-

ЗАПИСКИ МИХАИЛА ГАРНОВСКОГО 1786-1790. ¹

1788 г.

Августа 1-го 1788 года. Шведы везде от нас бегут и почти уже все перебрались за реку Кюмень, в свою границу.

30-го июля приступал граф Чесменский в государыне с новыми доказательствами о беспорядках, в государстве нашем существующих, а особливо сей раз критиковал более прочих часть воинскую, и доносил, между прочим, что солдаты наши ни ходить, ни стрелять не умеют, ружья имеют негодные и вообще войски наши в одежде и во всем никогда так дурны не были как теперь.

Весь сей донос расположен был тако, чтоб внушить государыне, что всему сему причиною его светлость (кн. Потемкин).

Случившиеся тут граф Александр Матвеевич (Мамонов) и Михаил Сергеевич (Потемкин) принялись горячо оспаривать таковой несправедливой донос и умели дать оному такой толк, что государыня, почтя себя доносом Чесменского лично оскорбленною, дала с негодованием чувствовать, что, царствуя 25 лет, никогда она по своей должности упущения не сделала и что с сожалением взирает на заблуждения, в которых граф Чесменский находится. Это было графу Чесменскому очень неприятно. [208]

31-го июля граф Чесменский предприял путешествие в Ораниенбаумской уезд, неизвестно куда именно и зачем.

Вчерась под вечер привезли сюда отдавшегося добровольно в плен шведского маиора Егергорна, отправленного от финского общества с доверенностию письменною просить о заключении с ними мира. Графу Александру Матвеевичу поручено было иметь с ним первую конференцию, что случилось в 11-м часу пополудни. При сем свидании, отправлял я, сидя за перегородкою, так что меня невидно было, секретарскую должность, и записывал то, что из разговоров г-на маиора более примечания достойно было. Это состояло в следующем:

— «Сколько король шведской, наружными видами обольщенной, в войне ни склонен, но финны и шведы никогда не помышляли об оной, тем менее вести брань с таким сильным народом, какова есть Россия, и тем паче, что война, с какими бы успехами для короны шведской ведена ни была, не только никогда не может быть для Шведской Финляндии, яко театра войны, полезною, но оставит по себе в той части земли на многие лета весьма пагубные следы. Король, зная таковые подданных своих мысли, иначе не мог склонить народ свой, а особливо финнов, к поднятию против России оружие, как сильными убеждениями, что не он, но Россия начинает с ними войну. В таком случае и шведские и финские полки собрались к защищению границ своих. Когда же приметили, что все королевские распоряжения клонились отнюдь не в защите собственных земель своих, но к нападению на чужие, как то сие сделалось явным при нападении на Фридрихсгам, то не оставалось ни малейшего сумнения в том, что не Россия, но их король виновник настоящей войне и вследствие сего все финские полки объявили королю, что земли свои защищать готовы, но на чужие нападать не станут. Финны, возвратясь после сего в свои границы, определили отправить меня с следующим к Ее И. В-ву прошеньем:

«1-е — о восстановлении с короною шведскою, а особливо с финнами, мира.

«2-е — о приведении шведского правления в такое положение, в каковом оно находилось до произведенной в государстве нынешним королем, по вступлении им на престол, революции, [209] то есть, чтобы народу иметь право собирать сеймы, распоряжать доходами, раздавать как воинские, так и гражданские чины и места посредством выбираемых от народа сенаторов и других государственных чинов, от коих бы и королевская власть зависела.

«3-е — чтоб современем финнов, отделив от шведского правления, сделать независимым народом, собственное свое правление имеющим, чего теперь на первой случай сделать нельзя, дабы шведы, поступающие при теперешних обстоятельствах с финнами за едино, не возревновали к финнам.

«4-е — чтоб при переговорах употребить г. Шпренгпортена.

«5-е — чтоб уступить финнам некоторые из завоеванных нами крепости и места, которыми финны владели по Нейштадтскому трактату и о коих они, прося еще прежде быть независимыми, всегда здешний двор просили, дабы, сколько они теперь, пользуясь милостями Екатерины, от нападения ни безопасны, были таковыми и в будущие, в рассуждении наследников русского престола, и в неизвестные времена.

«6-е — что на сие шведское войско, стоящее по ту сторону реки Кюмени, ожидало ответа».

К сему присовокупил г. маиор еще примечание, что король их имел бы, может быть, до сих пор успехи, еслиб финны политически ему в том не препятствовали. Конференция кончилась тем, что маиор обещал требования финнов подать письменно.

Когда гр. Александр Матвеевич докладывал о сем государыне, то письмо ее к его светлости написано уже было, и приключившаяся Ее И. В-ву ветренная колика воспрепятствовала приписать весть сию, в письме гр. Александра Матвеевича в кратце описанную. Может быть, его светлости странно покажется, что письмо от великого князя препровождается при письме Николая Ивановича (Салтыкова). Это оттого, что великий князь с гр. Валентином Платоновичем (Мусиным-Пушкиным) не говорит и письма свои к великой княгине посылает с нарочным курьером, вместе с которым прислано было и письмо к его светлости, доставленное в Николаю Ивановичу. [210]

Алексей Васильевич Нарышкин подал по сенату в пользу г. Якобия голос.

О победе, на Черном море приобретенной, двор судит теперь весьма авантажно. Отдохнув после осады Фридрихсгамской, вникнули в обстоятельство, что два корабля сражалися со многими.

Рекрут, кажется, опять потребно собрать со ста душ по одному человеку, а для препровождения их нарядить солдат из полков Тенгинского, Ширванского и корпуса Оренбургского или как повелено будет.

Книги Гибнерова сочинения, требуемые вами ², здесь нет, я приказал оную выписать.

16-го августа 1788 года. Граф Чесменский ездил в Ораниенбаумской уезд для свидания с прежнею любовницею своею, супругою Петра Григорьевича Демидова (Екатерина Алексеевна, рожденная Жеребцова). Возвратясь сюда, делал он новые покушения переиначить двор в расположениях оного к его светлости и настроить оный так, как хотелось социетету, когда его сиятельство выписан был сюда нарочно к такому времени, когда овладевшие двором беспокойствия обещали им в происках их наиболее успехов. К социетету принадлежит также камер-фрейлина (Анна Никитична Протасова), бесстыдно иногда горланющая, и цесарской посол Кобенцель, происки свои, по злобе императора на его светлость, продолжающий. В это время некоторые предметы и стечение обстоятельств представлялись вот в каком виде:

Стали судить, что гр. Чесменский говорит хотя просто, но правду, и говорит то, чего другие сказать не смеют. И что сей граф человек доброй, бескорыстной, не мстительной, усердной отечеству слуга и неправду ненавидящий. Стали повсеместно твердить, что гр. Безбородко сделался по комнате по прежнему силен. Во время ежедневных собраний, бываемых при дворе пред обедом и после оного, государыня изволила наиболее разговаривать с гр. Воронцовым, отводя оного на сторону. Сей граф [211] навязывался беспрестанно в гр. Мамонову с прошением позволения посещать библиотеку его и пользоваться оною.

Многие заприметили, что во время спуска корабля с здешней верфи, что происходило 26-го июля, с некоим отставным секунд-маиором Казариновым, который служил пред сим в Преображенской гвардии и находился тогда на ординарцах у его светлости, разговаривали долго, сначала гр. Безбородко, потом Завадовской. Казаринова провозглашали, но, кажется, что означенные господа делают ему кур попустому.

Во время послеобедних или вечерних собраний, Александра Матвеевича посылали часто гулять по набережной, — стали примечать, что у Александра Матвеевича происходит небольшое с кж. Щербатовою махание.

Все сие и стечение многих побочных обстоятельств заслуживало внимания и сему верить хотя нельзя было всему, но и не верить еще того хуже. Представя картину сего Александру Матвеевичу, пункт о Казаринове весьма его обеспокоил. Он находился в таком смущении, что мне надлежало употребить многие способы к отвращению его от произведения по сей части следствия путем верховным. Поласкав самолюбию, сделался он повеселее.

— Судя об этих делах по прежнему, ведь и лета уже не те, да и никто не был на такой ноге как я. Что обо мне говорят в городе?»

Я ответствовал:

— «Многие вас похваляют за то, что вы из благодарности к его светлости преданы; касательно же вас и социетета, то та часть из двух имеет перевес, которая сильнее; например, стали говорить, что государыня часто беседует с гр. Воронцовым, тогда в публике социетет сильнее вас казался; когда же вы донос Чесменского опрокинули в глазах всего социетета, тогда публика почла вас сильнее социетета».

После сего спросил он меня:

— «А ты что обо мне думаешь, скажи правду без лести?»

Я отвечал:

— «Доколе вы в его светлости пребудете преданным, сами захотите и не подадите повода уверить, что вы в кого-нибудь [212] влюбились (чтоб он перестал с княжною Щербатовою махаться), вы будете таковы всегда».

Это его сиятельству так полюбилось, что он пожаловал мне тарелку с фруктами, присланную к ему от государыни, и которая, если не ошибаюсь, назначена была княжне.

Между тем я рад был, что вырвался из лоскутного ряда без отрепьев, и что после сего разговора дела восприяли совсем другой образ.

Гр. Чесменский начал собираться во-свояси, куда и действительно уехал. Графу Безбородко были две сильные и на шутку не похожие погонки, и гр. Александр Матвеевич начал удаляться от сообщения с социететом, с которым он, как казалось, начинал-было дружиться, что и Иван Степанович (Рибопьер), в бытность свою здесь, приметил, и что и ему и мне весьма неприятно было. Доколе был Иван Степанович здесь, его подозревали, а теперь я сделался в глазах многих подозрительным.

В конце прошедшей недели найден на берегу Невы реки, против дворца, образ св. Димитрия Ростовского и при оном письмо с надписью, чтоб кроме государыни никто оного не распечатал. Не знаю содержания оного, потому что, страдая гемороидом, пятой день как со двора выходить не в силах.

Недавно граф Брюс, будучи во дворце в билиардной комнате, завел разговор, что он, претерпевая убытки от поставки вина, продает Вяземскую свою деревню, состоящую в 300 душах, богатому купцу Баташову, по 110 руб. душу. Гр. Александр Матвеевич упросил Брюса, чтоб сей продал оную деревню ему. Это случилось в присутствии государыни. После сего Александр Матвеевич позвал меня к себе и мне все пересказал, с примечанием, что он в покупке не ошибся, потому что торговал заводчик и, следовательно, человек в покупке деревень толк знающий. Спустя дня два, осведомясь о сей деревне, послал я к графу вот какую записку. «Деревню торговал у графа Брюса не Баташов, но конногвардейской секретарь Артемьев и сторговал по 110 руб. душу. Сказано же было на Баташова для того, чтоб не дать государыне знать, что дело шло с Артемьевым, о котором она известна, что он нажил имение сбором оброков с недорослей. И так, не [213] освидетельствовав, деревни покупать, кажется, нельзя». Гр. Александр Матвеевич, показав государыне записку, от покупки той деревни отказался. Теперь торгует он у Михаила Сергеевича (Потемкина) Ярославских две тысячи душ, доставшихся его превосходительству от князей Долгоруковых.

От финн опасаться теперь нечего. Они отступили и от Нейшлота. Король трусит и к стороне Фридрихсгама окопался крепко. Флот шведской из Швеборга не выходит и претерпевает в съестном крайний недостаток. Недавно взял г. Грейг два корабля под прусским флагом, плывшие с солониною, которую они везли во флот шведской.

Последние из-под Очакова известия были двору неприятны. Нетерпеливо хочется, чтоб Очаков был взят прежде Хотина. Нетерпеливости двора нельзя удивляться, когда многие, не входя в обстоятельства, со взятием городов сопряженные, все почитают за безделицу и стараются тоже внушить двору.

Гр. Петр Александрович прислал вместе с реляциями ко двору копии со всех ордеров, данных от него подчиненным генералам, и с рапортов от сих к его сиятельству дошедших. Хотят, чтоб двор занимался чтением по воинской части бумаг таких, которых и секретари в коллегии никогда почти не читают. И тут без происков ни на минуту.

Г. Наумов в коллегии человек опасной. Бранные в Михайле Сергеевичу (Потемкину) указы — его, рукописи и распределение комендантов его же дело. Г. Гантвиг с ним за это побранился. Г. Гантвиг утверждал, что и прилично и должно в его светлости о сем относиться, но Наумов кричал, что его светлость в коллегии только два голоса имеет, а не повелевает оною; основываясь на слове: «два голоса», велел он мне сказать, когда я впредь записки в коллегию посылать буду, то он велит меня посадить на гауптвахту, под караул, а надобно, чтоб впредь президент или заступающий его место, воместо записок, входили в коллегию с предложением. Однако же досталось г. Наумову за это от Николая Ивановича (Салтыкова). Г. Наумов ошибся. Он считал, что Николай Иванович перестроит коллегию по его мнению, но сей публично дал ему знать, что коллегия да будет так как его светлости угодно. [214]

2-го сентября 1788 г. Шведский король удалился, как слышно, в Вазу. Негодуя на следствия начатой им войны, он намерен от правления отказаться, переменить веру и жить вне земель шведских. Нетерпимому подданными своими толика сколько сей государь, кажется и нельзя от правления не отказаться. Командовавший шведским флотом герцог Сюдерманландский командует теперь, на место короля, укрепившимся в Гогфорсе, шведским войском. Сей принц присылал к графу Валентину Платоновичу маиора Егергорна, того самого, которой присылан был сюда от финского общества депутатом, просить о свидании с великим князем — но отказано. Принцу желается быть королем. Дела с финнами еще не приведены к концу; финны ожидают согласия шведов. Граф Валентин Платонович и великой князь переехали из Выборга в Фридрихсгам, куда перешла и гвардия, кроме конных эскадронов. Между тем, производя под рукою мирные переговоры, приуготовления к продолжению войны текут безъостановочно. На сих днях отправлено будет в Фридрихсгаму несколько галер и построенных в Новгородской губернии, под смотрением г. Архарова, по образцу лиманских, бомбардирских и канонирских судов, для пресечения в лагерь шведской привоза съестных припасов. На прошедшей неделе великой князь, купно с графом Валентином Платоновичем, рекогносцировал стан шведской, при котором случае шведы по нашим стреляли и убили двух казачьих лошадей. По окончании действия сего, великой князь проговорил с отменным удовольствием следующие слова:

— «Теперь я окрещен».

На графа Валентина Платоновича (в. в. Павел Петрович) негодует по прежнему, а сей с Михельсоном пребывает в крайнем несогласии, когда, напротив того, наш Иван Степанович (Рибопьер) у всех трех на хорошей ноге. Полки кирасирские Наследников и Казанской и эскадроны гвардейские, по ненадобности в кавалерии, скоро отпущены будут на зимние квартиры, да и война шведская при последнем издыхании, если не дадут ей жизни Англия и ее союзники. Уверяют знающие связь политических дел, что от Англии отделаться можно возобновлением коммерческого трактата, которой однакоже, по мнению их, до тех пор бытия своего восприять не может, [215] пока пребудет при дворе английском посланником нашим ненавистной оному граф Воронцов. Естьи другое, а может быть, и неопреодолимое препятствие сему трактату: персональное государыни на короля английского негодование. Это запримечено и из слов, на приватной отпускной аудиенции сказанных графу Нессельроту, третьего дня чрез Варшаву в Берлин на смену графу Румянцову отправившемуся.

Флот шведской не смеет из Швебургской гавани показать носа и, уповательно, ожидает спасения своего от жестокости случающихся после равноденствия ветров, могущих принудить флот наш, угрожаемый в открытом море множеством подводных и наружных камней, удалиться в гавань. Датчане объявили шведам войну. Теперь откроется поведение англинского двора.

Гвардии сержант Ланской, за привоз известия о войне, датчанами объявленной, пожалован гвардии офицером. Граф Александр Матвеевич купил у Михаила Сергеевича (Потемкина) в Ярославской губернии 2,432 души за 230,000 рублей. В Александров день, кроме пожалованных имяниннику 10,000 р. и с бриллиантами трости, никому ничего не пожаловано. Накануне Александрова дня, в самой тот день и в последующий, гр. Александр Матвеевич был болен лихорадочным припадком. Теперь здоров по прежнему. Вчерась прислан к нему от императора диплом на графское достоинство. Графу Александру Андреевичу (Безбородко), которой для загородной езды пользовался всегда придворною каретою, запрещено употреблять оную. Публично приказано г. Ребиндеру, чтоб он без ведома и дозволения не осмелился никого снабжать придворным экипажем. Дело, за которое графу Александру Андреевичу была погонка, состояло вот в чем. Некто Пермской прокурор Сафонов подал прожект новым способом вино курить, с ежегодною от сего для казны прибылью полтора миллиона рублей. Сенат сие рассматривал, испытывал, утвердил и поднес государыне доклад, которой пролежал у графа два года без докладу. Сафонов жаловался на сие государыне письмом, поданным им чрез бывшего тогда на дежурстве генерал-адъютанта графа Александра Матвеевича, за что и была помянутая погонка. Кроме коренных злодеев его светлости, весь город [216] чувствует, что его светлости здесь быть необходимо нужно, и все, не исключая и графа Александра Андреевича (Безбородко), нетерпеливо ожидают прибытия его, ибо нет способу с двором сладить и дело похоже на кашу. Кто может, тот не умеет, а кто умеет, тот не может, а между тем все со всякою всячиною лезут. Пусть так будет до приезда его светлости, дабы и злодеи его восчувствовали пред ним свое ничтожество. Но после взятия Очакова, в чем Бог да поможет, здесь его светлости конечно быть необходимо нужно, и для себя и для дел государевых и государственных.

Дан сенату указ о наборе рекрут с ста душ по одному. Набор начнется октября с 1-го числа, следственно, месяцем ранее обыкновенного.

По получении депеши от графа Петра Александровича (Румянцова), пронесся в городе слух, что сей фельдмаршал положил твердое намерение идти в отставку; спрашивал я о сем графа Александра Матвеевича, которой меня уверил, что это неправда. Между тем, на другой день Александрова дня, г. Завадовский приходил к Александру Матвеевичу два раза, но допущен не был. Не писано-ли чего нибудь об отставке к г. Завадовскому, впредь узнаем, иначе я не понимаю, откуда бы слух об отставке пронесся. Впрочем, г. Завадовской, кроме дел, касающихся до графа Петра Александровича, не имеет никакого отношения к графу Александру Матвеевичу.

Сентября 21-го дня 1788 г. Болезнь, графу Александру Матвеевичу приключившаяся, принудила с отправлением сего позамешкаться. Накануне Александрова дня, он с государынею немножко поразмолвился и от сего три дни пролежал, под видом лихорадки, в постеле, с которой на четвертой день подняли его явленные ему милости словесные и существенные. Тут увидел я у него александровской орден, которой хотели возложить на него в день кавалерского праздника, еслиб лихорадка не отстрочила исполнение сего до дня Рождества Пресвятые Богородицы, то есть сентября до 8-го числа. Утешаясь знаками ордена сего, хотя он и сделался повеселее, однакоже не переставал быть в задумчивости, которую, не зная настоящей причины, приписывал я 60,000 р., кои он занял у Сутерланда в [217] число суммы, уплаченной Михайлу Сергеевичу за купленные у сего деревни. Можно бы было обойтись и без займа, ибо мы из нашего имущества сбыли с рук одни ассигнации, а с золотом ни под каким видом расстаться не хотелось. Не хотелось ему впрочем ни должником быть, ниже о заплате долгу кого следует просить. Сия то, по догадкам моим, причина погружала его в задумчивость. Знающему странной его нрав сие не покажется удивительным, ибо его и безделица в состоянии мучить и тревожить. К сему подоспела новая неприятная для него встреча. Накануне 8-го сентября вот что произошло вверху.

Брюс. — «Я свою деревню продам, коли вы покупать не хотите?»

Мам. — «Продавайте! а кто покупает?»

Бр. — «Казаринов!»

Мам. (Побледневши, весь в лице переменившись и почти умирающим голосом) — «Казаринов человек бедной, откуда он возьмет столько денег?»

Государыня. — «Вишь не один Казаринов в свете. Покупает, может быть, не тот, о котором ты думаешь».

Брюс. — «Сын покойного обер-секретаря сенатского»

NB. Не один Казаринов! стало быть, Казаринов известен, но впрочем покупающий деревню не тот, о котором говорят в городе.

Нельзя себе представить в каком беспорядке граф тогда находился. Неизвестность, горечь, досада и отчаяние так сильно им овладели, что он принужден был, сказавшись больным, сойти в низ. Это было в исходе 10-го часа пополудни, при конце комнатных собраний, ежедневно при дворе бываемых. Пришед домой, начал он жаловаться на спазмы в груди, которые действительно начади его тогда же мучить и наконец до того усилились, что, в 1-м часу пополуночи, надлежало ему пустить кровь, потому что жизнь его была в крайней опасности. 8-го числа государыня, услышав о сем происшествии, залилась слезами. Между тем графу сделалось легче, так что он ходил вверх и возвратился оттуда с александровским орденом. После обеда опять мучили его спазмы, хотя не так сильно, как накануне. Рожерсон и Мессинг были почти [218] денно и нощно у него не без дела, но, несмотря на усердные их старания и действия целительных составов, изобильно больным принятых, спазмы то переставали, то возобновлялись почти две недели к ряду и при том не одни спазмы составляли терпимую им болезнь, но присовокупилась к оным и жестокая гипохондрия, которая не отставала от него ни на одну минуту; во время болезни он почти никого не принимал и даже посещения государыни были ему в совершенную тягость. Предо мною старался он всегда описывать непостоянство жизни человеческой, опасность своея болезни и напоминать об отличных милостях к нему монарших, дабы не подать повода к подозрениям, что у него, кроме болезни, есть на сердце печаль, которую он, однакоже, сколько языком ни таил, но на лице скрыть не умел. Уверив меня крепко, что никого так не любили, как его, он стыдился открыть мне, что мечтающийся в уме его соперник мешает ему наслаждаться покоем. Я взирал с сожалением на сии преждевременные вздохи и Казаринов ни мало меня не тревожил. Меня беспокоила одна только графская гипохондрия и холодной его, несмотря на продолжение к нему милостей, прием известной особы, чем он легко мот наскучить. Что же касается до Казаринова, то я уверен был, что с сим никакой перемены не последовало, ибо с самых тех пор, как в городе начали говорить об нем, то я весьма надежному человеку поручил присматривать за ним; впрочем, как выше упомянуто, Казаринов знаком; знаком однакоже только потому, что он везде, где случай позволяет, выставляет себя.

Приезд сюда Ивана Степановича (Рибопьера) восстановил все дела по прежнему. Гипохондрик целовал с радости приезжему руки, а двор, любящий больного по прежнему, рад до бесконечности, что больной сделался здоров и весел.

18-го (сентября 1788 г.) пожаловали ему бриллиантовую нового ордена звезду в 17,000 р. Во все сие время придворные, одни, проходя ту комнату, где висит графской портрет в эремитаже, говорили, что пора на место сего другой портрет повесить. Другие кричали, что русской табак не в моде, а Анна Степановна (Протасова) старалась всех уверить, что государыня [219] смеется его болезни. Все это оказалось ложно и графа любят сильно по прежнему.

Великой князь возвратился сюда сего месяца 18-го числа. Ожидали, что его высочеству дадут за сделанную кампанию георгиевский орден, но если оного завтра не дадут, то и неуповательно, чтобы в нынешнем году дан был.

Шведы выступили из границ наших. Место, на котором они лагерем стояли, заняли наши войски.

В Швеции собран быть имеет сейм, которому король желая воспрепятствовать, старался взбунтовать далекарлцов и приохотить сих к поднятию оружие против собственных соотчинов своих. Но тщетно: далекарлцы отказались. Теперь король адресовался во многим европейским дворам с прошением, чтобы нас с ними помирили. Двор думает, что сей поступок может произвесть в Европе войну гораздо опаснее шведской: может быть, захотят нас мирить с ним на кондициях для нас несходных. Государыня недовольна и тем, что король с прошением мира не прямо к ней адресовался.

— «Il frappe a toutes les portes pour demander la paix, mais c’est a moi qu’il devait s’adresser».

Касательно сих дел от англинского двора много будет зависеть; если сей нам не помешает, то и прусской злодействовать не будет. Уверяют, что с Англиею не трудно восстановить доброе согласие возобновлением, на первой случай, коммерческого трактата Но доколе пребудет при англинском дворе нашим министром граф Воронцов, до тех пор о возобновлении коммерческого трактата и помышлять нельзя. Сверх сего, главное затруднение настоит в том, что государыня англичан, а особливо короля их, не может терпеть. О цесаре продолжаются хорошие мысли.

— «C’est moi qu’il aime, c’est a moi qu’il est attache».

Здешние цесарские наемники стараются утверждать мнение сие. Пусть бы это и так было, но жалко, что притом с прусским посланником обходятся крайне презрительно. Крайне презрительно, может быть, и против воли монаршей, ибо с некоторого времени государыня лично обходится с министром сея державы ласковее прежнего. Здесь цесарцы извиняют повсеместные неудачи свои тем, что они ведут вспомогательную войну. [220] На сей счет посол их кричит везде: mon Dieu, mon Dieu, Oczakow!! Сему подражают и наши наемники их; что же касается до государыни, то она ни мало Очаковым не беспокоится, и все, что его светлость предпринимать изволит, превозносит хвальбою. Досадует на одно только то, что его светлость подвергает себя опасности. Какую пользу принесет Очаков, если виновник приобретения его постраждет.

Преданность гр. Александра Матвеевича к его светлости можно смело назвать примерною в свете.

(Начало октября). Граф Александр Матвеевич, скучая напоминовениями моими о приезжих от вас курьерах, отправления здесь ожидающих, приказывал мне 28-го сентября, одного из них к вам отправить с письмом своим, с шубкою от государыни и байками, о коих его светлость изволил к нему писать, чтобы оные скорее присланы были; но имея тогда в виду тезоименитство светлейшего князя и донесение о делах, к сведению его светлости нужных, без письма государыни и таковых же от графа Безбородко, чтобы влачило отправление баев, и при оных известного мне неважного содержания его сиятельства письма? В оном значит, между прочим, что государынь, по причине обеда, писать (письмо) недосуг было. Нет: — не обед был тому причиною, и это мне приметнее стало 30-го сентября, когда я с знаменитым имянинником приносил его сиятельству (Мамонову) поздравление.

Сей раз трудно было получить царской письмо и граф, вручая оное мне, заприметил: государыня недовольна: 1) что не присылается сюда журнал об осаде Очаковской, 2) что от его светлости, в течении нынешнего года, не было принесено поздравления Ее И. В-ву ни с одним ее праздником, и наконец, 3) что от его светлости не воспоследовало ни малейшего, отзыва о шпаге и золотом блюде, к нему посланных.

Все сие извинял я пред графом, а он пред государынею, столько сколько лучше можно было, а особливо последнее оправдывал еще тогда, когда, поднеся депеши, привезенные сюда последним курьером, государыня присылала к графу письмо его светлости с примечанием, чрез Захара объявленным: «наша посылка как в воду впала». Кроме сих причин, надобно быть еще другим, гнев таковой водворившим. Чрез [221] все лето государыня была хорошего расположения, и претензии ее появилась недавно. Я думаю, что во время графской болезни, злодеи его светлости успели что нибудь внушить. В числе злодеев занимает непоследнее место цесарской посол, беспрестанно и неусыпно в происках коварных обращающийся. В сие время, носился в городе повсеместно слух, родившийся, по догадкам моим, в Мурине, будтобы армия Екатеринославская, быв жестоко поражена очаковскими и капитан-пашинскими войсками, подвинулась семнадцать верст назад. Много было и теперь есть вранья, сему подобного, которым, яко ни малейшего внимания нестоющим, я вам не скучаю. Сию жевесть докладываю для того, что меня, справедлива ли она? спрашивали Совета члены многие и другие чиновники. Может быть, и государыня не знала верить ли сему или нет. К сочинению сия вести несправедливые подал случай, как я думаю, отряд г. Уварова с полками. Государыня сверх сего занята была многими хлопотами и заботами, причиненными ей пропозициями о примирении нас со шведами, от королей прусского и английского последовавшими. 25-го сентября в Совете определено было: 1) учинить обоим сим королям наглый отказ, а между тем, 2) в подкрепление оному отказу, Украинскую армию, усилив ее полками из армии Екатеринославской и корпуса Кавказского, отправить в Польшу. 3) Собрать для такового же предмета в Белоруссии корпус, тысячах в тридцать человеках. 4) В полуденных местах, поступать против неприятелей, в случае прусской войны, образом оборонительным. Словом сказать, в собрании сей раз Совета, ежели голос одного Воронцова за Совет почесть можно, положено было по мере родить прусскую войну; всесильно заниматься приуготовлениями к оной; возвысить сколько можно больше графа Петра Александровича (Румянцева); положить твердое основание к приведению в расстройку всех предположений его светлости, и посредством сего довести дело до такого замешательства, чтоб в мутной воде удобнее было рыбу ловить. Прочие члены Совета почитали мнение сие изречением вдохновения Божия. Да как и не радоваться таковому предложению? Одни льстили себе, что удастся им командовать отдельными корпусами, другие ожидали, в вознаграждение себе, от императора сокровищ; что же касается до государыни, то и [222] ей мнение сие не ненравилось, потому что старались ей внушить, что тако требуют сего честь ее короны, слава ее правления и польза общая и частная государственная.

Один граф Андрей Петрович (Шувалов) отважился утверждать противное сему. С начала он объяснялся с государынею словесно, потом отозвался в Совет с письменным голосом, с которого тогда же препроводил при записке к графу Александру Матвеевичу вопию для поднесения государыне и просил, чтобы граф Александр Матвеевич, если патриот, любящий отечество свое, покрепил мнение его. Голос сей, поданной сентября 28-го дня, возбудил в Совете великое на себя внимание. Поднялся шум и звон, а Воронцов от злости не знал, что делать. Чтоб обуздать сего хотя несколько, и знавши, что его светлость писал пред сим к графу Александру Андреевичу, что королю прусскому напрасно отказано было неучтиво на сделанную им пропозицию помирить нас с турками, просил я Ивана Степановича внушить графу Александру Матвеевичу, чтоб он Шуваловской голос подкрепил. Сие то дел положение заставляло государыню скорбеть, сердиться и прибывать в суете, нерешимости и задумчивости. Мнение Воронцова казалось лестным и голосом Шувалова пренебречь нельзя было. Между тем, сегодня решилась государыня чести с королем пруским переписку учтивее прежней. Склонял я впрочем, чтобы со всеми сими и многими другими важными делами отнеслись отсель в совету его светлости, но, с одной стороны, препятствует сему крайнее графское о делах нерадение, с другой же — неутомимые цесарских наемников происки, ибо сии, желая, все дела решить так, как им хочется, стараются двор содержать в расположениях, намерениям их соответствующих. Дай Бог, чтоб не сделали привычки решать всио сами собою.

Подношу копию с письма, которое писал здешний прусский министр к графу Нессельроту, новому нашему посланнику, отправившемуся в Берлин. Государыня изволила читать подлинное письмо и с тех пор обходилась с прусским министром ласковее прежнего.

Бенкендорфша родила мертвого сына. Великой князь и великая княгиня пожаловали ей при сем случае в подарок вексель в десять тысяч р., кои в три месяца заплатить обещались. [223] Подношу также копию с письма, собственно до меня касающегося, и при том всенижайше прошу о поправлении состояния моего, дабы я, в ожидании наследства, не пропал с голоду и холоду.

На шубке, подносимой его светлости, нашит ярлык с собственноручною Ее И. В-ва надписью.

Спустя после сего несколько часов, Малиновской отправился с сельдями, сыром, сливками и прочими вещами.

14-го октября 1788 г. Король прусский требует, чтоб датчане от союза с нами отстали, а паче, чтобы покорять шведов они нам не помогали, в противном же случае грозит он отнять у них Голштинию. Отзывы государя сего, сделанные республике польской, так же, для нас неавантажны. Сколько приметить можно, то государыне крепко хочется посбить пруссакам спеси, хотя же, в письме к его светлости, явного к тому намерения и не открыто, но это, я думаю, для того, чтоб его светлость не отсоветовал. Что, конечно, хочется — я не утверждаю, потому что беспосредственного сношения не имею, догадка же моя основана на известиях, дошедших ко мне из вторых уст, и не из одних, которым, кажется, можно верить. После завтра будет Совет, в котором, в присутствии главы оного, о сих делах трактовать будут. Полки пехотные украинской армии хотят умножить числом людей, по новому штату, то есть в полку восемь мушкатерских рот, каждая в 212 человек, да и вообще сделать диспозицию армиям, куда какую часть, с кем и противу кого обратить. Сие то многих неприятных обстоятельств стечение заставляет желать его светлость здесь скорее видеть. Псковской драгунской полк формируется с прибавлением в оной рекрут, а не с присовокуплением к нему Ямбургского полка. Вы спросите — почему? 1) что здесь много полков надобно, натвердили и твердят государыне; 2) хотелось дяде поберечь племянника, хотя впрочем дядя в крайне нехорошем положении при дворе, и 3) что граф Валентин Платонович (Мусин-Пушкин) Ямбургский полк хвалит, потому что Михельсон его хулит. Я не знаю, что будет из Псковского полку: потребна куча лошадей и 980 рекрут, которых невозможно, кажется, приуготовить к весне конными солдатами! Святое дело когда бы поступили по плану его светлости, и я продолжаю хлопотать о [224] сем. У графа Валентина Платоновича с Михельсоном неладно. Их поссорили те люди, которые при начале шведской войны, описывая следствия оные, старалися двору внушить, что, кроме графа Петра Александровича, шведов и наследников их никто усмирить не может, и тот, которой тогда сам себя ласкал надеждою быть главнокомандующим финляндской армией. Реноме Михельсона печалило их, что графу достался в команду хороший генерал, а им хотелось, чтобы граф предводительствовал без успеха. Жалко, что граф подается в подобные обманы и графа Брюса почитает своим другом.

Граф Валентин Платонович приехал сюда октября 7-го дня. Донесение его, что зимою никаких военных действий в Финляндии производить нельзя, не полюбилось. Между тем, для девяти тысяч человек делают из овчин куртки, валенцы и прочие зимние снаряды.

Храповицкий в моде, и с сим граф Воронцов всеми силами старается свести дружбу.

Подполковник Глебов взят, по имянному указу, за долги под стражу, в надворной суд. Он должен слишком двести тысяч рублей. Думают, что из сего дела произойдут худые следствия, ибо много взято денег с тем, чтоб по делам стряпать. Глебов посажен происками Цыгорова и по докладу здешнего главнокомандующего в губернии.

Подносимая баснь сочинена, не знаю кем, на покойного Ивана Максимовича.

Четвертого дня, племянник г. Завадовского шутил публично в банковом правлении: «под Очаковом три месяца уже (окружили) но гоноров о сю пору нет».

22-го октября 1788 г. Войны с Пруссиею и Англиею, кажется, избежать уже нельзя, потому что, с одной стороны, короли прусской и английской, приняв на себя вид повелителей вселенные, явным образом мешают нам во многих делах, с другой-же, что государыня и Совета члены, признавая поступки сих королей непростительного наказания достойными, не полагают мщению соразмерных обстоятельствам пределов, и нет между раздраженными частями посредника. Еслиб пред сим перепискою хотя немного менажировали короля прусского, [225] и бывший в Берлине смененной Нессельротом министр не поступал бы там презрительно, то, может быть, не дошло бы до такой крайности. Письмо собственноручное к графу Нессельроту, с которого при письме к его светлости приложена копия, стоило двудневных слез, чтоб согласиться выместить из него грозное и черное, что в нем прежде написано было. Трактуя о сей материи, г. Завадовский всесильно старался графа Александра Матвеевича склонить на свою сторону, то есть, внушить сему склонность к мщению, подобную своей и графа Воронцова. Господа сии сильно желают новой войны и всячески к оной настраивают и потакают. Сохрани Бог еслиб все делалось по их внушениям. Непременно нужно его светлости побывать здесь, хотя на короткое время посля, если даст Бог, взятия Очакова. Встревоженная со всех сторон, царица наша подвержена теперь век преждевременно съедающим беспрестанным печалям, сколько ее ни стараются веселить то комедиями, то другими забавами, и кажется, что свидание с его светлостию полезнее бы было в сем случае всех приобретений на свете. Граф Александр Андреевич опять немножко поправился, для того что дел исправлять некому, а Храповицкий хотя и моден, но с Бахусом не пресекает своего знакомства, да и способностей к делам таких, какие граф имеет, не имеет. Иван Степанович отлучился в Старую Русу, где его полк стоит, на короткое время. Никогда любовник к любовнице не может столько привязан быть, сколько граф Александр Матвеевич в Ивану Степановичу. Гвардейские роты велено укомплектовать 212-ю рядовыми и полк графа Петра Александровича (Румянцова) таким же образом.

Г. адмирал Грейг, к крайнему сожалению, скончался. Граф Иван Григорьевич (Чернышев) с приезда своего из Италии почти все время сидел дома под видом болезни, явился же ко двору на другой день, получа о смерти графа известие; видно, хочется, чтоб, без согласия его, не был кто назначен к командованию флотом.

7-го ноября 1788 г. Граф Шувалов, до подачи голоса своего в Совет, объяснял государыне содержание оного словесно, но как неусыпными стараниями известных господ предъубеждения [226] уже действовали, то голос сей государыне столько же не понравился, сколько несносен был Совету, которой, с своей стороны, именовал оной сумазбродством, ни малейшего внимания не заслуживающим, и мнениям, воле и достоинству Ее И. В-ва противным. Огорченной сим происшествием, граф засел после сего дома и занимался размышлениями в ожидании мщений, графом Воронцовым с товарищи ему приуготовляемых, хотя впрочем гр. Мамонов, убежден будучи мною и Иваном Степановичем, и защищал голос его. Тут не было однакоже более успеха, как только что решились с берлинским двором вести переписку умереннее той, каковую предполагал Совет, привыкший словами язвить все то, что идет не по его мыслям. Да и сие снисхождение стоило довольно слез. Посети графа в таковой его задумчивости, и объявив ему, что его светлость со мнением его согласен, какой это был для него подарок? По его мнению, нельзя было избрать к употреблению в государственные дела вреднейших людей, как графа Воронцова, Завадовского и графа Безбородко.

— «Воронцов главная всему пружина, человек тот, которой во всех своих деяниях и предприятиях не имеет другой цели, кроме причинения вреда его светлости, хотя бы сие и с самою государства пагубою сопряжено было; человек, который дал императору обет содержать здешний двор в таком расположении, чтоб мы всегда готовы были споспешествовать ему во всех его намерениях, хотя бы оные пользе наших дел не всегда соответствовали; интересант, советник многих для России бесполезных коммерческих трактатов, от которых только он и товарищи его получили свои корысти и, словом сказать, коварством преисполненной государственной злодей; Завадовский первой ему друг и товарищ, потатчик, Махиавел и исполнитель на бумаге умоначертаний Воронцовых, а Безбородко верховая лошадь Воронцова, человек, впрочем, добрый и полного понятия, но по связе своей опасной. Нет тайны в делах наших, которые бы ни знали посол и вся канцелярия его; мудрено-ли после сего, что дела наши в отношении к протчим державам европейским пришли до такого замешательства. Я вас уверяю, что грозящая нам прусская война и сопряженные со оною многие неприятности суть дела, от [227] вымыслов их родившиеся, дабы им тем удобнее удалось в мутной воде рыбу ловить. Я многое предоставляю словесно пересказать его светлости, уповая, что он скоро будет сюда, если любит отечество свое. Какая нужда была прожектировать в теперешнее время с Польшею трактат? Для получения 12,000 червонцев! И какая нужда была рекламировать так скоро датской сиккурс? Я предсказывал Совету, что король прусской вмешается по поводу сего в шведские дела, и тем паче не надлежало нам датского сиккурсу требовать в нынешнем году, что для нынешней кампании он был для нас совершенно бесполезен, а для будущей — успели бы мы потребовать его в будущем январе месяце. Спешили для того требовать сиккурс, чтоб скорее подать повод в прусской войне. Это невероятно, что они противу князя (Потемкина) предпринимали».

Я всячески буду стараться удержать графа в таком расположении в его светлости. От сего есть очевидная польза. Князь Вяземский одного с графом Шуваловым мнения; о графе Пушкине сумневаться нельзя, потому что сей никогда с Советом не был согласен, а Салтыков также, думаю, ополчиться не посмеет, — и так в Совете сделались две партии, когда, напротив сего, прежде никто в Совете не посмел противоречить Воронцову и союзникам его, почитая изречения их почерпнутыми из монарших уст. Вчерась трактовали в Совете: вводить-ли в Польшу новые войски? Граф Шувалов отозвался письменно, что об этом Совету трактовать не следует, но надлежит оное предать благорассмотрению его светлости, яко фельдмаршалу и первому военному министру, которому ближе должно известно быть, настоит-ли надобность во введении в Польшу новых войск, сколько именно, куда и каких?

Иван Степанович еще из Старой Русы не возвратился, а письмо ваше отправил я к нему с нарочным курьером.

Завадовский рассуждал: «если бы князь не обнажил здешнюю часть войсками, то бы шведы никогда в войну с нами вступить не посмели, и еслиб под Очаковым не …., то бы король прусский никогда не посмел поступать с нами так дерзко. Верно цесарцы для того Банат оставили, что граф Румянцев ближе к Дунаю подвинулся: одно имя Задунайского приводит уже турков в робость». [228]

Граф Румянцев пишет сюда, между прочим, что и в тамошних местах теперь уже холодно, и что куртки солдат не греют.

Сердечно и я желаю, чтоб его светлость после взятия Очакова соблаговолил поспешить приездом сюда, тем более, что теперь и государыня желает его видеть здесь скорее. Нехудо бы застать расстроенное положение помянутых трех господ, которые весьма не в моде. Кажется, государыня узнала их и полезные их дела. Воронцов, под видом болезни, сидит уже две недели дома. Князю Вяземскому поручено сделать объяснение. почему наш рубль ходит не дороже 32 штиверов. Кажется, что сей не пощадит Воронцова. Дай Бог, чтоб его светлость поспешил, а то нужда в деловых людях, не имея на примете других, может быть и опять принудит приняться за них, хотя они доведены теперь до весьма покорного положения. Нужен приезд его светлости более всего для того, чтоб огорчения... с ног не свалили. Прибежище к сочинениям комедии не унимает слез. Сколько впрочем ни крепятся, а, кажется, тревожатся и тем, что сделана ошибка в доверенности к людям, крайне дела наши расстроившим, и что не внимали тому, что от его светлости предсказано было.

Подношу при сем голос графа Шувалова и протокол Совета, голос Шуваловской на свет родивший.

Подношу также ведомость сколько экстраординарной суммы принято и сколько еще принять следует. Без отзыва его светлости ничего не дадут, потому что его светлость обещать изволил князя Александра Алексеевича (Вяземского) уведомить сколько ему денег потребно. Вся принятая сумма отправлена к вам, как вы из ведомости, при письме графа Валентина Платоновича отправленной, усмотреть изволите. Теперь остались здесь одни плотничьи деньги, помесячно принимаемые, которые большей частию на лицо, кроме 10,000, в расход уже поступивших, разумея сего года мая с 1-го числа месячные деньги, а за целой год прошлой, то есть сего года мая по 1-е число, и плотничья сумма к вам отправлена. Строевой же херсонской суммы в приеме не было. Здесь, без денег быть нельзя, почему и удержана месячная сумма; то, что за расходом останется, конечно, представить в целости не премину. [229]

Слух носится, что шведы сбираются предать зимою корабли наши в Ревеле огню.

Сличите вы прежние два письма, к его светлости отправленные, с протоколом Совета, вы увидите, что много из протокола почерпнуто; в голосе витийством и восторгом упрекается сочинитель протокола, г-н Завадовский, а Воронцову за слова: коммерция наша выиграла бы более, нежели всевозможные с Францией договоры, грозил быть вечным злодеем. В прежних письмах писано в его светлости, чтоб после взятия Очакова приступить к переговорам с турками о мире. Мне весьма показалось это и смешно и досадно; смешно потому: «турки, несмотря, что некоторые европейские державы предполагают подать им свои пособия, может быть, согласятся в заключению мира»; досадно же потому, что мне казалось не хотят-ли чрез сие удержать в тех местах его светлость. Сказав мысли мои напрямик, что без его светлости не будет ни здесь, ни там никакого успеху, сей раз пишут они, приглашая его сюда.

Верите-ли, что уже и этот проект был, чтоб, взяв Очаков, отдать им опять, дабы только помириться с турками, и дабы иметь свободные руки воевать с пруссаками.

29-го ноября 1788 г. Привезенные г-м Драшковским депеши касательно поведения нашего противу прусского двора крайне не полюбились, так что государыня принималася неоднократно писать выговоры. Удерживая от таковых, продержали отправление сего до прибытия сюда г-на Душинкевича, с которым присланная депеша относительно перемены политической системы, подобно первым, не полюбилась же. Двор остается непоколебимо при прежнем своем намерении, да в отсутствии его светлости и не мудрено содержать его в таковом расположении, неусыпным старанием тех людей, которые имеют от сего выгоды свои, лиющиися на них от беспрестанного повторения хитросплетенных, в честь двадцати семи летнего царствования, песней, и которые довольно искусны, чтоб коварным замыслам своим дать вид пользы, будтобы нераздельно сопряженной со славою помянутого царствования и властию его самодержавною законодательною, по мнению их, на весь свет простираться [230] долженствующею. Сею системою, целию приобретение власти над монаршим сердцем и скопище сокровищ имеющею, предводительствует граф Воронцов, способствуясь графом Безбородко и г. Завадовским, яко людьми к достижению желаемого им наиспособнейшими. Низвергая тут все то, что бы могло быть им препоною, не престают они злодействовать и его светлости, подкрепляя себя, в сем случае, императором, его здешним причетом и французским двором, коих на сей конец на свою сторону они преклонили. Слышно, что они внушили теперь императору, чтоб по окончании нынешней кампании он посетил здешнюю столицу; но неизвестно еще мне, событие воспоследует ли предположению сему. В усердии графа Александра Матвеевича сумневаться нельзя, да и силы его противу прежнего не умалилися, но сей не имеет в делах столько практики и чужд иногда той расторопности, чтоб уметь дать на все встречающиеся вопросы надлежащий ответ. Для сего то постскриптум присовокупили в письме его в его светлости. Приписка, впрочем, не настоит для его светлости ни малейшей личной опасности, однакоже быть здесь непременно нужно. Сего требует странное дел течение и состояние государыни, смущенной в духе, подверженной беспрестанным тревогам и колеблющейся без подпоры. Есть надежда, что, по прибытии сюда его светлости, пойдут дела по желанию его. Хотя государыня и не сообщает собственноручных его светлости писем, однакоже льстить умеющие находят нередко средство узнавать содержание оных из уст ее образом для нее неприметным. Тут чинены были между прочим упреки, для чего его светлость не держится тогоже мнения, что говорил за два года пред сим? Сие оправдал граф Александр Матвеевич сколько умел, и я, услыша оное от него, заприметил ему, что, вопервых, может быть, изречениям его светлости дан не тот толк, которой бы они иметь должны; во вторых, что нередко бывает нужда соображать систему политическую с течением дел, а не настоять в невозможности, чтоб течение дел соответствовало системам, в воображениях наших родившемся, да сверх сего сказал: «я боюсь, чтоб выговоры, если оные случатся, не удалили от дел государственных такого человека, которого государыня ничем в свете [231] заменить не в состоянии будет, и отчего непоследовало бы падение государства».

Граф Шувалов подал новой голос, препровождаемой в письме его к его светлости; да сверх сего, после оного подачи, когда в Совете трактовано было, каким образом расположить будущие наши военные действия, он от суждения о сем отказался, дав знать, что о сих делах приличнее судить президенту коллегии. Весть о взятии Березани извлекла из него слезы. Один раз в разговоре сказал он мне:

— «Нет вреднее государству человека как Воронцов; когда мне случилося говорить с ним о делах государственных, способом, его образу мыслей несоответствующим, то он мне всегда ответствовал: — «Que voulez vous de cette f……. pair et de cette f……. nation». Он нередко внутренно сам смеется предположениям государыни, но не только никогда не отвлекает ее от дел, коих худые следствия он предвидит, но еще поощряет ее на то, дабы только идти всегда вопреки его светлости и не лишить себя доходов. На сем основании заключены все коммерческие трактаты, ни малейшей пользы нам не приносящие, и, для получения 12-ти тысяч червонцев, прожектирован был трактат и с Польшею. Сей человек, обогащенной императором и французским двором, не жилец здешнего государства: при первом удобном случае переселится он в чужие край».

Слух носится, что Франция дала нам знать, что, прежде прошествия осьми месяцев, она нам ни в какой войне содействовать не может, и что по поводу сего Воронцов просится туда чрезвычайным послом, чтоб союз с Францией привести в скорейшую деятельность и порядок. Если его туда пошлют, то надобно думать, что он никогда в Россию не возвратится. В поручении ему сего поста я однакоже сумневаюсь, ибо он, будучи теперь при дворе в дурном положении, сидит под претекстом болезни дома, да для чего и не сидеть спокойно, когда помощники его здоровы.

Известно, что члены Совета не великие географы, однакоже нельзя статься, чтобы они не имели никакого понятия о Березани. Получа о сем известие, некоторые спрашивали однакоже, где лежит Березань и что значить взятие сего острова и крепости, [232] лежащей на оном? Я ответствовал, что туркам, а особливо очаковцам, значит оно тоже, чтобы нам значила потеря Кронштадта.

От взятия Очакова обещают себе золотые горы. Уши болят от противных о сем здравому рассудку слухов, и боль сия тем чувствительнее, что занимаются таковым размышлением люди, над людским жребием непосредственные и посредственные властелины, одни чтоб умалить цену вещи, покупаемой дорогими трудами, а другие, сиречь настроенные, Бог знает почему утешают себя, что приобретение Очакова переменит все дела в Европе в пользу нашу, поселит страх во всех обывателях вселенные и соделает их нашими обожателями. По крайней мере тут досадно то, что потеряно всяческое мероположение. Ожидали сея вести нетерпеливо к 24-му числу и по наступлении оного не стыдились некоторые советники говорить громко, что некоторые вас видели с сею вестию приехавшего и говорили с вами. Ко мне приставали многие, где вы расположились квартирою.

Случай к миру со шведами, о котором упоминается в письме графа Александра Матвеевича к его светлости, не значит, как я думал, ничего и чуть ли даже не обманывают нас наряду с протчими. Таким же образом утешали себя и тогда, когда получили известие, что Штакельберх подал сейму польскому грозную ноту. От подачи оные обещали себе великую перемену в делах польских, и еслибы оным преждевременно не занималися, то воспоследовавший на оную ноту неприятный ответ с его следствиями, в польских газетах напечатанный, нестолько бы нас опечалил, сколько сие действительно теперь последовало. Не удивляйтесь сему. Сим то способом достигают до намерения своего те, которые желание к мщению желают умножить, дабы ускорить чрез то в делах расстройку.

Слышно, что шведы приуготовляются к зимней кампании, касательно же наших приуготовлений к таковым же зимой действиям, то об оных в городе и последние люди знают.

Препровождаю при сем копию с указа, о приуготовлении войск на будущие здешние воинские действия данного. К командованию над войсками галерными хотят определить [233] генерала-аншефа, но неизвестно еще именно кого. Между тем войска, на галеры назначенные, поручаются графу Брюсу.

Здешним флотом командовать будет Чичагов, впрочем, слышно, что хотят выписать г-на Сюфрена.

Рубль наш ходит в 30 штиверов, о сем подана была записка от генерал-прокурора, чтоб сие исследовать. Тут бы много открылось неполезного для графа Воронцова, однакоже государыню и здесь успели предубедить. «Время курс унизило, время и возвысит».

Цареградские известия обещают в министерстве перемену визирю и капитану-паше. Оттудаже пишут, что Порта намерена праздновать при пушечной пальбе целую неделю, если Очаков отстоится.

Полоненной с ломбардом офицер Рачинской, помощию пребывающего при Порте французского министра, прибыл сюда. Он был представлен государыне, и теперь за болезнию здесь пребывание свое имеет; вместе с ним приехали сюда, бывшие в полону же, Курского полку старший сержант и один рядовой; сержанта с сим препровождаю.

Душинкевичу пожаловано сто червонцев и, может быть, дадут капитанский чин, если утихнет гнев, происшедший от несогласия его светлости на продолжение теперешней системы.

На сих днях приехал сюда английской чрезвычайной министр Витфорд (?).

Граф Брюс подарил своему правителю канцелярии, г-ну Гоблицу, 10,000 руб.

В Екатеринин день государыня была невесела; при выходе в публику пятиклассных особ, в уборной комнате ее ожидавших, застала она графа Мамонова в разговорах с великою княгинею. Ревность и досада имела сильные свои действия, но прошло, слава Богу, все благополучно.

Г-н Русанов военным советником и секретарем военной коллегии, попрежнему, с производством жалованья по сту рублей на месяц, в добавок к секретарскому, доколе он при графе по случаю командования армией пребудет. Я не завидую счастию других, но больно быть в пренебрежении, а притом в неоплатном долгу, и не иметь и нужного пропитания; в сравнении сего, если не в пятеро более, то по крайней мере столько [234] же трудился, что делать! Кажется, пора удалиться от всех чинов и дел и за соху приняться. Неужели на степе (т. е. в степи?) земли кусов откажут.

1789 г.

3-го января. Еще до приезда сюда г-на Боувера (Боур)государыня была уже нездорова; во время же принесения Богу за взятие Очакова благодарственного молебна, сделалось ей от простуды хуже, так что после того пролежала она более десяти дней в постеле. Есть теперь легче, но выходу из внутренних покоев не было до сих пор и, во все сие время, не изволила пера брать в руки, отчего и отправление сего замешкалось.

Перемена в здоровье государыни весьма приметна, особливо же примечания достойно собственное ее в том признание пред гр. Мамоновым. Говоря иногда о слабости здоровья, признает присутствие его светлости здесь необходимо нужным и располагает, когда его светлость сюда прибудет, отсель уже никуда не выпускать. Иногда же, помышляя о приезде его светлости, тревожится. Сильно хочется удержать теперешнюю политическую систему, говоря, что и его светлость опрокинуть оную не возможет; но все сие, как мне кажется, не изъявляет твердости, чтоб системы переменить нельзя было, а посему и приезд его светлости тревожит.

Да и вообще что до приезда его светлости сюда касается, то у нас теперь такое время, каковому, по писаниям, надлежит быть при втором пришествии. Стоящие о шую трепещут, одесную же — радуются, судимы будучи без суда каждый плодами дел своих. Венской — ходит прижавши хвост, который приподнять обещает ему французской — надеясь на прежний свой кредит у его светлости. Чтоже касается до прусского и аглинского — то сии ожидают его светлость нетерпеливо. Фразер, напившись до пьяна на бале у Льва Александровича (Нарышкина), при питии здоровья его светлости, прокричал, что более всего делает чести победителю Очаковскому, это то, что разогнал из армии принцев де Линьев, принцев Нассавских и Павлов Жонесов, и взял город без их советов. [235]

Накануне нового года сын г. Рибопьера пожалован в конную гвардию в корнеты, в награждение скуки, которую отец должен претерпевать просиживая у графа.

Г-ну Рахманову пожалованы 2-й степени Владимирский крест и с бриллиантами шпага, чем однакоже г. Рахманов недоволен.

И сегодня ни писем государыни, ни гр. Мамонова — получить нельзя было. Государыня с часу на час ожидает его светлость.

21-го генваря 1789г. После отъезда последнего отсель курьера, гр. Александр Матвеевич занемог и был почти две недели опасно болен от сделавшегося в горле чирья. Теперь опять здоров. Ожидая его светлость с минуты на минуту, писать ни под каким видом не хотели; да и меня от отправления сего удерживали. Новостей никаких нет, кроме что ненависть к прусскому двору усиливается. Дай Бог, чтоб отзывы, чинимые на счет сего, хотя они и приватно произносятся, не имели преждевременных следствий.

— «Que се que се petit homme, je lui apprendrai bien son metier».

Как не радоваться известным людям, что до сих пор сия статья идет по их желанию? Да и мудрено ли содержать ее в таком положении, когда беспрестанно представляют картину, изображающую короля законодательнице непокорного, его надменность, слабость войск прусских и сему подобные, к достижению их видов клонящиеся, предметы. Принц Нассавский, сколько с приезду ни тучен был, опираясь на славу дел своих, но вскоре потом узнал, что, без покорности в его светлости, нет ему у здешнего двора хорошего приему. Надобно впрочем отдать теперь сему принцу справедливость, что он ведет себя в его светлости весьма покорным. Г. Драшковский вчерась сюда приехал, его уверили в Москве все г-да, что его светлость уже здесь. Привезенные им письма при сем подношу, в том числе и возвращаемое к покойному князю Волконскому.

Сейчас приехал г. Боувер. Я думаю, что с ним будут ответствовать. [226]

Февраля 3-го 1789 г. Весь город ожиданием его светлости встревожен. Теперь, кроме касающихся до сего разговоров, других нигде не слышно. Государыня в ожидании сильно скучает.

— «Боже мой, как мне князь теперь нужен».

Третьего дня, вот какой был, между прочим, разговор с Захаром.

Государыня. — «Скажи, пожалуй, любят-ли в городе князя?»

Захар. — «Один только Бог, да вы».

Получа сей ответ, призадумавшись промолчала, потом сказав Захару «прощай», размышляя прогуливалась по Еремитажу.

Цесарское посольство хотя и продолжает к его светлости свою ненависть, но однакоже прибытия его страшится, опасаясь в политической системе перемены, хотя, впрочем, ц не теряет надежды устоять в своей, опираясь на известные здесь подпоры. Советник при сем посольстве г. Рат проговорил одному человеку:

— «Неужели Рибопьер императора на князя променяет?»

Французский министр употребляет все способы замысловатым красноречием своим подкреплять пользы императора и двора своего. Г. Завадовской, услыша о надписях, сочиненных государынею на вратах, сооруженных в Софие в честь грядущему с полудня на север победителю, пожавши плечами, покиваша по словенски и главою.

Графиня Соллогуб, выдержав несколько недель карантин в доме, вчерась первой раз в публику явилась; одни говорят, что бывшая в доме оспа принудила ее дома сидеть, а другие говорят иное, и будто бы она потонела. Я достоверного о сем ничего не знаю.

В Царском Селе сооружены триумфальные ворота с надписями, сочиненными Ее И. В-вом. Слышно также, что от великого князя дано повеление морскому баталиону и наследникову кирасирскому полку встретить вашу светлость с почестями, принадлежащими фельдмаршалу.

(Апрель). Его светлость, по прибытии вчерась сюда, изволил остановиться у пристани против Еремитажа, где стояла [237] ожидавшая прибытия его шлюбка. Отправляясь в Гофспиталь, в препровождении Петра Лукича и, подоспевшего скорым пришествием, Михаила Сергеевича (Потемкина) изволил приказать, чтобы перемена лошадей чрез час готова была и ожидала бы возвращения его у пристани против дома Михаила Сергеевича. По возвращении из Гофспиталя изволил, с помянутыми особами, к коей присовокупиться приказано было и Федору Ивановичу, отправиться на дачу к Льву Александровичу (Нарышкину). Я не имел случая доложить об омофоре (?), которой, ежели верить словам Моллера, в субботу к вечеру поспеет.

Вам известно уже происшествие до вчерашнего числа о явившейся на чулочной фабрике французской водке. Вчерась же фабричные, возъимев подозрение на Петра Степановича, по приказанию его не согласились отдать водку хозяину оные, и сколько я слышал, то и средства, судиею в разбирательстве сего дела употребленные, не соответствовали на сей раз обстоятельству дела. Петр Степанович, огорчась наконец непокорностию фабрикантов, доложил об их упорстве его светлости, в коему ездил на дачу. Его же светлость изволил приказать взять Волкова и купца того, коему водка принадлежит, под караул. Сидящих под стражею навестил я на съезжем дворе.

Волков утверждает, что принял в сохранение не французскую водку, а напитки. Купец же отирается от своей водки и говорит, что не знает чия она.

13-го июня 1789 г. Паша Очаковской отправился уже со своею свитою чрез Москву в Харьков, а вслед за ним и г. Лашкарев 10-го сего месяца. Прочие турки посланы в Новгородскую губернию, исключая мореходцев и музыкантов, из которых, первые отправлены на галерах, последние же, согласно с повелением его светлости, в Островки.

По взятии Крестины, г. Михельсон произвел другую, но-неудачную, атаку, стоившую нам весьма много людей. Все отдают честь г. Денисову, что он тут явил много храбрости и благоразумия, ибо спас весь наш бывший в расстройстве корпус от гибельного преследования шведов, а особливо наших многочисленных раненых, которые бы без помощи его всеконечно в руки неприятелям достались.

Государыня еще до получения сея вести была уже не очень [238] здорова, получа же оную, не было расположения к отправлению к его светлости курьера, в ожидании приятнейшего из Финляндии известия. Слава Богу, крепость св. Михаила взята, и с сим-то и курьер к вам отправлен. Гребной наш флот еще в Кронштадте, где находится и г. Турчанинов, которому поручено наблюдать, чтобы все, к отправлению сего флота потребное, шло поспешными шагами. Меня уверял граф Александр Андреевич (Безбородко), что касательно принца Нассав-Зигена держаться будут внушенных его светлостию правил, то-есть, воля принца всегда только четвертая часть исполняема будет. Супруга его принята здесь хорошо, но не так, однако же, сколько ей хочется, а особливо желает она жить в Царском Селе.

Двор паче всего занимается шведскими делами, и занимается оными сильно. Средства к наказанию северного врага приуготовленные нам кажутся недостаточными. На сей конец приказано Эстляндского егерского корпуса двум баталионам из Белороссии быть сюда и одному из Риги в Ревель, да из Белороссии сюда же двум пехотным полкам, которые к столице ближе, с тем чтоб сии, из двух других, тамо находящихся, укомплектовались потребными им по штату людями.

Известно достоверно, что король шведский в Финляндию уже прибыл, и говорят, что он с главною армиею в Фридрихсгаму путь предприять имеет.

Г. Билер со дня на день ожидает отправления своего и, ожидая оного, очень скучает. От г. Чичагова нет никаких известий.

Русские песни при дворе в моде. Всякой день певчие поют, при чем и музыка играет.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1876 г., том XV, стр. 9-38; 237-265; 471-499; 687-720; том XVI, стр. 1–32.

2. То есть Василием Степановичем Поповым.

Текст воспроизведен по изданию: Записки Михаила Гарновского. 1786-1790 // Русская старина, № 6. 1876