1792 года

Января 14. По приезде в С.-Петербург, остановился в нанятой квартире.

15. Явился к В. С. П., который мне объявил, что я произведен в Надворные Советники и награжден орденом 4-й степени Владимира; а о себе сказал: «Я на почтовых далеко обогнал моих сверстников». Он получил Александровский орден в чине Генерал-Маиорском, по случаю бытности при делах у Князя Потемкина, который, как известно, умер в Октябре 1791 года. По сему же случаю даны ордена племянникам покойного Князя: Генерал-Поручикам Самойлову Андреевский и Энгельгардту Александровский; два камердинера его, Секретарев и Кошечкин, взяты в том же звании ко Двору; равным образом и многим, при нем бывшим, как в канцелярии, так и при собственной его особе, сделаны разные награждения и даны места.

Того же дня ввечеру поехал я во дворец, чтоб отдать письмо, данное мне в Яссах Генералом Безбородко к Платону Александровичу Зубову, за которое письмо я обязан был О. М. де-Рибасу. Как мне [97] желалось вручить cиe письмо лично, то и допущен я был в спальню и оное вручил. П. А. сидел тогда в низких креслах, положив ноги на табурет, что было всегдашнею его привычкою. Он, прочитав письмо, сделал мне небольшое наклонение головою, что кажется значило и приветствие и отпуск; но я, увидев стоявшего пред ним Г. Р. Державина, с которым я имел до того частую переписку, подошел к нему, и поцеловавшись с ним, немедленно вышел.

16. Призван будучи к В. С. П., узнал от него, что П. А. Зубов желает иметь меня при делах, ему порученных, и чтобы я к нему явился. Толь скорая перемена моей службы тогда меня удивила, но я после узнал, что П. А. давно имел сие намерение. Писанное мною из Ясс к Державину письмо о смерти Князя Потемкина, которое составляло тогда весьма любопытную новость, было ему показано и ему полюбилось. Вчерашний день узнав от Державина, что я был сочинитель означенного письма, призвал Попова и велел ему объявить о своем намерении.

17. Поутру вошел я в покои к П. А., которых третьего дня по причине вечера не мог я рассмотреть: это первый этаж, под названием малого этажа, выходящий на дворцовую площадь, на самом углу Миллионной. П. А. был еще в шлафорке, обшитом собольими хвостами. В то время никого в спальне не было, кроме родственника его Козицкого. Подошед ко мне, сказал тихо: «Здравствуй! Если ты желаешь со мною служить, то мы поладим». На сей комплимент я отвечает ему утвердительно... Тогда было от роду ему 24, а мне 26 лет.

18. Послана записка в Кабинет о исключении меня из ведомства оного, и другая к Графу Н. И. [98] Салтыкову о переименовании в подполковники, что в скорости и было исполнено, с причислением в Изюмский легкоконный полк, и с предписанием считать при Генерале-Адъютанте П. А. Зубове, который недавно получил cиe звание, приносящее чин Генерал-Поручика, а вслед за сим пожаловать Графом Римской Империи.

20. Отведены для жительства моего небольшие покои в старом Брюсовом доме, по Миллионной, противу 2-го дворцового корпуса, где после помещен был, после брака, двор Великого Князя Константина Павловича, с мебелью. Также назначено от придворной конторы по 50 руб. в день на стол, кроме напитков, который в самом деле и пяти рублей не стоил; напитки же особо в довольном количестве. Стол Графа П. А., Гр. Ник. Ив. и Графини Браницкой стоил придворной конторе по 400 рубл. каждому в день, кроме напитков, которые, с чаем, кофеем и шоколадом, стоили не менее половинной противу стола суммы.

По случаю отъезда Графа Безбородко на место покойного Князя Потемкина, для заключения мира с Портою, все бывшие у него дела были препоручены Графу П. А., вместе с его канцеляриею; почему до возвращения Гр. Безбородко все дела в означенной канцелярии и правитель ее ежедневно являлись поутру к Гр. П. А., с представлением заготовленных для Высочайшего подписания бумаг и для получения новых; почему и не мог я иметь никаких важных занятий до самого возвращения Гр. Безбородко, который приехал в Петербург в Марте. В течение сего времени был ежедневным свидетелем происходящего в покоях П. А. и мог бы приобресть некоторые в придворной политике [99] сведения, но признаюсь, что до самого конца не имел в сем успеха, от чего многое потеряно. При всем том, в продолжение почти двух месяцев видел многих лиц, бывших или при делах или просто в обществе Государыни; сделал о них некоторое замечание.

Граф Н. Ив. Салтыков, виновник случая П. А., был им уважаем.

Он имел около 56 лет; был роста очень малого, весьма худощав; имел нос небольшой, острый, глаза карие, не глупые, лицо всегда осклабленное, тупей высокий, причесанный, по тогдашнему обычаю, с пудрою и помадою; носил на ноге фонтанель и от того ходя прихрамывал; когда стоял, то часто нижнее свое платье с левой стороны поддерживал; мундир носил военный, зеленый, который, равно как и камзол, были всегда на распашку, и вместо сапогов носил штиблеты; подпирался костыльком. Был очень набожен и долго по утрам молился. Почитался человеком умным и проницательным, то есть весьма твердо знал придворную науку, но о государственных делах имел знание не превосходное; однакож, в продолжение четырех лет все почти государственные дела были сообщаемы на его уложение: но я не помню, чтоб хотя по одному дал он мнение противное. В делах же собственно ему порученных управляем был своим письмоводителем, а в домашних Графинею неограниченно. Писал собственною рукою, по-старинному, затруднительно. Свойства был нетвердого и ненадежного; случайным раболепствовал, а упадших чуждался. Сей-то человек представлял в сие время первое почти при дворе лицо, был Генерал-Аншеф, имел все Российские ордена, [100] председательствовал в Военной Коллегии, которая тогда была в полном своем действии, и главным при воспитании Великих Князей. Жил во дворце со всею фамилиею, на всем придворном содержании, стоившем в год 200 тысяч рублей, в которое время приобрел, чрез сбережение своих доходов, около 10 тысяч душ, да жалованных имел 6 000 душ и родовых столько же; впрочем был крайне скуп.

Вице-Канцлер Граф И. А. Остерман, сын известного при Императрице Анне Иоанновне Канцлера, служил в разных посольствах с похвалою, и наконец, после смерти Графа Н. И. Панина назначен был с званием Вице-Канцлера, Управляющим Государственною Коллегиею, в ведомстве которой состояли все посольские дела, то есть наши миссии при иностранных Дворах и чужестранные посольства при нашем.

Ему было от роду около 65 лет; росту был поболее среднего, худощав; ко двору являлся в пудреном парике с кошельком, в француском платье разных цветов, в праздники же в глазетовом (мундиров тогда в статской государственной службе не знали), нижнее платье с гулфиком, редко в башмаках, а по большей части в черных плисовых сапогах; походку имел осанистую; слыл простым, но содержал свой департамент в большом порядке. Строго в приеме чужестранных министров наблюдал установленный этикет; в назначенные для приема и для ответов часы был весьма точен, чрез что приобрел от них всеобщую доверенность и уважение. Как первый из государственных статских чинов, он давал ежегодно четыре церемониальных обеда в четыре Императорские праздника: 21 Апреля, в день рождения [101] Императрицы, 28 Июня в день восшествия ее на престол, 22 Сентября в день ее коронования, и 24 Ноября, в день ее тезоименитства. В сии дни приглашаемы были по билетам все знатнейшие в городе военные, гражданские и придворные чины, в том числе Статс-Секретари и чужестранные министры, в Воронцовский дом, где он жил (ныне Пажеский корпус), и где сам, стоя у дверей гостинной, каждого гостя встречал, принимал поздравление с торжеством и пожимал ему руку. Стол был всегда на 300 кувертов, весь покрыт серебряными блюдами, с таковыми же крышками, в два ряда. Питие за здоровье Императорской фамилии возвещали 12 труб с литаврами; музыка же оркестрная при мне ни одного раза не играла.

Граф Остерман не имел детей. Имения за ним было родового 4 000 и 6 000 душ жалованных. В приватной жизни не был роскошен, однакож жил как вельможа, вел себя важно, но не горд. В торжественные дни ко Двору и в Святую Неделю к качелям выезжал один, в одноместной богато позолоченной карете, с большими спереди и по сторонам стеклами, на шести белых лошадях; сзади стояли два гайдука в голубых эпанчах (цвет ливреи Гр. Остермана), под которыми были казакины с серебряными шнурками, похожие на венгерок, а на головах высокие картузы с перьями и с серебряными спереди бляхами, на которых видно было вензеловое имя; перед лошадьми же шли два скорохода, в обыкновенном своем наряде, с булавчатыми тростьми, в башмаках, не смотря ни на какую грязь.

Сам же Граф имел один докладный день в неделю, четверток в 11 часов утра; иностранную же [102] почту и другие доклады во всякое время присылал в покои Государыни, в конвертах, запечатанных собственною его печатью, и подписанные собственноручно, с курьером Иностранной Коллегии, для вручения их камердинеру, который имел обязанность немедленно те конверты подавать. Часто оные были получаемы после обеда, когда никого из секретарей ее в покоях не было, кроме В. С. Попова, который очень худо по-французски читал; тогда посылали или за Гр. Марковым или за мною, и почта была прочитана, в которой однакож большая часть донесений цыфрами писалась, и между строк в канцелярии Вице-Канцлера на русский или французский язык переводилась. По прочтении сих бумаг, Императрица, в том же самом конверте, посылала к П. А. Зубову, откуда, по запечатании малою Императорскою печатью, на яшме вырезанною, обращались они к Вице-Канцлеру. В назначенный день он не более четверти часа или десяти минут был у Государыни. Дела его, как выше сказано, более состояли в охранении этикета Российского двора в рассуждении иностранных, чем в управлении политическими делами, коими сама Императрица и некоторые ближайшие к ней особы занимались. Из сего видно, что сей сановник малое имел при дворе значение.

Второй присутствующий в иностранной Коллегии был Действительный Тайный Советник Граф Безбородко. Он был из Малороссийских старшинских детей, служил сначала в тамошней коллегии и потом в канцелярии Фельдмаршала Графа Румянцева, в чине подполковника, во время с Турками войны, в которой Фельдмаршал был военачальником. Государыня, [103] заметив в его донесениях более складу чем в реляциях Семилетней Войны Бестужева и Апраксина, спросила его, нет ли у него двух способных людей, которые могут при ней занять места: Фельдмаршал представил ей достойными сего счастия Завадовского и Безбородку. Первый, как известно, сначала обратил на себя особенное ее внимание, но вскоре уволен был от Двора, и чрез несколько уже лет опять употреблен был в государственные должности, однакож не при лице ее, но Безбородко до самой ее кончины при собственных ее делах находился в большой доверенности и в многочисленных занятиях.

При острой памяти и некотором знании Латинского и Русского языков, не трудно ему было отличиться легким сочинением указов там, где бывшие при Государыне вельможи, кроме Князя Потемкина, не знали Русского правописания. Материя для указов обыкновенно была обработываема в Сенате или других департаментах основательно и с присоединением приличных к оной законов и обстоятельств; стоило только сократить сии записки и несколько поглаже написать; часто надобно было одеть только сии записки в указную форму. Конечно, не довольно было одного Киевского и бурсацкого учения для успешного отправления государственных бумаг: потребна была память и острота ума, коими Безбородко щедро был награжден, и при помощи которых в скором времени понял он хорошо весь круг государственного управления, так что в продолжение двадцати лет, с 1776 по 1796 год, достиг он первейших чинов и приобрел богатейшее состояние и несметные сокровища в вещах и деньгах, не теряя тем своей репутации. [104]

Все почти внутренние дела, особливо тяжебные о имениях, доходившие до разрешения Государыни, должны были чрез него ей представляемы и чрез него окончание свое получали; равным образом чрез него же выходили указы о винных откупах и других важнейших казенных подрядах и поставках и о наградах. Сверх того, как член Иностранного Министерства, при каждых с иностранными дворами заключаемых трактатах, получал и он немалые подарки червонцами и бриллиантами; сверх того, по званию Директора почт, распоряжался он всеми суммами сего департамента несколько лет сряду безотчетно. Пред кончиною Государыни имел уже он крестьян 16 000 душ, соленые озера в Крыму и рыбные ловли в Каспийском Море. К сему Император Павел прибавил в Орловской Губернии упраздненный город Дмитриев с 12 000 крестьян. Одним словом, Гетману нашему, около 20 лет, рекою лилось богатство; да оно при склонности его к лакомым столам и к женщинам и нужно ему было. Надобны были чрезвычайные суммы, чтобы удовлетворить сии прихоти и притом собрать горы серебра и осыпать себя бриллиантами. Всем известны праздники, данные им, в 1793 году, по случаю мирного с Турками торжества и приезда, в 1796 году, в Петербург Шведского Короля. Во многих залах видны были горки ¹, уставленные старинными золотыми и серебряными сосудами необыкновенной величины. Сам он в Торжественные праздники приезжал ко двору в великолепной позолоченной восьмистекольной карете, имея на себе Андреевскую звезду, погон для ленты, пуговицы на кафтане, эфес на [105] шпаге и пряжки башмачные, все из бриллиантов, не упоминая о драгоценных вещах, в ящиках у него лежавших, и которых необыкновенная цена изумляла видевших их. Знатных обществ не любил, окроме торжественных праздников, где сама Императрица присутствовала; никогда в оных не бывал, да и вовсе для них не годился, по своей неловкости. Он имел около 45 лет от роду, был росту выше среднего, толст; лицо имел несколько продолговатое и всегда веселое, нос прямой, рот широкий, часто разинутый, глаза серые, незначительные, лоб короткий, стан нескладный, ноги толстые, на которых белые шелковые чулки всегда были складками, нерадиво спущены, и которые, казалось, он с некоторым трудом передвигал. Но однако до ходьбы был охотник, и почти ежедневно, по выезде в 12 часов из дворца, надев простой сюртук и также шляпу, пускался ходить пешком. Он не был женат, и, кажется, был один из первых деловых людей, которые в cиe время подавали другим пример к вольной жизни. В летнее время, на даче его, на Выборгской стороне, бывали большие пирушки, часто с пушечной пальбой, на которые приглашены были все его угодники, им взысканные и обогащенные, по большой части также с своими приятелями. Чтоб иметь понятие о его щедрости к своим, скажу, что Италиянской певице Давии давал он месячно на прожиток по 2 000 руб. золотом, и при отпуске ее в Италию подарил ей деньгами и бриллиантами на 500 000 рублей. Когда известная Сандунова от него отстала и вышла за муж, то он взял на ее место танцовщицу Ленушку, от которой имел дочь, которую выдал потом за муж, дав ей в приданое [106] имение, приносившее ежегодно доходу 80 000 рублей, сверх того в С.-Петербурге дом в 300 000 руб...

По заключении под его главным руководством с Турками мира и по возвращении его из Ясс, нашел он всех своих канцелярских чиновников при их местах; но все дела Государыни, кои были в его руках, перешли, большая часть к Г. Зубову, а прочие к Генерал-Прокурору, так что кроме совета, который дважды в неделю собирался во дворец, и в котором он был членом, не было почти никакой причины ему ко Двору приезжать; но как прекращение его приездов туда подало бы публике повод выводить из сего неприятные для него заключения; а притом он знал, что собственные Государынины дела переданы были Г. Зубову не по особенному на него неудовольствию, хотя необычайные расходы заставляли ее сомневаться насчет его бескорыстия: то он ежедневно, или сам во дворец приезжал, или свою карету к малому подъезду присылал, и таким образом старался злоречие отвратить, и прежний кредит свой поддержать, к чему и сама Государыня способствовала. Заметив, что он, приехав во дворец, сиживал в уборной и к ней не являлся, приказала камердинерам своим каждый раз об нем докладывать; но случалось, что он дежурного камердинера останавливал, говоря, что у него не было никакого дела; иногда же входил в спальню для того только, чтоб показать ей письмо из Константинополя, от племянника своего Кочубея, бывшего тогда там посланником. Таковое его бездействие продолжалось по самую кончину Государыни, после которой он, а особливо оскорбленная его партия заплатила нам жестоким и бесчеловечным образом. [107]

Граф Марков в числе покровительствуемых Графом Безбородко чиновников. Граф Аркадий Иванович Марков занимал одно из первых мест и считался усердным и доверенным его приверженцем. Он с самой своей молодости служил по дипломатическому корпусу, долгое время находился при Парижской миссии, во время Министра Князя Барятинского, секретарем и советником посольства, и умея писать на французском языке, сделался для покровителя своего, управлявшего собственными по иностранной части Государыни делами и весьма мало знавшего чужестранные языки, необходимым. Он был произведен в Тайные Советники и сделан третьим присутствующим в Иностранной Коллегии; но работа его доходила до рук Императрицы чрез Безбородко. Некоторые, не зная Гр. Маркова, или, лучше, придворных правил, что при падении Безбородко, Марков или оставит службу, или никому не продаст своего пера; но только узнав о желании П. А. Зубова употребить его для иностранной переписки, то в тот же час оставил своего благодетеля и всею душею к новому покровителю прилепился. Таковая сговорчивость доставила ему в короткое время: Графское достоинство, ордена Александровский и 1-й степени Владимира, 4 000 душ в Подольской Губернии, дом каменный на дворцовой площади в три этажа и подарки при заключении с иностранными дворами трактатов, которые он, как член Иностранной Коллегии, подписывал. Он до самой кончины Императрицы употреблен был к собственной ее по иностранной части переписке, которая однакож всегда доходила до рук ее чрез П. А. Зубова, и по сей причине всякий день приезжал к нему и считался в числе его приближенных. [108]

Он имел от роду около 50 лет, был роста среднего, худощав, от оспы безобразен; одевался по-тогдашнему щеголевато; имел свойство надменное, но вместе с тем гибкое и лукавое, был себялюбив и скуп. Он не был женат, никого к себе не принимал и никому ни обедов, ни ужинов не давал, чрез что скопил много денег и бриллиантов.

Некоторое время соперником Графа Маркова по части иностранной был некто Алтести, родом Рагузинец, молодой человек, хорошего учения, знавший многие восточные и Европейские языки и писавший по-французски умно, легко и складно. Он сделался известным П. А. Зубову по случаю написанной им на французском языке пиесы, в которой он, в высоких чертах своей героини, изобразил свойство Императрицы, и послал свое сочинение чрез почту на ее имя. Государыня, заметив дарование в сочинителе и не спрашивая о его происхождении, велела П. А. Зубову употребить его по делам, ему порученным, из которых главные были Польские. Алтести, находясь некоторое время в Варшаве при нашей миссии, знал тамошние обстоятельства и написал о возмущении Поляков на французском языке небольшое сочинение, которое Государыне понравилось и было напечатано. По сему случаю и все прочие по иностранной части дела и собственную Государыни переписку начал отправлять Алтести; Марков же остался при П. А. почти без дела. Вскоре обращение с ним П. А. сделалось очень коротким: Алтести часто входил к нему в спальню в шапке, с собакою; за столом, даже при чужестранных министрах, говорил обо всем смело и свободно, особливо в защиту тогдашней Французской Революции. Одевался [109] во фрак, головы не пудрил и по тогдашнему времени имел вид якобинца, но вскоре все переменилось. Оскорбленный им Марков, употребил все свое министериальное искусство, чтобы опрокинуть толь опасного соперника. Не прошло еще полугода толь большому его кредиту, как в одно утро увидел я его в спальне П. А. в губернском мундире (который был тогда общий для всех гражданских чиновников) и в прическе с пудрою, и узнал, что ему запрещено было иначе в комнаты его приходить. В след за сим и все дела, бывшие у него на руках, отданы были помощнику его по иностранной части, — и сам он принужден был взять отпуск на неопределенное время. После узнал я, что нескромное его поведение, особливо тесное его знакомство с Поляками, которые по усмирении и по разделе их отечества, наводняли собою Петербург, для испрошения обратно своих поместьев, и которые к управляющему их делами толпами приходили, — доведено до сведения Императрицы, вероятно чрез тех же Поляков, по наущению Маркова, которая велела П. А. отдалить его от себя, не исключая из ведомства Иностранной Коллегии, где он числился и жалованье получал. В короткое время бытности его при П. А. Зубове, получил он несколько чинов и был тогда Коллежским Советником, Владимирский крест и при раздаче в Польше деревень до 600 душ крестьян. Пред кончиной Императрицы он из отпуска возвратился, но в самый день ее смерти был новым Императором из Петербурга выслан и вскоре заключен в Киевскую крепость, где до самой смерти сего Императора просидел. После сего, продав пожалованное ему имение, из России навсегда выехал. Таким образом Граф Марков опять вошел в [110] прежнюю свою должность, при которой до самой кончины Императрицы оставался.

Генерал-Маиор и Статс-Секретарь В. С. Попов был роста среднего, толстоват, станом нескладен, с широким носом; от роду имел около 55 лет; урожденец города Казани и по чертам лица казался Татарского происхождения. В тамошней гимназии получил он некоторое знание Русского и Немецкого языков по правилам грамматики, и по-французски сам собою немного выучился понимать книги, но говорить и писать на сем языке не мог. Начал служить в канцелярии Графа Панина, в первую Турецкую войну, с нижних чинов, потом перешел к Князю Долгорукову-Крымскому, при котором, наконец, был правителем его канцелярии, во время, когда он был в Москве Главнокомандующим. Всеобщая любовь Московских жителей к Кн. Долгорукову за кроткое и мудрое его правление и за благоденствие, коим Москва при нем пользовалась, заставили думать, по его благородной простоте и по малому упражнению в письменных делах, что толь его благоразумному правлению содействуют люди, при делах его находящиеся. По сему общему заключению, когда в 1779 году смерть сего достойного начальника у Москвы похитила, то Князь Г. А. Потемкин взял к себе Попова, имевшего тогда Маиорский чин, правителем своей канцелярии, и если не нашел в нем отличных дарований и глубоких сведений, коих он не имел, то увидел в нем необыкновенную к делам прилежность и неусыпность, так что новый секретарь его не знал почти своей квартиры и мало раздевался, а безвыходно почти находился в канцелярии, бывшей в одних покоях с Князем, готов будучи во [111] всякий час ночи, которые Князь часто проводил от бессонницы без сна, во всей форме пред ним явиться как скоро он его спросит. Сим средством и скорым и точным исполнением дел снискал он у Князя почти неограниченную доверенность, которою до самой смерти пользовался. В десять или двенадцать лет службы его при Кн. Потемкине, получил он следующие награды: из Maиopa доведен был до Генерал-Маиоров, во время путешествия Императрицы в Крым пожалована ему в Малороссии Решетиловка, 1 500 посполитых Малороссиян, после взятия Очакова орден Св. Анны, а после завоевания Измаила орден Владимира 1-й степени, после смерти орден Александровский и при раздаче Польских деревень 1 000 душ; но все сие ничего не значило с чрезвычайными выгодами, которые он, как главный правитель внешних и внутренних дел и денежных сумм, в полном и безотчетном распоряжении бывших, имел. Суммы же, бывшие у Князя и поступавшие в расход по записке Попова, были во-первых, экстраординарная военная, которую возили всегда в след за Князем, серебром и золотом до 8 миллионов рублей, во-вторых, доходы Екатеринославской Губернии и Таврической Области, до 2 миллионов в год, предоставленные на улучшение сего края, и третье, до 12 миллионов серебром, ежегодно отпускаемых из провиантской канцелярии, в распоряжении своем имел.

Необычайные издержки правителя дел на стол, игру, и прочее доказывали, что Решетиловских доходов его для издержек сих и на один месяц не могло бы достать. Часто на игру приносил он из своего кабинета полные шляпы червонцев, которые никогда в оный не [112] возвращались. Впрочем сей человек не имел дарований своего образца: сведения его во всех частях дел были посредственны, о науках же не имел он почти никакого понятия. Писанные им от Фельдмаршала бумаги состояли в кратких Генералам ордерах касательно военных операций; иногда сочинял он и донесения к Императрице, но слог его был сух, ни мало не похож на цветущий и благозвучный слог писанных Безбородко манифестов; все же военные бумаги по военной и политической части сам Князь писал собственноручно; стиль его был прост, но силен; в сих сочинениях видна была обширность его превосходного ума и глубокость сведений во всех частях, и из всех тогдашних вельмож он один писал чисто и правильно по-Русски. Из сего видно, что Князь Потемкин требовал от своего секретаря верного и неусыпного воли своей исполнения, ни высоких талантов, ни строгих добродетелей в нем не искал. Впрочем В. С. Попов был веселого свойства, когда находился с короткими ему людьми, но с незнакомыми, особливо с женщинами, был неловок и застенчив. О подчиненных своих имел малое попечение и в нужды их не входил. К нему в доступ не нужны были большие в делах или науках сведения: надобно было только пpиобресть протекцию; тогда можно было всякий день у него сытно и весело обедать, в коротких его обществах быть и ласковым обхождением его пользоваться (а сверх того чины и другие выгоды получать). Мне самому случалось сочинять от него Французские записки к Графине Вит (вышедшей после за Графа Потоцкого), за которою он в Яссах волочился, и вместо прежнего строгого начальника увидел в нем тогда любезного приятеля, каковым он до самого конца ко мне остался. [113] По приезде из Ясс, после смерти Князя Потемкина, поручен был ему Кабинет, место значительное, по которому имел он случай всякий день быть в покоях Государыни и ее видеть, чего он никогда не упускал; но не имея к себе особенного благоволения П. А. Зубова, ни по каким государственным делам не был употреблен; почему, кроме своего места, не имел он в публике, а паче при Дворе, того кредита, коим при жизни Князя Потемкина пользовался.

В числе бывших в cиe время при Императрице должностных чинов находился Статс-Секретарь Д. П. Трощинский. Прежде служил он при Князе Репнине, но по вступлении Безбородко ко Двору перешел к сему последнему, и по опытности своей в делах был ему надежным помощником. Все доклады сенатские по тяжебным и уголовным делам, коих разрешение от Государыни зависело, он рассматривал и по оным указы заготовлял, которые Безбородко только к подписанию ее подносил. Во время поездки сего последнего в Яссы на мирный конгрес, все бывшие у него дела препоручены были Трощинскому для подписания Государыни чрез П. А. Зубова; при мирном же торжестве получил он в бывшей Польше 1 700 душ, а притом велено ему находиться при Императрице у принятия прошений. К нему сходили все подносимые Государыне чрез Генерал-Рекетмейстера доклады, внутренняя почта и частные прошения, по которым он ежедневно докладывал и заготовляемые указы иногда сам к Государыне подносил, а более чрез П. А. представлял. В случае же его болезни место его мною было заступаемо. [114]

Он был около 50 лет, но казался сего старее, роста средственного, имел вид несколько угрюмый. Друзьям был друг, а врагам был враг.

Он никогда не изменял прежнему своему начальнику, и имел вместе с ним в комнатах Государыни сильную партию, состоящую из Марьи Савишны, ее племянницы Тарсуковой, Марьи Степановны Алексеевой, камердинера Зотова и некоторых других, которых рождение и имянины Граф твердо помнил и никогда без хороших подарков в сии дни их не оставлял. Люди сии, не смотря на запрещение говорить Государыне о ком бы то ни было, находили средства внушать ей благоволительное мнение о прежнем ее Министре и его партии и самое неблагоприятное насчет служащих при П. А. Зубове; самого же его они не смели коснуться.

_____________________________

В 1788 году, находясь в военнопоходной канцелярии Генерал-Фельмаршала Князя Григория Александровича Потемкина-Таврического, имел я поручение сочинять журнал военных действий армии, бывших под его предводительством; из журнала сего составлялись от Главнокомандующего донесения Императрице (напечатанные в 1791 г., под заглавием: Собрание получаемых от Главномандующих армиями и флотами ко Двору донесений). После смерти Князя Потемкина, последовавшей 1791 года, Октября 5-го, открыты были в Яссах переговоры о мире с Турками уполномоченными, под главным управлением прибывшего из С. Петербурга Действительного Тайного Советника, Графа Безбородко. С нашей стороны уполномочены были: Генерал-Поручик Самойлов, Контр-Адмирал де-Рибас [115] и Статский Советник Лошкарев. Мир заключен 1791 года, Декабря 29 дня. В числе конференц-секретарей находился и я. За четырех-летнюю службу мою при Генерал-Фельдмаршале Князе Потемкине-Таврическом получил я чин Коллежского Ассесора и Надворного Советника, с переименованием в Подполковники в Изюмский легкоконный полк, и орден Св. Владимира 4-й степени и 4 000 десятин земли в Екатеринославской Губернии.

По отбытии Графа Безбородко из С.-Петербурга в Яссы, все бывшие у него и еще другие разные собственные Ее Величества дела препоручены от Императрицы Генерал-Фельдцейгмейстеру Князю Платону Александровичу Зубову, который, будучи известен обо мне по службе моей при Князе Потемкине, испросил Высочайшего соизволения, в 1792 году, о назначении меня управляющим теми делами. За оказанные в отправлении сих дел особенные успехи произведен я был, в 1793 году, в Полковники; в 1794 году, в день празднования учреждения ордена Св. Владимира, удостоился получить Св. Владимира 3-й степени, который возложен был на меня самой Императрицею, наряду с прочими, во время торжества пожалованными сим орденом кавалерами; 1795 г., Августа в 11 день, данным Сенату Высочайшим указом, повелено мне быть при Ее Императорском Величестве у принятия прошений, в котором звании оставался я до самой кончины Императрицы, занимаясь попрежнему и делами, на Кн. Зубова возложенными.

Дела сии разделялись на три разряда: на собственные Ее Величества, по званию Генерал-Фельдцейгмейстера и по должности Генерал-Губернатора. [116]

К первому разряду относились:

1. Дела Польские, с самого вступления наших войск в пределы сего государства, в начале 1792 г., до окончательного раздела оного, воспоследовавшего в 1795 году.

2. О устроении губерний: а) из приобретенных от Польши областей и б) из поступившего добровольно в Российское подданство Герцогства Курляндского, — по изданным для прочих Российских Губерний учреждениям.

3. Дела Персидские, со времени вступления наших войск в Персию в 1796 году до кончины Императрицы.

4. О переклеймении старой медной монеты в двойную цену.

5. О составлении новых штатов для запасных баталионов и эскадронов пехотных и конных полков.

6. Разные дела государственные и частные, особо на Князя Зубова возлагаемые и исполняемые.

Дела ко второму разряду принадлежащие:

7. О устроении литейного чугунного завода Екатеринославской Губернии, в Бахмутском Уезде, при речке Лугане, с разработкою там же каменного угля.

8. О формировании первых рот конной артиллерии.

В третьем разряде состояли дела:

9. О устроении Губернии Вознесенской из земли от Порты и некоторых округов, от Польши пpиобретенных.

10. О устроении города и порта на берегу Черного Моря, при урочище Гаджибее, переименованном Одессою. [117]

11. О водворении в южных губерниях иностранных поселенцев и крестьян, из внутренних губерний туда приводимых.

12. О водворении войска Черноморского на пожалованных им землях.

I. ДЕЛА ПОЛЬСКИЕ.

По заключении мира с Турками, посланы были, в начале 1792 г., к Генералам Каховскому и Кречетникову Высочайшие рескрипты о вступлении с вверенными им войсками в Польшу, с двух пунктов: первому от Днестра прямо на Варшаву, а последнему от Двины в Литву. План сего похода начертан был еще покойным Князем Потемкиным; в посланных к новым военоначальникам повелениях означены были все военные пункты, в упомянутом плане назначенные, коими следуя, они вскоре достигли предназначенной цели.

Армия Генерала Каховского, под названием Украинской, вступив в пределы Польские 18 Мая 1792 года, имела с Поляками несколько сражений; но когда Король, по приглашению Императрицы, а более по невозможности сопротивляться Русским войскам, приступил к Торговицкой конфедерации, то 19 Августа Главнокомандующий без сопротивления занял столицу Польскую. После сего конституция 3-го Мая 1791 года, о самодержавии Короля и о наследстве престола немедленно была отменена, и бывший до того в королевстве порядок паки восстановился. Между тем и Генерал Кречетников занял Вильну, 14-го Июня, без боя. Но как противная Торговицкой конфедерации партия не перестала действовать неприязненно, рассеявать по всем Польским [118] и соседним областям революционные правила, то в Генваре 1793 года, войска Прусские заняли Торн и Данциг с некоторыми областями Великой Польши, а Австрийские — воеводства Краковское, Сандомирское и Люблинское. В то же время посол наш в Варшаве, Сиверс, объявил сейму, что Императрица, с общего согласия с Королем Прусским и Императором Австрийским, для предохранения владений своих от распространения противниками Торговицкой конфедерации мятежнических правил и потушения возникающих от того смятений, повелела отделить от Польши некоторые области к Империи своей. В след за сим Генерал Кречетников, присланным к нему из Петербурга манифестом, от 27 Марта, обнародовал, что означенные в том манифесте области на вечные времена к России присоединяются.

После вышеозначенного раздела, в следующем году, а именно в ночь на 6 число Апреля, Поляки внезапно сделали на бывшие наши войска нападение, и в тоже самое время мятеж в Вильне и по всем областям Польским распространился. В cиe время в Варшаве начальствовал войсками Генерал Барон Игельстром, вместо Каховского, который был оттуда отозван; он едва успел выйдти с частию войск, из коих несколько тысяч человек было побито. В сие же время мятежники, как в Варшаве, так и в Вильне, многих из Польских Генералов и сановников умертвили. Тогда послан рескрипт к Фельдмаршалу Графу Румянцеву-Задунайскому о принятии главного начальства над всею армиею и командировании Генерала Графа Суворова-Рымникского прямо в Варшаву, с корпусом войск, на Днестре бывших, а Генералу [119] Князю Репнину повелеть принять команду над войсками, в Литве расположенными, на место умершего Генерала Кречетникова. Граф Суворов находился тогда в Тирасполе; выступил с своим отрядом на подвиг, ему предназначенный, в Августе месяце; имел он в следовании своем почти ежедневные с Поляками стычки, в которых, при храбром сопротивлении сих последних, имел всегда поверхность, и чрез 40 дней достиг Вислы; 24-го Октября взял штурмом Прагу, а 25-го числа того ж месяца и самая Варшава безусловно ему покорилась. Между тем Генерал Ферзен разбил Польские войска под командою Костюшки и его самого в плен взял; после чего Польские войска сами собою рассеялись, а вслед за сим изданным манифестом объявлено, что возникший в Польше мятеж совершенно прекращен.

В начале 1795 года, Король, по приглашению Императрицы, переехал из Варшавы в Гродно, где и подписал отречение от престола. После сего учинен окончательный раздел Польши, по коему России досталось Великое Княжество Литовское с Самогицией, Волынией и частию Воеводств Хельмского и Боржетского до Буга; Пруссия приобрела Варшаву, а Австрия Краков, с областями их городов; после чего войска наши Варшаву оставили.

II. О УСТРОЕНИИ ГУБЕРНИЙ ИЗ ПОЛЬСКИХ ОБЛАСТЕЙ.

Из областей, от Польши первым разделом пpиобретенных, данным Сенату указом Апреля 13-го, 1793 года, повелено устроить Губернии Минскую и Брацлавскую, по учреждениям, для Российских губерний [120] изданным, с наименованием присутственных мест и чинов, как в учреждениях сих предписано. Исполнение сего возложено было на Генерала Тутолмина, определенного в сии губернии Генерал-Губернатором, который предуспел губернии сии открыть в Августе месяце сего ж года. В области же Литовской учреждено было на некоторое время особое управление, но в 1796 году и там устроены и открыты Генералом Князем Репниным Виленская и Слонимская Губернии, на единообразном с прочими основании. Равномерно и Курляндия переименована губерниею, в которой устроены и открыты Генерал-Поручиком Бароном Паленом, в 1796 году, присутственные места, по общим для Российских губерний учреждениями

III. ПЕРСИДСКИЕ ДЕЛА.

После окончания Польских дел и по добровольном присоединении Курляндии к Российской Империи, прибыл в С.-Петербург Персидский Хан Муртазы-Кулихан, лишенный своих владений Агою-Мегмет-Ханом, захватившим Персидское государство по истреблении несчастной династии Сыриев. Хотя сей жестокий евнух давно уже оказывал неприязнь свою к России, убил брата Муртазы-Кулихана, Гадобт Хана, имевшего в соседстве с Россиею владение и преданного к оной, и причинял проживавшим различные притеснения и обиды: но поданные от Муртазы-Кулихана объяснения еще вящше убедили Императрицу в том, что без военных мер невозможно было исторгнуть Персии из рук ее хищника, водворить там спокойствие, восстановить нашу торговлю и оградить от оскорблений производящих оную Российских [121] подданных. За оказанную ему, Муртазе-Кулихану, защиту и за военные издержки поставлено от него на вид, по занятии войсками нашими Персидской столицы, пребогатое вознаграждение чрез приобретение сокровищ, Али-Мегмет-Ханом там собранных. В следствие чего, дано повеление Генералу Графу Валериану Зубову со вверенною ему армиею вступить в Персидские пределы. Сей полководец, при вступлении своем, в Апреле 1796 года, в Персию, рассеял повсюду печатный, на Российском, Персидском и Армянском языках, манифест от имени Императрицы, в котором объяснено, что Российские войска вступают в пределы Персидские единственно для освобождения сего государства от хищника и для восстановления между обеими державами мира, доброго соседства и торговли, при чем спокойным жителям обещаны всякое покровительство и безопасность. Вскоре за сим город Дербент сдался на капитуляцию, и войска наши двинулись во внутренность земли, не встречая нигде почти сопротивления. Запасы военные для продовольствия армии, сухопутно и на судах Каспийским морем, к назначенным местам, в свое время были доставлены; и уже армия и предводитель ее несомненно надеялись вскоре достигнуть желанной цели, как все их успехи и надежды разрушились смертию Императрицы.

Новый Император, посланным от себя особым на имя каждого полкового командира указом, повелел им с командами своими немедленно в Poccию возвратиться.

IV. О ПЕРЕКЛЕЙМЕНИИ МЕДНОЙ МОНЕТЫ.

Причина, побудившая правительство приступить к переделу тогдашней медной монеты, была чрезмерная [122] для казны от сей монеты потеря: в пуде оной считалось 16 рублей, когда в лавках медь продавалась от 24 до 30 рублей за пуд. Не смотря на строгое запрещение переделывать монеты в изделия и вывозить за границу, так как медь в тогдашней монете была добротна, множество оной было в разные времена в поделки переплавлено, и за границу на таковое же употребление тайно провезено.

Для сего собраны были из дел Монетного Департамента и других мест подробные сведения о количестве выбитой золотой, серебряной и медной монеты с начала ХVIII-го столетия, и по соображению с могущими быть остатками оной к 1795 году, подан был от Князя Зубова доклад о переделе одной только медной монеты, не касаясь золотой и серебряной. Первой примерно могло тогда быть в народном обращении до 50 миллионов, из которых предположено сделать довольное количество, посредством переклеймения, чрез что государственное Казначейство приобретало в три года до 50 миллионов рублей медной монеты. Впредь же положено выбивать медную монету по 24 рубля из пуда. При умножении медной, а равно золотой и серебряной монеты, представлялась возможность прибавить банковых ассигнаций, и назначенное в манифесте 1785 года, Июня 28, количество оных, сто миллионов, удвоить.

По сему представлению последовал Высочайший указ о составлении комитета для приведения в действие вышеизъясненных предположений, и уже устроены были в С. Петербурге и Москве монетные домы для переклеймения прежнего чекана медной монеты, которое уже и было начато, но немедленно после смерти Императрицы прекращено. [123]

V. О СОСТАВЛЕНИИ НОВЫХ ШТАТОВ ДЛЯ ЗАПАСНЫХ БАТАЛИОНОВ И ЭСКАДРОНОВ.

Безнужное по штатам 1764 г. для войск положение оказалось в 1795 г. во многом недостаточным. Хотя число людей в баталионах и эскадронах прежнее, но изменение в ценах на все вещи требовало прибавки сумм и перемены самых вещей. Таковое улучшение необходимо нужно было произвести по всей армии, но на сей раз ограничилось прибавкою ко всем пехотным и конным полкам запасных к прежним по одному баталиону, а к последним по одному эскадрону, с тем, чтобы сии прибавочные баталионы и эскадроны имели постоянные свои квартиры в одних местах, чтобы назначенные для укомплектования их полков рекруты были в них принимаемы, и чтобы все прочее запасное хозяйство для тех полков в сих же запасных командах приготовлялось. На сем основании составлены были в канцелярии Князя Зубова штаты для одного баталиона гренадерского, мушкатерского и егерского, и одному эскадрону карабинерному, легко-конному гусарскому, с некоторого прибавкою аммуничных вещей и на оные цен. Штаты сии были, в 1795 году, Высочайше утверждены и напечатаны. Запасный баталион Московского гренадерского полка был сформирован и помещен в особо построенных казармах, в городе Софии, который назначен для оного непременною квартирою. В тоже время к сформированию и прочих, по штатам, баталионов и эскадронов было приступлено, но в следующем году Императором Павлом Петровичем было отменено. [124]

VI. РАЗHЫЕ ДЕЛА.

Разные дела, по особой доверенности от Императрицы, для рассмотрения, а иногда и для исполнения отдаваемы, как то: журналы тогдашнего Ее Величества совета о разных общих внутренних и заграничных предположениях, награды деревнями, деньгами, пенсиями, чинами, орденами и проч., всеподданнейшие прошения от частных лиц по тяжебным и уголовным делам — по всем сим предметами зоготовляемы были в канцелярии Князя Зубова доклады, указы и грамоты, и чрез него подносимы были на Высочайшее усмотрение и подписание.

К второму разряду, по званию Генерал-Фельдцейгмейстера, дела:

VII. О УСТРОЕНИИ ЛУГАНСКОГО ЗАВОДА.

Давно уже правительство видело необходимость открыть в южном крае государства, безлесном, но каменным углем изобильном, ломку сего вещества. Для сего послан туда известный по своим сведениям Гайскон, который, нашедши богатые прииски каменного угля и железной руды, по возвращении своем представил проэкт о учреждении в Бахмутском уезде разработки каменного угля и там же при реке Лугане литейного завода. На французском языке составлен и поднесен был Императрице доклад с описанием местоположения упомянутых приисков, и где предполагалось устроение завода, и с подробным исчислением сумм, как на разработку угля и железной руды, так и для заводских построек потребных. [125]

В следствие сего, дан был на имя Князя Зубова Высочайший указ о учреждении в показанном месте литейного завода, с возложением исполнения сего на Г. Гайскона, который немедленно приступил к разработке угля и железной руды, и по постройке завода, пустил оный в действие.

Происходящие и поныне тамошнего края от сего заведения выгоды в полной мере полезность оного оправдывают.

VIII. О ФОРМИРОВАНИИ ПЕРВЫХ РОТ КОННОЙ АРТИЛЛЕРИИ.

По воле Императрицы, возложено было Генерал-Фельдцейгмейстером на Генерал-Поручика Артиллерии Мелисино сформировать одну роту конной артиллерии, которой до того при артиллерии еще не было. Штат сей роты был сочинен в артиллерийской канцелярии, при моем соучастии, и по Высочайшем утверждении оного, скреплен был; и в 1796 году новая рота представлена на смотр Генерал-Фельдцейгмейстеру, и отличною исправностию вооружения и экзерциции заслужила общее одобрение.

К третьему разряду следуют дела по званию Генерал-Губернатора:

IX. УСТРОЕНИЕ ВОЗНЕСЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ.

После Князя Потемкина, бывшие в главном его управлении Губернии Екатеринославская и Таврическая [126] поручены были в управление Князю Зубову. По поданному от него в 1794 году (докладу), данным Сенату указом, от 27 Января 1795 года, повелено ему составить новую Вознесенскую губернию (которой он назначен был и Генерал-Губернатором), по общим о губерниях учреждениям, из части Брацлавской губернии, земли от Порты приобретенной и из трех уездов Екатеринославского Наместничества, Херсонского, Елисаветградского и Новомиргородского, разделив оную на 12 уездов и устроив губернский город сей губернии, под именем Вознесенска, вдоль реки Буга, в окрестностях местечка Соколова (?), где устроен чрез Буг мост. Кроме 12 уездных городов, назначено семь приписных; имя губернскому городу написано на оставленном в указе белом месте собственною Ее Величества рукою; из уездных же городов старые сохранили прежние свои имена, а новым мною даны названия.

X. ОБ ОДЕССЕ.

В сие время утвержден доклад Князя Зубова о устроении, на берегу Черного моря, где была Турецкая крепость Гаджибей, города Одессы, и при оном военного и купеческого портов, карантина и крепости. Проэкт сего предприятия подан был от Вице-Адмирала де-Рибас, завоевателя упомянутой крепости, и не смотря на бывшие против оного возражения, при постоянном его старании и усердном моем ходатайстве, Князь убедился в полезности вышеозначенного плана и исходатайствовал Высочайшее повеление, которое и было возложено на Г-на де-Рибаса и Инженер-Полковника де-Воланти. При их деятельном старании предназначенные строения [127] произволились с таким успехом и старанием, что менее нежели в два года построены: крепость, мол на 800 сажен в глубину моря и каменные казармы в два этажа для значительного гарнизона; с не меньшею также скоростию возникли и частные строения, особливо магазины для помещения пшеницы, так что до кончины еще Императрицы появились в сем, прежде необитаемом месте, многолюдные улицы с хорошими каменными домами, магазинами и колодезями, а около города завелись многие дачи, или хутора.

Из соседних Польских губерний, в 1795-1796 годах, привезено великое количество пшеницы, которая продавалась на пришедшие к новому порту корабли с большою для продавцев выгодою. Слава о воскресшей из праха древней Одессе прошла повсюду и привлекла к порту ее много иностранцев с капиталами и кораблей с разными Европейскими произведениями, как-то: винами, сукнами, шелковыми и бумажными изделиями, мебелями и т. п. товарами. Нынешнее состояние Одессы, обогащающей южную часть Poccии и доставляющей казне важный доход, заставляет сочинителя сих записок радоваться, что вместе с основателем ее имел он счастие быть первоначальным орудием к доставлению государству толико важных польз.

XI. О ВОДВОРЕНИИ КОЛОНИЙ.

Для заселения вновь приобретенной от Порты Оттоманской земли и других пустопорозжих мест Вознесенской и Таврической губерний, вызваны были из-за [128] границы, также из внутренних малоземельных губерний, многочисленные крестьянские семейства и водворяемы на тех местах, с выдачею тем и другим достаточных от казны пособий.

XII. О ВОДВОРЕНИИ ЧЕРНОМОРСКОГО ВОЙСКА.

В cиe же время и Войско Черноморское на пожалованные им на острове Тамане земли совершило переселение, по распоряжению Генерал-Губернатора, при личном наблюдении Кочевого Чепеги и Войскового Судьи Головатого. Но в исходе 1796 года, ободренные Одесскою торговлею, замышляли усилить торговые свои предприятия. Смерть Екатерины все их планы разрушила. Новый Император повелел все строения в Одессе остановить, от чего и вся торговля там прекратилась.

Сверх сего, по званию Статс-Секретаря, имел я собственно мне от Императрицы порученные дела, по коим я лично Ее Величеству докладывал:

а) По случаю сочиняемого Государынею нового устава для Сената, по особому ее повелению, сделаны и читаны были мною пред Ее Величеством замечания на Генеральный Регламент, заслужившие особенное ее одобрение и благоволение.

б) Для того же устава, по полученным мною от Государыни собственноручным запискам, собираны мною из гражданских узаконений и церковных уставов разные сведения и Ее Величеству представляемы. [129]

в) Дела по Синоду, от Обер-Прокурора представляемые, требовавшие собрания справок.

г) Прошения, чрез почту на Высочайшее имя присылаемые, для доклада вместе с собранными по оным надлежащими сведениями.

д) Временно призван был для чтения пред Ее Величеством иностранной и внутренней почты и некоторых от Сената докладов, по уголовным делам, и заготовления по сим последним указов.

Комментарии

1. Вышиною в 6 и шириною в 3 аршина.

Текст воспроизведен по изданию: Записки, касающиеся до службы статс-секретаря А. М. Грибовского и прочих лиц // Москвитянин, Часть 2. 1847