СЕСТРЕНЦЕВИЧ-БОГУШ С.

ДНЕВНИК

Дневник 1798 года.

1 января.

Вчера все те, кто имеет право входа в покои, расположенные за залом кавалергардов, являлись, в парадных одеждах, поздравить Его Импер. Величество.

На следующий день Его Имп. Величество в короне обедал со всей Августейшей Семьей. Впереди был поставлен небольшой полукруглый стол для епископов, по сторонам два другие: один — для дам, а другой для особ первых двух классов.

Я си дел между графом Мнишком и графом Маруцци. Г-н Трощинский написал мне записку, по приказанию Его Имп. Величества, с предложением явиться без замедления во дворец. Я это исполнил и прошел прямо в кабинет Императора.

Там г-н Тайный Советник прочел мне письмо, написанное Императору губернатором Белоруссии. Читая относящееся к униатам, он сказал: "Это Вас не касается". Он дошел до того места, где губернатор обвиняет Бернардинцев из Микулина в том, что они исповедывали униатов, бывших уже на исповеди у греко-российского пастыря; г-н Трощинский объявил мне от имени Императора, во 1) что Бернардины за этот поступок будут отданы под суд; во 2) — что я должен подтвердить со своей стороны запрещение исповедывать униатов, перешедших уже в лоно греческой церкви, и притом согласно с предложением губернатора, сделанным в том же рапорте, который я [129] читал); 3), что все католические священники должны представлять ежегодно губернатору списки говевших, а также списки лиц, не выполнивших этой религиозной обязанности: с них будет взиматься денежный штраф за это упущение.

Я спросил у г-на Трощинского: 1) может ли быть послан уполномоченный к Бернардинцам; 2) могут ли униаты, настоящие ушаты, не бывшие на исповеди у греческих пастырей, исповедываться у католических священников?

На оба вопроса он ответил утвердительно. Во время целования руки Император спросил у меня, передавали ли мне что-либо от его имени; я ответил утвердительно. Потом, когда я находился возле князя Куракина, Он обратился к нам со словами: "сказали ли вам [о моем распоряжении] обоим?"

Князь ответил, что он не знает ничего. "В таком случае он вам скажет", промолвил Император, указывая на меня, [и продолжал] "не является ли это недостойной жадностью, особенно для церкви, жадностью

По-видимому, Император убежден, что Бернардинцы приняли в свою церковь греко-униатов из жадности, надеясь получать от крестьян подаяние или в другом виде поборы. Когда Император удалился, я сказал князю, в чем дело, что Бернардинцы и т. д.

6 января.

Вчера, когда я был у короля, с целью принести поздравление по случаю завтрашнего дня его рождения, я получил приглашение к обеду на сегодняшний день. Я видел обряд водосвятия на канале, находящемся перед дворцом, где был сооружен павильон.

Император лично командовал войсками; возле него находился Великий Князь Александра. Императрица и Великие Княжны находились в павильоне. Я был в "Лондоне" у генерала Годлевская.

7 января.

Табель. Г-н Гейкинг, в беседе со мною не являясь сторонником исполнения всех требований регламента, говорил однако много о том, что в департаменте исполняют его вообще лишь на столько, чтобы наполнить как-нибудь день. [130]

Он спросил у меня, сколько следовало бы монахам платить на содержание семинарии. Я ответил, что 12 тысяч в год. Он желал выпытать у меня всю подноготную и сказал, что слышал, будто что-то разбиралось у князя Безбородко.

В это время князь попросил меня на сторону и сказал мне, что он очень благодарен мне за сведения, присланные мною, что он прикажет сделать из них извлечение и представить на основании их рапорт Государю.

Г-н Гейкинг опять подошел ко мне и продолжал свой разговор.

Он легко мог заметить ту любезность, с которой князь поблагодарил меня.

Я сказал Гейкингу, что князь говорил со мной о назначении епископов; так как, на самом деле, данные мною справки касались этого вопроса.

Г-н Дедерко сказал мне, что граф Вельгорский спросил у него, доволен ли я в настоящее время. "Почему, сказал Дедерко, в настоящее время?" Граф: "разве вы не знаете, что департамент желал, чтобы ему было приказано вернуться в свою епархию; теперь же частый прием его Императором заставил этих господ изменить свое мнение".

9 января.

В субботу г-н Дружинин, секретарь князя Кутайсова, принес мне церковное облачение, сделанное для меня, по приказанию Императора, митру с Императорским вензелем и проч...

Я дал ему 30 рублей.

В тот же день я получил письмо от г-на Николаи, который извещал меня от имени Императрицы, что 10 числа — день рождения ее покойного отца, и что она просить [молиться?] (В рук. непонятное слово: s’affuе) за упокой его души каждый раз, без всякой торжественности.

10 января.

В воскресение, во время обедни, которую я служил в 8 часов, после Евангелия, я объявил молящимся, что сегодня [131] годовщина смерти покойного отца нашей Императрицы и попросил их присоединить свои молитвы к нашим за упокой его души.

После обедни мы спели Libera, а затем я сказал речь об Евгении. Накануне в своем ответе барону Николаи я указал, что совершу в храме за упокой души усопшего князя (именно то, что на самом деле было совершено мною сегодня). От имени Императрицы он объявил мне благодарность, так как между прочим я послал подлинный список отслуженных обеден, числом 152.

Он спросил моего мнения, так как Императрица желает быть щедрой; я понял, что дело касается вознаграждения за службы. Я ответил, что священники подражали моему усердии по отношении к Императорскому Дому; но что если хотят обрадовать их, то пусть устроят для них обед. Так как он предлагал мне еще больше, то я сказал, что можно предложить им по рублю за обедню; что следует дать два перстня: митрофорному прелату Дедерко и прелату Ростоцкому; по 100 рублей — аббату Бенедиктинцу, Масклэ, Хращинскому, Шмайде, Бялыновичу; по 50 рублей: Иоанну, Вильгельму, Русецкому, Вему, Булгаку. "А тем, которые были в сослужении во время заупокойной службы?" [спросил я].

"Ничего", ответил Николаи: "Императрица желает наградить только служивших обедню".

Во время целования руки Император спросил у меня, получил ли я церковные облачения?

Я дал утвердительный ответь и прибавил, что принесу Его Ими. Величеству за них свою благодарность (Обыкновенно во время целования руки неудобно говорить много).

О предложенном Императором вопросе я сказал г-ну Брискорну; он ответил мне, что дело не ограничится одним этим подарком.

Г-н Горен, который также слышал это, сообщил г-ну Гейкингу о форме подарка, что облачения были с Императорским вензелем; г-н Гейкинг побледнел.

Г-н Трощинский сказал мне при Дворе, что он прочел [132] Императору присланную ему мною резолюцию, касающуюся Бернардинцев из Микулина, и что Император остался ею доволен.

Князь Куракин, генерал-прокурор, просил также у меня копию этой резолюции, и я ему ее послал.

12 января.

Вторник. Император посетил церковь. Я встретил Его, к счастью, у алтаря; я знал, что Он скоро должен был приехать, и уже был облачен, но не мог принять Его у дверей храма. Я поблагодарил Государя за честь, оказанную им церкви и пожелал Ему награды от Бога на долгие годы.

Любезность Государя прежде всего выразилась в том, что он просил у меня извинения за причиненное мне беспокойство. Я проводил Императора и оставался на лестнице до тех пор, пока Он не сел на коня; тогда Он еще раз поклонился мне.

Я был на парадном обеде у нунция. Князь Хованский сказал мне, что ему известно из хороших источников о благоволении ко мне Императора за управление епархией и за мое усердие; что есть некоторые лица, не русские но происхождению, которые завидуют мне, но что они не повредят.

13 января.

Я, коленопреклоненный, поблагодарил Императора за пожалование мне церковных облачений.

Император пожал мне руку, как будто с целью помешать мне [изъявлять благодарность], или поднять меня, и спросил, все ли было сделано, как следует. Я ответил, что буду одевать облачения лишь в особенно торжественных случаях.

Императрица сказала мне тоже что-то, когда я становился на колени, но я не понял [сказанная].

После церемонии целования руки Император приблизился ко мне и сказал: "Я прошу извинения, если профанировал (si j’ai profane) храм". Я ответил, что это посещение запечатлело в моем сердце самую глубокую благодарность, и что вся епархия будет испытывать подобная же чувства.

Императрица продолжала:

"Я не предполагала, что этот храм так мал; он не [133] может вместить больше трехсот, самое большее четыреста человека, в настоящее же время и того меньше. Императрица сказала то же, что слышала о незначительных размерах и моего храма.

Я ответил, что храм узок.

Я познакомился с князем Сапегой, зятем Щенского. Я сказал ему, что я владелец нескольких хуторов в Быхове.

В четыре часа пополудни я собираюсь в театр Эрмитажа, где состоится музыкальная репетиция пьес, приготовленных г-ном Сарти, к субботе.

14 января.

Церемониймейстер Валуев прислал мне в ризницу 45 входных билетов, которые я просил для священников, церковных служащих и прислуги. Сверх того он прислал мне еще 10 билетов. Для прихожан он дал мне 45; нумерованных не много.

Другие для проследования через главный вход [я распределил так]: Робиндеру 2, Зелинскому 2, Лазареву 2, Пирлингу 3, Аршеневскому 2, Серпинскому 2, Куницкому 2, Ливицу 2, Коховскому 2, Коковцову 3, Лобаржевскому 2, товарищам 3, Ивану, Станиславу 2, Синдикам 8.

15 января.

Утром состоялась музыкальная репетиция в храме, переполненном слушателями.

15 января.

Император с Императрицею посетили храм в шесть часов вечера. Я встретил их у дверей в коротком одеянии, [134] застегнутом на пуговицы, и мантии (en rochet et camail). Император спросил меня: (В рук. шесть строк текста совершению испорчены. Нет никакого смысла)

Я ответил, что ....

Имп. — "Я вижу, что скамейки поставлены спинками к алтарю; разве не будет обедни?"

Отв. "Нет". Но у главного алтаря в часовне и на катафалке будут совершаться службы, которые начнутся завтра в пять часов и продолжатся вплоть до торжественной обедни.

Имп. — "В Вене я видел также обедни без пения (des messes-basses), которые служили на катафалке ".

Он спросил меня дальше о чине богослужения.

Я ответил, что сегодня будет отслужена вечерня, завтра обедня без пения и псалмы, в 10 часов я буду сам служить; вот место, где я буду восседать во время исполнения оркестром церковных песнопений: я указал Императору епископское место по правую сторону алтаря (у послания); а тут [сказал я] будет присутствовать нунций во время всей обедни со своим клиром, с Реннским епископом и униатским митрополитом: я указал место по левую сторону алтаря (у евангелия)". После окончания обедни мы, пять прелатов, совершим заупокойную службу у катафалка; каждый из нас обойдет его два раза кругом, окропляя св. водою; в заключение диакон споет "Requiescat in Расе" — "вечная память".

Когда я упомянул, что нунций будет служить, Император сказал: "т.-е. он будет в сослужении".

Приблизившись к решетке у алтаря, Император соизволил приветствовать клир. Я сказал: "я не осмелился встретить Ваше Императорское Величество совместно с клиром у дверей храма, но благоволите, Государь, разрешить мне представить его здесь".

Император: "Очень рад!"

Я назвал каждого из представляемых по имени; они становились на одно колено [и] целовали руку Государя; Он же удостоил их лобзания в щеку. [135]

Могилевский аббат Дыдынский сделал глупость, желая поцеловать Императора также в щеку, и Император не удостоил уже лобзания остальных.

Настоятель подходил первым; затем прелат Дедерко и т. д.

Император сделал мне знак, чтобы я представил духовенство Императрице; я это исполнил точно таким же образом.

Их Императорские Величества вышли; я проводил их до нижних ступеней лестницы и ждал там, пока сани не тронулись.

Немного спустя прибыли Великие Княжны.

Я им также объяснил чин завтрашнего богослужения, попросив предварительно у Ее Превосходительства Ливен выхлопотать мне аудиенцию.

Великая Княжна Александра спросила у меня, когда я произносил слова: "вечная память", знаю ли я русский язык; я ответил: "да". Я представил им всех священников, которые целовали у них руки.

Немного позже прибыли два Великих Князя и Княжна Александра.

Я им объяснил все снова, но не представлял духовенства, так как они спешили.

Барон Николаи привез мне от Императрицы кольцо с капюшоном из сапфира, осыпанное брильянтами; он выразил мне желание Императрицы, чтобы я прислал ей копию речи, которую она слышала, два дня тому назад, в моем чтении.

Он привез также тысячу рублей для священников, бывших в сослужении во время обедни, и два кольца, именно для митрофорного прелата Дедерко и для настоятеля храма, — все, как мы раньше решили с бароном.

Еще лишний раз замечаю, что здесь коменданты и главноначальствующие (les chefs) пользуются решающим голосом у Их Императорских Величеств.

В тот же вечер, почти сейчас же после [посещения Николаи], генерал Нелидов привез мне от имени Императора крест из изумрудов, осыпанный брильянтами.

Он намекнул, чтобы я не удалялся слишком рано после отбытия Их Величеств. [136]

Я подозреваю, что Его Императорское Величество намеревается наградить меня орденом.

17 января. Воскресение.

Я просил во дворце кн. Барятинского, адъютанта Государя, передать графу Строганову, находящемуся во внутренних покоях, записку, в которой заявил, что еще раз обеспокою его просьбою получить для меня разрешение Их Имп. Величеств поблагодарить Их за богатые подарки, которые Им угодно было прислать мне накануне.

Он добился для меня этого разрешения.

Я принес свою благодарность.

Император сказал мне: "Благодарю вас".

Я пожал руку Государя и троекратно поцеловал ее. Императрица поблагодарила меня также, т.-е. оба Они (благодарили меня) за труд, который я доставил себе быть при Дворе.

Граф Строганов пригласил меня в тронный зал, где Император давал прощальную аудиенцию прусскому генералу Клейсту и вручил ему орден Александра.

Там Император сказал мне, что он награждаешь меня подарком за труды.

Государь взял александровскую ленту (я стал на колени). Он возложил ее на меня, говоря, что я выше его власти (очевидно потому, что он не мог прикоснуться ко мне шпагой).

Я Ему сказал только: "Ваше Величество, Вы не можете увеличить моей верности".

Он ответил приблизительно так:

"Я убежден в этом и изъявляю вам свою благодарность, чем могу", и вручил мне звезду.

Когда я возвратился в зал, мне было очень лестно, что все приблизились ко мне, окружили меня и поздравляли.

Друзья одолели меня. Я подошел к кн. канцлеру (приятелю гр. Безбородко) и спросил его мнение относительно того, что мне теперь делать с орденом Орла?

"Не носить его никогда вместе с орденом Александра", ответил он; но можно (носить его) в дни, когда я буду являться, например, к королю. [137]

18 января. Понедельник.

Годовщина pallium’a.

Я дал обед на двадцать персон, преимущественно для духовных.

19 января.

Г. Серпинский сказал мне слышанное от одного придворного офицера, что факт заупокойной церемонии высоко поднял меня в мнении Государя; потому что m-lle Н. (Нелидова?) вредила мне много.

Я понял это хорошо, так как г-н Гейкинг, или скорее его жена, была ее ближайшей подругой.

Г-н Фромандье обещал ввести меня в ее дом, но ничего из этого не вышло.

По еще до расстрижения [мятежных монахов] Император выказывал мне свое благоволение.

Однако верно, что теперь, на протяжении 8 дней, я получил четыре награды: церковные облачения, крест, орден Александра и кольцо от Императрицы.

Серпинский посоветовал мне еще не носить вообще никаких орденов, вместе с русским, даже ордена святого Станислава, так как это было бы угодно Монарху; сказанное им почти согласовалось с тем, что мне вчера сказал князь Безбородко, чтобы не носить полученного ордена вместе с орденом Белого Орла. Серпинский прибавил еще, что я в скором времени получу другой орден (именно Св. Андрея Первозванного).

Вечером, в 6 часов, я был на представлении (A la representation de nous des village a I’Ermitage? Должно быть название пьесы)... в Эрмитаже.

Императрицы не было, вероятно, вследствие приближающихся родов.

Король, которого я уже застал [в Эрмитаже], в то время, как я приветствовал его поклоном, сделал знак, означающий, что он поздравляет меня. [138]

Княгиня Репнина, сенаторы: Пастухов, Колокольцев, Ребиндер и проч. поздравили меня. Первый из них, когда я обратился к нему с вопросом, что именно и кому следует дать при получении ордена, сказал мне, что необходимо дать камердинерам Императора приблизительно около 200 рублей, которые они разделять между собою.

Один из камергеров, который находился как раз около меня, поздравил меня также, говоря: "теперь Вы уже всецело наш"; когда же я возразил, что таковым я являюсь уже целых 25 лет, он ответил: "да, но теперь это подтверждается внешним знакомь". Граф Безбородко при поздравлении меня, после того как я заявил ему, что приписываю свое положение покровительству Его Светлости, сказал: "Если бы это зависело от него, Вы получили бы что-нибудь получше".

24, воскресение.

Во время целования руки (Императрицы не было) Император сказал мне, улыбаясь: "Я вас не узнал в этом украшении?"

Перед тем как явиться во дворец я был у Его Превосходительства, Ивана Павловича Кутайсова, Государева гардеробмейстера; не заставь его дома (он живет в верхнем этаже над покоями Императора), я спустился вниз, в переднюю Императора, позвал дежурного камердинера и, убедившись предварительно, что он именно камердинер Его Величества, дал ему 100 руб., выражая свою благодарность Его Имп. Величеству [за пожалованный мне] орден.

Аудитор был у меня и просил меня приказать сделать копию с указа, касающегося диспенсаций, 8-й главы регламента и 6-го и 7-го пунктов указа 26 января 1782 года.

Нунций собирается представить вице-канцлеру ноту, в которой желает сделать указание относительно департамента, по поводу [стремления последнего присвоить себе право] диспенсаций, и в этой ноте он должен был указать на то, что предоставление архиепископом отношений (romontcances) в департамента [139] является не согласным с догмами нашей церкви, но ему было приказано воздержаться от этого.

24 января.

В газетах появилось известие, что в Риме народ, возбужденный против французов, убил будущего шурина брата Бонапарта, посланника французской республики; что после этого посланник сейчас покинул город, несмотря ни на какие представления, обещание удовлетворения и просьбы; что в Риме все ожидают мести; что папа был так огорчен происшедшим, что находится в состоянии агонии.

Разговор "Князя Мира" с монсиньором Толенцано, толедским архиепископом, извлеченный из Mouiteur’a (Этот разговор между Толенцано и "князем мира" очевидно представляет собою разговор Павла I с Сестренцевичем).

"Salve, Illustrissime, Reverendissime!"

"Князь мира" предложил ему сесть и сел сам.

Вам известно, что происходить в настоящее время в Риме; я ожидаю в ближайшие два-три дня курьера, который привезет известие о смерти папы. Его уже исповедывали и приобщили.

Я предвижу то, что может случиться одно из двух: или французы изберут папу по своему усмотрению, или выбор вообще не состоится.

В первом случае возможно даже, что папа будет избран согласно с каноническими правилами. Но впоследствии он обнаружит своими распоряжениями и буллами, что чувства его французские и не согласуются с догматами католической церкви и Евангелием, если он принадлежите к присяжному духовенству. Во всех этих случаях необходимо предвидеть и быть готовым: дело касается десятимиллионной паствы. Я уважаю католическую религию и желаю, чтобы она оставалась в [всей] своей неприкосновенности.

Мы будем ждать спокойно известия о смерти папы, которое не замедлите придти. А до тех пор не передавайте ничего [140] никому, кто бы он ни был, о том, что я Вам говорю; пусть это останется между нами; нас никто не слышит.

Но Вам необходимо быть готовым, и я надеюсь, что Вы будете готовы к этому событию; пусть оно не нарушит в нашем государстве порядка и спокойствия в католической церкви.

Наше старинное знакомство и доверие, которое я питаю к Вам, вызвало у меня решение, прежде всего, после известия о кончине папы, самовольно объявить Вас примасом.

Если мы найдем, к счастью, что новый папа ортодоксален, даже в случае его принадлежности к присяжному духовенству, то все останется по старому, как было и до сих пор. Мы будем принимать распоряжения и буллы, само собой разумеется, как и до сих пор, с согласия и одобрения Государя. Но если обнаружится, что он будет распространять французские положения (maximes), или если политика заставит нас относиться к нему с недоверием, тогда я объявлю Вас главою церкви для того, чтобы спасти святые постановления католической церкви. Можете ли Вы рассчитывать в таком случае на спокойствие и привязанность своей паствы?"

Толенцано. "Я прошу рассчитывать на мою привязанность; но если дела примут такой оборота, необходимо, чтобы я уже теперь имел право делать распоряжения и внушать свои предположения другим епископам. Необходимо, чтобы они сохранили власть. Они пользуются уважением своей паствы и вследствие своего преклонного возраста, и вследствие свой набожности; паства питает к ним доверие, и следовательно, все, что епископы объявят с общего согласия, будет хорошо принято. Для достижения этой цели необходимо, чтобы мною был созван поместный собор, т.-е. собор всех епископов государства, и этот собор будет противопоставлен тем епархиальным синодам, которые собираются в каждой епархии отдельно.

Такие соборы созывались примасами в Гнездне, даже при отсутствии особо важных, крайних обстоятельств, только с целью утвердить известное однообразие в обрядах и применении дисциплины. Поэтому, указанный мною собор (синод), если мне будут даны полномочия созвать его, не вызывая подозрения, как нечто новое [141] (он соответствует правилам и обычаям, хотя уже очень давно не созывался), утвердите те меры, которые, может быть, необходимо придется принять против булл папы, если в них будет заключаться что-либо противное принятым постановлениям и ортодоксии католической церкви.

Об этом соборе можно будет предупредить епископов частными письмами.

Князь. "Собор состоялся бы в Вильне или в вашей метрополии? Но я того мнения, что не следуете делать ни малейшего шагу раньше времени и кончины папы. Уверенней вы, что все епископы пользуются доверием своей паствы?"

Толенцано. "Да, мне так кажется. Каждому из них около шестидесяти лет."

Князь. "Вы составляете исключение Толенцано. "Я? Мне шестьдесят четыре года".

Князь. "Каким это образом вы достигли так быстро этих лет?"

Толенцано. "Потому именно, что я не спешил жить". Князь. "Но тот другой. Ха, ха, ха! Правда, он восхитителен, деятелен и предан, ведете себя хорошо при всяких обстоятельствах, во время чумы и прочих случаях, но нужно ему указывать путь и направлять его. Когда ему показывают (тут он открыл рот и показал у губ кусок хлеба, или что-то похожее на него), тогда его ведут, куда хотят".

Толенцано. "В случае смерти папы, если нужно будет сноситься с другими епископами по поводу каких-нибудь предприятий нового папы, противных католической церкви, мне необходимы авторитетные и достойные епископы, а таких на лицо два, кроме меня".

Князь. "Будьте уверены, что я желаю поддержать католическую церковь во всей ее чистоте и не потерплю введения новшеств. Когда Вам будет необходимо сноситься с епископами, вы снесетесь с теми, которых застанете тогда во главе епархии. Я повторяю еще раз: или будет папа, или его не будет вовсе. Если новый папа окажется в своих буллах не ортодоксальным, то тогда только, после факта, мы будем иметь суждению. [142]

В таком случае явится положение, как будто нет папы, и к этому надо быть готовым, чтобы новизна положения не затруднила нас вовсе.

Пятнадцать месяцев правления, которого Бог удостоил меня, научили меня быть политиком и предвидеть события".

Толенцано. "Моя консистория завалена судебными делами; я лично занять управлением епархией и тем, что касается исполнения требований дисциплины.

Пусть консистория обращается по своим делам к подлежащим местам; но я желал бы зависеть от Вас лично и не быть обязанным обращаться в делах, неизмеримой важности, ни к кому другому!"

Князь. "Не только, когда вы здесь, так как я вас не отпускаю".

Толенцано. "Мне дорого такое приказание: я не стремлюсь ни к чему другому".

Князь. "Да мы будем сообщаться устно; когда же вы уедете в М[огилев], пишите прямо ко мне. Я имею кое-что против созыва поместного собора, хотя, может быть, он будет полезен, тем более, что не собирался ни разу с тех пор, как были присоединены новые провинции.

Я желаю сделать Вас первым между равными; я не желаю пользоваться силою; пусть все исходить от доброй воли паствы и пусть не кажется, что епископы принуждают паству в то время, когда необходимо будет обратиться к народу против папы — отступника.

Какой-то католик предсказал, что в 17 98 году не будет папы, и в куполе базилики св. Петра (В рук. ошибка, очевидно св. Павла), где хранятся медальоны и берельефы с изображениями всех пап, место для Пия VI — последнее".

Толенцано. "Стариннее предсказание или наблюдение привело к убеждению, что ни одному папе не придется восседать на престоле столько лет, сколько восседал в Риме св. Петр. Исполнение этого предсказания по отношению к Пию VI, который был так близок к 25 годам папствования, еще лишний раз доказывает ортодоксальность католической церкви". [143]

Князь. "Ха, ха! Вы найдете епископов, которых я втайне наметил.

Ушаты также должны будут сообразоваться с этим. Я не люблю их Они ни то, ни се".

Толенцано. "В этом нет ничего странного, но если бы мне было позволено кое-что высказать, у меня есть идея".

Князь. "Непременно. Говорите".

Толенцано. "Не будет ли дозволено, по желанию, одним принять латинский обряд, а другим перейти в лоно господствующей церкви".

Князь. Но в таком случае Вы возьмете всех и нам ничего не останется".

Толенцано. "Нет, так как они все очень привязаны к своему обряду; особенно южане. Я знаю это по опыту. В городе, где я живу, униатский священник был удален вследствие некоторых нарушений. В это время католический священник служил у них, и он был вынужден совершить обряд водосвятия 6 января, хоронить на кладбище, несмотря на то, что латинский церковный устав не требует исполнения этих обрядов. Это служит доказательством того, как они привязаны к своему обряду. Найдутся приверженцы одной церкви, и окажутся желающие перейти в другую".

Князь Мира.. "Скажите! Никто не мог мне объяснить обстоятельно, почему этот митрополит был удален из своей епархии и отослан в капитул".

Толенцано (В рук. в конце вышеприведенного разговора Толедский архиепископ назвался Лоренцано). "Он монах. Исходя из этого, можно заключить, насколько он мог быть угоден правительству. Он поднимал шум, что действуют против канонов, и на него нельзя было положиться ни в чем. Он крайне мелочен и ограничен".

Князь генерал-прокурор прислал мне письмо Его Имп. Величества, подписанное собственноручно Государем, в котором Император назначил меня главою департамента; вместе с этим письмом князь прислал и от себя лично весьма учтивое [144] поздравительное письмо. Вечером я был у него. Я засвидетельствовал ему свою благодарность и готовность сообразоваться с его указаниями.

На мою просьбу относительно того, чтобы было одинаковое число светских и духовных членов, он посоветовал мне представить одного епископа, одного каноника и одного священника; а также посоветовал не стараться показывать свой перевес, так как все обратят на это внимание. Князья вице-канцлер и Репнин поздравляли меня и приняли мою блогодарность за протекцию, которую я приписываю им.

Последняя теперь в порядке вещей,... (В рук. прорвана в одном месте страница, недостает нескольких слов).

27-го.

Он написал мне, чтобы я сегодня, в 12 часов дня, был в сенате. Я исполнил это и застал его в первом департаменте; где мне сообщили сенатский указ, в силу которого я назначен председателем департамента и т. д., департамента совершенно отделяется от юстиц-коллегии.

Князь генерал-прокурор сказал, что известить меня, когда я должен явиться для принесения присяги.

Гг. сенаторы: Завадовский, Колоколов, Долгоруков поздравляли меня. Барон Васильев сказал; "теперь вы наш".

Караул вышел и встретил меня с барабанным боем (ударили в барабан один раз). Очевидно, что генерал-прокурор известил о моем прибытии и отдал соответственное приказание.

28-го.

28-го родился Великий Князь Михаил.

Я отслужил благодарственный молебен. В храме окончательно убрали катафалк.

При дворе все были в парадной форме, когда я целовал руку Императора. Он сказал мне:

"У нас снова будет общее дело". [145]

Очевидно, что состоялся уже суд над доставленными из Волыни священниками.

29-го.

Я был в сенате и принес присягу по случаю моего назначения председателем католического департамента.

Я сам прочел текст присяги, потом приложился к Евангелию и кресту, который держал прелат Дедерко, прибывший вместе со мною и вызванный г-ном Козодавлевым по поручению князя генерал-прокурора.

Во время присяги я поднял два пальца. По окончании присяги я сейчас занял место в департаменте.

1 февраля.

Сегодня, в семь часов утра, скончался от апоплексического удара король. Я явился в половине десятого и видел покойника в постели. Я был так взволнован, что рыдал.

Г-н Серпинский сообщил мне, что г-н Лобаржевский был у нунция и говорил обо мне.

Этот разговор был наверно не в мою пользу.

3-го.

Я был в передней Государыни, чтобы расписаться (па листе). Ежедневно вечером Императрице представляют этот список. Этикет требует, чтобы справляться об Ее здоровье.

Последствием простуды ног в тот день, когда я был при дворе, явилась легкая боль и гемороидальные явления. Это был торжественный день, праздник ордена св. Анны.

Император явился в короне; кавалеры ордена св. Анны были в мантиях из красного бархата, с золотыми парчевыми воротниками; они обедали в Высочайшем присутствии.

Во время бала Император сказал мне:

"У вас в храме опять будет печальная церемония".

Отв. "Да, очень печальная " (именно похороны короля Польши).

Император. "Вам уже говорили об этой церемонии".

Отв. "Церемониал у меня в кармане: я получил его [146] сегодня утром и добавил к нему свои соображения, так как он предусматриваете [и] церковный чин. Я намерен сказать слово и притом на языке..."

Император (с многозначительным выражением лица): "Нет. Когда нельзя сказать ничего хорошего, лучше не говорить вовсе

Отв. "Я хотел сделать обращение к бывшим его подданным".

Император. "Лучше придерживаться точно определенного порядка".

Отв. "Этого мне достаточно".

Император. "Будет ли духовенство предшествовать непосредственно гробу? Таков у нас обычай".

Отв. "Да, у нас в обычае тоже".

Император. "У нас, сверх того, некоторые сопровождают духовники усопшего.

Отв. "У нас все идут вместе. Будут ли нам позволены песнопения во время выноса?"

Император. "Да. Все согласно с уставом. Я желаю, чтобы все совершилось с величайшей торжественностью и согласно с церковным уставом. Приготовьтесь".

4 февраля.

Я был у Петра Степановича Валуева, церемониймейстера, и представил ему ту часть церковного церемониала, которая должна войти в составленный им церемониал, согласно с приказанием Императора, повелевшего "относиться во всем по духовному обряду к архиепископу Сестрженцевичу".

Утром мы были жалованы к руке Его Величества; в полдень также церемония состоялась у Великой Княжны Марии.

5 февраля.

Во время бала Император, как только вошел, обратился прямо ко мне. Он поздоровался со мной и справился о здоровье. "Я слышал", сказал он, "что моя собака укусила вас. Как это случилось?"

Отв. "Когда я ее увидел в первый раз, она позволила [147] погладить себя. Я думал, что она всегда так любезна. В другой раз я дотронулся до нее, и она укусила меня".

Император. "Сильно?"

Отв. "Нет. Я уже здоров и показал ему палец".

Император. "И это случилось, несмотря на ваше благословение?"

Я. "Я не даю его животным".

Император. "Как? Вы ведь должны давать его".

Он не желал продолжать разговора и удалился. Он был в прекрасном расположении духа. Под глазами у пего были маленькие синяки.

Он прибыл на бал несколько поздно. Я полагаю, что ему говорили обо мне.

Крестины Великой Княжны Анны совершались очень торжественно. Нунций, все посланники и дипломатические агенты присутствовали в часовне. Нунций стал на колени во время службы, как и другие. Я заметил, что он колебался сделать это.

За Императорским столом мне было отведено место против Великого Князя Александра, сидевшего рядом с Императором. Государь обратился ко мне со словами: "как вы, однако, невозмутимы..." Я мог только встать, так как стол был слишком широк для того, чтобы ответить что-нибудь. Как я мог заметить, Император острил на мой счет. Я был в восторге от того, что нахожусь vis-a-vis красивейших в мире лиц. Вся семья сидела по обе стороны Государя.

9-го.

Во вторник на масленице.

Большой обед у мальтийского посланника, монсиньора гр. де-Литта.

Генерал Ростопчин написал мне, что Его Имп. Величество повелел мне отправиться к Его Высочеству, Великому Князю Александру. Я был у него, и он сказал мне, что Император желает. чтобы я представил священников-исповедников, числом приблизительно семь, на вакантные должности в полках, которые будут составлены из католиков. [148]

Он спросил меня, какое следовало бы положить жалованье этим священникам? Я ответил, что жалованье может быть установлено соответственно их положению в духовной иерархии и соответственно местным условиям, т.-е. дороговизне или дешевизне жизни. При казенной квартире и отоплении: Иеромонахам от 300 до 400 рублей, светским священникам от 500 до 700 руб.

Он обещал мне прислать соответствующую бумагу.

11 февраля 1798 г. в С.-Петербурге.

В пять часов пополудни, после совещания, которое было у меня с обер-церемониймейстером Валуевым, согласно с ясно выраженным повелением Государя, относительно церковного чипа при похоронах короля, я отправился в Мраморный дворец с двумя митрофорными аббатами, двумя священниками, назначенными для сослужения, и четырьмя дьяконами.

В момент прибытия Императора я со всем присутствовавшим духовенством сошел до дверей подъезда и здесь, в митре и долматике, встретил с поклоном Государя и подал ему крест для того, чтобы Он приложился к нему.

Прибыв в тронный зал, Государь спросил меня, где Он должен стать; я сказал ему: несколько выше и указал ему место почти возле стены против середины трона. Из спальной, в которой скончался король, принесли его тело и положили на катафалок под балдахином у ступеней трона. Император возложил королю на голову корону. Я прочел Requiescat in расе и окропил тело св. водой. Затем я, все еще не снимая митры, подошел с глубоким поклоном к Императору и поднес ему серебряное, вызолоченое кропило. Государь спросил у меня, что Он еще должен сделать?

Я сказал ему, что необходимо окропить тело крестообразно, и движением руки показал приблизительно, как это сделать. Впрочем, Он заметил все то, что было только что сделано мною

Он взошел на три ступени и, поклонившись праху усопшего короля, окропил его лицо; я взял обратно кропило и [149] передал его отцу Дедерко, который, в свою очередь, подал его Великому Князю Константину, совершившему то же самое, что и Император. Отец Дедерко взял опять кропило и хотел передать его другому митрофорному аббату, как это было предусмотрено в первоначальном порядке церемонии, но так как другой Великий князь отсутствовал, а было установлено мною с церемониймейстером Валуевым, с одобрения Императора, что для отличия Императорского дома митрофорные прелаты представят кропило только членам Императорской фамилии, а французским принцам крови простые священники, то, по знаку г-на Валуева, я приказал взять кропило священнику, находившемуся в сослужении, и он подал его принцу Кондэ, а другой священник принцу Энгиенскому; аббат же бенедектинец не подавал его никому.

Дьякон покадил один раз телу. Обряд был окончен. После этого пропели De Profundis.

Я прочел соответственные молитвы Requiem и перекрестил тело усопшего. Дьякон пропел Requiescat. Я отвесил поклон Императору и мы все направились к выходу.

Духовенство предшествовало Императору до дверей. Здесь Он и Великий Князь Константин приложились ко кресту, после чего Император уехал.

Когда Император входил в зал, то соблаговолил после того как приложился к кресту, спросить меня о моем здоровьи.

При отъезде [Государя] на тот же вопрос, предложенный Им мне, я дал понять, что не доволен климатом.

"Вы были больны?" — спросил он.

"Нет, Государь" — ответил я. "Но я все-таки боюсь здешнего климата. Теперь, когда Вашему Величеству угодно было утвердить меня здесь, я постараюсь приспособиться".

Ему было угодно ответить: "да необходимо, чтобы вы свыклись с нашим климатом".

Призванный еще накануне явиться к Его Величеству к одиннадцати часам утра, я прибыл во время. Я ждал четверть часа, говорил с Иваном Павловичем Кутайсовым, государевым гардеробмейстером, и сказал ему, что призван [150] Императором, и показал ему записку, врученную мне офицером накануне.

Кутайсов ответил: "А! Это моя записка", и хотел отобрать ее. — "Нет", возразил я, "я сохраню ее". "Император", продолжал Кутайсов, "приказал мне пригласить могилевского архиепископа; мне известно, что здесь нет другого, [кроме Вас], но что касается фамилии, то она очень трудна и написана неправильно".

Я сказал ему: "запомните только слово сестра и Вы тогда образуете легко от него фамилию Сестренцевич".

Потом я прибавил, что я еще не видел г-на Захарова, (его шурина, витебского губернатора).

"Вы его увидите в воскресенье", сказал он, "он будет иметь счастье представляться Императору, после чего сейчас же уедет".

"Досадно" — сказал я, "он слишком талантлив для того, чтобы жить в провинции. Положительно удивительно, насколько он деятелен и с какой легкостью и энергией читает, разбирает и решает дела?"

"Это верно", что он очень талантлив, ответил г-н Кутайсов.

Меня позвали.

Император принял меня в обыкновенном весело-игривом настроении: "Illustrissime; Reverendissime", сказал он, кланяясь и смеясь; а затем подвел меня к окну и сказал: "необходимо нам обдумать церемонию похорон короля. В понедельник, 21 числа, кортеж тронется из Мраморного дворца. Шествие будет продолжаться приблизительно полтора часа; с девяти часов войска будут выстроены в боевом порядке; будет дан залп. Я буду присутствовать и отдам покойному королю последний долг. У нас при выносе не служат обедни, служат только панихиду. Как делается это у вас?"

Я ответил: "по нашему уставу, если вынос тела совершается раньше 12 часов дня и может быть совершена обедня, ее необходимо отслужить; если же вынос происходит позже (двенадцати часов), то читаются лишь заупокойные молитвы". [151]

"Итак", сказал Император, "мы изменим порядок в том смысле, что обедня будет отслужена раньше для того, чтобы после прибытия тела, церемония продолжалась недолго; так как Я прикажу дать залп сейчас же после пения дьякона, как и в последний раз во время заупокойной обедни по Вюртембергском герцоге. Я не буду присутствовать при предании тела земле, так как двенадцать градусов мороза

Отв. "Ваше повеление будет исполнено".

Имп. "Кто встретить тело, так как вы не сможете сделать этого? вы будете в процессии".

Отв. "Нунций".

Имп. "Согласится ли он сделать это?"

Отв. "Я просил его об этом; он обещал мне исполнить просьбу".

Имп. "Он любезен?"

Отв. "Да, Ваше Величество. Он хотел бы поскорее окончить свои дела и остаться [здесь]. Он любезен со мною, так как видит, что Вы, Ваше Величество, покровительствуете мне, как своему подданному.

Имп. "Не хочет ли он быть в случае..."

Отв. "Ведь он не кардинал; он не может быть избран напой?"

Имп. "Да нет же! Не захочет ли он быть патриархом?"

Отв. "На всякий случай необходимо сохранить с ним хорошие отношения для того, чтобы он не противоречил нам".

Имп. "У вас достаточно епископов?"

Отв. "Государь, мы надеемся, что Вы назначите еще двух новых. Вчера были только митрофорные священники: один из них — митрофорный прелат Дедерко".

Имп. "Этот молодой?" (Император провел рукой по щеке).

Отв. "Молодой, Ваше Величество? Ему исполнилось пятьдесят лет".

Имп. "По крайней мере он не производить такого впечатления".

Отв. "А другой священник, это аббат бенедиктинец; у него был процесс в департаменте. Он принес апелляционную [152] жалобу в сената. Я не пригласил других епископов, как напр. униатского".

Имп. "Вы прекрасно сделали. Они ни рыба — ни мясо".

Отв. Вы так милостивы. Государь, что осмеливаюсь одной милости просить Ваше Величество" (Дальнейший разговор приведен буквально но рукописи. Он велся на русском языке).

Имп. "Что такого?"

Он взял меня за обе руки и притянул к себе.

Отв. "Государь, племянники мои служили Вашему Величеству хорошо. Они любят службу и знают. Но матушка их подговорила и они взяли отставку

Имп. "Когда взяли?"

Отв. "Летом взяли, а осенью уже жалели. Они хотят век свой служить Вашему Величеству".

Имп. "А зачем они отставку взяли? Вы бранили их за то?"

Отв. "Уже, Всемилостивейший Государь, и я их бранил и отец".

Имп. "Как они прозываются?"

Отв. "Как я"; — показывая на себя [сказал я].

Имп. "Скажи мне имя их".

Отв. "Станислав и Иван".

Император быстро оборвал этот разговор, но с милостивым выражением лица, не желая, я полагаю, сказать наперед то, что Он намерен сделать для них, и заявил: "итак, решено, что похоронное шествие начнется в десять часов утра".

Отв. "Непременно"; и я удалился.

Я заметил, что придворные всегда всматривались внимательно в лицо возвращающихся от Императора, и у меня был всегда веселый вид, так как никогда у меня не было основания иметь иное выражение лица.

13 февраля.

Г-н Серпинский сказал мне, что нунций и его брата, посланник, недовольны тем, что я не предложил первому из них принять участие в выносе тела короля из Мраморного [153] дворца в церковь. У посланника есть друзья, к которым он обращается с жалобами на меня.

Г-н [Сернинский] посоветовал мне нанять дом, расположенный вблизи церкви и заплатить двойную плату против обыкновенной.

Он передал мне, что слышал, будто Государь остался очень доволен теми приемами, которыми я воспользовался, давая Ему, в последний раз объяснения относительно того, где стать, как кропить и проч. Говорят, Он сказал, что я являюсь единственным на своем посту, и что я известен в Европе, как ученый.

Г-н Серпинский сказал, что я хорошо делаю, что не веду знакомства с вельможами, подобно архиепископу (?) Гавриилу [и] не заискиваю перед ними, потому что Император, назначив меня тем, чем я являюсь в настоящее время, мог бы подумать, что я ищу протекции для того, чтобы удержать за собою свое положение.

14 февраля.

Мы были во дворце и целовали руки их Величеств.

Во время целования руки Император сказал мне: "завтра мы еще увидимся. Во сколько часов следует явиться?"

Я ответил: "в пять часов".

Нунций извинился передо мной в том, что третьего дня, после возвращения от Императора, он не принял меня. Приказание не принимать никого — не относилось ко мне; он выбранил своего швейцара. Он спросил меня, буду ли я завтра дома. Я ответил, что утром я буду в департаменте; нунций хотел приехать ко мне завтра утром. Я попросил, чтобы ко мне зашел аудитор.

15 февраля.

Тело короля, положенное уже в гроб, перенесли в освещенную часовню in Castrum doloris.

Обряд окропления водою совершили, как и раньше, Император, Великие Князья и оба французские принцы крови.

Император спросил у меня, должен ли он взойти на ступени для совершения окропления. [154]

При выходе, когда мы сопровождали его до конца лестницы, Он спросил, хорошо ли исполнил все во время церемонии, как собрат по религии.

Я ответил: "превосходно", как покровитель (ибо он является протектором мальтийского ордена).

Г-н Валуев принес мне свою благодарность за образцовый порядок во время церемонии.

21.

При дворе во время целования руки Император сказал мне:

"Завтра будем действовать", (т. е., что он намерен командовать лично военным отрядом, назначенным для отдания почестей во время похорон короля).

Затем Император приблизился ко мне и сказал мне:

"Итак, милостивый государь, решим, во сколько часов завтра начнется шествие. Я прикажу войскам (в составе двадцати батальонов) пройти церемониальным маршем в девять часов утра".

Отв. "Я приказал духовенству явиться в Мраморный дворец к восьми с половиной часам утра".

Имп. "Прекрасно. Будьте готовы к десяти часам; в это время вас пригласят начать шествие".

Отв. "Непременно".

22 февраля.

Состоялся торжественный вынос тела покойного короля Польши, Станислава Августа, из Мраморного дворца в церковь.

Шествие началось в десять часов утра.

Государь следовал сейчас же за погребальной колесницей, верхом, с обнаженной шпагой, которую он держал опущенной вниз.

Духовенство предшествовало колеснице; оно было разделено на три группы.

Акколиты шли впереди в белых туниках, за ними священники в белых туниках, долматиках и длинных ризах. Настоятель церкви замыкал шествие первой группы духовенства.

Аббат Бенедиктинец, митрофорный прелат Дедерко, [155] униатский митрополит Ростоцкий и я с сопровождающими нас, окруженные с обеих сторон 30-тью кадетами, составляли вторую группу.

Наконец духовник с двумя акколитами, предшествовали колеснице.

Раздался салют; Императору угодно было командовать лично в то время, когда гроб подняли с колесницы перед церковью.

Находившийся на возвышении нунций, в сопровождении двух митрофорных священников и многочисленного духовенства совершил отпущение.

Потом я отслужил обедню. Исполнение оркестром церковных песнопений, под управлением г-на Козловского, регента капеллы Великого Князя Александра, было прекрасно.

Для получения разрешения участвовать в шествии униатскому митрополиту я обратился к церемониймейстеру Валуеву и получил таковое в письменной форме.

Изменение в порядке службы, которого так желал Император, выразилось в том, что сперва состоялся Magnus Соnducutis, а затем уже, после того как Император отбыл, я отслужил обедню.

23 февраля.

Мечта князя Михаила Любомирского, нет, хуже мечты, ибо глупость. Марколини только что просил возвратить Польшу принцу Карлу, который вступит в брак с инфантою. Император уступит ему свою часть, как брату.

Прусский король за Ганновер и Брауншвейг, которые уступит ему в виде вознаграждения [предоставить принадлежащую ему часть Польши].

Дания и Швеция заключают наступательно-оборонительный союз.

Пассеван-паша притворно только разыгрывает роль бунтовщика и под этим предлогом нагромождает войска, которые у них обыкновенно собираются в августе месяце, что было бы слишком поздно.

Делорш у него в качестве советника.

Пассеван двигается по направлению к Адрианополю, чтобы [156] соединиться с главной армией; с другой стороны, он уже является господином положения в Валахии.

23 февраля.

Император призвал меня к себе. Это было около шести часов вечера.

Я отправился. Прибыв в переднюю, я из предосторожности справился, давно ли Император послал за мной?

Один из камердинеров ответил мне, что уже час тому назад, хотя я отправился немедленно, как только офицер явился ко мне с приказанием.

Это лишний раз доказываете, что необходимо в другой раз показывать посланным часы и указывать время, когда они являются.

Император спросил меня, как мое здоровье. Он беспокоился, не промочил ли я ног, так как во время выноса тела покойного короля было сыро, снег таял на улицах.

Я поблагодарил Его за внимание и осмелился сказать, что я позаботился о том, чтобы не промочить ног. Со своей стороны я выразил беспокойство, не прибыл ли я слишком поздно для участия в процессии, хотя, сказал я, я прибыл за час до назначенного времени.

Император. "Нет. Вы вышли тотчас, как Вас позвали. Я прибыл часом раньше, так как нужно было направлять войска с одного конца улицы на другой".

24-ое.

Я передам подробности начала нашего разговора после.

Император во время разговора спросил у меня, какой монастырь я мог бы назначить трапистам. Я предложил доминиканский монастырь в Дудулевичах. Я охарактеризовал его, как монастырь уединенный. Но так как я сказал, что монастырь этот деревянный, то Император заявил, что не одобряете моего выбора.

Я указал на то, что монастырь, расположенный в лесу, имеете возможность легко построить срубы для всего того, что нужно для удобства трапистов и что требуется их уставом; [и добавил], что деревянные постройки полезны для здоровья. [157]

Император. "Но они могут сгореть. Представьте мне письменно ваши соображения. Каждый из них нуждается в отдельной келье. Выход должен быть по направлению к ограде с двухстворчатой дверью, как в конюшне. Там у них будет все, что им нужно.

Знаете ли вы какого-нибудь священника, который говорить по-французски или, по крайней мере, по-латыни, и которого Я мог бы послать сопровождать их от Бреста, куда они приехали уже одни".

Отв. "Мне необходимо подумать; для того, чтобы дать утвердительный ответ своему Государю, необходимо обсудить [вопрос].

25.

В этот день состоялись похороны (без особой торжественности) покойного короля. Нунций отслужил обедню, а потом была заупокойная служба, при совершении которой были в сослужении: я, Реннский епископ, митрофорный прелат Дедерко и аббат бенедиктинец. Вход был по билетам. Оркестр под управлением г-на Козловского.

В течение всех четырех дней, когда было выставлено тело покойного мы с понедельника служили обедни поочередно.

В продолжение 4 дней королевский стол был в моем зале для дежурных статских чинов и офицеров, несших почетный караул.

Пополудни катафалок был иллюминован; вход был разрешен для публики. Побывало у гроба около тринадцати тысяч любопытных.

Их считали. Это передал мне церемониймейстер, граф Головкин.

27-ое.

Составив проекта принятия трапистов в Дудулевичах, я принес его утром, для вручения Императору, так как Он приказал мне лично передать его Ему. Проекта был запечатан. Я хотел вручить его через секретаря. Тот не принял его. Обо мне доложили, и Император приказал мне явиться в шесть часов вечера. Я явился. Император милостиво справился о моем [158] здоровьи. Он подтрунивал над молодым митрофорным прелатом, как будто я его любил. Я заметил, что в его словах отражались сплетни.

Я ответил, что вряд ли можно назвать молодым человека в 48 лет. — "Но он таким не кажется". Император спросил, с какого времени я перестал быть молодым.

Я ответил, что исполнилось уже почти сорок лет моего священнического служения.

Его собака залаяла, как будто хотела меня укусить. Он прогнал ее, говоря, что защищает епископат.

27 февраля.

Император предложил мне сесть и показал весьма трогательное письмо Сардинской королевы, написанное ею Государыне; в этом письме королева просит ходатайствовать перед Императором о принятии трапистов обоего пола, которые теперь вблизи Вальсента и уходят перед французами, находящимися в Швейцарии, в кантане Шафгаузен.

Император спросил у меня, неизвестно ли мне, какое-нибудь место на Буге или Днестре, где можно было бы поселить их.

"Устраивая их на месте, желаете ли Вы, Ваше Величество, содержать их на свой счет?" [спросил я].

Он сделал вид, явно показывающий нежелание этого.

"Простите, Государь, мой откровенный вопрос, но для того, чтобы исполнить Волю Вашего Величества я, полагаю, что должен быть о ней точно осведомленным. У меня, в Орше, есть монастырь, расположенный по правую руку от монастыря Иезуитов, который Вашему Величеству угодно было посетить".

Имп. "Да, вспоминаю церковь с двумя башнями".

Отв. "Да, Государь — это тринитарии. У них большой каменный монастырь, обширный сад, а всего-навсего там три монаха.

3 марта.

Я был у барона Огие.

Он мне сказал, что княгиня Куракина первая начала разговор о княгине [Любомирской].

Я принес барону 1) постановление третейского суда. 2) указ, [159] в силу которого третейские судьи были уполномочены разобрать дело кн. Любомирского и наследников кн. Потемкина. 3) Рапорт третейских судей в сенат, в котором они делают представление об утверждении Императором их приговора и просят привести его в исполнение.

Барон обещал воспользоваться этими документами.

В. (В рук. Waaut) бывает каждый вечер у Императора. Они беседуют по два часа о финансовых делах. Императрица при этом играет большую роль. Берген, который вошел в состав комиссии нового банка, друг князя генерал-прокурора, который в очень натянутых отношениях с князем канцлером, находящимся в прекрасных отношениях с бароном Вас[ильевым].

Неизбежно, что месяцев через пять уйдет отсюда или Вас[ильев], или Куракин.

Я предполагаю, что придется уйти князю Куракину, так как он высокомерен и горд.

9 марта.

В этот день Ее Имп. Величество взяла сороковую молитву; истекло 40 дней после 28 января. Она явилась в зал, куда мы всегда собираемся. Император стоял в нескольких шагах в стороне.

К Императрице подходили по старшинству классов; я был, как и всегда, в числе особ 2-го класса.

Я спросил графа Безбородко, какое место я должен занимать в числе представляющихся, так как церемониймейстер, г-н Головкин, ответил мне, что я должен идти по старшинству, а у меня нет грамоты, а только словесное заявление Императора во время коронации.

Граф Безбородко подвел меня к князю Безбородко, спросил его, а тот ответил нам обоим, что я должен идти "из первых". Г-н Сиверс, один из старейших генерал-аншефов, предложил мне занять место выше его.

18 марта.

Отправляясь в коллегию, в 9 часов, я встретил [160] Императора верхом на лошади. Я вышел из кареты, сбросил меховые ботфорты и шубу.

Была оттепель, на улице было сыро.

Государь издали соблаговолил приветствовать меня поклоном и сказал что-то, чего я не расслышал.

Я ответил, что отправляюсь по долгу службы.

20 марта.

Я обедал у графини Замойской, сестры покойного короля.

21 марта.

Во время целования руки я поблагодарил Их Имп. Величества за сделанный мне подарок: за обои и бархатные кресла с вензелем Императрицы Екатерины, которые подарил мне Император.

Барон де-Сакен, отправляющийся в Киевскую губернию, сказал мне с восторгом, что он был чрезвычайно доволен тем, что я так хорошо был принят при Дворе.

Он должен это знать, так как он был воспитателем Великого князя Константина.

Отправляясь осмотреть дом на Литейном проспекте, который я собираюсь купить, я встретил Императора и Императрицу. Я вышел из кареты. Император на мой привет поклонился слегка; однако, узнав меня, он ответил очень милостиво вторичным поклоном.

29 марта.

В первые два дня Св. Пасхи мы были жалованы к руке.

Император спросил меня, не был ли я сегодня в алтаре. "Да, Ваше Величество". Но я сказал, что был в нашем [алтаре].

Я поспешно ответил: "да", подходя уже к Императрице.

После целования рук Император сказал мне: "мне показалось, что я видел вас в алтаре и (показывая на мое длинное одеяние фиолетового цвета) [Он добавил]: "что-то в этом роде".

- Это мог быть униатский митрополит. "Разве он бывает там по временам?..."

- Да, сказал я. [161]

Раньше этого разговора, в то время, как я впервые приблизился к Императору, Он сказал мне: "У вас сегодня прекрасный вид". На мне было длинное одеяние и бархатная мантия.

В первый день Пасхи, в половине третьего, после окончания обедни в Дворцовой церкви, Императора поздравляли особы первых 2-х классов.

Я не присутствовал при этом.

5 апреля.

Годовщина коронации.

Накануне мы поздравляли Его Императорское Величество и были жалованы к руке. В день годовщины также.

Император сказал: "с тех пор, как я вас назначил президентом [департамента], вы сделались гордым; так как вы были военным, то вы можете давать одной рукой благословение, а другой наносить удар саблей".

Отв.: "Я всегда преисполнен чувства благодарности; но что касается ударов саблей, то они не приличествуют нам более, так как светская юрисдикция у нас перестала действовать".

Император: "Я рассержусь в самом деле. Знайте, что Я питаю уважение к папе, не раскольнику".

Потом я узнал, что послужило поводом для возможности выражения этих упреков. Церемониймейстер, граф Головкин, сказал княгине Любомирской, что Император встретил его с страшным выражением лица. Этому нечего удивляться. Он был вынужден этой красавицей поступить против своей воли.

7 апреля.

Князь Дашков сказал мне в Эрмитаже, что причиною упрека является то, что я не часто посещаю Двор. Я ответил ему, что никогда не пропускаю собраний.

Он. "Но есть и другие", надо подразумевать М. N. (нунция). [162]

30 апреля.

Я готовь почти поверить, что существуют известные счастливые дни.

Это было, кажется, в один из последних дней текущего апреля. После обедни г-н Николай Ефрем, личный секретарь Его Сиятельства, канцлера кн. Безбородко, явился в ризницу просить меня приехать к князю к одиннадцати часам. Полчаса спустя я получил от князя записку через курьера, в которой он свидетельствуете свое почтение Архиепископу и просит пожаловать к нему к 11 часам, так как он должен кое-что сообщить мне.

В десять часов я отправился. Заехав [по дороге] к князю генерал-прокурору, я был принят. Князь вышел ко мне и, подойдя ближе, сказал: "я обращаюсь к вашему великодушию". Я сообразил, что речь идет об Ауреджио, и ответил ему: "предвижу приказание Вашего Сиятельства. Дело в нескольких словах. В числе прочих я представил г-на Ауреджио на должность советника нашей коллегии. Он этим был недоволен, потому что секретарь не представил о нем благоприятного отзыва. Я спросил его о причине его неудовольствия. Он ответил: "конечно, я не могу быть довольным. Это представление — арлекинада". Это было после заседания в приемной комнате. Я возразил ему, что я не предполагаю иметь сотрудниками арлекинов.

На следующий день о происшедшем я сделал сообщение в заседании.

Два дня спустя, я узнал, что в мое отсутствие решили представить об этом рапорт в сенат. Так как я предвижу, что вследствие такого оборота дела он может сделаться несчастным, то заявил в заседании, что в духовном, Иерархическом порядке, не намерен сделать ни малейшего вреда г-ну Ауриджио, что я прощаю ему его вспыльчивость, и в доказательство своей искренности я заявил положительно, что не подпишу никакого акта, который может ему повредить.

Князь возразил мне, что он не может оставить дело без [163] движения, так как прокурор сделал ему об этом представление.

Я заявил еще раз, что не сделаю ни единого шага против этого асессора.

Узнав потом, что г-н Одынец домогается должности председателя, так как я, считая эту должность ниже поста президента коллегии, не желал взять присвоенного этой должности содержания в размере 2,450 рублей, и кроме того, что аббат Шлих, сестра которого состоит настоятельницей женского монастыря, питает твердую надежду при сильной поддержке получить место после Одынца, я счел удобным предупредить эти подсиживания, а потому обратился к князю прокурору с вопросом: совместимы ли должности президента духовной коллегии и председателя.

Он ответил мне утвердительно.

Я продолжал: "следовательно, я имею право получать жалованье, присвоенное этой должности?,,

Князь спросил:

"Разве имеется оклад?"

"Да", ответил я; "две тысячи с лишним".

Князь сказал: "Да. Вы имеете право".

Затем поздравил меня с успешным окончанием духовных дел и расширением моей власти и сказал, что отправится в сенат для того, чтобы сделать распоряжение об обнародовании Императорского указа.

От генерал-прокурора я отправился к князю канцлеру.

Меня ввели в комнату, расположенную за спальней.

Усадив меня на диване возле себя, князь сказал мне, что духовные дела решены уже так, как я этого желал, за исключением упоминания об узурпации епископских прав, которую совершали папы в XIII веке, так как нунций просил вычеркнуть это.

Князь прочел мне министерскую ноту к нунцию. Затем указ от 28 апреля, наконец указ, касающийся униатов, причем просил относительно последнего сохранить секрет.

Он сказал мне, чтобы после завтра, к девяти часам, я находился в Павловске, для получения ордена Св. Андрея; затем прибавил, смеясь, что нунций просил его не упоминать в ноте [164] о том, что архиепископы и епископы пользуются правом той юрисдикции, которая была отнята у них папами Григорием VII и Бонифацием VIII, так как подобное указание могло бы показаться оскорблением для папы при настоящих критических обстоятельствах.

Я просил князя о том, чтобы обеспечение за ними права владения церковным имуществом было утверждено Высочайшим указом. Он обещал мне выхлопотать это в другое время.

Я отправился в коллегию. Г-н Лобаржевский знал уже, что я должен послезавтра отправиться в Павловск. Он говорил с большою предупредительностью о той надежде, которую он питает относительно того, что я получу самый высокий орден.

Мне показалось, что весьма легко покончили с решением по делу княгини Любомирской.

1-го мая.

В этот день праздничное гулянье. Все отправились в каретах в Екатерингофский дворец, дачную резиденции Петра I; дворец расположен вблизи моря, за Калинкиным мостом.

Я туда не поехал. Я считал эту светскую забаву не подходящей для себя.

2-го мая.

После обедни, в пять с половиной часов, я отправился в Павловск. Я ехал два с половиной часа. Расстояние от Петербурга до Павловска двадцать восемь верст.

Я велел ехать во дворец.

Я оставался в зале, куда все собираются, до окончания парада, на который смотрел из овна передней.

Монарх вышел к обедне только к одиннадцати часам.

Незадолго перед тем стали в зал собираться придворные и вельможи.

После возвращения Его Величества все, находящиеся в зале, были жалованы к руке Его Императорского Величества.

Это служит доказательством того, что разрешение прибыть в Павловск равносильно привилегии находиться в Петербурге в зале кавалергардов. [165]

Незадолго до обеда гоффурьер известил меня, что я должен остаться к обеду.

Затем меня позвали в кабинет Государя. Я вошел.

Император взял ленту и, возлагая ее на меня, сказал:

"Я не могу совершить по отношению к вам другого обряда" (une autre accolade) и удостоил меня лобзания в обе щеки.

Став на колени, я ответил:

"Как глава католических подданных Вашего Величества, которые мне подчинены, я буду служить для них примером верности и благодарности".

Император едва дослушал меня до конца, он пожелал насильно поднять меня, говоря, что такое положение не подобает мне.

Растроганный, я с трудом мог собраться ответить Ему.

Государь сказал, что намерен поддержать во всей чистоте католическую религию, что в случае смерти папы и насильственного и незаконного выбора его преемника, ему предпочтительнее с нашей стороны раскол, чем признание подобного папы. Примеры этому уже были. Такое положение дел было в Португалии.

"Да", сказал я, "в течете семи лет".

"Дисциплина — это уже ваше дело", сказал мне Император.

Трудность созвать консистории мешает, может быть, в настоящее время назначить кардиналов, но для меня Он уже приказал просить отличий и т. д.

Я вышел и не видел уже в зале тех вельмож, которые там были при моем входе [в кабинет Государя]. Это доказывает, что они показали свое неудовольствие по поводу пожалования мне награды. Камер-лакей подал мне звезду. Я дал ему 200 рублей, для раздела между 4-мя.

Во время обеда Император был очень весел. Стол был не широк; Он говорил почти все время со мной, несколько раз серьезно расспрашивая меня о моем саде в Могилеве. Но больше расспрашивал о рощах, о крытых аллеях, прогуливаюсь ли я по ним и с кем?

Относительно неудобства нашего положения Он несколько раз произнес замечания, остроумные и сильные. [166]

29 июня 1798 года.

День свв. Петра и Павла.

Я встал в четыре часа утра, и раньше пяти часов отслужил обедню. В семь с половиной часов я был уже одет и отправился в Павловск.

Накануне я получил извещение от г-на Серпинского, что тот же лакей, которому платит 50 рублей в год граф Татищеву нанят и для меня за ту же плату, чтобы сообщать мне о всех придворных торжествах.

Было приказано, как [и] во время прошлого Мальтийского праздника, в день св. Иоанна, собраться при дворе к десяти часам утра всем придворным чинам, дамам и особам первых двух классов.

Почти целых три часа пришлось мне ехать в Павловск.

В половине двенадцатого Император проследовал с Августейшей семьей в придворную церковь. В двенадцать с половиной Он возвратился. Все встали и подошли целовать руки.

Господа, по обыкновению, старались опередить меня. В то время, как Император обходил собравшихся, г-н конюший двора Его Величества, стал передо мной, словно высокая и широкая башня.

Император удалился. Начались беседы. Г. Новицкий говорил со мной откровенно. Он сказал мне много о чувстве почтения и дружбе ко мне князя канцлера. Он заметил, что похвалы канцлера были так лестны, что повторением их он боится оскорбить мою скромность. Так как он не нуждается во мне, и говорить со мной об этом впервые, то я сказанному им верю.

Император возвратился в зал, чтобы пройти к обеду. Проходя мимо, он соблаговолил приветствовать меня и сказал, подавая руку, что не мог отыскать меня. Очевидно, он намекал на то, что во время обхода собравшихся он не видел меня в первом ряду.

Несколько раньше придворный фурьер известил меня о том, что я должен присутствовать за царским столом, [167] который был в верхнем этаже; так как еще другой стол был поставлен в нижнем этаже.

Когда пошли к столу, спешили, чтобы опередить меня, и, хотя фурьер вел меня под руку, предупреждая, что я должен занять почетное место, тем не менее г-н Пастухов и князь Болконский поместились выше меня.

Во время кофе Император сказал мне: "вы, как вижу, нездоровы" и наклонением головы заставил меня подумать, что он подозреваете какую-нибудь неправильность в образе моей жизни. Я ответил, что причиной нездоровья летняя жара. "Лето, сказал я, "calor amicus naturae". Я скорее полагаю, что наклонением головы Император желал сказать: "тем я его заменю, если он умрет".

После кофе, когда все искали убежища у знакомых, до шести часов, т.-е. до времени, назначенного для бала, я отправился к о. Самборскому.

Во время бала г-н Вельгорский пригласил нас от имени Императрицы в соседний зал. Там на столе били фрукты.

Когда я возвратился из соседнего зала, Император сказал мне: "где вы были? Я вас не видел?"

Полагая, что он говорить о времени предшествовавшем собрании, я ответил, что был у отца Самборского.

"Что вы там делали?"

Я. — "Я исполнил долг милосердия, так как он лежит в постели".

Имп. "Не дали ли вы ему последнего благословения?"

Я. (Улыбаясь) "потому что он греческого исповедания? Он еще не так плох".

Имп. "Чем же он болен?"

Я. — "Болят все кости, так как он проехал около 3000 верст".

Имп. (по-латыни) "Я пропутешествовал четыре тысячи верст и кости у меня не болят".

Я. "Вы спали ночью, Ваше Величество, он же ехал днем и ночью. Затем наши молитвы должны были помогать Вашему [168] Величеству. Мы молились о счастливом путешествии Вашего Величества ежедневно, вплоть до Вашего возвращения".

Несколько минут спустя, Император прошел весь зал, чтобы говорить со мной.

Имп. (по-латыни): "Что делает твоя паства?"

Я думал, что он говорить о коллегии.

Я. "Мы живем в полном согласии, исполняем свой долг, и притом прилежно, так как в скором времени окончим все очередные дела".

Имп. "Нет. Епархии?"

Отв. Думая, что Император говорить об моей епархии, я ответил, что аккуратно получаю рапорты и на основании их делаю постановления.

Имп. (по-латыни). "Я спрашиваю о всей твоей пастве

Он сделал знак, что речь идет обо всех епархиях во всей Империи.

Я. "Она сносится со мною. Я желал бы иметь возможность осмелиться показать Вашему Величеству письма, которая мне пишут. Я плачу от умиления, читая их. Паства благословляет Ваше царствование, особенно после того, как Вашему Величеству угодно было установить духовное управление.

Император поклонился. "Известно ли Вам, что я предложил папе приехать сюда"?

Я. "Да, Государь. Я слышал об этом; мы все от этого преисполнены глубокой радости и благодарности. Наверно, ему било бы лучше здесь, чем в Сардинии, на Майорке, или даже в Сиенне".

Имп. "Я так же думаю".

30 августа.

Я был в Гатчине, на празднике ордена св. Александра, в красной мантии, при ордене на красной ленте, в шляпе из черного бархата с тремя перьями: двумя белыми и одним черным. За столом я сидел против Императора, а с левой стороны от меня сидел казанский митрополит.

Во время шествия я был в третьем ряду, шел по середине между кн. Безбородко и кн. Волконским. [169]

Князь Безбородко сообщил мне, что выборы папы состоятся после смерти Пия VI, в Венеции.

Пий VI тяжело болен; для избежания раскола, римский император написал о своем желании представить ряд условий относительно объединения и духовного подчинения католиков; князь просил меня, после возвращения в Петербургу повидаться с ним для переговоров об этом.

Я обещал.

Во время бала Император сказал мне, что в шляпе у меня вид не совсем епископский; что он не берется судить, однако полагает, что я должен одевать что-либо другое на голову; наши, напр., сказал он, не снимают своих клобуков.

Я ответил: "у них есть постоянный головной убор, с которым они не расстаются никогда, потому что они монахи. Мы, светское духовенство, носим обыкновенно шляпы; и я показал ему свою шляпу, которую держал в руках".

Имп. "Именно, вот такую я имел в виду".

Час спустя, он вызвал меня из ряда, в котором я стоял, и сказал: "подойдите. Мы накануне важной новости", и приумолк.

Я ответил: "Почти догадываюсь. Эта новость — смерть папы".

Имп. "Да, приготовьтесь к этому известию".

Я. "Я буду ждать по этому поводу приказаний Вашего Имп. Величества".

Император (с видом несколько озабоченным): "Я отдал приказания; необходимо добиться законных выборов, по соглашению с императором; выборы состоятся в Венеции".

Я. "Достаточно ли там будет кардиналов?"

Имп. "Да необходимо обратить на это внимание".

Я. "Если Вы, Ваше Величество, пошлете меня туда, я готов".

Имп. (по-немецки). "Вы слишком пылки, дитя мое".

Я. (по-немецки). "Я готов поступить согласно с волей Вашего Величества".

Несколько минут спустя, Император оглянулся назад, чтобы увидеть, с каким чувством я принял его слова: "вы слишком..." Но он увидел у меня спокойное лицо. [170]

24 сентября.

Барон Сардуа вырвал мне зуб. Зуб был цел и не был вовсе испорчен. Очевидно образовался нарыв у самого корня, так как причинял мне боль. Моя ошибка была в том, что я заставил удалить зуб во время воспаленного состояния щеки, так как образовался нарыв на щеке.

27 сентября.

Доктор посоветовал мне принять лекарство. Я просил его примешать к лекарству немного алоэ, в надежде, что оно откроете геморой, так как гемороидальных явлений у меня не было уже 2 месяца.

Однако, очевидно, болезнь сосредоточилась в желудке.

Целых три часа до 6-ти часов я страдал сильнейшей рвотой, которая, в день перенесения мощей св. Станислава, чуть было не отправила меня на тот свет.

Г-н Сардуа, приехавший проведать меня в шесть с половиной часов, нашел меня столь слабым, что не полагался более на свое искусство и привез с собой ко мне доктора г-на Гаггера (Haggers).

3 октября.

День годовщины моего посвящения и годовщина освещения здешнего храма; я лежал в постели и не мог отправиться ко Двору.

10 октября.

Я впервые [после болезни] появился при Дворе.

Император сказал мне: "теперь я должен привыкнуть видеть вас в красном одеянии". Он посмотрел на мои чулки.

Я ответил: "я привык быть одетым с ног до головы Вашим Величеством, быть одетым и накормленным Вами, Государь".

Имп. "А я привык получать ваше благословение".

Г-н Одынец сообщил мне, что слышал где-то, что Государь остался очень доволен тем, что я согласился принять пурпур, так как знал, что нунций не дает мне разрешения, [171] хотя требование это [для меня пурпура] заключалось в министерской ноте.

Император, говорят, сказал: "он делает это для меня".

13 октября.

В шесть часов вечера, накануне дня рождения Императрицы, все, имеющие право входа во внутренние покои, расположенные за кавалергардским залом, собрались для принесения поздравлений Ее Имп. Величеству.

Император сказал мне:

"И вот — вы кардинал" (так как я представился впервые в длинном красном одеянии... В день Александра я был в том же одеянии в Гатчине, но оно было закрыто орденскою мантиею).

Я ответил: "всегда верноподданный Вашего Величества".

После принесения присутствующими верноподданнических чувств Императрица подошла ко мне и обратилась с следующими словами:

"Эго красиво; действительно красиво".

Я ответил: "Это новый знак милости Его Ими. Величества".

После этого она простилась со мной.

Государь сказал: "прекрасный цвет".

Я ответил, что все это сделано в моей мануфактуре, но выкрашено здесь. Шерсть привезена из Москвы. Говорят, что киргизы привозят ее туда.

13 октября 1798.

Император снял перчатку и ощупал мое одеяние (именно мантию, которая была из красивой, вигоневой пурпуровой шерсти). Он полагал сперва, что это верблюжья шерсть, но после того, как пощупал ее, сказал: "Верблюжья шерсть более жестка".

Генерал-фельдмаршал, граф Салтыков [с одной стороны] поздравил меня (как и многие другие), а с другой стороны князь Безбородко.

Я взял руку князя Безбородко и, пожимая ее, сказал:

"Все это я приписываю Вашей Светлости".

Он сказал еще, что несколько архиепископов пользуются [172] привилегией носить пурпурное одеяние, как напр., Луккский архиепископ, который, не будучи кардиналом, носит его.

14 октября.

Во время целования руки Император обратился ко мне с следующими словами: "Я теперь боюсь подходить к вам".

Затем, когда церемония кончилась, и я стоял между кн. Безбородко и фельдмаршалом, графом Салтыковым, Он приблизился к князю Юсупову, на котором была очень красиво вышитая одежда, и сказал ему: "ваша одежда изящна". Потом Он сказал мне: "вы прекрасно одеты, в моем вкусе, потому что я люблю цвета красный и белый". Я был в коротком белом одеянии, застегнутом на пуговицы, и пурпуровой мантии.

14 октября.

Четверг. Вечером состоялся бал. Императрица соблоговолила еще раз подойти ко мне и сказать: "Как красиво было сегодня утром ваше одеяние".

Я ответил: "Оно соответствуете моим обязанностям".

15 октября, пятница.

В девять часов с четвертью утром, отправляясь в коллегию, я встретил Императора. Я вышел из кареты. Он приказал мне сесть обратно, велел лакеям подать мне шубу и справился о моем здоровьи.

На обратном пути я встретил Императрицу, и также вышел из кареты.

15 октября.

Вечером, в здании Эрмитажа, состоялось представление оперы.

Обер-камергер Александр Львович Нарышкин приходил ко мне и сказал: "Хочу сделать вам следующее предложение. Приезжайте сегодня вечером ужинать в Эрмитаж". "Это воля Императора?" Он улыбнулся и ответил утвердительно.

Ибо, конечно, я не мог сомневаться в том, что он не осмелился бы сделать мне подобное предложение от себя лично. [173]

Граф Строганов сказал мне: "мы приняли во внимание замечание Вашего преосвященства и (улыбаясь) продолжал: " мы пропустили в регламенте предписание относительно выбора провинциалов для того, чтобы не было противоречия с указом". Он говорил об уставе для монашествующих, который должен выйти из печати в начале будущего месяца. Это является также результатом беседы моей на эту тему с бароном Компенгаузеном, сенатором III-го департамента, которому я заявил, что я высказался еще год тому назад, в то время, когда, согласно воле Государя, проект устава был послан мне для просмотра генерал-губернатором, за сохранение этого правила [о выборе провинциалов] лишь на один год, т.-е. до того времени, пока епископы не получат формулярных списков, которые они в настоящее время уже имеют.

После спектакля я отправился во дворец.

При входе в приемный зал я встретил Государя в дверях, когда он из них выходил.

Он милостиво поздоровался со мной и просил меня дать ему благословение, по латинскому обряду.

Я сказал ему: "дать лобзание" и хотел взять его руку. Он поцеловал меня в щеку.

За ужином фурьер посадил меня рядом с статс-дамою, которая состояла при Великих Княжнах.

После ужина Императрица сказала мне, что видела аббата траписта. Она отозвалась о нем благосклонно и спросила, родовитый ли это человек. Я ответил ей, что он происходить из знатного рода в Дофинэ.

15 октября.

Прибыл аббат трапист со своим товарищем.

17 октября.

Во время целования руки Император сказал мне: "Я должен целовать у вас руку". Я пожаль после этого его руку и поцеловал дважды.

Затем он подошел ко мне и сказал: "Почему вы не дали мне поцеловать своей руки?". [174]

Я ответил:

"Эго потому, что Ваше Величество не позволили мне облобызать своих ног".

Имп. "Это моя обязанность".

Отв. "А моя обязанность быть всегда у ног Вашего Величества".

24 октября.

В воскресение Императрица не появилась во время приема во дворце. Во время целования руки Император обратился ко мне со следующими словами:

"Вы меня сердите". Это он заявил после окончания церемонии принесения верноподданнических чувств.

"Вы слишком скупитесь давать благословения и никогда мне их не даете".

Отв. "Я даю мое благословение другим, руководствуясь волей Вашего Величества. Сегодня было обнародовано об изгнании графа де Литта с моего благословения".

Имп. "Но моя роль здесь ничтожна. Я только подчиняюсь.

Отв. "Нет, Государь, Вы во все входите, потому что только с Высочайшего разрешения Вашего Величества состоялось это увольнение.

8 ноября 1798.

День св. Михаила, праздник всех орденов.

Утром собрались кавалеры орденов: св. Георгия и Мальтийского; к девяти часам кавалеры ордена св. Александра Невского и к десяти часам мы, кавалеры св. Андрея Первозванного, (которых было только 4) в Георгиевском зале для того, чтобы быть расставленными по местам.

В одиннадцать часов мы отправились к обедне попарно. Первыми шли георгиевские кавалеры, в желтых воротниках с черными крестами, вышитыми спереди и сзади; за ними шли кавалеры ордена св. Иоанна Иерусалимского в красных воротниках с белыми, с сиянием, крестами.

Затем шествовали кавалеры ордена св. Анны всех трех классов в красных бархатных мантиях с золотыми парчевыми воротниками. [175]

За ними кавалеры ордена св. Александра в красных мантиях с серебряными парчевыми воротниками; в черных бархатных шляпах с красным прямым крестом на них и тремя перьями.

Шествие замыкали мы, кавалеры ордена св. Андрея в зеленых бархатных мантиях, с серебряными парчевыми воротниками, с орденской цепью, в черных бархатных шляпах с голубым косым крестом и тремя перьями и в серебряных парчевых камзолах.

Я не одел камзола, потому что он напоминает латы; я был в коротком одеянии, застегнутом на пуговицы, и мантии пурпурового цвета.

Император в короне, в зеленой мантии, окаймленной горностаем, следовал в предшествии Императрицы и обоих Великих Князей.

За Их Величествами и Высочествами следовали генерал-фельдмаршал граф Николай Салтыков с князем Безбородко. Я был между ними.

После обедни Император взошел на трон.

Оба Великие Князья, за ними граф, я и остальные кавалеры поочередно подходили для выражения верноподданических чувств. Мы входили по ступеням трона, целовали руки Их Величеств; это длилось очень долго. Во время этой церемонии церемониймейстер сказал мне, чтобы я незаметно прошел в соседний зал и вышел оттуда для получения Большого Креста св. Иоанна Иерусалимского. Предшествуемые герольдом этого ордена, мы: нунций, я и принц де Серра Каприоли, неаполитанский посланник, подошли к трону.

После троекратного поклона я взошел на ступени трона, стал на колени и Император надел на мое плечо мою мантию, к которой был привязан большой полотняный крест; [и] вручил мне белый эмалированный крест с черной лентою; я поцеловал у него руку. Казалось, что мне трудно было встать. Государь хотел мне помочь. Потом я целовал руку Ее Величества и удалился, не оборачиваясь спиной к трону.

К столу мы шли в таком же порядке. [176]

Митрополит Гавриил, который служил обедню, возвратился. Он следовал между графом Салтыковым и князем Безбородко, а я в следующем ряду, между графом Самойловым и адмиралом Пущиным.

По левую руку (стольника) было место митрополита Гавриила, по правую казанского митрополита. Гоффурьер указал мне место; я уступил его нунцию. По правую руку от меня сидел тверской архиепископ. После супа ко мне подошел церемониймейстер Валуев и сказал мне на ухо: "я виновата перед Вами". Нунций обратился ко мне с вопросом: "что он Вам сказал? Может быть, это касалось того, что я занял это место".

Я ответил, что не знаю, что именно желал сказать церемониймейстер словами: "я виновата перед вами".

На следующий день Валуев, действительно, сказал мне: "Я приказал гоффурьеру указать вам место возле стольника; если бы даже монсиньор, архиепископ Фивский, был митрополитом и кавалером ордена св. Андрея, то он и в таком случае не занял бы место выше вас".

Вечером на балу Император беседовал с [одним из присутствовавших], стоявшим третьим после меня.

Я из почтения попятился назад и прижал к колонне секретаря мальтийского ордена, Гаванцони, стоявшего позади меня. Император взял меня за руку, привлек к себе и заметил: "Жаль, что вы стесняете вот того аббата. Вам не зачем удаляться от меня". Затем он продолжал: "Я задал сегодня очень ортодоксальный обед, собрав вас всех епископов. Вы занимали особенно хорошее место, так как сидели подле стольника (стоящего во время обеда, как раз напротив Императора) и вы получали блюда из первых рук".

Отв. "Из вторых, Государь".

Он мог отнести это или к митрополиту Гавриилу или к нунцию.

Император продолжал: "да, из вторых" и улыбнулся. "Но вы в хороших отношениях с этими епископами?"

- "Да, Государь".

Имп. "Я полагаю, что вы одного поля ягода с. [177]

Он слегка толкнул меня локтем и засмеялся громко, устремив на меня свой взор.

После этого Императрица, vis-а-vis которой я занимал место за столом, сказала мне: "Я заметила, что вы беседовали с архиепископом (именно псковским, бывшим тверским). На каком языке вы с ним объяснялись? Я полагаю, на латинском?

Отв. "Нет, Ваше Величество, по-русски; нам приходится часто бывать вместе ".

14 ноября.

После целования руки Император разговаривал с князем канцлером, поклонился мне, немного поговорил с генерал-фельдмаршалом, графом Салтыковым, и вышел.

Г-н Ростопчин передал мне, что Император желает, чтобы нунций не вмешивался так сильно в дела.

Император заметил, что все духовенство обращается к нему, а Его Величество желает, чтобы именно Вам были подчинены все другие епархии. Я полагаю, что князь Безбородко говорил уже с вами об этом [сказал он мне].

Отв. "Нет".

Ростопчин. "Так как в этом вопросе я недостаточно осведомлен, то Вы, Ваше Преосвященство, сделаете хорошо, если обратитесь к князю и поговорите с ним об этом".

Отв. "Непременно, хотя весьма трудно найти подходящее для этого время".

Ростопчин понял это и улыбнулся. [Я продолжал]:

"Императору стоит только приказать и я сумею повиноваться. Необходимо только сказать мне, пользуется ли здесь нунций такою же властью, какую он имел в Польше?

Например, здесь он управляет всеми униатскими делами, хотя Император назначил меня единственным митрополитом над всеми моими единоверцами. Сверх того все монашествующие обращаются к нему".

Г-н Ростопчин. "Самый надежный для Вас путь — узнать все из беседы с князем канцлером, и уже после принятого у него решения можно будет представить его сущность Его Имп. Величеству". [178]

17 ноября.

Вследствие этого приказания, я был в среду, в одиннадцать часов, у князя Безбородко.

Я сказал, что в последнее воскресенье секретарь сказал мне, что Император недоволен тем, что нунций вмешивался в юрисдикции епископов и что я должен переговорить с Его Светлостью, чтобы установить границы [его вмешательства]. Дальше я заявил, что не претендую на расширение собственной юрисдикции, так как у меня только 24 часа, [в сутки], как и раньше, а я несу обязанности троякого рода; но что я хочу и должен исполнить волю Государя.

Князь ответил, что нунций, рассматривается здесь как лицо, не имеющее никаких других функций, кроме функций уполномоченная папы; что так как он очень горд, то желал управлять делами вместе со своим братом, графом де-Литта.

Раньше Императору не было известно о его столь сильном вмешательстве в дела внутреннего управления епархиями; ото началось с тех пор, как один из генералов ордена стал прилагать старания к тому, чтобы зависеть исключительно от него, как в старину.

"Я буду ждать", сказал я ему, окончательных Ваших инструкций. Особенно относительно униатов, которыми он управляет, и которые не знают к кому обращаться, так как слышат со всех сторон, что должны признавать монсиньора Ростоцкого своим митрополитом".

Князь (улыбаясь). "Разве он все еще здесь".

Отв. "Да". Я опять представляю Вашей Светлости декреты нунция, которые он просил меня приказать напечатать в Полоцке; эти декреты г-н Лобаржевский велел разделить на три части и передать поспешно для представления их, не знаю кому. Может быть с целью обвинить меня в их опубликовании. Но я сделал это, зная, что нунций издал эти распоряжения лишь в согласии с министерской нотою, копия которой у меня имеется.

Впрочем, я уверен в поддержке Вашей Светлости, несмотря на то, что являюсь здесь лицом обособленным, как [179] отрезанный ломоть. Я обязан лишь Вашей Светлости всем своим настоящим положением; я признаю это и постараюсь заслужить окончательно Ваше милостивое расположение".

Князь принял милостиво мое заявление, как должное, с соответственным выражением лица. Но он не вдавался больше в подробности, так как последние две недели был в немилости при Дворе.

16 четверг.

Я был приглашен на бал, состоявшийся у графа де-Литта. Там я узнал от епископа Одынца, которому, в свою очередь, передал гр. Валицкий, что князь Безбородко и его племянник, вице-канцлер, в немилости при дворе уже в течение 2-х недель; что Государь не говорил с племянником князя, вице-канцлером, кн. Кочубеем, с тех пор, как он вступил в исполнение этой должности.

Вот причина почему [канцлер] не говорил об обещаниях, которые мне сделал относительно исполнения моих просьб.

21 ноября.

Только два первые класса были жалованы к руке. Когда я приблизился к Императору, он сказал мне: "вы все еще целуете постоянно у меня руку"?

22 ноября.

Во дворце приорства было собрате капитула.

Император объявил, что он принимает гросмейстерство, а гр. Литту назначает наместником ордена.

Папа написал капитулу, выражая осуждение поведению кавалера Гомпеша и объявил, что он будет устранен тотчас, когда представят донесете другие нации.

Г-н Литта сидел по левую сторону [трона] возле стола, за которым секретарь ордена г-н Гаваццини, стоя, читал телеграммы.

По правую сторону трона сидели: кн. Безбородко, герцог де-Серра-Каприола, г-н Кобенцел и др. кавалеры. [180]

По правую сторону [от них] — нунций, я, гр... (В рукописи фамилия не разборчива); духовник читал молитвы перед и после заседания.

24 ноября.

День Св. Екатерины. Я был, как и в другие большие праздники, в пурпурном одеянии. Императрица в короне, в предшествия кавалерственных дам и Великих княжен, прошла в другую комнату, где под балдахином принимала выражение верноподданических чувств дам, имеющих орден Св. Екатерины.

26 ноября.

День ордена Св. Теория. Я получил предложение быть в парадной форме.

Я сказал гр. Ростопчину, что кн. канцлер обещал переговорить с наместником ордена, гр. Литтою.

Г-н Ростопчин ответил, что мне следовало изложить князю письменно, каковы пределы юрисдикции нунция. Я сказал, что это уже сделал (еще после возвращения из Гатчины, вскоре после праздника Св. Александра).

Г-н Неплюев, секретарь Императора, показал мне письмо г. Жегулина, в котором он спрашивает, какие земли Тринитариев отданы Трапистам.

Я ответил, что Император утвердил, что Траписты должны получить с этих земель не более 650 руб., и что Тринитарии, живущие в Бабиновичах, должны владеть другою половиною капитала.

Имп. одобрил это и приказал, чтобы впредь по церковным делам обращались ко мне, сказал мне г-н Неплюев.

28-ое воскресение.

Только два первых класса были жалованы к руке Их Величеств.

После окончания церемонии Император беседовал с графом Салтыковым, с князем Безбородко, потом он [181] поздоровался со мной и, держа меня за руку, обратился к старику Семенову с вопросом, как идут горные дела? Тот ответил, что он приготовил бы доклад, если бы не боялся обеспокоить Государя.

Император ответил, что это его не обеспокоит. Что он любит: "когда с места идет".

Я спросил:

"Ваше Величество меня держите, а у меня идет ли с места?"

Он улыбнулся так же, как и я во время своего вопроса.

Вечером состоялся у князя Безбородко бал и великолепный ужин на 360 приглашенных.

Я ужинал и оставался у князя до часу ночи.

29 ноября.

Праздник ордена Св. Иоанна Иерусалимского.

Мы вошли в георгиевский зал, где Их Величества восседали уже на троне. Государь в императорской мантии, но без короны. Императрица тоже без короны.

Князь Безбородко, как байли ордена, в черной мантии принес корону, а другие кинжал, печать, оружие, статут, — и все это было вручено Государю.

Были принесены также русский и мальтийский штандарты.

Кавалеры в красных бархатных воротниках с белыми крестами, предшествовали попарно. Дальше шли все те, которые имели большой крест мальтийского ордена, в черных мантиях; мы же три епископа в белом коротком одеянии, застегнутом на все пуговицы, и мантиях; нунций и я с большими полотняными крестами на мантиях.

Монсиньор граф де Берни, архиепископ д’Альби, пожалован кавалером.

Шествие завершал граф де-Литта, как наместник ордена. Когда мы пришли в зал, он произнес речь, в которой заявил, что как Карл V поддержал орден, изгнанный из Родоса, пожаловав ему остров Мальту, так и наш [182] Император принимаете милостиво рассеянных членов ордена в стенах своей столицы.

Граф провозгласил Императора магистром ордена, читая постановление капитула на французском языке.

От имени Императора ответил вице-канцлер Кочубей, что Государь принял орден под свое покровительство и будет защищать собственность отдельных лиц, привилегии, честь, религию и уставы ордена.

5 декабря 1798.

Высочайший выход. Церемония целования рук Их Величеств для первых двух классов. Еще раз просьба блогословения.

6 декабря.

День св. Николая.

Собрание при Дворе. Я стоял вблизи фельдмаршала графа Николая Салтыкова, которого поздравил с днем Ангела и потом у него обедал.

Во время приема при Дворе генерал Филисофов шел впереди меня.

Император подошел ко мне и спросил: "это вы, или тот, кто был впереди вас, обдал меня сильным запахом камфоры? Говорят, это предохранительное средство? Это вы, по всей вероятности, принимаете его?"

Отв. "Я больше не нуждаюсь в этом средстве".

Имп. "Вам лучше знать".

И, обращаясь к графу, он продолжал: "должно быть, он сам себе дал специальное благословение для этого".

Вечером был великолепный бал у английского посланника, куда я был приглашен. Я приглашен также по пятницам к г-ну Энгельгарду.

10 декабря.

Вследствие моего отношения Дудринский и Сарматович высланы полицией в свои епархии, где им полагается быть. [183]

Но вот мне приходится слышать, что они поселились в Екатерингофе, за Калинкиным мостом.

12 декабря.

Собрание при Дворе. Два первых класса были жалованы к руке, как обыкновенно в залах для кавалергардов.

Император сказал мне:

- "Есть еще кое-что, относящееся к вашей религии?*

Не могу догадаться, в чем дело. Возможно, что монашетвующие опять вмешались в политические дела.

13 декабря.

Собрате при Дворе.

Окончив разговор с адмиралом Пущиным о морозах, доходивших в последнее время до 22 градусов, Император спросил у меня: "А вы как переносите эти холода?"

Отв. "Ваше Величество, я чувствую в себе температуру в 44 градуса".

Имп. "А я только в двадцать два".

Князь Безбородко собирается в Москву на двадцать восемь дней.

Он хочет восстановить при Дворе свое пошатнувшееся положение тем, что даст почувствовать свое отсутствие, когда возникнуть важные иностранные дела.

Он хочет также получить доступ ко Двору для своего племянника, вице-канцлера Кочубея, который еще в немилости при Дворе.

Говорят, что Иван Павлович Кутайсов, всесильный в настоящее время, посоветовал князю уехать из Петербурга для того, чтобы обелить г-на канцлера во время его отсутствия, так как князь привлек его на свою сторону громадными подарками, само собою разумеется.

24 декабря.

Я рекомендовал генерал-прокурору Лоборжевского, Дугомейля и Ауреджио светских членов коллегии на должности, которые соответствуют их положению. [184]

25 декабря.

Рождество. Суббота. Накануне при Дворе не было собрания, утром было собрате, как обыкновенно.

Их Величества не останавливались для того, чтобы принять выражение верноподданнических чувств, ни в большом зале, так как министров там не было, ни в зале кавалергардов, а прошли через зал во внутренние покои.

Находясь при дворе, я поблагодарил генерал-прокурора за резолюцию, которую он сообщил мне накануне, что Император оставляете монастырь в Баре Базильянам.

После этого он сказал мне: "Что касается другого проекта, то Императору угодно, чтобы все осталось по-прежнему, потому что и в других местах нет изменений".

Я справился у генерал-прокурора, как принял Император проект удаления светских членов коллегии из ее состава, когда он прочел ему письмо.

Князь ответил:

"Император сказал только, что все останется по-прежнему, потому что нет изменений и в других учреждениях.

Г-н Неплюев спросил меня, необходимо ли испросить у Императора согласия на буллы, которые я представил ему; и предложил мне узнать об этом мнение генерал-прокурора.

Мы оба подошли к князю и услышали, что не надо никаких булл, что Император глава церкви, папа и все, что угодно.

Я ответил [генерал-прокурору], что есть буллы, полученные еще во времена владычества Польши, а так как Императорский указ гласите, что все буллы должны быть представлены Государю для того, чтобы получить разрешение исполнять их, то я прошу Его Сиятельство сделать об этом представление.

"Соглашаюсь", ответил князь. "Надо представить".

Я заметил, что г-н Неплюев был предупрежден г-ном Лобаржевским о том, чтобы не представлять булл, так как Лобаржевский распространил среди нескольких лиц слух о [185] том, что Император бранил меня за проект об удалении светских членов из коллегии.

Я постарался избегнуть этой неприятности в случае отказа, и потому, когда я справлялся у генерал-прокурора об его мнении по этому вопросу, и князь согласился представить Императору мой доклад, то я выразил ему свое опасение.

Тогда генерал-прокурор сказал мне: "напишите мне письмо такого содержания, чтобы я мог прочитать его Императору".

Газеты принесли известие, что Рим и Анкона взяты и заняты войсками.

(Продолжение следует).

© текст - Гордлевский М., Криксин В. 1913
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Старина и новизна. 1913