-

СТАРКОВ Я. И.

ПОХОД В ИТАЛИЮ В 1799 ГОДУ

ПОХОД ИЗ ИТАЛИИ В ШВЕЙЦАРИЮ 1799 ГОДУ.

Вы уже видели, М. Г. Мих. Петров., из прежде посланной к вам статьи, что войска Русские, оставляя Италию, были уже в г. Александрии. Непобедимый никогда и никем в течении многолетней своей жизни в боях с врагами, но побежденный теперь коварством Австрийского Министра двулички Немца Тугута, — дивный и единственный в мире полководец, отец Русских воинов, Александр Васильевич Суворов, повел своих богатырей в Швейцарию, на поражение врагов веры и царств... Он разделил свои войска на два корпуса: первый, при котором и сам был, — был под начальством В. X. Дерфельдена, боевого Генерала; — второй корпус (наш) под наименовальною властью Генерала А. Г. Розенберга. — Старшим по нём был Генерал-Лейтенант М. Ф. Ребиндер.

Корпус наш выступил из Александрии 2 го Сентября еще до свету, и шел чрез город Валенцу, — м. Новаро, на с. Везере; здесь мы соединились с корпусом Вилима Христофоровича, и продолжали идти: на Леккио и Таверно. — Помнится мне, что было так; но я не помню расстояния переходов , а они были слишком затруднительны по горам, притом от 60 до 70 верст в сутки, и более. — Это было для нас не диво; но вот было так удивление: отсталых на пути не было; всё шло быстро; а кто и уставал, того облегчали товарищи: — снимая с него амуницию, несли на себе.

Дивные были Русские ратники!!

Вся наша артиллерия, весь полковой обоз и все повозки Гг. Генералов, Штаб и Обер-Офицеров, отправлены были из Александрии и Новаро, чрез [368] Милан, к стороне Дуная; у нас, кроме вьюков, никакой тягости уже не было. Многие из гг. Офицеров не имели вьюков и верховых лошадей; имели скатанную шинель чрез плечо, и узелок с насущным хлебом, — и это было в первый раз, как существует Русская армия.

На втором переходе от Александрии стали виднеться нам исполины, Алпинские горы; в дали — в синеве рисовались они, как громоносные тучи; чем ближе подходили мы к ним, тем яснее нам они обозначались; а на третьем переходе мы в них врезались. Горная дорога чем далее тем более становилась затруднительною, и наконец обратилась почти в широкую тропу: близ м. Белинсоны горы пред нами стали кругом во всём своем величии. Это была громадная непрерываемая цепь гор, хребет которых уходил в небеса. Нам падало на ум, что, переходя их, мы должны будем биться с врагом сильным, знакомым с местностями, терпеть голод, и переносить все трудности пути по горным козьим тропам, сносить холод и чичер; переходить в брод быстротоки и реки, лезть на скалы, горы по местам, не видавшим на себе ноги Швейцара охотника, и спускаться вниз кубарем или на родимых салазках, и тогда же бить сильного врага, вязнуть в грязи или в снегу, и быть под дождем, ливнем , сеянцем... Так эти горы нам предсказывали, — и правду сказать, сердце-вещун не обмануло нас ¹. Но Русскому ли былого времени воину страшиться было видимой опасности? Нет: ведь с нами был отец наш Александр Васильевич! Он нас вел.

Ратники Царя Белого, вступая в предгорья Альпов, шли однако ж не весело: одна беспредельная преданность [369] к Царю-Государю; одна невыразимая любовь к отцу Александру Васильевичу, — были душою, и вели нас в пути. Сильно негодовали мы на Австрийское правительство; разговоры всех вообще воинов были отлично невыгодны для Австрийцев; высоко, невыразимо высоко презирали их наши войска; — и анекдоты, — о былых временах, рассказы о неблагодарности к России Цесарцев сыпались во фронте Русских воинов.

Чем далее шли мы от Александрия к Швейцарии, тем более климат изменялся: делался суровее, пасмурнее, холоднее; слишком часто мочил нас, и крепко мочил, дождичек, с пронзительным холодным ветром. С переменою климата и жители проходимых нами мест изменялись; города, местечки и селения постройкою были хуже Италианских, — но люди в движениях своих были проворнее Италианцев, крупнее ростом, и благообразнее в лице, — так мне казалось; казалось мне и то, что они были видом своим похожи несколько на нас, на Славян. Бедны они были, очень недостаточно жили; — причиною тому война, несколько лет продолжавшаяся; так тогда говорили об этом наши гг. Офицеры.

Не доходя м. Белинсоны, верст за 8 или за 10, армия наша остановилась при м. Таверно; и тут мы простояли дня четыре (подлинно нс упомню). — Войска ожидали мулов под своз ружейных патронов, провианта и всех необходимых тягостей. Но ожидание было напрасно; Австрийские власти доставляли малое число. Коварство министра Тугута тут достигло до точки, за которою не было уже ему возможности сделать более вреда войскам Царя Русского; оно было явная измена к пагубе Русских войск ². [370] В крайности этой Александр Васильевич приказал спешить Донских Козаков, и лошадей их употребить под вьюки.

При Таверно мы видели отца Александра Васильевича; он был два раза в корпусе нашем , — говорил в кругу ратников по старому, по прежнему. Бывши раз в полку нашем, он говорил (я помню несколько его слова): «Вот там» (указывая в Северную сторону, на горы), «безбожники, Французы; — их мы будем бить по-Русски.... — Горы велики.. — есть пропасти; есть водотоки, а мы их перейдем — перелетим; мы Русские!! Бог нами водит. — Лезши на горы, [371] одни стрелки стреляй, по головам врага; — стреляй, редко, да метко! а прочие шибко лезь в россыпь. — Взлезли: бей, — коли, — гони; — не давай отдыху! — Просящим пощада; — грех напрасно убивать. — Везде фронт! — Помилуй Бог! мы Русские, — Богу молимся: Он нам и помощник; — Царю служим: Он на нас и надеется, — и нас любит, — и нас наградит Он словом ласковым, чудо -богатыри! чада Павловы! — Кого из нас убьют: Царство Небесное! Церковь Бога молит. — Останемся живы: нам честь, нам Слава, — Слава, — Слава!» И ответ ратников в громком крике, с чистою душевною преданностью, был: «рады стараться!! веди нас, отец наш!... Веди, веди! идем! — ура!!!» —

Старики-ратники заметили, что Александр Васильевич был занят крепкою думою; даже изменился в лице. — «Что с ним, — с отцом нашим сталось?? — Уж здоров ли он? — О, спаси его, Господи, и помилуй нас! — Куда мы без него годны? — Или в переди нас много Французов? И он, отец наш, думает, что мы не управимся с ними?? Да подавай нам сотню тысяч синекафтанных Безбожников, — всех с помощию Божиею укладем рядышком, — или сами все до одного лоском ляжем, за матушку Святую Русь, за Батюшку Царя, и за отца Александра Васильевича. — Так ли братцы?» говорили старики молодой удали. — «Так! воистину так!» отвечала вся молодость, — и этот дух, — это жаркое желание, сделать угодное Александру Васильевичу , были розлиты во всех полках армии нашей. — Говорю истину. — Ратники были готовы душою, не только сине-кафтанников, но и бело-кафтанных, (если бы с последними довелось), поколотить на славу. Тут любовь ратников, любовь душевная к Александру Васильевичу, возросла до небес; — о, как мы его любили, — теперь его даже боготворили! — [372]

В кругу г-д Офицеров был разговор другого рода; многие из них, пообразованнее, угадывали вернее; они говорили: Александр Васильевич до невозможности оскорблен Унтер-Куфтом, (Гоф-Кригс-Ратом); он замучен интригами Немцев; и теперь вместо того, чтобы нам идти вперед и бить Французов, — стоим по пустому; и всё это от Тугута. — Это имя в войсках наших носилось как небесная кара-чума; оно была известно не только г-м Офицерам, но и простым ратникам. — Люди, на поприще жизни стоящие выше всех, подобны маслу на воде — видны; и дела их, как голое шило в мешке, — как ни прячь его, а оно всё таки выйдет наружу; и нет удивления, если многие из простых ратников знали о коварных проделках Тугута.

10-го Сентября, корпус наш выступил в поход; корпус же Вилиама Христофоровича остался на месте. Здесь присоединился к нам с полком имени своего (Апшеронским) Михаил Андреевич Милорадович, полный военного духа Генерал, знаменитый в боях. Он стал в авангард с полком своим и несколькими егерями Кашкина полка; Мы шли 10-е 11-е и 12 число, то по узеньким тропинкам лезши на высочайшие горы, то спускаясь в пропасти; — часто не видали тропинок; часто переходили в брод глубокие быстротоки, выше колен в воде, — а два раза и по пояс её было. Одна гора выше всех и длиннее измучила нас до устали душевной. — Во все эти дни дождь ливмя лил на нас; ночи были темные, холодные и с сильным Северным ветром; переходы были нескончаемые; с ранней зари до глубоких сумерек шли мы ускоренно, и на пути горном многие из ратников оскользнувшись неслись вниз кубарем, и погибали; многие вьюки с лошадьми погибли в пропастях. — наконец мы пришли 12 го числа еще засветло в м. Тавечь. Тут, казалось нам, — [373] мы попали на дорогу, и горы несколько раздвинулись. — В ранцах у нас оставалось на пищу сухарей дня на три, и не более как, со всею умеренностью, могло стать дня на четыре.

Лишь стали на ночлег, так и получили приказание быть готовыми к бою с Французами, которые были от нас уже не далеко; рады были все ратники порядком, на славу поколотить гг. безбожников, — тем более рады были, что не участвовали в победоносных сражениях в Италии, исключая преследования в Генуэзских горах разбитой при Новии армии Моро; ратники, забыв усталь, жадничали сорвать сердце свое в предстоящем деле.

Наш Федор Васильевич Харламов, — (произведенный за отличие в Генерал-майоры, с званием Батальонного Шефа Лейб-Гвардии Измайловского полка), — выбрал из полка нашего 170 человек, ему хорошо знакомых; вывел вперед линии корпуса шагов за 300, и расположился с ними на ночлег, распорядясь к наступающему сражению; поговорил с ратниками о делах военных в былое время, приказал покрепче попривязать ремнями штыки к ружьям, дал наставление о завтрешнем сражении, и в заключение всего — велел помолиться Господу Богу. О, как он усердно молился Творцу-Создателю миров!

Ночь темная, бурная и холодная прошла; с рассветом дождичек прекратился, и корпус наш двинулся вперед; конные козаки понеслись; за ними пошли быстро Милорадович и Харламов; полк наш, Егерский полк Кашкина, и полк Мансурова шли в след за авангардом; полк Ферча, составляя арьергард, прикрывал вьюки; так шли мы между гор, чрез перевалы холмов — верст около 6-ти. — Вдруг слышна стала впереди нас ружейная перепалка; сильно закипела она. Тогда авангард взял путь налево, полк Мансурова направо, а мы прямо, и всё шло ускоренным шагом. — Сражение у передовых развивалось сильно; неприятель был сбит с места, [374] выгнан из землянок, (это был его стан), и шибко преследован. Тут мы встретили озеро, и по окраине его с трудом пробирались но топким местам; а сражение по обоим сторонам от нас — горело жарко; — наконец, слава Богу, и мы добрались до врага лицом к лицу: он стоял на возвышении, имея впереди себя густую цепь стрелков, расположенную за большими каменьями. Федор Васильевич Харламов, с охотниками и с частичкою Егерей понесся как сокол вперед, и вступил в дело. Полк Ребиндера и полк Кашкина двинулись быстро за нами. Тогда началось жестокое сражение: неприятель, пользуясь знакомым ему горным местоположением, упорно защищал каждый шаг земли, осыпал нас из ружей пулями и из пушек картечью. Но удар за ударом нашими в штыки выбивал его из-за каменьев, и опрокидывал. Федор Васильевич Харламов не давал ему ни минуты времени устроиться; — шибко и долго его преследовали; наконец враг, поражаемый по всей своей линии целым уже корпусом нашим, усильно сражаясь, стал шибко отступать, и наконец побежал опрометью; войска наши преследовали его, били и клали штыками на упокой. — Шибко он спустился в долину к С. Урзерну, и мы остановились на превысокой горе ³. Тут нам видно стало, что внизу гор около Урзерна Французов было множество, и они стали в нас стрелять из пушек. — В самой скорости присоединились к полку Ребиндера и Егерям : Милорадович и Мансуров, — и тогда же устроились в порядок: впереди боевой линии стал батальон Егерей Кашкина под началом Майора Сабанеева ⁴ [375] и паши охотники. Стало уже вечереть; горы задымились, и туман закрыл долину, на которой был расположен неприятель. В это время явился к Михаилу Васильевичу Ребиндеру Бригад-майор Зайцев ⁵ посыпанной им для обозрения неприятельской позиции. Он донес, что пред с. Урзерном неприятель стоит в сильных колоннах, устроившись к бою. Ребиндер отдал приказание спускаться с гор со всевозможною тишиною, а спустившись строиться в мгновение. Сабанеев с егерями и охотниками, двинулся вперед, а за ним и вся линия войск. Быстро снеслись мы с этой ужасно-высокой и крутой горы, — кто как мог: ползли, лезли — катились. — По окраине её тихо мы устроились, так что неприятель, по густоте тумана нас и не заметил, по приказу сделали в неприятельские колонны залп из ружей, и с криком ура, кинулись на них с штыками, — и добравшись приняли врага по-Русски; он встрел нас стойко, бодро; но натиском целого корпуса в штыки был смят и опрокинут. Потешилось сердце русского ратника , — порядком употчивали друзей, — и погнали, шибко бежал он от нас, и только в горах нашел свое спасение. У него отбили 4 или 5 пушек (не упомню) и нашли в селении магазейн с мукою, из которой делили каждому [376] ратнику по трое пригоршней. — Благодарение и слава Господу Богу! победа была наша. Стало темно, смеркалось. Потеря у неприятеля должна быть очень велика поколотыми на смерть, и тяжко ранеными — штыками. Были ли пленные, — не знаю, — не видал.

Потеря и у нас в корпусе была довольно велика; сказывали (помнится) убитых и тяжко раненых до полутораста человек; в одном нашем полку (большею частью из охотников) было убитых более десяти, да раненых до тридцати, и все они пали от картечь и пуль; раненых штыками не было ни одного. К великому сожалению нашему мы лишились храбрейшего чудо-богатыря, Русского витязя Федора Васильевича Харламова. Он с охотниками гнал без отдыха и бил врага, не смотря на две полученные им раны. — На горской Черкесской своей лошади он летал подобно черному орлу, и с передовыми ратниками-охочими выбивал из-за каменьев Французов. Третья рана картечью в плечо повергла его на землю, и с этим вместе и лошадь его была убита. Пал наш витязь! — Ратники, бывшие близ него, оставя преследовать врага, окружили бесстрашного богатыря. «Дети!» говорил он им — «ступайте вперед; а при мне останьтесь два человека; с Богом ступай, ступай! коли, гони, бей врага. — Слышьте, дети! служите Богу и Царю верно; помните, что вы Русские! молитесь Богу.... Я уже не слуга Царский; кланяйтесь от меня всем. — Долго я служил с вами; не поминайте меня злом».

Так кончилось у нас 13 Сентября. Корпус Дерфельдена был от нас в левой стороне, и в недальнем расстоянии, и мы имели весть, что отец наш Александр Васильевич был жив и здоров, и там этого же дни знатно были поколочены Французы.6 [377]

14 го Числа, чем свет, корпус наш двинулся к Чертову мосту; часть Егерей-охотников полка [378] Кашкина, и батальон полка Ребиндера; под начальством Полковника В.И. Свищева, пошли налево от нас в горы, чрез реку Русс. Генерал-майор Мансуров с полком имени своего и с охотниками полка Ребиндера, пошел прямо по дороге в горы к каменному в горе пролому, называемому Урзерн-Лох. Остальные войска шли в след за ним. Пред входом в эту пещеру Французские передовые войска встрели нас, и закипело сражение. По усильном натиске наших, Французы были опрокинуты и гнаты по этому темному пути до выхода к Чертову мосту, с которого встретили нас (и своих) из пушек картечью, а с гор из ружей пулями; и покуда мы управлялись с неприятелем, прикрывавшим мост, отправляя его на вечный упокой, стоявшие за мостом разламывали его. В это время явился во фланге врага Полковник Свищов с своим отрядом, и спускался с гор в тыл ему. Заметив это, Французы побросали своп пушки с предмостья в реку, текущую в глубине междугорья и начали отступать шибко. Наши кинулись к мосту, — но он был разрушен почти вовсе; оставалось на нём несколько перекладин. Тогда бывшие впереди, — не смотря на то, что очень легко было при переходе по узким этим бревнам, потеряв равновесие, упасть, слететь в реку, в глубокой глубине междугорья быстро текущую, — стали переходить; а сзади их бывшие, по сильному своему желанию добраться до друзей и поколотить [379] их порядком, — кинулись к реке, пытались перейти её в брод. Между тем Полковник Свищов с своим батальоном и охотниками Егерями спустились с высоких хребтов гор, и начали делать проводы бегущему врагу. Тут присоединились к отряду Свищова все те, которые кое-как перебрались по Чертову мосту, и все вместе гнали и били неприятеля без всякой уже пощады; в это время с левой стороны с полугорья явился на наш путь молодой Граф Каменский ⁷ (Ник. Мих.) с полком имени своего (Архангелогородским, помнится). — Он, как старший, принял всех нас под свою власть, и не давая неприятелю ни минуты времени — гнал, выбивая его из ущельев, до местечка Вазен. — Здесь неприятель стал твердо, решился защищаться; — Граф облетев свои войска, словом своим влил в душу ратников новую силу, и неприятель был выгнан из местечка, и преследован довольно далеко, — до моста, чрез реку лежащего, который Французы успели разломать под прикрытием своих пушек; они били из них и в нас, наступавших на мост, и в своих, которые оставались еще по сю сторону моста, дравшись с нами. — Перейтить реку нам не было возможности, по глубине и быстрому её течению. Здесь мы и остановились, а неприятель ушел от нас в горы. — Старики ратники в похвалу Графа Ник. Мих. говорили: «ай да Граф! так и летает, так [380] и лезет с нами вперед; — молодец! — похож на своего батюшку Мих. Федотьев.; — только тот был горячий человек, и обидчик большой; а этот: — человек доброй души, и солдат горячо любит».

Между тем как передовые били и гнали безбожников, — Чертов мост Австрийскими пионерами, при корпусах бывшими — с помощью наших самородных мастеров из строевых ратников (так было слышно) — был в скорости устроен ⁸, и Александр Васильевич с корпусами войск перешел по нём, и прибыл к нам. Время пришло к вечеру, и тогда же начали мастеровые устроивать этот мост. Мы тут ночевали. — Так кончилось 14-е Сентября.

Ночью на 15-е число мост чрез реку был построен. Первый перешел чрез него М.А. Милорадович [381] с авангардом своим. За ним следовал корпус Розенберга, и потом корпус Дерфельдена. В прошлый день и ночью мы не видали отца нашего Александра Васильевича; но слышали — благодарение Богу — он был жив и здоров.

Идучи, — чрез час места, мы услышали впереди себя ружейные и пушечные выстрелы, и тогда ж охотники целого корпуса понеслись к месту сражения. Остальные войска шли ускоренным шагом. Мы увидали врага в нескольких колоннах под прикрытием двойной цепи своих стрелков. Милорадович и охотники, к нему прибывшие, ускорили шаг вперед. Неприятель встрел нас стойко, и вступил в сражение. Но Милорадович, не любивший перестрелки и Немецкой тактики, повел все войска свои в натиск со штыками, и принудил врага отступить под прикрытием густой цепи своих стрелков; с нею хлопот было мало, — она мгновенно была опрокинута и погнана. — Местоположение было почти долина в рамах гор, пресекаемая полугорьями и холмами. Теперь заметно нам стало, что неприятель усилился; на всём пространстве впереди нас явился враг в своих отдельных колонах. Тогда армия, шедшая за нами, по распоряжению Александра Васильевича пошла разными путями, и неприятель был со всех пунктов опрокинут. — Возле м. Амштег, неприятель старался разломать мост, чрез реку лежащий; — не успевши этого сделать, он зажег его; но скорый натиск Милорадовича с войсками не допустил сгореть ему вовсе; по тлеющим перекладинам и уцелевшим доскам авангард наш перенесся чрез него, и гнал врага до м. Альдорфа; из ущельев из-за скал, и из-за огромных каменьев мы выбивали врага, — и сильно его преследовали. За нами следовал вблизи Максим Васильич Ребиндер с полками: имени своего, и Егерьским Кашкина. — Неприятель, достигши м. Альдорфа, стал в нём твердою ногою, и пользуясь горным местоположением и [382] строениями, вступил в жаркую битву. Но Милорадович сделал натиск, и неприятель не устоял от штыков Русских; преследуемый, бежал он к стороне озера Люцерна, где и сел на вооруженные пушками лодки, и отчалил от берега. — При м. Альдорфе корпус Дерфельдена пошел вперед. — Здесь увидали мы, ратники, — в первый раз во весь горный наш поход, — Александра Григорьевича Розенберга.

Так кончилось 15-е Сентября.

В дни 14-е и 15-е Сентября, потеря у неприятеля убитыми и тяжко ранеными была велика; и у нас тяжко раненых и убитых было число довольно велико.

В Альдорфе неприятель оставил магазейн с провиантом; и нам ратникам из него дали по трое пригоршней муки, и по малой частичке сухарей; и это было для нас Божиею милостию, — потому что в сухарных мешках у нас оставалось сухарей слишком мало, — почти ничего; а вьюка наши от нас отстали.

16-го числа корпус наш, состоящий теперь из трех полков пехоты и из двух полков казачьих, рано утром двинулся вперед: Генерал Мансуров с полком имени своего был оставлен для помощи Генералу Ферчу, прикрывавшему вьюки с тягостями. В пути нашем мы увидали теперь ясно величину озера Люцерна, — по которому враг бежал от нас вчерашний день, на своих лодках. — наши гг. Офицеры говорили, что неприятель верно для того пустился водою, чтобы: или перерезать нам путь, и отделить нас от корпуса Вилима Христофор.; или, пропустив нас, отрезать от нас вьюки. — Теперь стала пред нами высочайшая и крутая огромная гора; казалось — она была выше всех гор, нас окружавших, и мы по тропам, по ней лежавшим, начали двигаться, — шли с величайшим усилием. — Темные облака, несшиеся по ней с других гор, обдавали нас мокрым холодом; влажность и густота [383] тумана (туч) усиливалась, и наконец мы вовсе измокли, и с нас почти текла вода; путь сделался ужасно скользкий; мы шли в густоте тумана, — карабкаясь то по голым камням, то по вязкой глине, с мелкими камушками; обувь наша и ноги страдали тут сильно. — Ратники, проклиная эту гору, говорили: «хоть бы показались теперь безбожники, авось перестрелкою разогнали бы эту слякоть, и в бою мы согрелись бы». — Пред вечером мы поднялись на эту мучительницу-гору и стали на ночлег. — Вслед за нами пришел и наш корпус, и вблизи нас расположился; тут благодать Божия явилась нам явно; дождь и буйный ветр прекратились, на западе и у нас стало светло, внизу нас, и на горах, нас окружавших, на востоке и юге носились темные тучи, слышен был гром; — вдали впереди нас были чуть слышны изредка ружейные и пушечные выстрелы; это была схватка корпуса В. X. с Французами. — По ущельям гор эхо разливалось, вторя по нескольку раз и выстрелам и грому. — Как чудно всё это было для нас! — «Дивны дела твои, Господи!» сказал один из ратников, отлично образованный, но по несчастью попавшийся в ряды простых ратников.

Но нам было не до красоты местоположения, не до видов прелестных, нам представлявшихся, которыми так восхищаются наши путешественники, — у нас здесь и вокруг нас не было ни пня, ни прутика лесу, — гора была голая; мы измокли до костей; обувь наша у всех почти сделалась никуда негодною, а в особенности у гг. Офицеров, — жаль было посмотреть на их сапоги.

«Стереть ружья! — Осмотреть патроны! Ввернуть новые кремни! Чинить обувь! — Разводить огни!» — Это говорил громко М.А. Милорадович, проходя по рядам ратников. — И все кинулись исполнять приказание; не прошло и часу времени, как у нас в авангарде запылали костры дров; нашли не вдалеке сараи, и их разобрали. Теперь все принялись [384] за работу: кто починивал обувь ⁹, кто сушил мундиры и шинели, а иные начали печь лепешки из муки, в Альдорфе нам данной. — Михаила Андреевич подошел к нашему огню, увидев спеченную пригорелую лепешку, взял ее, и начал кушать с величайшим апетитом. «Бог мой! да это вкуснее пирога! слаще ананаса! — Чья лепешка?» — Ему сказали. «Благодарствую! — я пришлю тебе за нее сырку». — И в самом деле человек его принес маленькой кусочек сыру, и отдавая ратнику, сказал: извини, что немного; барин пополам разделил, — больше нет; ведь вьюк наш отстал. — Ратник не взял сыру, говоря: ежели так, то помилуй же меня Бог! — умру с голоду, а не возьму. — Тогда весь круг наш бросились к сухарным своим мешкам, достали каждой из нас по сухарику, — а старик ратник Огнев достал кусочек сухого бульона, добытого из ранца убитого им Французского Офицера, — и собравши от всякого, кто что давал, завязал в платок и понес к Милорадовичу. — Михайла Андреевич принял всё, и сам пришел благодарить нас.

Продовольствие наше становилось затруднительно; маркитантов с нами не было; — купить что-нибудь едомое — было не у кого; — жителей мы не видали; вьюки наши были далеко, и тянулись по горному пути медленно.

Так кончилось 16-е Сентября. Ночь была не слишком холодна, ветр не бушевал; дождя не было. Мы пообчинили свою обувь, — пообчинили обувь и у гг. Офицеров, — пообсушились, и подкрепившись пищею, порядочно заснули, потому что с 10-го числа время для нас было тяжкое, и мы мало в эти дни спали.

Сувор. Ратник.

(Окончание будет).

Комментарии

1. Тогда в Швейцарии не было еще военных дорог. — Наполеон устроил пути, и теперь (как сказывают) можно ехать и в экипажах.

2. Последствия известны: по распоряжению Гоф-Кригс-Рата, Принц Карл с 60-тысячною армиею своею вышел из Швейцарии; Римский-Корсаков с 20-тысячным корпусом Русских занял его посты на всех пунктах, — и был разбит Массеною 14-го Сентября. Это был тот самой день, в который Александр Васильевич Суворов разбил французов при Чертовом мосте. — Если бы Александр Васильевич нашел в Белинсоне мулов, необходимых для подвоза тягостей, которых Австрийское правительство обязалось и должно было доставить к 4-му Сентября, — тогда армия наша была бы 12-го или 13-го числа в Швице, и Массена не мог бы двинуть свои войска на разгромление Корсакова, — по неопровергаемой причине: Александр Васильевич ударил бы его в тыл, и поставил бы между двух огней, — т.е. между собою и Корсаковым; погибель Массены была бы неизбежна. Но расчисления враждебного Тугута были математически точны на пагубу войск Русского Царя, благодетеля Австрии. — Массена, разбив Р.-Корсакова, обратился на Александра Васильевича, с верною надеждою разбить нас. — Но надежда его не сбылась: — он при Мунтентале сам был разбит, как говорится, в пух, — и смертельно побитый был гнан с места боя больше 10 верст, и едва спасся в г. Швице, унес с собою подарок, полученной полка Ребиндера от ундер-офицера Махотина. — Думать можно, что Массена долго помнил его. Подарок был чисто Русский!

О Махотине когда-нибудь напишу несколько строк. — Просьба его к Государю Императору Павлу Петровичу, со слов его написанная, и отправленная им из-за границы, достойна внимания. — Махотин жаловался Его Величеству, что его обидели, — произвели в подпорутчики за отличную храбрость.

3. Долго мы, ратники, не могли понять, отчего французские стрелки, да и почти всё франц. войско, без всякого затруднения, ходили и бегали по горам, как дикие козы, не осклизаясь, и мало падая с крутых мест, уже во дни Мунтентальского сражения мы дознали ту причину. Самая простая вещь им способствовала: они под ступни ног подвязывали ремнями под башмаки — подошвы (в роде сандалии), в которые вбиты и укреплены железные шипы.

4. Сабанеев Иван Васильевич, в последствия времени Генерал-лейтенант, и в 814 году начальник Штаба армии бессмертного Барклая-де-Толли, — был с отличными военными талантами, образованной науками. В нём был один недостаток: он был слишком близорук; очень плохо глазами видел.

5. Зайцов Алексей Дмитриевич, по окончании войны 1799 года, — в 1800 году, в чине Майора, был безотлучно при особе Государя Императора Павла Петровича; Его Величество полюбил его за усердную службу, пожаловал ему командорственный Орден Св. Иоанна Иерусалимского, и определить изволил в креп. Выборг Комендантом, (место, всегда занимаемое Генералами). — Старец А. Д. и теперь еще здравствует в чине Генерал-майора, и живет на покое в небольшом своем имении.

6. Пред самыми сумерками, по нашей просьбе, нам, ратникам, (человекам 70) позволено было (с Русским спасибо) перенести с места боя раненого Ф. В. Х-ва, и дан нам проводник с фонарями. На носилках, на скорую руку сделанных, мы перенесли его в С. Урзерн в дом тамошнего Священника; и тогда же, (это было в мгновение), пришли к Федору Васильевичу Гг. Генералы М. В. Ребиндер, М. А. Мылорадович, Мансуров и Кашкин, и приходили целого корпуса Гг. Штаб и Обер-Офицеры; с чистою душою всякий из них сожалел о Ф. В-че, а сколько простых ратников приходило к дому узнать, и хотя издали посмотреть на витязя?.... да, Ф. В. любили все и всякий. После сделанной лекарем перевязки, старец забылся. Медик, на мой вопрос, сказал: раны в ногу и в бок пустое, заживут; но рана картечью тяжка, — плечо крепко раздроблено. — Часа за два до свету, Ф. В. очнулся, увидав нас (человек до 30 его любимцев), сказал: «ну, дети! прощайте; вы идете вперед, — а я с вами не могу; — жаль! — да делать-то нечего!» — И этот твердой душою человек залился слезами. — «Бейте врага Божьего, врага царей !» и замолчал; минут чрез несколько опять начал: «эх-ма!.... надобно бы передать мой поклон отцу.... да не с кем». Он разумел отца Александра Васильевича. — Потом взглянул на всех нас, сказал мне: «да, вот ты, мой воскормленник ! — Скажи другу Максиму (М.В. Ребиндеру), чтобы он отцу-то нашему (Александру Васильевичу) отдал мой сердечной поклон; слышь-ты! сделай это; и вот тебе мое благословение, (он сорвал с своей шеи крест Спасителя, отдал мне, и потом достал свои часы). Вот тебе на вечную память обо мне; будь честен; молись Богу; служи усердию Царю и Отечеству; — не моги быть трусом!!.... прощай! — прощайте, детки! Бог с вами». И закрыл глаза. — Мы целовали его, кто руки, кто ноги, и с тяжкою грустью, с горькими слезами оставили его, — на вечность. При нём остались по назначению М.В. Ребиндера полковой фельдшер, два старика ратника стародавних его любимцев, и собственный его человек, Потап.

После Мунтентальского сражения, все наши тяжко раненые взяты французами, и Ф. В. перевезен в г. Нанси; там он и скончал жизнь свою.

Полковник Василий Иванович Свищов, прощаясь с Ф. В. Харл., говорил ему: «тавовонко говорю тебе, брат Федор: а встреча нам мертвого тела в г. Грудке выходит, по приметам нашим, на правду (об этом прилагаю у сего статейку, под названием: Приметы и сны.). — Вот теперь ты тавовонко лег; а я может быть лягу завтра. Да, тавовонко! — Бог знает! — и думается.... У меня на сердце плоховато».

И в самом деле предчувствие не обмануло бесстрашного богатыря, в высоком смысле благороднейшего старика В.И. Свищова. 19-го Сентября в сражении при С. Мунтентале он был тяжело ранен картечью в живот; и чрез несколько часов скончался.

Мир праху вашему, Русские люди!!

Нет уже им подобных. — Святая Русь оскудела ими! — Были, есть и будут отлично храбрые воины, но подобных:.... нет!

7. Можно надеяться, что Граф Арсений Андреевич Закревский доставит Русским людям подробное сведение о делах и жизни Графа Николая Михайловича Каменского, одного из знаменитых наших Генералов. — Граф Арс. Андр., по выпуске из корпуса, поступил в Архангелогородский пех. полк, в котором был Шефом Граф Н. М.; — был при нём Адъютантом с 1806 года, — и безотлучно находился по день смерти незабвенного. — И как легко может сделать это доброе дело Граф Арс. Андр. — Вернее и справедливее никто не может дать сведения о делах Гр. К-го 806, 807, 808, 809 и 810 годов, — как он. — Суворовс. ратник.

8. Была молва в корпусе нашем, — она ничтожная, во в сущности своей означает характер Русского человека, являет его высокую способность, дар на всё. — Когда Австрийские пионеры пришли к Чертову мосту для его устройства, — начальник их и все они, с величайшим хладнокровием стали измерять пространство моста, расстояние его до лица реки, — судили рядили — и не принимались за дело. — Медленность эта мучила Русское войско; оно желало бы душою скорее перейти, и гнать, и бить врага. М.В. Ребиндер приказаниями своими не подвигнул к скорому началу работы, и, вышедший из терпения, вызвал из полков знающих плотничество ратников. На его вызов явилось их более сотни. Повыхватив из рук пионер их инструменты, наши принялись за дело; работа закипела; ратники бросились собирать лес, — и всякий нес, что-нибудь годное из дерева. — В скорости мост был готов. Пионеры удивляясь быстроте работы наших, говорили: «я, — фертих! — дас ист гут!!» — То-то гут! — вы бы и до вечера гутели, а делу ходу бы не дали! — сказал им полка Мансурова ратник, распоряжавший работою. По докладу М. В. Реб. — Александр Васильевич призвал распорядителя, наградил его деньгами, и сказать изволил! «Русский на всё пригоден. Помилуй Бог! на всё, на всё: — и бить врага, — и служить Богу, и Царю. — У других этого нет; — а у нас есть всё!» Так тогда говорили.

9. По старому обыкновению у всякого ратника были дратва и шило; и всякий из нас обязан был починять свою обувь. — Эта заметка для военных нынешнего времени.

Текст воспроизведен по изданию: Поход из Италии в Швейцарию 1799 году // Москвитянин, № 10. 1844