ГЕНРИХ РЕЙМЕРС

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ В ПЕРВЫЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА

СЛАВНОГО ЦАРСТВОВАНИЯ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ПАВЛА I

ST.-PETERSBURG WHAEREND DER VIER ERSTEN JAHRE DER GLORREICHEN REGIERUNG SR. KAISERLICHEN MAJESTAET PAUL DES ERSTEN

ПЕТЕРБУРГ ПРИ ИМПЕРАТОРЕ ПАВЛЕ ПЕТРОВИЧЕ

в 1796-1801 гг.

Предлагаемая статья состоит из выдержек из рукописи Реймерса: «С.-Петербург в первые четыре года славного царствования его императорского величества Павла I», соч. Гейнриха Реймерса 1801 г. («St.-Petersburg waehrend der vier ersten Jahre der glorreichen Regierung Sr. Kaiserlichen Majestaet Paul des Ersten». Подлинный экземпляр рукописи, в большую 4-ю долю, без сомнения подносный императору Павлу, хранится в дворцовой библиотеке города Павловска. В 1805 г. сочинение это было напечатано в Петербурге на немецком языке; наше извлечение исполнено в перевод Е. П. Б-й, в июле, 1874 г.

Это сочинение, оконченное в феврале 1801 г., полуофициальное в царствование императора Павла, интересно не столько по описанию достопримечательностей Петербурга, сколько по резкой характеристике слабых сторон учреждений предшествовавшего царствования, Екатерины ІІ-ой, с целью оттенять достоинства нововведений и преобразований царствовавшего тогда, в 1801 году, ее преемника, Павла I.

В этом отношении особенно резкими штрихами рисует автор внутреннее состояние гвардии и армии екатерининского времени. Весьма обстоятельно изложено учреждение ордена св. Иоанна Иерусалимского в России и принятие императором Павлом звания гроссмейстера сего ордена; наконец, интересно описание Михайловского замка, составленное, как и все сочинение, в феврале 1801 года, за один месяц до кончины императора Павла. — Ред.

————

I.

Предисловие.

В двухлетнее пребывание мое в столице нашего монарха, в глазах моих возникло и окончено такое множество построек; город с каждым днем так растет и украшается, что мне захотелось на этих листках исчислить его достопримечательности в систематическом порядке. Я надеюсь этим заслужить [444] благодарность публики, и в то же время доставить и путешественнику случай удостовериться, при обозрении великолепного города, каков он был во времена предшественников императора Павла, и что все это великолепие его дело!

О том, как и когда возник Петербург, насколько русские государи украсили эту столицу, и сколько она выиграла особенно в предшествовавшее продолжительное царствование, обо всем этом уже до меня рассказано двумя писателями: гг. Георги и Шторхом. Первый составил из собранных с большим трудом и старательно наложенных материалов: Опыт описания русской императорской столицы С.-Петербурга и местных достопримечательностей (С.-Петербург, 1790, 2 части) 1; а второй написал любопытную: Картину С.-Петербурга (Рига, 1794 г., 2 части) 2. Я присоединяюсь к этим двум топографам с настоящим опытом описания того, что создано замечательного в столице в славное царствование Павла I, и надеюсь на снисхождение публики к труду моему.

Считаю долгом поблагодарить здесь тех друзей и знакомых, которые содействовали ин сообщением надлежащих и достоверных сведений о различных учреждениях, из коих некоторые, по высочайшей воле, находятся в их ведении.

При описании императорского загородного дворца в Гатчине я пользовался сочинением барона Кампенгаузена: «Избранные топографические достопримечательности С.-Пегербургской губернии».

Я старался, с помощью достоверного описания избранных предметов, распространить в публике общеполезные сведения о многочисленных благодетельных учреждениях вашего доброго государя. Предоставляю читателю судить, насколько я успел удовлетворить его ожидания.

II.

Различие воинской службы нынешнего царствования против той-же службы в минувшее, и поразительные фактические доказательства преимуществ настоящей военной службы. 3

История доказывает, что во все времена как могущество, так и слабость народа, а равно и значение его в среде прочих народов, зависят не столько от количества его войска, сколько от [445] систематического употребления его. В последние годы минувшего царствования Россия обладала особенно великими военными силами, но едва половина их достигала цели. Вследствие страшных злоупотреблений, некоторые лица считали себя в праве присвоивать себе большую часть того содержания, которое выдавалось на войско. Кроме того, в самой службе всевозможные беспорядки и пристрастие произвели такой хаос, что нужен был энергичный монарх, который ввел бы порядок и благоустройство там, где о них положительно перестали иметь понятие. Твердый и непоколебимый характер Павла I, независимо от его личного примера, привели наконец к этой цели, и личный интерес, это страшное зло, вкоренившееся в военную службу, уничтожен. Его заменили деятельность и усердие к службе царю.

В конце прошлого царствования военные силы России, судя по сохранившимся в военной коллегии рапортам, казалось были в состоянии завоевать весь свет, но половину этих сил уничтожали вкравшиеся злоупотребления, которые молча признавались за обычный порядок вещей. Но и этой остающейся доле невозможно было выполнять свои служебные обязанности по причине всякого рода лишений.

В то время каждый мушкетерный полк состоял из 1,726 человек; а каждый гренадерский полк из 4,000 человек фронтовых; а между тем редко случалось выставить на плацпараде 800 человек мушкетерного полка, потому что командир полка, в то время безграничный его хозяин, отбирал по 20 и 25 человек с каждой роты для своих личных надобностей, в своих поместьях; или же отдавал их в услужение частным лицам, а заработки их, точно по праву, удерживал за собою. Эти несчастные, спустя несколько времени, сменялись другими солдатами из тех же рот; но по возвращении своем они уже по годились во фронт будучи оборваны и огрубев, как мужики. На что мог их употребить ротный командир и чего можно было от них ожидать в виду неприятеля? Нечего было и думать о сформированных в 1795 г. средних ротах, (Mittelcompagnien; потому что из них во фронт обыкновенно находились только 20 или 30 человек; а все прочие были упрятаны в так называемом казначействе, т. е. в большой мастерской, находившейся в ведении полковника.

При штабе каждого полка имелось большое здание, назначенное для помещения полковых повозок, лошадей и возчиков; тут-же находились квартиры для 24 мастеров, обязанных исправлять [446] повозки, ружья и амуницию солдатскую, и записанных в полковой штат. Этою-то мастерскою полковник злоупотреблял в чудовищном размере. В мастерскую отбирались все те солдаты, которые в прежнем состоянии занимались каким либо ремеслом, и для того каждого рекрута сперва допрашивали, не знает ли он какого ремесла. Если он оказывался каким нибудь мастером, его без дальних околичностей засаживали в мастерскую, и во фронт он уже не показывался. Таким образом возникала фабрика, в которой постоянно работали иногда более ста человек. Изделия такой фабрики выходили иногда превосходные, а жившие в околодке обыватели могли заказывать себе тут всякого рода предметы: кареты, сани и т. д. Понятно, что полковник продавал все эти изделия в, свою пользу, не оставляя мастерам ни гроша; бедные люди должны были благодарить Бога, если у них не оттягивали той малости, которая давалась им от казны. Для ротных командиров эти казначейства были истинным пугалом. Если, например, один из хорошо выученных солдат вздумает на досуге что нибудь мастерить, то полковник или его приятель, успев пронюхать о том, тотчас-же забирают его в мастерскую, откуда ему уже не возвратиться во фронт. Если-б его впоследствии и захотели перевести обратно в роту, то он уже разучился экзерциции, ослаб от тяжелой работы и лишился прежнего проворства. Вместо пользы, он служил бы только помехой в роте. Но это еще не все. Полковники держали у себя для удовольствия до сотни человек музыкантов и певцов, зачисленных тоже в роты. Певцы состояли большею частью из молодых солдатских детей, которые в случае нужды и не годились бы во фронт. Так как эта молодежь постоянно окружала полковника, то случалось, что он, если ему полюбится один из них, произведет его в унтер-офицеры, а там посадит и на вакансию в комплекте. Через это роты, и без того лишенные хороших офицеров, теряли свою последнюю помощь в лице хороших унтер-офицеров. Эти люди уже никогда не появлялись во фронте; они оставались при полковнике, который заставлял их занимать его гостей. Бывало и то, что один из этих молодцов отличался каким-нибудь талантом, ради которого полковник рапортовал об нем, как об умершем. Впрочем, подобные случаи встречались редко; обыкновенно, подобные личности, за негодностью к службе, получали отставку, но оставались в услугах у полковника. Можно легко себе представить, что при таком управлении командиры полков не могли забывать о своих штаб-и обер-офицерах, чтобы при всем своем ничтожном значении [447] они во вздумали повредить полковнику или при инспекторском смотре, или при других каких-либо неожиданных случаях. Лучшим к тому средством было предоставление этим господам в соответственном размер таких же прав, какими пользовался их начальник. Таким образом каждый ротный командир распоряжался бесплатно таким числом мастеровых из роты, какое было ему нужно; а как многие из капитанов не прочь были от наживы, то солдат конечно не жалели. Деньги и провиант, назначенные для солдат от казны, офицеры брали себе, а солдат употребляли как хотели. Хотя главная забота командира полка состояла в наживе, да иной и впрямь воображал, что полк на то и существует, чтобы обогащать его, — однако были и такие командиры, которые, сверх этой главной заботы, старались прославить свой полк отличным его обучением. И что-же выходило? Небольшое число фронтовых солдат обязаны были не только содержать все рассчитанные на весь полк караулы, но и находиться на учении, зимою и летом, до изнеможения. Тиранство часто принимали за усердие к службе; и множество солдат после ученья поплачивались лазаретом, а иные и жизнию за удовольствия своих начальников.

Обращение с рекрутами было самое дурное. Старшие из этих несчастных были сильно притесняемы офицерами, независимо от обычных формальностей приема. Эти офицеры, откомандированные для принятия рекрутов, присвоивали себе как казенные деньги, так и рекрутские, оставленные их родителями; а по приход в полк, с несчастными до того жестоко обращались на ученьи, что одни бежали, другие заболевали, не то от перемены климата, не то от побоев. Из ста рекрутов едва-ли оставалось годных пятьдесят человек солдат, и из этих очень не многим удавалось выслужить двадцатипятилетний срок. Лазареты представляли тоже весьма печальное зрелище. Отпускаемые туда ежегодно лекарства обыкновенно никуда не годились; а приемщик никогда не осмеливался отказываться от них, или заявлять о негодности медикаментов. Так пришлось очень худо одному честному и человеколюбивому медику, который в сентябре месяце, т. е. до истечения годового срока, сделал представление в медицинскую коллегию о том, что по причине господствовавшей в полку эпидемической болезни все лекарство вышло, и необходимо припасти свежего на последние три месяца, хотя бы на счет будущего года. На это справедливое требование последовал отказ, с угревою получить отставку. Больные должны были поплатиться жизнью за эту милую экономию. Если по части судить о целом, то можно утвердительно сказать, что только [448] третья доля молодых людей, высланных штабом, достигали деля, остальные же были потеряны. Отданные на службу солдаты не в состоянии были исполнять свои обязанности и блюсти дисциплину.

Командир полка, считая солдат за свою собственность, с тем большим правом удерживал за собою большую чает того, что отпускалось на содержание и обмундировку солдат. Рядовой иногда вовсе не получал своего жалованья, или же с большим вычетом, чему поводом служила страсть полковников изменять мундирную форму; большею частью выдача жалованья запаздывалась с намерением несколькими месяцами, во время которых полковники выжидали, не будут ли умершие в полку, долю которых они и присвоят. Бессовестные ротные командиры и фельдфебеля обделяли солдат провиантом, так что в поход и на постое солдат считал себя в праве брать с обывателей все, что попадется под руку, и следствием этого были насилие и грабёж. И как было солдату не увлекаться, когда его же грабители давали ему наглядно понять, что за то они спустят ему дисциплинарные проступки! В Финляндия, где к концу последнего царствования (Екатерины II) много проходило войска, поселяне обыкновенно убегали в лес, когда подходила к их деревни команда, оставляя двор и дом на произвол судьбы. А несчастье крестьян, которых деревня выходила на большую дорогу, было еще значительнее. Как у них, так и по всей окрестности отбирали лошадей иногда до сотни, чем не только лишали их возможности производить работы, но и отнимали у них их главное богатство; а о вознаграждении и помина не было. А причина этого грабежа была та, что казенные лошади и фураж составляли значительнейшую часть доходов полковника. Вместо положенных на каждый полк до 250 лошадей, держали только 50 или 60, а кормили их зимою тем сеном, которое было скошено солдатами в течение лета бесплатно. Отпускаемый фураж и ремонтные деньги составляли круглым числом годовой доход в десять тысяч рублей. Так как принято было считать этот доход принадлежащим полковнику, то об нем и не упоминалось. А насколько от этого косвенно терпели крестьянин и солдат, того не брали в рассчет, ссылаясь на то, что такой образ действия непосредственно никому не вредит!

Кавалерийские полковники, за исключением немногих, поступали не лучше. Они также присвоивали себе большую часть денег, выдаваемых казною на содержание полковых лошадей, оставляя только малость на покупку фуража. Если же бывало выдадут фураж натурою, то за исключением самого ничтожного количества [449] его, достаточного только для предохранения животных от голодной смерти, фураж продавался целиком, а деньги, вырученные из этой патриотической комерции, конечно, доставались никому более, как им же, полковым командирам. Случится ли кавалерийскому полку получить приказание немедленно выступить в поход, а лошади между тем так отощали, что гроши бывало свалиться с ног под тяжестью своих седоков, — в таких случаях заморенных лошадей начинали откармливать ячменем; это их вспучивало и давало им вид здоровья, но на самом деле он заболевали и дохли.

Что касается вообще до офицеров тогдашнего времени (т. е. времени Екатерины II) то большая их часть была невежественна, и не многие понимали свои служебные обязанности. Как ни высоко и важно звание офицера, так как соответственно этому он для солдат своих должен бы быть на войне предводителем, на ученьи в мирное время наставником, а на квартирах отцем, назначение, достойное занять ум самых просвещенных людей, — не смотря на то, господа офицеры тратили деятельность свою на такие вздорные дела, что им уже некогда было заботиться о долг и чести своей. Бывшие немногие честные люди терялись и падали духом в этой толпе тунеядцев и глупцов, которым, благодаря протекции, отдавалось предпочтение. Над ними посмеивались, как над педантами, ревновавшими делу, в то время ничего не стоившему. Чины и ордена давались таким, которые ничего большого не сделали, как только ежедневно приходили осведомляться о здоровьи своих сильных покровителей. Иные лезли в гору еще более подлыми путями. Одним из таких способов доставления себе всего, что только может дать счастие своим любимцам, было поступление в адъютанты к какому-нибудь знатному генералу в столице; выканючив себе такую должность, офицер мог надеяться на повышение и проч. При некоторых генералах состояло иногда более ста офицеров, а между тем в полках ротами командовали прапорщики. Чрез это злоупотребление полки были лишены офицеров; за то тем большее число тунеядцев населяло столицу, прокармливаясь часто нечестным способом и увеличивало своим не похвальным поведением и так уже известную распущенность нравов.

Императорская гвардия также не мало содействовала унижению достоинства офицерского звания. Сюда с малых лет записывались дворянские дети. До 16-ти-летнего возраста они воспитывались дома, при чем систематически и усердно употреблялись все средства сделать из них ни на что негодных людей. Наконец, когда матерям [450] уже не под силу было совладать с ними, их отправляли в гвардию. Тут, заставляя небогатых офицеров за деньги за себя ходить в караул, сами они тратили свое состояние на роскошную жизнь в столице, и, вместо служебной науки, знакомились с дурачествами и пороками большого города, с какими сведениями и опытом и возвращались потом восвояси. Прожив дома в праздности несколько времени, если выходила им очередь к выпуску в линейные полки (а иногда и без очереди: за деньги можно было добыть себе право старшинства), молодые сержанты возвращались в столицу в гвардию, и отсюда выпускались в армию в чине капитана или поручика. Можно себе представить, каковы были эти офицеры, без сведений, без образования ни ума, ни сердца! И они-то были поставлены начальниками и попечителями над своими подчиненными. Чрез эти нескончаемые выпуски, бедные военные и такие офицеры, которые начали службу с нижних чинов, оставались позади, и иногда по пятнадцати лет служили в одном и том же чине. Но выскочки за то и поплачивались. Подчиненные не уважали их за совершенное незнание службы; начальники презирали; оставалось им только, для предания себе важности, проматывать родительское достояние самым безумным образом. Впрочем, и здесь, как всюду, встречались исключения, к которым не относится это описание. Были выпущенные в армию офицеры, которые старанием и усердною службою приобрели сведения и отличились. Но, как уже сказано, то были исключения, а обыкновенный порядок вещей сильно вредил армии. В этом смысл и объясняется та дурная слава, которая в иностранных землях тяготела на русских офицерах, как неученых и ничего не понимавших в военной тактике людях. Но как эти офицеры быстро возникали, так они быстро и исчезали из службы. Редко кто из них, имея состояние, оставался в службе по собственной охоте, особенно когда обстоятельства принуждали его быть подеятельнее. Большая часть этих из гвардейских сержантов произведенных офицеров оставались в армии капитанами едва ли один год, затем выходили в отставку с чином маиора. Этим заключалась блестящая военная карьера офицера. Гордясь чином штаб-офицера, он возвращался на свою родину, где имел право выезжать в карете четверней, с форейтором, привилегия, которая наполняла его презрением к упряжке парой. Оставались в службе только бедные офицеры, да такие, которые, по тогдашнему глупому понятию, что для военного человека наука не нужна, действительно были положительные неучи.

К этому надобно прибавить произвол офицеров в выдумке [451] различных военных форм. Многие офицеры, особенно из высшего сословия, даже просто ходили в гражданском платье, презирая форму, которая, напротив, достойна всякого уважения; но она не поддавалась прихотям моды, как первое. Так неразрывно связанный с офицерским званием point d’honneur исчез вместе с мундиром, уважение к которому только и вознаграждает лиц военного звания за все превратности, которым оно подвержено более всякого другого сословия. Когда все это зло достигло высшей степени и невозможно было предвидеть чем все это кончится, император Павел І-й вступил на престол своих предков.

С самого начала он приступил к искоренению бесчисленных злоупотреблений с помощью строжайших мер. Он ввел дисциплину, которая, с меньшим расходом сил против прежнего, производила больше действия; дисциплину, при которой, благодаря порядку и правильности в несении службы, каждый знал свое место, каждый сам мог проложить себе дорогу прилежанием и деятельностью; наконец каждому в точности определен был круг его действий, так что не было возможно никакое отступление, влекущее за собою одни беспорядки. На таких основаниях утвержден государем новый воинский устав.

В нем до малейшей подробности изложены служебные обязанности офицера, и sa всякое нарушение предписанных правил положено строгое взыскание, как для солдат, так и для офицеров. Поэтому между военными должно было возникнуть полное равенство и единодушие. Всякую произвольную перемену государь настойчиво преследовал. В прежнее время командир полка мог вводить у себя новые приемы и новые экзерциции; от этого, во время учения, оказывалось такое разнообразие, что не только целый корпус, но и два полка не в состоянии были производить вместе маневры; они сбивали друг друга с толку и причиняли путаницу. Можно из этого судить о последствиях столкновения такого войска с опытным в тактике неприятелем. Оттого император в самом начале своего царствования разослал по полкам таких офицеров, которые основательно изучили новые воинские правила. Они обязаны были обучать всех офицеров полка, от старшего до младшего, и затем государь требовал строгого исполнения вновь введенных правил. Командиры полков уступали начальство над полком генералу, называющемуся шефом полка, который вместе с тем носит и имя его. Полковник же или ближайший по старшинству штаб-офицер остается командиром полка, и под непосредственным начальством своим имеет второй баталион; вместе с тем [452] он надзирает за исполнением во всем полку законом установленных правил. Инспектор дивизии, он же обыкновенно дивизионный командир, обязан каждую четверть года объезжать подведомственные его инспекции полки. Если окажутся какие беспорядки или злоупотребления, то за них отвечает шеф полка. Уже в 1797 г., около праздника Пасхи, в бытность свою в Москве для коронации, монарх обозревал полки, выученные и обмундированные по новому, благодаря усердию их начальников; а 15-го марта того же года осталось памятным для московской дивизии, осчастливленной в этот день генеральным смотром, произведенным самим монархом. При виде государя своего, у солдат забились сердца, и во всех глазах светилась благодарность за уничтожение прежних зол и водворение дисциплины. Новое обучение было уже вполне введено, и государю угодно было выразить дивизии свое полное удовольствие. 30,000 человек кавалерии и пехоты собралось в поле, и маневры были произведены по плану самого государя.

В обмундировке тоже произошли большие перемены. Вместо прежней куртки, шаровар и коротко обстриженных волос, солдатам дана полная одежда; волоса они завивают, и вообще наружность их изящнее, а наружное изящество такая ничтожная награда за самопожертвования воина! В зимнее время солдат носит под мундиром меховой камзол, защищающий его от стужи, которой в прежнее время подвергались солдаты, оставаясь и виною в своем легком платье. Всю амуницию, как-то: чулки, рубашки, галстухи, и т. п. начали раздавать в двойном комплект и натурою, вместо прежней выдачи деньгами, которых далеко не хватало на все эти предметы; да и самые деньги редко выдавались.

В старое время рекрут, покидавший родительский дом, прощался с своими на веки, в полной уверенности, что ему уже никогда не возвратиться на родину. Отныне монарх строжайшим взысканием устранил все несправедливости, которыми отягощали жалкое положение новобранца. Каждый офицер, поставивший в полк партию рекрут в полной исправности, может быть представлен своим начальником к чину. Эта награда разумеется поощряет офицеров скорее к кроткому обращению с рекрутами, нежели к соблюдению своих личных выгод.

Государь обратил также свое внимание на помещение больных воинов, на лазареты, и дал им новое, более удобное для больных, устройство. После долгого изгнания из этих помещений порядка и опрятности, они снова водворены там. Посещая часто сам лазареты, он этим подает пример начальникам. [45]

В одинаковой мере выиграло и офицерское звание. Восстановлена загнанная в прежнее время честь мундира. Императорским указом запрещено, под страхом изгнания из службы (cassation), носить гражданское платье. Каждому полку присвоен мундир, в общем одинаковый с мундиром прочих полков, но различный в некоторых частях его, как-то в цвет сукна на воротник и обшлагах, и т. п.

Выходящие ныне в отставку военные лица могут заслужить позволение носить и впредь военный мундир, и с 5-го декабря 1796 г. никто не имел права носить в отставке военный мундир, без высочайшего соизволения. В прежнее время иной офицер решался на дурной поступок не из порочной наклонности, а потому, что понуждала его крайность, без которой он не покусился-бы на бесчестное дело. В виду этого обстоятельства, государь значительно увеличил офицерское жалованье. А если прибавить к этому сберегаемые теперь расходы на запрещенное гражданское платье, то оказывается, что офицер может содержать себя прилично, не прибегая к запрещенным средствам наживы. За то монарх требует от офицера неустанную деятельность и обстоятельное знание службы.

Дежурство, этот источник неурядиц и злоупотреблений в прежнее время, совершенно отменено. Каждый генерал, командующий полком, имеет при себе одного адъютанта, носящего мундир полка и зачисленного сверхкомплектным офицером, без всякой другой должности. Государь приказал держать при полку только известный комплект офицеров, и чрез это прекратились все беспорядки и замешательства от неправильного производства полковых офицеров. Ныне никто не должен быть произведен в высший чин помимо очереди. Каждая открывающаяся вакансия замещается ближайшим старшим офицером. Государь сам блюдет за производством, и ни ходатайство, ни подкуп уже невозможны. Даже необыкновенные заслуги офицера не заставят государя, в других случаях столь щедрого на награды, согласиться на производство этого лица помимо очереди.

Ныне (1801 г.) все офицеры должны находиться при полку. Только зимою, когда прекращается учение, по два офицера из каждого баталиона могут отлучиться, взяв отпуск, но и этот дается не более, как на один месяц; для более продолжительного отпуска необходимо соизволение государя. Также уничтожены беспорядки в гвардейской службе. По воле государя, ни один дворянин, как бы он богат ни был, не может вступить в военную службу [454] прямо с чина капитана или поручика, а в прапорщики он может быть произведен не прежде, как после трехлетней беспорочной службы в низших чинах. Дважды в году шеф полка, с содействием штаб-офицеров, обязан представлять рапорт государю о службе и поведении всех офицеров. Это служит им теперь единственною рекомендациею и доставляет им счастие сделаться известными государю.

Давно уже крестьянин нес тяжелую для его заработков повинность военного постоя. Везде, где находились солдатские квартиры, чистота нравов исчезала, — обстоятельство, не чуждое самых просвещенных стран. Вследствие этого государь приказал не размещать полков по селениям, а в городах, и в особенно выстроенных казармах. Чрез это выигрывает не только крестьянин, но и самое войско, так как в казармах близкий надзор не допускает разврата. Здесь за солдатом наблюдает начальник, да и караульные ближе. Кроме того, полки, сосредоточенные в одном месте, удобнее могут быть обучены, нежели бывало прежде при разбросанных во все стороны зимних квартирах. Тогда их в летнее время собирали для ученья в лагере. Эта мера стоила многим жизни, независимо от других неудобств. При существования казарм все это прекращено. В прежнее время офицер, сидя на своей зимней квартире в деревне, грубел; теперь-же в городе он пользуется обществом равных себе и людей образованных.

Первою и важнейшею заботою государя было вполне выяснить действительное количество войска, потому что прежние чудовищные беспорядки и злоупотребления в этом отношении совершенно затемняли дело; только на бумаге оказывался полный комплект. Государь приказал содержать полки постоянно в полном составе. Полковые командиры отвечают за отлучку солдат. Никто не смеет держать у себя более положенного числа деньщиков; а если кто употребляет солдат для своей личной надобности, того выключают из службы. Эти меры сразу, без нового набора, увеличили численность войска, по крайней мере, на две трети. Затем принялись обучать отставших от службы за другими работами солдат, и, спасибо переимчивости и понятливости русского, они из дровосеков и угольщиков в скором времени опять преобразились в солдат.

Состояние ружей в армии в прежнее время было самое жалкое. По закону, каждое ружье должно было прослужить двадцать лет, и потом уже давалось новое. Между тем, не смотря на веденные в это время войны, большая часть армии лет сорок и больше не [455] снабжалась новыми ружьями. В этих ружьях обыкновенно стенки ствола были так тонки, что они не выдерживали постоянного огня; многие были продырявлены, так что подвергали опасности самих солдат, к тому-же они так плохо были сделаны, что из десяти пуль только одна попадала в цель. Можно себе представить последствия такого вооружения. Например, если на неприятеля шло сильное числом войско, то только десятая часть его, снабженная порядочным оружием, в состоянии была сладить с ним. И так, кроме неудобства содержать многочисленное войско, в прежнее время не пользовались даже какою-либо выгодою от него. Каковы, судя по этому, были жертвы, принесенные государством, успевшим сделать столько завоеваний в последние войны!

Император Павел I приказал немедленно отобрать негодные ружья и заменить их новыми. Вместе с тем обращено внимание на прилежное обучение солдата стрельбе в цель. Из прежней запущенной пехоты, как по мановению волшебного жезла, возникли новые храбрые люди, которые в последнюю войну 4 удивили и усмирили гордость даже таких войск, которые брали иногда верх над соединенными силами Европы. Теперь не урежут солдату ни крохи из того, что принадлежит ему по закону. Кто покусился-бы на такое дело, того неминуемо постигло-бы наказание. За то и солдату не приходится жаловаться на какие-либо недостатки и неудобства, сверх того, что сопряжено с его званием; вся его амуниция и проч. выдается ему доброкачественною и вполне. За верную солдатскую службу государь награждает знаком отличия, который служит ему поощрением к исполнению своих обязанностей, — это новоучрежденный орден св. Анны 4-й ст., который дается за двадцать лет беспорочной службы. С этим знаком сопряжена пожизненная пенсия, равная жалованью. Он состоит из позолоченной небольшой медали с изображением орденского креста, а на оборотной сторон обозначен нумер, для ведения счета выдаваемым знакам. Медаль эту носят на груди в петлице на узкой алой ленте, с желтыми каймами.

Понятно, как много выигрывает государство от всех этих мудрых мер в пользу войска. Оно сохраняет в лоне своем те тысячи сынов своих, которые прежде были жертвами неурядицы, и сберегает миллионы, которые, вместо содержания войска, утекали [456] в сундуки отдельных грабителей! Словом, чрез эту организацию Россия удесятерила силы свои.

Теперь офицерам и рядовым так легко служить своему государю от полноты сердца. Жестокий эгоивм сменился честностью и усердием. Это ненасытное чудовище Павел І-й ниспроверг железною рукою!

III.

О двух адмиралтействах. 5

.....На бастионе, расположенном против зимнего дворца, развевается флаг ордена св. Иоанна иерусалимского. Он водружен с 1-го января 1799 г. на вечные времена, и салютован тридцатью одним пушечным выстрелом. Он развевается только там, где находится местопребывание гроссмейстера. А в его отсутствие из столицы флаг снимается с шеста. В настоящее время (февраль 1801 г.) на внутреннем двор адмиралтейства строится большой каменный магазин, на который предварительно отпущено 80,000 рублей. Это будет складом леса для постройки военных судов. Лес этот будет распилен, выскоблен и высмолен, словом, вполне заготовлен таким образом, что при первом повелении выстроят корабль в скорейшем времени, это будет сделано, не смотря ни на какое время года. С начала нынешнего 1801 г. в этом магазин заготовляется лес для следующих судов: для линейного корабля «Твердый» — 90-пушечный, и для фрегатов: «Скорый» и «Малый», первый: 54-х, второй: 28-ми пушечный, и наконец для 30-ти катеров. В нынешнее царствование (т. е. императора Павла) спущено со стапелей в старом адмиралтействе: линейные корабли: «Благодать» —130-ти пушечный (начатый постройкою 25-го февраля 1798 г., спущенный 1-го августа 1800 г.), «Михаил», 74-х пушечный. «Зачатие св. Анны», 74-х пушечный, и фрегат «Эмануил», 36-ти пушечный. (Все три начаты постройкою 25-го февраля 1798 г., а спущены 3-го мая 1800 г.). Там-же на стапелях находятся два 80-ти пушечные корабля: «Рафаил» и «Уриял». [457]

IV.

Орден св. Иоанна Иерусалимского и дворец этого ордена в С.-Петербурге. 6

(Краткое извлечение из: Annales historiques de l’ordre de St. Jean de Jerusalem, depuis l’annde 1725 jusqu’a 1799, par le commandeur de Maisonneuve).

По ходатайству итальяица де-Сагромозо, бывшего кавалером мальтийского ордена большого креста, и по назначению предпоследнего мальтийского гросмейстера, принца Эмануила Роган-Польдюк (Rohan-Polduc), Поставленного министром этого ордена в Польше в 1773 г., по его-то ловкому ходатайству исполнено справедливое требование Польши об основании в ней ордена св. Иоанна иерусалимского, требование, изъявленное квязем Сангушко, и еще в прошлом столетии утвержденное многими польскими сеймами. Отсюда возникло польское великое приорство, послужившее началом теперешнего русско-католического. Это польское приорство пользовалось доходами с острожских земель, на Волыни, которая при последнем раздел Польши, в 1793 году, присоединена к России. Вышеназванный гросмейстер в то время не упустил предъявить русскому двору свои владельческие права на означенные орденские земли. Поручение это было дано орденскому бальи, графу Литте, в качестве министра св. Иоанна иерусалимского. 7-го октября 1795 г. он поднес покойной императрице свою кредитивную грамоту. В тот же день он представлялся всем членам царского дома. В последние годы минувшего царствования помянутый министр хлопотал о возвращении ордену принадлежащих ему в Польше поместий, и лишь только Павел I вступил на престол, как этот правдолюбивый монарх внял просьбе графа Литта. Согласно с трактатом 1775 г., орден имел в Польше только 120,000 польских гульденов доходу. Император увеличил эту сумму до 300 т. (польский гульден равен 25 коп.). Эти деньги сбирались с польских арендаторов, принадлежавших уже России, и выдавались мальтийскому ордену из государственной казны.

Это главное польское приорство состояло из главного приора и из шести командорств (commanderies de justice), да из нескольких семейных командорств (familien commanderiens) под названием: jus patronatus. Государь пожелал, чтобы это новое отделение ордена вперед носило название русско-католического великого приорства, и состояло бы из главного приора и десяти командорств; [458] кроме того дозволил дальнейшее существование подпавших его власти с 1793 г. патронатских командорств, так как и учреждение его католическими подданными новых командорств на том же основании, на каком существуют польские командорства. За тем 4 января 1797 г. заключена конвенция между уполномоченным его императорского величества, государственным канцлером князем Безбородко, вице-канцлером князем Куракиным — со стороны императора, и уполномоченным гросмейстера принца Рогана, так как и верховного совета мальтийского ордена, графом Литтою. Главные условия конвенции следующие: император объявляет, что он признает за мальтийским орденом его владения в Польше и особенно в подпавших власти России польских провинциях, с тем, чтобы и все его, государя, подданные, способные к поступлению в орден, пользовались всеми истекающими от этого поступления выгодами и преимуществами.

Доходы русско-католического главного приорства должны быть таким образом распределены: главный приор получает ежегодно 60 т. польских гульденов; первое и второе командорства выдают каждое по 30 т. в год; третье и четвертое по 20 т., пятое до десятого включительно по 15 т. (Все вместе составляет 250 т. гульденов, а остающиеся 50 т. идут на содержание живущего в России министра мальтийского ордена, на содержание часовни, архива и т. п.). Из этой суммы великое приорство выдает в кассу мальтийского ордена 12 т., первое я второе командорства, каждое по 6 т., третье и четвертое по 4 т., а остальные шесть по 1,500 гульденов. С 1 мая 1798 г. начинают получать свои доходы главный приор и назначенные командоры. Русско-католическим приором и зависящими от вето командорами могут быть только русские подданные. Прием кавалеров и удостоверение в их дворянском происхождении будет происходить по заведенному в Польше обычаю; также внос денег (droit de passage), при вступлении в орден, делается по положенной таксе.

В подписанной в тот-же день всеми уполномоченными конвенции, государь обязуется выплатить мальтийскому ордену долг в 5,000 голландских червонцев, которые следовало ордену получить в течение времени со дня присоединения польских провинций к России, с 1793 г. по 31 декабря 1796 г., и выплатить немедленно по ратификации заключенной конвенции. Вслед за тем, гросмейстер ордена пожаловал обоих уполномоченных его величества кавалерами ордена св. Иоанна иерусалимского большого креста. Желая еще более сблизиться с этим орденом, государь пожелал [459] сам носить знаки его, и украсить ими и членов императорской фамилии.

Отправленной с этими важными документами в Мальту, экстренный курьер был задержан в Анконе французами, и депеши у него отобраны. Отправлен второй курьер, который и прибыл в Мальту благополучно, в июле 1797 г., но застал гросмейстера принца де-Роган умирающим. Роган умер 13 июля, не взяв с собою в могилу утешения, что орден приобрел в русском государе такую сильную опору. Преемником его был бальи немецкого отделения, Фердинанд фон Гомпеш, бывший доселе министром венского двора в Мальте. В то время политика не позволяла выбрать в гросмейстеры кого либо из трех французских отделений, чтобы не увеличить ненависти тогдашнего французского правительства и не раздражить его пуще против этого религиозного ордена. Говорят, будто у Бонапарте был план доставить гросмейстерство испанскому князю Мира. Может быть, это и случилось-бы, если-б не предупредила смерть принца де-Рогана. Вероятно вследствие этой неудачи, Бонапарте решился сделать нападение на Мальту. Все усилия покойного гросмейстера статье с Францией в отношения если не дружеския, то по крайней мере в нейтральные, были напрасны, а испанский двор, взявший на себя повидимому роль посредника между Францией и Мальтою, после неудачи с князем Мира, охладел к делу. Во вновь назначенном гросмейстер фон-Гомпеш предполагали твердый, внушающий уважение характер, какой и нужен в настоящем положении, и непреоборимую ненависть к французской директории, так как войска последней во время похода совершенно опустошили его поместья на Рейне. Вместо того, он пренебрег самыми необходимыми мерами для ограждения себя на будущее время. Можно себе представить, с каким восторгом получена была из С.-Петербурга ратификованная конвенция! Вскоре потом граф Литта был назначен чрезвычайным послом гросмейстера мальтийского ордена, и в качестве такового, 27 ноября 1797 г., совершил свой торжественный въезд в Петербург. Его сопровождал императорский комисар, а на встречу ему выехал обер-церемониймейстер. Спустя два дня, происходила публичная аудиенция, во время которой поднесены были посольскими кавалерами на парчевых подушках старинные рыцарские кресты, перевезенные с о. Родоса на Мальту; далее, назначенную для его величества кольчугу, старинный кавалерский крест знаменитого Лавалета, и другие кресты для ее величества императрицы и для их высочеств. [460]

В речи, произнесенной посланником у подножия трона, он предлагал его императорскому величеству, от имени ордена, принять титул его покровителя. Государь принял предложение, велел подать себе кольчугу, в которую и облек его обер-церемониймейстер, и надел на себя золотую цепь с крестом храброго Лавалета. Такие-же кресты государь тут-же пожаловал императрице, великим князьям Александру и Константину Павловичам, и в тот-же день, после стола, князьям Безбородко и Куракину. Принц Кондэ назначен кавалером большого креста в главным приором ордена в России. В то же время назначены все командоры и кавалеры русского главного приорства и нескольким кавалерам пожаловав меньший крест. До 25 апреля 1798 г., граф Литта оставался в качестве посланника; потом уже он принял титул полномочного министра мальтийского ордена при русском дворе.

Во время критического положения Мальты, угрожаемой нападением французов, государь, в качестве покровителя ордена, обратился, чрез своих уполномоченных, ко всем дворам с объявлением, что все, что будет сделано монархами в пользу ордена, он почтет за оказанное ему лично одолжение. Поэтому как австрийский, так и прусский министры, согласно с данными дворами их повелениями, находясь на конгресс в Раштадте в конце 1797 г., воспротивились нарушению прав ордена французскими министрами. Между тем, все имущества ордена во Франции, и потом в Италии, во время похода французов, были конфискованы и отнесены к национальной собственности. Таким образом доходы ордена отчасти прекратились, и казна его чрезвычайно оскудела. Император оказал ему помощь чрез основание 84 команд в пользу православного дворянства своего государства. Кроме того, он выдавал ежегодно 10 т. рублей на содержание укреплений на Мальте, и столько-же тамошнему госпиталю.

9-го июня 1798 г. к Мальт подошел французский флот, шедший в Египет под предводительством Бонапарте. Здесь уже несколько изменников их ордена и четыре тысячи мальтийцев тайно сговорились с французами. На другой день неприятельские войска высадились в семи равных местах острова, не встретив важного сопротивления, а 12-го июня подписана позорная капитуляция, в силу которой Мальта сдавалась французам. Кроме большого количества амуниции и жизненных припасов на полгода, они добыли и всю казну ордена св. Иоанна, содержавшую в себе более трех миллионов золотом и серебром. Большое количество серебряной посуды сплавлено в слитки и свезено на корабли. Ими [461] намеревались платить жалованье армии. Едва-ли вероятно, чтоб, в капитуляции не участвовал Гомпеш, который вел себя так малодушно во время высадки французов. Отложив в сторону всякое и попечение о выгодах ордена, он съумел, в вознаграждение своих личных потерь, добыть себе 600,000 ливров и пожизненную пенсию в 300,000. Сверх того, ему обещано выхлопотать для него на Раштадском конгресс поместье в Германии. 17-го июня 1798 г. он отплыл на австрийском корабле в Триест. Перед его отъездом, Бонапарте позволил ему взять все, что ему захочется, из своих вещей. Гомпеш и выпросил позволение увезти три святыни, посвященные церкви св. Иоанна иерусалимского: кусок честного креста, привезенный из Палестины, руку св. Иоанна и чудотворную икону св. Девы филермийской 7. Последняя была перевезена с острова Родоса, где в честь ее была выстроена церковь некиим 8 Villiers de l’isle Adam (Вильэ де л’Иль Адан). Уступая просьбе Гомпеша, Бонапарте велел однако выдать одни мощи, без золотого оклада и прочих украшений.

26-го августа того-же 1798 года, в замке ордена в С.-Петербург всеми бальи, всеми кавалерами большого креста, командорами и кавалерами ордена св. Иоанна иерусалимского русского приорства, издан манифест, которым все кавалеры ордена отказываются от повиновения своему бывшему гросмейстеру, обвиняя в измене как его, так и всех соучастников его в выдач Мальты; отдают себя к руки своего августейшего покровителя Павла І-го, русского императора, и просят его величество оказать свое покровительство также всем рассеянным в равных странах благонамеренным кавалерам ордена. Актом, подписанным государем [462] 10-го сентября 1798 г., он дает свое согласие на желание орденских кавалеров, обещает поддерживать орден во всех его правах и объявить о том чрез послов своих иностранным дворам; повелевает членам ордена, находящимся в Петербург (который отныне будет главным местом собрания ордена), постановить необходимые меры к управлению орденскими делами, и предложат их потом на его утверждение.

К вышеупомянутому манифесту, актом от 3-го (14-го) октября 1798 г., составленным в Дубне на Волыни (где в то время стоял содержащийся на русском жалованьи корпус Кондэ), присоединились принц Кондэ, в качестве главного приора русско-католического главного приорства, и все находящиеся в корпусе его командоры и кавалеры; также, актом 22-го октября, некоторые находившиеся там командоры русского приорства. Такого-же рода прокламация прислана из Гетерсгейма от 23-го октября 1798 г., от имени почтенного германского главного приорства. Баварское отделение также не замедлило подчиниться общему решению германского капитула. До них еще сделало это богемское отделение, а потом и приорства итальянские в Пизе, Барлете и Мессине.

Между тем, Фердинанд Гомпеш спокойно оставался в Триесте, не издавая, как было объявил, никакого протеста против совершившегося на Мальте 9.

Орден св. Иоанна иерусалимского оставался теперь без главы, и мог бы считаться распущенным и уничтоженным, если-б не принято было чрезвычайное решение. При встретившихся обстоятельствах, нельзя было держаться старинных правил выбора. Какое было назначить место столицею ордена, и как собрать всех рассеянных по целому свету кавалеров ордена? Поощряемые знаками милости его величества к ордену, получив также разрешение грамотою папы Пия VІ, наконец подкрепленные в своей решимости присоединением немецкого главного приорства и многих других кавалеров, члены русского главного приорства собрались во дворце ордена в Петербурге, и 27-го октября 1798 г. единодушно провозгласили императора Павла І-го гросмейстером ордена св. Иоанна иерусалимского.

В объявлении от 13-го ноября того-же 1798 г., подписанном [463] государем и скрепленном рукою князя Безбородко, император принимает на себя звание гросмейстера, объявляет Петербург столицею ордена и обещает возвращение ордену его потерянного имущества. 29-го ноября происходило торжественное посвящение императора в сан гросмейстера, и при этом случае дана аудиенция в Зимнем дворце всему собравшемуся ордену. Его величеству вручены корона и регалии гросмейстерства, и членами ордена принесена присяга в покорности ему, как главе ордена. В тот же день государь издал акт, которым он учреждал новый отдел ордена в пользу русского дворянства, с выдачею ему 216,000 рублей из государственной казны, ежегодно, в два срока: 30-го июня и 31-го декабря. Этот новый отдел состоит из 98 командорств, которые будут приносить доходу 150,000 р. в год, а именно: два из них по 6,000, четыре по 4,000, шесть по 3,000, десять по 2,000, шестнадцать по 1,500, и шестьдесят по 1,000 р. Все эти командорства обязаны вносить ежегодно в кассу ордена 25 процентов. Остальное, чем должно пополнять сумму в 216,000 р., должно быть употреблено на другие необходимые расходы ордена. С 1-го июля 1799 г. командоры начинают пользоваться своими доходами. Сверх означенных в акт условий, были еще следующие: желающий поступить в кавалеры ордена обязан: 1) представить свидетельство о дворянств за подписью предводителя дворянства, также свидетельство о поведения за подписью того-же предводителя и трех дворян по соседству, и наконец свидетельство о крещении, (дворянство должно быть старо по восходящей линии как отца, так и матери, по крайней мере, полтораста лет); 2) внести в орденскую казну плату за droit de passage, совершеннолетние 1,200 р., а малолетние 2,400 р.; 3) совершить на орденском флот или в русском флоте, или в сухопутной армии четыре обыкновенные похода. Шесть месяцев составляют один поход. Об этом должны свидетельствовать начальники лица; 4) не быть в долгу у орденской казны. Лицо, желающее вступить в новый отдел ордена, обязано исполнять первые два условия; кто-же желает занять вакантное место командора, тот должен исполнять все четыре условия. Отдача командорства производится по старшинству. Также и тот, который желает променять свое командорство на другое лучшее, в случае вакансии, должен иметь право старшинства, и не быть в долгу у орденской казны. Во время вакансии в командорства, доходы его поступают в орденскую казну. Император, в качестве гросмейстера, предоставляет себе право назначения на первые девяносто восемь командорств. Каждые пять лет он же награждает за заслуги государю, отечеству и ордену командорством, называемым commanderie de grace, [464] если в течение этого времени вышла вакансия в одной из 98-ми командорств. Более одного командорства нельзя иметь. Каждому дворянину дозволяется учреждать семейные командорства, о чем желающий должен испрашивать позволения у наместника ордена. Эти семейные командорства носят фамилию своего учредителя. Наместник ордена, в лице своем представляющий гросмейстера, председательствует в совещаниях ордена в орденском замке в С.-Петербурге.

По прочтении этого торжественного акта, император в то же 29-е число ноября 1798 г. роздал великим княжнам и придворным дамам большой орденский крест; и в то же время многие члены ордена из дворянства назначены командорами и кавалерами. В другом акт на латинском языке, от 21-го декабря 1798 г., подписанном его величеством и скрепленном наместником ордена, графом Литтою, гросмейстер дозволяет дворянским членам ордена всех христианских государстве вступить в (русский отдел?) ордена св. Иоанна иерусалимского.

Довольно об истории ордена. Скажем теперь несколько слов об упомянутом не один раз дворце ордена в С.-Петербурге. Он находится в третьей адмиралтейской части, по Садовой улице, против Гостинного двора, и принадлежал некогда графу Воронцову 10, потом куплен казною. В этом дворце, в прошлое царствование, жил государственный канцлер граф Воронцов, а в настоящее — канцлер граф Остерман. Когда же столицею ордена был назначен Петербург, тогда государь подарил дворец этому ордену. Над главными решетчатыми воротами дворца прикреплен орденский герб — на красном поле белый крест, а на столбах ворот изображены трофеи. Двор большой и имеет вид продолговатого четыреугольника; в глубине его дворец несколько тяжеловатой старинной архитектуры, с двумя боковыми флигелями, выходящими на улицу. В главном корпус дворца живут вице-канцлер, секретарь казначейства ордена и другие принадлежащие к ордену лица; тут-же находится кавалерская конференц-зала и канцелярия ордена. Во флигелях расположены квартиры как орденских секретарей, так и отдаваемые в найм частным лицам. Как с этого найма доход, так и доход с найма лавок, построенных на дворцовых участках земли, поступают в орденскую казну и служат на содержание принадлежащих дворцу строений. Позади дворца расположен большой сад, в прежнее время запущенный, но теперь (февраль 1801 г.) [465] содержащийся в порядке, и вход в него дозволен каждому прилично одетому лицу.

В 1799 г. архитектору Гуаренги (Guarenghi), советнику пятого класса, поручена постройка католической капеллы, на заднем дворе дворца 11. Она была окончена в следующее затем лето и в воскресенье 17-го июня 1800 г. торжественно освящена архиепископом могилевским Сестрженцевичем (en quality de grand aumonier de l’ordre). На церемонии присутствовали граф Литта, дюк Сера-Каприола (Serra-Capriola), архиепископ альбийский Бернис, многие командоры и кавалеры русского главного приорства и все состоящие на службе при капитуле ордена господа. Допущена была и порядочная публика. Началось с того, что перед закрытыми дверями капеллы, на открытом воздухе, архиепископ могилевский, окруженный католическим духовенством, прочел короткую молитву освящения, и затем дал аббату-командору монастырскому Локману поручение сообщить собранию цель торжества, что тот и сделал в сказанной громко и внятно французской речи. После этого двери капеллы открылись и вся публика вошла в нее. Тут произошла церемония внутреннего освящения, потом отслужена обедня, и в заключение исполнена, с акомпаниментом итальянских и французских оперных певцов, музыкальная пьеса сочинения капельмейстера Мартини.

Часовня имеет форму продолговатого четыреугольника; по об стороны устроены хоры; на хорах справа поставлен хороший орган, перенесенный из прежнего Таврического дворца. Свет проходит через полукруглые окна на хорах и через такое-же окно над входными дверями. К задней стене капеллы, под полусводом, прислонен алтарь с изображением на верхней доске Иоанна Крестителя в пустыне. Свод капеллы расписан en camuyeux al fresco с большим вкусом. Церковная утварь и об люстры богато вызолочены. Справа от алтаря под балдахином поставлено красное бархатное кресло его величества гросмейстера. Над входною дверью капеллы с наружной стороны следующая надпись:

D. О. М.

Divo Ioanni Babtistae sacrum

Paulo 1,

omnium Russiarum Imperatore ac ordinis

St. loannis Hierosolimitani

Magno Magietro. [466]

Постройка этой красивой капеллы стоила не более 60,000 рублей.

Спустя несколько дней по освящении капеллы, 23-го июня 1800 г., после полудня, снова собрались в орденском дворце все находившиеся в столице гросмейстера командоры и кавалеры. Обширный двор был усыпан песком, а в середине его симметрически расставлены девять костров, увешанных гирляндами и назначенных к сожжению, по религиозному обычаю ордена, накануне Иванова дня 12.

В 7 час. вечера обер-церемониймейстер ордена, гр. Юрий Александрович Головкин, открыл шествие. За ним парами следовали духовные лица ордена, кавалеры, командоры, кавалеры большого креста и бальи; за ними в орденских мантиях с навешанными на плечо орарями члены орденского совета; а шествие замыкал наместник гросмейстера ордена. Члены орденского совета несли в руках длинные восковые свечи. Вышед из главного подъезда дворца, шествие медленно обошло костры три раза и потом разместилось кругом. Члены совета зажгли свои свечи у огня, поднесенного им служителями, и ими потом зажгли костры. Намазанные нефтью и скипидаром и наполненные внутри горючими веществами, костры быстро вспыхнули ярким пламенем. Клубы дыма живописно поднялись и вились в воздухе, представляя красивый вид при ясном вечере. По сторонам двора за рогатками стояли сотни зрителей, и все балконы и окна дворца и флигелей были полны нмн; вз улиц 8а железною решеткою, да на галере гостиниаго двора толпились тысячи народа. Все вместе представляло любопытную картину.

На другой день, 24-го числа 1800 г., в день святого покровителя ордена, св. Иоанна Крестителя, все кавалеры снова собрались во дворце в своей парадной форме, в камзолах, опоясанных красными шарфами и в орденских мантиях. Как в православной церкви дворца, так и в католической капелле отслужена была литургия и затем молебен. После службы в зал дворца дан был от гросмейстера обед всем кавалерам; за столом играла музыка.

Подобные торжества, но еще с большею пышностью, были и в прошлом 1799 г., в Павловске, в присутствии самого государя 13. Костры, увешанные цветами, были расставлены на большой [467] равнине. Крутом раскинуты палатки для государыни императрицы и прочих членов императорской фамилии, и для двора. Войско окружало всю местность. Торжество сопровождалось пальбою и музыкою.

Самое основание русского главного приорства празднуется 29-го ноября в орденском дворце в Петербурге, при чем от имени его величества (императора Павла) бывает для всех кавалеров торжественный обед. Так как старая русская церковь в орденском дворце была мала, то государь поручил г. Гуаренги построить там новую, на счет сумм ордена. Для этого отведены три комнаты, соседние с конференц-залою, и постройка начата осенью 1800 г. Внутренняя архитектура церкви в греческом вкус и этим отличается от всех прочих русских церквей. На украшение церкви кавалеры пожертвовали от себя несколько тысяч рублей, и в Пасху нынешнего (1801-го) года церковь будет освящена.

Каждый год выходит брошюра на французском и русском языках под заглавием: Ordre souverain de St. Jean de Jerusalem (верховный орден св. Иоанна иерусалимского), содержащая в себе перечисление всех принадлежащих к ордену лиц.

Так, до января месяца включительно текущего года (1801 г.), в орден считалось:

в русском главном приорстве:

кавалеров большого креста

46

командоров «по праву» (de justice)

107

командоров с пенсиею

78

командоров почетных

237

кавалеров «по праву» (de justice)

129

командоров семейных

21

кавалеров почетных

213

итого

831

в русском католическом приорстве:

кавалеров большого креста

16

командоров «по праву» (de justice)

19

кавалеров «по праву» (de justice)

140

итого

175

Местом погребения кавалеров ордена назначен Каменный остров. Кладбище перед тамошнею православною церковью разделено на три участка: для православных, для католиков и для [468] протестантов. По воле государя, кладбище обнесено каменною стеною, на щитах которой изображен крест ордена. Первые погребенные тут покойники были: один из служителей ордена и бывший вице-канцлер ордена, командор де-ла-Гусэ (de la Houssaye) ум. 29 мая 1800 г. 14

V.

Михайловский замок. 15

Этот замечательный дворец, подобно волшебному замку, возник во всем своем великолепии в самое короткое время. В феврале 1797 г. государь заложил первый основной камень, и уже спустя четыре года, 1-го февраля 1801 г., он мог въехать в этот бесспорно великолепнейший между всеми европейскими дворцами замок. В покоях его соединено все, что только могут создать совершенного изящный вкус и пылкое воображение художника.

Михайловский замок, принадлежа к 3-й адмиралтейской. части, выстроен на месте бывшего царского летнего дворца, занимавшего тот угол, который образует исток Мойки из Фонтанки. Этот летний дворец был выстроен Петром I в 1711 г., потом перестроен Елисаветою из дерева на каменном фундаменте, с двумя небольшими флигелями. В новейшее время он уже близился к разрушению и исправить его было невозможно. Нечего и говорить, как выиграли владельцы окружающих домов чрез вид нового замка.

Лето 1797 г. прошло в раскапывании фундамента и каналов, окружающих замок. Некоторые из них также глубоки, как Фонтанка, откуда они снабжаются водою. Фундамент имеет 7 футов глубины; по причине болотистой почвы в землю вбиты вплоть одно подл другого бревна, сверх которых положен ростверк. Вдоль по лицевому фасаду, с большим подъездом, омывая гранитные стены, течет канал. С этой стороны фундамент, для большей крепости, двумя футами глубже против прочих сторон. На этом прочном основании возвышается замок. Длина его, не считая выдающихся углов, сорок девять сажен; столько же в ширину. В летнюю пору над сооружением замка обыкновенно работали одновременно пять тысяч человек, не включая сюда мастеров и художников, которые занимались внутреннею и наружною [469] отделкою; это объясняет быстроту постройки, оконченной вполне в 4 года.

На Садовую улицу, в линию с решетчатою бронированною оградою, выходят трое красивых ворот, украшенных мраморными колоннами и трофеями; от них аллея, обсаженная старыми липами, ведет в замок. Слева от аллеи находится манеж, а справа царские конюшни. Неподалеку от этих строений возвышаются два красивых павильона, служащие помещением для придворных особь. За ними канал, выложенный плитами, а через него подъемный мост, с которого выход на площадку, украшенную конною статуею Петра Великого. Монарх представлен в римской тоге, на выступающем вперед коне 16. На передней сторон пиедестала золотыми буквами начертана краткая надпись: «Прадеду правнук. 1800 г.». На боковых сторонах подножия — барельефы, работы художника Козловского, изображающие один: взятие Полтавы, другой: осаду с моря Нотебурга, т. е. Шлисельбурга. На обоих явственно выдается фигура героя. Достойна замечания мысль художника обозначить время, когда совершились оба события, знаками зодиака. На задней стороне пьедестала рельефные изображения трофеев. За статуей весь главный фасад замка с его большим подъездом представляется во всем своем величии. Прочие три фасада разнятся как от этого, так и между собою; фасад с церковью, фасад с павильоном, напротив Фонтанки, и в особенности красивый фасад, обращенный к Летнему саду.

Самая архитектура замка и все, что относится к наружному и внутреннему убранству, по идее принадлежит его величеству; исполнителем же его был советник 4-го класса, придворный архитектор Бренна, римский уроженец. За исключением подвалов, в замке три этажа, и в нем соединено все, что составляет царский дворец: парадные комнаты, внутренние покои, церковь, тронная зала, театр и т. д. На главном фасад под аттиком находится большой барельеф Стаджи (Stagi), изображающий историю, с разными эмблемами сухопутных и морских побед, искусств и художеств, записывающую славу России. Портал поддерживают четыре ионические колонны красного мрамора; из того же мрамора сделаны восемь боковых колонн, над которыми возвышаются восемь статуй, изображающих русские области. Аттик сделан из пудосткого камня (vom Pudostischen Stein), из которого выработан также скульптором Павловым государственный герб. Из этого [470] же камня выделаны трофеи на четырех углах замка. Архитравы сделаны из серого сибирского мрамора, как и оба обелиска, которые украшены медальонами с вензелевым именем императора и трофеями под ними. У каждого обелиска с боку есть ниша; в одной из них поставлена статуя Аполлона бельведерского, в другой Дианы.

На этом же фасаде на фризе из туземного порфира вызолоченными буквами надпись:

«Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней».

В двух нишах над четырьмя ионическими колоннами перед фасадом церкви поставлены хорошей работы статуи религии и веры; над ними четыре барельефа, скульптора Соколова, изображающие четырех евангелистов. На аттике возвышаются статуи апостолов Петра и Павла. С четырех сторон церковной башни стоят четыре канделябра; как они, так и крест ярко вызолочены.

Перед фасадом и павильоном, обращенными к Фонтанке, круглая лестница, по сторонам которой стоят мраморные статуи Геркулеса и Флоры фарнезских. Над восемью дорическими колоннами туземного мрамора, в нишах поставлены статуи мудрости и силы; над ними по барельефу. В купол павильона устроены часы, а над куполом башенка, на которой развевается флаг, знак присутствия монарха во дворце.

Лестница у фасада перед Летним садом высечена из сердобольского гранита. По об стороны ее, на гранитных пьедесталах, стоят колоссальные статуи, на одном Флоры, на другом Геркулеса; об вылиты в здешней академии художеств. По бокам статуй, на гранитных возвышениях, стоят две бронзовые вазы, вылитые по образцу известных медичийских ваз. На колоннаде красного мрамора возвышается балкон, окруженный мраморною балюстрадою; на ней расставлены вазы и четыре статуи, изображающие времена года. Шесть кариатид поддерживают аттик этого фасада; между ними пять барельефов работы французского скульптора Тибо, (Thibaut). Над аттиком, окруженном балюстрадою и служащею вместе и бельведером, на который удобно взойти, на щите, окруженном воинскими атрибутами и поддерживаемом двумя фигурами славы, изображено вензелевое имя государя. Подле аттика возвышаются четыре статуи, работы италиянца Трискорни, тоже изображающие губернии России. Между ними расположены хорошей работы трофеи. На лестнице под колоннадой по обеим сторонам, в нишах, поставлены египетские статуи из так называемого bardiglio di Carara, крепкого серого камня, по цвету похожего на базальт. От этой лестницы в нескольких шагах подъемный мост, ведущий в Летний сад. [471]

Весь фриз под крышею кругом дворца украшен рельефными трофеями из гипса. Этот фриз, как и края окон и колонны у двух павильонов и соседних строений выкрашены белою краевою, а самые стены замка, павильонов, манежа и конюшен покрыты красною краскою, от которой белый цвет красиво отделяется. фундамент и подвальный этаж — из красного гранита и очень высок. Через канал, вырытый под самым замком, перекинуты три каменные моста, ведущие к главному въезду в него. Под воротами в перистиле идут 24 великолепные колонны из цельного гранита с мраморными базисами и капителями. По об стороны, по направлению к окнам первого этажа, две ниши, в которых поставлены по одной колоссальной ваз на гранитном подножии. На одной из ваз барельеф изображает принесение в жертву Ифигении, на другой вакханалию. Недалеко от ваз, в нишах, статуи Геркулеса с палицею и Александра Великого.

Главные ворота выходят на правильный осьмиугольннй двор, в который имеют право въезжать только царская фамилия и иностранные послы. Кругом, на наружных стенах двора, который на три аршина выше уровня мостовой вне замка, поделаны между окнами щиты с вензелем августейшего строителя замка. Тут-же в восьми нишах расставлены статуи. Четыре лестницы ведут во внутренность дворца: слева парадная лестница в бель-этаж, напротив в караульню, третья в церковь, а четвертая в покои его высочества государя наследника Александра Павловича. На площадке парадной лестницы поставлена превосходная копия знаменитой капитолийской Клеопатры. В бель-этаж находятся парадные комнаты, покои государя, императрицы и цесаревича Константина Павловича. В этом этаж примечательны: 1) большой и высокий в два света белый зал, с живописным потолком и несколькими историческими картинами; 2) большой тронный зал, обитый зеленым бархатом с золотыми шнурами; на карниз потолка расписаны гербы русских губерний; 3) красивая комната с отлично ткаными обоями, в которой особенно примечательны три группы: превосходная копия бывшего бельведерского Лаокона, спящий Эндимион и Диана, и спящий Амур с Психеею; 4) красивый овальный зал или павильон с превосходною гипсовою работою на потолке. Колонны сделаны под мрамор. Как этот зал, так и 5) мраморная галлерея в два света. Последний служит для концертов и для балов, так как он очень велик. Стены и колонны выложены иностранным мрамором, а капители позолочены. Подле этого вала, 6) малый тронный вал, также в два света. Стены его обиты пунсовым бархатом, а по стенам развешаны канделябры из чистого серебра. [472]

Из парадных комнат государя выход в покои государыни. Между ними особенно роскошна диванная, которой стены мраморные с широкою каймою из лазурика. Бронзовые двери превосходной работы. Подле этой комнаты парадная спальня, с балюстрадою из чистого серебра вокруг кровати. Совершенно в новом род украшения стен из желтого стекла с расписанными на них арабесками. Еще достойны примечания прекрасно расписанная Рафаэлева ложа с мраморными статуями медичийской Венеры, Антиноя и др.; далее валы и комнаты с расписанными художником Скотти потолками, с мраморными копиями Бернина Дафны и Аполлона, и проч.

За покоями государыни следуют покои государя, а подле этих находится церковь. Здесь устроены хоры для двора на мраморных колоннах с бронзовою балюстрадою. Подле церкви, влево от парадной лестницы, находится античный зал, или музей, хранящий в себе сокровища греческих и римских древностей, перенесенных большею частию из царскосельского античного кабинета. Музей устроен в римском вкусе; в его мраморные стены вделаны древние барельефы, саркофаги и консоли с древними бюстами и статуэтками на них. Нельзя обойти молчанием необыкновенно прекрасную Диану, великолепную Юнону, превосходного Бахуса и подле него принадлежащую к группе статуэтку, на которой покоится левая рука Бахуса. Также замечательны хорошо сохранившийся древний саркофаг с полурельефом, и на нем два римские бюста, полные выражения и превосходной работы, и маленький Силен с головкой Антиноя; несколько прелестных детей в различных положениях, одно спящее на дельфине, другое верхом сидящее на дельфин же, и еще третье с лукавым выражением ребяческой радости, и т. д. Пришлось-бы написать целый том, если-б рассказать обо всем, что находится драгоценного в художественном отношении во всех комнатах и залах Михайловского замка, как например украшенные бронзою и лазуриком камины, отличные мозаичные на них работы, огромные зеркала, великолепные люстры и лампы, превосходнейшей работы отделанная бронзою мебель, большею частию французской работы; всякого рода комнатное убранство: часы, жирандоли, вазы и проч.; расписанные потолки, стенная живопись, и т. д.

Упомянув о картинной галерее, назову только художников, чьи картины и статуи украшают Михайловский замок. Между живописцами замечательны: оба Скотти, Виги, Метеидейтер, Смуглевич, Щедрин, Мартынов, Петров, Угрюмов, Аткинсон, Шебуев, Прижимков, Алексеев, Акимов, [473] Иванов, и др. Между скульпторами: Альбани, Соколов, Прокофьев, Эстрейх, Тибо, Трискорни, братья Стаджи, Павлов, и др. Исполнители рельефных работ: Мадерни, Сольдати, Квадри и др. Все работы из серебра, как и золотой столовой сервиз, исполнил датчанин Бух. Над другим столовым сервизом, из фарфора с видами замка, еще поныне работают на здешнем фарфоровом заводе.

Из всех комнат бельэтажа, особенно с севера, востока и запада открываются прекрасные виды, на Царицын луг, на Неву, на Летний сад и на Фонтанку, по набережной которой по ту сторону, тянутся высокие каменные дома. Всю эту окрестность можно сразу окинуть глазами, стоя на большом балконе, против Летнего сада.

Нижний этаж занимает его высочество наследник Александр Павлович. Здесь несколько комнат со сводами, и потолки расписаны арабесками в рафаэлевом вкусе, или же украшены розетками и ветками из гипса с позолотой. В одной комнат стены сверху донизу выложены ореховым деревом, подобно двум комнатам и бель-этаже, точно также отделанным, в предохранение от сырости, так как комнаты эти суть спальни. Комнаты верхнего этажа не высоки, потому что много места занимает упомянутый мною широкий фриз под крышею; но очень красиво расписаны. Это комнаты великих княжен.

Замок со всех сторон окружен водою; с юговосточной стороны течет Фонтанка, а с прочих идут каналы, выложенные внутри гранитом. Через эти каналы перекинуты пять мостов, а и сами каналы огорожены отчасти сплошным гранитом, отчасти решеткою. Перед главным фасадом двойные рвы. За гранитною набережною, на площади памятника, как и на той, которая обращена к Летнему саду, расставлены двадцать бронзовых пушек.

8-го ноября 1800 года, в Михайлов день и в то-же время день восшествия на престол государя, происходило торжественное, при гром пушек, освящение замка. Царское шествие последовало из Зимнего дворца, в сопровождении всей царской фамилии и двора, мимо войска, стоявшего шпалерами на всем пути. Государь с князьями и свитою ехали верхом; императрица, княжны и придворные дамы ехали в парадных каретах. Церковь замка и все покои были затем освящены, и в первый раз государь обедал здесь с своим семейством. Но только 1-го февраля 1801 г. его величество перешел сюда на постоянное пребывание. На другой день государю [474] угодно было дать в новом замке маскарад для здешней публики. Понятны ее удивление и восторг при вид всего великолепия, которым блистал новый дворец. Со дня водворения государя в Михайловском замке, высочайшие указы отмечены этим местопребыванием.

VI.

О гулянии 1 мая 1800 г. на Невском проспекте. 17

С тех пор, как император Павел Петрович подарил Екатерингоф и Анненгоф князю Гагарину и графу Палену, майское гулянье и гулянье в Троицын день происходят уже не в Екатерингофе, а было 1-го мая 1800 г. на Невском проспекте. Богатые экипажи тянулись в два ряда от Зеленого моста, через Большую и Малую Садовую улицу, вдоль Екатерининского канала, на Царицын луг. Здесь разбиты были палатки, в которых продавались всякого рода напитки. Народ гулял и распевал песни, радуясь ясному дню и приближению весны. За порядком и приличием наблюдали полицейские. Так как двор 1-го мая еще не выезжал в Павловск, то на гуляньи находился и государь с князьями и свитою, верхом; а государыня и все члены царского дома, со свитою придворных дам, катались в придворных экипажах. В тот-же день, по приказанию императрицы, воспитанницы различных императорских институтов были привезены в дом графа Строгонова, из оков которого он могли наслаждаться видом гулянья. По аллеям проспекта двигались толпы пешеходов.

Новое украшение этой улицы, т. е. Невского проспекта, аллеями обошлось в 60 т. рублей; от него особенно выиграли местные обыватели, потому что таким образом у них теперь под рукою приятное место для прогулок.

Реймерс.

Февраль 1801 г.
С.-Петербург.


Комментарии

1. Versuch einer Beschreibung der russisch-Kaiserlichen Residenzstadt St.-Petersburg und der Merkwuerdigkeiten der Gegend.

2. Gemaelde von St.-Petersburg.

3. Рукопись, стр. 8-48.

4. То есть во время итальянского похода в 1799 г. под предводительством Суворова — вождя екатерининского времени. — Ред.

5. Рукопись, глава VI, стр. 140-141.

6. Рукопись, глава VII, стр. 145-185.

7. После того, как Гомпеш формально отказался от гросмейстерства, он подарил эти мощи, как собственность ордена, немецкому его отделению, а это поднесло их, 12-го октября 1799 г., его величеству, как вновь избранному гросмейстеру ордена св. Иоанна иерусалимского. Это событие в первый раз обозначено в С.-Петербургском календаре на 1800 год, против означенного числа, таким образом: «Перенесение св. мощей из Мальты в город Гатчину в день бракосочетания ее выс. великой княгини Елены Павловны». Икону Богородицы и кусок креста государь приказал вложить в золотой оклад отличной работы, а для руки св. Иоанна (обернутой в алый атлас до кисти, у которой недостает двух пальцев) сделать золотой ларец, усыпанный дорогими каменьями. В настоящее время, т. е. в январе 1801 г., эти мощи находятся в церкви Зимнего дворца. — Реймерс.

8. Этот некий Villiers de l’isle Adam был никто иной, как гросмейстер (р. 1464 ум. 1534). При нем орден переселился с острова Родоса на остров Мальту. — Реймерс.

9. 6-го июля 1799 г. Гомпеш отправил в императору Павлу письмо, в котором, между прочим, говорит, что так как он видит в себе препятствие, почему члены ордена еще удерживаются от провозглашения императора главою ордена, то он здесь торжественно отказывается от этого высокого звания и передает его тому, кто так благородно взял на себя попечение об осиротевшем ордене, и т. д. — Реймерс.

10. Ныне дом Пажеского Кадетского корпуса. — Ред.

11. Существует и теперь, и называется католическою Мальтийскою церковия. — Ред.

12. До сих пор не объяснено происхождение этого обычая, особенно распространенного в простом парод почти всех христианских государств. В прежнее время, на остров Мальте в этот день сжигали простыни больных в госпиталях, и потом заменяли их новыми. — Реймерс.

13. См. в книге: «Очерк истории и описание города Павловска», 1777-1877 гг. — Ред.

14. Сколько нам известно, и теперь еще лица, происходящие от кавалеров ордена креста св. Иоанна Иерусалимского, могут носить оный с особого высочайшего на то соизволения. Мне знаем одного из таких кавалеров этого красивого ордена — Николая Сергеевича X-ва. — Ред.

15. Рукопись, глава VIIIІ, стр. 186-208.16

16. Эта статуя вылита итальянцем Мартели, еще при Елисавете, в 1744 г., и хранилась в деревянном сарае, неподалеку от воскресенского моста. — Реймерс.

17. Рукопись Реймерса, стр. 282-283.

Текст воспроизведен по изданию: Петербург при императоре Павле Петровиче в 1796-1801 гг. // Русская старина, № 9. 1883

© текст - Богданович М. И. 1883
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1883