-

ПРОШЕНИЕ КУПЧИХИ НЕЙШТЕТЕРОВОЙ

(поданное императрице Екатерине II).

Всепресветлейшая царица!

Всемилостивейшая императрица.

Нещетные милосердия Вашего Императорского Величества всем бедным вдовам и сиротам, несчастным и без помощным изливаелые, понудили и меня угнетенную крайним убожеством и обидами и напастями и напраслинами, повергнуть к высокомонаршим стопам Вашего Царского Величества вопиющую и просящую милости, принесть жалобу:

Осмеливаюсь донесть красно ты мое Солнышко! Царица ты моя Матушка! такая-то моя горесть и нужда, которую и описать то я не могу; уж то-то сказано справедливо: у страха глаза велики, а от стыда в затылке, уж яко-же сижу я падшая овца и не воставшая, безо всякой надежды и покрова, без защиты и обороны: защита была слезы, а правда была воздыхание, а порука была моя бедность и то все мне не помогает; не мудро бы спасти праведника, а мудро спасти погибшего: не возрадуется Господь десяти праведникам как единому погибшему и напрасно страждущему, и осмеливаюсь писать истинную свою правду а неистинную не осмеливаюсь: знаю погубит Господь Бог глаголющие неправду, и обратится болезнь их на главу и на всего, а неправда их снидет не знаю куды, есть ли бы боясь Бога так бы нас обидить не надобно, и в службу мужа моего выбирать не надлежало бы, уже и без того он человек был заслуженой и старой и здоровьем был слабый, и в уме-то забывался, и служба то ево продолжалась лет дватцать и больше, а службами-то у нас по купечеству считаются иные ему равные, которые не служили и трех служб, а он был при Смольном Правлении комисаром семнатцать лет и служил без жалованья как Богу, так и Государыне, и не коснулся он к Царскому Величеству к казны, не к рублю, не к полтине, во все семнатцать лет, однако нам в одиночестве торги наши остановилися, так мы и просили штобы от евтой службы его отставили, так от оной службы ево и уволили, и за верную его службу Блаженной памяти Матушка Царица Елизавет Петровна пожаловала нам три тысячи рублев: то мы и стали жить и торг наш поправлять, и на евти пожалованные деньги построили мы колокольню Успения Пресвятые Богоматери, и в колокол положили по силе и помощи, и еще послали мы в Воспитательной дом в Москву, и от оного дому имеем медаль, и что принадлежит до другого чего, то мы и жили своим маленьким торжком, и должны мы ни кому не были, а должны были нам люди, и зажили мы жизнь хорошую и спокойную; когда же Ваше Царское Величество пожаловали Архангельскому всему купечеству сало на десять лет отпускать без пошлинно, а у нас Архангельское купечество не все салом торгует, и они етому очень обрадовались, и стали им иностранное купечество давать по три тысячи рублей в год во все общество, и кто в том числе торгует, то и им тожь сало отпускать без пошлинно. Евти первые купцы, которые были согласны с господином губернатором Головцыным: то они етот торг заключили только с пятью человеками, а всему миру не дали пользоватся, и мой муж Пшаницын и другие протчие купцы стали с етими пятью человеками против того спорить, что пожаловано было ето сало всему купечеству; то они и стали моего мужа Пшаницына звать к себе в согласие, однако он не пошел, то они по етому гневу и выбрали мужа моего в службу, и стали разорять, потому, что он с ними не пошел в согласие, а общему [262] всему купечеству зделать обиду, которое бы все купечество теми тритцатью тысячами в десять лет могло бы поправитца, а которые вышеупомянутые пять человек, и те стали моему мужу чинить притеснения и в торгах подрывы, и стали выбирать в службу: мы етого со всем и не знали, отлучились для богомолия не более, как дватцать верст, и пробыли не более как три дни, и к нам в ето время приехали домашние; и сказывают, что дом наш запечатан: то мы етому испугались и поехали в дом свой, так и увидели, что дом наш запечатан, и от магистрату караул поставлен, а чего ради! мы того не знаем, что так с нами зделалось, то мы и спросили у караульщиков, а они нам сказали: «что вы выбраны в службу к питейному збору, и поверенного на наш счет наняли, и еще же через барабанный бой нас будто бы искали: то муж тотчас и поехал к господину губернатору просить милости и принесть жалобу, чего ради едакие с нами зделаны обиды и через барабанный бой исканы: то господин губернатор сказал в ответ нам, что ето дело не мое, магистратское, и после етого муж мой зделался в великой слабости, и без прерывной болезни, которой хозяин в доме, то и отнего домашним защиты и обороны нету и в евтой болезни муж мой помер, и после смерти его оставалася я здвумя дочерями, и двумя подкидышами, содным мальчиком, а здругой с отданной за муж, которая у нас и жила, и ей обще снами разорили из дому выгнали, и стали меня тож обидить, и приходили ко мне от магистрату в дом мой спонятыми и ломали двери в покоях, а однако изломало да не во всех; и мы принуждены от такового великого страха в один покой заперется, и увидевши с фабрики наши работники тот час побежали к господину губернатору и сказали, што двери ломают и нагло поступают: то господин губернатор тот час послал своего подпорутчика к магистратским членам спросить, чего ради делают такие наглости и оной подпорутчик пришел смагистратским членом, и удивился такой наглости, и пошедши сказал господину губернатору, и губернатор етому удивился и послал в магистрат предложение, и на оное требовал ответу; однако я етого и не знаю, што зделалось на то предложение, и все ето в туне брошено, и увидели, что у вороны нет обороны, а вдова не в том перьи, как мужняя жена, и стала у господина губернатора и у других при милости на кухни, подвидом благочестия; магистратские-ж члены были господину губернатору друзья великие, и после всего етого стали ко мне посылать от губернской канцелярии спрашивать усышку и утечку и принуждать к платежу, а я как стало быть дело женское, и стала у них спрашивать, какаято усышка и утечка, что муж мой не служил за что мне и платить, и сколько? я не знаю: то они мне стали читать, и читали про вино и про водку; ни что меня так не удивило, как удивило, что не стало ста семнатцати бочек вина и с деревом, а я будучи не слыхала чтобы дерево утекало, и несколько пудов меду сырцу тожь утекло здеревом, да еще хмелю несколько пудов потерялось, а куды того неизвестно. А я им вто время и проговорила: как ето батюшки столько могло утратится; оно же стояло за казенными печатями как от губернской канцелярии, так и от магистрату и смотрители были от канцелярии у от магистрату-ж а куды все ето де валось, того неизвестно; в тоже время стояли солдаты на карауле без мала целой год, они же и воровали, которые солдаты и пойманы были от губернской канцелярии, за то они и гонением сквозь строй наказаны были и сосланы; а которые с казенной стороны были смотрители тож и от магистрату: то те смотрители ото всего платежа освобождены, а с меня сыскали по продажной цене а не по истинной, а хотя бы и сыскали ту сумму но истинной цене, то бы я еще не так разорена была, однакоже по их нападкам я взнесла двести пятьдесят рублей, в губернской магистрат, и стала я у них просить потсрочки, так же и у господина губернатора чтобы меня нагло не разорить и объявила я, что у меня на должниках есть до пяти тысячь рублей, то хотя бы за ету усышку и утечку сыскали с них, я бы и тем довольна была и на одном было Устьюгском купце Мартыне Протодьяконове тысяча рублей, однако после етого меня не стали к платежу принуждать, и не дав мне и ни кому в городе знать, зделали сами собой аукцион, и был при той продаже магистратской секретарь, которой продавал, он же сам и купил половину моих лавок, а другие многие купцы купить не посмели, а иные и не знали и не слыхали, так ето зделалось чудно и мудрено, а в то время и господан [263] губернатор забыл что он хозяин в городе; почему я и приехала к нему со своей дочерью, плачем и просим у него милости и защищения: то он нам на то сказал в ответ: «что я теперь и сам вижу что не ладно с вами зделано, а что мне делать я и сам не знаю». То мы ему и докладывали что слыхано ли ето штобы так напрасно вдову обидить и разорять, и не знаем по каким ценам продано наше имение, и куды деньги девали, и за что отдали так же мы неизвестны и квитанции неимеем, да и поднесь не знаем, чего ради мы лишены дому со всем к нему принадлежащим строением и в доме украшением; конатной фабрикой, пеньковаго, кожевеннаго заводу, сальных ям, анбаров, смольного медного котла, в которой вливалось по пятидесяти бочек смолы и шестнадцати лавок, уж так-то мы лишены и разорены, и в том ни в чем участия не имеем; дочь в отцовском, а я в мужнем, и продавано было всему миру на удивление, что ето неслыханное дело, штобы так разорять фабриканту фабрику и дом отнять беззаконно за едакую малость и за благословенную казну; естьли бы не хотели меня разорить и напрасно отнять, а кабы они мне сказали то бы я теже бы шеснатцать лавок заложила и деньги бы заплатила добровольно, и всегда бы возвратила свои лавки назад и могла бы ими пользоватся до смерти своей, а так бы я не мучилась и дочь моя не маялась бы розно в бедности живши, и бедные мои подкидыши, сироты мои беспомощные, которые живя в богадельнах моих ужь и те теперече разорены; и у нищих-то мешки отняты; есть ли бы господип губернатор был смоими обидящими не согласен, то бы так недопустил меня во все разорить, много было средства, чтобы меня не разорить: первое средство, с моих должников из пяти тысячь не уж-ли бы хотя пяти сот не взыскали; а другое средство, есть-ли бы дали мне за благовремянно знать, я хотя бы лавки заложила, а деньги заплатила-б; больше же всево милостивцов своих батюшков то и матушек не беспокоила бы, и Ваше Царское Величество неутруждала бы прозьбою своею, и сама бы бедственную жизнь с бедными моими детьми и сиротами не странствовала бы; ужь веть-то знал наш батюшко господин губернатора что Господь любит праведника а судья любить ябедника, а обо мне он думал мой батюшко о вдове и сироте, что деватся мне некуды и просить мне негде, в воде знает что утону, в земле знает, что черви, а на земле так же ведает, что крючьки да ябедники, а того он не знает, что не сама я согрешила и не родители мои, ужь видно знал он, что мне вечно маятся, а жизнь-то отнята у меня хорошая и благословенная и спокойная, жила то я в то время красовалась, в начале у родителя батюшки, а потом у мужа своего законнаго, и друга-то сердешного: ходила я в дорогом-да платье цветном, в золоте и серебре, и в дорогом-да скатном жемчуге, и упросила и умолила я у Господа Бога рожоных себе деточек, ужь свет ты моя Матушка Ваше Царское Величество вы послушайте красное солнышко! теперишнюю мою жизнь горькую; виновата ли я была Матушка ты премудрая наша Монархиня! что от Господа Бога была я помилована а от Вашего Царского Величества были пожалованы жизнию-то спокойною, и по чтобы отнимать у нас золотое-то время, живши под Вашим Царским покровительством, хотя нас они и разорили, не соколом же и сами полетели, а вечно нас заставили плакаться; не вечно Господь наказываете, наказал Господь и помилует, а Ваше Царское Величество жалует, свет ты моя Матушка! красно ты наше Солнышко! Царица ты наша земная и премудрая наша Монархиня! прошу меня помиловать бедную маленькую паутинку подданную Вашего Царского Величества не дать погибнуть посреде миру, а подать благословенную Вашу ручьку, и прошу Матушка! схоже наше красно олнышко! ниспослать мне беднейшей от всевысочайшаго престола Вашего Царского Величества всемилостивейшую и благословенную Вашу святую милостыню, дабы с оною могла я провести остальные мои горчайшей жизни дни на своей родине в городе Архангельском, и куда я положила непременное мое намерение ныне ехать. Свет ты наша Всемилостивейшая Царица! красно наше солнышко! вить и жила я здесь только для бедной моей единой дочери, но она, не могши перенесть горестной разлуки нашей и бедственной своей жизни, уж давно померла, а в ней-то только и было главное и единое мое здесь угешение, но уж Богу изволившу так: то и не осмеливаюсь я нижайшая и подданная Вашего Царского Величества излишнею моею прозьбою утруждать Вас Всемилостивейшая наша Матушка схоже красно солнышко! но только ниспошлите [264] Вы сокровище наше безценное! мне беднейшей от неисчетных щедрот Вашего Царского Величества всевысочайшую свою милость, дабы еще могла я обрадовать остальных моих живущих в городе Архангельском сирот и с ними вообще до последнего моего издыхания молить всещедраго Творца с теплейшими слезами о долголетнейшем и дражайшем всем нам здравии Вашего Царскаго Величества и всего Благословеннаго Вашего Царскаго Дому. Я Матушка! красно наше солнышко! столько богата не была излишним чем другим, сколько я богата была бедными нашими сиротами, вдовами и бедными людьми разоренными, всем-то я им была утешение, и ими радовалась, и не знаю уж времени ли так быть, или Богу так изволившу, или любя ли Господь наказывает, однако хотя и писано есть любя Господь наказывает, но я того и не думаю, по елику недостойна есть; опять же и сказано, что Господь Бог свыше меры печали не посылает; однако я сижу и думаю, великую-то свою горесть уж как-то я и перенести могла, как-то еще в уме-то болтаюся и глаз-то не выплакала: всяк видит меня веселую, а не всяк видит плачущую: ужь печаль-то пала на здоровую голову, да еще за меня видно упросили бедные сироты и беспомощные, что жива еще на земли осталася. А теперече-то приходят лета-то мои старые, разумот ужь слабой, а я и так веко-т жила умом-то своим природным безо всякого-то учения, почему уж он и притупился, и голова-то пошаталась: ужь свет ты всемилосердая Матушка Царица! красно ты наше солнышко! надежда и покров наш и помилование и прибежище нам вдовам и сиротам горьким и разоренным, и напрасно страждущим, есть ли же Господь да допустить к Вашему Царскому Величеству избавительницы нам от бедности, немоги ты Матушка! на меня прогневаться, что пишу-то не пописаному и не поученому, и не по приказному и не по хорошему, человек-то я неграмотной и недостаточной, нанять-то у меня неково и заплатить-то мне нечем, и не пить-то и не есть-то нечево, не вытьтить-то и не выехать не в чем да и неначом, и сколько меня лет не оставляли мои милостивцы, однако подающая то рука устала, а принимающая не устала: ты обрадуй-ко меня Матушка! схоже красно солнышко! радостью и корыстью и Божиею милостью, Царица земная! не положи гневу Беликова на всеподданнейшую и всенижайшую рабу свою за письмо-то за глупое, что написано-то много неладного-то и нескладного-то, да все справедливое, не погнушайся наша Матушка! моей бедностью великой. Ваше Царское Величество прикажите прочесть Наше Сокровище есть ли хорошо-то понравится, так изволите послушать, а которое не понравится, мимо благословенные Царские ушки пропустите, где и ошибки-то написаны, да уже умот немножко потерянной, говорится ли пословица: счастие ум рождает, а несчастие-то и последней теряет; чего для последняя моя и единая теперь надежда на владычицу Пресвятую Богородицу и на Матерь Господнюю, от притчей-то она избавляющая, от скорбей освобождающая, в болезнях изцеляющая, в напастях помогающая, в напраслинах укрывающая, и еще на Ваше Царское Величество на Царицу земную, ты наша Матушка Императрица, надежда и покров нам вдовам и сиротам

Вашего Царского Величества вернейшая подданная вдова Татьяна по первом муже Пшаницына, а по втором Нейштетерова.

(Сообщ. П. Н. Полевым).

Текст воспроизведен по изданию: Прошение купчихи Нейштетеровой (поданное императрице Екатерине II) // Древняя и новая Россия, № 3. 1879