-

СТАРКОВ Я. И.

ПЕРЕХОД СУВОРОВА ЧЕРЕЗ АЛЬПЫ

(Из «Рассказов старого воина о Суворове»).

«Я кончил мои рассказы», говорит старый воин: «я скажу теперь о том, что выпущено в мир, на волю-вольную, людьми недоброжелательными Русской славе, или народом, не имевшим понятия о характере Русского былого ратника, в противность бывшей между ними военной дисциплине и всеобщей, беспредельной их любви к Александру Васильевичу. Сказка эта распушена была по выходе нашем из Альпийских гор (но кем, не знаю), и, ползя во тьме, росла долго, одевалась в гладкую правдоподобную был, — и стала она ныне фактом для будущих историков о делах великого Суворова, в позор чести Русских ратников. [298]

Вот она, эта ложь, одетая в зипун Русской правды, ныне живущая, углаженная, ополированная:

«Русская рать корпуса Дерфельдена, пришла к Сен Готарду, и увидя пред собою эту поднебесную гору, не хотела идти на нее; стала. Александр Васильевич, явясь к передовым, говорил им: копайте мне могилу! похороните меня в ней! Вы уже не дети мои; и вам не отец! И после этого ратники подняли его на свои руки, и говорили: отец-батюшка, веди нас! мы идем!»

Помнится мне, что эта сказка помешена и в Историю о делах Александра Васильевича в Италии и Швейцарии, составленную Егором Борисовичем Фуксом; а следовательно она в печати, и, как неопровержимый факт былого, принадлежит векам.

И как в том не поверить г-ну Фуксу? Он находился безотлучно при великом; он был у него по части переписки с иностранцами. А из этого и должно уже выходить, что сказка эта уже не сказка, а истина.

Да ведь досточтимый Егор Борисович был в это самое время у Александра Русского, точно так, как Клит у Александра Македонского, — хотя не в отношении расположения к нему великого, и не потому, чтобы он, Егор Борисович, давал свои философические наставления [299] полководцу; но по должности, как человек в звании гражданской службы штаб-офицера, не принадлежащий к военному ремеслу, он был при обозе, т. е. в кругу, где находилось все к главной квартире принадлежащее, все, не имеющее ни сабли, ни штыка.

Выходит, г-н Фукс не был самовидцем того, что внес в свой сборник, названный им историею. Он мог слышать, скажут мне: но от кого? когда?

Уж верно слышал он все это не от Вилима Христофоровича Дерфельдена и не от князя Петра Ивановича Багратиона, как от начальников рати, бывших тут?

Собиратель фактов исторических, важных по своему существу, должен бы вносить в свои записки лишь то, что слышал от людей значительных, участвовавших в том деле лично, любящих истину.

И как жаль. — Егор Борисович увлекся молвою, не заблагорассудил критически поверить рассказ одного с рассказом другого, третьего! Повторю: жаль, крепко жаль!

Вот что я слышал и в чем уверился: я излагаю дознанное, по совести, как Русский и старик ныне; пишу быль-истину; и грех тяжкий на душе моей понес бы я на тот свет, если бы я лгал! И для чего мне лгать? мне, единице из многих тысяч, имевших счастие [300] служить под властию незабвенного Александра Васильевича Суворова!

Корпус Вилима Христофоровича Дерфельдена приблизился к Сен-Готарду, и князь Петр Иванович Багратион, распорядившись в авангарде для действия против врага, выслал наперед из полка своего имени (6-го егерского), при избранном офицере, до восьмидесяти охотников, и в подкрепление их двинул две роты егерей с маиором (имя я забыл), урожденным Немцем, благовоспитанным, храбрым, по пылким человеком; при них были проводник и свитский офицер Австрийской службы. Князь Багратион велел своему авангарду двигаться вперед, по узкой тропе, вверх на гору; а сам поехал к Александру Васильевичу, ехавшему пред войсками, за авангардом.

Передовые двигались на высочайшую гору медленно, и чрез несколько времени задние солдаты вдруг стали, столпились при ее подошве.

Остановка произошла вот от чего: маиор шел с передовыми в товариществе с Австрийским свитским офицером, и в разговоре дошло у них до крупных слов. Австриец защищал горячо свое правительство; а Русский, правдивый, благородный Немец, доказывал свое. Вот уже по горе кончился всход егерского полка, и ссора Русского с Австрийцем вспыхнула. Последний, с сердцов вышедший из себя, [301] громко закричал проводнику: «стой! ни шагу вперед!» и опрометью бросился назад, и все остановились и не двигались.

Александр Васильевич, желая знать, почему и для чего остановились, поехал вперед с В. X. Дерфельденом, а князь Багратион понесся вперед. — Едут, и на встречу им свитский Австрийский офицер в попыхах; он с пылкостию и скороговоркою донес: «не идут! бранятся!» Он не сказал истины. — Александр Васильевич вспыхнул, и понесся к передовым.

Гренадеры сводных баталионов Калемина, Ломоносова и Депдригина, опершись на ружья, стояли с пасмурными лицами пред горою, на ее взлобке. — Александр Васильевич, подъехав к ним, соскочил с лошади, и взглянув на них, строгим тоном спрашивал: «зачем стали?» и вслед засим говорил: разве не хотите идти!» И гренадеры в один голос закричали: «Помилуй отец! кто не хочет? Да спаси нас Господь Бог от этого! Впереди стали, и нам, отец ты наш, идти нельзя, не куда.» — В это время князь Петр Иванович Багратион приехал с горы от передовых, и донес Александру Васильевичу, что вся эта остановка произошла от ссоры маиора его полка с Австрийским офицером и рассказал обо всем, как было. Этому последнему сделан был строжайший выговор; [302] а маиор за пылкость свою был арестован до первого боя с врагом, — и только!

И на этой то основе, — как изволите видеть, — господа историки соткали ложь, неправду чистую. — Как иногда происходят от малого дела великие!

От копеечной свечки Москва-город загорался!

Маиор был убит в сражении, в Швейцарии; а офицер свитский был у Александра Васильевича в немилости.

В начале 1806 года, в доме князя Петра Ивановича Багратиона, я, всякое утро, в его кабинете, занимался записыванием рассказов его, о его службе и о сражениях: на Линии с Черкесами, с Турками, в Польше, в Италии и Швейцарии, и о прочем. — По обыкновению своему, князь приходил ко мне утром, садился пить свой крепкий кофе, и слушал то, что я написал из рассказанного им накануне. Раз вдруг он меня спрашивает:

— А это что у вас за тетрадь? — Что вы писали?..

Я. Это мои записки об Италиянской и Швейцарской войне.

Князь. Прочтите.

Я начал читать, и когда дошел до входа войск наших в Альпийские горы, коснулся и того, что наши ратники будто бы не хотели идти, [303] князь Петр Иванович бросил курить трубку, вскочил с канапе, и, не давая мне времени дочитать, с сердцем спросил:

— От кого вы слышали эту безбожную ложь? От кого слышали? Говорите, сударь!

Я. Выслушайте, князь, все до конца; увидеть изволите, что это только вступление, молва, происшедшая от неизвестных людей; а вот и опровержение этой лжи. — И я прочел все, что слышал тогда от многих, бывших при том самовидцами, — и поверял слышанное, расспрашивая, в 1805 году, остававшихся в живых, из служивших в 6-м егерском полку г-д офицеров и стариков-ратников.

Князь. Так, да не совсем так, а похоже. И рассказал мне все то, что я выше написал.

Текст воспроизведен по изданию: Переход Суворова через Альпы. (Из «Рассказов старого воина о Суворове») // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 71. № 283. 1848