(Из расказов о Суворове).

17-го сентября утром, до зари, поднялся от сна весь авангард наш, и туман еще не застилал долин и гор, нас окружавших. Мы осмотрелись, — и какой величественный вид представился нам с ужаснейшей высоты, на которой мы стояли!... Повсюду была тишина; ни одного выстрела; все покоилось, — и лишь изредка вдали грохот, разносившийся от оборвавшихся камней, или глыб снегу, несшихся с горных вершин в бездны, нарушали безмолвие. От севера дул резкий ветер, и продувал нас насквозь; но мы обсушились, выспались до сыта, обновились в силах, и холод был для нас не чувствителен: [116] явилась радость в душе Русских ратников, не знающих ни от чего уныния. После обыкновенной утренней Господу Богу молитвы, ратники, стеснившись в кружок возле потухавших огней, говорили: «вот теперь бы нам под руку поуправиться с затхлыми безбожниками: дали бы мы им себя знать! — да неужели они будут против нас всегда прятаться за каменьями, как воры, или бегать от нас по горам, как дикие козы? Не ужели в этих поднебесных горах не будет чистого места, и они не станут против нас на чистоту, по-русски?... .... Становись! закричали частные, — и грозной фронт богатырей в миг явился; разочли, отдали приказание, что делать при натиске на врага, и М. А. Милорадовичь, поздоровавшись с нами, приказал идти. — Мы перекрестились, и творя Господу Богу молитву, пустились на самой заре в путь. Забили в барабаны фельдмарш, и залились русские песни с рожками и самодельными кларнетами; и разнеслись они, песни Святой Руси, по горам и долам, не слыхавшим речи русско-славянской давным давно, — около тысячи лет.

Прошедши несколько по хребту этой заоблачной горы, мы пришли к обрывистому с нее спуску, и увидали вдали, под морем тумана, долину. Сход с горы был труднее, чем подъем на нее: скользкий путь от дождя, прошедший день бывшего, был для нас мучителен по тропам [117] обрывистым, — и чем далее, тем хуже он становился. Многие из ратников, обрываясь, неслись вниз: но благодарение Богу, убившихся — как прежде — не было; но измучившихся спуском — мы были почти все. К горю нашему и то было в добавок: сырой туман, или прямее сказать — темные громоносные тучи шесть раз застилали нам путь-дорогу; туман был часто так густ, что мы от себя и на пять шагов ничего не видали: он падал на нас будто слоями, и промачивал до костей, и с нас почти текла вода; наконец мы спустились на плоскость, в чистый, светлый воздух, и прошедши несколько, остановились близ корпуса Вилима Христофоровича Дерфельдена, на долине Мутен-дол.

Теперь все ратники старались узнать об отце Александре Васильевиче; — и вот на утро пришел в круг наш, ко мне, мой свойственник, служивший в сводном гренадерском баталионе Калемина. На вопрос: что и как впереди, и что с отцом нашим? — Он сказал: «здоров; но что-то сильно не весел. Я прошлый день стоял при его квартире в карауле, и в этот день были у него все генералы и Великий Князь Константин Павловичь. Носится слух, что там, за горами, для наших что-то не хорошо. Долго, часа три-четыре, пробыли у отца все начальники. О чем был у них совет, ни кто не знает: вокруг были часовые. Генералы, выходя от Александра Васильевича, [118] были в каком-то восторженном, тревожном положении, с каким-то не виданным в них прежде духом; у всякого лицо было гневное, грозное; — а особенно у Вилима Христофоровича Дерфельдена, и у князя П. И. Багратиона.»

Э?!.... Так стало это не шутка; а дело-то видно важное? отозвались наши ратники; что-ж бы это была за невидаль такая?... В это самое время, старик, известный ратник, Огонь-Огнев, не давая ходу речам, громко начал говорить: «братцы! «Бог не без милости для нас; был бы только жив да здоров батюшка-то наш Александр Васильевич, так мы управимся с безбожниками; — все вздор: ведь мы Русские!.....Что тут толковать ребята: подавай нам врага тьму-тьмущую, — увидят они? — всех лоском!! — так ли братцы?» — Так, так! М. М.; истинно так! с восторгом отвечали все. А к кружку нашему собрался весь авангард наш, потому что видели молодого человека, пришедшего из авангарда князя Багратиона, и всякий желал узнать что-нибудь да новенькое.

Надобно сказать один раз навсегда, и заключить тем, что слова: «мы Русские» — тогда творили чудеса, оживотворяли и уверяли всех в том, что русский ратник непобедим. — И это была истина и на деле, а не пустая похвальба. — Да, это самоуверение давным давно влито было в [119] душу и в сердце каждого воина отцом Александром Васильевичем.

О чем был тайный совет у отца, — я обязываюсь истиною передать слова князя П. И. Багратиона, — и передам так, как только могу теперь.

Несчастное Аустерлицкое сражение, бывшее 20-го ноября 1805 года, подняло из-под спуда былых времен коварные проделки министров Австрии и ее Гоф-Кригс-Рата, деланные против верной союзницы ее, могущественной России. Говорено было о том в самом исходе 1805 года; сужденья и обсуждаемы были поступки Австрийского Кабинета, и в начале 1806 года, людьми высокознаменитыми, приезжавшими в дом князя П. И. Багратиона. — Вот сущность слов его о тайном совете, у Александра Васильевича бывшем, — о котором шла у меня выше речь,

«16-го сентября, спустившись около вечера с поднебесной, нас измучившей горы, в долину Мутен-Дол,» говорил князь П. И. Багратион: «я встретил недалеко от селения Мутен передовой пост Французов, расположенный за пролеском и за взлобками, и приказал конным козакам обнять его с боков и с тылу, а отборных передовых из пехоты двинул прямо. В минуту неприятель был окружен, и, по упорной его защите, разбит; до ста человек с офицерами взято в плен, и гораздо более того легло [120] лоском. Тут я остановился. Корпус Вилима Христофоровича Дерфельдена расположился за мною; разъездные мои козаки донесли, что за селом«был расположен сильный корпус Французов; время приходило к вечеру, и Александр Васильевичь тревожить Французов не приказал, а повелел усилить передовые посты.

«Помнится мне, что этого дня ночью, ежели не прежде, Александр Васильевичь получил неприятное сведение; но о чем — подлинно я тогда не знал, а догадывался, и думал: верно, барон Тугут нанес нам величайший вред своими распоряжениями, да нам и нельзя было ожидать от него ничего доброго: этот человек был в поляной мере тонкий, бесчестный дипломат; глупейший в мире военный тактик и в высочайшей степени гордец и эгоист, нанесший своему отечеству неизобразимые бедствия, и пр. и пр. Его честили по заслугам.

«17-го числа потребован я был к Александру Васильевичу; прибыл, и увидал его в полном фельдмаршальском мундире и во всех орденах. Он шибко ходил, и, против своего обыкновения, не подарил меня не только словом своим, но и взглядом. Казалось, он не видал меня, и был сильно встревожен. Лицо его было важно, величественно; таким я не видал его никогда. Он ходя говорил сам с собою отрывками: «Парады! разводы!.... Большое к себе [121] уважение!.... обернется: шляпы долой! — Помилуй Господи!.... да, — и это нужно, да во время…. а нужнее-то…. это: знать как вести войну, знать местность; уметь рассчесть; уметь не дать себя в обман: уметь бить! А битому быть?... не мудрено! — Погубить столько тысяч?.... и каких?... и в один день?... помилуй Господи!.. И многое, многое говорил Александр Васильевичь, ходя и не замечая меня. Я видел, что я здесь не у места, и вышел вон. В скорости прибыл «Великий Князь Константин Павловичь и с ним все генералы и значительные по военным талантам полковники. Мы вошли, Александр Васильевичь встретил нас поклоном; стал; закрыл глаза; задумался; казалось, он боролся с мыслями сказать о бедствии, нас постигшем. Но не прошло и минуты, он взглянул, и взор его как молния поразил нас. — Это не был уже тот Александр Васильевичь, который между рядами воинов, в сражении, вел их в бой с высоким самоотвержением, с быстротою сокола, — или так, за-просто, во время похода, веселыми своими разговорами заставлял всякого любить его «душевно: нет! Это был уже величайший человек, гений, он преобразился! Чрез минуту он начал говорить:

«Корсаков разбит, и прогнан за Цюрих! — Готц пропал без вести, и корпус его рассеян. — Прочие австрийские войска (он [122] называл их начальников), шедшие для соединения с нами, опрокинуты от Глариса и прогнаны. — И так, весь операционный план для изгнания Французов из Швейцарии исчез!....

«Тут Александр Васильевич начал излагать, с самого прибытия своего в Италию, все интриги, все препятствия, деланные ему бароном Тугутом, с его Гоф-Кригс-Ратом; говорил, что все планы и все его предположения были Австрийским Кабинетом не уважаемы; что Гоф-Кригс-Рат связывала ему руки во всем и во все время, и что поход из Италии одних русских войск в Швейцарию был только благовидный предлог удалить его с русскими войсками из Италии, для лучшего себе присвоения в ней областей. Что этот предлог удаления нас, и в тайное позднее время года, был прикрыт тем, что Принц Карл, с армиею своею в 60 тысяч, не оставит своего поста в Швейцарии до тех пор, пока Александр Васильевич не соединится с корпусом Корсакова, гоня пред собою Французов, занимавших Сен-Готард и Чортов Мост, и в том торжественно уверил в Вене Министров-Посланников, нашего и Английского. Но тогдаж, и в то же время, вслед за сим уверением, — он дал скрытно повеление Принцу Карлу, чтобы он, сдав всю линию, занимаемую им в Швейцарии, генералу Корсакову, — следовал со всею армиею вниз по Рейну в [123] Германию, и занял места, вовсе нападением неприятеля не угрожаемые. Генерал Римский-Корсаков впал в расставленную Тугутом сеть, занял двадцати-тысячным своим корпусом всю линию, Принцем Карлом занимаемую (более, чем на сто верст) и погиб 14-го сентября. — Но что «более всего доказывает враждебную ненависть Тугута к нам, к Царю Императору нашему, верному союзнику и помощнику Австрийского престола, и уготованную нам пагубу, — так то, что мы, вошедши в Альпийские горы, не нашли в Белинсоне мулов, обещанных нам торжественно под своз горной артиллерии, ее снарядов, боевых ружейных патронов, и на продовольствие наше сухарей; и единственно по сему только случаю мы должны были простоять тут пять дней, тщетно ожидая их. Это была уже явная измена общему делу правды, приготовленная заблаговременно им, Тугутом, по тайным сношениям с агентами Французской Директории. — Будь мулы в Белинсоне, найди мы их здесь 4-го сентября, — мы были бы на месте (в Муттентале) 10-го или 11-го числа; и Массена никак не посмел бы двинуться с своей линии на поражение Корсакова и Готца, — и не усилил бы войска свои на отдельных пунктах против шедших к нам австрийских войск.

«В таком смысле, или такую сущность заключала в себе речь Александра Васильевича. Я не [124] могу передать вполне этой речи, говорил князь «Петр Ивановичь: ей, не могу. Это была речь военного, красноречивого, великого оратора; она представила нам все проделки Австрийского Гоф-Кригс-Рата, с его главою Тугутом, так предоставила, как будто все эти враждебные проделки явно, ясно, на лицо пред нами стали.

«Александр Васильевичу минуты на две, прервал свою речь, закрыл глаза и углубился в мысли. — Повидимому он давал нам время вникнуть в его речь. — Все мы приведены были в тревожное положение; кровь во мне кипела, и сердце, казалось, хотело вылететь из моей груди. — Никто из нас не говорил ни слова; мы ожидали продолжения речи великого, всегда победоносного полководца-старца, на закате лет жизни своей коварством поставленного в гибельное положение. — Александр Васильевичь начал говорить:

«Теперь идти нам вперед на Щвиц — не возможно. — У Масены свыше 60 тысяч; а у нас нет полных и 20 т. Идти назад.... стыд! — — Это значило бы отступать........ .... а Русские...... и я... никогда не отступали!.... Мы окружены горами; мы в горах! У нас осталось мало сухарей на пищу; а менее того боевых артиллерийских зарядов и ружейных патронов. Мы будем окружены врагом [125] сильным, возгордившимся победою... победою, устроенною коварною изменою!

Помощи теперь нам ожидать не от кого; одна надежда на Бога, другая — на величайшую храбрость и на высочайшее самоотвержение войск, вами предводимых. — Это одно остается нам. — [126] Нам предстоять труды величайшие, небывалые в мире: мы на краю пропасти!....»

«Александр Васильевич умолк на минуту, и потом, взглянув на нас, сказал: но мы Русские! С нами Бог — и этот быстрый, величественный взгляд его, и эти слова переполнили жар, кипевший в душах наших.

«Спасите, спасите честь и достояние России и ее Самодержца, Отца нашего, Государя Императора!..... Спасите сына Его, Великого Князя Константина Павловича, залог Царской милостивой к нам доверенности!»

«И с последним словом, великий пал к ногам Константина Павловича.

«Мы, — сказать прямо — остолбенели, и все невольно двинулись поднять старца-героя, от ног Великого Князя; но Константин Павлович тогда же быстро поднял его, обнимал, целовал его плеча и руки; и слезы из глаз его лились. У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями ¹. О, я не забуду до смерти моей этой минуты!.... У меня происходило необычайное, никогда не бывавшее волнение в крови; меня трясла от темени до ножных когтей какая-то могучая сила; я был в каком-то незнакомом мне положении, в состоянии восторженном, — в таком, что если бы явилась тьма тьмущая врагов, или [127] тартар с подземными духами злобы предстал предо мною, — я готов бы был с ним сразиться. Так было со мною; ей было так! то же было и со всеми, тут бывшими. (Так и они после говорили.) — Все мы, как будто невольно, силою невидимою, обратили глаза свои на Вилима Христофоровича Дерфельдена, и взгляд наш ясно ему сказал: говори же ты, благороднейший, храбрый старец; говори за всех нас! — и Вилим Христофоровичь начал:

«Отец Александр Васильевич! Мы видим и теперь знаем, что нам предстоит; но ведь ты знаешь нас; знаешь, отец, ратников, преданных тебе душою, безотчетно любящих тебя; верь нам! — Клянемся тебе пред Богом, за себя и за всех, что бы ни встретилось, — в нас ты, отец, не увидишь ни гнусной, незнакомой Русскому трусости, ни ропота. — Пусть сто вражьих тысяч станут пред нами; пусть горы эти втрое, вдесятеро представят нам препон, — мы будем победителями того и другого; все перенесем, и не посрамим Русского оружия; если и падем, — то умрем со славою!.... Веди нас, куда думаешь; делай, что знаешь: мы твои отец! — мы Русские!»

Клянемся в том пред Всесильным Богом! — сказали мы все вдруг.

«Александр Васильевичь слушал речь Вилима Христофоровича с закрытыми глазами, поникнув [128] головою; а после слова: клянемся, — он поднял ее, и открыв глаза, блестящие райскою радостию, начал говорить: надеюсь! — рад!.... помилуй Бог.... мы Русские! благодарю, — спасибо!.... разобьем врага! и победа над ним и победа над коварством.... будет…. победа!

«Туж минуту, Александр Васильевич, подошедши к столу, на котором была разложена карта Швейцарии, начал говорить, указывая по ней: «тут, здесь, и здесь Французы; мы их разобьем, — и пойдем сюда. — Пишите! — И Кушников, и все, кто имел с собою карандаш и бумагу, стали записывать слова его:

«Ауфенберг ², с бригадою Австрийцев, идет сегодня по дороге к Гларису. На пути выгоняет врага из ущелья гор, при озере Сен-Рутен; занимает Гларис, — если сможет, но дерется храбро, и отступа назад для него нет; бьет врага по-русски! — Князь Петр (Багратион) с своими идет завтра, во время; дает пособие Ауфенбергу, и заменяет его, и гонит врага за Гларис. — Пункт в Гларисе! — За князем Багратионом идет Вилим Христофоровичь (Дерфельден), и я с ним. — Корпус Розенберга остается здесь; к нему в помощь полк Ферштера. Неприятель наступит? — Разбить его!.... [129] непременно насмерть разбить и гнать до Шпица, — недалее!..... Все вьюки, все тягости Розенберг отправит за нами под прикрытием; а за нами и корпус идет, простояв на месте несколько, чтобы идти не мешали. Тяжко раненых везти не на чем: собрать всех; оставить всех здесь с пропитанием; при них нужная прислуга и лекаря. — Оставить при всем этом офицера, знающего по-французски. Он смотрит за ранеными, как отец за детьми. Дать ему денег на первое содержание раненых. — Позовите Фукса, Трефурта! (И они явились.) Написать Массене о том, что наши тяжко раненые остаются, и поручаются, по человечеству, покровительству французского правительства. — Михайло (Милорадович)! ты впереди, лицом к врагу! — Максим (М. В. Ребиндер)! тебе слава!.... Все, все вы Русские! — Не давать врагу верха; бить его и гнать по прежнему! — С Богом! — идите и делайте все во славу России и ее Самодержца Царя Государя.» Он поклонился нам и мы вышли.

«Мы вышли от Александра Васильевича с восторженным чувством, с самоотвержением, с силою воли духа: победить или умереть, но умереть со славою, — закрыть знамена наших полков телами нашими. — И сделали по совести, по духу, как Русские…. сделали все, что только было в нашей высшей силе: враг был повсюду бит, и путь наш чрез непроходимые до того, [130] высочайшие, снегом покрытые горы нами пройден. Мы прошли их, не имея и в половину насущного хлеба, не видав ни жилья, ни народа: и все преодолели, и победили природу и врага, врага, поддержанного коварством союзного Кабинета, искренним другом нам называвшегося. Мы перенесли и холод-чичер, и голод; у нас в пути до м. Кур (Хоир, Хур) не было ни прута лесу, не только для обогрения нас в это дождливое осеннее время, но даже и для того, чтобы согреть чайник. Грязь со снегом была нашею постелью, а покровом небо, сыпавшее на нас снег и дождь. Гром, раздававшийся над нашими головами и гремевший внизу, под нашими ногами, был вестником нашей славы, нашего самоотвержения. — Так мы шли, почти босые, чрез высочайшие скалистые горы без дорог, без тропинок, между ужасных водопадов, чрез быстротоки, переходя их по колено и выше в воде. — И одна лишь сила воли Русского человека с любовию к Царю, к Отечеству и к Александру Васильевичу, могла перенести всю эту пагубную пропасть, уготованную нам Тугутом.

«Жаль Австрийского доброго Царя-Государя, имеющего министров, подобных Тугуту. Это был враг своего отечества! — Да и ныне они (министры 1806 г.) не лучше, не полезнее для Царства Австрийского. Но придет время, конец [131] обманам, называющимся высокою дипломатикою. Да, рано ли, поздно ли, а оно придет!....»

Так говорил князь Петр Ивановичь Багратион. — И много кое-чего еще говорил он, да объяснять-то этого не приходится.

Комментарии

1. Слезы эти мои товарищи и я, пред Богом, завещали всему потомству.

2. Австрийской службы генерал или полковник (не упомню); он прибыл к нам, с бригадою Австрийских войск, 16-го числа, и не был приглашен на военный совет.

Текст воспроизведен по изданию: Дела в Швейцарии. (Из расказов о Суворове) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 94. № 374. 1852

© текст - ??. 1852
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1852