7 февраля 1787 г. [все даты по старому стилю]

Около 10 часов утра прибыл в селение, находящееся в 32 верстах от Киева, но не обнаружил там никого, кто предоставил бы мне коней, так как все направлялись в церковь. Я разозлился, и тогда пошли за лошадьми. Между тем у меня было время рассмотреть жителей обоего пола, спешивших к храму: все в сапогах, а у женщин голова повязана большим чистым белым платком таким образом, что оба конца свисают до пояса. Все хорошо и тепло одеты. По численности населения деревня насчитывала, как мне показалось, от трех до четырех тысяч душ.

Помещение почтовой станции, куда я зашел, оказалось примерно таким же, как на предыдущей [станции], и столь же грязным. Мне посчастливилось обнаружить там форейтора, сопровождавшего князя Потемкина, и трех добрых коней, так что появилась надежда поспеть в Киев на вечерний бал, куда князь наказывал нам прибыть вовремя.

15-ю верстами дальше, с высотки открылся вид на Киев, и панорама была поистине великолепна. Возвышенность, на которой расположен новый город, крепость на северном берегу Днепра, позолоченные церковные купола (коих в каждой церкви обычно бывает по пять), колокольни и т.д. выглядят чудесно, и прекрасно гармонируют с окружающими зданиями.

Продолжая путь в моем превосходном экипаже, запряженном тройкой лошадей, я примерно в 2 часа дня достиг реки, уже покрытой льдом, по которому для большей надежности был проложен дощатый настил. По нему переправился и я.

Прибыв на таможню, спросил, имеются ли вести от принца Нассау, но тот ничего для меня не оставил, и пришлось воспользоваться тем, что князь [Потемкин] велел передать нам обоим.

К счастью, мой форейтор знал местонахождение княжеской резиденции, и я отправился туда. Там оказался слуга Нассау, сообщивший, что его хозяин прибыл в половине одиннадцатого утра, тотчас же переоделся, чтобы в 12 часов быть представленным императрице, и все находятся во дворце.

Я позволил себе зайти в комнату моего друга Киселева ¹, и только собрался выпить чашку чая и написать ему записку, как он вошел, велел принести мне полный обед, и сказал, что князь распорядился приготовить для меня квартиру там же; и чтобы я переоделся, так как князь хочет повидаться со мной. Этот теплый прием снял мою усталость. Одевшись, я направился в покои князя, который был весьма приветлив и выразил желание тотчас же посетить церковь (под названием Печерская ²), внешне напоминающую собор Св. Марка в Венеции. Мы осмотрели также недурную трапезную, а потом вместе выпили чаю. Он сообщил, что уже доложил обо мне императрице, а вечером представит своим племянницам.

Действительно, в 9 часов вечера [князь] усадил меня, Нассау и Румянцева ³ к себе в карету, и мы поехали к графине Браницкой ⁴, где собралось избранное общество. Я был представлен графине, ее сестре графине Скавронской, великому коронному гетману Польши графу Браницкому, военному министру графу Чернышеву ⁵, министру иностранных дел графу Безбородко ⁶, обер-камергеру графу Шувалову ⁷, германскому послу графу Кобенцлю, посланнику Англии г-ну Фицхерберту, посланнику Франции графу Сегюру и т.д. Нассау познакомил меня со знатными поляками: графом Вельгорским, графом Потоцким, «воеводой Русским» Потоцким ⁹, князем Сапегой, графом Мнишком и др. Князь представил меня также фельдмаршалу Румянцеву, с которым я имел продолжительную беседу, причем он расспрашивал о Луисе Касасе, служившем под его знаменами в качестве волонтера.

Потом подали роскошный ужин, и за столом поляки блистали богатством, [119] пышностью, а еще хорошими манерами. После часа ночи мы удалились, и я с великим удовольствием улегся спать, ибо устал до полусмерти.

8 февраля

Мы с Нассау не спускались вниз до обеда, где присутствовали княжеские племянницы и другие лица. Князь показал нам различные изделия, только что присланные ему из Константинополя, а затем вместе с Нассау я нанес визит г-ну Сегюру. Вечер провел дома, читая и отдыхая, поскольку не был приглашен на ужин к супруге «воеводы Русского».

9 февраля

В 12 часов, намереваясь отправиться с визитами, спустился к князю, но тот предложил задержаться, так как должен приехать обер-шталмейстер Нарышкин, и надо бы дождаться его, чтобы он, Потемкин, мог представить меня. [В таком случае], вероятно, последует приглашение на ужин к Нарышкину. Визиты же можно отложить на послеобеденное время. Однако, когда Нарышкин явился, князь по забывчивости представил меня не ему, а директору банка, тайному советнику графу Шувалову ¹⁰ и гофмаршалу князю Барятинскому.

Затем в компании графа Вельгорского нанес несколько визитов, после чего вернулся домой. Около 10 часов вечера обер-шталмейстер Нарышкин прислал за мной карету, чтобы отвезти к нему ужинать, так что пришлось ехать. Собралось примерно то же общество, очень незначительно отличавшееся от вчерашнего. Немного потанцевали, причем барышня Мария Нарышкина с большим воодушевлением и изяществом сплясала казачка, весьма удачно заимствуя многие па английского «хорн-пайпа» ¹¹. А великий гетман Браницкий танцевал полонез с благородной грацией и легкостью, каких мне не приходилось видеть, так что я получил об этом танце-шествии представление, какого прежде не имел. Мы вернулись домой не раньше 2 часов ночи. Было дьявольски холодно. Бог ты мой! Сколь же обходительно все семейство Нарышкиных!

10 февраля

Сегодня обедал с послом графом Кобенцлем. Поговорили немного о Турции и т.д. Он показался мне доброжелательным и довольно образованным. После обеда сели играть в карты, и у меня состоялась непродолжительная беседа с придворным лейбмедиком г-ном Роджерсоном, который произвел впечатление человека просвещенного. Он родился и воспитывался в Шотландии. Позднее мне надо было нанести несколько визитов, а вечер провел дома с князем, его племянницами и прочими.

11 февраля

К обеду были гости, и князь предупредил, чтобы мы составили ему компанию. Разговорились с Браницким о Польше. Потом затеяли карточную игру. В банке лежали лишь голландские дукаты и банкноты. Мой друг Киселев, вместе с Левашевым ¹² державший банк, уверял, будто со времени отъезда из Петербурга уже выиграл 28 тысяч рублей.

Вечер провел у жены «воеводы Русского» графини Потоцкой, где собралось [изысканное] общество и подали хороший ужин, с венгерским вином (бутылка стоит дороже 6-ти голландских дукатов) из погребов, унаследованных этой семьей от своих предков. До чего же, черт возьми, доходит людское чудачество!

12 февраля

Сегодня меня пригласил к обеду посланник Англии г-н Фицхерберт. И поскольку он живет по соседству с графом Кобенцлем, а императрица сажает обоих за стол рядом с собой, мы обедали вместе. Пришел также принц Нассау. Поразительно, что хотя мы были одни и хотели (по крайней мере я) толковать об интересных и [120] поучительных вещах, не было произнесено ни единого слова, которое не являлось бы сущей ерундой, особенно то, что говорил г-н англичанин. Это чрезвычайно испортило мне настроение.

Наконец, я возвратился домой и мы с князем направились в церковь, чтобы осмотреть священные чаши, митры, убранство алтаря и т.д., отделанные золотом, серебром, драгоценными камнями, жемчугом, парчой, наподобие того как в Эскориале, Гуадалупе и Лорето ¹³. Я спросил князя, не будет ли неуместным, если завтра я пойду посмотреть, как императрица и ее двор причащаются в монастырской церкви. Он ответил, что нет, если буду держаться на почтительном расстоянии, поскольку еще не представлен.

На ужине у Браницких присутствовали все те же лица, за редким исключением. Боже мой, какую роскошь позволяют себе эти поляки, как по части одежды, так и в смысле подаваемых яств.

13 февраля

В 9 часов утра императрица вошла в церковь и после торжественной обедни по православному обряду, с бесчисленными коленопреклонениями, причастилась хлебом и вином; вслед за архиереем ее величество повторила символ веры. Потом поклонилась мощам, с целованием и стоянием на коленях. Непонятно, как колени все это выдерживают. За государыней последовали придворные дамы, желавшие причаститься таким же образом, а затем мужчины… Маршал Румянцев и князь Потемкин воздержались. По завершении [таинства причащения], уже после 11-ти, все вышли наружу, а я задержался, чтобы осмотреть изнутри убранство церкви, имеющей форму греческого креста и не отличающейся ни изяществом, ни стройными пропорциями. Врата святая святых, внутренняя часть алтаря, люстра и пр. богато, но довольно безвкусно инкрустированы серебром.

Ужинал у Нарышкиных, где долго беседовал с графом Потоцким, которого считают наиболее способным из находящихся тут поляков. Речь шла о разных материях, и, заговорив о Риме, он заметил, что из всех монументов больше всего ему понравилось там изображение «Королей со связанными руками», намекая, конечно, на свое правительство. Мы возвратились домой лишь в 2 часа ночи, и было чертовски холодно. Князь предупредил, чтобы завтра я явился во дворец ко времени прибытия императрицы из церкви, когда должен быть представлен ее величеству.

Сегодня после полудни посетил маршала Румянцева, который принял меня чрезвычайно любезно. Мы более двух часов обсуждали тет-а-тет военные темы, о чем он рассуждает без напускной таинственности и рисовки, с тем высочайшим знанием дела, каким обладают лучшие мастера сего ремесла.

14 февраля

Прибыл во дворец ровно в 11 часов, и полчаса спустя вошла императрица, коей меня представил гофмейстер князь Безбородко ¹⁴. Я поцеловал руку ее величества, благосклонно вынутую из муфты и легким движением протянутую мне (ибо здесь не принято преклонять колено или что-либо в этом роде), и, отходя, учтиво поклонился.

Вслед за тем, с разрешения князя Потемкина, вошел в приемную, и ее величество тотчас же заговорила со мной, спросив, сколько градусов тепла бывает при самой низкой температуре на моей родине и т.д. Потом мы перешли в просторный зал, где был приготовлен четырехугольный стол, накрытый с трех сторон на 60 кувертов (я ведь был еще заранее приглашен князем Барятинским). Уселись примерно в 12 с половиной часов, Я оказался рядом с графом Чернышевым, который заботливо ухаживал за мной, а ее величество дважды посылала мне стоявшие возле нее блюда.

В 2 часа дня все закончилось. Ее величество удалилась в свои покои, а мы отправились домой до половины седьмого, когда вторично поехали ко двору. Большой дворцовый зал заполнили дамы – иноземные и местные, …все находящиеся здесь видные персоны и иностранцы. [121]

Князь дружески представил меня генералу Мамонову ¹⁵, который был весьма приветлив и пригласил к себе отужинать в 10 часов вечера. Ее величество, играя в карты, задавала мне вопросы об Испанской Америке, в том числе: возможно ли, что там еще существует инквизиция? В Малороссии, заметила она, есть монахи-доминиканцы, и призналась, что когда видит их, то думает про себя «Храни нас Господь», усматривая в них исполнителей приговоров пресловутого трибунала. Государыня выражала и иные чувства такого же рода, свидетельствующие о ее сердечной доброте и высоких достоинствах. Около половины девятого закончилась партия виста, в которой ее партнерами был князь, посол Германии ¹⁶ и генерал Мамонов. Низко поклонившись нам, она удалилась в свои апартаменты. После чего все остальные разъехались по домам.

Мы же отправились к обер-шталмейстеру Нарышкину, где собралось многолюдное общество и был подан ужин. Но в 10 часов Нассау, я и Киселев поехали к Мамонову, у которого застали посланника здешнего двора в Польше графа Штакельберга и князя Дашкова ¹⁷. Поужинали с ними, беседуя о Крыме и т.д. По сему поводу Дашков поспорил с Нассау, а потом я узнал, что об этом довели до сведения императрицы. Ну и двор, ну и придворные!

Во дворце мне оказал тысячу знаков внимания также маршал Румянцев, представивший меня генерал-адъютанту императрицы графу Ангальту, который прежде занимал этот пост при короле Пруссии. Он показался мне достойнейшим человеком, обладающим глубокими познаниями в области военного искусства, о чем мы говорили довольно долго.

15 февраля

В 10 часов утра Нассау, Вельгорский и я направились в пещеры (имеющиеся в здешнем монастыре), каковые в тот день должна была посетить императрица, в связи с чем наладили освещение, разостлали ковры и т.д. В небольшой церкви, через которую входят туда, мы встретили супругу «воеводы Русского», также поджидавшую [царицу]. Наша с ней длительная беседа касалась обилия икон (с окладами из золота и серебра) и мощей, а также распространения нелепых суеверий. Она женщина образованная. Потом, чтобы скоротать время, зашли в келью, где чувствовали себя вполне удобно.

В 11 часов зазвонили колокола, и мы двинулись навстречу императрице, спускавшейся по длиннющей галерее с деревянным полом от большой церкви к малой, где находится вход в упомянутые пещеры. Ее сопровождали почти все придворные чины и [иностранные] послы. Мы шли, держа каждый в руке свечу, но вскоре поняли, сколь неосторожно было допустить такое скопление людей. Врач Роджерсон, оглянувшись, обратил внимание на сильную духоту, а свет стал совсем тусклым, вследствие чего многие повернули обратно. Я же из любознательности продолжал идти рядом с моим чичероне Суворовым, отмечавшим различные особенности сих чудотворных мощей: одни принадлежали человеку молчаливому, другие – невежественному, третьи – страждущему, и т.д., как гласили настенные надписи на русском языке возле соответствующих гробниц или склепов. Среди прочих оказались останки Нестора, знаменитого древнейшего российского историка, тоже захороненного там...

В заключение осмотрели множество гробниц и могил, покрытых дорогими шелковыми тканями, а также ряд небольших помещений, которые выглядят как жилые комнаты, с богато украшенными алтарями и светильниками, превосходя в этом смысле Рим и Неаполь. По узкой галерее одновременно может пройти лишь один человек, но она побелена, а большая часть пола выложена плиткой. И не удивительно, что ее поддерживают в столь хорошем состоянии, если учесть (как мне говорили), что ежегодно сюда стекаются на богомолье свыше 40 тысяч польских крестьян православного вероисповедания, и по самым осторожным подсчетам оставляют здесь не меньше, чем по рублю с человека. По оценке же маршала Румянцева, каждый год тут бывает более 60 тысяч паломников, в том числе даже из Сибири. [122]

Из сей пещеры мы перешли в другую такую же, находящуюся подальше. Маршал Румянцев проявил предусмотрительность, предупредив при входе, чтобы часть свиты задержалась, дабы избежать духоты, испытанной ранее; таким образом, на нашу долю пришлось меньше неудобств.

Протяженность обеих пещер составляет одну версту или более, и по полученным мною сведениям они предназначались для того, чтобы служить потайным убежищем, где можно было бы укрываться от частых набегов татар и окрестных казаков, а богатейшим жителям этого древнейшего торгового города прятать свое имущество.

Ее величество удалилась около часа дня, а мы направились к великому гетману Польши Браницкому, куда нас пригласили вместе с князем к обеду по-польски. Разумеется, был великолепный стол и в изобилии вкуснейшее токайское вино. Но какими покорными и льстивыми по отношению к князю Потемкину кажутся мне эти пресмыкающиеся перед ним высокопоставленные поляки! Вечером ужинали у Нарышкина, лучшего человека на свете.

16 февраля

Что за гнусная погода, дьявольски холодная и сырая! Вечером мы приглашены на ужин к Браницкому, где будет императрица. Около 6 часов отправились туда вместе с Нассау (наемная карета, запряженная шестеркой лошадей, обходится ему ежемесячно в 65 голландских дукатов). Была устроена небольшая иллюминация, и огни ее уже зажглись. Полчаса спустя прибыла ее величество и через 10 минут села играть в вист со своими обычными партнерами, а некоторые другие гости тоже составили партии. Сидя за картами, ее величество весьма приветливо и любезно задала мне ряд вопросов о путешествиях и т.д. Как я узнал, она сказала графу Кобенцлю, что я (насколько ей известно) человек искренний и образованный, а такой тип людей ей импонирует.

В 9 часов подали ужин, но я был столь поглощен беседой с Ангальтом о военных материях, что даже не сел за стол. Императрица удалилась примерно в 10, а мы оставались до часа ночи. Продолжали ужинать, играли и немного потанцевали.

17 февраля

Обедал дома в многолюдной компании, включая племянниц князя, обычно его сопровождающих. Он получил письмо от некоего кардинала, рекомендующего Замбеккари ¹⁸, который служил в Испании и т.д. Князь показал мне это послание, и я подтвердил правильность написанного в нем; причем рассказал, как вследствие столкновения с инквизицией Замбеккари бежал из Гаваны, и что в Лондоне я видел производимые им аэростатические опыты, а в Болонье знавал его почтенное семейство. Выслушав все это, князь тотчас же решил принять его на службу в чине капитан-лейтенанта, и сообщил мне, что здесь также проводятся эксперименты в области аэростатики.

Вечер провел наедине с Ангальтом в его апартаментах. Мы долго говорили о покойном короле Пруссии ¹⁹. Он (Ангальт. – М.А.) заметил, что из всех сражений, данных его величеством, с точки зрения человеческих возможностей битва при Колине ²⁰ имела наибольшие шансы быть выигранной. Однако из-за ошибки, допущенной адъютантом-французом (прибывшим двумя днями раньше из Константинополя) при передаче приказа герцогу де Беверн, правый фланг, который по распоряжению короля должен был выжидать, действовал неудачно.

К концу нашей беседы на военную тему пришел граф Штакельберг и предложил мне вместе пойти к маршалу Румянцеву, но тот отказался [принять нас], ибо не терпит официальных визитов, и велел передать, чтобы я приходил один, без всяких церемоний.

По дороге господин Штакельберг поведал, сколь легковесны и суматошливы поляки, коих он, разумеется, изучил за 14 лет. Он рассказал о своем пребывании в Испании ²¹, и в самых учтивых и вежливых выражениях пригласил погостить у него в Варшаве, когда доведется побывать там, а я в ответ рассыпался в благодарностях. Он [123] также сообщил, что когда вернулся из Испании, императрица пожелала расспросить его об этой стране, и он сопровождал ее величество во время прогулки, в ходе которой она долго беседовала с ним. Это вызвало такую ревность со стороны министров, что его вроде как в изгнание отправили в Варшаву, где он оказался в приятных условиях своеобразной политической ссылки. Придворные правы...

Вечером ужинали дома, играли в карты – любимое занятие князя, и никаких разговоров не велось.

18 февраля

Около 10 часов утра вышли прогуляться по Старому городу (Подолу). Осмотрели некоторые из множества здешних церквей (меня уверяли, будто их число в городе и его предместьях достигает 160-ти), каковые по своему внешнему виду поистине восходят к «колену» Леви ²². Среди прочих – Братская церковь ²³, одна из самых больших и красивых, с вратами, алтарем и массивными серебряными люстрами. Внутри над главным входом – крупного размера фреска, изображающая рай и ад (чистилище тут не признается). Сколько там чертей с козлиными копытами, хвостом и рогами, которые хватают грешников и вливают им в глотку расплавленный свинец и кипящее масло, а также клещи, огонь, и тому подобный вздор.

В непосредственной близости оттуда находится прекрасное внушительное здание университета, относящееся к монастырю. Зайдя внутрь, мы обнаружили, что в нем имеется ряд аудиторий, а посредине расположен вместительный зал для университетских ученых собраний. Повседневно пользуются лишь двумя другими помещениями нижнего этажа, причем одно из них отведено для занятий грамматикой, арифметикой и географией. В настоящее время повсюду грязь, полное запустение и упадок. Затем направились к некой польской еврейке, содержащей подходящих девиц, и она обещала предоставить их на ночь.

Пообедал дома в блестящем обществе, а в сумерки посетил маршала Румянцева, с которым долго толковали о войне и его последних кампаниях. Он очень расхваливал прусскую конницу, равно как и пехоту; рассказал, что турки для рытья окопов перед своими позициями всегда использовали кавалеристов, так как, прибыв раньше пехотинцев и будучи менее утомлены, те могли сделать это быстрее. Он также отметил, что упомянутые турецкие войска, сражаясь с христианами, отваживались на чрезвычайно смелые действия…

Пока мы беседовали, стало уже поздно, вследствие чего мое «рандеву» состоялось лишь около 10 часов вечера, и вместо обещанной утром красотки мне досталась только не ахти какая полька. В 11 подъехала карета, и я вернулся домой, отказавшись из-за усталости от ужина у супруги «воеводы Русского».

19 февраля

Вместе с Киселевым выехали в санях прогуляться по городу. Побывали в Софийском соборе – одном из самых старинных и замечательных здешних храмов. На куполе и хорах сохранилась довольно древняя мозаика, выполненная в скверной манере эпохи упадка империи (судя по всему, имелась в виду Византия. – М.А.). Врата, главный престол и огромная люстра обильно и с тонким вкусом инкрустированы серебром. Там имеется несколько больших склепов, где, как говорят, захоронены некоторые великие князья Руси.

Затем перешли в церковь Св. Андрея, которая, хотя и невелика, отличается хорошим стилем и правильными пропорциями. Она расположена еще лучше – в изумительном месте, господствующем над окрестностями. Нельзя себе представить более живописную панораму реки, города и прилегающих полей. Оттуда спустились в поисках руин знаменитой старинной церкви Св. Василия, где есть древнегреческие надписи.

Потом – к сводне, но ее не было дома. Однако мой друг не смог предаться любовным утехам с готовой к тому хорошенькой дочкой, так как помешало появление [124] неких юных камергеров, вызвавшее у меня досаду. Мы ушли, а по дороге встретили нашу сводницу, и но просьбе Киселева я заговорил с ней, но из-за какого-то пустяка он вышел из себя. О, как трудно добиться, чтобы люди были снисходительны в любовных делах!

Обедали дома, а пополудни я побывал у графа Ангальта, показавшего мне исполненную от руки превосходную военную карту походов маршала Румянцева. Как жаль, что она не напечатана, ибо содержит подробнейшее объяснение на французском языке, дающее достаточное представление о предмете. Позднее в своей комнате читал книгу «Антидот, или описание путешествия г-на аббата де ла Шаппа по Сибири» ²⁴. Говорят. будто императрица основательно приложила руку к ее написанию, но, учитывая проявляемые [автором] злобу, предвзятость и даже грубость по отношению к государыне, не берусь судить об этом. Во многих случаях его претензии резонны.

20 февраля

Утром меня посетил граф Сегюр. Мы были вдвоем. Он кажется здравомыслящим человеком. Заверял в своей дружбе, но я этому не верю. Сегюр сообщил, что государственные доходы России достигают 47 млн. рублей, а торговый баланс, по его мнению, не слишком благоприятен для нее. Около часа дня он откланялся, а я отправился обедать с князем Дашковым, уже дважды наносившим мне визит. Он производит впечатление образованного молодого человека, учился в Англии, путешествовал по Франции, Италии, Германии и т.д. Ему примерно 22 года, и он командует здесь пехотным полком, который отличается отменной дисциплиной. За столом (разумеется, весьма обильным) сидело несколько офицеров. Князь (Дашков. – М.А.) владеет изрядным собранием превосходных книг и обладает литературным вкусом. Был там также господин Спренгпортен, швед по происхождению, генерал-майор российской службы и камергер. Все относятся к нему слегка пренебрежительно, может быть потому, что он иностранец.

В 6 часов поехал к Нарышкину, будучи приглашен на ужин по случаю его именин, где ожидалась императрица. О, сколь материнская и праведная манера обращения государыни со своими подданными! Ее величество появилась около половины седьмого. Снаружи была устроена небольшая иллюминация, а внутри шла карточная игра, звучала музыка, танцевали. Ее величество играла в вист с князем [Потемкиным], послом [Кобенцлем] и Мамоновым. В перерыве она подозвала меня и в самой приветливой и располагающей манере, какую можно себе представить, стала расспрашивать относительно арабских построек в Гранаде, об ее архитектуре, садах, банях и т.д., и даже об инквизиции, литературе и пр. Потом ужинали за тем же столом, и ее величество самым непринужденным и любезным образом разговаривала со всеми. Она удалилась около 10 часов, а мы продолжали танцевать полонезы, барышня Нарышкина безупречно сплясала казачка, и вдвоем со своей сестрой графиней Головкиной – «русскую», которая даже сладострастнее нашего фанданго… О, как прекрасно танцует первая, как плавны движения ее плеч и талии! Они способны воскресить умирающего! В 2 часа ночи – домой.

21 февраля

В 10 часов утра спустился в покои князя с намерением отправиться к обедне, где должна была присутствовать императрица. Однако он (Потемкин. – М.А.) показался мне несколько холодноватым, и отбыл в своей карете в сопровождении Нассау и остальных; мы же с Киселевым поехали в другом экипаже. Войди в церковь Св. Андрея, в которой служили обедню, я увидел, что внутри она по стилю выгодно отличается от прочих [церквей]. Когда я вышел наружу, чтобы полюбоваться прекрасным видом, Нассау сообщил, что, по мнению князя, мне следовало бы в самое ближайшее время уехать [из Киева], так как в противном случае не удастся переправиться через вскрывшиеся реки. Это заставило меня заподозрить, что его светлости [125] уже наскучило мое общество. Я решил немедленно отправиться. По окончании обедни ее величество прошлась вокруг здания, восхищаясь великолепнейшей панорамой, и какой-то льстец не преминул заявить, будто последняя напоминает Неаполь, хотя между ними нет ни малейшего сходства. Вместе с моим другом Вельгорским я направился во дворец. Вслед за нами там появилась императрица. Госпожа Нарышкина поцеловала ей руку [в знак благодарности] за милость, оказанную накануне вечером посещением их дома. Поскольку не было званого обеда, я поехал домой, где застал обычную публику.

После трапезы уединился с намерением тотчас же написать своим друзьям, сделать записи в дневнике, и незамедлительно выехать. Зашел Нассау, чтобы вместе пойти ко двору или ужинать к супруге «воеводы Русского». Но у меня не было желания идти ни туда, ни сюда, и я до полуночи продолжал писать.

22 февраля

С раннего утра засел за дневник, а затем распорядился снарядить в дорогу мою кибитку. Явился Нассау с сообщением, что императрица [вчера] справлялась обо мне, не захворал ли? А князь (Потемкин. – М.А.) ей ответил, что я наверняка не знал о приеме при дворе.

После обеда уведомил князя о своем намерении через два дня отбыть. Тот спросил: «А Вы не хотите [на прощанье] поцеловать руку императрице»? Конечно, ответил я. «Тогда это надо сделать сегодня же вечером, ибо у ее величества не будет больше приемов до воскресенья. Я все устрою, и пошлю с Вами курьера, дабы он сопровождал Вас до Москвы и обеспечивал лошадьми. Тысяча благодарностей за все».

Как мне кажется, охлаждение князя вызвано тем, что на днях, когда я появился в салоне супруги «воеводы Русского» и заговорил с ней, граф Штакельберг воспользовался случаем, чтобы сказать [Потемкину]: «Вы держите при себе сих чужестранцев, которые пристально следят за каждым Вашим шагом». А тот ответил: «Не сомневаюсь в этом, однако ценю даже их злословие». Им [т.е. Потемкину и Штакельбергу] показалось, видимо, будто подобный комплимент способен вскружить мне голову. Вскоре, когда Потемкин снова вошел в зал, я, сидя среди дам и болтая с ними, не проявил должной учтивости и продолжал сидеть (а по моему примеру не встали и поляки), что ему, вероятно, не очень понравилось.

В 6 часов вечера князь, Нассау и я отправились во дворец. Нассау, одетый в российский мундир, явился, чтобы поцеловать руку ее величества в благодарность за земли, дарованные ему в ее владениях. Во дворце со мной весьма уважительно вел себя маршал Румянцев, вручивший письмо с распоряжением поселить меня в его московском особняке. Так же поступил оберкамергер Шувалов, а те, кто ожидал в приемной ее величества, оказали тысячу знаков внимания. Тем временем появился князь и объявил, что в данный момент ее величество не может меня отпустить, так как переправа через реки крайне опасна и со мной мог бы произойти несчастный случай. Я ответил, что с моей стороны безусловно было бы опрометчиво не последовать советам ее величества, и все стали меня уверять, что так оно будет лучше всего.

Спустя короткое время вышла императрица, направлявшаяся к послу Германии, дававшему бал и ужин. Она сказала мне, что если я сам способен погубить себя своей неосмотрительностью, то она этого допустить не может. Я горячо поблагодарил за доброту, и заверил, что сие движение ее великодушного сердца произвело на меня такое впечатление, вызвало столь сильное чувство любви и признательности, что никогда не будет забыто. И далее в том же духе. Мои слова составляли разительный контраст по сравнению со сценой, происшедшей ранее между мной и тем, кого я считал своим добрым другом!

Когда мы добрались до дома посла, там было людно и очень шумно. По дороге я обратил внимание на то, что князь проявлял по отношению ко мне особое радушие, а в разговоре касался злых козней поляков, в частности, находящихся тут [126] представителей этой нации. По поводу высказывания графа Потоцкого о том, будто лучшая скульптура Рима – два связанных короля в Капитолии, он заметил, что в иные времена, и даже еще совсем недавно, его (Потоцкого. – М.А.) посадили бы в кибитку и отправили в Сибирь навечно. Ох!

Играя в карты, ее величество расспрашивала меня о нашей Америке, об иезуитах, языках, туземцах; рассказала, как мадридский двор отказался прислать сведения (под предлогом того, будто они являются государственной тайной), необходимые для составления задуманного ею словаря всех известных языков. Ее интересовали афинские древности, храмы Минервы и Тезея, Италия, мост Маталоне, правление Карла III в Неаполе ²⁵. Затем мы обратились к состоянию искусств в Испании, знаменитым полотнам королевских дворцов, ауто-да-фе, древним достопримечательностям Гранады. Она желала знать, знакомы ли последние королю, обладает ли принц Астурийский ²⁶ большими способностями или познаниями, и чем Карл III, как испанский монарх, сам по себе отличается от того, каким он был, когда правил Неаполитанским королевством. Под конец [императрица] спросила о нашей экспедиции в Алжир под командованием О’Рейли ²⁷, и правда ли, будто обратно вернулось гораздо меньше половины ее состава. Я ответил, что это преувеличение: по моему мнению, мы потеряли лишь пятую часть людей. «Так ли, – усомнилась она, – а сколь велики были потери артиллерии?» «Не очень», – возразил я. Беседа длилась долго, и раскрыла передо мной ее сердечную теплоту, человечность, просвещенность, благородные душевные качества, в большей мере, чем если бы кто-нибудь сказал мне об этом. Ее величество удалилась в 9 часов, не оставшись ужинать.

Князь спросил, какое впечатление произвела на меня царица, ее манера держаться – непринужденно, приветливо, и вместе с тем величественно, но без высокомерия, столь часто встречающегося при здешнем дворе. Нассау передал мне слова императрицы о том, как она рада, что удержала меня, дабы уберечь от какого-либо несчастного случая в связи с ледоходом. И снова чувства любви и признательности переполняют мое сердце.

Сегюр назвал меня выдающимся царедворцем, ибо за короткий срок я добился того, что государыня проявила ко мне интерес, тогда как некоторых именитых иностранцев в течение месяца не удостоила ни единого словечка.

В заключение превосходно поужинали, танцевали полонез, и в 2 часа ночи я уехал вместе с Нассау, тысячекратно заверявшим в своей искренней дружбе. В великодушном порыве щедрости он предложил, если нужно, одолжить мне деньги, убеждая не обращаться за этим ни к кому другому.

Комментарии

1. Капитан Преображенского гвардейского полка, состоявший в свите Г. А. Потемкина. Миранда подружился с ним во время совместного путешествия по Крыму.

2. Речь идет о знаменитой Киево-Печерской лавре.

3. Генерал-поручик М. П. Румянцев – старший сын генерал-фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского. Сопровождал Г. А. Потемкина в поездке на юг.

4. А. В. Браницкая – одна из племянниц Потемкина, была замужем за польским коронным гетманом графом Ф. К. Браницким. Принадлежала к кружку ближайших друзей императрицы.

5. Это ошибка: в действительности граф И. Г. Чернышев занимал в ту пору пост вице-президента Адмиралтейств-коллегии.

6. Считаясь формально вторым членом Коллегии иностранных дел, А. А. Безбородко фактически руководил внешнеполитическим ведомством, хотя номинально главноначальствующим являлся вице-канцлер Н.А. Остерман.

7. Долголетний фаворит императрицы Елизаветы Петровны И. И. Шувалов, входивший в узкий круг приближенных Екатерины II, не носил графского титула.

8. Граф И. Л. фон Кобенцль – австрийский посол в Петербурге.

9. Графом Потоцким Миранда называет здесь надворного маршала литовского Игнация Потоцкого, а «воевода Русский» – граф Станислав-Щенсны Потоцкий. «Русское воеводство» включало львовскую, перемышльскую, саноцкую, галицкую и холмскую земли. Бoльшая его часть по первому разделу Польши (1772 г.) отошла к Австрии и получила название Галиции.

10. Двоюродный племянник обер-камергера граф А. П. Шувалов возглавлял Государственный ассигнационный банк.

11. Матросский танец.

12. Генерал-майор В. И. Левашев – флигель-адъютант императорской свиты.

13. Эскориал (Эскуриал) и Гуадалупе – знаменитые монастыри в Испании, Лорето – итальянский город, где находится храм Богородицы.

14. В данном случае Миранда ошибочно назвал Безбородко князем, хотя выше правильно именовал его графом.

15. Фаворит Екатерины II А. М. Дмитриев-Мамонов имел звание флигель-адъютанта.

16. Подразумевался австрийский посол.

17. П. М. Дашков в качестве адъютанта Г. А. Потемкина сопровождал его в поездке на юг России. Сын известной княгини Е. Р. Дашковой, являвшейся в то время директором Петербургской Академии наук и президентом Российской Академии.

18. Франческо Замбеккари (1756-1812) – итальянский воздухоплаватель. Уроженец Болоньи.

19. Речь шла о скончавшемся за полгода до того прусском короле Фридрихе II(1740-1786).

20. В сражении при Колине (юго-восточнее Праги) 18 июня 1757 г. прусская армия была разбита австрийцами и вынуждена оставить Богемию.

21. О. М. фон Штакельберг в 1767-1771 гг. являлся российским посланником в Мадриде.

22. Племя (или «колено») Леви входило в иудейско-израильский племенной союз. Прародителем его считался третий сын библейского Иакова – Леви.

23. Такое название получила церковь, с которой в ХVII в. была связана деятельность Киевского братства – религиозной православной организации культурно-просветительского характера, выступавшей против распространения католичества и польской экспансии.

24. Французский астроном и географ аббат Жан Шапп д’Отрош, посетив в 1761 г. Россию, опубликовал в Париже книгу «Путешествие по Сибири» (1768 г.), вызвавшую недовольство Екатерины II.

25. Испанский король Карл III (1759-1788) с 1735 по 1759 г. правил Королевством Обеих Сицилий (под именем Карла IV), столицей которого был Неаполь.

26. Титул наследника престола в Испании.

27. Граф О’Рейли, занимая должность Генерального инспектора пехоты испанской армии, в 1775 г. непосредственно руководил неудачной алжирской кампанией.

© текст - Альперович М. С. 2000
© сетевая версия - Тhietmar. 2008
© OCR - Коренев А. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Новая и новейшая история. 2000