СЕСТРЕНЦЕВИЧ-БОГУШ С.

ДНЕВНИК

ДНЕВНИК СЕСТРЕНЦЕВИЧА,

ПЕРВОГО МИТРОПОЛИТА ВСЕХ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКИХ ЦЕРКВЕЙ В РОССИИ

Часть III-я

(переписка за 1799 г.)

перевод под редакцией

И. Криксина.

Издаваемый в настоящее время на страницах «Старины и Новизны», дневник Сестренцевича за 1799 г. дает, между прочим, важный материал, как в приведенных автором беседах своих с имп. Павлом I, так и в указании им тех мероприятий, которые предпринимались имп. Павлом Петровичем для соискания кардинал ьства составителю дневника.

Не входя в подробную оценку издаваемой части памятника, редакторы считают своим долгом отметить, что они при издании и этой части дневника Сестренцевича, как и при издании 2-х первых частей, руководились желанием сохранить все особенности рукописи, и поэтому оставили все собственные имена в орфографии автора; сделанные ими при установлении текста вставки, необходимые для его понимания, поместили в большие скобки, а догадки свои в подстрочных примечаниях.

Проф. Михаил Годлевский.

В. Криксин.

Дневник 1799 г.

1 января.

Накануне мы собрались в зале кавалергардов в парадной форме и были жалованы к руке Его Величества.

Император тогда сказал мне: «вот вы в форме», потому что я распустил свою пурпуровую мантию. Затем, когда меня поместили между графом Шереметевым и гр. Головкиным, церемониймейстер сказал мне, что я одет прекрасно, что пурпур великолепен, торжественен и т. п. Я сказал: «Государь, внутренняя сторона еще красивее, потому что мое сердце искренно привязано к Вашему Величеству».

Император ответил: «мы взаимно разделяем эти чувства».

Г-н Серпинский сказал мне, что Лобаржевский говорит неправду, утверждая, будто Император был рассержен на меня за проект удаления светских лиц из юстиц-коллегии, — проект изложенный мною в рапорте на имя генерал-прокурора в декабре прошлого года.

Однако, прежде всего этот рапорт, как узнал Политика, читал Государю не генерал-прокурор, а г-н Неплюев. Государь сказал: «это безразлично». Но г-н Неплюев указал, что в Австрии заседают светские лица, а епископ даже вовсе не имеет юрисдикции. Тогда Государь ответил: «пусть остается все, как и в других местах».

5 января.

Я был у обедни и вечерни в часовне, где освящали воду и подали ее Государю и Его семье. Читали все Его титулы. [308]

13 января.

Торжественное собрание при Дворе.

Император приветствовал меня и сказал мне (по-немецки): «немилостивый». Я ответил с радостным лицом и обычной улыбкой: «верный». Император не расслышал меня, и я повторила «верный». Ответь. «Я принимаю это с сокрушенным сердцем. Слова, может быть, очень значительные. [Они наводят на мысль, что] Ему или представили (вице-президент Лобаржевский) через своих друзей, что я был недоволен Его отказом удалить светских лиц, пользуясь, как предлогом, резолюцией приносить жалобы в сенат, или [что] Он действительно ответил с горячностью то, чего генерал-прокурор не хотел мне сказать, или же подчеркнул [этими словами], почему я накануне придворного праздника, т. t. 12-го вечером, но явился для принесения поздравления в семь часов.

23 января.

Собрание при дворе. Обряд целования руки. Государь сказал мне, улыбаясь: «вам что-то пришлют для развлечения». Я выразил удивление, потому что ничего из этого не понял. Государь повторил свои слова. При выходе генерал-прокурор спросил меня, как я чувствую себя во время таких больших морозов. И ответил, что у меня два друга, которые помогают мне шуба и печка.

Затем я передал ему то, что Государь сказал мне. Он ответил с улыбкой: «да, вы позабавитесь».

Генерал Корсак увидел у меня мой трактат о Мальтийском ордене и сказал о нем генерал-прокурору, а тот, вероятно, Императору. Генерал Корсак, а затем у него генерал-прокурор сказали мне, чтобы я скорее велел снять копию.

25 января.

Я это сделал и вручил ее лично генералу Корсаку, quod felix faustumque sit.

Это — труд в 300 страниц in quarto.

Несколько дней спустя, генерал пришел сказать мне, что нельзя удалить вице-президента без вины; и чтобы я представил [309] ему таковую. Я почувствовал, что наступает перемена и что вице-президент имеет своих почитателей и друзей в канцелярии генерал-прокурора, и ответил: «из этого следует, чтобы я был обвинителем. Я никогда не принимал на себя такой роли. Пусть же он остается».

Затем он сказал мне, что Император был недоволен тем, что я получил буллы от нунция. Я ответил, что нунций получил ноту из нашего министерства с предложением выполнить указ Императора от 28-го апреля, который читал при мне министр канцлер Безбородко.

Таким образом я имел право требовать, чтобы нунций дал мне эти буллы и, получив их в печатном виде, я тотчас же отправил их в коллегии с копией указанной ноты: что три дня спустя вице-президент принял этот печатный оттиск, приказал перевести его на русский язык и представил его туда, где, по его мнению, он мог мне повредить, не упомянув о ноте.

В то же время Император получил жалобу Геракла Киргута на архиепископа Лисовского, в которой, между прочим жалобщик замечает, что я протежирую Лисовского, и Государь повелел, чтобы при разборе этого дела председательствовал в нашей коллегии г-н Вейдемейер.

Г-н Вейдемейер сейчас же доложил Государю мое обяснено, которое он у меня потребовал, и в котором я указал, что много из униатских епископов принадлежат к белому духовенству, каковым будет и Кохановский, и что я обратился в полицию с требованием выслать двух монахов, находившихся здесь, без разрешения на то соответствующих епископов, на основании указа 3 ноября 1798 года.

Тогда в коллегии решили, что архиепископ должен прислать объяснение, а Киргут — представить доказательства своего обвинения, и я начал, по-прежнему, председательствовать в коллегии при разборе текущих дел.

В последнее воскресение февраля Император много смеялся по поводу того, что шпага князя Щербатова, в то время когда я следовал за ним для целования руки, оказалась у меня между [310] ног. Государь сказал мне: «вы — церковь скорее воинствующая, чем пронизывающая».

8 марта.

Я был с поздравлением у Великого Князя Иосифа.

Возвращаясь, я встретил на улице Императора, который спросил меня (по-латыни):

«Где вы были, Reverendissime Domino»?

От. «У князя Иосифа».

Имп. «Куда идешь»?

От. «В коллегию».

Несмотря на приветствие, которым Государь удостоил меня еще издали, и улыбку, с какой Он говорил со мной, мне показалось, что я заметил недовольство на Его лице.

Г-н Кутаисов, cлeдoвaвший за Императором, приветствовал меня очень дружелюбно, лучше чем во дворце; должно быть вcлeдcтвиe того, что заметил, как Государь подошел ко мне.

27 марта. Воскресенье.

Направляясь к обедне. Император сказал мне: «Я послал вам некоторые бумаги».

Я спросил у князя генерал-прокурора, но он ничего не знал об этих бумагах. Неплюев спрашивал меня о них: значить, и он ничего не знает; но он добавил: «должно быть, Вам вручить их граф Ростопчин».

Дома я застал письмо, в котором он, по приказанию Императора, объявлял мне: 1) что папа отказал во всех привилегиях, данных кавалеру Гомпешу; 2) что нунций хочет рукоположить епископа Сераковского, и что я должен условиться с монсиньором нунцием.

Последнее кажется мне весьма затруднительно, так как во дворце, когда я подошел к нему справиться о его здоровьи, он ответил мне с затаенной злобой: «Вы были очень рады эти дни». Я ответил ему, что ничего не понимаю, и отвернулся.

Я следовал к обедне за Императором. На обратном пути Он меня видел. [311]

В зале гофмаршал Нарышкин подошел ко мне и сказал, что Император изъявил желание, чтобы я приходил к обеду и ужину, когда пожелаю, и [добавил от себя], чтобы я обращался к нему (Нарышкину) всякий раз, когда пожелаю присутствовать, дна или три раза в неделю, на обеде или ужине, предупредив, что лучше всего являться к обеду в полдень, а к ужину — в восемь часов.

Когда я проявил замешательство, он сказал мне: «приходите сегодня к ужину», и я был там.

Император обратился ко мне с вопросом, предупредил ли меня граф Кушелев от Его имени: «Я послал вам просьбу сделать что-нибудь для Ванибальда».

Отв. «Так как он монах, если мне точно пояснили волю Нашего Величества, то я желаю сделать его доктором теологии и предложить монастырю его ордена, т. е. ордена святого Франциска, платит ему в год 150 руб.; это имеет более цены, чем докторат».

Имп., улыбаясь: «Но нельзя ли его возвести в сан канонника, хотя он и монах»?

Отв. «Ваше Величество, в таком случае следовало бы раньше сделать его светским священником».

Имп., все улыбаясь: «А вы не можете сделать его сперва светским священником, а потом канонником, или как это называется»?

Отв. «Нунций не дал мне этой власти».

Имп. «Не сделал ли он этого из расположения к кому-нибудь»?

Отв. «Да, Ваше Величество, он сделал здесь светскими священниками двух монахов».

Имп. «Какую власть имеете вы, как митрополит»?

Отв. «Нунций оставил за мной все то, что имели Гнезненский примас и Львовский архиепископ».

Она состоять главным образом в зависимости епископов и в той подчиненности их мне, которую Ваше Величество утвердили за мною несколько раз в своих рескриптах.

Но так как я подчинен исключительно сенату, то и они [312] должны быть подчинены также исключительно сенату, разумеется, как собратья.

Имп. «Первый среди равных».

Отв. «Ни коллегие, ни кто другой не дает им приказами. Суд над их личностью принадлежит митрополиту».

Имп. «Обращайтесь всегда ко мне, что касается епископов, го если встретятся дела, смешанные с гражданскими отношениями. Я отошлю их на суд в коллегии, но не те, которые касаются их личности. Что же касается нунция, то вам не следует сотрудничать с ним, а нужно действовать самостоятельно во всем, на что вы только уполномочены. В чем состоит власть папы? Ко следует строго уважать».

Отв. «Сношение с ним необходимо во всем, что касается его верховенства, которое делает его центром древней католической Церкви.

Что же касается юрисдикции, то он имеет ее постольку, поскольку предоставляют Ему в государстве государи, и епископы пользуются юрисдикцией в своих епархиях; власть их ограничена со времен мрачных, когда епископы не умели писать, ходили на войну и на охоту. Тогда папы сохранили за собой много прерогатив из епископской власти и даже утверждение епископов».

Имп. «Это уж следует им оставить, так как это относится к обычному праву и освящено давностью лет».

Отв. «Теперь, когда епископы умеют уже писать» (Император улыбается), «все-таки эти прерогативы остаются за папою».

Доказательством этого, например, служит то, что во власти митрополитов было посвящение в своих провинциях епископов без соглашения с папами; теперь же вся эта церемония находится в руках папы; ее не осмелились отнять и теперь после рескрипта Вашего Величества. Когда я был обязан обойтись без булл и когда нунций отказывал в посвящении монсиньору Сераковскому, я написал последнему в тот же день, что я получил рескрипт Вашего Величества и чтобы он прислал мне только прошение; и я хотел уже дать ему утверждение, согласно с вышеупомянутым обычаем, как вдруг граф Ростопчин уведомил меня, что нунций желает посвятить его. [313]

При совершении этого обряда не упоминается ни булла, ни клятва папе. Униатские митрополиты действуют и сохраняют за собою совершение этого обряда.

Но так как граф Ростопчин сообщил мне, что нунций желает совершить посвящение Сераковского, то я заявлю ему завтра, что ему нет надобности обращаться ко мне по этому вопросу».

Имп. «Однако, в подобных случаях держитесь и действуйте всегда так, как в данном. Во время запросов, которые все-таки подымались, как шли дела, кто руководил, кто издавал буллы?»

Отв. «Никто. Конклав не присваивал себе никакой власти: Римский викарий давал только диспенсации по текущим неотложным делам; посвящение в епископы, и все, что было связано с властью папы, оставалось отложенным до нового выбора».

Имп. «Подготовлены ли вы к такому случаю? Избегаете ли Вы, насколько возможно, спрашивать папу или нунция и делаете ли сами все, что только можете? Избегайте этого. Вы знаете мое мнете».

Продолжение аудиенции в воскресенье 27 марта 1799 г.

После ужина Император изволил приблизиться ко мне и сказал: «Я еще не все окончил с вами».

Имп. «Когда нунций будет вторгаться в импорте законы, когда он будет вмешиваться в юрисдикцию, и если будет действовать наперекор инструкциям, которые я вам дал, я поручаю вам немедленно сообщать об этом генерал-прокурору, в случае надобности: я назначаю Вас новым докладчиком. Не забывайте обращаться относительно всего ко Мне».

Отв. «Да, Ваше Величество, я помню выражение, находящееся в конце последнего рескрипта Вашего Величества (от 17 марта). Оно милостиво разрешает мне быть в зависимости от папы, как главы католической Церкви. Например, Ваше Величество Ваше намерение и намерение правительства состоит в том, чтобы довести орден Базилианов до естественного прекращенья его существования. Запрещено принимать вновь клириков и посвящать их. Им позволено придерживаться латинского обряда. [314]

Монсиньор нунций напротив, полагает, что в силу ясных законов и но своему разумений он можете, приказать им возвратиться к исполнений греческого обряда.

Имп. «Нет, пусть они этого не делают. Моего полного одобрения заслуживает то, чтобы они придержи вались латинского обряда».

Отв. «Ваше Величество приказали строить церковь в Выборге. Я хочу перевести туда; одну из монастырских общин с ее доходами, а также перевести их и в другое место, где они могут быть более полезными. Я желаю послать туда Базилианов, так как там находится более тысячи солдат униатов».

Имп. «Очень хорошо. Но необходимо, чтобы там они были католиками».

Отв. «Монсиньор нунций не уступит ни шагу, он не может и не должен делать этого».

Имп. «Это его ремесло. Но вы новый докладчик через генерал-прокурора; я вас назначаю им. Действуйте, но не оглашайте этого. Я не выношу униатов; вы хорошо понимаете меня».

Императрица соблаговолила приблизиться ко мне и начать разговора с заявления, что Она приняла мою племянницу в института Св. Екатерины.

Я выразил Ей свою глубокую благодарность за это.

Она сказала: «это прекрасный ребенок, она добра, мила, и все там ею очень довольны».

После этого я два раза присутствовал на обеде и два раза на ужине.

Однажды за ужином Император спросил меня, как идут дела в моей деревне под Могилевом. Я ответил, что она запущена... (Далее в рукоп. непонятное выражение ... Il regere).

«А теперь она будет еще больше» (т. е. вы теперь остаетесь здесь). Я ответил: «я доволен тем, что она такою будет».

В другой раз за обедом он сказал мне: «Вы обладаете больше, чем епископскою любезностью».

Я ответил: «я помню, где нахожусь». [315]

После обеда он рассматривал кисти на моей шляпе. Он спросил меня, имеют ли епископы только одну. Он улыбался, желая как будто сделать какой-то намек. Я понял Его и, проводя рукою поверх (кисти), с улыбкою и с видом пренебрежения сказал: «они больше не нужны». Он засмеялся.

25 марта.

Г-н Лябат, егермейстер двора, поздравил меня с разрешением мне присутствовать, по своему желанию, при обедах и ужинах у Императора. Но он дал мне дружеский совет не стремиться слишком часто посещать их. Он заметил, что как человек придворный, он это знает. Нужно сделаться желанным гостем. Я нашел этот советь рассудительным и решили, последовать ему и не являться больше, чем один раз в неделю к обеду, так как ужины для меня неудобны, хотя они кончались в 9 часов.

Его Светлость князь Безбородко скончался.

7 апреля.

Я был у Его Светлости князя генерал-прокурора. Я был в его спальне. Он приказал попросить меня наверх и пригласил в кабинет, где он кончал подписывать, что могло продолжиться минуть десять.

Я сказал ему: «Его Величество изволил приказать мне быть новым фискалом и докладывать Ему при посредстве Вашей Светлости обо всем, что увижу в поступках нунция противоречащим распоряжениям Его Величества. Хотя функция доносчика неприятна, но все приказания Его Величества для меня дороги и святы.

Монсиньор нунций только что дал две, буллы относительно обращения в светских священников: Вильгельму и Амвросию и три относительно назначения: Беренту, Гедройцу и Кохановскому».

Я должен был объяснить, в чем состоит разница между светским священником и посвященным монахом: что последний не может обладать никакою собственностью, быть канонником, иметь прихода и т. д. [316]

Что касается о. Вильгельма [я заметил], что он австриец по происхождению и состоит духовником посла, но что он русский подданный и раньше занимал должность при московской церкви.

Генерал прокурор ответил мне, что теперь, во время этой войны с Францией, необходимо соблюдать известный такт по отношении к папе, что нунций хотел, чтобы Император уничтожил рескрипт 17 марта и (заметил с улыбкой), что нунций очень настроен против меня».

Отв. «Я доволен этим, если это вызвано тем, что я повинуюсь Его Величеству».

Далее генерал-прокурор сказал что он того мнения, что нунций следует придерживаться известных границ, иначе Император откажет ему в жалованьи, и ему придется умереть с голоду: что он заявил нунций, что относительно догматов сношение с папой вовсе не прервано, но что касается юрисдикций, то нунций должен знать, что здесь только одно правительство: [далее он добавил], что говорил Государю о моем рапорте.

Я просил его, чтобы меня не устраняли больше от председательства при разборе дела монсиньора Лисовского.

Он ответил мне, что в этом нет никакой обиды, что здесь обыкновенно судья не заседает в том случае, если одна из сторон заявить подозрение относительно него. Я просил его, чтобы он вызвал Вейдемейера для объяснения так как ответ архиепископа уже получен, а монах в своем ответе коллегии заявил, что он будет еще собирать доказательства: и, следовательно, он осмелился представить жалобу Его Ими. Величеству, не имея таковых.

Генерал-прокурор, казалось, был предупрежден, что монах не дал еще вовсе ответа. Однако он обещал вызвать Вейдемейера к Кочубею, которому поручено составить ответную ноту монсиньору нунций, и я указал ему, что сношенья с папой не вполне прерваны указом 17 марта.

Я ему напомнил относительно Трапистов и эмигрировавших священников, что Его Имп. Величество желает поселить их в пределах империи. Я свидетельствую, что не являюсь [317] небрежным в исполнении приказаний Его Имп. Величества, хотя, может быть, будут медлить с рапортами относительно моих бумаг.

Он обещал поговорить об этом при разговоре с Его Имп. Величеством.

10-го в вербное воскресенье, я обедал у Его Величества.

Накануне я получил из канцелярии Высочайший указ, в котором Его Имп. Величество соблаговолил назначить меня главным капелланом на место монсиньора архиепископа Фивского.

В то время, когда я уже шел во дворец, секретарь вице-канцлера графа Кочубея, Пини, принес мне, папскую буллу на право ношения Могилевскими архиепископами пурпура.

Тотчас после того, как я вошел в царскую приемную и сделал глубокий поклон, Император приблизился во мне и, видя, что я не делаю никакого движения, сказал мне:

«Итак, вы кардинал»?

Я, не видя еще бумаг и не слышав ничего об их содержании был поистине в неизвестности и даже отрицал это.

«Да, да,» сказал Император: «Я говорю вам это; а если Я говорю, то значит это верно». Тогда я стал на колени и поцеловал Его руку.

«Встаньте», сказал Он: «вы не получили этих бумаг. Так вы их получите». Я воображал себя кардиналом до возвращенья к себе домой, куда г-н Пини принес мне бумаги. Я воздержался говорить кому бы то ни был об этом, кроме графа Сергея Румянцева, о чем теперь сожалею, хотя это повышение казалось мне верным, выше всякой истины, потому что Император лично объявил мне о нем.

«Вы этого не ожидали?» сказал мне Государь за обедом.

Отв. «Нет, Ваше Величество, это не по моим заслугам, по лишь потому, что я — Ваш подданный уже 27 лет».

Имп. «Вы находитесь здесь с 1773 г.?»

Отв. «Да, Ваше Величество».

Имп. «Вы знаете русскую пословицу: «как закликают, так откликают» (Должно быть: "как аукнется, так и откликнется!"). (Этим Он хотел сказать: я награждаю вас за то, что вы ко Мне привязаны)». [318]

Отв. «Я не умею откликать», сказал я, обращаясь к Великой княгине Марш, рядом с которой я сидел.

Прочитав по получении послание из Рима, письмо папы к Императору, одним словом, видя, что лишь о цвете одеянья идет речь, я пошел к графу вице-канцлеру и сказал ему, что Его Ими. Величество был введен в заблуждение, говоря мне, что я уже кардинал; что я поблагодарил Его на это но что булла содержит только разрешение носить цвет, присвоенный моей должности, чем я пользуюсь уже со времени назначены меня митрополитом.

Он спросил меня: «по какому праву?» Я ответил, что на основании декрета нунция, который признал за мною все прерогативы Гнезненских архиепископов, носящих красный цвет, [далее я заметил], что Государь сказал мне, уже год тому назад, что Он представил меня к пурпуру, и что он должно быть рассчитывал найти это в булле, а потому с такой уверенностью объявил мне об этом. Я просил его не докладывать Государю о содержали [буллы], и он обещал мне это.

На вопрос, заданный им мне несколько дней перед тем, в чем именно состоит существенная связь с Римом, которой не следует разрывать (князь Лопухин прибавил к этому разговору со мной, что не следовало бы этого делать, вследствие нашей войны с Францией), я сказал и тому и другому, что нужно оставить за папою решение религиозных вопросов, касающихся всего того, что относится повсеместно к единству и тожеству католической религии, ее богослуженья, обрядов и догматов.

Вице-канцлер именно это изложил нунцию в ноте, которую он ему на днях пошлет.

Он спросил меня, как мы будем поддерживать эту связь [с Римом], после того как он объявил нунцию, чтобы тот не являлся более ко двору, и написал г-ну Моцениго, чтоб его отозвали. (Это же сказали» мне и г-н Лопухин).

Я ответил, что хотя сношения будут продолжаться всегда, но, обращаясь к г-ну Моцениго, я всегда буду предварительно [319] испрашивать разрешения у Императора, если представится случай, в котором это [сношение] будет безусловно необходимым.

Я мог бы взять в руку бумагу и требовать этого на основании рескрипта 17 марта, но это поразило бы; и я не желал бы этого.

«Да, сказал он мне, этим Вы могли бы причинить себе иной раз неприятность». (Мы поняли друг друга, т. е., что я мог бы настоять на своем).

«Как Вы делали прежде?»

Отв. «Я всегда обращался к князю Безбородко, который быль моим покровителем, и потому, что наша религия иностранная.

Вице-канцлер был того мнения, что необходимо, чтобы Император назначил его, или кн. Ростопчина, лицом, к которому я должен обращаться в делах относительно моей религии; что я должен составить [относительно этого] только простую записку по-русски или по-французски без предисловий и титула, и на ней же Государь начертает или: «быть по сему», или предпишет издать указ.

«Как это делается в Пруссии?»

Отв. «При Фридрихе II был представитель в Риме с малыми полномочиями, который получал приказания из Берлина. В настоящее время я не знаю, как это делается. Но я думаю, что монсиньор примас, после обращения к министру, сносится с папой через такого посредника, какого может там иметь».

Когда я пришел к вице-канцлеру, лакей попросил меня подождать немного и, минуты две, три спустя, я увидел г-на Ростопчина, который выходил из кабинета с большим красным портфелем, в котором в моем присутствии, во время предыдущего посещения, вице-канцлер искал рескрипт 17 марта: это доказательство того, что в нем были те дела, которые он передал теперь графу Ростопчину.

12 апреля.

В два часа пополудни, т. е., как я думаю, после обеда, Император сначала прислал ко мне своего флигель-адъютанта г-на Лопухина с вопросом, содержала ли полученная мною только что булла назначение меня кардиналом. [320]

Я ответил, что она касается только красного цвета (права ношения одежды красного цвета), а не кардинальства.

Два часа спустя, пришел опять тот же флигель-адъютант и сказал мне, что Его Ими. Величество но велел графу Ростопчину накисать завтра предложение о назначении меня кардиналом.

1 мая.

Я остался обедать у Его Имп. Величества. Это был придворный праздник. Г-н обер-церемониймейстер лично пригласил меня ко двору. Во время обеда Государь говорил об армии; потоми, что-то о церкви, чего я не мог расслышать: затем Он говорили, точно, потому что я католик, и бросил взгляд на меня. Я быль достаточно предусмотрителен. Я не принял обычно веселого вида, но почтительно склонил голову, потому что с этим не шутят. Затем он сказал: «кардинал должен носить красные сапоги, если он едет верхом?» Я сказал вполголоса, с улыбкою, своему соседу князю Шереметеву: «для меня ото не будет ново, так как до десятилетнего возраста я носил их, одеваясь по-польски.

После обеда Император взял мой пояс и сказали»: «как вы элегантны». Я ответил, что это соответствуешь моему положению. Меня обвиняли бы в скупости, если бы я одевался иначе. Затем Он взял мою мантию в руки и сказал, смеясь: «это из вигони, это кардинальский цвет». «На подобие», сказал я; «но так как меня представили папе, то теперь по милости Вашего Величества я буду действительным [кардиналом], лишь бы только письмо г-на Ростопчина дошло до папы. Однако, я думаю, что войска»...

Имп. «Катя войска»?

Отв. «Наши; Суворов настигнет его, я в этом уверен: он дойдет до Пармы и освободит его».

Имп. «Подойдите». Он повел меня в другой конец зала и сказал мне: «послушайте, напишите папе, — (я вами» [это] приказываю) — все то, что вы знаете, что было причиною высылки нунция: заметьте ему, что он должен уехать по Моему приказание, что Я хочу, чтобы вы были кардиналом; и передайте письмо г-ну Ростопчину. Напишите также г-ну Суворову, чтобы они» передали» письмо папе; Я тоже прикажу написать, чтобы он распорядился вручить его папе в полной сохранности. [321]

12 мая.

Его Святейшеству.

По особому поручению Императора, данному мне в Эрмитаже, 27 апреля после завтрака, письмо, написанное Его Святейшеству и врученное Его Превосходительству Ростопчину на имя Его Превосходительства Суворова.

С.-Петербург.

Ваше Святейшество!

По повелению Императора, Всемилостивейшего моего Государя повергаю сие письмо перед Вашим Святейшеством.

Его Высокопреосвященство нунций представил, без сомнения Вашему Святейшеству свидетельство о содеянном этим религиозным и заботящимся о благе своих подданных Монархом и о том, что в этой Империи является самым подходящим для нашего дела и для исповедующих католическую религию.

Конечно он представил, что был вынужден торжественною нотою Министров исполнить вышеуказанным законным и каноническим способом то, чтобы митрополита, поставленного над всеми духовными учреждениями и нашими епископами обоих обрядов, облечь такою полнотою духовной власти, чтобы делу церкви ни в чем но было ущерба.

Однако эти благоприятные намерения Его Преосвященство нунций не достаточно исполнил.

Ибо мало воспользовавшись властью, данною ему Вашим Святейшеством, он предоставил мне, как митрополиту, меньшие полномочия для всей провинций, чем те, которыми я, как обыкновенный епископ, облечен в своей епархии Вашим Святейшеством.

В своем декрете он не перечислили, данных мне важнейших прав, касающихся во всем суффраганов, а именно их учреждения, посвящения, суда над ними, т. е. прав, в условиях места и трудности времени более всего необходимых, и о предоставлении которых повелел Августейший Монарх. [322]

Сознавая отсутствие за собою заслуг, я не осмелился бы прибавить к тому, о чем упомянул, еще и тех прав, которые касаются моей личности, если бы к этому но был вынужден своей преданностью Монарху.

Первый канцлера. Безбородко, только что умерший, получил от Императора приказ вменить Его Преосвященству нунцию чтобы он выпросил у Нашего Святейшества для меня кардинальство, вместо которого я, 15 марта, получил лишь подобие [его].

Повинуясь повелению Императора, я излагаю Вашему Святейшеству только Его мысль и пламенное желание, и не осмеливаюсь прибавить к этому длинного своего объяснения.

Коленопреклоненный я молю только Ваше Святейшество, как главу церкви, соблаговолить предоставить и узаконить то, что в наших мольбах служит к ее созиданию, и дать мне облобызать руку, полную Божьего благословения.

Сиятельн. Гр[аф]. М. Гос.

Государь велел мне приложенное письмо к Папе вручить В. С., ибо мы не сомневаемся, что В. С. до его в нынешнем пути дойдете. Есмь в высокопочитанием (Письмо это приведено буквально по рукописи).

Графу Ростопчину.

В виду того, что папа не находится уже около Флоренции, я надеюсь, что Ваше Превосходительство пожелает дать инструкции г-ну Моцениго относительно письма, которое Вы потрудились написать две недели тому назад Его Святейшеству.

Вчера Его Имп. Величество приказал мне написать Его Святейшеству еще раз лично и вручить письмо Вашему Превосходительству с тем, чтобы оно было отослано Его Пp-ву графу Суворову, на которого мы надеемся, что он, благодаря своим победам, настигнет папу в его злополучном путешествии.

Имею честь присовокупить копию вышеупомянутого письма и быть с почтением. [323]

2 мая.

Генерал Корсак известил меня запиской, что ждет меня; это было 29 апреля.

Я пошел к нему, и он лично передал мне официальное письмо, сообщая с своей стороны приказ Его Ими. Величества сделать объявление, подобное тому, какое сделал Кречетников, о прекращении нунциатуры в России.

Я составил это объявление и представил его князю Лопухину; в то же время я передал бреве от 19 сентября 1795 года, которыми, папа Пий VI назначает меня своим министром.

5 мая.

Это был день обручения Великой Княгини Клены с наследным принцем Мекленбург-Шверинским, Фридрихом. Император приказал мне занять место за полукруглым столом, который находится напротив трона, под который Государь обедал с Императорской фамилией. Он повелел сказать мне. чтобы я сел против Императрицы, т. е. по правую руку архиепископа Казанского, налево от которого сидели епископы и монашествующие члены Святейшего Синода, направо же от меня сидело все светское духовенство.

Духовник Государя и князь прокурор сидели возле меня.

В семь часов начался бал на котором я присутствовал после, того как переменил свое красное епископское платье на обыкновенное пастырское.

Государь спросил меня, остался ли я доволен местом, которое Он назначил мне за столом. Я ответил: «где может быть лучше, чем на лоне своей семьи?» Он очень смеялся по поводу того, что я назвал русское духовенство своей семьей.

Ими. «Но в самом деле, были ли вы довольны?».

Отв. «Я бесконечно обязан Вашему Величеству, потому что первый шаг к сближению это совместная трапеза. Иисус Христос сделал то же в Эмаусе, где Он позволил узнать Себя».

Имп. «Да, сказал Он: «в ломании хлеба». «Это первый шаг к сближению», объявил Он. [324]

Князь Лопухин, которому я сделал визит в его квартире и поздравил с получением портрета Его Величества, передал мне объявление или Высочайший рескрипт, подписанный в тот же день. Он сказал: «Вы теперь можете издать такое же воззвание на каком Вам угодно языке, лишь бы оно было аналогично с объявлением Государя».

Г-н Серпинский сказал мне, что он слышал, как князь сказал Императору: «я люблю говорит с митрополитом. Он думает и говорит последовательно. Он рассуждает глубоко. Он предпочитает разработанные темы. Он никогда не возвышает голоса».

13 мая.

Был праздник в Павловске и благодарственный молебен по случаю победы, одержанной русскими и австрийскими войсками под Миланом, и взятия этого города. Я не был на, этом празднике, так как приглашение пришло поздно.

14 мая.

Я был в Павловске. Был благодарственный молебен по случаю выздоровления князя Николая и Княгини Анны. Мы были жалованы к руке. На молебен Государь вышел только в половине двенадцатого.

Мне нужно было три часа ехать туда.

Обер-церемониймейстер Нарышкин предложил мне остаться обедать. Я думаю, что это потому, что, когда отец его обер-шталмейстер, приглашал меня на завтрашний вечера как себе и спросил у меня, обедаю ли я у Его Величества, я ответил, что мне ничего не говорили [об этом].

Я сидел напротив Великой княгини Марии, между которой и Государем сидел Великий князь Александр. Государем говорила мне о кардинальстве, указывал пальцем, намекая на мою военную службу, и бросал на меня несколько раз взгляды, желая заговорить со мной, но я всегда опускал глаза, чтобы избегнуть разговора, так как мне трудно было расслышать то, что Он мне говорил.

Он сказал мне (по-немецки): «кем Вы недовольны?» [325]

Отв. «Ничему на свете я так не радуюсь, как тому, что имею счастье видеть Ваше Величество».

В другой раз я предложу посадить меня по другую сторону стола, так как сегодня даже граф Завадовский посоветовал мне но занимать такое место, с которого я не в состоянии услышать, если Государь ко мне обратится.

Июнь.

6 июля.

Я был в Павловске. Я не был приглашен к царскому столу, но к маршальскому возле церкви.

Обер-маршал сказал мне, что Государь желает, чтобы брак Его сестры был также освящен и католическим священником, потому что я муж католик.

Князь Лопухин попотчевал меня табаком и всматривался в меня, как бы желая угадать мои мысли. После я узнал, что ... (В рук. несколько слов неразборчивы)

Восьмого пришла через него записка к Вейдемейеру от Его Величества относительно того, что он должен произвести суд вследствие жалоб Жарм, и Кириака на митрополита и на архиепископа на притеснения, [чинимый ими].

В записке этой сказано, что князь лично представил жалобы Его Величеству.

Если я не понимаю течение дела, как оно шло, то время научит меня.

Князь бранил Жарм, когда он пришел представить ему жалобу на меня за то, что я запретил ему служит обедню, выслал его и предоставили, его монастыри на содержание Трапистов.

Затем князь отослал его к губернатору для высылки. Там и, он должен был сказать, что взял обратно жалобу.

Епископ Одынец представил об этом рапорт вице-президенту, а тот с своей стороны уведомил г-на Н., который объявил об этом князю. Князь, несмотря на то, что питал ко [326] мне дружеские чувства, должен был донести об этом Государю, чтобы не скомпрометировать себя.

6 августа.

Мы были вызваны в Павловск, по случаю взятия Неаполя.

Государь сказал мне во время целования руки: «как миль этот кардинал». (Руффо, который взял Неаполь).

Отв. «Он хороший подданный».

Имп. «Я убежден, что и вы сделали бы то же, если бы Я послал вас с подобным поручением»?

Отв. «Конечно, Ваше Величество, мое желание было бы равным его желанно оказать услугу Вам».

Ими. «Знаете ли вы его лично?»

Отв. «Нет, Ваше Величество».

Затем в кругу: «Моих было только семьсот человек, которые составляли авангард. Это кардинал вошел в город с войсками своих соотечественников».

Отв. «Но Ваши войска. Ваше Величество, указали дорогу».

Ими. «Этот прелат решителен».

Отв. «Он был постоянно предан доброму делу, несмотря на все трудности, которые должен был победить. Если он совершил такие подвиги, будучи только клириком, то чего бы он не сделал, если бы был архиепископом» (сказал я с улыбкой).

Имп. «Разве он только клирик? Я не считался ни с его званием клирика, ни с другими какими-либо обстоятельствами, а лишь с его заслугами, и послал ему орден Андрея Первозванного».

Отв. «Милость Вашего Величества превосходит даже его заслугу».

(Тут все, которые находились вблизи меня, поспешно начали спрашивать меня, какой орден).

9 августа.

В Павловске по случаю взятия Мантуи.

Во время целования руки Государь изволил сказать мне: «довольны ли вы, что Я освободил вас от вашего вице-президента, который был для вас так неудобен?» [327]

Отв. «Бесконечно» (сказал я, преклоняя колена, чего Он не позволил мне сделать).

В кругу. «Не Я ли объявил вам эту новость о перемене, а вы ее не знали?»

Отв. «Ваше Величество»... (я не знал, что ответить, так как думал, что это был вежливый упрек в том, что я не отблагодарил в подобающей форме).

В июне месяце мы были при дворе Его Имп. Величества в Петергофе.

После приезда двора в Гатчину, мы получили приглашения на все большие праздники, ездили туда и иногда оставались там несколько дней сряду.

И останавливался у о. Винибальда.

Он всегда был недоволен, несмотря на то, что и каждый раз приказывал привозить ему несколько бутылок вина. Он не мог просить мне того, что я по возвел его в сан каноника, хотя Государь соизволил говорить мне об этом в апреле месяце, но этого я не сделал потому, что я по имел тогда для этого духовных полномочий.

В декабрь я возвел его [в этот сан], и Его Величество изволил выразить свое благоволение и приказал сделать для него крест присвоенный канониками.

При дворе были два торжественный бракосочетания. Двенадцатого было бракосочетание Великой Княгини Елены Павловны с наследным принцем Мекленбург-Шверинским.

Придворный духовник совершать обряд бракосочетания; пастор Ламп присутствовал при этом издали.

Второе бракосочетание было Великой Княгини Александры Павловны с Великим князем палатином Венгерским 19 ноября.

Его Величество соблаговолил предупредить меня, что Римский Императорский Двор пожелал чтоб обряд венчания совершил архиепископ австрийский подданный (это был архиепископ Львовский Киши), и что, однако, если бы он не прибыл в назначенный день, то совершить бракосочетание должен был я, и в ожидании этого, должен приготовить все для церемонии, что должны быть приготовлены необходимые облачения, который в самом деле [328] и были сделаны весьма великолепно под наблюдением священника Станкевича, которому я поручил это.

После венчания, которое происходило сперва в большом зале, затем после благословения, данного равным образом придворным капелланом в Гатчинской церкви. Его Имп. Величество изволил подарить эти облачения в церковь Святого Иоанна Иepyсалимского в Петербурге и велел передать их главному маршалу, графу Салтыкову, лейтенанту ордена.

Ото облачения состояло из двух очень богатых риз четырех далматиков, митры, епитрахили, четырех стихарей и двух стихарей с дорогими кружевами.

Когда Его Имп. Величество предупредил меня об этом (это было на балу в праздник в честь Великого князя Александра), я ответил, что буду ждать приказания.

Счастье мое, что я произнес этот ответь со спокойным лицом, так как Он неожиданно повергнулся и посмотрел на меня с сердитым видом и испытующе.

Во время этого праздника я испитывал пытку, присутствуя на нем с израненным лбом, покрытым волосами, такт, как два дня тому назад я упал, садясь в карету.

А два дня перед тем мой лакей Григорий имел несчастье быть взятым под стражу; он был наказан и осужден на ссылку в Томск в солдаты за то, что надел на голову шляпу в коридоре, по которому проходил Государь. Граф Кутаисов отказался мне помочь; граф Ростопчин оказать мне дружескую услугу, и на следующий день, хотя лакей уже был выслан из Петербурга, его освободили.

Государь пожелал, чтобы заупокойная служба по папе совершалась прежде всего в Гатчинской церкви, говоря, что если бы он исповедывал католическую религию, то эту церковь сделал бы своей домовой.

В течение одного дня было приготовлено все, относящееся к службе, и Императорский оркестр привезен из Петербурга; посланники, обер гофмаршал, в качестве представителя, по приказанию Его Имп. Величества, присутствовали на заупокойном богослужении, а я служил его. [329]

Тринадцатого и четырнадцатого служил архиепископ Львовский, а пятнадцатого — священник Винибальд.

19 ноября.

Я служил обедню на упокой души папы Пия VI.

Оркестр был Императорский, и я пригласил его в количестве тридцати девяти человек, обедать.

Катафалк был сделан синдиком г-ном Буска, с большими, вкусом и великолепием. Я предоставили, для этого свои галуны, золотые кисточки, бархат и дал 500 рублей. Я устроил это с ним в день годовщины своего посвящения и освящения церкви за обедом, который давало духовенство этой церкви в Лионском доме на 50 персон.

Собрание было большое. Большую заупокойную службу совершали я, епископ Берни, Одынец и Бычковский.

Это было в субботу.

В понедельник служил литургию Берни, архиепископ д’Альби.

Во вторник я опять служил обедню с частью Императорского оркестра, а затем уехал в Гатчину.

В следующее дни служил церковный причт.

В субботу монсиньор Одынец; после, чего катафалки, были, снят и спрятан.

Затем я предписал службы за избрание Папы.

Усилилась мировая болезнь (которая, не говоря о шестнадцатом веке и предыдущих, опустошала Европу под именем инфлуэнцы в 1782 и 1788 году), от Астрахани и Москвы дошла она до нас, а может быть и дальше. Жаловались на боли в коленях, почках, головную боль, тяжесть в груди и на слабость после лихорадки.

Тот, кому была пущена кровь, умирал в продолжении нескольких часов.

У меня был только в течение трех недель кашель, который обличили, гемороидальный понос.

Я лечился от лихорадки, прикладывая к ногам хорошо закупоренную и обернутую сукном бутылку с горячей водой. [330]

Государь остался очень доводить, что я дал развод г же Шарэ, бывшей гувернантке княгини Анны Петровны Лопухиной, опираясь на ее свидетельство, что она разведена была со своим мужем, который живет во Франции. Нужно также дать развод и г-ну Лекэну, за которого она хочет выйти замуж и сепарация которого с его женой, живущей в Петербурге, сделанная в Консульстве гражданским порядком, была разрешена в моей консистории в силу канонических оснований, несколько лет тому назад, как это явствует из документов, найденных среди бумаг, покойного о. Иоанна Дукля, консисторского заседателя.

Государь милостиво приняла, предложение, которое я сделала, через г-на Неплюева, возвести в сан каноника Винибальда, которым Он интересовался в прошлую Пасху и для которого приказал сделать Ливонский крест, присвоенный каноникам.

© текст - Гордлевский М., Криксин В. 1915
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Старина и новизна. 1915