. Откровенно высказываясь в большинстве своих писем к Хвостову, он иногда писал письма с явным расчетом на их прочтенье, если не самою императрицею, то близкими к ней людьми.

В одном из писем к Хвостову Суворов писал: «Ныне паче не верьте никому. Я угнетен благовидностью, — отвечайте ею»... Под «благовидностью» Суворов разумел «лицемерие».

Зато уже никакая «благовидность» не маскирует в письмах отношения Суворова к П. А. Зубову, между тем, как эти отношения в начале 1790-х годов, казалось, не оставляли желать лучшего. Суворов приветствовал сказочно быстрое возвышение фаворита, называл его «благородным» человеком.

Как маг Суворов не видеть истинного лица Зубова и не знать его истинной цены? [161]

Отзывы современников позволяют думать, что в первые годы своего «фавора» Зубов еще не выказывал тех отрицательных черт, которые впоследствии стали от него неотъемлемы. Кроме того, в те годы сам Зубов естественно заискивал в людях, которые составляли блеск и славу екатерининского царствования, а к ним, разумеется, принадлежал и Суворов. Наконец, охлаждение, происшедшее в отношениях Суворова с Потемкиным, могло повлиять и на сближение Суворова с Зубовым.

Но у Зубова очень быстро закружилась голова от потока монарших милостей и от фимиама лести. Ничтожество по уму и по способностям, он возомнил себя великим государственным деятелем на самых разнообразных поприщах.

Неизвестно, как бы сложились в дальнейшем отношения этих двух, — столь противоположных, — деятелей царствования Екатерины, если бы ее смерть не положила конец бесславному периоду зубовского фаворитизма.

Публикация писем Суворова представляет собою большие трудности вследствие особенностей эпистолярного стиля этого во всем своеобразного человека. Характернейшими особенностями писем Суворова являются сокращения или условные обозначения имен, обилие намеков и намеренно-темных мест, постоянные недомолвки, делающие подчас его письма (особенно на первый взгляд) совершенно непонятными.

Для нас, отделенных от Суворовской эпохи полуторасталетней давностью, к сожалению, многие места его писем являются не поддающимися раскрытию. В предисловии к 1-му выпуску «Писем и бумаг Суворова» (Спб. 1901) издатель их В. А. Алексеев говорит: «В ней [переписке] есть места не только темные, а прямо не поддающиеся никакому удовлетворительному толкованию».

Но, даже при наличии таких мест, письма Суворова являются ценнейшим материалом не только для биографии великого полководца, но и для военной и политической истории России конца XVIII века.

Письма печатаются с подлинников, с сохранением особенностей суворовской орфографии.

Г. Никольская

Д. И. Хвостову.

Варшава, марта 6 дня 1795 году.

Благословение боже Наташа. И здравие я графом Николаем Александровичем! (Дочь Суворова, Наталия Александровна в феврале 1795 г. вышла замуж за гр. Николая Александровича Зубова — брата фаворита Екатерины II). А и да куда, как мне это утешно!

Дмитрий Иванович! И ведомо, вы очень виноваты, что вы холодно не вникали в газету 1-го № и по нескладности не участвовали. Ожидаю вашего объяснения о несходствии № с указом сенатским (Речь идет, очевидно, не о 1-й, а о 2-м номере «Санкт-Петербургских ведомостей» за г., в которой был помещен указ Екатерины II сенату о пожаловании Суворопу звания Фельдмаршала. Суворова беспокоило разночтение между подлинным указом и его текстом в газете). Тако ж, пожалуйте, будьте точны, кто был № орудием? Чтобы сколько не согрешить на иную, сколько остерегаетца той особы. Высочайшие милости преизобильны, но 1-й № — в публике. Равно тож: Г[лавная] в[оенная] к[оллегия] лишала меня титла главнокомандующего. Я благосклонностью г[рафа] Пл. А. Зу[бова] очень доволен. При сем титле должно писать в Польше, а не в Варшаве.

Гр[а]ф Н[икола]й Ал[ександрови]ч — неинтересантен, но и я не меньше. У Наташи есть моих 1.500 душ — довольно. А ежели мало, то я лутче впредь приобретением им присвоять буду, нежели испрашивать по общему правилу. И осыпан я высочайшими милостями. Вы это знали и прежде. Я — поколеблен. Оставте это судьбе. Мне жаль, что и к[нязь] Алек[сей] (Алексей: Горчаков — племянник Суворова) лишне в то входил.

Его величества императора портрет при дворе неуважен (После взятия Суворовым Варшавы австрийский император прислал ему свой портрет, осыпанный бриллиантами). Что же вы место него желали? Уведомте меня. Г[рафу] Н[иколаю] Ал[ександрови]чу в потребности я писать готов, но в чем важнее. Не можно оставить кореспонденции с графом Пла[тоном] А[лександрови]чем. А оную первый будет ведать. Теперь, слава богу, претикания от клевретов сокращены. А впредь, ежели что, вы вмиг одолевайте, уведомляя меня в подробности.

О перемене рапортиции войск здесь слух ежевремянный. В письме граф [а] Пл[атона] А[лександрови]ча это неприметно. О том дайте мне знать и впредь наиблаговременнее предваряйте. Правда, здесь весьма всюду тихо, но парит еще земля телесами. Желал бы я домой обратитца в компанию к моему другу Ос[ипу] Михайловичу] (Де-Рибас, Осип Михайлович. По его проекту начала строиться Одесса).

Здесь я налегке. Все мое осталось в Херсоне. Так и перстень. За ним нарочного пошлю для услуг любезной Наташи.

Г[раф] А. С[уворов].-Рым[никский].

Д. И. Хвостову.

Варшава, марта 17-го дня 1795 году.

Дмитрий Иванович! О моей мечте по прежнему желанию графа Платона А[лександрови]ча к личной власти в страну за Дунай, что я писал к Осипу Мих[айлови]чу, к[нязь] Алексей (Горчаков, Алексей Иванович, кн. — племянник Суворова) неясен. Уведомте, как ныне, но и впредь. [162]

Граф Игнац Потоцкий, тоже Мостовский, Закржевский, банкер Капустас и башмашник Килинский (Перечисляемые Суворовым лица – участники польской революции 1793-1794 гг. Гр. Потоцкий один из главарей революции) в угодность двора от меня в С. Пбурге изрядно они хорошо содержатца. На мой пароль тем не содержан, в нем забытие прежнего, и они вольны. Стыдно России их боятся, ниже остерегатца. Полша обезоружена. Пора им домой, и не в коня корм. Вашему благоразумию это внушение весьма рекомендую. Мне совестно, хотя бее торопливости. Граф Игнац — враль, и раздражение им обстоятельств должно презреть.

Бесхлебные офицеры инсургентов здесь площадь бьют. Их за десяток будет по больше. Они не худы о принятии в нашу службу по их желания и как. Я писал г[рафу] П[латону] Александровичу. К[нязь] Алек[сей] отвечает, что приказано по отзыву сего; мне же — формального нет. А весьма должно: так с сим разрешением ускорьте. За то они мною недовольны.

Нещастной капитан флота — шурин адмирала Круза — Варлант, вы писали, высочайше прощен, дальнейшего вида по сему я от вас не имею.

Князь Марцин Любомирский (Любомирский Мартин, кн. – польский госуд. деятель.) мне отзываетца о его сыне Станиславе, чтоб его определить в российскую службу, что на причислен был к[нязем] Г. А-чем Потемкиным в ле[йб]-г[в] Преображенский полк сержантом. Осведомтесь у е[го] п[ревосх.] Н. А-ча Татищева (Татищев Николай Алексеевич, премьер-майор Преображенского полка), изчисляетца ли он тамо, дабы я взял мои меры, и, ежели счисляетца, то просить его пре[восх.] показывать его пни мне в титле ординарца. Г[оспо]дь бог с вами!

Против карманьолцев («Карманьолцами» Суворов называл французскую революционную армию) будут ля наши и я? Особливо в Вене на то надежда.

Д. И. Хвостову.

Тулчин, майя 5-го дня 1796 году.

Дмитрий Иванович! За письма ваши от 26, 27 и 29 марта — моя дружеская благодарность. Со шведом очень хорошо; лишь жаль, что их не выгонят за море. А Померания... Сумнительно без войны. Турки без Магмут-хана (Агу-Магомет-хан — персидский шах) пуще заснут, и тут жаль, что мы особливо не по Дунай — живой рубеж. Театр — на Востоке. Герой граф Валериан (Зубов Валериан Александрович, гр., главнокомандующий русскими войсками в «персидской экспедиции») — за Дербент, покорить и укрепить Каспийское море, прострит свои мышецы до Аракса, далее завоеваниев Петра Великого, и ограничить Грузию. Тогда ему ф[лот] мал. Пла[тон] А[левсандрови]ч, князь, взял мой наем, — вы на это холодно взираете. Титлы мне — не для меня, но для публики потребны. Хорошо, ежели поправить. В протчем фортуна улитела с ее лбиными волосами и кажет голой затылок. Долго ждать или и навеки? Попеняйте г. Кобенцлю (Кобенцль Людвиг, гр. — австрийский посол в Петербурге. Способствовал в 1795 г. заключению союза Австрии и Англии против Франции) за императорову неблагодарность. Портрет я кассировал, как их много у министров. Також неукращаюсь прускими орлами по множеству их у иных. За перо получил к[нязь] Пл(атон) шпагу и скора при призидентстве (Кн. Н. А. Зубов был назначен вместо Н. И. Салтыкова президентом Военной коллегии) получит кейзер-флаг черноморских флотов, кои в своем правлении изгноил и людей выморил над ими, отнесенной мне им команде. После в начертании ни слова не имею. Свойства я не знаю (Намек на родственные отношения Суворове к брату П. А. Зубова — Н. А. Зубову). Вы не унижайтесь.

Г[раф] А. С[уворов]-Рым[никский].

К гр. Н. А. Зубову

(Печатается по копии).

Тульчин, 5 мая 1796 г.

Время проходит, люди мрут, суда гниют. К[нязь] Пл[атон] Александрович знает, сколько ныне в лом и пред сим было против прежнего; найдет, что оба уменьшились, а у турков флоты возросли многочисленнее и несказанно исправнее наших.

Не без военных видов...

У Оси[па] Мих[айлови]ча при мне умирает против прежнего 1/4 доля, другой месяц будет умирать 1/8 доля... Киселеву я послал паспорт. Под Очаковым он из Астраханского гранодерского полку уморил в 2 месяца — 700. За то от к[нязя] Г[ригория) А[лександрови]ча был лишен полку. Вот все его достоинство! Чего ради я его никогда не хочу у себя иметь (Вопросам военной гигиены, бывшей в то время в русских войсках в весьма печальном состоянии, Суворов уделял большое внимание. В бытность свою в Финляндии в 1791 — 1792 гг. затем в Херсоне и в Тульчине, он вел систематическую и успешную борьбу с эпидемическим заболеваниями в армии (см. его приказы, опубликованные в труде). Петрушевского, «Генералиссимус князь Суворов», СПБ, 1884, т. II» прилож.)).

Д. И. Хвостову.

Тулчин, августа 29 дня 1796 году.

Дмитрий Иванович!

За письмо ваше от з августа благодарю, как оно невлажно («Влажный» на своеобразном языке Суворов» значило «пустой», «малозначущий»). У вас вид в одном настоящем; но оправдает мое подозрение на зломыслие к[нязя] Пл[ато]на при ином, по Вронском(Вронский — секунд-майор. В Варшаве подал Суворову записку на злоупотребления по провиантской части. В дальнейшем, пользуясь доверием Суворова, Вронский сам совершил ряд противозаконных деяний. Дело о нем, то прекращаясь, то возобновляясь, тянулось несколько лет). Команда его над черноморскими флотами — не робячество, но кейзер-флаг. Руководство его персидскою експедициею — для вступления во [163] все будущее... Там неприятно. Вы — ни слова. Казалось бы, обстоятельное ваше вам надлежало отложить до преставления света. Турецкая ваша война, — нет... А принятца за корень, бить французов. От них на родитца. Когда они будут в Польше, тогда они будут тысяч 200-300. Варшавою дали хлыст в руки прусскому королю, — у него тысяч 100. Сочтите турков (благодать божия со Швецией)... России выходит иметь до полу миллиона. Ныне ж, когда французов искать в немецкой земле, надобно на все сии войны только половину сего. Публика меня посылает 50/60 000 против французов, — вы один молчите. Вот что из сего вам надобно говорить с г[рафом] А. А. Безб[ородко] (Безбородко Александр Андреевич, граф, затем князь — до 1795 г. канцлер, руководитель спешней политикой России) хотя бы он вам отвечал глубоким молчанием, особливо посторонним видом. Алгебра чертящего пушку фельдцехмейстера и знающего имяна мачт, парусов г. адмирала (Намек ва П. А. Зубова, подучившего звание генерал-фельдцейхмейстера и начальника над "Черноморским флотом), до сего никогда но достигнет мне.

Д. И. Хвостову.

Тулчин, августа 29 дня 1796 году.

Г[раф] А. А. Без[бородко], ежели вас послушал о умножении войск (на один сей предопасной случай), легко 100.000. Вы не пишите и домогаетесь обстоятельного кладу. У гранодер запасные баталионы хороши, но у мушкетер 3-й баталион лутче 2 ротной команды. Они одни прежде хранили Прусию. Вуде ж по австрийскому, 4-й баталион худо, гарнизон есть. Лутче новые полки. Кавалерия имеет 6 эскадро[нов]; коли ее прибавлять, то в титле гусар. У меня она, где потребно, — те же гусары. Вот с каски гр. А. А. Без[бород]ке.

Ученик, давший себе то звание, к[нязь] П[лато]н, несмыслит. Лутче бы было дело на меня. В доверенности я не злоупотребителен; не так как сей детя, хотя ему надлежит быть ближним. Уж не мне быть фикционером. К[нязь] Потем[кин] хотел быть королем лунным (Намек на проектировавшееся кн. Г. А. Потемкиным завоевание Константинополя); к[нязь] Плат[он] зближаетца с Николаем [неразб.]. Пора ему опомнитца, не для меня, но для России в чем бы ему очень пособил г[раф] А. А. Вез[бородко], оставя свою застенчивость.

Идет очень худо медленностью нашей. Козел — к[нязь] П[латон] с научением не будет лев. Пора давно начинать! Уже судят в Москве по обычаю развратных нравом больших городах: Россия будет Франциею. Уже король пруской по Варшаве и частью Гнезне хочет быть польским королем, хотя то вовсе ненадежно. Французы не захотят силы в сем короле и лутче дадут ему Саксонию за уступки его польских частей.

Д. И. Хвостову.

Тулчин, августа 30 д. 1796 году.

Дм[итрий] Ив[анович]! Тако и по команде флотской ваше робячество, а как насмешка, что я их не починил. С основа кия интриги О. М. Рибаса должно было мне от вас описуемо быть течение ее по степеням. Вы мне скажите, — проникнуть было тяжело. Пошлите на площадь и на кабак, и там много узнаете. Ныне вам надлежало меня уведомить о контр-балансе, что мне при выезде из С. П. Бурга они в[нязем] П[отемкины]м поручались, равна г[раф] Щиколай] З[убо]в здесь обещал. Что это было, для чего и как опрокинуто? Я не имею такой трубы, чтоб отсюда смотреть на вас, и попредь уведомлением вашим избежал бы я по сему разной подлости...

О. М. Рибас не один раз меня предавал (При постройке одесского порта Де-Рибао беззастенчиво наживался, в то время, как войска, расположенные в Одессе и ее окрестностях, были в самом тяжелом положении — это обстоятельство Де-Рибао тщательно скрывал от Суворова. (А. Петрушевский, «Генералиссимус князь Суворов«, т. II, гл. XXI)). Я был на то и останусь всегда холоден. Он играл к[нязем] Потем[кины]м; сей им играл больше. К[нязь] П[лато]н играть не умеет; разве, по свойству своему, змею в пазуху спрячет.

З гра[фом] Н. И-м Сал[тыковы]м (Салтыков Николай Иванович, гр. генерал фельдмаршал, президент Военной коллегии до назначения на эту должность кн. Зубова) будьте весьма откровенны. Я помню старую дружбу. Ни в ком мне нужды нет; пекусь я только о общем благе, но паче желаю зло предварять. Я его не затрудняю соответствиями мне. То ж особливо г[раф] А. А. Безб[ородко]. Ему в политическом мысли мои нужнее, хотя для любопытства. К[нязь] П[лато]н отобрал у него польские письма, — он пред монархинею мудро доказал опасность России.

Д. И. Хвостову.

[1796, Тульчин]

Война с прусаками... Множество причин, но все натянутые и партикулярные, а истинной нет. Отдача Варшавы доказывает слабость нашего министерства и не предприимчивость (По третьему разделу Польши в 1795 г. Варшава была присоединена к Пруссии). Турки се верно не хотят, и молодой Кочубей (Кочубей Виктор Павлович — русский посол в Константинополе) — хорошей там посол, — честь отдать ему в виде г[рафа] Александра] Андреевича]. Ближе она должна быть с французами, как бы отвращение на то быть не казалось. Померания — обманка... Отдать в Стокгольме министерство Рибасу — неистово (По доводу проекта назначения Де-Рибаса русским послом в Стокгольме) разве продать государственный интерес на интерес к[нязя] П[лато]на. И как может быть прозрачность г[рафа] А[лелсандра] Ан[дрееви]ча к тому неприкосвенную.

Г[раф] В[алериа]н освободил грузинское царство?.. Ложь, — он там не был. Лютый [164] Магмут, — он с ким не встречался. Покорение? Покоряют ослушных и противуборных. Дербент 150 [1 слово неразб.] сдавался Савельеву, Баку занят казаками, и там войска вошли в Шамаху. «Соблюдение войск» — последняя ложь. Здесь умирает в год 50 чел., а там в полгода т[ысячи больше] и говорят, 3 ты[сячи] побито. Запрещено о том рассуждать под смертною казнию. Это принадлежит одному государю.

Д. И. Хвостову.

Тулчиц, августа 31 д., 1796 году.

Д[митрий] И[вановн]ч! Для вашего обстоятельного от сюда доношу (Далее следует реляция, о взятии гр. В. А. Зубовым Баку).

Г[рафа] В[алериана] З[убо]ва ордер баталии состоял из одной пехоты. Как скоро неприятель приближался к его фарпостам в 5-ти пунктах за 15-ть верст от армии, отстоящих, он пустил против его всю свою кавалерию, которая сильно поразя, не возвратилась. Неприятель в трепете отважился зделать новый опыт и сближился с его пехотой, которая его раз 100 отбивала. Место баталии покрыто было 100.000 его трупами. На конец, пехота, утрудясь, маршировала отдыхать в замок в полном порядке. Неприятель не осмелился коснутца замка и в военном ужасе побежал в лево, вдоль Каспийского моря, где, встречал многие мелкие отряды, претерпит от них последнее разрушение. Сам главнокомандующий отправился тот час после победы на корабле, называемом «Слава», чтоб изкоренение сих бунтовщиков ускорить. В Баку, храбростью и искусством военноначальников завоеваном, спокойно, и победители готовы принять противников целой 1.000.000.

Газетчик о артиллерии точно не докладывает и мог ошибитца в пулях. Сказывают, что умерший Магмут-ага-шах — самозванец паки народился. На сей генеральной баталии взят в плен и принят главнокомандующим очень вежливо. Мы, может быть, обстоятельнее узнали.

Д. И. Хвостову.

Тулчин, декабря 29 дня, 1796.

Обширность России далеко зрения государя, — сего дозволить не может. От белых медведей и ненаситицких порогов имеет она дело с тремя прочими сферами. Французы заняли лутче от нас. Мы теряем; карманьольцы бьют немцов; от скуки будут бить русских, как немцов. Я далеко зашел, но подозрение — мать премудрости.

В нравности вы верны. Естественность ищите в отечестве. Сила моего контраста.

Командир... Инспектором до генерал-майора; Наряду фельдмаршал понижается. Разве бы был по армии генерал-инспектор, и тогда не его дело сам заниматься. Довольно с него быть, как прежде всегда, главнокомандующим, до которого звания я служил больше полувека и честно его заслужил больше всех иных ранами, увечьями я многими победами, и на краткую уже мою жизнь грех его у меня отнимать.

(По поводу павловских реформ в армии, — об учреждении инспекторов вместо командующих дивизиями.).

Д. И. Хвостову.

Тулчин, декабря 30-го дня 1796.

Гусарские новые полки определены на фарпосты; они будут раздроблены, больше будут терпеть и эскадронную службу забудут. О козаках (ничего не сказано. Слышно, что они пойдут на Дон и пр. Их службу забудут, уподобятся крестьянам (Очевидно, речь идет о расформировании войск, посланных в «персидскую экспедицию»).

Д. И. Хвостову.

12 ч. января 1797 году. Тулчин.

Милосердие покрывает строгость. При строгости надобна милость, иначе строгость — тиранство.

Я строг в удержании здоровья, истинного искусства благонравия, — милая, солдатская строгость. А за сим — общее братство. И во мне строгость по прихотям была бы тиранством. Гражданские доблести не заменят бесполезную жестокость в поисках (Эти рассуждения Суворова откосятся к Павлу I).

Хотя бы я остался при всех моих прежних преимуществах, но опыт воинского искусства, недовольствие солдат и чиновников, не руские преображения... Васильчиков, Татищев, Митусов гонят меня немедленно в Кобрин, где на сей год буду ждать лутчего. Потом или продолжу там, или вовсе оставлю, как долг велит естественного божиего закона. Ныне, — чуть что от к[нязя] А[лексе]я, — я. оставлял до того у себя все попрежнему, перееду тот час в деревню, а оттуда, по полной резолюции, мгновенно в Кобрин.

Текст воспроизведен по изданию: Письма А. В. Суворова // Красный архив, № 3 (106). 1941